Содержание материала

Портрет Ф. И. Шаляпина

Наконец Константин Алексеевич мог отдохнуть, съездить в деревню. У него в Ярославской губернии был собственный дом, вблизи протекала речка, и он называл это место «Мысом Доброй Надежды». К нему приезжали друзья, которым тут отдыхалось особенно хорошо.

Весело проходили поздние вечера, когда, порыбачив, сварив ухи, все располагались у костра! Память Коровина хранила буквально сокровища всевозможных юмористических сцен. Прекрасным рассказчиком был и Федор Иванович Шаляпин, гремевший на всю страну своим гениальным талантом оперного певца.

Одни знаменитости были гостями Коровина, но здесь, на «Мысе Доброй Надежды», они становились простыми людьми, так что даже крестьяне к ним относились запанибрата. Крестьянин Василий, входя к Коровину в дом, браво вешал на гвоздь у двери свой картуз и начинал деловой разговор: где теперь больше рыбы.

Серов как-то раз подшутил, вытащил гвоздь, и вместо него появился гвоздь нарисованный. Привычно войдя, Василий повесил картуз, но тот почему-то упал. Он поднял его и снова повесил, и снова картуз свалился. Приглядевшись, увидев, что гвоздь нарисован, Василий сказал с обидой:

–– В голове у их мало. Одно вредное. С утра всё хи-хи да ха-ха. А жалованье все получают во какое!

Молодость духа Коровин, Серов, Шаляпин сохраняли всю свою жизнь. Это и помогало выдерживать немыслимые нагрузки.

Константин Алексеевич был приглашен в Петербург, позже в Москву писать декорации оперных постановок, и, как обычно, «попутно», создал множество ярких картин, украшающих ныне главные музеи России.

Произошедшую в стране революцию, как и впоследствии эмиграцию, Федор Шаляпин и Константин Коровин переживали очень тяжело. Серова уже не было в живых –– не увидел, как художников лишают мастерских, как прячут их лучшие полотна в загашники музеев.

Поселившись в Париже, Коровин и Шаляпин постоянно в мыслях возвращались к милым российским образам. «Помнишь речку Рекшу? –– спрашивал Коровин. –– Я ходил купаться на нее. Стрекозы летали зеленые, пахло лугом, водой и лесом. Не рай ли это был! А мужики разве были плохие люди? Добрые люди. Ах, как оболгали Россию. Много отнял у меня времени театр, лучше бы я писал картины русской природы. Я, в сущности, не знаю и не пойму, чем уж я был виноват? Работал я много и не сделал греха перед народом. Не пойму я людей, живущих на прекрасной и тайной земле нашей».

И все-таки Константин Алексеевич до последних дней сохранял оптимизм и надежду на светлое будущее: «В жизни и трудно, и горько, и нужда, и незадача, и неправда живет меж людей. А вот есть Рождество, есть надежда, есть Свет разума. Обойдется все это злое, нечестное, житейское, низменное. И придет и воссияет правда, воскреснет приязнь и дружба человеческая, смягчится душа человека, и обнимет чувство любви душу, и возлюбят друг друга».