Ритуальные игры

А. Солженицын в своей книге “Двести лет вместе” дал такой комментарий к делу Бейлиса: “Да как возможно было в ХХ веке, не имея фактически обоснованного обвинения, вздувать такой процесс в угрозу целому народу”. И чуть ниже добавил: “Странное трагическое убийство мальчика осталось неразысканным, необъяснённым”.

Но даже эти осторожные мысли Солженицына вызвали настоящий приступ гнева у еврейского журналиста с ритуальной фамилией Резник, живущего в Америке. Резник бросился оспаривать Солженицына, утверждая, что на процессе Бейлиса “тайное стало явным. Все убийцы были названы... Всё это запечатлено на десятках страниц трёхтомной стено­граммы процесса. Солженицын этот основной документ игнорирует, что и позволяет ему делать вид, будто убийство осталось нераскрытым” (С. Резник. Вместе или врозь. Заметки на полях книги А. И. Солженицына. Захаров. Москва, 2003 г.)

Не менее страстную отповедь дали журналисты Марк Дейч и Валерий Каждая историку Михаилу Назарову, посмевшему в Интернете предположить, что убийство пятерых подростков в Красноярске, случившееся за неделю до иудейской Пасхи, может носить ритуальный характер. Дейч и Каждая обвиняют Назарова в историческом невежестве, в том, что “стенограмму процесса Бейлиса некто Назаров явно не читал — никаких доказательств “практикования евреями ритуальных убийств” в стенограмме нет” (“Московский комсомолец”, 24 июня 2005 г.). В этой же статье, обращаясь к “Письму 500”, направленному в прокуратуру РФ, авторы пишут: “Главный пафос “письма 500” — в требовании “официально возбудить дело о запрете в нашей стране всех религиозных и национальных еврейских объединений, как экстремистских”...

Здесь, надо сказать, Дейч сотоварищи в запальчивости привирают, поскольку в “письме 500” сказано иначе: “на основании ст. 282 УК РФ, закона “О противодействии экстремистской деятельности” (2002) и ст. 13—5 Конституции РФ (“запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели которых направлены на разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни”) мы требуем официально возбудить дело о запрете в нашей стране всех религиозных и национальных объединений, основанных на морали “Шулхан Аруха”, как экстремистских”.

Одним словом, о запрещении не всех поголовно, а только тех, которые основаны на морали “Шулхан Аруха” — средневекового иудейского свода законов, который даже его издатели — Конгресс еврейских организаций и объединений в России (КЕРООР) — не решились напечатать на русском в полном объёме. Во вступлении к книге председатель Исполнительного коми­тета КЕРООР раввин Зиновий Коган откровенно признаёт: “...Редакционный Совет КЕРООР счёл необходимым опустить в этом переводе некоторые галахические указания, помещение которых в издании на русском языке было бы воспринято населением России, не придерживающимся иудаизма, как неспровоцированное оскорбление”. Как видим, раввин признаёт оскорбительный характер текста, однако советует иудеям ознакомиться с ним в “Ешиве” (духовном училище).

Споря с Солженицыным, Резник с театральной патетикой восклицает: “Русский народ в лице двенадцати присяжных заседателей не принял чашу с отравой, а содержимое её выплеснул в лицо самим отравителям”.

Таким напыщенным стилем Резник хочет сказать, что присяжные оправдали Бейлиса*, но при этом утаивает гораздо более важное обстоя­тельство: умерщвление отрока Ющинского на еврейском заводе с синагогой было признано “изуверским с подробно перечисленнымипризнаками ритуального”. Кстати, я вспомнил, что автор антисолженицынских инвектив — это тот самый Семён Резник, который в 1990 году встретил группу советских писателей статьёй “Десант нацистов в Вашингтоне”. Резник тогда заявил, что делегацию возглавляет член президентского Совета Валентин Распутин — “антизападник и антисемит”. Что в составе группы член редколлегии “Литгазеты” Светлана Селиванова, которая пытается в газете проводить “нацистскую линию”; что вместе с писателями в Америку приехала нанайка Евдокия Гаер, которая борется “против рыночной экономики и за “равноправие” русского народа, якобы угнетаемого евреями и другими инородцами”... Всё вышесказанное было “геббельсовской” ложью: никакой Евдокии Гаер и никакого Распутина с нами не было. А уж утверждать, что при главном редакторе еврее Чаковском Светлана Селиванова проводит в “Литгазете” “нацистскую линию” — для этого надо было быть либо идиотом, либо профессиональным лжецом...

Так что в его споре с Солженицыным лично у меня никакой веры Семёну Резнику нет и быть не может.

Естественно, что для большой части российского общества дело Бейлиса казалось “кровавым наветом”, заговором черносотенцев и ретроградов против еврейства, образ которого в начале ХХ века связывался с понятиями “либерализма”, “добра”, “разума”, “прогресса”, “свободомыслия”...

Движимые этими представлениями о еврействе, русские либералы 30 ноября 1911 года в петербургской газете “Речь” опубликовали обращение “К русскому обществу” — по поводу “дела Бейлиса”.

“Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы подни­маем голос против вспышки фанатизма и тёмной неправды. Исстари идёт вековечная борьба человечности, зовущая к свободе, равноправию и брат­ству людей, с проповедью рабства, вражды и разделения”...

Вот такими не совсем грамотными, напыщенно либеральными и фальшивыми словесами изобиловало письмо в защиту Бейлиса, составленное В. Короленко и подписанное Горьким, Мережковским, Струве, Милюковым и прочими прогрессивными деятелями той эпохи. В их числе была и Зинаида Гиппиус, та самая, которая через 7 лет записала в дневнике: “На днях всем Романовым было повелено явиться к Урицкому, зарегистрироваться. Явились. Ах, если бы это видеть! Урицкий — крошечный, курчавенький жидочек, самый типичный. И вот перед ним — хвост из Романовых, высоченных дылд, покорно тянущих свои паспорта. Картина, достойная кисти Репина”.

И не надо бы радоваться Дейчу и Каждая, что Александр Блок подписал это письмо, как и другое, осуждающее Розанова за книгу “Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови”, потому что после подобного рода коллективных акций Блок в своём дневнике каялся: “27.11.1911. Дважды (у Блока подчеркнуто. — Ст. К.) приходил студент, собирающий подписи на воззвании о ритуальных убийствах (составленном Короленкой). Я подписал. После этого — скребёт на душе. Да, Клюев бы подписал, и я подписал — вот последнее”.

Достали Блока. Дважды приходили. “Скребет на душе”, оглядка за помощью на Клюева... Не выдержал великий поэт давления “либерального террора” и признался сам себе в своей слабости...

Мало кто тогда из российских либералов понимал, что еврейский мир весьма разнороден и противоречив, и что его представляют не только ассимилированные знаменитости вроде скульптора Антокольского, художника Левитана, мецената Гинзбурга и подобных им персон... Кроме этого привилегированного и европейски воспитанного слоя еврейства в эпоху Бейлиса — Ющинского, оказывается, существовали ветви еврейского племени, сохранившие в своём быту традиции, обычаи и предания чуть ли не из доисторических времён.

В 1979 году советское издательство “Прогресс” издало мемуары крупной функционерки из ГДР Мишкет Либерман: “Из берлинского гетто в новый мир. Мемуары антифашистки”. Это был живописный и подробный рассказ о том, как еврейская община из Галиции, совершенно не затронутая прогрессивными веяниями и жившая в изоляции, после начала первой мировой войны, спасаясь от её ужасов, переселилась не просто в глубь Германии, а в Берлин, и не просто в Берлин, а в его центр — в район Александерплатц и знаменитой Линденаллеи, в течение полутора лет (в 1915—1916 годах) вытеснив из центра немецкое население. Евреи-беженцы организовали в сердце Германии своё добровольное гетто и начали жить в нём по законам и обычаям, о которых и не подозревали ни Томас Манн, ни Семён Резник.

Вот несколько отрывков из этой откровенной книги:

“Да, и в Берлине было гетто. Добровольное... У гетто было своё продо­­вольственное снабжение... Евреи-иммигранты сами отрезали себя от внешнего мира. Они жили, как Моисей наСинайской горе: строго следо­вали десяти заповедям и сотням запретов... Большинство ортодоксальных евреев — и старых, и молодых — не умели читать и писать по-немецки... Девочкам приходилось совсем плохо. Они сидели дома и ждали, когда наступит брачный возраст. Смешанный брак считался у верующих евреев самым большим грехом. О нём вообще не могло быть и речи...”

О матери: “Какие были у неё волосы, не знала она сама. Она их просто не имела со времени свадьбы. Её заставили сбрить их, прежде чем идти к алтарю. Так требовал ритуал. Теперь она стригла их каждый месяц. Почти до лысины. Она носила парик, который делал её старше и ещё некрасивей. Мужчинам ритуал запрещал стричь волосы. Они носили длинные бороды и пейсы почти до плеч. Безумный мир...”

О сёстрах: “...они накрывали праздничный стол. Всё было приготов­лено ещё в пятницу. Еда стояла в печи. Её накрывали перинами, чтобы она держала тепло целые сутки. Еда действительно не остывала, но прокисала, особенно летом. Отсюда столько страдавших желудком из числа фанатичных”.

“Участвовать в пирушке женщинам не позволялось. Ни молиться в одной комнате с мужчинами, ни сидеть за одним столом”.

“Пурим был очень весёлым праздником. Как ночь карнавала.Пурим основан на легенде о прекрасной Эстер, еврейской жене персидского короля Артаксеркса. Эстер удалось удержать министра Хамана от убийства евреев. В этот день в гетто царили дети и молодёжь. Они наряжались, ходили от дома к дому и разыгрывали эту легенду. Вечером они шли гурьбой в синагогу, захватив с собой трещотки. Как только раввин произносил имяХамана, они начинали трещать. Возникал оглушительный шум, все смеялись и радовались. Вот и дали же мы антисемиту Хаману!”

“Птице связывали ножки, крутили её над головой и при этом произ­носили молитву. Малышам надо было всё время повторять: “Тебе на смерть, а мне для жизни”. Мой маленький братик тоже шепелявил эти слова, в то время как отец крутил петуха над его головой. Затем животных доставляли еврейскому мяснику, чтобы они были зарезаны по ритуалу”.

О свёкре: “Устроился на бойню, где можно было подкормиться. Как и другие на бойне, он пил кровь забитых животных”.

Впрочем, нравы нашей Одессы, да и Киева в начале ХХ века, едва ли далеко ушли от нравов этого ветхозаветного (или талмудического?) гетто. Вспомним хотя бы сцену из одесских рассказов Бабеля, в которых он со знанием дела изображает сакральный ритуал обрезания еврейских младенцев мастером кровавого обряда Нафтулой Герчиком:

“Отрезая то, что ему причиталось, он не отцеживал кровь через стеклянную трубочку, а высасывал её вывороченными своими губами. Кровь размазывалась по всклокоченной его бороде. Он выходил к гостям захмелевший. Медвежьи глазки его сияли весельем. <...> одной рукой Нафтула опрокидывал в заросшую кривую огнедышащую яму своего рта водку, в другой руке у него была тарелка. На ней лежал ножик, обагрённый младенческой кровью, и кусок марли... мужья бросали деньги в его тарелку. Жёны вытирали салфетками кровь с его бороды”.

Прочитав такое, любой обыватель всплеснёт руками: “Дикие люди, пьющие горячую кровь животных или чистейшую кровь обрезаемых младенцев!” Не все евреи похожи на Эйнштейна, на Ойстраха или на Марка Дейча. Среди них, оказывается, жива ветвь, цивилизованная не более чем племя таджикских огнепоклонников, с которыми я встречался в горах Памира, или африканская народность тутси...

Видимо, ассимилированный европеец Марк Дейч не читал ни Бабеля, ни Мишкет Либерман, поскольку уверяет читателей “Московского комсомольца”, что “правоверным иудеям строжайше запрещено употребление крови — даже животных”... Может быть, и запрещено, но, как мы видим, не все следуют этому запрету.

Кстати, ничего постыдного в этом нет: и чукчи с якутами пьют горячую кровь оленей, и в русском народе время от времени находятся семьи, вроде знаменитых Лыковых из Восточной Сибири, жившие и живущие в наше время по архаическому ритуалу в отрыве от всякой цивилизации. Нехорошо сты­диться, Марк, грешно стыдиться, Семён, своих диковатых соплемен­ников. Не зря же мудрец Василий Васильевич Розанов в своём фундаментальном исследовании “Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови” (СПБ, 1914 г. — сразу же после “Дела Бейлиса”) с ужасом восхищался еврейской ветвью, сохранившей свои первобытные обычаи и привычки в ХХ веке. Просвещённые евреи — адвокаты, журналисты, меценаты, бросившиеся на защиту слабоумного Бейлиса, не поняли смысла этой книги и объявили Розанова антисемитом, просвещённые русские либералы исключили великого религиозного философа из “Философского общества”... А Розанов просто-напросто изум­лялся в этой книге еврейской способности хранить свои ритуалы и продолжать жить по ним. А “Дело Бейлиса” — до предела политизированное — ему подгадило. Исторический фон для Василия Васильевича оказался несчастливым.

Действие бабелевского рассказа “КарлЯнкель” происходит в те же годы, что и процесс по делу Бейлиса, но именно от такого первобытно-дохристианского обряда, как от “хаоса иудейского”, в те же времена бежали Осип Мандельштам и Эдуард Багрицкий, Борис Пастернак и Лев Троцкий.

Такого рода ритуалы, конечно же, создавали фон, на котором присяжные заседатели по делу Бейлиса всё-таки пришли к выводу, что умерщвление отрока Андрея Ющинского было ритуальным... Кстати, слово “ритуал” (в его сакральном, древнейшем значении) и поныне является фундаментальным в размышлениях о судьбах еврейства самых что ни на есть интеллектуалов сионистского склада.

В недавно изданной в Америке на русском языке книге “Из глубин” израильский профессор, доктор физико-математических наук и философ Герман Брановер ставит это понятие в центр современного еврейского самосознания, с презрением и негодованием отзываясь о всякого рода ассимиляционных веяниях не только в Израиле, но и во всём мире: “Там, где социолог предсказывает полную ассимиляцию, вечный жид веками существует в своей неприкосновенной обособленности” (ну разве не об этом же пишет Мишкет Либерман?). “...Мы должны дорожить ритуалом уже и потому только, что он служил тысячелетия нашей защитной стеной, <...> был главным средством нашего сохранения”. “Исполняющий ритуал наслаждается высшими удовольствиями... через саму душу”. “Вся сложная система нашего ритуала была необходима прежде — тысячи и сотни лет назад <...> без этого нас давно бы не было”... “Только через ритуал лежит путь ребёнка к сохранению его в пределах народа”.

Культ тысячелетнего (каким бы архаичным он ни был) ритуала в XXI веке, через сто лет после “Дела Бейлиса”!

Впрочем, человечество, утрачивая универсальные религиозные гуманистические системы — христианство, подлинный ислам, расставаясь с временно заменившими их идеологиями социализма, расставшись с мощной тоталитарной системой фашизма, хватается за любую соломинку, излучаю­щую дыхание сакральности, какой бы архаической, какой бы отжившей и нежизнеспособной ни казалась она, этасакральность, еще вчера...

А на фоне существования или даже оживления этих культов, вплоть до ша­ма­низма, становится возможным всё — расцвет любых сект, любых ритуалов. Тем более таких, которые, возможно, на самом деле никогда не умирали...

Итак, как сказали бы в советское время, “по просьбе трудящихся евреев” Марка Дейча, Семёна Резника, а также грузина Валерия Каждая, уличивших Солженицына и Назарова в том, что последние плохо знакомы (или даже вообще не читали) с “Делом Бейлиса”, мы публикуем основные главы из стено­графической записи знаменитого процесса 1913 года.

Станислав Куняев