Глава 7. Парад апокрифов
«Ситуация абсурда неописуема, ее можно лишь передать гротеском, смехом. Язык добра и зла, мужества и трусости к ней не относится» Мераб Мамардашвили
«Значительная и едва ли не самая увлекательная, причем не только для специалиста, часть современных научных исследований в разных дисциплинах обращена к реконструкции прошлого по некоторым, иногда скудным следам» Вяч. В. Иванов
«Ничто так не радует сочинителя, как новые прочтения, о которых он не думал и которые возникают у читателя» Умберто Эко
В ершалаимской реальности…
Рукопись № 1.
«…Рим да пребудет вечно… Да здравствует Гений Императора…
…по свежим следам предпринял это изыскание, велев с максимальной исторопностью доставить мне людей, представлявших интерес для Цезаря, Сената и Народа Римского по делу бродячего проповедника И. и смуты, произведенной в те дни его речений, ареста и казни (?)… Боги видят, что сей труд был проделан по личному промыслу еще задолго до вызова меня в Каприйский дворец…
…уже очевидно, непозволительно доверился Афранию…
Прискорбным является тот факт, что я слишком поздно услышал об этом незаурядном человеке. Еще больше жалею, что своевременно не уловил связи его проповедей с действиями могущественной секты в К., ибо его слова и претензии таковы, что могли принудить правителя Иудеи Ирода усомниться в его праве вершить судьбы этой провинции… Ибо сей мессия И. выводит свое древо из глубин местной династической почвы, от корня царского…
Сей мемуар я пишу сугубо для личного успокоения и утешения совести, возбужденный чересчур необычными казусами, сопровождавшими пребывание и таинственное исчезновение… (а, может быть, даже)… смерть проповедника мессии, известного под именем И. и прозвищем «Сын Отца»…
Началось после встречи с начальником тайной службы…
Как только на мой вопрос: «Кто из ваших помощников руководил этим?», - Афранием было доложено: «Толмай», мои предшествующие сомнения усугубились. И стоило Афранию покинуть мрачную экседру с приказом вызвать ко мне Толмая, я кликнул центуриона Марка. В центурии «Крысобоя» был маленький, но абсолютно преданный мне отряд выборочных телохранителей из верных антесигнанцев. В германскую кампанию мы по семь раз спасали жизнь друг другу… Им я доверял безоговорочно и даже больше, чем несравненному Афранию, а в ловкости, логике и силе они не уступали лучшим его агентам, что было тайно и не раз удостоверено мною при оказии. Я велел Марку выслать троих антесигнанцев с заданием: опередив Афрания, секретно захватить и доставить сюда Толмая…
Марк доложил о том, что Толмай взят и привезен... Я велел запереть его в нижней палате с зарешеченными окнами на крепкий замок. Тотчас доложили о приходе Афрания.
Афраний по своему обыкновению предпочел для своего визита такое раннее утро, что я даже не успел вздремнуть. Впрочем, не сам ли я распорядился принять его немедленно по прибытии? И снова, как уже не раз в этом страшном дворце, у меня разыгралась сильная мигрень. Я слышал шаги Афрания, и горячий морок заливал нутро моего черепа, медной молотилкой бухая по вискам и немеющей затылочной кайме …
Увидав его в одиночестве, я выразил недоумение. Кто бы знал, каких усилий, трудов и жертв стоила мне игра? Но я старался в меру сил. На мой вопрос Афраний с сокрушенным видом сообщил, что Толмай был внезапно похищен, по его предположению, либо сообщниками И. из его секты, либо зилотами-сикариями…
…Подозрения усилились… Сдержавшись, я миролюбиво попросил Афрания доставить Вар-Раввана. Афраний с тем же сокрушенным видом ответствовал, что Вар убит ножом рыболова (запах рыбы, чешуя на лезвии) и тоже с чрезвычайным искусством.
- Скажи, Афраний, отчего так много крови вокруг мирного бродячего философа с его голубиной проповедью о царстве справедливости, света и добра? – не выдержал я.
Афраний, слегка откинув назад наклоненное чело, метнул на меня свой редкий прямой взгляд и задумчиво произнес:
- Все объясняется тем, игемон, что вокруг этого дела завязались и переплелись интересы многих, очень многих, и это, боюсь, способно вынести его за рамки нашей забытой богами периферии. За этот итог я переживаю более прочего. Уверяют, что он – прямой потомок туземного царя по имени… что-то вроде, Девий. Этот Девий правил еще до основания Рима, во всяком случае, так гласит их предание. Исполняющий же обязанности верховного жреца Каиафа упорствует во мнении, что Га-Ноцри – рядовой сириец. Между тем, не одни уши слышали, как другой иудейский авгур Анна обмолвился, будто И. – сын плотника-единоплеменника, хотя пресловутый Га-Ноцри в словах для одних стирает грань между племенами и человеками…
- Что значит для одних? – не понял я.
- Это значит, что для других он говорит иные слова – слова власти. И, сдается, игемон, всех перехитрить хочет Анна, а с ним… Впрочем, это личное мнение, которое недопустимо для человека службы.
И тогда я ответил:
- Но Каиафа торжествует, Афраний, а коллега его Анна пребывает в тени, будто все это его не очень затрагивает. Даже больше, Анна ничему не препятствовал, никого не понукал.
- Внешне – да, - проваливаясь ликом во мрак, согласился Афраний. – Я и говорю: Анна всех переиграл. – (Не так ты говорил, Афраний. Больше того, так ты не говорил вообще. Передергиваешь, начальник службы, и не впервой). – Переиграл. И, может быть, на годы.
«На эпоху», - усмехнулся я и постановил для себя взять Афрания не только на подозрение, но и на слежку…
Горячая волна нахлынула так сильно, что ухода Афрания я не заметил.
Время спустя полегчало, и я задумался глубоко и печально. И чем больше думал, тем безысходней и тоскливее становилось… Похоже, в эти кости нам выпали сразу 4 пса…
От следа к следу, от умозаключения к умозаключению я все тверже укреплялся в мысли, что Афраний ведет недостойную игру. И я еще больше пожалел о том кратком диалоге в затененной комнате после вынесения приговора на площади …
Тогда, когда толпа потребовала казни Сына Отца, я имел неосторожность конфиденциально передать Афранию несколько своих поручений. Сейчас я не мог отчетливо восстановить в памяти их последовательность и дословность. К прочему, у меня ужасно раскалывалась голова.
- Очень хорошо. – Сказал я Афранию, сойдя с лифостротона, но перед этим пожал ему руку и, всецело доверяя этому безукоризненному манипулятору, незаметно вложил в его ладонь записку. Ее я составил загодя на случай неблагоприятного исхода голосования на площади. Там были такие слова: «Надо спасти Сына Отца. Если начнутся беспорядки, это будет сделать проще. По нашему закону он невиновен, и мы должны его спасти. Имитация смерти, да ведь? Пусть солдаты отрежут его от всех, кто его знает, содержа за пределами различения. И дурман… Дурман дайте обоим… Я солдат, не палач. Мятежник, попав на крест по ошибке, по злобе чужой, достоин легкой смерти. Один цел, двое умрут легко»…
Каким-то волшебным образом, Афраний даже не разворачивая записки, ухватил суть, и мы очень тихо обменялись несколькими фразами, из которых сейчас я помню пару смутных слов, и не в силах найти причины этого беспамятства…
…Очевидно, Марку удалось развязать Толмаю язык без крови. Толмай ровным счетом не отличался ничем особенным. Бесцветен, как Афраний. У них все такие что ли? Толмай рассказал мне об агенте по имени Низа.
«Низа, гречанка, жена торговца коврами, по-своему уникальными. Там есть коронные сцены, вышитые блестящими прядями, повествующие о похождениях Селены. – Рапортовал Толмай. - Низа никогда не любила Иуду, координатора самой большой сети меняльных лавок, отделения которой есть и в одном из дворов Дворца Каиафы, и вблизи Антониевой башни. Низа познакомилась с Иудой недели за полторы до всей этой истории. Иуда был хорошим специалистом, при его посредничестве осуществлялись серьезные операции, но крупных денег лично он никогда не имел и, вообще, считался человеком умеренного вкуса. Мне самому до последнего было не совсем понятно, зачем сребролюбивая гречанка с ним зналась? Такое впечатление, игемон, что некто нарочно свел их для близкой цели, понуждая Низу поддерживать эту связь. Зная ее тягу к роскоши, тратам, можно было догадаться, что гречанка поощряла любовника к растущей поживе. Совершенно равнодушное, непривязанное существо, она была, тем не менее, ценным, расторопным и исполнительным порученцем. Афраний всегда выделял ее и подчеркивал, что на Низу можно положиться даже тогда, когда мужчина отступит и что нет такого дела, за которое она не возьмется».
«Отсюда я заключаю, что Афраний пользовался сам (и в полном объеме) арсеналом услуг Низы, и только он мог быть тем человеком, кто принудил ее к столь тягостному и неблагодарному союзу с Иудой», – вывел я.
«Игемон, мне затруднительно судить о помыслах такого большого начальника. – Скромно отклонился Толмай. Но я был начеку:
«А скажи, красноречивый Толмай, тебе давно ли приходилось иметь дело с искусством такого большого начальника как Марк Цицерон, он же Центурион Крысобой?»
Бледность залила щеки Толмая, и тогда я благосклонно предложил ему хорошенько все припомнить, соединить и связно изложить.
«Игемон, поверь, я боюсь не достопочтенного Марка». – С усилием промолвил Толмай.
«Афраний до тебя не доберется. – Отрезал я. - Об этом позабочусь я, префект Иудеи Понтий Пилат – «Аурум Пелум» армии Германика. До Афрания доберемся мы (* Пелум – копье у римлян, аурум - золото).
«Это правильно. Потому что в правилах змееокого Тифона – опережать. Всегда. И всех. По этой причине вам уже не посчастливится допросить Низу. Однако, если не мешкать, то на пути из Цезарии можно добыть ее мужа, торговца лунными коврами».
«Тифоном вы зовете Афрания? Ласково. Не знал», – я даже качнул головой и понял, что Толмай, несмотря на свои доблесть и ум, - жертва, смертельно боящаяся Афрания, с одной стороны. А с другой, – он не в себе от счастья, что его изолировали от бывшего начальника. С этим человеком можно работать и, вероятно, будет сподручнее обойтись без педагогических приемов Крысобоя…
При скорой встрече с Афранием я поинтересовался, где находится дом Иуды из меняльной лавки. Афраний сразу закогтил нить:
«Я в твоей власти, игемон. Сегодня я могу сделать это мучительное для меня признание – мучительное оттого, что оно способно занести в твое сердце искру недоверия ко мне. Но я делаю признание и предаюсь воле твоей, ибо теперь можно с уверенностью сказать, что нам удалась выдающаяся комбинация, о которой я поклялся молчать до тех пор, пока дело не выгорит. А теперь, игемон, ты волен поступать со мною так, как сочтешь нужным. Но об одном прошу: выслушай…
…Дом Иуды-менялы располагается в глухом переулке и смотрит окнами во дворик, а двор переходит в глубокий и широкий овраг, - повел рассказ Афраний. - Я давно внес этого менялу в список дублеров одного своего сценария по нейтрализации Иуды - главаря и финансового мешка сикариев, важнейшего соратника и соперника Симона Зилота, больше известного по кличке «Волхв»…
Когда в этом мятежном городе объявился проповедник И., я внимательно послушал его нотации, проследил его действия, вплоть до попытки сокрушения рядов во дворе Храма, ему там крепко намяли бока…
Лишь после этого я решился провернуть сложную комбинацию, делая упор на распространенность у иудеев имен, начинающихся с «И»: Иосиф, Иуда, Иаков, Иисус или, если нравится, Иешуа… Очень скоро мне стало известно, что радикальный вожак ессеев Иуда входит в секту так называемого Га-Ноцри, чьи манифесты представляют компиляцию ветхих заветов самого строгого из иудейских преданий о пришествии мессии – августейшего лидера этого народа. И что самое замечательное – этому мессии предначертано прийти вот-вот, ибо сбылось несколько предзнаменований древних пророков. Помнишь, усечение головы купельщика Иоанна? Или раздутую молвой репрессию Ирода Великого, якобы вырезавшего тысячи младенцев? Это все ступени одной лестницы в небеса. И последней ступенью к небу должна стать оговоренная ритуальным писанием смерть мессии-искупителя на кресте. О, если б ты видел, игемон, как заведенный народ буквально алкал крови агнца невинного, ибо предписано... Я внимательно присмотрелся к нашему И., и увидел, что в его благонамеренных речениях многое до слова совпадает с прорицаниями их гениев. Еще глубже копнув, я понял, что этот И. не благостный юродивый, а имеет прямую связь с сектой Иуды и Симона, которые сложной иерархией полулегендарных титулов и генеалогий связаны с вождями саддукеев и фарисеев, Анной и Каиафой. Он не зря в одной из проповедей восклицал, что не мир, но меч принес с собой. Меч – жезл военного главаря, да при этом царственного! Чуешь, игемон, какие шелка прядутся в маленькой Иудее? Но я, не утвердившись досконально в оправданности своих подозрений, не смел тревожить ими тебя и бросать тень на самых высокопоставленных персон этого беспокойного народа. Вперед всего я выяснил, что в этой могучей шайке чрезвычайно значима, но старательно запудрена роль Иуды казначея, который, как оказалось, одно лицо, что и Иуда Сикариот!»…
«Секта И. и Иуды? Ты разумеешь о том, что говоришь? – я был потрясен этими признаниями, несмотря на то, что голову ломило не меньше, чем в предыдущую встречу с Афранием. Перекручивая боль, я изо всех сил впился глазами в нос величайшего плута. - И. – игрок? Возможно ли»?
«И. Га-Ноцри – рваный хитон на белоснежной мантии потомка царей из колена Девия, мессии и меченосца многоголовой секты ессеев, который мечтает вернуть престол, провозглашает очень странные принципы и распространяет на избранный народ старую, по их чаяниям, правую веру! Из его принципов мне приглянулся один, который примирял иудеев с нашей властью, одновременно расшатывая позиции Синедриона. И тогда у меня созрел план – заманить И. в дом Иуды Сикариота, рассекретив обоих и арестовав. Это давало нам шанс опорочить самого грозного и непримиримого из сикариев, приписав ему тягчайший грех – предательство! Мессия И. был мне, если честно, как игрок безразличен, скорее, даже выгоден в качестве проповедника добра и смирения перед властью.
Впрочем, это больше легенда, которую придумали и внедрили про этого решительного и дерзкого Мессию. Но для того, чтобы заранее извещенные нами синедрионцы могли взять Иуду и И. с поличным, мне нужен был пресловутый явочный домик Иуды Сикариота. И обязательно – с окнами на улицу, чтобы был виден условный сигнал для недремлющей стражи… Все шло по плану. Но внезапно, игемон, ты застал меня врасплох, спросив про Иуду: «ведь он старик?»…
И я, хотя работал во благо Рима, чувствую себя премерзко, как это и случается с благонамеренным гражданином, вынужденным ради благоприятного исхода юлить, допускать подозрительные недомолвки и утайки, то есть действовать в урон собственной репутации. Но это издержки моей службы, игемон. А ради успеха операции я готов пойти на смерть. Итак, мне пришлось напрячь свою память, и это напряжение, если помнишь, не было долгим, благо в Иерусалиме Иуд не меньше, чем в Риме Гаев.
Дело облегчалось и тем, этот Иуда был у меня в те дни на слуху. Так вот и был обречен и приговорен молодой Иуда из Нижнего города, ни в чем не повинный меняла. Но калибр имперской задачи заслонил микрон персональной потери»…
Несколько времени я не мог уравновесить свое дыхание. Гнев, разочарование душили меня. О, Афраний – циничный продукт наследия великого и грешного Сеяна, которому я, разумеется, тоже кое-чем обязан. Но сердце никогда не может привыкнуть ко лжи…
И все-таки у меня не было ни одного стоящего козыря против Афрания, слишком поздно я раскусил его игру, и червь законного обвинения еще не вылупился из кокона спорных подозрений. Хуже того, в памяти моей выткались вдруг фразы загадочно забытого диалога у лифостротона – гаввафы, как называют этот каменный помост иудеи. Диалог – перед отправкой И. на казнь после оглашения приговора о распятии:
«Он. На его кресте будет кто?
Я. Сын Отца.
Он. Сын Отца – Га-Ноцри, Иешуа?
Я. Сын Отца, Иешуа.
Он. У нас есть зверь покрупнее. Иуда Сикариот.
Я. А этот…
Он. Я обещаю: ягненок на привязи будет молчать, он будет безопасен»…
Такой вот разговор. Я тогда устыдился своей недоверчивости, недогадливости, мелочности и спросил:
«- А стыд за подмену?
Афраний. Иуда будет повешен на кресте, предназначенном для И., а И. – на его место. Иуде дадим напиток, он не будет сильно мучиться.
Я. А И.?
Афраний. Сделаю все возможное, чтобы избавить его от смерти и от мук, переместив на крест Гестаса.
Я. Гестас разве станет молчать?
Афраний. Ради легкой смерти? О, да»...
…По правде, я в тот миг не вник в столь сложную расстановку. И времени не было, нас могли видеть чьи-нибудь любопытные, въедливые писцовые очи. И голова раскалывалась. И волновался как никогда. Терзали смутные предчувствия…
Вот и получается, в ту пору у лифостротона мне ничего не оставалось, как положиться на гений Афрания…
Когда в памяти всплыло все это, я не нашел ничего лучшего сказать:
- Твои старания, Афраний, соответствовали намерениям, а намерения тайной полиции никогда не расходятся с интересами императора. Не смею задерживать тебя, офицер в сером плаще и с белыми руками.
Его северное лицо затмил румянец, а потом скрыл длинный колпачный воротник. Афраний отступил в темь… Моей же голове грозило мощное помутнение, от которого выручил Банга. Я потребовал чашу самого легкого аметистоса, с наслаждением окунул в нее лоб и нос, вытянул все до капли, промокнул лицо тогой и поднял к лицу щит. В надраенную овальную медь скутума смотрело утомленное лицо старика. В Долине Дев оно выглядело втрое моложе. Это не беда для воина, но и не радость для префекта.
Втроем – с Бангой и коротким пелумом в золотом ободке - я проследовал в комнату к Толмаю с зарешеченным окном, отомкнул замок. Жадно жующий офицер явно не ждал визита.
- Быстро говори, кто висел на месте Гестаса? – с порога щелкнул я, как плеткой. В его глазах застыл ужас, точно он узрел Орка.
- Иешуа.
- А Вар-Равван? Убийца?
- Афраний велел повесить его в середине.
- Ты уверен?
- Целиком. А что?
- Удачной трапезы…
Нахлынуло безумие. Я присел на какой-то выступ. Сколько длился приступ, не помню. Помню только рыкливое соло Банги…
В соседней комнате, ничем не отличимой от тюремной камеры, взору предстал полнокровный, довольно молодой человек, которого портили глаза. Они были полны ужаса.
- Как твое имя? – меня притягивала веселая прядь, завитая в стружку по центру его лба.
- Дион.
- Ах, ну да, могло ли быть иначе? Продаешь ковры?
- Да.
- Твоя жена Низа?
- Кхм… Да.
- Ты знал, где служит твоя жена?
- Левою рукою Пана.
- Кто этот Пан?
- Мы знали его так.
- А меня как знаешь?
- Претор… Игемон… Аурум пелум…
- Зачем ездил в Цезарию?
- Мне надлежало удалиться.
- Это я понял, не будь глупее, чем есть. Зачем?
- Перед этим я привозил ковры огороднику.
- Этот огородник живет…
- В Вифании.
- Зачем? Подумай и постарайся сберечь мое время.
- Моей задачей было дать особые весенние баккуроты этому злобствующему дурню с козлиным свитком.
- Как? Это ты… вывел Левия?
- Кажется, пророк звал его так.
- А кто такой огородник?
- Не знаю. Его срочно вызвали в город вместе с пророком. Я отправился следом. Но еще по пути в город огородник оторвался. Мне показалось, он вычислил меня. Это опасно – их сики остры. Насколько сейчас известно, я ошибся и, к счастью для себя, не запаниковал. Огородник, на самом деле, отбыл в Гефсиманский сад, где…
- Собрал всю шайку, то есть всех последователей. Чтоб их взять, понадобился…
- Целый спейран. Такого большого захвата за годы торговли в этих местах я не упомню.
- Для торгаша ты осведомлен недурно. Значит, был и там?
- Это называлось «Цезарией».
- А в реальности?
- Кумран.
- Как ты мог оказаться в Кумране, это два конных перехода?
- Если вскачь – вдвое быстрее. Но я не мог быть в Кумране. Там были огородник и ваши люди. Я был с пророком. И звали меня Иуда из Кириафа. Я встретил пророка на площади у Храма.
- Он снова громил ряды торговцев и менял?
- Не в этот раз. В этот раз ему было не до того. Здесь у него была условлена встреча с другим человеком. Но им стал я.
Поскольку уже не первый месяц я особо пристально следил именно за опасной сектой ессеев в К., то знал, что в «Гефсиманском саду» - К. - была шумная потасовка. Некто Петр даже отрубил ухо храмовому стражнику. Он и еще, кажется, двое из секты проспали приход когорты. Клянусь, я до сих пор не уловлю, зачем И., буде он вождь этой организации, предпочел уединение в Иерусалиме, если почти все его ученики собрались в К. Или там был начальный очаг для мятежа, а в Иерусалиме осели резервы? Или он - И. был фикцией, приманкой? А царь прятался в К.? Или это – звенья многоходовой игры Афрания? Теперь уже не узнать.
…Я больше никогда не видел Афрания.
Вскоре расследование шло полным ходом, я лично руководил им, не передоверяя никому. Помогал мне Толмай! Не слишком надежная кандидатура, но иного выбора у меня не было. И надо отдать должное, Толмай оказался толковым малым. Оправдывает свой оперативный псевдоним - Свет. Он оперативно доставил важных свидетелей из тех, кого не успел убрать Афраний. Мешал Синедрион, и лично Каиафа, за несколько месяцев инициировавший сто три доноса на меня.
…Я никогда не рассекречу всех результатов, ибо детали могли бы повредить тайной службе. Но самое существенное из того, что удалось выяснить, – здесь.
Во-первых, мы узнали, что муж Низы – ковровый купец Дион – был самым выдающимся из агентов Афрания. Он побывал «Иудой из Кириафа» - «Иудой Сикариотом», который заманил И. в дом со свечами, откуда тот угодил в руки синедрионцев и etc. Причем, связь между И. и воинством Иуды и Петра была так законспирирована, что я получил о ней приблизительное представление только сейчас и очень жалею, что мы отпустили эту секту в К., практически поголовно попавшую тогда в наши руки. Но что теперь до этого? Все кончики интриги остались в пальцах Афрания и, видимо, навеки.
Кроме того, Дион сыграл роль палача с черной повязкой на носу, которого с ужасом узнал на миг очнувшийся Иешуа на кресте Гестаса. Даже сильная доза дурмана не смогла затуманить глаз человека, который сдал его синедрионцам! Через Диона же Афраний вступил в сношения с Иосифом Аримафейским, по наводкам агентов, братом пророка. Иосифу Афраний передал через Диона: «Ваш брат или, скажем, учитель, - тот, что на кресте, будет спасен, наверное. С его телом или трупом можете поступать по собственному усмотрению. Для меня главное – чтоб не было домыслов и слухов, вредящих Риму». Однако в тот же час Каиафе было сообщено, что не исключены манипуляции и спекуляции с покойником уже в склепе. Этой уловкой Афраний давал козыри обеим сторонам – левою рукой. И этим же лишал козырей всех – правой рукою.
По свидетельству Толмая, был момент, когда рассматривался вариант подмены тела И.: во время похорон использовать бы труп Иуды из меняльной лавки. Видать, запало в душу Афранию одухотворенное (сравнение Толмая) лицо убитого иудея. Но этот умысел таил слишком большой риск. К тому же сияющее лицо зарезанного не гармонировало с обезображенным муками и мухами лицом повешенного.
Позднее к телу влюбленного Иуды из лавки подбросили хлебный нож, украденный Левием. На шею убитому накинули шнур, что породило смутную молву о его самоповешении и, одновременно, усилило и усложнило версию о ритуальном, с волнами крови, умерщвлении зилотами - подлинными последователями мессии И.
Еще одним несомненным, хотя печальным для меня откровением… и очередным из бессчетности разочарованием… стал расклад распятых. Толмаем точно установлено, что вместо Гестаса повесили Иуду Сикариота – военного и денежного распорядителя назареев. На своем месте оставался только Дисмас. И. попал на место Иуды, и его тело, действительно, исчезло во время тьмы. Лицо Иуды Сикариота было искусано до неузнаваемости. А глаза выколоты, как и у Дисмаса.
Вопрос: а что же стало с Гестасом? Проблему частично разрешило открытие Толмая: «Гестас был спасен еще у Гаввафы-Лифостротона. Это был ведущий оперативник службы Афрания по кличке Как, внедренный в ряды зилотов. По этой-то причине разбойник Дисмас столь грубо переговаривался с соседом по кресту – Иудой Сикариотом, принятым другими за Иешуа. Кинжальщик Иуда был для головореза Дисмаса типичным разбойником, ни кем иным…
…Постскриптум. Прошу прощения за то, что имя главного персонажа пишу в виде заглавной буквы. Ибо допусти я личный промысел ошибочно либо по неразумению, унижен будет мессия, царь, пророк и Сын Отца. Я же доныне не уверен в истинной ипостаси И. Зато моя супруга Клавдия - ревностная его прозелитка, свято верящая в его божественную сущность. Ей проще… Она – фемина. Я воин с копьем.
Да пребудет вечно гений императора. Аве, цезар»…
Этот пергамент, найденный в одном из швейцарских архивов подписан всего двумя буквами: РР.
Рукопись № 2.
«Ребе, план удался.
Зная с какой щепетильностью ты воссоздаешь случившееся и предупреждая возможный вызов на допрос к трижды проклятому хвостику Льва, я хочу изложить наиглавнейшие пункты дела.
Как ты и предполагал, о Отец, Афраний отреагировал на менялу, любовника Нисы, принявшей на себя удел малой Юдифи, причем ставка в этой игре едва ли не выше. Афраний не знал, что это я, ребе, встретил Сына Отца у Храма, когда нам удалось разлучить его с Сикариотом и бесноватым Матфеем, не имеющим отношения к колену Левитов.
Сикариот был спешно направлен в Кумран для сборов повстанческой армии и устройства общего восстания. Не исключаю, что во время этого восстания Сикариот обрел бы жезл вождя, сместив мессию, который неплохо изображал доброго проповедника не от мира сего. Сын Отца, Отец рыбаков шел в засаду не сознательно. Он должен был представиться человеку, который обеспечит ему тайное жилище в Иерусалиме, где он будет спокойно дожидаться исхода Кумранского восстания, которое бы перекинулось в Иерусалим, после чего у него оставались два очевидных пути.
Между прочим, ребе, вожди в «Гефсимании» близ Кумрана вкусили хорошую порцию вина, впав в транс. В этом состоянии один из лучших наших магов начитал им большую молитву, а из иллюзорных и бредовых впечатлений впоследствии сложилась противоречивая, но неприкасаемо величественная легенда о важном молебне, более ныне популярном за формулировкой «Тайная вечеря». На самом деле трапеза была, но незадолго до молитвы, и мессия соблюл ее по старым правилам пресловутых ессеев. После этого он и отбыл в Иерусалим, ибо срок его помазания на престол истекал неумолимо. Трапеза с ним и молитва без него слились в одно священное действо, и никому теперь небезвредно разубеждать народ в ином.
У храма же, как и говорил, Сыну Отца, искавшему человека с кувшином, попался человек с ведром, и он представился тем, встречи с коим искал мессия. То был я, ребе.
Тотчас к нам приблизился так называемый Иуда из меняльной лавки, на деле грек Дион, муж якобы Нисы, прозелитки иудейства.
Выбор был редкостно удачен. Когда мы сдали мессию трижды злокозненному пиковому акуму из Цезарии, что носит идолов на своих стягах и имеет в женах нечестивую Клодину – ярую защитницу рыбацкого пастыря, то сразу же представился шанс поквитаться и с Сикариотом.
Афраний вышел на Нису, с которой имел любовную связь, и повелел ей срочно совлечь с пути Иуду-менялу. Ниса без промедления направила нам своего голубя-вестника, и мы встретили эти события во всеоружии.
Далее история развивалась так. Молодой Иуда посетил в вечер праздника Нисан двор Каиафы, где в языческом секторе снял навар с удачной операции. С этого ему полагалось порядка 30-40 шекелей. При желании можно уточнить у облагодетельствованной стороны. Афранию я позднее честно доложил, что гонорара Иуде не давали. Мне и лукавить-то не пришлось, так что все шито очень чисто.
Совсем иной момент тревожит и удручает меня, ребе. Когда нам подбросили пакет, отнятый у Иуды, меня посетил в тот же час Афраний, и могу уверить: он произвел на меня чудовищное, магическое внушение. Впав в состояние бреда, я не помню последовательности и ясности событий на протяжении многих часов. Этот Афраний – кудесник, не уступающий Симону Волхву…
Радует другое: Зилот не просто уничтожен, он проклят на века. Конкурент же уничтожен, но и возвышен, а с ним и власть, ребе».
Отчет проштампован: «Маркефант, казначей. Для НН».
Рукопись № 3.
«Иосиф Аримафей, Мария и я выполнили миссию, которая оставила в заблуждении Пилата, Каиафу, Анну, Симона…
Мы сберегли царскую кровь Давида, чьего потомка погубил римский Голиаф. Этим Голиафом был я. Сила гнозиса и гипноса Афрания таковы, что Пилат последовательно принимал его за Толмая, Диона и etc. Но Пилат слишком мощная личность, чего не скажешь о казначее Храма Маркефанте. Пилата Афраний долго обманывать не мог, на меня же энергия Афрания не действовала вовсе. Я был единственным, кто видел все, но не поддавался ничему еще с Германской. Ничему, кроме короткой речи этого бродяги…
Когда Афраний в своей игре против моего благодетеля зашел слишком далеко, я нанес удар. Он не уловил начала, ибо я отвлек его куплетом воинственного баррия, его я навеки запомнил в сечу при Долине Дев в ту же Германскую. И Афрания не стало. Тут же! Вообще, как будто и не было! Даже тени…
Все было кончено, как только воскрешение состоялось. А оно состоялось после того, как испуганные и брезгливые синедрионцы бежали из Аримафейского склепа от мумии, не удосужась даже сделать элементарный досмотр тела. Вот что значит суеверие. И все-таки сдается мне, Анна, первосвященник, все подмаслил, помазав сговором мятежника на тысячелетнее царствие, так доложил при мне Афранию наш человек в Синедрионе. Когда-нибудь обо всем этом стоит рассказать обстоятельнее.
Хрестов прозелит Марк, навсегда снявший золочённую лорику сотника».
Свиток из руин в Марсилии.
Рукопись № 4.
«В 29 году взяли и повесили одного из пророков, от него взяли имя Иешуа. Через несколько лет, кажется в 31-м был еще один. Звали Иуда, у того было много преумного. Его побили камнями, а потом сказали, что повесился над кручей и сорвался…
Я снова раздался, как перекормленная мальками мурена. Пора переходить на бакуруты».
Из «козлиного манускрипта» библиотекаря префектуры в Цезарии (датировка позднейшая).
* * *
А, может быть, и заслужил эту казнь тот, кто к ней шел?
Нет.
А Иуда меняла заслужил?
Тоже нет.
А Берлиоз, а Майгель?
Нет.
А Чикатило?
Нет. У нас президентский мораторий на смертную казнь.
Какая прелесть! Читайте, завидуйте: в образцово демократической ЭрэФии право на казнь стало сугубо односторонним и даровано оно исключительно… бандитам и убийцам. По президентскому добромыслию лишь эти господа вправе распоряжаться жизнью нормальных людей так, как «родненьким» заблагорассудится: хоть живьем сжечь, хоть распилить, хоть утопить… Слепо следуя примеру «цивилизованной Европы», Ельцин порешил: предстань тут хоть новый Чикатило «в квадрате», его не тронь, не замай! Не сметь карать! Ибо драгоценная шкура Чикатил и Михасевичей, Радуевых и Басаевых, людоедов и террористов, на чашах правосудия перевешивает сотни загубленных каждым из них душ.
Это все демагогия. Не судите, да не судимы будете. Никому не позволено присваивать себе божье право судить, осуждать и карать.
В том числе, Иисуса или, например, Иешуа. Получается, что бандит волен погубить самого хорошего человека, пускай он принес бесконечную пользу для людей. Однако бандита трогать не сметь, его право на жизнь свято для президента, для закона и для бдительной двухголовой особы по имени «Ценность цивилизации и Принцип либерализма». И это, несмотря на то, что вся «польза» бандита в этой жизни укладывается а один (или не один) акт - уничтожение достойных и лучших. Вот так, для правящих нами свирепый вклад Чикатило, Михасевича, любого Потрошителя выше и дороже заслуг всех их светлых и безвинных жертв, положивших таланты и жизни на алтарь Отечества…
Чикатило, Михасевич… не вам, сударь, судить!
Даже если такой милашка распотрошит вашего внука или изнасилует дочь?
Типун тебе на язык! Ирод, садист! Стрелять таких…
Вот вам, пожалуйста, Чикатило они щадят и защищают, а мне язык готовы откусить. Что и требовалось доказать. Логика общечеловеков! Спасибо, благодетели, за великодушный подарок криминалитету, за юридическое «добро» любителям кровавой игры в одни ворота. Никто и ничто отныне не остановит изувера и маньяка, которому захочется вдруг ТЕБЯ или МЕНЯ убрать со своего пути, просто шлепнуть из развлечения! Нет больше для убийцы сдерживающего страха перед справедливой и неотвратимой карой – страха смерти! Зато страх этот и реальная угроза смерти для каждого безмерно возросли и расселились среди законопослушных россиян и смиренных, кстати говоря, выборщиков гаранта этого моратория – президента РФ…
А ведь все эти Потрошители и насильники – мелочь чешуйчатая перед государственными человеком, нарушающим закон.
Да у нас в кого не ткни, - все нарушают.
Вот бы каждого и на плаху. Тогда и жизнь бы наладилась. Не моя придумка. Вы не перебивайте, послушайте чуток:
«Судья, предающий наказанию каждого, кто только нарушил закон, подобен полководцу, который предает грабежу завоеванные города, взятые приступом. Преступник-простолюдин чаще бывает полувиновен, а нередко и совсем невиновен по той причине, что не знает своих обязанностей. Самого строгого наказания заслуживают преступники высших классов за то, что подают дурной пример народу, и правительственные лица, не внушающие своим подчиненным учить народ. Снисхождение к таким преступникам есть несправедливость и криводушие. Казните, говорится в древних книгах, наказывайте смертью тех, которые заслуживают того за вину важную и сознательную. Сперва надо учить народ, и тогда уже в случае сознательного неповиновения наказывать его!»
Что за натура: медом не корми, дай тирана или деспота послушать.
Этот тиран жил 26 веков назад. Имя его Конфуций.
Не хочу томить общество и тратить слова на пустые уговоры, - подкрался продвинутый господин. - Я лишь процитирую человека, чья логика выходит за пределы привычного…
Если человек опасен, он, конечно, должен быть взят под стражу, но, даже не поднимая вопроса о моральном праве общества отнимать чью-либо жизнь — которого мы не признаем, — констатируем, что общество своим мстительным убийством сводит на нет то самое, ради чего оно это делает.
Если жестокий убийца подвергнут заключению в тюрьме соответствующего режима и находится там до самой смерти, он забудет озлобление против своей жертвы и против общества и, когда свободным Духом появится в Мире Желаний, сможет даже благодаря молитве заслужить прощение и стать добрым христианином. После чего он с радостью пойдет своим путем и в будущей жизни будет стараться помочь тем, кому здесь навредил. Когда общество мстит ему и приговаривает его к смертной казни сразу после совершения преступления, он, вероятней всего, чувствует себя беспричинно обиженным. После чего такой характер обычно стремится к "справедливости", как он это называет, и в течение долгого времени подстрекает других к совершению убийства и других преступлений. Тогда наблюдаем эпидемию преступлений в обществе — явление довольно частое.
Но мысли как живущих, так и умерших постоянно окружают нас, и ни один человек не погружался в высокие философские мысли под влиянием табачного дыма или алкогольной стимуляции. Если бы смертная казнь, газетная трескотня по поводу преступников и производство спиртных напитков и табака были устранены из общества, оружейные заводы скоро прекратили бы рекламировать свою продукцию и остались бы не у дел вместе с большинством оружейников. Полицейские силы уменьшились бы, а количество тюрем и размер налогов соответственно свелись бы к минимуму. - Макс Гендель «Мистерии розенкрейцеров».
Но прежде чем принять эту логику, люди, не пропустите вот эту цитату.
Пусть все, кто желает сохранять жизнь отпетым маньякам-извращенцам, суммирует совокупность затрат частных лиц и всего государства в целом, связанных с судебными расходами, компенсациями и выплатами родственникам жертв, оплатой похорон, оплатой деятельности следственных органов, содержанием пенитенциарной системы и так далее. Цифра будет немаленькая. Поэтому «гуманистам» мы предлагаем отныне брать на содержание всех приговоренных к смертной казни. Это будет вполне справедливо, ибо гуманизм за чужой счет всегда аморален. Пусть все, кто желает сохранять жизнь отпетым маньякам-извращенцам, суммирует совокупность затрат частных лиц и всего государства в целом, связанных с судебными расходами, компенсациями и выплатами родственникам жертв, оплатой похорон, оплатой деятельности следственных органов, содержанием пенитенциарной системы и так далее. Цифра будет немаленькая. Поэтому «гуманистам» мы предлагаем отныне брать на содержание всех приговоренных к смертной казни. Это будет вполне справедливо, ибо гуманизм за чужой счет всегда аморален. – В.Б. Авдеев «Генетический социализм».
И все-таки Бог-то любит троицу:
Иисус Христос учил: «Не убий». Но его нынешние последователи решили: «Все-таки мы будем убивать», — и открывают огромные, оснащенные по последнему слову техники современные бойни. «Если в этом и есть грех, Христос пострадает за нас». Нет ничего отвратительнее, чем думать таким образом. Христос может принять на себя страдания за прошлые грехи своих преданных. Но сначала они должны прийти в себя: «Зачем заставлять Иисуса Христа страдать за мои грехи? Я должен перестать грешить»…
Иисус Христос был великой личностью — сыном Бога, представителем Бога. Он был безгрешен. И тем не менее его распяли. Он хотел дать сознание Бога, но его за это распяли. Такова человеческая благодарность. Люди не смогли оценить его проповеди… Разумеется, учение, которое проповедовал Христос, соответствовало тому времени, месту и стране, где он проповедовал, и было адресовано конкретной группе людей. Но то, что он был представителем Бога, не подлежит сомнению. Поэтому мы преклоняемся перед Господом Иисусом Христом и приносим Ему свои почтительные поклоны. – Шрй Шрймад А.Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада «Наука самосознания».
А кто Христос для вас?
Вот именно и, кстати, товарищ автор, не пора ль тебе конкретно объясниться: почему ты так неуживчиво ведешь себя в отношении церкви и веры?
Стоп! Видимо, правда, пора. Сквозь призму недружественного поклепа автору ничего не остается, как вкратце изложить свое отношение к религии и вере.
Поворот государства к церкви в год 1000-летия Крещения Руси я принял на ура. Советские люди с доверием, то есть предельно не критически отнеслись ко всем утверждениям о величайшей роли Православия в истории России, начисто забыв или сознательно проигнорировав уроки и предостережения великих писателей и историков – современников и очевидцев реальных свершений церкви в пору ее расцвета и загнивания.
Разумеется, хорошего и полезного было немало. Никто не станет отрицать положительное значение православных монастырей, довольно изолированных общин, на поприще, вот ведь парадокс, централизации русских земель, укрепления духа и сбережения сил, особенно в эру Сергия Радонежского. При жизни Преподобного Сергия число монастырей упятерилось. Это были твердыни духа, силы с их подвижниками и богатырями, хозяйственно-экономической самодостаточностью и служением общему делу на основе пользы, бескорыстия и трудолюбия, сохранения и преумножения духовных накоплений и знаний.
Доныне замечательные традиции жизнеустроения и патриотизма, верности святыням и почитания предков, духоборчества и добролюбия, выживания и победительности Пересветов и Ослябей живут в общинах старообрядцев, достойно «позиционирующих» гордый, непреклонный, самобытный русский дух не только в России, но и далеко за ее пределами.
Или вот тоже… Очищающее таинство литургии и храмово-общинного единения. Духовно-эгрегориальная энергия тысяч чистых и верящих в добро русичей, помогавшая сокрушить врага в видимой и невидимой сече. Просветляющий опыт бескорыстных старцев и скромных праведников…
Увы, все это ушло, отлетело, кануло, если вести речь об официальном христианстве, и даже миллион новых храмов не залатает этой бреши, покуда вместо святых провидцев Радонежского, Саровского, Кронштадтского из келий и пустынь мы видим и слышим погрязших в лицемерии и пьянстве владельцев джипов и усадеб, исповедников мафии, безакцизных лицензиатов «монастырского винокурения» и фигурантов половых скандалов…
Вот так, мало-помалу восторг сменило разочарование, чреватое презрением, которого лично я не желал и всячески отгонял, но «пастыри», в большинстве своем, не менялись в лучшую сторону. Почему так случилось?
Начну с того, что почему-то с годом легализации Церкви (1988-м) совпало начало форсированного геноцида, дегенерации и криминализации общества, нации, империи. Нет, это не обвинение, - банальная констатация факта. Да и то лишь для тех, кто не осознает, что искусственная религиозность вовсе не панацея от бед, так что не стоит кичиться ее "стажем".
Возьмем такой аспект: церковь и державность. Бесспорно, социализм не жаловал церковь. Но державность при нём была наивеличайшая. И в заложники граждан могучего СССР могли захватить лишь в поделках кино-фантазеров (опять же из Прибалтики). Вспомните-ка год 1980-й. Фильм «Москва слезам не верит» с вызывающей - тогда - улыбку репликой: «Террористы снова захватили самолет». Мы смеялись над абсурдом. Фраза была непонятна, не вызывала боли, ибо то был чуждый парадокс запредельной буржуазной реальности...
Но это ж был проклятый, нецивилизованный «застой». И вдруг всего через 7 лет - шокирующий захват «Семью Симеонами» пассажирского самолета - уже нашего. Помните всенародный траур по убиенной стюардессе? Сейчас тогдашний шок стал повседневной нормой быта. Всего за десятилетку терроризма его школяры стали академиками. И в убогой, всеми презираемой «эрэфии» появились такие мировые рекорды, как захват террористами городов. Но и эти рекорды мгновенно превратились в обыденные нормы. Возникли даже свежие профессии: российский заложник (раб) и захватчик российского заложника (раба). Причем в числе захватчиков - для вящего унижения - аборигены жалких народов (даже из Африки), про которые "совок" если и слыхал, то исключительно, как о выклянчивающих бесплатную подачку от Великого Старшего Брата.
Помянем и прочие, наряду с «реабилитацией» религии, «завоевания» капитализма... Так, если раньше за какой-то мелкий должок-грешок стыдились и морду-то набить, то теперь за него "включат счетчик" и вытрясут все: от квартиры до... жизни. Убивают за любой пустяк. Поскольку отнять жизнь - нормальное наказание за проступок. Дисциплинирует отменно. И с этим все смирились, приняли, как норму! Тем более что некогда всесильный КГБ разгромлен, милиция – в треморе, и помочь людям уже не в силах. Да и как же иначе при демократическом-то праве на свободную торговлю оружием и наркотиками?! Вы рады? А чего стоит появление миллионов тех, о ком мы при социализме либо не знали, либо слышали исключительно в теле-сюжетах о загнивающем Западе? Подчеркиваю: счет на миллионы! Речь о Беженцах. О Бомжах. О Безработных. О Беспризорниках. О Шарлатанах, Комбинаторах, Экстрасенсах. О Проститутках, Рэкетирах, Наркоманах, Мафиози. О Нищих, Голодающих и Умерших от Голода. О Жертвах Войн на территории бывшего СССР. О сектантах (от мунистов до сатанистов). О Сифилитиках… Об Обжуленных вкладчиках... Всех их стало больше, чем в самые раздрайные годы Гражданской войны и НЭПа! Ах да: плюс Десятки миллионов беззарплатников - не имеющий прецедентов всемирно-исторический нонсенс «этой страны»! Наконец, 10 миллионов жертв демографической косы. Слов не подобрать от возмущения и скорби.
А церковь со спокойной совестью умиляется восстановлению (за неправедные миллиарды) принципиально невосстановимого Храма Христу Спасителю, закрывая глаза на уничтожение и гибель тысяч действительно уникальных памятников культуры, книгохранилищ, музеев и менее престижных церквей на периферии… А многие, чего уж греха таить, батюшки деловито, не отягощая совесть размышлениями, отпевают пристреленных бандитов, отпускают грехи их покуда живым коллегам и принимают из рук "вампиров" дары и подношения!..
А еще бы не забыть, что на фоне множащихся храмов и процветающего клира, лучшие в мире (и бесплатные недавно) Образование и Медицина превратились в Гога и Магога, беспощадно гонящих вон от себя стомиллионную бедноту, обрекая ее на безграмотность, угасание от пустяковых болячек, первобытных эпидемий и... конечную гибель. А многие служители культа якобы ничего такого не замечают, самозабвенно собирая копеечки за продажу священной утвари и писаний. Вместо того чтоб вступиться за эти Действительно Великие завоевания социализма, поддержать его почти убитую Науку, они хают и клянут только его "злодейства". А тем часом наших самых красивых девушек вагонами, как овец, вывозят в закордонную бордельную неволю. Мужиков же спаивают и волокут в рабство! Мелко!
Да, в 1920-80-е годы, по ряду известных причин, большинство так называемых «совков» являлось «атеистами» (твердо убежден, что «атеистами и еретиками» становились как раз самые чистые и вдохновенные мечтатели, сталкиваясь с догматикой и невежеством официального клира). Но винить их всех за это с высоты лет - низко и глупо. Далеко не всякий «атеист» - негодяй и грешник. Напротив, у многих всегда была (и есть) интуитивная вера в Справедливость, Добро и Любовь. Вопрос: зачем им еще навязывать, в подмену, конкретные образы Всевышнего?
Ведь факт остается фактом: «хомо советикус» в 1988 году был относительно здоров и образован, его мужской век в среднем достигал 65-67 лет. Но вот его «воцерковили», и что? Не прошло и 17 лет, как больных на «РФ-останках» убитого и расчлененного СССР стало на порядок больше, счет безграмотных пошел на миллионы, русский мужик не дотягивает до 57 лет, а нация ударно вымирает, ежегодно выбрасывая по миллиону душ в «демографическое сопло».
Допускаю, не церковь (правильнее: не одна церковь) в этом виновата. Но в чем же тогда, скажите, хваленый позитив ее колоссально возросшей общественной значимости за эти годы? Страшно сказать, но ведь, получается, только в одном - в рекордной, почти геометрической прогрессии роста храмов, которая никак, правда, не угонится за сверхсветовой прогрессией «урожая» могильных крестов?
А миссионеры бессчетных епархий? Методично и упорно, лаской или угрозою, пытаются они идентифицировать образ индивидуальной Правды тутошнего «атеиста» со своей конкретной иконой, отвергая все прочие, как заведомо ложные. Полагаю, религия тем хуже, чем непримиримей она к инакомыслию, как бы она его не обзывала: атеизм, сектантство или язычество... Ну, разве благородно и достойно глаголющему от Имени Бога предавать проклятию и отлучению простого смертного за малейшее несогласие с существующими догмами или, еще хуже, ритуалами? Даже если этот смертный чище и лучше, чем самые пригожие и церемониально вышколенные прихожане! И разве по-божески раздувать фанатизм, поощрять гонения, вплоть до уничтожения и объявления священной войны иноверцам?
Осеняя себя знамением взамен знамени, бывшие «совки-коммуняки» лебезят и пресмыкаются перед новыми фальшивыми, еще худшими идолами-перевертышами. Фарисейство вчерашних «апостолов» коммунизма (А. Яковлева, Б. Ельцина, Е. Гайдара, Э. Шеварднадзе) в тысячу раз мерзостней и гаже предательства и прегрешений толпы, низринутой в стихию волчьего рынка. Рекламно провозглашая высокие принципы, фарисеи тайком (и явно) попирают и извращают их в масштабе, несравнимом с большевистским. Ибо «красный террор» теоретически (да и практически) обрушивался на меньшинство. «Белый» же террор «демократов» гнетет и обирает абсолютное большинство. Зато под эгидой Имени Божьего! Бандит убивает соотечественников, как мошкару, а следом ставит свечки, чтоб снять грешки. И все. Обряд исполнен, "самоочищение" состоялось?
Вместо кодексов, заветов и заповедей остались показушная атрибутика, невежественное подражательство. И миллионам словно неведомо, что фиктивное попугайство перед голым ритуалом культа хуже неверия в культ. Что важнее и честнее иметь собственное понятие о Высшем духовном Идеале - Справедливости, Добра, Совести, Чести... И что второстепенно то, как ты его назовешь: Бог, Аллах, Кришна, Природа или Высший Разум. Ибо, коль нет Внутреннего Идеала (Бога), то потеря или ниспровержение Внешнего - превратит тебя в тварь, беспринципного оборотня. Так и случилось в "перестройку". Отменили Равенство, Братство, Мир, Дружбу, оставив только куцапую Свободу обогащаться любыми средствами. И вчерашние коммунисты (позавчерашние христиане), отринув все заповеди и принципы, ринулись в спекуляцию и разврат, открытый грабеж и убийства...
Религия – всего лишь контакт, способ связи с Богом, личная концепция человекожития, и в ней нет ничего предосудительного. А вот жесткие церковно-идеологические штампы этой связи, обременённые культом, – опиум для простодушных, несущий выгоды монополистам по платной выдаче этого опиума.
Отдавая долг безусловного уважения лучшим представителям Веры (подвижникам, святым, честным послушникам, богатырям, староверам), не стоит бездумно доверять всем без исключения церковным иерархам. Как правило, изрядная часть этой братии озабочена обслуживанием власть предержащих и собственной мошны. Иными словами, не надо впадать в другую крайность, абсолютизируя непогрешимость церкви вообще.
Нас учат верить в Бога. В то время как истинный смысл – в вере Богу! Есть ли разница? Есть. Ибо ведь даже бандиты убеждены, что верят в Бога. Хотя это не вера, а примитивная богобоязненность ничтожной твари, жалкий страх перед Божьей карой за грехи и преступления. А напялил золотой крест, поставил пудовую свечу, отщипнул горсть от кровавых миллионов для пожертвования, слезно и демонстративно покаялся… После чего убивай себе дальше до следующего покаяния. Но верит ли такой прихожанин Богу? Ему кажется, что да. Иной вопрос: а сверяет ли он себя и поступки свои с Божьими заповедями: не убий, не укради, не позавидуй, не прелюбодействуй? Никогда! Ему проще и удобнее слепо «верить в (какого-то абстрактного) Бога», который ему любезен своими красивыми и очистительными ритуалами, а также расслабляющим совесть «отпущением грехов». Кто же верит Богу (Разуму, Совести, Справедливости), - старается не нарушать заповедей Вседержителя.
Таким образом, главное - не слепая «вера» в (кем-то прописанного и только им «понятного») Бога, а осмысленная Вера Богу, то есть заповедям-принципам Человекожития. Бог не может быть притянут ни в какой образной форме. Главное - Суть. Людям нужна не догматическая абстракция, не молельный коврик, не икона (хотя желающему не возбраняются), не клятвы в любви к ним, а – чтоб Человек соблюдал заветы, понятые им: не сделай так, как не хотел бы, чтобы сделали с тобой. Это и отличает Человека от Зверя.
Так считает автор. Считает, не навязывает.