Взятие снежного городка
Долго Василий Иванович не прикасался к палитре. Он начал искать утешения в религии. Читал, перечитывал Библию, мучительно размышляя о жизни, душе, смерти… Через два года опять поехал на родину.
Встреча с милыми земляками, родительский дом, простор Енисея слегка подлечили больные нервы. Брат Саша подсказал интересную тему для новой картины: взятие снежного городка. Игра эта осталась от глубокой старины в память завоевания Сибири Ермаком. «Городок» был отголоском целой эпохи, когда русским поселенцам приходилось обороняться от «инородческих» племен, населявших Сибирь, и когда казачьи дружины воевали одну за другой татарские крепости и городки. Каждый год, на Масленицу, сибиряки ладили ледяной город. Порой он делался широким кольцом, по гребню втыкались елочки, в середине городка, на шестах, развивались флаги. Потеха начиналась в полдень. Гремели выстрелы, носились мальчишки с оглушительными трещотками. Народ высыпал к городку: кто пешком, кто верхом, кто в каретах… Вылетал откуда-нибудь из переулка всадник, хлестал коня, мчался прямо на потешный город. За ним другой, третий. Ближе, ближе… Во всадников кидали снежками, мерзлым конским пометом, взмахивали платками и вицами перед самыми мордами взвившихся на дыбы лошадей, не давая им перескочить через горы снега, взять городок…
Василий Иванович очень любил эту забаву. Вдохновившись идеей, поданной братом, решил передать ее на картине.
А в это время Стасов сокрушенно писал Третьякову:
–– Не имеете ли вы сведений о Сурикове? Какая это потеря для русского искусства –– его отъезд в Красноярск и нежелание больше писать!
Но Суриков работал так, как давно ему не работалось: легко, быстро, без мучительных спадов и сомнений. Горячее ликование охватывало его, когда он писал брата Сашу, перемахивающего на своем скакуне через снежную стену, румяные лица родных сибирячек, узоры тюменских ковров, росписи дуг, старинные кошевы. Смеялся, выбегал на улицу, лепил снежки, швырял их как можно дальше…
Готовая картина была представлена петербургской публике в мае 1891 года. В этот год на художественной выставке присутствовали почему-то всё небольшие вещи, и почти все какого-то унылого толка. А тут –– размах, буйство красок и народное веселье буквально ворвались в залы. Увы, большинству зрителей оказалась непонятна и неприятна жизнеутверждающая свежесть Сурикова. А присяжные рецензенты, те накинулись на художника, не придумывая веских доводов:
«Наудачу взята чуждая нашим нравам житейская мелочь». «В картине режет глаза жестокая пестрота красок!» «Картина написана в известном пошибе господина Сурикова…»
Но, читая эти нападки, Василий Иванович уже не падал духом, как было с ним после «Меншикова». Улыбался: «Если на меня лают собаки, значит, я крепко держусь в седле!»