(Великому и многострадальному Русскому Народу с любовью посвящается)
I. Русский крест: Осмысление
***
Вы меня попросите рассказать о России – об увечной и вечной, о большой и больной, о беспечно красивой, о безбрежно тоскливой, о скорбящей и спящей, о чужой и родной.
Вы меня попросите рассказать о России – о раздольной и вольной, о едва обжитой, о росою умытой, о детьми позабытой, о потешной и грешной, о слепой и святой.
Вы меня попросите рассказать о России – о певучей и доброй, о блажной и страстной, об обидно дремучей, о без меры могучей, без вины виноватой и от крови хмельной.
Вы меня попросите рассказать о России – в никуда уходящей, вслед которой машу, от которой сбегаю, по которой скучаю. Вы меня попросите... И я вам расскажу.
***
На Руси на холщовой купола – как медали. За терпенье и веру небеса награждали. В небо смотрят соборы золотыми глазами. Мы – наследники веры. Бог по-прежнему с нами.
***
Россия белая, Россия синяя, Россия красная... Такая нежная, такая робкая, такая страстная... Россия тихая, Россия шумная, Россия дерзкая... Она и в подвиге, она и в памяти, она и в вечности...
Россия дикая, Россия добрая, Россия дивная... Она и ленится, она и ластится, она и дыбится... Россия белая, Россия синяя, Россия красная... Такая гордая, такая грустная, такая разная...
***
Каждый век, каждый год, каждый час – хоть какими ни будь мы годными – не нуждается Родина в нас. Это мы нуждаемся в Родине.
РУССКИЙ КРЕСТ
Тяжёл, велик, убог, всесилен. Оплакан, проклят и воспет. Как переломанные крылья. Как будто бы второй хребет.
Он рублен из живой берёзы. Он грубо тёсан, криво сбит. В ладонях от него занозы и спину от него саднит.
По жизни с ним и с ним до смерти. Он горше яда, злей кнута. Но ни звезда, ни полумесяц не уврачуют душу так,
как он... И я его носитель. И осеняет всё окрест моё спасенье, мой мучитель – мой непомерно русский крест.
***
Родина – та, что помнишь: праздники, счастье, детство, – родина эта в прошлом... и на изломе сердца.
***
И Рим не тот. И нет Константинополя. И Бог, как оказалось, не един. И снова турок жаждет Севастополя. И я вот не державы гражданин.
И Троя не спаслась от разорения. И Вавилона позабыт язык. И фараоны не избегли тления. И от моей державы только пшик.
Побила моль дотла ковры персидские. Ржа съела злато Золотой Орды. Тупы мечи и сгнили копья скифские. Моя держава, сгинула и ты.
Пуста Валгалла и не поминаема. Зарос крапивой и плющом Олимп. Синай и Арарат не обитаемы, и Кремль... и ни звезды там не горит...
Страна упала. Руки, ноги сломаны. Шакалы жадно рвали по куску от тела, что всегда мне было Родиной. Я в сердце от укусов боль несу...
Цветы моей святой и горькой памяти я возложу у храмов и границ. Моя держава, я стою на паперти. И нет тебя. И я не гражданин.
***
Мы – старые русские. Без блажи и гонора. Босые и в рубище. По-своему гордые.
На цепь не посажены, за злато не проданы. Как в мать-землю саженцы, влюблённые в Родину.
Мы – в прошлом могучие – сегодня болящие. Но верим, что в будущем вновь сила проявится.
Вот слезем с полатей мы и ухнем «Дубинушку». И с кузькиной матерью поправим судьбинушку.
И скажем мы, русые, и миру, и городу: мы – вечные русские, святые и гордые.
II. Русский крест: Оккупация
***
Теряю родину не территориально, не с переменой широты и долготы. Теряю страшно, неизбежно, инфернально. Теряю в плоскости любви и доброты.
На карте, вроде, те же самые пространства. Границы те же. То же тело... Дух не тот. Не те дыханье и душа. И может статься, что это – родина уже наоборот.
И то ли сыном, то ли пасынком – не знаю, – а может, просто сиротой себя считать. Теряю родину. Судьбу свою теряю. Теряю всё... И не могу не потерять.
***
Немного их было, часов до рассвета, но всем нам хватило, увы... Мы жили, мы жили до этого лета, а с этого лета – мертвы.
В ту ночь где мы были, ну где же мы были? Наш колокол не ударял. Гиены, шакалы заморские выли, а русский солдат не стрелял.
Москва разболталась, Москва разболелась, и совесть – в мешок и ко дну. Арбатско-бродвейская сволочь слетелась и ложью поила страну.
Нас как подменили, мы стали иные, молчали и ждали финал. Бросались на танки иуды ночные, а русский солдат не стрелял.
Чужой архитектор события строил: три жертвы трагедии для, посмертные жёлтые звёзды героев из рук недоумка вождя,
и голосом пьяным о пьяной свободе весь сброд по стране заорал. И нас победили, и в рабство уводят. А русский солдат не стрелял.
МОСКВА АВГУСТОВСКАЯ
Страна швыряла этой ночью мутной сволочью... Страну рвало, она, согнувшись пополам, искала помощи... Юрий Шевчук «Правда на правду»
Моя Москва в ту ночь гуляла без оглядки, она кружила и троллейбусы, и танки, она мечтала – с белокурым будет свадьба, но чернокудрый заключил её в объятья.
И потянулись гости – жадные до водки, и подтянулась шантрапа со всех слободок, и говорили речи сладкие на ухо, и липла в них моя Москва как будто муха.
И закатился пир горой и полной чарой, а гости – их бы не за стол, а всех на нары, одних бы к стенке, а других скорей повесить, и вряд ли кто на том пиру был трезв и честен.
А во главе стола – святая и блудница – боролись две мои Москвы, мои столицы: Москва ночная и хмельная, глаз не видно, и та Москва, которой утром станет стыдно.
Оркестр грянул плясовую по-одесски, и в сотни глоток разнеслась дурная песня, и водка морем разливанным разливалась, а там и гамбургер поспел заокеанский.
И всё пьяней моя Москва, моя столица. А к ней под бок чёрт знает кто тесней мостится, и охмуряют, охмуряют, охмуряют, и по глоточку подливают, подливают.
И вот уж место во главе стола свободно, и женихи – чернее чёрного – довольны. Ну кто же сядет на престол – вот где интрига: свобода, хаос, беспредел, законность, иго...
Моя Москва в ту ночь гуляла без оглядки, она кружила и троллейбусы, и танки. Ах, этот август, до чего же был он душен. Совсем расплавились мозги, сомлели души.
Шуты кривлялись, мельтешили и галдели, махал юродивый смычком виолончельным. Немного лжи, немного крови и лукавства – заполучили наконец ключи от царства.
И над безумною толпой взлетели шапки, и независимы все так, что просто гадко. На власть поставили «царя» – почти дебила. Ночная пьяная Москва, ты победила.
***
Нет печальнее, чем эта повесть: бесы нам показали свой лик, выползала картавая «совесть» и поганила русский язык.
Тихой сапой, для глаз незаметно в душу, в дом и в родную страну яд вводили нам интеллигенты. Так легко было нас обмануть.
Мы поверили. Как мы купились! (Что обидно – не в первый ведь раз). А опомнились – и прослезились: нет ни веры, ни дома у нас.
Мы иуду на царство просили – он и въехал в чертог на козле. Бог опять уходил из России, сам не зная – на время?.. совсем?..
***
В России мужчин всё меньше. Отбора закон суров. Страна одиноких женщин и чёрных усталых вдов.
ОККУПАЦИЯ
Было время добра и веры. Было время больших побед Только сдались однажды в плен мы и сказали былому – нет.
Раскачали свои устои и на предков пролили грязь. Но ломать-то оно не строить. Революция удалась
Мы свои отворили вены. Яд вошёл, и спасенья нет. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
Это были не перемены, это тьма победила свет. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
Нас толкнули тогда к измене запах мяса и звон монет. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
А во время большой подмены и душа поменяла цвет. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
Нам смеются в лицо надменно и заносят над нами плеть. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
И вину никому не вменишь, мы ведь сами – источник бед. 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
Мы – чужие в своих чертогах, мы батрачим в своих краях, свечи мы для чужого бога возжигаем на алтарях,
и свободы на всех довольно, ведь свободны мы, как никто, – быть никем и ничем свободны и свободны уйти в ничто.
Но надежда одна нетленна: из-за горя вдруг брызнет свет – и закончатся сроки плена, исчерпается мера бед.
Нам другие придут на смену и рассеят весь этот бред – 20 лет хазарского плена, оккупации 20 лет.
ПЛАЧ ИОАННА ПРОСТОСЛОВА О ЖАННЕ И О РОССИИ
Sancta Iohanna, ora Deum pro nobis! Святая Жанна, моли Бога за нас!
Жанна, ты зачем спасала Францию? Чтобы ей пройдохи с голодранцами кровь пустили чистую и алую, чтоб стоналось ей под коммунарами,
чтоб свобода – грабить и насиловать, равенство чтоб – перед гильотиною, чтобы братство – с падшими в лобзаниях, чтобы правда – голая и пьяная?..
Жанна, ты зачем спасала Францию? Как она тебе такая нравится? До сих пор слюной кровавой харкает и гордится силой демократии.
Ну а ты, а ты, о чём ты грезила? На костёр за что пошла безгрешная?.. А сегодня – прямо вот из пламени – вдруг спасать Россию направляешься?
Жанна, пощади Россию-матушку – от детей своих давно уставшую, старую, больную, бесприютную, с горькою оглядкой на минувшее.
Что ты ей предложишь во спасение – через смерть державы воскресение?.. через ложь и лесть величья видимость?.. через униженье независимость?..
Жанна, не спасай Россию-матушку (как бы горячо ни призывали мы), чтоб черноголовые с картавинкой в третий раз её не разбазарили.
Хватит нам костров, крестов и виселиц, мы уже не раз всё это видели... Жанна, будь не сильною, а слабою. И оплачь Россию с Ярославною.
***
Мы увидимся все – кто погиб, не дожил, не родился, мы увидимся все – на счастливых седьмых небесах, мы увидимся все – кто не жил, не случился, не сбылся, мы увидимся все – с бесконечной надеждой в глазах.
Нас Господь соберёт в православных небесных чертогах – всех заблудших своих, чья могила – наш проклятый век. Разве память сочтёт, как нас будет немыслимо много. Разве разум вместит, сколько горя нам было на всех.
Мы хотели любви, мы хотели покоя и мира, мы хотели детей полный дом. Да всегда недосуг. Так вся жизнь и прошла стороной, огородами, мимо. Ни имён, ни чинов. Только подвигов замкнутый круг.
Мы давали отпор всех цветов и мастей иноземцам, погибали от рук плоть от плоти своих же иуд. Нам от смерти своей в жизни той было некуда деться, мы встречали её как последний и праведный суд.
Мы горели в огне революций, бунтов, перестроек, мы смогли и прошли две войны мировых от и до, мы отдали стране нашу боль, нашу честь, нашу совесть, мы ушли как один со страною в святое ничто.
Знала Родина-мать, наши души пуская на волю: нас в небесной дали непременно Отец соберёт. Мы испили до дна невозможную русскую долю. Мы увидимся все – наш великий и светлый народ.
III. Русский крест: Воскресение
(Бойцам Русского Духовного Сопротивления посвящается)
***
У России только два союзника – армия и флот. Александр III, Государь Император и Самодержец Всероссийский
А кто сказал, что кончилась война? Мы – на переднем крае постоянно. Россия, ты всегда была одна средь недругов, лукавых и коварных.
С востока, не смыкая алчных глаз, столетьями косит на нас с прищуром носитель архетипа жёлтых рас, охочий до Байкала и Амура.
А с запада – державки мал мала – на русские просторы наглядеться никак не могут в пароксизмах зла завистливые горе-европейцы.
С окраин южных орды басмачей – степных, пустынных, горных, полудиких – под храп коней и бряцанье мечей который век грозят, зашедшись в крике.
А с севера из-за могучих льдов в штанах ковбойских звёздно-полосатых взирает жадно янки-полукров, которому Аляски маловато.
Интернационал гремучих змей с умом, хитринкой, силой и сноровкой. России против – все. А кто же с ней? А с ней – её народ. Народ, и только.
А коль народ, то значит – не одна. И выстоит – в бою, в тылу, в подполье. Мы знаем, что не кончилась война. Мы на переднем крае и сегодня.
***
На обломках державы ни вождя, ни царя. Нам бы день продержаться, нам бы ночь простоять,
нам бы год... или десять... нам бы только дожить до второго пришествия неубитой души
небывалой державы, бывшей Родиной нам, что врагу не по нраву, но и не по зубам,
нам бы только дождаться перелома времён... Возродится держава. И опять заживём.
ВИДЕНИЕ ИОАННА ПРОСТОСЛОВА
Жанне – земной и единственной
В рассветных тучах как бы нет страны. Восток затянут дымной пеленою. Страна смердит в агонии войны. И не спастись ни Авелю, ни Ною.
Стервятник гордо реет в облаках, и в перекрестье жёлтого оскала он намечает жертвы свысока и знает: их не будет нынче мало.
За градом град в осаде и в огне. Полков ряды всё реже, реже, реже. Гарцует на бледнейшем из коней какая-то немыслимая нежить.
Повсюду – зверь, и несть ему числа. И несть числа ушедшим без возврата. И мать дитя своё не сберегла. И не вступился больше брат за брата.
На пепелищах трубы и кресты. Распяты все сыны и иисусы. От тьмы до тьмы наведены мосты, а под мостами холодно и пусто.
И некому ни плакать, ни скорбеть, и некому плясать на буйной тризне. Одно осталось: начисто стереть любую память о святой Отчизне...
Но Жанна... Жанна, ты приходишь вновь! Не к Франции, а к матушке России. И нет запрета быть совсем иной, и нет запрета быть совсем красивой.
В твоей руке заветный кладенец, в твоей руке простреленное знамя. Отчизна – мать твоя, Господь – отец. Румянец на щеках – победы пламя.
И вслед за девой из небытия – ряды бойцов – без края, как лавина – воскресли, обрели былое «я» могучие, младые исполины.
Вот русские во всей своей красе. Гнев ко врагу без удержу, без меры. И нет врага, и сгинул он совсем. Возмездия огонь очистил веру.
Слезает Жанна с белого коня, платком и пот, и слёзы промокая. Живая и цветущая земля у ног её – свободная такая.
И повернулась хмурая глава великого московского Ивана к востоку. Жанна, как же ты права: любовь опять Отчизну отстояла.
***
Мы – беззубые псы, мы не в силах ни рвать, ни кусать. Только тихо рычим, благородную ярость копя, ведь не слепы и видим, как татей и нелюдей рать нашу землю поганит, на злобу и ложь не скупясь.
Чужеземец силён и считает: беззуб – значит нем. Но ему невдомёк: нам недолго осталось молчать, ведь беззубость – она обусловлена временно тем, что молочным зубам полагается в срок выпадать.
Никакая беда не приходит раз и навсегда, и граница отмерена всякой дурной полосе. Подрастут молодые клыки – и посмотрит тогда вражья нечисть на нас в нашей гордой и дикой красе.
***
...Меня зовёт и ждёт меня такая странная страна – уж много лет как не моя, но для меня она одна.
Моя безудержная грусть всё время тянет как ко дну. Но я когда-нибудь вернусь в такую странную страну.
Я сочиняю свой полёт в такую странную страну, она однажды позовёт – и я вернусь и всё верну...
***
По слезами намытым тропам, по не моленным мостовым нашей поступи тихий шёпот, нашей совести горький дым.
Шаг за шагом сквозь стыд и смуту из потёмок заблудших душ в тишину, в небеса, как будто просветляя, слова идут.
Светом слов возжигаем свечи, света слов постигаем суть и, вдыхая молитвы свежесть, понимаем свой крестный путь.
И смягчаются понемногу камни сердца, души, дорог. Возвратится Россия к Богу – возвратится в Россию Бог.
***
Нового времени новые старцы многие земли уже исходили, от волховства непомерна усталость, посохи стёрли и ноги разбили.
Как ни досадно, пока не узрели света звезды, под которой родится в новом каком-то уже Вифлееме новый младенец... И мнится, и мнится
нового времени новым пророкам: с часу на час и родится мессия. Рыщут по свету... Да вот невдомёк им – если родится, то только в России.
***
Моя страна умерла вчера. И кто-то бросил на землю знамя, плеснули слёзы в огонь костра, и захлебнулось от боли пламя.
Скулил протяжно унылый поп какой-то странной, заморской веры. Стране строгали сосновый гроб и ветераны, и пионеры.
Моя страну помянуть пришли такие длинные вереницы, но только тела вот не нашли в дурной и злобной её столице.
Моя страна помирать пошла в пустую, тихую деревеньку и Богу душу свою дала на хлипкой, еле живой скамейке,
прильнувшей боком одним к дубку, вблизи от домика-развалюхи, где доживала свою судьбу стране ровесница мать-старуха.
Старуха выглянула в окно, страну увидела, пожалела, дала ей хлеба, что чёрств давно, и молока на огне согрела.
Краюха хлеба и молоко – от смертной муки рецепт лекарства. Старухе тоже ведь нелегко одной в деревне совсем остаться.
А Бог смотрел на своих дщерей, и где-то в горле щипало что-то. И не открыл Он своих дверей душе страны и замками щёлкнул.
Моя страна молоко пила, а мать-старуха стирала знамя – а может, это её крыла, а может, наша святая память.
Спасибо, мать, что ты так добра. Спасибо Богу, что двери запер. Моя страна умерла вчера. Моя страна воскресает завтра.