HTML clipboard
ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ С «СОКРЫТИЕМ ТРУПА»
Исследователей, старающихся очистить фигуру Ивана Грозного от наслоений клеветы, почемуто оказывается модно обвинять в подтасовке фактов. Однако берусь утверждать, что столпы либеральной исторической науки, закладывавшие ее основы в XIX в., совершили весьма откровенную и немаловажную подтасовку. Причем она явная, лежащая на поверхности — но ее не замечают уже 200 лет. Примерно так же, как не замечают предмет, находящийся у всех на виду и примелькавшийся. Речь идет о трагических событиях 1569 — 1570 гг.
Из многих работ мы можем узнать, что в конце лета 1569 г. новгородский дворянин Петр Волынский доложил царю — верхушка бояр и толстосумов Новгорода во главе с архиепископом Пименом заключила договор с польским королем Сигизмундом II. Заговорщики собирались осуществить переворот, возвести на престол двоюродного брата царя, Владимира Старицкого, а полякам за содействие обещали Новгород и Псков. Волынский сообщил, что экземпляр договора хранится в тайнике в храме Св. Софии, и Иван Грозный послал с ним доверенное лицо — проверить и снять копию с улики. А в сентябре царь вдруг вызвал к себе Владимира Старицкого. Историки сообщают нам: Иван Васильевич обвинил его, «якобы был подкуплен царский повар», которому Владимир «будто бы дал деньги и яд», чтобы отравить государя и его семью. И разные авторы соревнуются, приводя ужасающие подробности. Как Старицкий доверчиво ехал к брату со всей семьей, как налетел Грозный с целым полком опричников, как князя, его жену и детей заставили выпить яд, а многочисленную женскую прислугу княгини расстреляли из луков, зачемто при этом раздев донага (интересно, зачем? чтобы удобнее было целиться? или чтобы у читателей слюнки потекли?) Мать князя Ефросинью Старицкую, шесть лет жившую в монастыре, тоже повезли к царю, а по пути то ли утопили, то ли удушили дымом. А с ней — «12 стариц». И историки рассуждают, что это, конечно же, были замечательные мастерицы-рукодельницы, оставившие великолепные вышивки Старицкой.
Ну а в декабре Иван Грозный наконец-то вспоминает про сообщение об измене Новгорода (трехмесячной давности), организует поход. По пути зачем-то громит все города от Клина до Вышнего Волочка, истребляет пленных, содержавшихся в них. А потом устраивает бойню в Новгороде, людей тысячами топят в Волхове, а опричники ездят на лодках и добивают желающих выплыть (на лодках ездят в январе, вероятно — по льду).
HTML clipboard
Что ж, для начала имеет смысл наложить все эти известия на конкретный исторический фон — каково было положение России и вокруг нее. С 1558 г. шла Ливонская война. В нее вмешались Литва, Швеция, Дания, Крымское ханство. Добавились измены знати. Перебежал Курбский, выдав русские планы и обеспечив врагу победы под Невелем и Улой. Один за другим следовали заговоры. Тем не менее, наша страна успешно справлялась с трудностями. Сумела расколоть и перессорить западные державы. Разгромила Литву, отражала татар, а для искоренения внутренней оппозиции был введен чрезвычайный режим — опричнина.
Но как раз в то время, которого мы коснулись, положение стало меняться. Против шведского короля Эрика XIV, заключившего союз с Россией и, подобно Грозному, установившему самодержавную власть, в 1568 г. возник заговор аристократов. Помогли иезуиты и польская агентура. Эрик был отравлен, долго лежал больным, а оппозиция выпустила из тюрьмы своего лидера, королевского брата Юхана, женатого на католичке — сестре польского Сигизмунда. Эрика его советники убеждали не воевать с братом, искать пути примирения и вести переговоры. Но как только войско мятежника подошло к Стокгольму, те же советники открыли ворота. Короля объявили сумасшедшим и заточили в темницу, где он вскоре умер, а Юхан, взойдя на престол, расторг союз с русскими и принял сторону Литвы.
В Польше и Литве иезуиты и эмиссары Рима тоже хорошо поработали. Эти государства имели одного монарха, но оставались самостоятельными, у них были отдельные органы управления, разные законы. Ватикан давно желал их слияния, чтобы поставить население Литвы, в основном православное, под контроль католиковполяков, но этому противились литовские магнаты. Удары русских облегчили задачу. С одной стороны, была раздута кампания, что без объединения Литва погибнет. С другой, демократия всегда зависела от денег, а литовские финансы были истощены войной, разорением страны. И в 1569 г. на сейме в Люблине удалось провести решение, выгодное Риму и Польше. Два государства стали одним — Речью Посполитой. Прежде Россия вела борьбу только с Литвой, поляки помогали союзнице весьма скромно. Теперь противницей стала единая могучая держава.
Наконец, на русских сумели натравить Османскую империю. Правда, план турецкого наступления был нереальным — подняться по Дону, прорыть канал, провести флот в Волгу и захватить Астрахань и Казань. Султан Сулейман Великолепный, далеко не друг Москвы, но умный человек, данный проект отверг, да и вообще воздерживался от столкновения с Русью. Но в 1566 г. он умер, на трон взошел его сын Селим II — который не добавил к своему имени эпитетов Великолепного, Победителя и т.п. Он заслужил прозвище СелимПьяница. Ясное дело, что споили его не поборники ислама и не патриоты Турции. И вот онто двинул в 1569 г. армию Касимапаши на Дон. Кто подтолкнул его, известно. Султанский гонец приехал к Касиму вместе с польским послом, убеждавшим пашу не снимать осаду и обещавшим наступление королевских войск. Уж когокого, а ляхов ничуть не волновало, что для турок план гиблый. Главное, что для России он был очень опасным, одно лишь появление османов на Волге должно было вызвать восстания в Астрахани и Казани. Ну а теперь сложите все это вместе и посмотрите на карту. Русь охватывалась кольцом…
Царь угрозу осознавал. Когда дошли вести о турецком вторжении, велел собирать армию в Нижнем Новгороде, а командовать ею назначил Владимира Старицкого. Хотя отношения Грозного с двоюродным братом были сложными. В заговорах он был уличен уже трижды — в 1553, 1563, 1567 гг. Точнее, инициировал крамолу не он. В послании к Курбскому Иван Васильевич не зря назвал Владимира «дураком». Он был удобным кандидатом на престол, которого двигали оппозиционные бояре, им вовсю руководила мать, ярая интриганка Ефросинья Старицкая. Она даже на вышитых покровах, подаренных в Троице-Сергиев монастырь, подчеркнула претензии сына на трон, назвав его «благоверным государем».
Иван Грозный не был склонен мстить родственникам. После мятежа 1553 г. простил, и мало того, в завещании на случай своей смерти назначил Владимира опекуном малолетнего царевича и вторым наследником. Но в 1563 г. открылось, что Старицкие, нарушив присягу, вновь замышляют переворот. Государь опять воздержался от жестокости, только отправил в монастырь главную смутьянку, Ефросинью. Причем обошлись без скандала, она постриглась как бы «по собственному желанию», ей выделили щедрое содержание, княгиню сопровождали слуги и 12 ближних боярынь, получивших поместья около монастыря. Нет, не помогло. В 1567 г. пришлось даже прервать военный поход — от агентуры и пленных узнали, что Сигизмунд II ожидает переворота в России. Государь допросил брата, и тот сам выдал соучастников во главе с боярином Челядниным, купив прощение их головами.
Тем не менее, в 1569 г. Грозный доверил Старицкому пост главнокомандующего. Военными талантами князь не обладал, но было важно имя царского брата. Это позволяло избежать местничества среди воевод, должно было подействовать на племена Казанского края — чтобы удержались от восстания. Но была еще одна причина. Как выяснилось позже, в заговоре участвовали ближайшие советники царя, Басмановы и Вяземский. Видимо, они немало поспособствовали, чтобы Владимир получил в свое распоряжение войско. И этим же летом, как упоминалось выше, последовало донесение Волынского о договоре с поляками новгородской верхушки (а Старицкие были издавна связаны с Новгородом).
Из общей обстановки нетрудно видеть, в случае реализации их планов России пришлось бы очень туго. Она теряла западные области, весь Север (принадлежавший Новгороду), отпали бы Астрахань и Казань, страна оставалась зажатой в границах «Московии» XIV в. Но все персональные участники оказывались в выигрыше. Владимир получал корону, бояре — «демократические свободы», как в Польше, Пимен — пост митрополита, к которому он рвался с 1563 г. (однако царь уже имел в его отношении какието подозрения и четырежды отводил его кандидатуру на выборах). Ливония тоже доставалась Польше, но новгородские олигархи, перейдя под власть Сигизмунда, получали свободный выход на балтийскую торговлю.
Отметим и такой факт. Турецкое наступление шло с огромными трудностями. Тяжелые корабли долго тащили по донским мелям. Лишь в августе войско и флот сосредоточились на Переволоке. Пробовали рыть канал, перетягивать суда на Волгу волоком. 2 сентября, убедившись, что это невозможно, Касим-паша отослал флот обратно и направил войско к Астрахани налегке. А Старицкий был назначен главнокомандующим еще весной. Но, имея в запасе целое лето, бездействовал и Астрахани ничем не помог. Город спас не он, а воевода Карпов, организовавший оборону, и казаки — они начали войну на коммуникациях, разгромили и разогнали изменивших астраханцев, осуществлявших снабжение турецкой армии, и ей пришлось отступить. Владимир Андреевич все это время устраивал торжества, пиры, завоевывая популярность в войсках. Держал полки при себе, под рукой. Ждал. Чего?
И вот здесь-то мы подошли к подтасовке, о которой говорилось в начале статьи. 9 сентября умерла царица, Мария Темрюковна. Ничем не болела и внезапно скончалась — как отмечалось на Освященном Соборе, «в муках, в терзаниях». После убийства первой жены Ивана Грозного, Анастасии, потребовалось разбирательство. Но в данном случае признаки отравления были настолько явными, что причину смерти установили сразу и однозначно. Вот вам и «будто бы», «якобы» подкупленный повар. Вот вам и «вымышленное» покушение. Мы не знаем, по какой причине не пострадал сам царь. Может, решил в тот день попоститься, а может, дела задержали, не сел за стол вместе с женой. Но ведь яд на самом деле был применен!
А подтасовка заключается в том, что смерть Марии Темрюковны намеренно отрывают от дела Владимира Андреевича, упоминают ее в других разделах, других главах книг, на других страницах. Хотя достаточно сопоставить даты: 9 сентября убийство, а в конце сентября царь вызывает Старицкого. Как все просто, правда? Видимо, как раз из-за этой простоты подтасовку так долго не замечают историки, и она перетекает от автора к автору, из работы в работу. Юридическим языком, почтенные либеральные ученые совершили «сокрытие трупа». Как говорят криминалисты, «нет тела — нет и дела». Но ведь труп был! Труп молодой, красивой и здоровой женщины, не только любящей и любимой супруги, но и деятельной помощницы царя. Бойкая и умная кабардинка была незаурядной личностью. Она была одним из авторов идеи опричнины, организовывала охрану мужа, активно участвовала в дипломатии, вела переписку с кавказскими князьями, с любимой женой Крымского хана — своей двоюродной сестрой.
И оказывается достаточным восстановить выпавшее (то есть, выброшенное) звено, убийство, как все дальнейшее становится очевидным. Следствие выявляет повара, на допросах он называет заказчика. Еще раз обратим внимание на даты. Удар был нанесен 9 сентября, в самый напряженный момент военной кампании. Турки в этот день только шли от Переволоки к Астрахани. А сняли осаду 26 сентября. То есть, Владимир Старицкий был вызван к царю не из своих владений, а из армии. Значит, ехал без жены и детей. Соответственно, и без служанок своей супруги. Факт, что он прибыл к государю один, подтверждает в своих записках Горсей.
А мать князя Ефросинья не была ни утоплена, ни удушена. Ее останки сохранились, и химический анализ показал причину смерти — содержание мышьяка в 150 раз выше максимально допустимого уровня. Это дает ответ на многие вопросы. Властолюбивая княгиня и в монастыре не унялась, плела интриги. Повидимому, Владимир Старицкий точно так же, как он сделал в 1567 г., заложил и мать, и других сообщников в надежде заслужить прощение. Но прощали уже много раз, и мягкость приводила ко все более тяжким последствиям. Да и заговор был направлен не только против царя, а против России. Поэтому Владимиру и Ефросинье предложили скушать то же самое, что они предназначали для царской семьи и передали повару.
В «синодике опальных» рядом с Ефросиньей упоминаются «12 стариц». Правда, это документ сомнительный. Иван Грозный и впрямь считал своим долгом молиться о душах казненных, по психологии XVI в. это было отнюдь не мелочью и не формальностью. Но «синодик» был «реконструирован» Р.Г. Скрынниковым из обрывков, собиравшихся по разным монастырям. А царь заказывал поминовение как казненных, так и умерших в заключении, ссылке. И конечно, он поминал не одних лишь опальных, а тех людей, которых любил и почитал. В «реконструкции» все они смешались. Но все же в данном случае «синодику» можно верить, только «12 стариц» — вовсе не мастерицы-рукодельницы, а те самые 12 ближних боярынь, ушедшие с княгиней в монастырь. Ее доверенные помощницы, через них обеспечивалась связь с сыном, боярами, согласовывались планы. Они были полноправными участницами преступления и понесли соответствующее наказание.
Но дети Владимира Андреевича, вопреки клевете, остались живы. Его сыну Василию царь вскоре вернул владения отца, старшую дочь Евфимию просватал за датского принца Магнуса, а когда она умерла, выдал за принца младшую дочь Марию. Судьба жены Старицкого Евдокии неизвестна. Русские источники сообщают о смерти одного лишь Владимира, и похоронен он один. А казнь Евдокии ставит под сомнение красноречивый факт: через три года ее родного брата Никиту Одоевского Иван Грозный назначил командовать армией. Как вы считаете, можно ли доверять целую армию брату казненной? Скорее всего, Евдокия Старицкая была пострижена в монахини или сама ушла в монастырь после смерти мужа.
От Владимира Андреевича, повара, «стариц» потянулись другие нити, в октябреноябре продолжилось следствие. Оно подтвердило информацию об измене в Новгороде. Кроме того, в средневековой Европе политическая оппозиция почти всегда была связана с религиозной. Это давало «идейную» связку, моральное оправдание, позволяло нарушать присягу (ведь присяга являлась священным актом). Так было и на Руси. Еще в 1553 г. обнаружилось, что многие крамольники входили в секту «жидовствующих». К ней принадлежали братья Ефросиньи Старицкой Борисовы-Бороздины, близкий Старицким поп Сильвестр дружил с проповедником ереси Артемием Пустынником. Артемия глубоко почитал и Курбский. В тот раз подобные связи удалось замять, теперь они вскрылись. Иван Грозный позже писал Курбскому: «Я хотел подчинить вас своей воле, и вы за то святыню Господню осквернили и поругали! Осердясь на человека, на Бога восстали».
И зимой царь провел «спецоперацию» в Новгороде. Разумеется, он не громил попутных городов. В ближайшие годы по той же дороге много раз ездили иностранные посольства, в том числе недружественные к России. Но ни одно из них никаких следов «погромов» не заметило и ни о чем подобном не сообщило. Наконец, основой операции была секретность. Требовалось нагрянуть внезапно, захватить преступников с поличным. Но посудите сами, какая могла быть тайна, если собирать армию, да еще и разорять Клин, Городню, Тверь, Медное, Торжок, Вышний Волочёк? Известия разносились быстро, все заговорщики (и не только заговорщики) успели бы разбежаться. Единственное, чему можно поверить — уничтожению пленных, содержавшихся в некоторых городах. Потому что в Торжке, как сообщается, они оказали вооруженное сопротивление, ранили Малюту Скуратова, в опасности был сам царь. Вам не кажется, мягко говоря, странным — вооруженные пленные? Если это сообщение верно, оно может означать, что заговорщики сформировали из пленных отряды для участия в перевороте.
Рейд был сугубо полицейским, в нем участвовали небольшие силы. Опричников было всего-то 6 тыс., а многие из них остались в Москве, Александровской Слободе, выполняли другие задачи. 2 января 1570 г. отряд Малюты из 1000 человек прибыл в Новгород, перекрыл заставами все ворота и произвел аресты по заранее намеченным спискам. 8 января приехал царь со свитой в 500 человек. Кстати, собирать значительное войско и не требовалось. Новгород являлся важной прифронтовой базой, в нем располагался крупный гарнизон. Ни один источник не упоминает о столкновениях опричников с военными или их репрессиях: судя по всему, гарнизон был привлечен к проведению операции.
Есть еще один факт, подтверждающий, что поход царя был быстрым и четко рассчитанным по времени. Выезжая из Александровской Слободы, Иван Грозный одновременно распорядился созвать в Москве Освященный Собор. Прибыв в Новгород, он не принял благословения у архиепископа Пимена, но дозволил ему отправлять службы. Однако в тот же день привезли решение Собора о низложении Пимена и лишении священства, и только тогда царь арестовал его (сам государь был не вправе низложить иерарха и не превысил своих полномочий). Главных виновных отправили в Москву, рядовых изменников покарали на месте. Всего было казнено от 1490 до 1505 человек. На этой цифре сходятся все современные исследователи, как уважительно относящиеся к Грозному, так и его противники.
Из храмов, оскверненных еретиками, были изъяты иконы и святыни. У монастырей, где они устроили свои гнезда, конфисковали казну. Ряд других монастырей и священников, знавших о ереси, но не боровшихся с ней, предпочитавших помалкивать, были наказаны крупными штрафами. Но, вдобавок к измене, в Новгороде накопилось много обычных злоупотреблений. Структуры земской выборной власти захватили богатые купцы, притесняли бедноту, нарушали правила торговли и т.д. Царский суд, рассмотрев жалобы, приказывал «грабить» виновных, т.е. конфисковывать имущество, налагал штрафы.
Жестоко? Но такие наказания следовали строго по закону — за измену, злоупотребления служебным положением, коррупцию, торговые обманы, контрабанду, подпольную продажу спиртного и др. И сами же рядовые новгродцы вовсе не сочли их чрезмерными. В 1581 г. Баторий пытался поднять их на восстание, разослал грамоты, расписав все обиды, которые царь нанес Новгороду. Однако на призывы короля не откликнулся никто. То есть, население признавало, что лица, наказанные государем, поплатились справедливо. И жители соседнего Пскова тоже были в курсе, что казни в Новгороде идут не без причины. Иначе разве стали бы они дожидаться царя? У них литовская граница была рядом, их никто не стерег. Но они прекрасно знали, за что карают новгородскую верхушку, а за собой такой вины не чувствовали.
К изложенному остается добавить, что по показаниям арестованных в Новгороде следствие длилось еще полгода. К смерти было приговорено около 300 человек. Казнь была назначена 25 июля 1570 г. на Поганкином болоте (ныне Чистые пруды). Царь лично обратился к собравшимся, рассказал о вине осужденных и испросил подтверждения у народа: «Ответствуй, прав ли мой суд?» Тысячи людей единодушно поддержали его решение. Тем не менее, 184 приговоренных, почти две трети, Иван Грозный помиловал. Часть освободил, другим заменил смерть заключением или ссылкой. Главные обвиняемые были казнены, что и поставило в деле последнюю точку.
А начало расследованию положило убийство Марии Темрюковны. Поэтому, казалось бы, «маленькая» подтасовочка оказалась ох какой важной! Изъятие одного факта разорвало всю дальнейшую логическую цепочку. Получилось, что она повисает «в воздухе», на пустом месте. Кстати, ведь существовало и подлинное следственное дело о новгородской измене. Оно пережило Смуту, все пожары и, как свидетельствует опись московского архива, хранилось до XIX в. А потом… исчезло. Исчезло примерно в то же время, когда либеральные историки, исковеркавшие наше прошлое, «прятали труп» царицы. Как это прикажете оценивать? Как досадную случайность? Или как еще один факт сокрытия истины?
РУССКИЙ ЦАРЬ И «АНГЛИЙСКИЙ БАНТИК».
Иногда решение сложных исторических проблем (как, впрочем, и технических, математических, философских и т.д.) зависит всего лишь от правильного подхода. Если пытаться разбирать их «не с той стороны», как ни бейся, а ничего путного не выйдет. Одной из таких проблем оказывается «английский узел», завязавшийся вокруг Ивана Грозного в последние годы его жизни. Узел, на первый взгляд, настолько странный и нелогичный, что представляет собой настоящую головоломку. Посудите сами: в начале 1582 г. Россия с немалым трудом смогла выйти из войны с Польшей. Выиграла несколько сражений против шведов, но и с ними царь начал переговоры о мире. Для страны требовалась передышка, а вдобавок вспыхнуло крупное восстание в Поволжье, спровоцированное крымской и турецкой агентурой. И вдруг одновременно с этим начинается обсуждение союза с англичанами — против поляков и шведов.
Мало того, Иван Грозный был вполне счастлив с молодой супругой Марией Нагой, ждал рождения ребенка — но неожиданно разворачиваются переговоры о его возможном браке с англичанкой Мэри Гастингс, которую он ни разу не видел, не знал и даже не представлял, что такая существует. Ну и наконец, в это же самое время, когда возникают предложения о союзе и браке, царь… отбирает у англичан привилегию на беспошлинную торговлю! Устанавливает, что отныне они должны платить подати в русскую казну. Интересно, зачем, как вы думаете? Чтобы расположить британцев к любви и дружбе? В целомто полная чепуха получается.
Однако эту чепуху следует дополнить еще рядом фактов. Союз с Елизаветой Английской царь уже пробовал заключить в 1569 г. Но в полной мере успел убедиться, как он сам писал королеве, что Елизавета государством не «сама владеет», что все ключевые вопросы решают «мужики торговые» из парламента, которые только «ищут своих торговых прибытков». И к войне они абсолютно не расположены, а тем более к войне за русские интересы. Да и союзницей Англия была сомнительной. В 1573 г. под давлением парламента, урезавшего субсидии, Елизавета была вынуждена вообще распустить армию, а королевский флот свести до минимума в 40—50 кораблей. Но, несмотря на это, Грозный почемуто повторяет попытку создать коалицию. И повторяет не в тот момент, когда России приходилось труднее всего, когда и впрямь приходилось хвататься за любой шанс, а уже после войны. Причем попытка была заведомо бесперспективной! В период войны английские «торговые мужики» помогали не только русским, но и полякам, шведам, в частности, субсидировали Батория, получив за это право торговли польским хлебом. А, как показывают записи переговоров, в Москве о таких связях хорошо знали…
Историки упрямо продолжают лобовые атаки «английского узла», но ни малейшей ясности до сих пор не внесли. Наоборот, еще больше запутывают его, накручивая собственные домыслы, версии, гипотезы. А может, надо просто поискать другой подход? Для начала давайте оторвемся от данного «узла» и взглянем пошире вокруг него — что творилось в Европе, в Англии? Елизавета действительно правила страной не одна. И власть ей приходилось делить не только с парламентом, но и с группировкой могущественных вельмож, которые в свое время возвели ее на престол. Это были так называемые «новые люди», аристократы, политики, но одновременно крупные дельцы, извлекавшие из своего положения огромные выгоды. Деятели это были энергичные, талантливые. Состав команды «новых людей» и их дела я анализировал в своей книге «Царь Грозной Руси, отец казачества». Здесь же нам стоит обратить внимание на одного из них — министра иностранных дел Френсиса Уолсингема.
Сфера его компетенции отнюдь не ограничивалась дипломатией. Он создал лучшую в тогдашнем мире систему разведки, которая успешно противостояла даже иезуитам. Ведь Рим и Испания очень активно вели против Англии тайные операции, надеясь осуществить переворот и вернуть страну в лоно католической церкви. Филипп II Испанский имел права на английский престол — как муж прежней королевы Марии Кровавой. Оказывалась поддержка другой претендентке на трон, католичке Марии Стюарт. Один за другим в Лондоне организовывались заговоры Ридольфи, Трокмортона, Бабингтона. Но Уолсингем имел своих агентов при различных европейских дворах, в церковных, деловых кругах, и обо всех заговорах узнавал, когда они только начинали формироваться. Брал их «под колпак», позволял вобрать в себя оппозицию, а потом арестовывал. Уолсингем заблаговременно узнавал и о военных, политических планах других держав.
В описываемое время Иван Грозный обратился к Елизавете с просьбой прислать ему хорошего врача. Она откликнулась немедленно, летом 1581 г. в Россию прибыл лейбмедик Роберт Якоби с превосходными характеристиками — королева писала, что только ради «кровного брата» Ивана Васильевича уступила замечательного доктора, буквально от сердца оторвала. Подумайтека над вопросом: а мог ли Якоби не быть агентом Елизаветы и Уолсингема? Ни в коем случае! Он обязательно был их агентом. Представился уникальный шанс устроить своего человека прямо к царю! Только полные дураки упустили бы такую возможность. А кемкем, но дураками англичане не были. И именно агент Якоби, целенаправленно посланный к государю, сразу же, в первый год пребывания в Москве, рассказывает Ивану Грозному про очаровательную племянницу королевы Мэри Гастингс (кстати, если рассказывал, значит, заранее готовился, русский язык изучил)…
Вот теперь все встает на свои места. Это не царь хотел жениться на англичанке, это англичане задумали его женить! И как раз для нихто не стояло проблемы, женат ли Иван Васильевич, какая по счету у него супруга. Ведь сама Елизавета была дочкой Генриха VIII, запросто менявшего надоевших жен или отправлявшего их на плаху. Подумаешь, какая мелочь, что женат? Очевидно, распутать «английский узел» до нынешнего времени мешали два фактора: слепая инерция «устоявшихся» взглядов и традиционно узкая специализация исследователей. Те, кто занимается историей России, почти не уделяют внимания другим странам, и наоборот, специалисты по зарубежью не занимаются Россией. Но как только мы взглянем на «узел» с другой, британской стороны, он превращается в изящный «бантик». Видны кончики, и стоит потянуть за них, он сам развязывается. Все оказывается очень даже простым, понятным и логичным…
Во-первых, план окрутить царя был актуальным именно изза того, что он взялся урезать привилегии англичан (война кончилась, потребность в импорте свинца, олова, меди снизилась, почему бы не урезать?) Вовторых, русские потеряли Нарву, и голландские, немецкие, французские купцы, возившие туда свои товары, потянулись в Белое море. Англичан это возмутило, прежде через Холмогоры торговали они одни, считали себя первооткрывателями северного пути и желали сохранить монополию. Ну а в-третьих, коснемся военного союза. Возьмем реальную обстановку 1582—1584 гг. и оценим: кому он был нужнее?
Россия-то заключила мир со своими врагами, для нее кризисная ситуация миновала… Зато над Англией сгущались ох какие тучи! Она достала европейские державы пиратством на морях, допекла «экспортом революций», поддерживая нидерландских повстанцев, французских гугенотов. Союзниками Испании были Рим, германский император, Венеция, Генуя, французские католики. Еще в 1577 г. сводный брат Филиппа II полководец Хуан Австрийский разработал операцию по вторжению в Англию. А в 1580—81 гг. Испания легко проглотила Португалию — один бросок армии Альбы на Лиссабон, и все было кончено. При этом испанский флот увеличился вдвое за счет португальского. Войны с британцами еще не было, но она начнется очень скоро — в 1585 г. Союз в данное время требовался вовсе не России, а Англии! Предложение поступило от нее! И браком скрепить, чтоб попрочнее, чтобы жена влияла на царя.
Ивану Грозному подобный альянс был совершенно не нужен. Но и ссориться с англичанами он не хотел, торговля с ними была важна для России, в будущем могло понадобиться и военное сотрудничество. Поэтому царь «подыграл». А блефовать в дипломатии он был большим мастером. Незадолго до этого он блестяще обвел вокруг пальца папу римского Григория XIII — изобразил, будто заинтересовался Флорентийской унией, и «святой отец» клюнул. Прекратил поддержку Батория, послал миссию Поссевино мирить Польшу с Россией, а потом привести к унии царя. Но как только мир был заключен, Иван Грозный сделал удивленное лицо: он вовсе не обещал папе менять веру. И ни слова не писал ему о соединении церквей. Он всего лишь упомянул о Флорентийском соборе: что когдато таковой был.
Похожую игру царь начал с англичанами. Летом 1582 г. в Лондон было направлено посольство Федора Писемского. Не для того, чтобы сватать и заключать союз, а только «посмотреть» предложенную невесту и поговорить союзе. Кстати, сам этот факт свидетельствует, что Якоби приехал в Россию, имея официальные полномочия от королевы. И предложения от нее лейбмедик передал официально. Потому что снаряжать посольство на основании какихто случайных высказываний было нелепо, это противоречило требованиям дипломатического этикета. Ну представьте, приедут послы и скажут — «мы от вашего врача узнали…» Какими глазами на них посмотрят? Мало ли что сболтнул доктор. В промежутке между прибытием Якоби к царю и отправкой посольства переслаться с королевой письмами было невозможно, корабли из Холмогор в Англию ходили раз в год, в короткую северную навигацию. Значит, только лейбмедик мог провести предварительные переговоры, был уполномочен на них.
Но когда Писемский и его товарищи добрались до Лондона, случилась накладка. В Англии разразилась эпидемия оспы. На Западе это было обычным делом, европейцы жили в антисанитарных условиях, в тесноте городов эпидемии случались часто. Оспа наведывалась через каждые 5—10 лет. Но среди заболевших оказалась Мэри Гастингс. Между прочим, она была не такой уж сногосшибательной красавицей и не столь уж завидной невестой. Об этом говорит ее возраст — 30 лет. А в XVI в. женщины считались совершеннолетними и выдавались замуж с 12 лет. Очевидно, Мэри имела некие важные изъяны, изза которых засиделась в девках. А тут еще и оспа. Гастингс выжила, но лицо ее было основательно подпорчено.
Ну а еще одним сюрпризом стала позиция русских. Она выглядит однозначной. Царь искал предлог отказать англичанам, но отказать хитро, чтобы вина лежала на них самих. И для этого поставил вопрос ребром. Союз? Прекрасно. Вот и назовите конкретно, какую вы помощь готовы предоставить против Польши, Швеции? Если не войсками, то деньгами? Тутто англичане опешили. Как — против Польши и Швеции? Вы же, мол, с ними помирились. Разумеется, они не случайно сделали свои предложения уже после того, как помирились. Им требовался такой союз, чтобы их самих ни к чему не обязывал, а только Россию. Но наши дипломаты твердо держались данных им инструкций. Мало ли, что помирились? Вчера помирились, а завтра, глядишь, снова придется воевать.
Кстати, когда мы определяем, что инициатива союза и сватовства исходила не от русских, и перечитываем под этим углом документы, оказывается, что все записи переговоров, поведение сторон, четко ложится в данную струю. Ни одного противоречия! Елизавета долго увиливала от показа «невесты», тянула время, пока у племянницы заживут оспины и можно будет их припудрить. Показали ее лишь в мае 1583 г. Специально выбрали наилучшие условия, освещение — Писемский должен был разглядывать Мэри урывками, гуляя в саду навстречу друг другу. Даже Карамзин, изложивший историю «сватовства» крайне искаженно, должен был признать, что Елизавета «желала этого брака, желала и невеста». О том же красноречиво говорят вопросы англичан — смогут ли дети Мэри наследовать престол? А что дети будут, лондонские воротилы както не сомневались (понадобится — сделаем). Чтобы повысить рейтинг Мэри, ее отцу, графу Гонтингдону, даже приписали титул «владетельного князя», хотя в Англии такого титула отродясь не существовало.
Но королева закидывала и другие удочки. Иван Грозный, предлагая союз в тяжелом 1569 г., когда на Россию наступали поляки, шведы, турки, а царю еще и грозил широкий заговор знати, предусматривал в договоре пункт о взаимном предоставлении убежища монархам двух стран. Теперь Елизавета выражала удовольствие, что царь собирался «посетить Англию», и говорила, что она тоже когданибудь желала бы увидеть Ивана Васильевича «собственными глазами». Выспрашивала, спокойно ли нынче в России… Уже не царь, а королева считала нужным готовить себе убежище! Это была одна из главных целей всей затеи!
Ведь Елизавете и ее советникам даже бежать было некуда. И оборона была проблематичной. По закону 1573 г. упраздненную армию должны были заменить отряды местного ополчения, но на поддержку собственного народа королеве рассчитывать не приходилось. Если бы испанцы высадились, население с большой долей вероятности могло признать законным монархом Филиппа II. При нем и его жене, Марии Кровавой, простые люди жили не в пример лучше, чем при Елизавете. Мария заслужила свое прозвище, казнив 2 тыс. оппозиционеров, но она держала в ежовых рукавицах знать и богачей, не позволяла им хищничать, пресекла огораживания, в ее правление не разорялось крестьянство, не вешали нищих и бродяг, не загоняли насильно бедноту в жуткие работные дома при мануфактурах. Все эти прелести принесли «новые люди», окружавшие Елизавету. В случае поражения их ждал народный бунт и эшафот.
Переговоры с Писемским по всем пунктам зашли в полный тупик, но заинтересованность англичан была настолько велика, что они предприняли новую попытку добиться своего. В Россию отправилось посольство Джеронима Боуса. Оно приехало в Москву в октябре 1583 г. Здесь переговоры возглавили Никита Романович Захарьин, Богдан Бельский, Андрей Щелкалов. И первым делом они охладили англичан вопросом, а хочет ли их «невеста» перекреститься в Православие? В ответ на требования монопольной торговли на Севере вывалили кучу претензий: как англичане взвинчивали цены, сбывали гнилые сукна, жульничали, как некоторые из них писали за рубежом гадости о России, как британские купцы помогали шведам и Баторию. Указали, что они в нашей стране гости, а не хозяева, вот и нечего диктовать свои условия — дескать, мы вам на себя «кабалы не давали». Словом, еще раз четко обозначилось, что русских альянс абсолютно не интересовал.
Боус злился, кипятился, несколько раз прерывал диалог с боярами и требовал личных встреч с царем. Что ж, Иван Грозный его принимал. От души разыгрывал перед ним «жениха», только и мечтающего об англичанке. Очевидно, хорошо потешался при этом. Но и он не выдерживал, то и дело выходил из выбранной роли. Боус пробовал юлить насчет союза — мол, королева вовсе не имела в виду войну против Польши и Швеции, она со всеми в дружбе, и готова только мирить царя с его противниками. Иван Васильевич тут же поймал его: «Если главные мои враги — друзья королеве, то как я могу быть ее союзником?» Коли хочет мирить, ну ладно, пусть помирит. Но таким образом, чтобы Баторий отдал Ливонию и Полоцк, а шведы — Нарву. Или пусть англичане вместе с русскими наступают на поляков. Вывод царя был: Елизавета «хочет с нами быти в докончании (союзе) словом, а не делом», и Боус приехал «с пустословием».
А тут еще и Писемский доложил о «невесте» вовсе не в тех вежливых тонах, которые он употреблял в Англии. Боусу пришлось признать, что Мэри «слабого здоровья и не хороша лицом». Но союз Лондону так требовался, так хотелось охмурить царя! И Боус принялся оправдываться плохим знанием русских обычаев, умолял не завершать на этом переговоры, продолжить их позже. Сообщил, что у Елизаветы имеются еще родственницы, причем не одна и не две, а аж «до десяти девок». Заверял, что следующее посольство привезет их портреты — выбирайте на любой вкус. Обещал, что Англия вступит даже и в союз против поляков, если ей дадут торговую монополию и освободят от пошлин…
Царь не отказывался. Хотите — давайте продолжим. Присылайте портреты своих девок. Полюбуемся. Готовьте проект союзного договора. Обсудим. Разумеется, дело кончилось ничем. Заключить договор против Речи Посполитой и Швеции королеве ни за что не бы позволили «торговые мужики» из парламента, которые в это время вовсю торговали польским хлебом. И Иван Грозный знал, что не позволят. А поползновения соблазнить царя прелестями англичанок оборвала его смерть.
Подтверждением особой миссии, которую выполнял во всей этой истории врач Якоби, служит его дальнейшее поведение. Он даже не пытался остаться в Москве, хотя иностранным докторам в России очень высоко платили. Как только царя не стало, он вместе с посольством Боуса выехал на родину. Его работа закончилась. Но прошло три года, Борис Годунов снова пошел на сближение с англичанами, вернул им право беспошлинной торговли, отнятое Грозным. И тут же в Москве появился Якоби! Но теперь он имел уже совсем иные рекомендации, величайшего специалиста по женским болезням — и был приставлен к царице Ирине Годуновой, через которую Борис осуществлял влияние на Федора Иоанновича. То есть, врач опять оказался в ключевой точке информации и принятия решений.
Елизавете и ее приближенным не пришлось бежать и искать убежища в других странах. Испанская «Непобедимая армада» еще не начинала подготовку к вторжению, а разведка Уолсингема уже сообщила о планах, портах сосредоточения, маршрутах. Недостаток армии и флота компенсировали пираты. Принялись долбить испанские корабли прямо в портах, продолжили в пути следования, не допустили к гаваням Фландрии, где армада должна была взять на борт десантные войска, а буря довершила разгром.
Ну а о «союзе», который желали навязать Ивану Грозному, мы с вами можем судить по «союзному» договору, заключенному в 1580 г. между Англией и Турцией. Он был именно таким, какой хотелось бы заключить и с Россией. Британцы не взяли на себя никаких конкретных обязательств, но за чисто декларативную «дружбу» получили огромные привилегии.
Они урвали монополию на левантийскую торговлю, устроились в Стамбуле, как дома, окрутили султанский двор, а в итоге откровенно сели туркам «на шею», и выжить их не удалось вплоть до ХХ в.
КТО И КАК УБИЛ ИВАНА ГРОЗНОГО?
Заговоры против первого русского царя возникали не один и не два раза — в 1553, 1563, 1564, 1567, 1569, 1574 гг. Ничего удивительного в этом нет. XVI в. в Европе вообще был веком заговоров, политических убийств, ядов, интриг. А при Иване Грозном Русь вдвое увеличила свою территорию, стала одной из могущественных мировых держав, пыталась пробить путь на запад для равноправного участия в европейской торговле. Соответственно, для врагов России, желающих ее ослабления, требовалось в первую очередь устранить ее монарха. Государь был и главным защитником Православной Церкви, ее опорой. А XVI в. был веком Реформации и Контрреформации. Иван Грозный мешал как еретикамсектантам, так и Риму, который как раз в данное время развернул широкую экспансию католицизма, создал для этого весьма эффективную и разветвленную спецслужбу — орден иезуитов. Наконец, успехи нашей страны достигались утверждением самодержавия, царь укреплял централизованную власть, пресекал своеволие знати, ее хищничества и злоупотребления. А это порождало оппозицию аристократов, желавших иметь такие же «права» и «свободы», как в соседней Польше. Внутренние враги находили общий язык с внешними, зарубежные силы искали связи с российскими изменниками.
Последний заговор против Ивана Васильевича был очень узким. Его организаторы учли ошибки прошлого. Среди слуг, вовлекаемых соучастников, их знакомых, найдется хоть один человек, верный государю — и все, пожалуйте на плаху. На этот раз в окружении Грозного действовали всего двое, но это были люди, самые близкие к нему — Богдан Бельский и Борис Годунов. Они не пытались стать «серыми кардиналами», подобно Адашеву и Сильвестру. Не подыгрывали оппозиции, как Басмановы и Вяземский. Нет, они демонстрировали безусловную преданность царю, тем самым укрепляя его доверие к себе.
Судя по всему, инициаторами заговора были не бояре, а зарубежная агентура. Ее в России хватало, 1 октября 1583 г. данному вопросу было даже посвящено специальное заседание Боярской Думы. На нем отмечалось, что «многие литовские люди» приезжают в Москву и живут «будто для торговли», а на самом деле являются шпионами. Было принято решение не допускать в столицу приезжих из Польши, назначить им торговать в Смоленске. Но к этому времени связи заговорщиков с Западом были уже установлены.
Бельскому и Годунову играть в пользу аристократов было в общемто незачем. Оба являлись выдвиженцами «снизу», обязанными своим положением только царю. Бельский — из мелких детей боярских, возвысился он как племянник Малюты Скуратова, а потом и личными деловыми качествами, стал думным дворянином, оружничим. Годунов был более знатным, из старого московского боярства, но его карьеру обеспечили протекция дяди, приближенного Ивана Грозного, и женитьба на дочери Малюты. Он получил чины кравчего, боярина.
Ключевой фигурой в «дуэте» являлся, без сомнения, Бельский. Он фактически возглавлял внешнеполитической ведомство, вел переговоры с иностранцами, в том числе конфиденциальные, был главным советником царя. Но при всем могуществе он не мог по «худородству» претендовать на боярство, на первые места в Думе, важнейшие военные и административные посты. По сути он, еще молодой человек, после стремительного взлета достиг своего «потолка». Больше ему ничего не светило, только быть «при» государе и удерживать обретенные позиции. А голова, видать, кружилась. Хотелось большего. И при польских порядках это было возможно — титулы, города, замки. Веселая и широкая жизнь вместо того, чтобы отстаивать с царем на долгих церковных службах, отдавать себя делам и изображать, будто ты мечтал только об этом.
Изменники начали действовать в 1579—1580 гг. Вопервых, им удалось добиться, чтобы младший царевич Федор женился на сестре Годунова Ирине. Это еще больше упрочило позиции заговорщиков, Годунов стал членом царской семьи. А вовторых, с помощью клеветы и подброшенных улик был уничтожен личный врач царя немец Елисей Бомелий. Его обвинили в связях с поляками и казнили. Впоследствии либеральные историки так густо полили Бомелия грязью, что он, скорее всего, был честным человеком. А устранили его, чтобы заменить другим лицом. И при дворе появляется новый врач, некто Иоганн Эйлоф.
Личность, мягко говоря, загадочная. Новейшие исследования о нем выявили весьма любопытные факты. В то время дипломированных медиков готовили лишь несколько европейских университетов — Лейден, Йена, Кембридж и Оксфорд. Но, по данным М.В. Унковской, среди выпускников этих учебных заведений Эйлоф не значился. По вероисповеданию он представлялся «анабаптистом», но являлся «скрытым католиком». И в разных местах, где появлялся доктор, зафиксировано его «сотрудничество с иезуитами» (см. монографию Т.А. Опариной «Иноземцы в России XVI — XVII вв.», Российская Академия Наук, Институт Всеобщей истории, М., Прогресстрадиция, 2007).
По национальности Иоганн Эйлоф был, вроде бы, фламандцем. А в русском документе 1650 г., касающемся правнука доктора, указывается, что «прадед его Иван Илфов выехал ис Шпанские земли», то есть, из Испании. Правда, Фландрия тоже принадлежала Испании, но в Нидерландах шла жестокая война. Незадолго до описываемых событий, в 1576 г., испанцы взяли штурмом центр Фландрии, Антверпен, вырезали и разграбили. А в 1579 г. Южные Нидерланды вернулись под власть Испании. Однако эти провинции стали полностью католическими, анабаптиста там ждал бы костер. А Эйлоф прибыл в Россию отнюдь не нищим беженцем. Он сразу же развернул масштабный бизнес, имел собственный корабль, его сын и зять бойко торговали, возили на запад ценные грузы.
В 1582 г. корабль Эйлофа был захвачен датскими пиратами, и пропало товаров на 25 тыс. рублей. Это была фантастическая сумма (для сравнения, английская Московская компания, торговавшая по всей России, платила в казну налог 500 руб.) Но доктор после такой потери вовсе не был разорен! Он остался очень богатым человеком, а его сын — крупным купцом. Если применить к нынешним масштабам, то Эйлоф оказался бы мультимиллионером! И «мультимиллионер» зачемто устраивается царским врачом… Какие капиталы стояли за ним, не выяснено до сих пор. Неизвестно и то, чьи рекомендации он имел. Но протекцию при дворе ему мог обеспечить лишь Бельский. Именно он отвечал за охрану царского здоровья. Сохранившиеся документы показывают, что лекарства для Грозного приготвлялись «по приказу оружничего Богдана Яковлевича Бельского». И принимал их царь только из рук Бельского.
В 1581 г., как раз после приезда в Москву Эйлофа, заговорщики предприняли следующие шаги. Шла война, и к противникам перебежали два брата Бельского. Давид к полякам, Афанасий — к шведам. Установили связи, получили возможность договориться о взаимодействии, обсудить условия. Но хотя историки израсходовали моря чернил, утверждая «болезненную подозрительность» Ивана Грозного, почемуто ничего подобного не наблюдалось. На положении Богдана Бельского измены не сказались. Царь попрежнему видел в нем племянника верного Малюты и переносил на него полное доверие, которое питал к Малюте. А что братья предали, так он за них не ответчик. Впрочем, может быть и так, что государя убедили, будто Бельские засланы специально, для дезинформации врага. В пользу подобной версии говорит тот факт, что советы Давида Бельского Баторию в разных источниках диаметрально расходятся. В одних он призывает короля идти на Псков, сообщает, что там «людей нет и наряд вывезен и сдадут тебе Псков тотчас», в других — рекомендует вместо Пскова, где поляков ожидают, ударить на Смоленск.
Царь, как известно, и сам вел тайные игры. Россия устала от долгой войны, требовалась передышка. А за Баторием стояли силы всей католической Европы, он получал финансовую помощь от папы, императора, западных банкиров, что позволяло вербовать наемников в разных странах. И Иван Васильевич сделал хитрый ход. Направил своего посланца Шевригина в Рим. Обратился к папе Григорию XIII, что мечтает быть с ним в дружбе, поманил надеждой заключить союз против турок — дескать, только война с поляками этому мешает. Вот и пусть папа вмешается, поможет примириться. Попутно царь поинтересовался деяниями Флорентийского собора, принявшего церковную унию. В одном из писем отметил — дескать, на этом соборе папа Евгений IV и византийский император Иоанн VIII «уложили», что «одна вера греческая и латинская», и там присутствовал « из Руси Исидор митрополит».
Ватикан клюнул. Счел, что Иван Грозный готов признать унию. В Россию срочно отправилась миссия высокопоставленного иезуита Антонио Поссевино. О, это было не случайное лицо. Это был как раз один из тех деятелей, кто организовывал массированный «крестовый поход» на нашу страну. В 1578 г. он побывал в Швеции, склонил короля Юхана III к переходу в католичество, а заодно помог ему заключить союз с Польшей. Две державы стали согласовывать операции и наносить совместные удары. В нынешней миссии Поссевино тоже действовал далеко не искренне по отношению к русским. Проезжая через Вильно, «миротворец» провел переговоры с Баторием, благословил его на войну, а уж потом продолжил путь.
В Польше Поссевино никак не мог не повидаться с Давидом Бельским. Он не был бы иезуитом, да и просто дипломатом, если бы упустил возможность поговорить со вчерашним царским придворным. Стало быть, получил и выходы на его брата. А когда миссия прибыла в Старицу, где находился Иван Грозный, один из четверых иезуитов, входивших в состав посольства, объявил себя заболевшим. Царь послал к нему своего врача Эйлофа. И, как сообщал Поссевино, с ним были установлены очень хорошие контакты (см. Иван Грозный и иезуиты. Миссия Антонио Поссевино в Москве, М., 2005).
Ну а Иван Васильевич сделал вид, будто он в восторге от папских посланий, однако от разговора об объединении церквей уклонился. Заявил, что сперва надо прекратить кровопролитие, а уж потом, мол, решим все дела. Отправил делегатов обратно к Баторию. Конечно, Поссевино отнюдь не помог русским. Наоборот, он вовсю подыгрывал полякам, подталкивал царских дипломатов к уступкам. Неприятеля склонила к миру героическая оборона Пскова. Поражения и огромные потери отрезвили панов. Но и дипломатический ход Ивана Грозного сыграл свою роль. Батория перестала поддерживать католическая церковь. Победы кончились, значит, надо было быстрее заключать мир и приводить царя к унии — пока он под влиянием своих успехов не передумал. Сейм отказал королю в субсидиях, финансирование из Рима тоже пресеклось. В результате было подписано ЯмЗапольское перемирие.
Однако пока шли бои под Псковом и переговоры, разыгралась другая драма. Для достижения целей заговора решающее значение имело не только убийство царя. Важен был и вопрос, кто заменит его на престоле? Все ранние заговоры ориентировались на двоюродного брата государя, Владимира Старицкого. Иван Грозный много раз прощал крамольного родственника, но в 1569 г., после покушения на царскую семью, когда была отравлена царица Мария Темрюковна, все же казнил его. Теперь столь удобной кандидатуры не было. И изменники сделали ставку на царевича Федора. Который об этом, конечно, не подозревал. Но он был слабым, болезненным, а по своему душевному складу не годился на роль самостоятельного правителя. То есть, его можно было захватить под влияние.
Однако в этом варианте обязан был погибнуть старший царевич, Иван. Причем его требовалось убить раньше, чем отца. Вопервых, Грозный еще нужен был живым — ведь Рим надеялся через него привести Россию к унии. А вовторых, если бы первым умер царь, престол доставался Ивану Ивановичу. Но он мог сменить свое окружение, выдвинуть какихто друзей, родственников. Нет, последовательность должна была стать только такой — сперва старший сын, и после его смерти Федор уже станет законным наследником.
Так оно и случилось. Версию, будто Иван Грозный убил сына, внедрили либеральные историки XIX в., некритично (и преднамеренно) использовавшие зарубежные клеветнические источники. Ее детальное опровержение приводится в трудах митрополита Иоанна (Снычева) (Самодержавние духа, СПб., Царское дело, 1995), В.Г. Манягина (Правда Грозного Царя, М., Алгоритм, 2006). Данные аргументы я подробно разобрал в своей книге «Царь Грозной Руси, отец казачества», и здесь приведу лишь некоторые из них. О сыноубийстве не сообщает ни одна из русских летописей (в том числе неофициальных, далеко не дружественных к Ивану Грозному). Французский капитан Маржерет, долгое время служивший при русском дворе, писал, что смерть царевича от побоев — ложный слух, «умер он не от этого… в путешествии на богомолье».
А в XX в. были вскрыты гробницы и исследовались останки. Волосы царевича очень хорошо сохранились, но ни химический, ни спектральный анализ следов крови на них не обнаружил. Хотя, когда обмывали покойного, полностью удалить их было нельзя, какието частицы должны были остаться. Зато выявлено, что содержание мышьяка в останках втрое выше максимально допустимого уровня, а ртути — в 30 раз. Царевич был отравлен. Кстати, накануне этого он и его отец вообще находились в разных городах. Царь всю осень провел в Старице, где расположил свою военную ставку, а его сын был в Москве, где оставались правительственные учреждения, приказы. Вероятно, занимался формированием пополнений и другими вопросами. Очевидно, там он и заболел. Потом, согласно сообщению Маржерета, почувствовал себя лучше, поехал на богомолье, но по дороге, в Александровской Слободе, слег окончательно. И лишь тогда, в ноябре, царь примчался из Старицы в Слободу. А «лечили» царевича доктор Эйлоф и Богдан Бельский. Документы, подтверждающие это, уцелели и дошли до нас (см. упомянутую работу Т.А. Опариной).
Но мы знаем и другое: кто был первым автором версии о сыноубийстве. Не кто иной как Поссевино. Тут уж поневоле напрашивается сравнение — кто первым начинает кричать «держи вора»? Заодно иезуит таким способом отомстил Ивану Грозному, который ловко обставил Ватикан. Потому что миссия Поссевино провалилась. Когда он после подписания перемирия приехал в Москву, выразив готовность начать разговор о главном, о соединении церквей, царь удивленно развел руками — дескать, ни о чем подобном он папе не писал. И впрямь не писал, он лишь констатировал факт Флорентийского собора и обратился о «дружбе» и посредничестве. Рим сам купился, увлекшись собственными иллюзиями.
Поссевино всетаки настоял, чтобы был организован диспут о вере. Ему же требовалось отчитаться, что он хотя бы предпринял попытку. Диспут состоялся 21 февраля 1582 г. В нем участвовал и Эйлоф, единственный иностранец с российской стороны. Возможно, его привлекли как переводчика и консультанта по западному богословию. Но накануне, как сообщает Поссевино, врач увиделся с иезуитами и «тайно сообщил нам, чтобы мы не подумали о нем дурно, если изза страха во время диспута скажет чтонибудь против католической религии» (Поссевино А., Исторические сочинения о России XVI в., М., 1983). Как видим, секретные контакты продолжались, и Эйлоф счел нужным извиниться, что вынужден будет изображать себя их противником.
Ясное дело, диспут окончился ничем. А Поссевино, покинув Россию, в августе 1582 г. выступил перед правительством Венецианской республики и заявил, что «московскому государю жить не долго». Откуда такая уверенность? Иезуит не был частным лицом. Он являлся дипломатом, в том числе представлял интересы Венеции (договаривался в Москве о венецианской торговле). Его выступление было официальным отчетом. Откуда он мог знать, что случится через полтора года? Царю исполнилось всего 52, он был здоров и сил у него еще хватало, чему имеется однозначное доказательство — 19 октября 1582 г. царица Мария Нагая родила совершенно здорового сына Дмитрия. Предвидеть гибель Грозного Поссевино мог лишь в одном случае — зная о планах заговорщиков. Вполне вероятно, что он же и утвердил эти планы, находясь в Москве.
Кстати, очень может быть, что смерть царя отсрочил… упомянутый захват датскими пиратами корабля Эйлофа. В плен попали его сын и зять, в июле 1582 г. Иван Грозный направил по этому поводу гневную ноту датскому королю Фредерику II. Указывал в ней на высокий ранг пострадавшего купца: «А отец его, Иван Илф, дохтор при дверех нашего царского величества, предстоит перед нашим лицем…» Лишь после переговоров пленные были возвращены в Россию (или выкуплены). В данный период, конечно, царь был нужен, чтобы спасти родственников.
Иван Васильевич прекрасно себя чувствовал вплоть до первых месяцев 1584 г. Никаких болезней не зафиксировано. В феврале он вел переговоры с английским посольством Боуса, в начале марта беседовал на духовные темы с диаконом Исайей, ученым книжником из КаменецПодольска. Исайя, записал, что встреча происходила «перед царским синклитом», и государь с ним «из уст в уста говорил крепце и сильне», то есть, был здоров. Лишь 10 марта навстречу польскому послу Сапеге был послан гонец с предписанием задержать его в Можайске, поскольку «государь учинился болен».
Существует два развернутых описания смерти Ивана Грозного — и оба недостоверные. Одно составил ярый русофоб пастор Одерборн, никогда не бывавший в России, но выливший на нее столько злости и лжи, что даже тенденциозные авторы к его опусам предпочитают не обращаться. Другое описание — англичанина Горсея. Он писал мемуары в расчете на сенсацию, вовсю фантазировал, изображал себя чуть ли не другом и советником царя, блестяще выполнявшим его тайные поручения. На самом деле Горсей приблизился к московским высшим кругам позже, при Годунове. А в данное время он был всего лишь приказчикомпрактикантом, писал по слухам, и реальные факты перемешал с домыслами и нелепостями.
Например, историю о том, будто Бельский по приказу Грозного собрал волхвов из Лапландии, чтобы предсказали день смерти, Горсей слово в слово передрал из «Жизни двенадцати цезарей» Светония. Благо Светоний давно умер, не мог предъявить обвинение в плагиате. В нашем распоряжении есть документы, с лапландскими шаманами совсем не стыкующиеся. Последнее личное письмо царь послал вовсе не к шаманам, а в свой любимый КириллоБелозерский монастырь, просил «молиться соборне и по кельям», чтобы Господь «ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехов даровал и от настоящия смертныя болезни освободил».
Что это была за болезнь — сейчас установлено. Содержание мышьяка в останках в 2 раза выше максимально допустимого уровня, ртути в 32 раза. Травили по той же методике, как сына. Ртуть накапливается в организме, действует медленно, мышьяк — быстро. Подобная схема позволяла вызвать картину тяжелой болезни, а потом добить другим ядом. И подозрений нет: умер от болезни. Согласуются с диагнозом и известия, что у государя распухло тело и дурно пахло «изза разложения крови» — это признаки отравления ртутью, которая вызывает дисфункцию почек, и прекращаются выделения из организма. А «лечили» царя те же люди, что «лечили» его сына, Бельский и Эйлоф.
Несмотря на маскировку, правда просочилась наружу. Дьяк Тимофеев и некоторые другие летописцы сообщают, что «Борис Годунов и Богдан Бельский… преждевременно прекратили жизнь царя», что «царю дали отраву ближние люди», что его «смерти предаша». В 1621 г., при патриархе Филарете Романове, Иван Грозный был внесен в святцы с чином великомученика (с таким чином он упоминается в сохранившихся святцах Коряжемского монастыря). Следовательно, факт его убийства признала Церковь. О том, что его убили Годунов и Бельский, рассказал и Горсей, хотя он, по собственным догадкам, писал, будто Ивана IV «удушили» (удушить царя было трудно, он никогда не бывал один, при нем постоянно находились слуги — спальники, постельничие). Голландец Исаак Масса, живший в Москве несколько позже, но имевший какието очень хорошие источники информации при дворе, записал, что «один из вельмож, Богдан Бельский, бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд». А француз де Лавиль, находившийся в России в начале XVII в., допустил ошибку только в фамилии, он прямо сообщал об участии в заговоре против царя «придворного медика Жана Нилоса».
17 марта Иван Грозный принял горячую ванну, и ему полегчало (ванны способствуют частичному освобождению организма от вредных веществ через поры кожи). В Можайск послали разрешение Сапеге продолжить путь в Москву. В последний день жизни, 18 марта, царь снова принял ванну. Но он, конечно же, не устраивал для приказчика Горсея персональную экскурсию в свою сокровищницу. И в шахматы не играл. Чем занимался царь в этот день, хорошо известно. Он собрал бояр, дьяков и в их присутствии составлял завещание. Объявил наследником Федора. Помогать ему должен был совет из пяти человек: Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиты Романовича Юрьева, Годунова и Бельского. Царице и царевичу Дмитрию выделялся в удел Углич, опекуном ребенка назначался Бельский.
Завещание было очень важно для заговорщиков. Оно утверждало их собственное положение. Вероятно, ради этого государю и помогли немножко поправить здоровье. А как только завещание было подписано, дали еще «лекарства». Наступило резкое ухудшение. Духовник царя Феодосий Вятка только успел исповедовать и причастить государя и, исполняя его последнюю волю, вместе с митрополитом Дионисием совершил пострижение в схиму. Как писал св. патриарх Иов, «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич… восприят Великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и по сем вскоре остави земное царство, ко Господу отъиде».
Роль доктора Эйлофа в этом преступлении подтверждают его дальнейшие действия. Через четыре месяца после смерти царя, в июле, он встречался в Москве с польским послом Сапегой, передал ему ценные сведения. А в августе он сам оказывается в Польше, и не гденибудь, а в окружении виленского кардинала Е. Радзивилла, представляет ему исчерпывающий доклад о положении в России. Т. Опарина отмечает: «Таким образом, Иоганн Эйлоф продолжил сотрудничество с иезуитами и информировал орден о политических разногласиях в российских верхах». Врач вовсе не бежал из нашей страны, он выехал легально. В России остался его сын Даниэль, он даже «натурализовался», перекрестившись в Православие, стал солидным ярославским купцом и солепромышленником.
А появление в Польше его отца вызвало переписку в очень высоких католических кругах. Папский нунций кардинал Болоньетти, находившийся в Люблине, 24 августа счел нужным послать об этом донесение в Ватикан, причем называл Эйлофа «очень богатым человеком» и сообщал, что он отправился в Ливонию. Но дальнейшие его следы теряются. «Очень богатого» доктора не обнаруживается ни среди известных врачей, ни среди крупных предпринимателей и купцов. Возможно, он и впрямь превратился в «Нилоса» или когото еще…
Какой сценарий действий предполагался после убийства Грозного? Мы можем судить об этом по событиям 1585 г. Баторий начал приготовления к новой войне с Россией, деньги на нее выделил папа — 25 тыс. золотых скуди в месяц. Но одновременно Польша вдруг предложила русским избежать сражений и заключить вечный мир на условиях… объединения двух держав. Если первым умрет Баторий, пусть общим королем будет Федор, а если первым уйдет из жизни Федор — пусть царствует Баторий. Неплохо, правда? Если даже допустить, что Федору после подписания такого договора позволили бы пережить короля, Россия в любом случае погибала. В нее хлынули бы католики, еретики, евреи, банкиры, «свободы»… А соавтором плана являлся все тот же Поссевино, именно он осуществлял в это время связи между Римом и Польшей.
Но зарубежные режиссеры допустили серьезный просчет. Несмотря на то, что заговорщики составляли узкую группу, они не были единомышленниками. Бельскому Годунов требовался позарез — чтобы через его сестру контролировать царя. Однако Годунову Бельский был абсолютно не нужен. Борис не был «идейным» изменником, он был просто беспринципным карьеристом с безграничными амбициями. Его влекла только власть. Союзником Бельского он выступал лишь до определенного момента. Уже в апреле 1584 г. он спровоцировал бунт москвичей и избавился от компаньона, отправил его в ссылку. И иезуиты, поляки, папа, уния Годунову были не нужны. Наоборот, он принялся задабривать и поддерживать Православную Церковь — чтобы, в свою очередь, обрести ее поддержку. Что ж, тогда понадобился Лжедмитрий…