Глава 9. Асы: тактика и подготовка

А куда они подевались к концу войны?

Вот Морозов уверен, что в 1944 году бедный Хартман остался на всем Восточном фронте один, а Кожедубов с Покрышкиными вдруг стало там много-много. Однако Майк Спик без моей помощи и только среди асов дневной авиации Люфтваффе насчитал 230 человек, которые «сбили» больше, чем Покрышкин, и из них 224 немецких летчика «сбили» больше, чем Кожедуб. По его счету, процентов 40 из этих немецких асов не только к 1944-му, а и к концу войны могли остаться в живых²¹¹.

По подсчетам Р. Толивера и Т. Констебля, у немцев 913 лучших асов «сбили» 44 179 самолетов. (Для справки: за всю войну ВВС РККА от боевых повреждений потеряли 46,1 тысячи²¹² самолетов всех типов.) Но асов в Люфтваффе (тех, кто сбил более 5 самолетов) было более 5 тысяч!²¹³ Куда же они все сразу подевались? Второй вопрос: эти первые 913 асов сбили в среднем на каждого по 40 самолетов, а в ВВС РККА летчиков, сбивших 30 и более самолетов, было всего около полусотни²¹⁴. И что — эти полсотни загнали 913 немецких асов в Берлин? И, наконец, непонятно, кто летал в мае 1945 года на самолетах с красными звездами, если немецкие летчики всех наших

летчиков записали себе в победные списки и даже немецким зенитчикам никого не оставили? И почему Морозов горестно всхлипывает о немецких «пилотах-новичках», которых Хартман, один-одинешенек, заменить не мог?

Это, повторю, подлое свойство нашей интеллигенции, которая в своей массе является густопсовой смердяков-щиной. Что бы на Западе ни сбрехали, а для наших «интеллектуалов» это святая правда. Морозову мысль о «пилотах-новичках» вложил в голову Хартман, который именно так хвастается о своем докладе на аудиенции у Гитлера:

«Фюрер спешно прикончил свой завтрак.

«Скажите мне, Хартман, вы считаете подготовку наших пилотов-истребителей недостаточной?»

«Ядумаю, что она недостаточна. Я в России получил в свою эскадрилью множество молодых пилотов, имеющих налет менее 60 часов, причем на Me-109 они летали менее 20 часов. Им приходилось совершать боевые вылеты, имея только основную подготовку. Это приводит к тяжелым потерям истребителей на Восточном фронте».

Гитлер слушал с отсутствующим выражением. Тогда Хартман перешел к собственной истории.

«Эти юноши приходят к нам, и их практически немед -ленно сбивают. Они приходят и уходят, подобно волнам прибоя. Это преступление, мой фюрер, я думаю, здесь виновата наша пропаганда».

На сей раз Гитлер выпрямился и проявил какие-то признаки жизни.

«Как?» — спросил он.

«Они знают, что не готовы к боевым вылетам. Они едва могут благополучно поднять Me-109 в воздух и посадить его обратно, даже без боя. Однако они попадают на фронт фанатически настроенные. Они требуют привлекать их к операциям, хотя это самоубийство».

Гитлер выглядел невероятно усталым, он обмяк в своем кресле.

«Хартман, все, что вы говорите, может быть правдой. Но сейчас это слишком поздно»²'¹⁵.

Ни у Хартмана, ни у его биографов в этом эпизоде не хватило ума оценить ситуацию: почему немцы перестали

успевать готовить летчиков? Ведь ответ один: немецкие летчики гибли на Восточном фронте быстрее, нежели их успевали учить. И гибли от рук советских летчиков. Но это немедленно вызывает естественный вопрос: почему же СССР прекрасно успевал учить летчиков, почему уже в 1943 году даже опытные летчики перед попаданием на фронт месяцами тренировались и готовились к боям в запасных авиаполках? Ответ тоже один: потому что их гибло меньше, чем немецких летчиков. Надиктовав американцам текст о встрече с Гитлером, Хартман, сам того не подозревая, сообщил читателям, что его список «побед» — это туфта. Если бы он и другие асы действительно сбили столько самолетов, сколько у них записано, то Советский Союз, а не Германия с 1943 года выпускал бы в бой мало-обученных юношей.

У нас же, как вы прочли выше, к концу войны стали посылать на фронт полки, которые всю войну простояли вдоль обширных границ СССР. Из всех щелей и штабов начали вылезать летчики с довоенной подготовкой, которые в 1941 - 1942 годах боялись фронта, но которым было стыдно оставаться невоевавшими. Герой Советского Союза В.Ф. Голубев вспоминал, что летом 1943 года он хотел внутри полка повысить в должностях боевых летчиков, но вместо этого на свободные вакансии ему стали из вышестоящих штабов присылать летчиков из тыла. Комдив объяснил ему откровенно: «Ты не удивляйся таким назначениям — привыкай. Полк в морской авиации передовой, воюет с меньшими потерями, чем другие, да еще и летает на Ла-5—лучших самолетах-истребителях. Теперь желающих принять участие в войне, а также и побыть рядом с ней станет больше. Они будут слетаться в четвертый гвардейский, как осы на сладкое. Поэтому на повышение в должностях пока не посылай, буду помогать тебе отбиваться от посланцев, которые идут помимо нас с тобой»²*⁶.

А вот еще удививший меня момент. Через 6 лет после окончания Второй мировой войны началась война в Корее, где наши летчики, как я уже начинал об этом писать, схватились с американцами. В той схватке 14 советских пилотов сбили по 10 и более американских самолетов. По

сведениям, которые о них имеются, все Муже были летчиками во время Великой Отечественной войны, причем только капитан (звания даны на момент Корейской войны) Л.К. Щукин окончил училище поздно — в 1944 году. Скажем, майор Д.П. Оськин — в 1940 году, полковник Е.Г. Пе-пеляев — в 1938 году, капитан ГУ. Охай — в 1937 году. По данным В.В. Гагина, писавшего о них, только ГУ. Охай реально воевал с немцами и сбил 6 немецких самолетов. По американским данным, могли иметь сбитых немцев еще два летчика, а остальные в боях с немцами не участвовали: либо служили на Дальнем Востоке, какСутягин, Пепеляев или Бахаев, либо были инструкторами летного обучения, как Милаушкин, либо служили в ПВО внутренних областей. Но если бы этих советских асов допустили бить немцев в Великой Отечественной, то неужели бы они оплошали? Глядя на эту статистику, приходится сделать вывод, что, как ни странно, огромные личные счета немецких асов на Восточном фронте не произвели никакого впечатления на ВВС РККА— тотальной мобилизации летчиков не было, и по поступлении достаточного количества самолетов командование стремилось решить вопрос с немцами теми из летчиков, кто имел боевой опыт, а не рисковать неопытными, даже если эти неопытные имели хорошую летную подготовку.

Вопрос о том, почему к концу войны в СССР даже трусы запросились на фронт, а в Германии даже асы куда-то подевались, непростой, частично мы рассмотрим его в конце книги, а сейчас просто еще раз подчеркнем, что такая ситуация начисто перечеркивает геббельсовскую брехню о фантастической результативности немецких асов.

Цель обучения

Как вы видели из эпиграфа к статье В. Дымича, Гитлер считал, что «искусство боев в воздухе истинно германская привилегия. Славяне никогда не смогут им овладеть». Вообще-то Гитлер ошибался довольно часто, но, пожалуй, никогда он не ошибался так круто, как в данном случае. И ошибка здесь принципиальная.

Уже много веков, как Россия разделилась на два класса: собственно народ, то есть крестьяне, мастеровые, купцы, промышленники и вообще деятельные люди, стремящиеся воочию увидеть результаты своего труда; и паразиты на народе — чиновничество, в свое время помещики и всегда — интеллигенция. Первый класс, зарабатывая на жизнь трудом, довольно молчалив, а вот второй класс криклив до неприличия, поскольку он именно криком зарабатывает себе на жизнь. Это внешне. Но внутренние различия между классами еще более огромны. Скажем, российская интеллигенция всегда молилась на Запад, причем делала это исключительно тупо — раз с Запада, значит выдающегося качества. Мне запомнился рассказ по ТВ какого-то старого то ли артиста, то ли поэта о том, как он в 70-х приглашал к себе московскую богему на виски. Для этого он в привезенные из-за границы бутылки из-под виски наливал деревенский самогон, разбавленный чаем, и напиток всегда проходил на «ура». «В этой стране такого делать не умеют», — дружно соглашались ценители виски.

А народ, накрепко связанный с делом, никогда и ни на кого в своем деле не молится — ему плевать, с Запада это или с Востока, — он руководствуется здравым смыслом, а в трудных случаях полагается на интуицию — на «авось». Так вот, наши враги, как правило, этого не знают, поскольку перед ними постоянно мельтешит крикливая толпа «выразителей чаяний русского народа» — всяких там позне-ров, жванецких, астафьевых, Солженицыных, Немцовых и прочих хакамад. И у врагов постоянно возникали соблазны воспользоваться идиотизмом этого «русского народа». Вот Геббельс почитал кое-что из довоенной советской литературы и записал для памяти 16 марта 1940 года в своем дневнике: «Советско-российские сатиры Зощенко «Спите быстрей, товарищи!» хотят быть остроумными, но разворачивается мрачная картина большевистского бескультурья, социальной нищеты и неспособности к организации»²¹⁷. Зощенко писал не о русских, он писал о московских, но ведь немцы этого понять не могли. Ну и как им было упустить момент и не занять страну, населенную людьми, «неспособными к организации», населенную зощенкоподобными существами?

Вот и Гитлер счел, что русские не способны к воздушному бою, но где и когда он этих русских видел? Он же видел только паразитный класс и описание русских этим классом. А представители этого класса всегда пишуттолько о себе, о ком бы они ни писали. А русский же народ на самом деле исстари считал паразитный класс придурками, от которых ничего полезного нельзя услышать. Еще Салтыков-Щедрин писал, что Россию спасаетто, что в ней глупые законы дурно исполняются. Законы, инструкции, правила всегда пишет паразитный класс для исполнения их народом. А народ, презирая авторов, презирает и сами инструкции и уверен, что поступать надо не так, как в них написано, атак, как требует здравый смысл или интуиция.

Этим русские сильно отличаются от немцев, у которых элита всегда стремилась быть тружениками, стремящимися достигнуть чего-то в интересах Германии. Соответственно и немцы относились к ней уважительно, соответственно немцы уважают и инструкции, написанные элитой. А почему нет? Жить по инструкциям легче — не надо думать своей головой, — и если инструкция толковая и написана уважаемым человеком, то почему бы ей не следовать?

Нет, русские тоже знают пользу инструкций, но если немец никогда не перейдет улицу на красный свет, даже если нет автомобилей, то русский ее перейдет не колеблясь, хотя правила он знает. Правила правилами, а здравый смысл надежнее...

Управление самолетом — дело непростое. Зададим вопрос, кого легче научить летать — русского или немца? Человека, который в сложной полетной ситуации начинает вспоминать, что именно по этому поводу написано в инструкции, или который на это время не тратит и моментально действует исходя из здравого смысла или интуиции?

Морозов пишет, что мы недостатки техники «восполнили массовым героизмом»? Только ли? Взял бы и объяснил, как это можно сделать: как на И-16, летавшем со скоростью 470 км/час, за счет героизма, даже массового, развить скорость хотя бы в 530 км/час? К разряду таких общих «ля-ля» относятся и его слова о том, что мы «превзошли немцев по уровню общей подготовки обычных пилотов». Это действительно так, но в том, в чем мы превосходили немцев, мы превзошли их не к концу войны, а еще до нее.

Хартман жалуется фюреру, что молодые немецкие летчики имеют налета 60 часов, из которых 20 — на боевом самолете. Действительно, по сравнению с Харт-маном это мало. Он, правда, не пишет, сколько у него было налета и на каких самолетах, но в 10-м учебном полку он сел на самолет с инструктором 5 марта 1941 года примерно после четырех месяцев теоретической подготовки и начал летать очень интенсивно — до 24 марта Хартман сделал 73 вылета на спарке, после чего до 14 октября летал самостоятельно на учебных самолетах. И с этого времени он учится летать на боевом Ме-109, и длится это почти год, поскольку на фронт он попадает только в октябре 1942 года. Упомянутый мною Хейнц Кноке также в разгар войны учился летать полтора года, прибыв в 11-й учебный полк 15 ноября 1939 года, а первый боевой вылет он совершил 24 мая 1941 года. Причем и он учился очень интенсивно: первый полет совершил 17 февраля 1940 года, а к 16 мая он уже летал 250 раз.

Тут надо сказать, что нацисты интенсивно начали готовить летчиков еще задолго до своего прихода к власти в 1933 году, а после прихода они начали массовую подготовку пилотов. «История Второй мировой войны» об этом сообщает: «Личный состав ВВС готовился в летных школах гражданской авиации и многочисленных спортивных

союзах. К 1933 г. только общество «Спортфлюг» и его филиалы подготовили 3200летчиков и 17 тыс. планеристов. Министерство авиации во главе с Герингом осуществляло руководство всей деятельностью по подготовке и созданию мощного военно-воздушного флота. Спортивные общества и клубы были объединены в «Германский союз спортивной авиации», основу которого составил нацистский авиационный корпус»²¹⁸.

Видя такое дело, и в СССР начала создаваться сеть аэроклубов, в которых молодые люди учились летать. И почти все советские летчики, которых я цитирую в этой книге, перед поступлением в военное училище прошли обучение в местном аэроклубе. И мне интересна скорость, с которой русские учились летать. Летчик Ил-2 Я.И. Борейко начал занятия курсантов в аэроклубе параллельно с учебой в 9-м классе средней школы (1939 -1940 гг.). Далее, на каникулах: «После экзаменов все свободное время было отдано практическим полетам. Для того чтобы курсанта выпустить в самостоятельный полет на самолете У-2, по курсу учебно-летной подготовки требовалось в среднем 18-20 полетов с инструктором. 15 июня 1940 года, после десяти вывозных и двух контрольных полетов с начальником аэроклуба, в кабину вместо инструктора принесли груз (мешок с песком) для сохранения центровки, и я выполнил два самостоятельных полета по коробочке. С этого дня началась моя летная карьера, которая продолжалась до 1965 года. Мечта летать сбылась.

... Экзамен по технике пилотирования был более серьезным. Надлежало выполнить один полет по кругу, другой в зону. В з оне выполнить два мелких виража с креном 30°, два глубоких с креном 60°, петлю Нестерова, которую в то время называли мертвой, переворот, боевой разворот, штопор с выводом в заданное направление, спираль, скольжение в обе стороны, планирование. После посадки инструктор сказал, что все нормально и что общий результат экзаменов и выводы будут объявлены 30 июля»²™.

Сравним. Борейко полетел самостоятельно после 12 вылетов с инструктором, а Хартман — после 73. Максимум через полтора месяца после того, как начал летать самостоятельно, Борейко сдал экзамен полетному мастерству с элементами не только простого, но и сложного пилотажа. А Хайнц Кноке в том же 1940 году через 3 месяца и 250 вылетов записал в дневнике: «Теперь нас обучают технике высшего пилотажа»²²⁰. Вот ткнуть бы Гитлера мордой в эти цифры и спросить: «Так кто тут, блин, не способен к воздушному бою?»

Да, по сравнению с подготовкой Хартмана 60 часов налета немецких летчиков в 1944 году — это немного, но как их сравнивать с налетом наших летчиков в начале войны? Скажем, Г.М. Рябушко стал курсантом в апреле 1941 года, а уже в декабре со званием «сержант» был отправлен на фронт, имея 16 часов напета на У-2 и чуть больше — на И-16. Конечно, много летчиков с такой подготовкой погибло, но краха ВВС РККА не наступило — советская авиация не только продолжала воевать, но и энергично наращивала свою численность. И Н.Г. Голодников, хотя и имел налет в 110 - 120 часов, из которых до 45 часов на боевых истребителях, как вы увидите чуть ниже, считает, что 35 часов налета на боевом самолете может быть достаточно. Таким образом, вопрос не в том, кто сколько учебных часов налетал, а в том, с какой целью летал — чему именно учился.

А здесь вопрос стоит так. Для того чтобы выиграть бой, разрабатывают его тактику, а уже под эту тактику заказывают самолеты и этой тактике учат летчиков. Так что, прежде чем сравнивать количество учебных часов, нелишне поинтересоваться, в чем именно отличались тактики боя истребителей немецких и советских ВВС.

Считаю, что будет полезным выслушать для начала, что думают по этому поводу уже упомянутые ветераны: летчик-истребитель Н.Г. Голодников, летчик-штурмовик Г.М. Рябушко и летчики-пикировщики Т. П. Пуневи А.П.Аносов. Поскольку историк А. Сухоруков брал у них интервью не для этой книги, то его вопросы по интересующей нас теме разбросаны по всему тексту его беседы с ветеранами. Я их скомпоновал как мог и сначала дам без комментариев.

Реальные бои

Первым, и больше остальных, что естественно, по вопросам тактики и подготовки пилотов-истребителей разъяснения сделает летчик-истребитель, генерал-майор в отставке Н.Г. Голодников.

А.С. Николай Герасимович, уже после войны были обобщены следующие основные недостатки предвоенного обучения летчиков-истребителей: 1. Малый налет на боевых машинах; 2. Не умели стрелять по воздушным целям; 3. Не умели осматриваться (не «видели воздуха»); 4. Кое-как умели вести бой «один на один» и совсем не умели вести бой «группа на группу»; 5. Совершенно не умели пользоваться радиосвязью, даже если она и была. Николай Герасимович, насколько это соответствует истине?

Н. Г. Давай по порядку. Налет на боевых машинах был небольшой, это правильно. 35 часов на боевом истребителе — это не много, но и нельзя сказать, что совсем мало. Все зависело от того, на что это время тратилось. То, что не умели стрелять по воздушным целям, — это неправда. У нас в училище стреляли достаточно много. Стреляли по конусам. У моего выпуска по воздушным целям было стрельб 15 и где-то 20 - 25 по наземным целям. Правда, надо сказать, что перед самой войной, в году 41-м, был выпуск летчиков, которые стреляли немного, где-то у них было стрельб пять по воздушным целям (тем же конусам) и стрельб 5 по наземным целям. Но этот ускоренный курс состоял из летчиков, имеющих довольно хорошую летную подготовку, — в основном из бывших инструкторов аэроклубов. Их не учили, их переучивали, поэтому им срок обучения и подсократили. Другое дело, что у стрельбы по

конусу, как учебного упражнения, есть довольно серьезный недостаток — по самому конусу дистанцию определить невозможно, он маленький, поэтому дистанцию определяли по буксировщику. Поскольку навыка в определении дальности до цели у нас не было, то это приводило к тому, что в реальном бою летчик начинал стрелять со слишком большой дистанции, особенно по бомбардировщикам (он кажется о-го-го каким громадным!). Эта ошибка плюс малокалиберное оружие делали стрельбу малоэффективной. Когда научились правильно определять дистанцию до цели — «по заклепкам» (начинаешь различать заклепки, можно открывать огонь), — стали очень хорошо попадать. В остальном стрельба по конусу давала очень хороший навык воздушной стрельбы, поскольку учила правильно рассчитывать упреждение и экономно расходовать боеприпасы.

А.С. Я слышал, что многие летчики, привыкнув стрелять по конусу, открывали стрельбу по цели, когда она становилась размером с привычный ему буксировщик?

Н.Г. Нет. Неправда. Упреждение рассчитываешь все равно по конусу, не по буксировщику, поэтому и прицел «вперед» буксировщика никто никогда не выводил, какая ж тут привычка?

А.С. А фотокинопулеметы в училище не использовали?

Н.Г. Нет. Знали, что такие есть, но у нас их не было.

А.С. Понятно. А про осмотрительность что можете сказать?

Н.Г. Что касается осмотрительности, то основным нашим недостатком было неумение смотреть вокруг — у нас не было навыка кругового обзора, т.е. мы поздно обнаруживали противника, а значит, давали противнику большой шанс на проведение внезапной атаки. Война подсказала, что надо уметь смотреть кругозорно во все направления. Мало того, и маневрирование звена надо строить таким образом, чтобы тщательно просматривать все пространство и особенно заднюю полусферу — делать «змейки», «ножницы». Когда мы прибыли в полк, Сафонов нам так прямо и сказал: «Смотреть назад так,

Н.Г. Поясняю. Групповые воздушные бои с четким взаимодействием пар и звеньев, т.е. без их распада, получили свое классическое воплощение только в 1941 году на советско-германском фронте — в битве под Москвой, в Заполярье, под Севастополем. До 1941 года все массовые воздушные бои проходили по одной схеме: массированный воздушный налет бомбардировщиков при прикрытии больших групп истребителей, и как только начинался воздушный бой, так сразу же строй истребителей распадался, и дальше каждый истребитель вел бой индивидуально. Так действовали мы, немцы и итальянцы в Испании, мы и японцы под Халхин-Голом, также, по большому счету, действовали англичане и немцы в «Битве за Британию». Только к концу «Битвы за Британию» немцы стали взаимодействовать звеньями более жестко, ной вто же время многие немецкие летчики продолжали вести бой индивидуально. Другое дело, что немцы в вопросах боевого взаимодействия звеньев очень сильно вырвались вперед, и к лету 1941 года они, обобщив опыт предыдущих войн, окончательно оформили свою тактику довольно жесткого взаимодействия пар и звеньев, которая до этого в войнах если и применялась, то только эпизодически. Во взаимодействии, в этом важнейшем элементе тактики, немцы обогнали всех — и нас, и англичан с американцами. Так бывает, что в отдельных вопросах тактики кто-то всегда впереди. Поэтому и нельзя говорить, что мы в подготовке летного состава не учитывали особенностей группового боя. В 1941 году нам очень не повезло, потому что мы встретились с совершенно незнакомой тактикой ведения группового воздушного боя, доселе нигде массово не применявшейся.

А.С.А в училище много воздушных боев вели?

Н.Г. Воздушные бои были в самом конце обучения, в сумме к концу курса это выходило боев 10 - 15. Только ускоренный «инструкторский» курс имел больше боев, где-то 15- 20. Все бои курсанты проводили с инструкторами по предварительно разработанному плану.

А.С. В зачет какие бои шли — все или только выигранные?

Н.Г. Любые. Тут видишь, что бывает — ты или твой противник разок зевнул, ошибся, ивсе. Если в хвост зашли, то уже не вывернешься —машины-то однотипные, одинаковые и по скорости, и по маневру. Чтобы его с хвоста сорвать, надо уж что-то очень опасное применить, а это, конечно, ни к чему. Лучше учись не зевать.

А.С.... И радиосвязь.

Н.Г. Да, практики в использовании радио не было потому, что в училищах практически отсутствовали радиофицированные машины. В боевых частях тоже не все машины были радиофицированы, а эффективность работы уже установленных на самолеты радиостанций оставляла желать лучшего. Качество радиостанций на истребителях И-153 и И-16 было совершенно неудовлетворительным. Недооценивали радиосвязь перед войной, очень недооценивали.

А.С. Как вводилось в бой молодое пополнение в 72-м авиационном полку? Что делалось для скорейшей ликвидации у летчиков перечисленных выше недостатков обучения?

Н.Г. Вводили в бой постепенно. Нас старые летчики берегли. Во-первых, не на всякое задание молодых посылали, на первый вылет молодому старались (насколько это возможно) подобрать что-нибудь попроще. Во-вторых, если задание было сопряжено с полетом на территорию противника — «бомберов» сопровождать или корректировщика, — то состав звена-четверки на боевое задание подбирался так: три старика и один молодой. «Старики» смотрят, как держится молодой, как маневрирует, что видит. Перед вылетом тебе говорят: «Твоя задача — держаться за мной, не отрываться, какой бы маневр я ни делал, и СМОТРЕТЬ!» Прилетаешь, и тебе первый вопрос: «Что ты ВИДЕЛ?» И сравнивают, что ты видел, что видел твой ведущий. Потом обязательно разбор полета. Рассматривают каждый твой маневр, дают замечания, поправляют, советуют, одним словом, учат. Вот проведет молодой четыре-пять боев в такой группе, там уже смотрят, может он нормальную боевую нагрузку тянуть или нет. Если да, то дают тебе нагрузку как

боевому летчику. Если нет, то еще несколько вылетов будешь летать в таком же составе. Пока не научишься. Так, чтоб сразу в серьезный бой молодежь посылать, — у нас в полку такого не было.

А. С. Тренировочные воздушные бои с опытными летчиками проводили?

Н.Г. Мы, наше пополнение, нет. Самолетов было мало, а те, что были, постоянно то на боевых заданиях, то в ремонте. Нехватка техники была жесточайшая. По-моему, когда мы прибыли, то в полку на десять исправных машин было восемнадцать летчиков. А бои-то какие были! Их двадцать — нас шестеро! Нам попадало будь здоров! Машины выбивали, летчиков выбивали. Бывало, так машину исхлещут, что техники всю ночь ее подмазывают-подклепывают. Какие уж тут тренировочные бои? Как только снабжение техникой улучшилось (а это где-то с начала 1943 года), то тренировочные бои молодых со «стариками» стали обязательны.

А.С. Как ввели в бой лично вас, повлиял ли тот факт, что вы были инструктором?

Н.Г. Вводили так же, как и всех. Я по технике пилотирования был посильнее остальных, меньше на управление машиной отвлекался и поэтому воздух видел хорошо. Мне нормальную боевую нагрузку стали давать уже после третьего боевого вылета.

А.С. Каковы были сильные стороны советского предвоенного обучения летчиков-истребителей, если они были?

Н.Г. Сильная сторона — это то, что технику пилотирования ставили очень хорошую. Хоть и маловат был налет, но почти все это время тратилось на отработку техники пилотирования — отрабатывалась она до автоматизма. Перед войной на чистоту техники пилотирования обращали большое внимание: чтоб уж если вираж, то приборы не шелохнулись.

До войны ведь считалось, что техника пилотирования — это основа победы в бою, и рациональное зерно в этом утверждении было. Поверь, на приборы никогда не смотрели, самолет чувствовали. Шестым чувством, задницей чувствовали, когда и что можно делать. Не боялись, что сорвемся в штопор, ручку перетянем и пр. Брали от машины все, на что она способна. Выжимали все, что можно, и еще чуть-чуть. Другое дело, что чистый пилотаж, если он не служит огню, в бою бесполезен. Но, опять же, имея летчиков, великолепно владеющих техникой пилотирования, мы, как только получили современные машины, обновили тактику и привязали маневр к огню, то все — стали побеждать. Техническое превосходство немцы потеряли, мы приобрели боевой опыт - значит, у немцев возможностей провести внезапную атаку стало значительно меньше, а в умении вести маневренный бой они изначально отставали. И это отставание с каждым годом войны проявлялось все сильнее и сильнее. У большинства немецких летчиков не было нашего навыка в пилотаже, не любили они эту «собачью свалку». Маневренный бой — не немецкий стиль ведения боя.

А.С. Когда в боевые полки стало приходить хорошо обученное пополнение?

Н.Г. Где-то во второй половине 1944 года. Вторую половину войны мы воевали на современной технике, получили хороший боевой опыт, уровень потерь в боевых полках снизился, полки стали требовать значительно меньшего пополнения. Отсюда появилась возможность летчиков сразу после окончания авиаучилищ направлять в запасные авиационные полки, где их инструкторами становились летчики, имеющие боевой опыт. В ЗАПах молодые летчики отрабатывали только боевое применение, причем весьма серьезно. После ЗАПов в строевые полки эти летчики приходили уже с хорошими боевыми навыка -ми. ЗАП был одной из самых нужных и сильных частей советской школы боевой подготовки.

А.С. Исследователи отмечают следующие основные недостатки советской истребительной тактики периода 1941 - 1942 годов: 1. Пассивность истребителей, которые всегда стремились вести бой от обороны («оборонительный круг»); 2. Неумение применять вертикальный маневр; 3. Пренебрегали эшелонированием боевого порядка по высоте; 4. Основным звеном была «тройка». На ваш взгляд, насколько все эти недостатки были следствием технического отставания, низкой квалификации рядовых летчиков и высшего командного состава ?

Н.Г. Давай по порядку. Во-первых, пассивности никакой не было, наши истребители никогда не спрашивали, сколько противника, всегда рвались в бой. Во-вторых, тут большую роль играл недостаток осмотрительности, про который я говорил раньше. Поздно замечали противника и поэтому были вынуждены принимать бой на его условиях, им навязанный. Это приводит к тому, что ты вынужден начинать бой от обороны, а проще говоря, становиться в круг. В-третьих, часто вся эта кажущаяся пассивность была прямым следствием отставания наших самолетов в скорости. Уступаешь в скорости — веди бой от обороны.

А.С. Применяли ли в 72-м авиаполку оборонительный круг, если да, то когда от него отказались окончательно?

Н.Г. Когда летали на И- 15бис и И-153, то оборонительный круг применяли часто. Когда перешли на И-16 тип 28, то круг применять стали значительно реже, поскольку этот тип «ишака» превосходил по большинству TTX Bf- 109E(у немцев тогда на Севере в основном был он). Жаль только, что И-16 этого типа в наших ВВС было немного. Потом мы пересели на «харрикейны», а у немцев основным истребителем стал Bf- 109F. В это время в бою с истребителями противника оборонительный круг стали применять очень широко, поскольку на «харрикейне» бой с этим типом «мессера» можно вести только в одном ключе — попытаться затянуть «мессер» на горизонталь. Мы просто были вынуждены вести сугубо оборонительный бой. Активный, наступательный бой «мессеру» «харрикейн» навязать не мог — и по скорости уступал, и на вертикальном маневре. Как только нас перевооружили на Р-40, то от оборонительного круга сразу же отказались. Р-40 по скорости был равен Bf-109F, ну и зачем в таком случае нам оборонительный круг? Незачем. Наши соседи, 20-й ИАП, круг тоже применяли очень редко — они летали на «яках». Кроме того, я тебе хочу пояснить, что круг является разновидностью тактического маневра, который имеет свою область применения, и нельзя говорить, что круг — это всегда плохо.

Довольно часто было так, что когда идешь в прикрытии ударных самолетов, то, связывая боем истребители противника, затянуть их в этот круг — самое милое дело. Ведь в прикрытии что самое главное? Задержать атакующие истребители противника, дать своим бомбардировщикам или отбомбиться, или оторваться и уйти. И если тебе удалось заманить истребители противника в эту карусель, то все — считай твоя задача выполнена. Никуда они не вырвутся. Это уже тактический прием, и весьма неплохой.

А.С. Вертикальный маневр?

Н.Г. Теперь, что касается вертикального маневра. То, что ему не учили и его не знали, это неправда. В училищах его отрабатывали наравне с горизонтальным — это же нормальная разновидность боевого маневра. Другое дело, что когда у немцев появился Bf-109F, а потом и FW-190, от вертикального маневра почти отказались. «F» и «фоккер» на вертикали были очень сильны (особенно «F»). Практически невозможно с ними бой на вертикали было вести, они значительно превосходили и И-16, и особенно «харрикейн». Зачем же нам в бою применять маневр, в котором наш истребитель заведомо слабее? Да и по скорости «F» и «фоккер» наши машины превосходили. Вот и тянули немцев на горизонталь. Опять же, как только у нас появилась сопоставимая с противником техника, прекрасно стали драться с немцами на вертикалях.

А.С. Про эшелонирование боевых порядков что можете сказать?

Н. Г. Про необходимость эшелонирования боевых порядков мы знали еще до войны, для этого достаточно посмотреть советские довоенные, учебники по тактике. Не знаю, как в 1941 году, а когда я попал на фронт в 1942-м, эшелонирование не применялось только по одной причине — нехватка самолетов. И надо бы эшелонировать, а нечем. И все равно, если летим шестеркой, то уже эшелонируем: летит четверка, а пара выше или наоборот, пара внизу, четверка вверху.

А.С. Каковы были сильные стороны советской предвоенной тактики, если они были?

Н.Г. Прежде всего надо сказать, что все наши тактические приемы, которые мы отрабатывали до войны на боевой подготовке, были аналогичны немецким, здесь никакой существенной разницы не было. Сильной стороной нашей тактики было то, что наш летчик умел вести маневренный бой, т.е. его учили моментально оценивать обстановку и не бояться численного превосходства противника. С нашим летчиком в маневренном бою было совладать очень тяжело. Немцы это сразу поняли, поэтому предпочитали в маневренный бой не вступать, если у них не было численного превосходства. Сильной стороной немецкой тактики было четкое взаимодействие пар в звене и особенно звеньев между собой. Как только началась война, мы такому взаимодействию стали у немцев спешно учиться, плюс спешно внедрять все, что до войны сами додумали да у других подсмотрели.

А.С. А что мы у других подсмотрели ? Я думал, что по части тактики все брали только у немцев.

Н.Г. Нет. Например, то же эшелонирование — это была французская разработка, они эту идею с начала 30-х годов развивали, а мы у них на маневрах подсмотрели (как, впрочем, и немцы). Французы до войны сильны по тактике были. Продержись в 1940 году французская армия подольше, наверняка французские летчики себя бы показали. Не знаю как летное мастерство и самолеты, но истребительная тактика у французов была самая передовая. Это я уже после войны узнал, когда в академии учился.

А.С. Николай Герасимович, вы говорите, что в бою «харрикейна» против «мессера» надо затянуть противника на горизонталь, а как это сделать? Вы же сами говорите, что активного боя «харрикейн» «мессеру» навязать не мог.

Н.Г. Совершенно верно. Если немцы не хотели принимать бой, то ничего в этом случае нельзя было сделать — они уходили, и все. Но если противник сам активно пытался вести бой, то тут можно было попробовать —

использовать желание немецкого летчика тебя сбить. Немцы жадные до сбитых были. Вот становимся мы в эту карусель, а немцы парами сверху. Круг они разорвать не могут, ждут, когда кто-нибудь из круга выскочит. И ты их ожидания оправдываешь, провоцируешь немца на атаку, делаешь вид, что ты оторвался, вроде «ой, какой я неловкий, вылетел из круга!» Для немца такой оторвавшийся — самый лакомый кусок. Немец сверху на тебя. Поскольку горизонтальная маневренность у «харрикейна» очень хорошая, ты ее и используешь — сразу назад в «круг» с максимальным разворотом. В круг немец сунуться не может (а если сдуру сунется — тут ему и конец), проскакивает или отворачиваете сторону, тут уже ты его ловишь и бьешь в бок. На «харрикейне» по-другому боев с «мессерами» вести было просто невозможно. Все бои проходили в таком ключе. Главное — рассчитать все правильно и заскочить в круг не раньше и не позже, тогда и твоя контратака будет иметь шанс на успех.

А.С. Все понятно. Вот только что делать, если ты в расчете ошибешься и в круг зайти не успеешь?

Н.Г. Собьют тебя. Немцы были бойцами серьезными, таких ошибок не прощали.

А.С. Николай Герасимович, как вы можете оценить немецких летчиков-истребителей? Из боевых качеств: пилотаж, стрельба, взаимодействие в бою и тактика — какие у немецких летчиков были наиболее сильны в начале, середине и конце войны?

Н.Г. В начале войны все перечисленные тобой качества у немецких летчиков были очень сильны. Они пилотировали очень хорошо, стреляли великолепно, практически всегда действовали тактически грамотно и очень хорошо взаимодействовали между собой в бою. Особенно взаимодействие поражало: не успеешь в хвост ему пристроиться, как тебя уже другая пара у него из-под хвоста отшибает. В начале войны летчики у немцев были подготовлены (я не побоюсь этого сказать) почти идеально. Они хорошо организовывали и использовали численное превосходство, если очень было надо, могли и в собачью свалку ввязаться. Любить свалку не любили (это чувство-

валось), избегали как могли, но если очень было надо, то могли и ввязаться — мастерство позволяло. Хотя, конечно, нашим ведущим асам, вроде Б. Сафонова, в этом виде боя они уступали даже в 1941-м.

Опять же, у них постоянное численное преимущество, и, поверь мне, они этим пользовались очень хорошо. Кроме того, по ТТХ немецкие самолеты в большинстве случаев наши самолеты превосходили, и немецкие летчики это превосходство очень грамотно использовали. Такого высокого класса летчики у немцев преобладали в 1941-1942 годах. К 1943 году, мы летчиков довоенной подготовки у немцев сильно повыбили, у них пошли на фронт летчики, качество подготовки которых стало заметно ниже.

Эта нехватка хорошо обученного летного состава привела к тому, что к середине 1943 года в Люфтваффе сложилась ситуация, при которой наиболее опытных летчиков-асов немецкое командование сводило в специальные отдельные группы, «гоняя» их по разным фронтам на наиболее ответственные участки. Остальные же части укомплектовывались обычными летчиками, подготовленными неплохо, но и не хорошо, а так — посредственно. Такие «крепенькие середнячки». В 1943-м большинство немецких летчиков нам уступало в маневренном бою, немцы стали хуже стрелять, стали нам проигрывать в тактической подготовке, хотя их асы были очень крепкими орешками. Еще хуже летчики у немцев стали в 1944-м, когда средний немецкий летчик стал из породы скороспелых (ускоренной подготовки), — плохо пилотировал, плохо стрелял, не умел взаимодействовать в бою и не знал тактики. Могу сказать, что смотреть назад эти летчики не умели, часто они откровенно пренебрегали своими обязанностями по прикрытию войск и объектов. Классические маневренные воздушные бои эти летчики вели очень редко и только если им удавалось создать серьезное (раза в два-три) численное преимущество. При равных силах бой они вели очень пассивно и нестойко — одного-двух собьем, остальные разбегаются. У нас на Севере последние тяжелые затяжные воздушные бои мы вели в первой

половине 1943 года с группой Шмидта. Это был известный немецкий ас, по данным разведки, у него в группе были летчики, у каждого из которых на личном счету было не меньше сорока побед. Мы рубились (другого слова не подберешь) с ними недели две, выбили их капитально, но и сами имели серьезные потери. Насколько знаю, самого Шмидта во время этих боев сбивали дважды. Мюллера мы сбили именно тогда, он в этой группе Шмидта был. Потом эту группу вывели на переформирование и пополнение, после чего ее перебросили на более ответственные участки, и на Север она уже не вернулась. После этого серьезных летчиков у немцев на нашем фронте почти не осталось, только посредственные. Да и численно нам немцы уступали. В основном они все старались делать на уровне «ударил-убежал» или «бомбы бросил-убежал». С середины 1943-го идо конца войны мы господствовали в воздухе, стали больше летать на свободную охоту, периодически их ловили и устраивали им хороший разгон, показывали им, кто в небе хозяин.

А. С. Вот эти немецкие «скороспелые» летчики, они уровень подготовки имели лучше или хуже, чем вы после авиаучилища?

Н.Г. Хуже. Нас-то хоть пилотировать научили. А эти такой молодняк! Их нам на растерзание кинули! Эти немцы вообще ничего не умели. Подозреваю, что и взлетали, и садились они тоже плохо. Мы их много сбили.

А.С. Николай Герасимович, известен факт, что в Люфтваффе, особенно со второй половины войны, очень часто немецкие летчики-истребители имели право на самостоятельный выбор места и времени боя. Свобода действия такая, какая летчикам союзных армий даже и не снилась. На ваш взгляд, это сильный ход немецкого командования или, наоборот, ошибка?

Н.Г. Это лазейка — попытка заинтересовать истребителей действовать более активно. По большому счету, ничего хорошего эта мера за собой не несет. Понимаешь, в тех местах, где решается судьба войны, летчику летать никогда не хочется. Его туда посылают приказом потому, что сам летчик туда не полетит, и по-человечески

его понять можно — жить всем хочется. А свобода дает летчику-истребителю законную возможность этих мест избегать. Лазейка в дыру превращается. «Свободная охота» — это самый выгодный способ ведения войны для летчика и самый невыгодный для его армии. Почему? Потому, что почти всегда интересы рядового летчика-истребителя в корне расходятся с интересами как его командования, так и командования войск, которых авиация обеспечивает. Дать полную свободу действий всем летчикам-истребителям — это все равно, что на поле боя дать полную свободу всем рядовым пехотинцам: где хочешь окапывайся и когда хочешь стреляй. Это глупость. Не может знать пехотинец, где и когда он наиболее необходим, нет у него возможностей поле боя целиком видеть.

Точно также и летчик-истребитель—рядовой воздушной войны — редко когда может правильно оценить, в каком месте и когда он наиболее необходим. Тут правило простое действует: чем меньше у тебя истребителей (да и вообще самолетов), тем более централизованного управления они требуют, а не наоборот. Меньшим числом, но только там, где необходимо, и только тогда, когда необходимо, не отвлекаясь на решение второстепенных задач.

Надо сказать, что в Люфтваффе этот момент свободной охоты использовался очень сильно в первую половину войны, когда у них было численное превосходство, во вторую половину — меньше. Другое дело, что и пренебрегать свободной охотой тоже нельзя. Нам на отдельных участках немецкие охотники наносили очень серьезные потери, особенно в транспортной авиации.

Надо также сказать, что после воздушных боев на «Голубой линии» Люфтваффе постепенно утрачивали господство в воздухе и к концу войны, когда господство в воздухе было утеряно окончательно, свободная охота осталась единственным способом ведения боя немецкой истребительной авиацией, где они достигали хоть какого-то положительного результата. Где-нибудь в сторонке от основных боев кого-нибудь подловить. Тут уже вопрос стоял так: нанести противнику хоть какой-нибудь урон. О серьезном влиянии такой охоты на ход войны говорить не приходится.

А.С. Да, но счета немецких асов «километровые», а разве нет прямой зависимости «больше сбил — больший урон врагу нанес — больше сработал на победу» ?

Н.Г. Нет, такой прямой зависимости нет. Тутвсеупи-рается в приоритетность задач. У немцев всю войну с этим проблемы были — не могли определиться правильно. Вот тебе пример. При прикрытии своих бомбардировщиков немецкие истребители постоянно отвлекались, ввязывались в посторонние воздушные бои. Получается, что командование Люфтваффе, когда определяло своим летчикам приоритетную задачу, и охрану своих, и сбитие чужих делало одинаковыми по приоритетности. Вот немецкие летчики и выбирали сбить. Чем все закончилось — ты знаешь²³.

А.П. Аносов о тактике истребителей:

А.С. Какой из истребителей, Bf- 109 или FW-190, считался более опасным?

А. А. «Фоккер»! «Фоккер» немцы выпускали как многоцелевой самолет — он и истребитель, он и штурмовик (вроде нашего Ил-2). Не знаю, хорошим ли был «фоккер» штурмовиком, но истребителем он получился превосходным. Вооружен он был очень сильно — четыре пушки и два пулемета. Когда стреляет — огненный! Нос, плоскости — просто покрыты оранжево-красным пламенем пулеметно-пушечного огня.

Знаешь, любой истребитель опасен. «Мессер» ведь тоже не подарок — у него аж 5 огневых точек, из которых три пушечные. Он маленький, очень маневренный. Но "фоккер» — это «отдельная песня». Мне кажется, что для «мессера» его пять огневых точек были чрезмерны. Когда «мессер» стреляет, особенно если длин -ными очередями, то он снаряды разбрасывает. Видно, при стрельбе от отдачи пушек его болтало, поэтому, чтобы «мессеру» хорошо попасть, надо подойти к нам поближе.

«Фоккер» же в воздухе был как влитой, и трассы его шли пучком. Если такой пучок попадал в «пешку» — вспыхивала моментально! Да хорошо, если только вспыхивала, а ведь часто бывало, что и сразу взрывалась. Даже центропланный бак «пешки» — это 900 килограммов бензина Б-100 — было чему гореть и взрываться.

Тактика у немцев такая была: они всегда набирали высоту. Всегда были выше «пешек». Наше прикрытие в начале войны состояло из двух групп — непосредственное прикрытие и группа воздушного боя. Немцы делали так: часть их истребителей (обычно «мессеры») связывала «группу боя», а вторая часть — «фоккеры» — атакует нас. У них превышение с километр, и атаковали они нас почти отвесно. Скорость набирали — будь здоров! И такая группа обычно небольшая — четыре «фоккера». Но четыре «фоккера» — это 16 пушек!

Вот идет наша эскадрилья — 9 машин. Мы на боевом курсе — маневрировать не можем, боевой порядок у нас плотный — «2x2», а то и «1,5x1,5»*. А немцы на нас сверху строем — почти крылом к крылу, доходят до дистанции выстрела, и массированный огонь! Скорость у них на пикировании сумасшедшая, никто не попадет—ни штурма -ны, ни стрелки-радисты. И истребители из группы непосредственного прикрытия перехватить не успевают! Огонь 16 пушек по ведущей пятерке!

Так своим огнем они сразу 3 - 4 «пешки» сбивали. Мы сразу смыкаемся, а «фоккеры» проскакивают вниз, их четверка тут же разделяется на пары и сразу атакует нас снизу — «в брюхо». И теперь основной удар уже по крайним машинам! И здесь скорость у немцев тоже не маленькая (запас ее с пикирования остается приличным). Теперь наши стрелки по ним ведут огонь, да тоже — пойди попади! Атакой снизу немцы сбивали еще 2-3 машины. Далее выход из атаки переворотом и в пикирование, чтобы с нашими истребителями в бой не вступать. Вот так, одна атака — раз! два! — сбито 5-7 бомбардировщиков (а бывало и больше!) Все!

«Фоккеры» свою работу выполнили — налет сорван, потому, что 2-4 оставшимися «пешками» серьезного удара не нанесешь, ни по наземным целям, ни по конвою.

* Расстояние между бомбардировщиками в строю в размерах самолета.

 -з

Настолько у немцев все молниеносно получалось, что иной раз, уцелев, ты и понять не можешь, был ты под огнем или не был. В 1943-м у нас раз было так - полк свежий, только пополненный, и вот первое задание. Пошли 27 экипажей - вернулось 18. Через час второй вылет. Пошли 18 - вернулось 12. Все. Хоть бери и снова отводи полк на переформирование. Могу сказать тебе прямо - у немцев были очень хорошие истребители.

А.С. Обычное численное соотношение в боях? Всегда ли было истребительное прикрытие? Численное соотношение наших истребителей в прикрытии и немецких в нападении.

А.А. Когда я начинал в 1943 году, то уже прикрытие было практически всегда. Все-таки это был не 1941 год. Во всяком случае, если идет девятка бомбардировщиков. Тройка могла пойти и без прикрытия, а девятку всегда прикрывали. Обычно нашу девятку прикрывала восьмерка истребителей. Две четверки Як-1 или ЛаГГ-3. В основном Як-1, «ЛаГГи» редко. Одна четверка в группе непосредственного прикрытия, вторая - в «группе боя».

Конечно, против 8-12 немецких истребителей -«Фоккеров» или «мессеров» - это было мало. Тем более

что немцы непосредственно с истребителями в бой старались не вступать. Тактически немцы действовали очень грамотно. Подкрадывались либо со стороны облаков, либо сваливались со стороны солнца. Атаку всегда проводили на большой скорости — раз, два, вниз-вверх — и готово! Бой кончился.

Потом мы научились с этой немецкой тактикой бороться. Прежде всего увеличили количество истребителей в прикрытии. Только в непосредственно прикрытии нас стала прикрывать восьмерка, обычно четверка справа и четверка слева — т.е. практически один к одному. В конце войны непосредственное прикрытие стало полк на полк. Это, представь, на три наших девятки три-четыре эскадрильи истребителей. Непосредственное прикрытие обычно составляли «яки» — наши, из авиации флота. Если шли полк на полк, то истребители обычно возглавлял командир истребительного авиаполка, в крайнем случае, его зам. Это было удобно: если истребители в прикрытии напортачат, то командование сразу знало, с кого спрашивать. С командира, с кого же еще? Сам планировал, сам возглавил, сам и отвечай.

И в «группе боя» стало не меньше восьмерки, а обычно две-три восьмерки истребителей. Под конец войны и в группе боя стало истребителей еще больше. Бывало, идет наш полк, а в «группе боя» целая истребительная авиадивизия —два, а то и три истребительных авиаполка! Обычно на Ла-5 из армейской авиации. Кроме того, стали наши истребители боевой порядок по высоте эшелонировать. Представляешь, «группа воздушного боя» занимала два-три, а то и четыре эшелона. Это до 6-7 тысяч метров (а «пешки» шли на 3 тысячах). «Лавочкины» наверху — это большую уверенность нам придавало! Стало немцам совсем плохо — попробуй-ка пробей!

Осталась у немцев одна возможность: снизу нас атаковать. Но это занятие без запаса скорости проигрышное, тут сразу наша группа непосредственного прикрытия в бой вступала, а если учесть, что наши истребители перестали немецким по скорости уступать и стали превосходить их на вертикали, то возможность достать бомбардировщики у немцев сильно уменьшилась. А потом, кроме групп «непосредственного прикрытия» и «боя», появилась и «группа разведки». Это обычно пара-четверка истребителей (с самыми опытными летчиками), которые летали в стороне от основного боевого порядка, высматривая подкрадывающиеся немецкие истребители. В основной бой группа разведки обычно не вступала, просто предупреждала «группу боя». Немцы сунутся, их отобьют, немцы пикированием выходят из боя и на скорости уходят от нас подальше (отлично зная, что истребители прикрытия за ними не пойдут—не бросят бомбардировщики). Как оторвались от наших истребителей, скорость сбрасывают, расслабляются. Вот тут их и атакует «группа разведки». Обычно была одна атака со стороны солнца на высокой скорости (в немецком стиле). Сбивают одного-двух и уходят, не вступая в бой. Так наши истребители много немецких посбивали. А ты как думал? Не все ж одним немцам!

Какое обычное соотношение наших и немецких истребителей было в бою, я тебе точно сказать не могу. Мы же их всех не видим, видим только тех, кто к нам прорвался. В 1943-м к нам обычно прорывалась четверка-шестерка, а со второй половины 1944-го и в 1945-м немцы почти не прорывались. Нас очень надежно прикрывали.

А. С. То есть такие потери за день — «утром 27, к вечеру 12» —для всей войны нехарактерны?

А.А. Нет! Это до конца 1943-го, когда за вылет в среднем теряли по 5 - 7 машин из 27. Потом потери стали постепенно уменьшаться. За 1944 год потери упали до величины, не больше трехза вылет, обычно — одна-две. С конца 1944-го идо конца войны обычно было так: пошли все и вернулись все. Уровень потерь еще сильно зависел от цели. Например, если на Либаву шли, то потери были большие — вокруг Либавы все было в немецких аэродромах.

А. С. До какого времени вас активно атаковала немецкая истребительная авиация?

А.А. До января 1945-го мы с ними встречались почти в каждом боевом вылете. После января 1945-го бои с немецкими истребителями стали значительно реже.

А. С. Скажите, когда вас немецкие истребители атаковали чаще: на подходе к цели или на отходе от нее?

А.А. В 1943 году, случалось, атаковали и на подходе. Тогда мы летали издалека, у немцев было еще много опытных летчиков, а у нас истребителей в прикрытии мало. Тогда атаковали на подходе, но все равно очень редко. Воздушных боев, когда нас перехватывали с бомбами, было всего несколько штук. У нас почти все воздушные бои на обратном пути, когда мы шли уже без бомб.

Обычно было так. Пролетаем мы Либаву (обычно междуЛибавой и Мемелем), они нас засекают, но за нами не гонятся. Почему? Боятся. В открытое море падать никому не хочется — верная смерть. Мы по конвою отбомбимся, возвращаемся домой, и на подлете к берегу, когда до него остается километров 50, они нас и перехватывают.

А. С. Вот вы сказали, что у немцев появилось много молодых, неопытных летчиков. Когда это произошло? Как неопытность этих летчиков проявлялась в боях?

А.А. Слабина в действиях немецких истребителей стала проявляться уже с конца 1943 года, ну, а по-настоящему мы почувствовали, что наши истребители господство в воздухе завоевали, где-то со второй половины 1944 года. Вот именно тогда у немцев в основном стала «молодежь» воевать. Те, что до них, были очень нахальными и самоуверенными — могли и в меньшинстве в бой с нашими истребителями вступить (редко, но бывало), и в море нас перехватить чуть ли не над конвоем, а это километров 100 - 150 от берега. А эти молодые воевали совсем не так. Во-первых, они перестали быть нахальными. Во-вторых, перестали за нами улетать далеко в море — 50, максимум 70 километров от берега. В-третьих, часто не принимали нашего боя. Там, где-то в высоте, изобразят бой с нашими истребителями (именно изобразят, опытному человеку это хорошо видно), а к нам подойти даже и не пытаются.

А.С. Скажите, а вас такое «ненормальное» поведение немецких летчиков-истребителей не удивляло? Ведь бомбардировщики надо перехватывать, пока они еще с бомбами идут. А после сброса бомб смысл перехвата теряется.

А.А. Все правильно — ударную авиацию надо перехватывать до нанесения удара. Могу сказать, что летчик до комэска в последнюю очередь должен забивать себе голову тем, как спланировать перехват. Решение этой задачи находится в компетенции командира истребительной авиадивизии, в крайнем случае — командира полка. Тогда у меня по этому поводу голова не болела. Позволяют немцы нам удар нанести — ну и прекрасно. Подумай сам, ну какое мне дело до того, почему немецкий комдив не справляется с возложенными на него обязанностями²³?

Г.М. Рябушко о немецких истребителях:

А.С. Григорий Максимович, не могли бы вы поподробнее рассказать об особенностях атак немецких истребителей? Особенности их тактики, ее слабые и сильные стороны?

Г.Р. Я ведь начал воевать только с конца 1942 года, поэтому о немецких истребителях 1941-го и начала 1942 годов ничего сказать не могу. Что касается времени, когда я воевал, то со слов наших летчиков-истребителей, немцы хорошо владели приемами воздушного боя, но какого-то особенно выдающегося мастерства не показывали. Даже в 1942 году. Но, поскольку их истребители по ТТХ превосходили наши, то немцы всегда могли навязать нам бой на своих условиях. Да и численное превосходство тогда было у них. При этом было у немецких истребителей несколько очень сильных качеств. Во-первых, умели внезапно нападать — что было, то было. Этот элемент боя у немцев был отработан великолепно. Никакого шаблона. Могли сверху от солнца, могли и снизу, прикрываясь фоном земли. Причем атаковали на очень высокой скорости и сразу уходили, чтоб в маневренный бой не ввязываться.

Во-вторых, стреляли немцы очень хорошо — с самой малой дистанции. Если уж под его залп попал — конец тебе. Где-то начиная с конца 1943 года, немцы совершенно перестали вступать в бой, не имея численного превосходства. Это правило немцы выполняли свято. Чужого количественного превосходства немцы не переносили. Поэтому мы знали, чем больше истребителей у нас в прикрытии, тем меньше вероятность, что немцы нас атакуют. Если, например, восьмерку «илов» охраняет двенадцать истребителей (полноценная эскадрилья), немцы в жизни нас не атакуют. Кроме того, часто и при преимуществе в численности, но незначительном, все нападение немецких истребителей на штурмовики сводилось к одной атаке. Вот подходим мы к цели, выскакивает метеорами пара «мессеров» (прорвались сквозь прикрытие) — тра-та-та — отстрелялись и ушли. Результативная атака или нет—значения не имеет. Повторных заходов не было. Кроме того, могло быть и так, что, допустим, прикрывает нас восьмерка. А выше наших истребителей крутится четверка-шестерка немцев. Вот так они могли прокрутиться вокруг нас весь вылет и не атаковать. Если зенитки кого-то над целью подобьют и он отстанет, тогда немецкие истребители его обязательно добьют. Безжалостно, да еще и экипаж, выпрыгнувший с парашютами, расстреляют. Если отставших не будет, то и они атаковать не будут. Но, не дай бог, если у немцев будет большое численное преимущество и им удастся эскорт боем связать так, что у них образуется хоть две-три свободные пары. Тогда эти пары будут атаковать нас «до посинения» или пока у нас стрелки кого-нибудь не собьют. Знаешь, мы так твердо были уверены в соблюдении немцами правила — «никогда в меньшинстве», — что когда 1944 году нас раза два-три атаковали немецкие истребители, количественно уступавшие нашему эскорту, то это вызвало у нас неподдельное удивление. И чего это на немцев нашло?! Откуда такая смелость? Мы тогда над этим думали и решили, что они просто наших истребителей не заметили.

А.С. Вас не удивляло такое поведение немецких истребителей, то есть стремление все свести к одной атаке? И еще — атаковали чаще на отходе или на подходе к цели?

Г. Р. Чаще на подходе. На отходе реже, но тоже бывало, если ко времени нашего отхода немцы сконцентрируются и у них появится численное преимущество. Что касается одной атаки, то нет, не удивляло. Хотя, конечно, это халтура. Только чтоб отчитаться, что «мы принимали участие в отражении налета штурмовиков». Одной атакой сорвать налет штурмовиков невозможно, это я тебе, не хвастаясь, говорю. Нам тогда объяснили это так, что, мол, командованием Люфтваффе дана установка максимально сохранять летчиков и самолеты. Скорее всего, так оно и было.

А.С. Немцы действительно никогда не пытались влезть в «оборонительный круг» штурмовиков?

Г. Р. Нет, ты что, такой риск! Там такой огонь — что стрелков, что летчиков — будь здоров! Они пытались атаковать наш круг сверху, в крутом пикировании, почти отвесно, так, чтобы летчик штурмовика нос задрать не мог, кроме того, и у стрелка так высоко ствол пулемета не поднимался. Толку от такой атаки никакого, эффективность огня очень низка. У нас, по-моему, такой атакой никого не сбивали.

А.С. В западной литературе, при описании атак немецких летчиков упоминается такой прием уничтожения Ил-2, как стрельба по маслорадиатору? Как вы думаете, это реальный прием или придуманный?

Г. Р. Слушай, маслорадиатор выходил всего на 10см. Вот столечко. Куда ему по маслорадиатору бить?! Прежде чем по маслорадиатору попасть, он весь корпус снарядами обсыплет.

А. С. Что вы считали более опасным: зенитки или истребители?

Г.Р. В начале войны истребители, во второй половине войны — зенитки²³.

Т.П. Пунев о немецких истребителях:

Т.П. Случай помню. Мы должны были ударить в районе Потсдама и почему-то летели парой. Кажется, вышло это от чересчур большого ума, шибко грамотные были. Мы, мол, такие крутые, что и парой сработаем. Отбомбились очень удачно, и, когда мы уже отбомбились, вот тут они на нас насели. Причем свежие — горючее у них еще все и боекомплект цел. Мы — и туда, и сюда, а они пытаются отсечь нас от восточных курсов. Четыре «мессера» на пару «пешек». Как они нас!.. Но и мы не лыком шиты. Отбились!

Если бы в 1942 году кто-нибудь сказал, что два бомбардировщика могут отбиться от четверки «мессеров», я бы первый сказал: «Брехня!» — а вот поди ж ты... В этом бою я сбил одного из «своих» немцев огнем курсовых пулеметов. Не могу сказать, что это было специально, ноне выходи, дурак, из атаки под мои пулеметы. Да, этот бой был очень тяжелый.

А. С. Что вы считали более опасным: зенитки или истребители?

Т. П. В начале войны — истребители, в конце—зенитки.

Немецкие зенитки в наших самолетах дыры делали громадные, безобразные. Пройти пояс стационарной зенитной обороны (а в конце войны мы летали именно над такими), это, я тебе скажу, далеко не просто. На территории Германии этих поясов было несколько. Там мы малокалиберную артиллерию и за проблему перестали считать. То, чего мы не знали, у немцев уже было.

К примеру, радиолокационное наведение зениток. Мы с этим встретились, когда начали работать по территории Германии. А встретились таким образом. Обычно, когда идешь над позициями зениток, то начинается стрельба с пристрелочных залпов, а они редко бывает, чтобы попали по нам, где-нибудь да ошибутся — то ли по высоте, то ли по скорости. Так было на Украине, так было и в Польше. А тут летишь — ни выстрела! Эти гады как передохли! Очень неприятное ощущение. Летишь и думаешь: «Да стреляй же, гад, быстрее!» Потом залп — и сразу накрытие! Причем абсолютно точно по скорости и абсолютно точно по высоте. Если шли девяткой, то обычно от этого залпа одного теряли. Хорошо, что за заход немцы успевали только один залп делать, а то все бы там остались²³.

Тактические принципы. Рыцари

Давайте суммируем сказанное ветеранами.

Основным принципом тактики советской истребительной авиации был открытый бой с врагом в любых случаях. Уступает тебе враг количественно и качественно или

превосходит тебя, не имеет значения — бой надо вести. В этом тактика истребителей ВВС РККА сильно отличалась от немецкой, и это отличие требует, чтобы мы дали ей название — ввели новый термин для отличия ее от немецкой тактики. Думаю, что абсолютно корректным в данном случае будет термин «рыцарская тактика». Сейчас понятие «рыцарь» искажено и чаще всего связано с ловеласом, не забывающим целовать дамам ручки и в спортивных соревнованиях открыто не использующим мошеннические приемы. Дело, разумеется, не в этом, а в боевом смысле рыцарей в армиях Средних веков. Рыцари были предназначены для того, чтобы в открытом бою сломить сопротивление противника: они наносили по противнику открытый удар и принимали на себя открытый удар противника. Когда они пробивали строй противника, то за ними устремлялись пешие воины — кнехты, — которые пленили поверженного врага, добивали его или разили бегущего врага в спины. При атаке со стороны противника кнехты укрывались за рыцарями.

Рыцарь обязан был разить всех и во всех случаях: и когда противник спереди, и когда он сзади, и когда он конный, и когда он пеший. Соответственно рыцаря и вооружали, и защищали броней. Рыцарь не мог ударить по врагу скрытно и внезапно и не мог этого не потому, что ему этого не хотелось или честь не позволяла. Честь потому и не позволяла, что рыцарь на коне виден за несколько верст, а скорость его такова, что ни подбежать внезапно, ни убежать быстро он не способен. Исходя из этой специфики, воина, предназначенного в рыцари, соответственно и обучали: драться открыто с любым противником, драться до смерти и с поля боя не бежать, пока над этим полем развевается знамя его короля. Очень строгий устав Ордена Тамплиеров, признавая неспособность кнехтов противостоять рыцарям, разрешал им бежать, если их атакует кавалерия, но рыцари Ордена Тамплиеров обязаны были сражаться в любом случае до тех пор, пока над ними развевается знамя Ордена. И только когда оно упадет (будет убит или пленен Магистр), «рыцарю можно искать спасения там, где бог поможет»²²*.

Исходя из принципа рыцарства, заложенного в тактику, советских летчиков и учили открытому бою — учили использовать все фигуры простого и высшего пилотажа для выхода на позицию, с которой огнем бортового оружия можно поразить как атакуемого противника, так и того, который атакуеттебя. Кого-то, как Н.Г. Голодникова, учили неплохо, кому-то, как Г.М. Рябушко, давали всего два-три учебных боя, но целевой смысл истребителя закладывался в голову каждому: какой бы силы противник ни был, а ты обязан с ним драться и победить! Поэтому, вне зависимости от количества тренировочных боев, летчики на земле изучали опыт боев в Испании и на Халхин-Голе, пытаясь запомнить и прочувствовать те приемы пилотажа, которые помогают победить. А куда денешься? Если тебе не оставляют выбора и запрещают спасаться при виде сильного врага, то единственным спасением становится знание того, как его убить.

Под рыцарскую тактику перед войной было выбрано и оружие —истребитель И-16.

Самолет рыцаря

Когда нашим маршалам и генералам разрешили после войны писать мемуары и оправдываться в причинах тяжелейших поражений, то они кроме Сталина, на которого удобно было валить вину за все, валили вину и на промышленность с конструкторами — типа, те не дали нашим славным генералам нужного оружия. А вопрос о том, что никто иной, а именно эти генералы, именно это оружие передвойной и заказывали у промышленности, сразу как-то отошел в сторону. Объясняя превосходство немцев в воздухе, наши генералы, а за ними и историки плачут, что в ВВС РККА не было современных истребителей. Вот маршал Жуков всхлипывает: «Однако промышленность все же не поспевала за требованиями времени. В количественном отношении накануне войны в авиации преобладали машины старых конструкций. Примерно 75 - 80 процентов общего числа машин по своим летно-техническим

данным уступали однотипным самолетам фашистской Германии. Материальная часть новых самолетов только осваивалась, современной авиационной техникой мы успели перевооружить не более 21 процента авиационных частей»²²², — и одновременно сообщает, что, «по уточненным архивным данным, с 1 января 1939 года по 22 июня 1941 года Красная Армия получила от промышленности 17 745 боевых самолетов, из них 3719 самолетов новых типов»²²³.

При этом Жуков как-то забывает упомянуть, что немцы начали войну с СССР, имея вместе с союзниками на Восточном фронте около 4 тысяч самолетов, не объясняет, почему они, генералы, допустили, чтобы всего за 2,5 года до войны, с 1939 года, промышленность продолжала выпускать самолеты «старых конструкций», которые «уступали однотипным самолетам фашистской Германии», то есть пикирующему бомбардировщику Ю-87, начавшему поступать на вооружение Люфтваффе с 1935 года, и истребителю Me-109, начавшему поступать на вооружение с 1936 года. Почему 14 тысяч советских самолетов, выпущенных с 1939 года, уступали немецким самолетам конструкции 1935 - 1936 годов? Почему истребитель И-16 занесен в «старые конструкции», если он выпускался почти весь 1941 год?

На самом деле вопрос не в конструкции, а в той тактике, для которой наши генералы предназначали наши самолеты, а то, что немцы в начале войны по тактике наших генералов воевать не захотели, так в этом вина не самолетов, а генералов, конструкторы же сделали именно то, что они и заказали.

В первых сборниках «Война и мы», изданных еще газетой «Дуэль», я допустил грубый ляп — назвал И-16 «конструкторским тупиком». Я был не прав, и в чем тут дело, я предоставлю рассказать знатоку технической истории Денису Сергеевичу Беспалому, который прислал свою статью в газету, когда рукопись этой книги уже была вчерне готова. Денис Сергеевич написал:

«Казалось бы, тут Ваша правота очевидна: главным козырем И- 16-го была маневренность, а опыт воздушных боев середины XXвека показал, что главными свойствами истребителя стали три «кита»: 1. Скорость; 2. Скороподъемность («вертикальный маневр»); 3. Сильное вооружение («мощный удар»), —ну о чем еще тут можно спорить? И так все ясно. Но не говорите гоп, пока, так сказать, не перепрыгнете. Если Вы интересуетесь современным развитием авиации, то не могли не заметить, что о маневренности истребителей заговорили снова («снова», значит, с 1970-х годов). Причем с таинственным видом стали говорить о какой-то «сверхманевренности». К чему бы это? И тут оказывается, что старик Поликарпов, создавая И-16, заглянул в будущее. Не буду останавливаться на перипетиях изменения тактики воздушного боя, которые реанимировали маневренность истребителя в нынешнее время, а рассмотрю лишь некоторые вопросы техники. За счет чего конструкторы 30-х обеспечивали маневренность своих самолетов?

Вот считается, что истребители Яковлева были маневреннее «мессеров», почему?

Есть, так сказать, «лобовое» решение вопроса — нагрузка на крыло (она измеряется в кг/м²) должна быть минимальной. Как это сделать? Опять-таки решение «влоб»: сделать самолет, во-первых, полегче, а во-вторых, площадь крыла побольше. Но вот тут проблемы-то и начинаются: делаешь площадь крыла больше — вес самолета растет как на дрожжах, ведь крыло не из воздуха делается, а любая деталь что-то да весит: удлинил лонжероны, нервюры, натянул — прибил больше материала для увеличения площади крыла, и все — вес вырос! А тут еще вторая проблема: если увеличиваешь площадь крыла, то резко возрастает сопротивление воздушному потоку. Вопреки распространенному мнению, самое сильное сопротивление набегающему потоку создает именно крыло (!), а не фюзеляж. Если сделать крыло очень большим, то оно будет слишком сильно тормозить. Причем сопротивление оказывают не только передняя кромка крыла, но и сами поверхности, как бы «обтирая» воздух как наждак о дерево. Вот и пришли мы к диалектическому противоречию: маневренность — скорость. Что делать?

И Поликарпов нашел выход (давайте вспомним, что на момент своего создания И-16 был самым быстроходным истребителем). Конечно, Поликарпов не забыл ни про легкий вес своего самолета, ни про наибольшую площадь крыла при заданных условиях, но все-таки главная фишка И-16 была в другом. Любой самолет, как и всякая материальная конструкция, имеет точку, которая называется «центром масс», я надеюсь, Вы в курсе, что это такое. Но в любом самолете есть еще одна чисто специфическая, чисто самолетная точка. Она называется «аэродинамический фокус» самолета. Что это такое?Это такая точка, из которой направлен в ту или иную сторону результирующий вектор суммы всех аэродинамических сил, действующих на самолет, и называется «равнодействующая аэродинамических сил». Какой смысл имеет эта точка и этот вектор? Представим себе, что самолет можно прибить гвоздями к воздуху, как доску к стене, а потом взять его рукой в «специальном месте» и пошуровать вокруг оси-гвоздя туда-сюда, как доску, прибитую ксте-не одним гвоздем, можно вокруг этого гвоздя крутить рукой. Ну так вот: точка, в которой мы прибиваем самолет к воздуху своеобразным «гвоздем», — это центр масс (Ц.М.) самолета, и относительно этого центра масс самолет, так сказать, «вращается». А вот «специальное место», за которое его держит и вращает вокруг центра масс некая «рука», это и есть «аэродинамический фокус» (А. Ф.), а «рука» — это не что иное, как вектор — «равнодействующая аэродинамических сил».

Как же расположены относительно друг друга эти две точки: Ц.М. иА.Ф. ? А по-разному. Тутьозможны три варианта:

1.А.Ф. «впереди» Ц.М. (см. рисунок). Тогда самолет лететь прямо просто не может, такой самолет называется «динамически неустойчивым» и будет просто кувыркаться. Никакой летчик не сможет непосредственно им управлять, но, с другой стороны, именно такой самолет и будет сверхманевренным! Пытаться управлять таким самолетом все равно, что пытаться удержать железный шарик на кончике иглы. Зато такой самолет запросто сделает знаменитую «кобру Пугачева». Но как им управлять? А что, если заставить управлять таким самолетом компьютер, а летчик будет управлять этим самолетом опосредованно, шуруя джойстиком в кабине?

Вот именно так сделан наш истребитель Су-27 и все машины на его базе: Су-32, Су-34, Су-35, Су-33, Су-37. Все эти самолеты являются «динамически неустойчивыми» и смогли появиться только благодаря наличию очень мощных и при этом маленьких и легких ЭВМ.

2.А.Ф. иЦ.М. «совпадают». В этом случае самолет называют «нейтральным». Управлять таким самолетом — все равно, что пытаться удерживать стальной шарик на кончике пальца, — трудно, но возможно. Не знаю, может быть, мои познания по истории авиации не совсем полные, но я знаю всьго два доведенных до серийного производства «нейтральных» самолета — это И-16 и МиГ'-29. Сюда еще можно добавить американские изделия фирмы «БЕЛЛ»: Р-39 «Аэрокобра» и Р-63 «Кингкобра». У них тожеА.Ф.иЦ.М. почти совпадают потому, что американские инженеры засунули двигатель у этих самолетов («Алисон» в случае с «аэрокоброй») прямо в середину корпуса, сильно сдвинув Ц.М. назад. Но, с другой стороны, насколько я знаю, «сверхманевренность» этим «американцам» изначально в качестве их свойства не закладывалась и рассматривалась скорее как помеха, а не достоинство. По крайней мере, по рассказам наших фронтовиков-летчиков, летавших на «аэрокобрах», при расстреле всего боезапаса этих истребителей у них Ц.М. смещался еще более назад, и управлять самолетом становилось еще сложнее — многие неопытные летчики не справлялись с управлением и сваливались либо в штопор, либо просто в беспорядочное падение, что служило сигналом для немецких пилотов: «У русских кончились боеприпасы», — что, безусловно, отражалось на обстановке в бою. Если бы конструкторы «аэрокобр» рассматривали маневренность своих изделий как одно из достоинств, то, скорее всего, они постарались бы устранить такой недостаток, как изменение управляемости при расходе боеприпасов, хотя я и не знаю полностью историю создания «Аэрокобры».

Кстати, западники до сих пор тужатся-тужатся создать «неустойчивый» самолет, но ни черта у них с их F-22 «Рэпторами», Х-31, «Еврофайтарами» не получается. Ну, с МиГ-29 все ясно — опять компьютеры помогают «удержать шарик на пальце», а как с И-16? А никак, приходилось нашим пилотам становиться акробатами и все это делать вручную. Вот Вы, уважаемый Юрий Игнатьевич, как-то написали, что истребителем И-16 было трудно управлять, а в чем эта трудность заключается, сказать забыли.

Неискушенный читатель может подумать, что для «шурования» ручкой управления этого самолета приходилось прикладывать недюжинную силу, так сказать, летчики-богатыри всем телом наваливались на ручку управления, чтобы хоть как-то сдвинуть ее с места. Так, что ли, было?

А как было на самом деле? А на самом деле вся сложность управления И-16 как раз и заключалась в том, что уж очень легко он реагировал на малейшее колебание ручки, так сказать, был очень чувствительным. Забыл опохмелиться перед утренним вылетом, и все, летишь, дрожа крыльями. Плохо это или хорошо? Да как сказать. Для неопытного летчика плохо, а для опытного — наоборот—хорошо.

Ну так вот, получается, что И-16 был первым в мире серийным самолетом, маневренность которого обеспечивалась не только отношением вес — площадь крыла, но и «нейтральной» конструкцией. (На самом деле, конечно, А.Ф. у И-16 был чуть-чуть сзади Ц.М., но вот именно что «чуть-чуть».)

Вторым таким самолетом стал МиГ-29, так что И-16, если и не дедушка МиГ-29, то двоюродный дедушка — это уж точно.

З.А.Ф. «сзади» Ц.М. Это, так сказать, «классика жанра» — большинство самолетов именно так и устроено. Управлять таким самолетом все равно, что пытаться удержать шарик на дне пиалы, т.е. сравнительно просто. И чем «заднее» А.Ф., тем глубже эта «пиала», но, с другой стороны, чем она глубже, тем сильнее ее приходится наклонять, чтобы шарик съехал вбок, то есть чем «устойчивее» самолет, тем тяжелее (в прямом смысле) им управлять. Такой самолет так и называется «динамически устойчивым»²²*.

А вот мнение человека, который воевал на И-16. Андрей Сухорукоd подробно расспросил генерал-майора Голодникова об этом самолете, и тот отозвался об «ишачке» так:

«А. С. Ваше общее впечатление об И-16?

Н. Г. И-16 был самолетом сложным, строгим в технике пилотирования, малейшее «перетягивание» ручки — и он сваливался в штопор. Правда, и выходил быстро, хоть из простого, хоть из перевернутого. И-16 был очень маневренным, выполнял любой пилотаж. Я любил этот истребитель.

А. С. Николай Герасимович, это правда, что на И-16 можно было «сделать вираж вокруг телеграфного столба»?

Н.Г. Правда, по горизонтальной маневренности это был уникальный самолет.

А.С.Апо вертикальной?

Н.Г. От типа все зависело — от двигателя. У большинства, с М-25, средне.

А. С. Бронеспинка и бронестекло были?

Н.Г. Бронестекла не было. Козырек из обычного плекса. В лобовой атаке двигателем прикрывались. Это было сильное качество И-16 — он в лобовых атаках очень хорош был. Бронеспинка у И-16 была с бронезаголовником. Надежная. Пули держала. Снаряды и крупнокалиберные пули, понятно, прошивали ее насквозь, но она не для них была предназначена.

А. С. Вооружение какое было?

Н.Г. Вооружение было самое разнообразное. На 28-м и 29-м типах стояло пушечное вооружение, на 10 и 21-м типах - пулеметное. Хотя на части истребителей «Березины» и ШВАК могли взаимно заменяться.

ШКАСы в плоскостях стояли, иногда по два в каждой иногда по одному, это на старых типах, на 4- 5-м. Очень cкорострельные пулеметы и не очень надежные, задержи были часто. К пыли были нестойкие. При длинной очереди давали приличный разброс. Но длинной очередью стреляли редко, а в основном короткими — подбить, пристреляться. Поражающая способность ШКАСов была невелика. По Bf- 109Е ШКАСы были неплохи, «Е» был недостаточно бронирован, а вот по «F» или бомбардировщикам — слабы.

У 10-го типа были два крупнокалиберных «Березина», синхронизированные. Хорошие пулеметы — мощные, надежные.

Пушка ШВАК была очень мощной. Хотя пушечные И-16 были тяжелее обычных, но все равно были хороши. Иногда у ШВАК были задержки, но это по вине обслуживания. Как только научились обслуживать пушки, они стали работать очень надежно. У пушки ШВАК мощные фугасные снаряды были. Если рвался в двигательном отсеке — все коммуникации разворотит. Были и бронебойные снаряды. Мы снаряды в ленту вразнобой снаряжали: два фугасных — бронебойный, или два бронебойных — фугасный. В зависимости от типа цели. Бронебойный снаряд — обычная стальная болванка, без трассера. Фугасный был с трассером.

А. С. РСы на И-16были?

Н.Г. Были. 57- и 82-мм, 57-мм — основные. Устанавливались по два на плоскость. Не очень точные, особенно 57-мм. Но по групповым целям работали хорошо. Если залпом по группе «бомберов» пустить, группа строй теряла, «бомберы» в разные стороны разлетались. Страшно!

А. С. Взрыватели дистанционные устанавливали?

Н.Г. В основном да.

А. С. Бомбы подвешивали?

Н.Г. У нас редко. По две 50-кгна плоскость. У нас все в основном с РСами летали. Никогда не комбинировали. Либо бомбы, либо РСы.

А. С. С эксплуатацией двигателей проблемы были?

Н.Г. Двигатели на И-16 стояли хорошие, очень надежные. Два-три цилиндра в бою повредят, и все равно домой придешь. А 63-й двигатель — это «моща»! Очень приемистый! И-16 вообще «ходил за газом», то есть разгонялся до максимума моментально, с 63-м в особенности. Хорошо работал на всех высотах.

А. С. Специальный форсированный режим был?

Н.Г. Нет. Просто «полный газ». Тут все от летчика зависело — как он двигатель эксплуатировать умеет: как оценить обороты умеет, как вовремя добавит газ.

А.С. Николай Герасимович, И-16 «мессершмиту» сильно уступал?

Н. Г. Все основные типы И-16— 10, 17,21-го типов — по своим ТТХ уступали Bf- 109E, но не очень сильно, старые типы — 4 и 5-го — конечно, сильнее.

А вот И-16 28 и 29-го типов Bf- 109E превосходили. Скорость у них с «мессером» была одинаковая, зато по маневренности, в том числе и по вертикальной, «Е» «ишаку» уступал.

А.С. Странно. В любом справочнике сказано, что скорость И-16 28 - 29 типов на 3000 м в среднем 440 - 460 км/час, у Bf- 109E — 570 км/час, а вы говорите одинаковая? А уж «превосходство И-16 в вертикальном маневре» — это вообще что-то новенькое.

Н.Г. На максимальной скорости в маневренном бою редко кто летает, точнее, редко у кого получается. И-16, в принципе, легко и быстро делал до 500 км/час, «Е» летал быстрее, но ненамного, в бою разницы в их скорости практически не ощущалось. Динамика разгона у И-16 была потрясающей, особенно с М-63. Это его второе уникальное качество после горизонтальной маневренности. По динамике он превосходил все тогдашние отечественные истребители, даже новых типов. Тогда ближе всех к нему по динамике разгона Як-1 был, но и он уступал.

«Мессер» пикировал хорошо, уходил, И- 16 тут былхуже, «лоб» большой, на пикировании больше 530 км/час развить не давал. Но, надо сказать, в бою, если надо было оторваться — что они от нас, что мы от них, всегда отрывались. А. С. Как отрывались — пикированием или на вертикаль?

Н.Г. Да как обстановка позволяла. Итак, итак. А.С. То есть, когда ГССВ.Ф. Голубев и ГСС А.Л.Иванов в своих мемуарах писали, что И-16 как истребитель

их устраивал чуть ли не до конца 1942 года, то они не врали ? Это не пропаганда ? Н.Г. Не врали.

А. С. Николай Герасимович, а в сравнении с Bf-109F и  FW-190 И-16 как выглядел ?

Н.Г. Мне не довелось много воевать на И-16, могу сказать мнение моих товарищей.

С Bf- 109F 28-й и 29-й типы были примерно на равных, немного уступали, остальные типы, конечно, уступали сильно. На Севере «F» где-то в сентябре 42-го массово пошел, до этого в основном «Е» были. И-16 типа 28,29, уступая «F» по максимальной скорости и вертикальному маневру, имел преимущество по горизонтальной маневренности и по вооружению. На вертикали «F» был очень силен. Вроде догоняешь его вот-вот, а он форсаж дает и отрывается.

FW-190 появился примерно в одно время с Bf- 109F, где-то в октябре 42-го. Очень сильный истребитель. «190-й» превосходил И-16 полностью, ну, может быть, кроме горизонтальной маневренности. Но к тому времени уже массово пошли наши «яки», лендлизовские Р-40, Р-39.

Bf- 109G пошли уже в 1943-м, И-16с ними боев практически не имели.

Лично у меня на И-16 было около 10 боевых вылетов и 2 или 3 воздушных боя, а потом я на «харрикейн» пересел.

А.С. Николай Герасимович, каково было летать на «харрикейне» после И-16?Лучше, хуже?

Н.Г. На «харрикейне» нужно было привыкнуть летать. Мне И-16 нравился больше. Хотя, в принципе «харрикейн» примерно одинаковый был с 10, 17,21 типами И-16. Ну «не показался» мне «харрикейн», не лежала у меня к нему душа.

А. С. Маршал Зимин, он один из первых начал «харрикейны» осваивать, в своих мемуарах написал, что «вести бой на «Харрикейне» все равно, что вести бой верхом на птеродактиле». Уникальный, говорил, в аэродинамическом плане самолет, на пикировании скорость не набирает, на кабрировании моментально теряет. Не пропагандистский ли это опус?

Н.Г. Все правильно. Точно «птеродактиль». У него был толстый профиль крыла. Динамика разгона очень плохая. По максимальной скорости он, пожалуй, был побыстрее И-16, но пока он эту скорость наберет, много чего произойти может. На дачу рулей он не запаздывал, но все получалось как-то плавно, медленно. На И-16 только рули положил, то сразу перевернулся —рывком, а этот «горбатый» очень медленный был.

Подъемная сила у него была хорошая, поэтому скороподъемность с И-16 сопоставима. Горизонтальная маневренность у него очень хорошая была. Если четверка встала в круг — разорвать невозможно. Не могли немцы вписаться. Вертикальная маневренность очень плохая — толстый профиль. В основном мы старались вести бои на горизонталях, на вертикаль мы не шли. У «Харрикейна» мал разбег был, опять же из-за толстого крыла.

По ТТХ «харрикейн» немножко уступал «мессеру» Bf- 109E, главным образом на вертикали, а на горизонтали не уступал нисколько. Когда пошли Bf-109F, то «Харрикейн» стал уступать сильно, но воевали.

Горел «харрикейн» быстроихорошо, как спичка. Перкаль*.

А.С. А И-16 горел хуже? Ведь тоже перкаль.

Н.Г. Хуже. Двигатель у И-16 был намного надежнее. Да и маленький И-16, в него еще попасть надо.

А.С. Николай Герасимович, если был бы выбор, на каком бы истребителе предпочли бы воевать, на И-16 или на«Харрикейне»?

Н.Г. Конечно, на И-16, на том, что и воевал, — 28-го типа. Но выбора не было. На «Харрикейне» я где-то 20 боевых вылетов сделал и провел 3-4 воздушных боя. Потом пересел на Р-40».

Чтобы доводы, приведенные Беспаловым и Голодниковым сделать более зримыми, давайте рассмотрим бой В.Ф. Голубева с двумя немецкими асами. Судя по описанию (три пулемета на самолете) у Голубева был И-16 старой конструкции, возможно тип 5. Догнать «мессер» эта модификация «ишачка» не могла, и Голубев заманил на себя немецких «охотников», прикинувшись подбитым и раненым. По описанию самого Голубева дело происходило так.

«На обратном маршруте пункт наблюдения передал, что нас ожидает большая группа «мессеров». Я был почти убежден, что противник, не сумев перехватить нас над целью и над линией фронта, обязательно пошлет «охотников» в район аэродрома, чтобы атаковать отставшие или поврежденные при штурмовке самолеты.

«Чтоже, посмотрим, кто кого перехитрит...» — сказал я себе и стал тащиться позади всей группы на высоте двухсот метров. Километров за пятнадцать до аэродрома рядом с нашей группой возникли разрывы зенитных снарядов на малой высоте, значит, где-то над лесом шастают «мессершмиты».

Прибавляю скорость, осматриваюсь. Ага, вот они! Над макушками леса, как я и предполагал, napaMe-109F. Вла-

димир Дмитриев тоже заметил врага и покачал крыльями. Я ответил таким же сигналом. Передачи по радио в таких случаях были мною запрещены.

Наша основная группа начала посадку, когда мне до аэродрома оставалось километров пять. Противник продолжал держаться на предельно малой высоте и дистанцию не сокращал. Итак, немец попался на крючок: считая мою пару небоеспособной, решил одновременной атакой своей пары сбить нас эффектно — над собственным аэродромом. Ну что же, такого момента я давно ждал.

Увеличиваю скорость и набираю высоту.

Вижу — задымили моторы «мессеров», переведенные на форсированный режим для быстрого сближения и атаки.

Достигнув центра аэродрома, делаю резкий, с предельной перегрузкой левый боевой разворот для выхода на встречный курс.

Вот когда пригодились десятки вариантов и расчетов на такой маневр!

Заканчиваю разворот на высоте около 500 метров, противник намного ниже меня. Он такого маневра не ждал и оказался в лобовой атаке. Оба «мессера», задрав желтые носы, пошли на меня, видимо, считая, что я без боезапаса и делаю ложную атаку. Темные трассы от двух Me- 109Fточно тянутся к моему мотору. В прицеле ведущий «охотник», дистанция примерно пятьсот метров, полторы секунды осталось на все, пусть даже на жизнь. Пальцы правой руки машинально выжали общую гашетку пулеметов, и три огненные трассы молнией пронизали тонкое тело «мессер-шмита», мелькнувшее ниже меня метрах в пяти.

Не думая о результатах, делаю второй боевой разворот. И выше себя впереди вижу уходящего вверх единственного «мессера». Машинально подбираю ручку управления, навскидку беру упреждение и выпускаю все четыре РС-82 вдогон. Четыре черные шапки разрывов возникают за хвостом врага, но «мессер» продолжает круто уходить в высоту. Догнать невозможно.

Но вот примерно на полутора тысячах метров он делает петлю и, стреляя, несется вниз. Что это? Решил один

дать бой или посмотреть на горящий самолет своего ведущего? Нет, выходит из пикирования и зачем-то лезет на вторую петлю. Сейчас дорога каждая секунда. Даю по радио команду Дмитриеву атаковать его снизу, а сам резко бросаю самолет в высоту и на третьей петле в верхней точке стреляю в немца с дистанции пятидесяти метров. Но самолет не падает, вновь уходит вниз и опять лезет вверх. Что за странные маневры? И вдруг я понял: у противника безвыходное положение — осколками «эрэсов» заклинило рули высоты в момент, когда он уходил вверх после лобовой атаки.

На выходе из четвертой петли «мессер» зацепился за макушки елок возле стоянки самолетов 3-й эскадрильи и без плоскостей пополз по снегу вблизи от аэродрома»²²⁵

Тут возникает вопрос: Голубев начал делать разворот на 180°, почему же немцы не сманеврировали, чтобы остаться у него в хвосте, ведь у них было огромное преимущество в скорости? Ответ один: они не успели среагировать. Выше Сухорукое писал, что И-16 вокруг столба может развернуться, на самом деле это, конечно, не так, но разворот на 360° он делал за 14 секунд²²⁶. То есть прошло всего 7 секунд от начала маневра «раненого летчика», а Голубев оказался над немцами и целился в них. Теперь о лобовой атаке. Голодников так объяснил ситуацию с ними.

«А.С. Говорят, что немецкие летчики избегали лобовых атак, трусили. Это правда?

Н.Г. Нет. Не любили — так будет правильно. Лобовая — это риск, лотерея, а немцы рисковать не любили. (Поэтому и мы лобовых не любили. Лобовая атака — это почти всегда вынужденный элемент боя.)

Но, никакой трусости — только расчет. На «кобру» или Як-9Т немец в лобовую, может, и не пойдет, побоится 37-мм снаряда, а на Як-16 или Як-9 — так почти запросто. Подумай сам: если он на Bf-109G (5 огневых точек) или на FW-190 (6 огневых точек да радиальный двигатель), а против него Як-16 или Як-9 (2 огневые точки), то немец будет стремиться вести бой на лобовых(если уж не удалось атаковать внезапно), здесь у него сильное преимущество.

Я же говорил, немцы были очень расчетливые. Здесь, наоборот, нашему летчику надо лобовых избегать — тянуть немца на вертикаль.

А.С. И все-таки, Николай Герасимович, на ваш взгляд, почему на Восточном фронте «не пошел» FW-190? По отзывам советских летчиков — хороший истребитель, но не более того, а ведь на Западном фронте «фоккер» произвел фурор.

Н.Г. Все правильно, истребитель сильный, на уровне, но по боевым качествам ничего уникального не представлял. Вообще у меня сложилось впечатление, что немцы очень много ждали от этого самолета, но явно его переоценили, завысили его характеристики.

Вот, например, уж кто им внушил мысль, что «кобра» уступает «фоккеру» по скорости? А это было. Поначалу немцы были очень уверены в своем превосходстве в скорости и часто бывало, что «фоккеры» после атаки пытались от нас уйти на форсаже. Ты догоняешь его и сверху начинаешь «поливать». Он дымит, пыхтит, а оторваться не может. Быстро мы немцев отучили только на форсаж полагаться. Потом у «фоккеров» стало правилом — выход из атаки и уход из-под удара только крутым пикированием и никак иначе.

На вертикали «фоккер» тоже «кобре» уступал, хотя они поначалу пытались с нами бой на вертикалях вести. Тоже быстро отучились. И тоже мне непонятно — ну с чего они решили, что «фоккер» «кобру» на вертикали превзойдет?

Динамика разгона была слабым местом «фоккера», может быть, самым слабым местом. Они потом старались на «фоккерах» так маневр строить, чтобы скорость не терять. Затяжной маневренный бой на «фоккере» против «яка», «лавочкина» или «кобры» — проигрыш изначально. Скорость потерял — и все. Пока по-новой наберешь, не один раз сбить могут. Наши машины были очень динамичные.

На лобовых «фоккер» был силен, и немцы этим часто пользовались. Знать, что твоя машина пару-тройку попаданий выдержит, а ты противника одной очередью разнесешь — это большую уверенность в лобовой атаке придает. Впрочем, вскоре немцы в лобовые на «кобры» стали ходить с большой опаской, это чувствовалось. У нас пушка 37-мм, тут никакой двигатель не поможет, одно попадание — и все. При таком раскладе для лобовой надо нервы крепкие иметь, тут двигатель не помощник. А у нас нервишки-то были покрепче немецких.

У меня случай был. Сошлись мы на лобовой с четверкой «фоккеров». Четверка против четверки. И так получилось, что во время разворота мой ведомый оказался впереди меня. Я ему: «Давай ты впереди, я тебя прикрываю!» И он ведущему «фоккеру» в лоб из пушки и влупил. Попал одним, а может, двумя снарядами, и «фоккер» разлетелся в клочья. Оставшаяся тройка тут же врассыпную, и только мы их и видели. Все дело несколько секунд заняло».

Вернемся к бою Голубева с двумя немецкими асами. На И-16, летчик которого был хорошо защищен мотором,

немцы, даже асы, в лобовую атаку не пошли бы никогда, но тем голубевским немцам деваться было некуда. Спикировать они не могли — летели низко. Свернуть тоже не могли, так как И-16 разворачивался с меньшим радиусом и быстрее, т.е. он расстрелял бы их в борт и затем — в хвост. Немцам оставалось использовать свое преимущество в вертикальной скорости, да и просто прикрыться от огня Голубева хотя бы двигателем «мессера». Не получилось. Ведущий немецкой пары X. Бартлинг (67 побед) был немедленно сбит. В это время лейтенант X. Лейште (29 побед) пытался уйти вверх, но оцените маневренность «ишачка» — Голубев успел развернуться и задрать нос И-16 кверху, а Лейште еще не успел уйти от него далее 400 м, чтобы взрывы PC стали для него безопасными.

Вот так выглядел бой рыцаря в начале той войны, и И-16 был самой подходящей машиной для него. Рыцарю ведь не требуется большая скорость, чтобы гоняться за вражескими истребителями, — они сами к нему подлетят, когда он охраняет строй своих бомбардировщиков или атакует строй немецких. И чтобы удрать, рыцарю большая скорость тоже не нужна — рыцари не удирают. А для открытого боя И-16 был великолепной машиной.

И в 1942 году в ГКО обсуждался вопрос о возобновлении производства И-1 б²²⁷, поскольку задач, исполняемых рыцарями, не убавилось, и самолеты для них были нужны. Кроме этого, по итогам 1942 года оказалось, что в расчете на один боевой вылет самолеты И-16 имели меньше потерь, чем более «современные» скоростные Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3²²⁸. И неудивительно — наша авиация по-

прежнему была в меньшинстве, и немцы не боялись при своем численном превосходстве ввязываться в воздушные бои.

Но уже к концу 1942 года подсуетился авиаконструктор Яковлев — он сумел облегчить на 300 кг и так хорошо энерговооруженный истребитель Як-1, уменьшил ему размеры и «зализал» все поверхности. Получился истребитель Як-3, который по скорости, втом числе и вертикальной (и по скорости набора скорости), превосходил «мессеры» и «фоккеры», но одновременно превосходил их и по времени виража. Он, конечно, не достиг маневренности И-16, но разворачивался в горизонтальной плоскости на

360° за 18 секунд, а противостоящему ему Me-109G («Густаву») на это требовалось 23 секунды²²⁹. Получился самолет для рыцаря, на котором и на охоту можно слетать, хотя для охоты все же были более приспособлены тяжелые «лавочкины» и Як-9.

Интересно, что до войны, судя по всему, не только мы, но и французы с англичанами закладывали в основу тактики истребителей рыцарские принципы — обязательный открытый бой. Поэтому, когда французским летчикам, приехавшим в СССР воевать с немцами на Восточном фронте, предложили на выбор все имевшиеся советские истребители, включая и полученные по ленд-лизу, французы все же выбрали Як-3, как более подходящий к их представлениям о тактике истребителей.

Тактические принципы. Партизаны

Как вы видели из рассказов ветеранов, тактика немецких летчиков-истребителей существенно отличалась от тактики советских истребителей, причем она оставалась неизменной всю войну. Немцы тщательно избегали открытого боя: они стремительно нападали, если так можно выразиться, из засады — со стороны солнца, или подкрадывались к цели, прижимаясь к земле, и, кстати, в этом никогда не имели шаблона. Затем следовало стремительное сближение, мощный огневой удар по ничего не подозревающей жертве, и быстрый отход, если немецкому истребителю начинала грозить опасность. В открытый бой немцы вступали только в случае, если имели численный перевес, и избыточные немецкие истребители могли напасть нате советские истребители, которые были заняты атакой удирающих от них немецких истребителей. Такая тактика требовала от немцев навыков боя, совершенно противоположных навыкам советских истребителей.

Если для рыцарской тактики совершенно не требовалось высматривать врага где-то вдалеке (он сам подлетит), и советские летчики за отсутствие такового навыка сильно поплатились, то для немцев зоркое зрение было

главным достоинством и первостепенным требованием их тактики. Зоркий глаз позволял заметить противника издалека и вовремя занять в небе засадное положение, из которого можно было нанести стремительный и незаметный для противника удар. Если для рыцарской тактики совершенно необходимо изучение навыков открытого боя истребителей, то для тактики немцев это совершенно излишне, им нужны были навыки совместного нападения превосходящими силами на одинокого противника. Я внимательно просмотрел воспоминания Хартмана и дневники Кноке за период их обучения, стараясь найти хоть какое-то воспоминание об учебных боях или хотя бы об изучении приемов таких боев, но никаких упоминаний об этом у них нет. Их учеба заключалась в отработке приемов высшего пилотажа и обязательном обучении точной стрельбе.

Немецкая тактика воздушного боя настолько отлична от советской, что ей также необходим термин. Наиболее точен и подходящ термин «бандитская». Но он хорош только для таких асов, как Хартман, а в данном случае речь идет о солдатах, добывающих победу своему народу, поэтому оскорблять их сравнением с бандитами было бы неправильно. К тому же Голливуд уже и так лет 60 прославляет бандитов, ныне к нему примкнули и наши придурки искусств, и мне подключаться к. этому делу просто излишне. Много чести для бандитов.

Правда, должен сказать, что бандитская составляющая войны является для нее делом обычным, законным и очень древним. Тут можно вспомнить и морских разбойников на службе английской короны, но в этом нет необходимости, поскольку достаточно задуматься над тем, кем были казаки, издревле служившие царю-батюшке и неоднократно его предававшие. Поскольку все элементы бандитской тактики вынуждены использовать партизаны (их часто так и называют, причем бывает, что одни и те же люди, к примеру, батько Махно у большевиков был и героем-партизаном, и бандитом), то я назову немецкую тактику летчиков-истребителей «партизанской».

Эта тактика не является отсебятиной немецких летчиков и ни в малейшей степени не является следствием их

трусости. Это тактика осмысленна и Герингом, и Гитлером, поскольку для ее осуществления требовался огромный объем организационно-технических мероприятий. Главное — создание численного превосходства немцев в воздухе над направлением главного удара. То есть, если в Красной Армии основные силы авиации жестко закреплялись за сухопутными войсками и получалось, что 10 тысяч советских самолетов равномерно распределены вдоль фронта

длиною в 3 тысячи километров, то немцы в полосу главного удара шириной, к примеру, в 300 км стаскивали 2000 самолетов из своих 4000. Партизанскими ударами и боями при своем численном превосходстве они быстро снижали на этом участке количество советских самолетов, причем при такой тактике численное превосходство немцев возрастало с каждым боем и господство в воздухе захватывалось в считаные дни. Затем самолеты с этого участка перебрасывались на новый, где избиение советской авиации продолжалось. Но переброска авиации требует быстрой переброски по земле огромного количества людей наземного персонала и грузов — бомб, боеприпасов, горючего, запчастей и т.д. И немецкие генералы и штабы с этим справлялись в отличие от наших генералов и штабов, которые ничего, кроме мужества летчиков, этому избиению советской авиации противопоставить не смогли. Кроме того, начавшееся отступление РККА приводило к потерям огромного количества складов ВВС и аэродромного оборудования.

Немецкий ас обер-лейтенант Вернер Мельдерс, командовавший во время войны в Испании немецким легионом «Кондор», после нее предложил основную тактическую схему боевого строя истребителей — парами, — которая сохранилась до наших дней. Сама идея возникла потому, что в Испании все стороны использовали рыцарскую тактику: как уже написал Голодников, истребители подлетали к месту боя в строю, но дальше каждый находил себе противника и дрался с ним до победы. При этом успехи немецких летчиков, по сравнению с теми же итальянцами, были довольно скромными. А по предложению Мель-дерса пара истребителей атаковала только один самолет противника, и это был заведомый элемент создания численного превосходства если не в бою, то в каждой конкретной атаке.

Однако в вооруженных силах Германии к этому предложению обер-лейтенанта могли бы и не прислушаться, если бы этот партизанский элемент тактики воздушного боя не соответствовал немецким идеям о тактике тех времен. Партизанский принцип к началу Второй мировой войны главенствовал в тактике практически всех родов войск Германии.

Многие мои оппоненты в танковых войсках Германии видят только танки и уверены, что их задачей являлось быстрое продвижение в глубь обороны противника. Да, это так, но я никак не могу им объяснить, что по немецким идеям танковая дивизия — это подвижная и очень хорошо вооруженная пехота, а не только танки, и предназначена танковая дивизия в первую очередь для быстрого передвижения вдоль фронта с целью найти место, где можно применить партизанскую тактику — внезапно ударить, с превосходством в силах и огне, по слабому противнику. Вот пишет бывший командир немецкой 17-й танковой дивизии Зенгер: «Значительно изменилась тактика применения танков. Их больше не направляли в фиксированном направлении глубоко в тыл противника, а, подобно кавалерии, использовали для закрепления успеха, уже наполовину достигнутого пехотой. Если в этом случае они сталкивались с оборонительной линией, еще не созревшей для атаки, их обычно отзывали и нацеливали на другое направление, где было больше перспектив на успех при меньших потерях.

... Если на одном участке атака встречает неожиданное сопротивление, она переносится на другой участок или с помощью артиллерии ослабляется противотанковая оборона противника до тех пор, пока она не «созреет» для атаки»²³⁰.

А вот сообщает командующий танковыми войсками Германии Г. Гудериан: «Боевые свойства танков позволяют перебрасывать их с одного участка фронта на другой, в зависимости от обстановки. Благодаря этому на определенных участках фронта могут создаваться необходимые танковые резервы. Эти резервы используются там, где намечается успех, т.е. где у противника обнаружено слабое место и где, следовательно, легче прорвать его оборону. Другим крупным преимуществом танков является возможность изменять направление наступления в ходе самого боя. Оба эти обстоятельства позволяют гибко проводить наступление»²^.

Соблазн за счет внезапности и численного превосходства нанести противнику потери, намного превосходящие свои, так велик, что немцы даже пехоту, которой невозможно избежать рыцарского боя, не учили его традиционным элементам, например, штыковому бою. Зимой 1941 года, предлагая отвести немецкие войска от Москвы, Гудериан жаловался Гитлеру, что немецкая пехота не способна отрыть окопы в мерзлом грунте. Так~что нет ничего удивительного, что в истребительной авиации партизанский принцип тактики достиг своего апогея, плавно переходящего в апофеоз маразма.

Ведь в основе партизанской тактики лежит не умение драться, не крепость духа, а внезапность. Но внезапность— это такое дело, которое очень легко пресекается разведкой и охранением. И тогда партизан должен начинать рыцарский бой, а он к нему не готов. Затем, а как быть, когда противник наступает? Когда партизаны на безлюдной дороге внезапно и со спины нападают на одинокого рыцаря, валят его с коня и рубят ему доспехи топорами, то это хорошо, но это лишь одна сторона дела. А когда строй рыцарей в карательной экспедиции окружает бедных партизан, то что тем делать? Со спины не нападешь — кнехты не позволят, а драться в открытом бою никто не умеет, да и нечем.

Вот летчик Пе-2 А.П.Аносов описал, как ходила в бой советская авиация где-то с 1944 года. Летят «рыцари» — истребители непосредственного прикрытия Як-3 — и «несут копье» — 27 ударных самолетов Пе-2. А сверху, в несколько эшелонов, летят «кнехты» — Ла-7. Летчики на Ла-7 не дают немецким «партизанам» напасть на «рыцарей», а тем более — на их «копье», внезапно. Если «партизаны» все же прорвутся через строй «кнехтов», то для Як-3 это будет не внезапная атака, а обычный воздушный бой, а это НАШ бой, тем более что Як-3 к нему наиболее приспособлен. Ну и куда же бедным немецким «партизанам» деваться? Из боя на пикирование выскочат, в там, в отдалении, со стороны солнца их поджидают советские «партизаны» на Ла-7, от которых хрен уйдешь, это же дело не хитрое — напасть внезапно.

Мои оппоненты мне обязательно скажут, что это оттого было так, что у немцев самолетов было мало, а у нас — много. Правильно! Но, во-первых, а какому дураку это надо — воевать в меньшинстве? Во-вторых, а кто в этом виноват? Немецким асам и в 1941 году, и на Кубани, и под Курском надо было не о своих липовых «победах» беспокоиться, а о том, чтобы Вермахт победил Красную Армию и не дал СССР построить почти 158 тысяч самолетов и подготовить летчиков. А раз немцы дали Советскому Союзу это сделать, то чего теперь жаловаться на количественное превосходство ВВС РККА? Как говорится в басне Крылова: «Ты все пела?/ Это — дело!/ Так пойди же попляши!»

Военная мысль Германии, а особенно — истребительной авиации Люфтваффе, была основана на избыточном оптимизме — на уверенности, что с кем бы война ни ве-

лась, а инициатива боев будет принадлежать только немцам. И это было очень большой ошибкой.

Поскольку когда Красная Армия начала сама наступать, то именно она создавала в месте удара численное превосходство в воздухе, и теперь силы Люфтваффе, стягиваемые сюда, таяли быстрее, чем немцы могли их нарастить. Это хорошо — зайти на пару советских истребителей со стороны солнца, — два летчика тебя могут и не заметить. А когда летит эскадрилья и двенадцать пар глаз ощупывают воздушное пространство вокруг и особенно со стороны солнца, то как тут быть? А если у них еще и самолеты, на которых они тебя, партизана, догонят, когда ты после неудачной атаки будешь удирать? По уму, надо сделать боевой разворот и начать драться с советскими летчиками, но ты же, партизан, этого не умеешь!

Для немецких асов настали трудные времена, очень трудные.

Вот ранее вы прочли, что Хартман дважды мог атаковать Покрышкина, но не стал, типа пожалел своего прославленного противника. Странно, что Хартман вообще об этом вспомнил, видно, не страдал избытком чувства юмора. Ведь не только Голубев, но и тысячи советских летчиков думали над тем, как прищучить этих хреновых немецких охотников, боящихся вступить с ними в бой. Непрерывно думал об этом и Покрышкин и имел для такого случая массу разных, как говорят, «домашних заготовок».

Покрышкин вспоминал, как однажды в 1942 году его послали на тыловой аэродром испытать трофейный «мессер», и он тщательно исследовал его летные способности. Кроме этого, он постоянно искал что-то новое.

«Однажды над аэродромом появились наши истребители конструкции Яковлева. Они летели четверками и, снижаясь на большой скорости, расходились парами в разные стороны,

— Цирк! — воскликнул кто-то из летчиков.

Дело знакомое: ребята получили новые самолеты и теперь хотели блеснуть перед нами, так сказать, произвести впечатление. Наблюдая за их «веерами», я заметил, как ведущий одной пары крутнул на горке «бочку». В авиашколе мы называли ее кадушкой. При таком медленном вращении вокруг своей оси машина опускает нос и теряет высоту. Кажется, летчик выполнил «бочку» одними элеронами и плохо скоординировал свои движения. Следовавший за ним, как при атаке, ведомый сразу проскочил над ведущим и вырвался вперед. Теперь ведущий, как бы уйдя «под мотор» своего ведомого, очутился ниже и сзади.

Когда я увидел все это, меня осенила мысль: а ведь так можно уходить из-под атаки противника!

На следующий день, возвратившись с задания, мыс Николаем Искриным, как заранее условились, набрали над аэродромом высоту. «Атакуй», — передал я покачиванием крыльев. Искрин пошел в атаку. Вот он уже на расстоянии, позволяющем открыть огонь. Я делаю замедленную «бочку» и сразу же теряю высоту и скорость. Ведомый проносится надо мной. Теперь уже я под ним. Стоит только немного поднять нос самолета — и могу стрелять.

С тех пор я стал каждый день шлифовать этот прием. Верил, что в предстоящих воздушных боях понадобится и эта находка. Надо только все хорошенько продумать и отработать каждый элемент»²³².

Действительно, случай использовать наземные наработки представился довольно быстро.

«В нашем новом строю все осмысленно, испытано в деле, мы коллективно отражали нападение «мессеров» на наших подопечных «илов». Каждый строго сохранял свое место и действовал по разработанному на земле плану боя. Но вскоре в одном из вылетов именно я оторвался от своей группы. Мы сопровождали 18 «илов». Я шел в паре с Науменко, осуществляя непосредственное прикрытие. Комоса опять не взлетел, нас осталось двое вместо четверых. На высоте четверка «мигов», ведомая Фигичевым, шла с бомбами под крыльями. После окончания штурмовки «илов» Фигичев тоже спустился со своего верхнего «этажа», чтобы сбросить бомбы. «Мессер-шмиты», напав в этот момент на нашу группу, застали нас всех в невыгодном положении: у нас не было высоты.

Науменко ринулся на пару «мессершмитов», устремившихся к «МиГам», которые беспечно пикировали на

цель. Я бросился на вторую пару, прорывающуюся к «илам». Они были совсем близко от меня. Нужно одного снять, чтобы потом успешно отбиваться от всей группы, да и захотелось добавить к недавно сбитым Ю-88 и Me-110 еще одного — Me-109. Это вдохновило меня на дерзость. Я решил преследовать и догнать «мессеров», шарахнувшихся от меня вверх.

Они пользовались излюбленным приемом — уходили в сторону солнца. Слепящий свет мешал мне видеть серые силуэты, но через несколько секунд я заметил, что быстро отстаю. Меня это удивило: Як-1 не уступал Me-109 в скорости. Вскоре я догадался, что имею дело с «мессерами» новой модификации — Me- 109F, о которых нас уже информировали.

Посмотрел вниз. Наших там уже не было. Значит, я остался один с парой грозных врагов. К тому же они находятся на солнечной стороне и имеют преимущество в высоте.

Поняв трудность своего положения, я переложил машину на крыло, чтобы уйти к своим. Но оторваться от зависнувших надо мной врагов было не так-то просто. Они быстро догоняли меня.

О помощи нечего было и думать. Приходилось рассчитывать только на себя. Развернувшись навстречу «мессерам», я решил им показать, что бежать не собираюсь и готов сразиться. Но они не приняли лобовой атаки, ушли на высоту и снова повисли надо мной, как занесенный меч.

Что делать ? У них преимущество в высоте и скорости. Подо мной земля, занятая врагом. Горючего у меня в обрез — только дойти до аэродрома. Если оно кончится или я в чем-либо допущу просчет, фашисты расстреляют меня, как мишень. Остается один выход — применить хитрость.

Еще ничего не придумав, разворачиваюсь на восток и даю полную скорость, выжимаю из своего «яка» все, что он может дать. «Мессершмиты» бросаются за мной, как две стрелы, пущенные туго натянутой тетивой лука. Вот они уже на дальности прицельного огня. Я резко перевожу самолет в пикирование. От стремительного падения машина дрожит, в ушах появляется сверлящая боль.

Приотставшие было «мессершмиты» вновь догоняют меня. Я уже чувствую их за спиной, знаю, что ведущий пары вот-вот откроет по мне огонь. И в эти секунды и вспомнил о маневре, который отработал во время полетов на «мессершмите». Если этот «крючок» подведет меня, придется расплачиваться жизнью.

Резко бросаю самолет на горку и закручиваю спираль. В глазах темно от перегрузки. В верхней точке перевожу, машину через крыло на горизонт. И тут происходит как раз то, на что я рассчитывал. «Мессершмит», обогнав меня, оказывается впереди, в каких-то пятидесяти метрах, и сам попадает в перекрестие моего прицела. Даю в упор длинную очередь из пушки и пулеметов. «Мессер» на мгновение как бы повисает в прицеле, а затем, перевернувшись, идет к земле. Рядом, чуть не задев меня, проскакивает его ведомый.

Я бросаюсь за ним, но он, видимо, не настроен драться. Что ж, это и меня вполне устраивает. Проследив за взрывом сбитого Me- 109ф, ухожу за облака и беру курс на восток, домой!»²³³

Есть сообщения, что когда в небе появлялся Покрышкин, то немцы предупреждали по радио своих летчиков, чтобы те были осторожны. Поскольку за всю войну во всем мире ни в каких ВВС такого не делалось, то возникает мысль, что эти «предупреждения» являются обычной пропагандистской выдумкой. Но Хартман, сам того не подозревая, подтверждает, что это факт — немецкое командование действительно боялось встречи своих летчиков (и в первую очередь—Хартмана) с Покрышкиным. Ведь иначе откуда Хартман знал, что он находится в небе вместе с ним? Какое бы у Хартмана ни было острое зрение, но невозможно увидеть, кто сидит в кабине самолета или хотя бы бортовой номер самолета с расстояния в несколько километров, а ведь именно на таком расстоянии выжидал ошибки своих жертв Хартман. Следовательно, его предупредили с земли, перехватив позывные Покрышкина либо получив сообщение от других немецких летчиков.

Как видим, к середине войны немцы уже и свою партизанскую тактику боялись применять, а уж о рыцарском бое

и говорить не приходится. Вот А. Сухоруков расспрашивает Голодникова о ленд-лизовских самолетах, а тот вспоминает о таком случае.

«А. С. Теперь все понятно. Николай Герасимович, вы не могли бы привести пример воздушного боя на Р-40? Такого показательного, какой бы вы на «харрикейнах» провести бы не смогли.

И. Г. Могу. Этот бой произошел примерно в то время, когда мы окончательно перевооружились на Р-40, «хар-рикейнов» в полку уже не осталось. Мы четверкой «тома-хауков» вступили в бой с шестеркой Bf- 109F. Мы сбили троих, не потеряв ни одного своего.

Тут мы применили правильную тактику, и самолеты не подкачали. Дело было так. Мы шли на высоте 3-4 тысячи, а немцы, на Bf-109F, были метров на 500 ниже. Мы атаковали внезапно, со стороны солнца, на хорошей скорости, они нас не видели. Мы сразу сбили двоих. Осталось их четверо. Они здорово подрастерялись, рассыпались на пары и попытались навязать нам бой на вертикалях, рассчитывая на превосходство «мессера» в этом маневре.

Мы тоже разделились. И пошел бой «пара против пары», ну это же наш бой! Мы сразу же сбили третьего, поскольку в маневренном бою мы оказались явно сильнее: на горизонталях Р-40 превосходил «мессер» и на вертикали не уступал (запас скорости у нас был хороший). Тут они совсем упали духом — врассыпную, форсаж — и на крутом пикировании оторвались»²³.

Заметьте, что Голодников даже несколько удивляется, что немцы рискнули на рыцарский бой, — ведь это НАШ бой! Но Голодников даже не показатель — его и в училище достаточно учили, и летал он в полку у Сафонова. А вот гауптман И. Вендель (75 побед) соблазнился тем, что младший лейтенант Зайцев как-то неуверенно летит, и решился на рыцарский бой с ним. И что в итоге? После 20 минут боя капитана Венделя похоронили, а младший лейтенант одержал свою первую победу. Это НАШ бой!

В 1941 -1942 г. советские летчики отчаянно дрались и этим не только быстро снижали число пилотов Люфтваффе, не только давали подготовить в тылу тысячи новых советских летчиков, не только давали промышленности запустить в серию скоростные самолеты, но и непрерывно совершенствовали рыцарскую тактику боя, и этот бой все больше и больше становился НАШИМ. А немцы отчаянно пытались усовершенствовать свои партизанские приемы, хотя в воздухе для них уже не оставалось места.

То, что партизанская тактика в войне с СССР себя изживает, уже поняли и на земле. Немецкая фирма Хеншель получила задание на создание сверхтяжелого танка с броней 100 мм и пушкой калибра 105 мм еще в 1938 году. Но ее никто не торопил — зачем? Ведь партизанская тактика немцев прекрасно получалась и в войне с Польшей, и в войне с Францией, и в войне в Африке. Кому нужен этот медленный и неповоротливый танк, предназначенный сугубо для открытого боя, а не для партизанского налета? Но на Восточном фронте немцев очень быстро клюнул в темечко жареный петух. И вот уже в мае 1942 года фюрер толкает в спины фирмы Хеншеля и Порше, и тяжелый танк T-VI немцы построили раньше, чем средний танкТ-V А куда денешься? Красная Армия наработала много разных противоядий против лихих партизан Гудериана, и тем все чаще и чаще приходилось иметь дело с мощной противотанковой обороной, а не со стремительным преследованием отступающих русских.

Но Люфтваффе Геринга застыло в косной тупости, как обезьяна, засунувшая лапу в бутылку, схватившая там орех, но теперь не способная вынуть ее из бутылки. Соблазн малых потерь при партизанской тактике боя так велик, что немцы, выдающиеся мастера в области самолетостроения, до конца войны и не пытались построить истребитель для рыцарского боя. Они тупо наращивали скорость своих истребителей и количество пушечных стволов на них, а поскольку это дело не такое уж и хитрое, то ни советские конструкторы, ни конструкторы союзников от них в этом деле не отставали. В результате на каждую новую модификацию Me-109 антифашистская коалиция немедленно и даже загодя реагировала своими Як-3 или «Мустангами», а на каждую модификацию ФВ-190 — своими Ла-7 или «Лайтнингами».

И совершенно понятно, почему и летчик-штурмовик Рябушко, и летчик-пикировщик Пунев чуть ли не одними и теми же словами заявляют, что немецкие истребители были страшны в первой половине войны, а во второй половине войны наши ударные самолеты несли потери в основном от зенитной артиллерии немцев. Рябушко, начавший бои в декабре 1942 года, оценивает, что едва ли в каждом десятом из его 111 боевых вылетов к ним прорывались немецкие истребители. А ведь против его полка действовали «зеленыежопы» — самая результативная 54-я истребительная эскадра Люфтваффе.

* * *

Та нерешительность, которую все наши летчики отмечают у немецких истребителей с конца 1943 года, объясняется не тем, что у немцев были выбиты опытные летчики и появилось много молодых (Хартман ведь тоже был молодым), а тем, что мы и союзники перестали давать немцам преимущество численного перевеса, и немецкая тактика воздушного боя перестала работать. Немцы все меньше и меньше находили возможностей для внезапной атаки, а по-другому они воевать не умели, оттого и казались нерешительными.

Наши отцы и деды сломали немцев в воздухе, и немцы сдохли, так и не решившись на рыцарский бой.

И возникает вопрос — почему?