Кроме осужденных, ответ на вопрос: зачем же все-таки они сами на себя писали, могли бы прояснить те, кто «шил дело» – вел следствие. Но их сегодня никого уже в живых не осталось. Их тоже настигло возмездие по делам их.
Настигло оно и упомянутого выше капитана госбезопасности Ушакова (Ушамирского) Зиновия Марковича. Он был в 1938 арестован, признался на следствии в том, что являлся агентом германских разведорганов, был приговорен к высшей мере и расстрелян. В собственноручных показаниях Ушаков писал, что он не выносил не только побоев, но и напоминания о них – трусоват был Зиновий Маркович, писавший, цитирую: «Можно смело сказать, что при таких избиениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, быть может, отдельных редких экземпляров людей... Мне казалось ранее, что ни при каких обстоятельствах я бы не давал ложных показаний, а вот вынудили меня... Мне самому приходилось бить в Лефортовской врагов партии и Советской власти, но у меня не было никогда такого представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах». Зиновий Маркович пытался выговорить себе снисхождение тем, что это он выбил из Фельдмана показания о военном заговоре, на основании которого 21 или 22 мая состоялось решение ЦК об аресте Тухачевского и ряда других. Подчеркивая свои «заслуги», Ушаков козырял тем, что даже в день процесса, рано утром, он «отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых других...» Когда арестованные Аронштам и Фишман ничего не рассказали другим следователям, Ушаков попросил передать их ему и уже на следующий день имел то, чего добивался.
Бывший заместитель наркома внутренних дел Фриновский показал на следствии, что Ушаков — вообще «липач», т.е. мастер по выколачиванию липовых показаний. Даже когда Фриновский просил его никакой «липой» не заниматься, он не удерживался и страшно избивал арестованных. Зиновий Маркович Ушаков (он же – Ушамирский) добыл немало ценных показаний на весьма высокопоставленных лиц. В их числе — Буденный и Щаденко. На Буденного как «участника заговора» Ушаков сумел отважно собрать аж около 20 доносов.
Таким образом, военно-политические склочники попадали в липкие лапки своих же друзей из органов госбезопасности.
Поэтому не стоит, видимо, удивляться, что от некоторых из них чистосердечные признания поступали на первом же допросе. Следственные дела «липовались» задним числом, они эффектно оформлялись на первых страницах протоколами раскаяний, но датированных четвертым-пятым днем после ареста. Из показаний тех же ушаковых-ушманских, леплевских и др. спецов теперь вполне ясно, что допрос, оформленный позже протоколом, длился часто по многу дней и ночей, что поначалу составлялся черновой вариант повинной, который представлялся начальству, и оно вписывало и вычеркивало всё, что считало нужным.
<…>
Вот и арестовавший в конце 50-х и допрашивавший комкора Эйдемана следователь Карпейский Я.JI. рассказал, например, что Эйдеман вел себя на допросах как-то странно, отвлекался и бормотал: «самолеты, самолеты...» Он же, Карпейский, показал, что в период следствия по делу «военного заговора» из следственных кабинетов Лефортовской тюрьмы доносились шум, крики, стоны.
Методы работы следствия раскрыл бывший работник особого отдела Вула А.М., в его показаниях от 2 июля 1956 есть такая подробность: «Лично я видел Тухачевского в коридоре дома 2, когда его вели на допрос к Леплевскому. Одет он был в прекрасный серый штатский костюм, поверх него был одет арестантский армяк из шинельного сунна, а на ногах лапти. Как я понял, такой костюм на Тухачевского был надет, что бы унизить его».
https://yandex.ru/turbo/s/stranoved.liv ... 24388.html