История развития снаряда настолько ярка и поучительна, что некоторые ее страницы заслуживают самостоятельного освещения.

Артиллерийский снаряд в боевом арсенале появился как средство поражения живой силы противника, когда для холодного и других видов оружия она оказывалась недосягаемой и неуязвимой.

В первой половине XIV века русские пушкари еще ме­тали на вражеские войска круглые каменные ядра. Но в XV веке на Руси уже появились первые литые ядра — чугунные и свинцовые. Ядра были сплошные, рассчитанные на поражение противника прямым попаданием. Металлическим ядрам долгие десятилетия не удавалось занять в артиллерии подобающего места. Даже при Петре I русские били по осажденной Нарве и каменными, и чугунными ядрами. Лишь в середине XVIII века каменные ядра были окончательно вытеснены из русской артиллерии.

В конце XVI века польский король Стефан Баторий применил против русских войск полые разрывные ядра. Когда об этом донесли Ивану Грозному, он послал Стефану Баторию резкий протест против употребления в бою «изобретения нового и бесчеловечного»: «Воюешь не мечом, а предательством и с каким лютым зверством»...

Но, как известно, даже самые резкие дипломатические протесты не останавливают агрессоров перед применением новых истребительных средств, и русским людям, чтобы не оказаться слабее противника, не раз приходилось отвечать врагу созданием аналогичных и еще более мощных боевых средств.

Появились новые разрывные ядра и на Руси. Позднее их назвали гранатами и бомбами. Начиненные порохом, они разрывались в лагере врага и поражали его своими осколками.

В XVI веке в русской артиллерии появляется также картечь. Первая картечь представляла собой веревочную или проволочную сетку, вмещавшую пороховой заряд, «дроб» и «усечки», т.е. осколки камня, куски кузнечного шлака, рубленого железа, свинца и т.п. При попадании в лагерь врага картечь разрывалась, «дроб» разбрасывался и поражал неприятеля.

Этот простейший прототип картечи вскоре претерпел многочисленные и многообразные изменения. Веревочную или проволочную сетку сначала заменил холщовый или кожаный мешок. Затем появился деревянный стакан, в который «дроб» укладывался слепленный смолой. В дальнейшем деревянный стакан уступил место жестя­ной или свинцовой коробке, начиненной «дробом» и пороховым зарядом, и, наконец, вместо «дроба» появились специально отлитые пули.

Такую картечь в XVI веке применил пушкарь Семен. Управляя русской артиллерией, он успешно обстреливал осажденных, «много мелких ядер собра и окова их свинцом».

Вскоре на Руси появляется также картечная граната — шар, наполненный порохом и «дробом» или пулями. Глав­ное ее отличие заключалось в том, что разрывалась она не при падении на землю, а в воздухе. До нас дошло подробное наставление об изготовлении картечной гранаты, относящееся к 1621 году и написанное подьячим из Устюжны Железнопольской Онисимом Михайловым.

В его труде «Устав ратных, пушечных и других дел, ка­сающихся до воинской науки», явившимся первенцем русской военно-теоретической литературы, говорится:

«И ты возьми железное ядро тощее, кованое или литое, и у такого тощаго ядра бывает только одна дыра, и ты, взяв такое ядро, да наполняй его добрым порохом, да клади межь того гранитовый железный дроб, и так на всякий фунт пороху положи по горсти дробу, покаместь ядро не наполнится. Да потом наполни то ядро протяжливым огненным нарядом, чтобы не прытко горело»...

С годами русская картечная граната продолжает непрерывно совершенствоваться: устанавливается определенная форма пуль, улучшается состав порохового заряда, улучшается дальнобойность и т.д. И все же, несмотря на успешное и непрерывное развитие отечественной гранаты, на вооружение русской артиллерии была принята не русская граната, а появившаяся лишь в 1803 году картечная граната английского артиллериста — капитана Шрапнеля. Его имя стало в России нарицательным для картечных снарядов.

Почему же в России отдали предпочтение иноземному снаряду?

Ответ на этот вопрос можно найти в документах, относящихся не только к старым, но и к сравнительно недавним временам.

В XVII веке зарубежный мир крайне недоверчиво от­носился к разрывным снарядам, и в те годы, когда рус­ские пушкари уверенно применяли картечные гранаты против войск польского короля Владислава IV, претендо­вавшего на русский престол, один из видных специалистов артиллерийского дела испанец Диего Уффано в своей книге дал этим гранатам такую характеристику:

«Есть снаряд, который до сих пор не был употреблен. Я его помещаю с описанием самого устройства с тем, чтобы, видя опасность обращения с ним, имели возможность избегать его».

А более чем два века спустя, комментируя этот отзыв, начальник Санкт-Петербургского артиллерийского музея генерал Бранденбург, которому, конечно, были известны русские картечные гранаты, все же счел возможным заявить:

«Следовательно, при подобном положении этого вопроса на Западе трудно допустить, чтобы мы успели уже разрешить его у себя в России»...

Таким признанием мнимой русской беспомощности объясняется то, что картечная граната с английским именем «шрапнель» многие десятилетия занимала в русской артиллерии монопольные позиции, хотя в России были свои оригинальные гранаты, так называемые шарохи, предложенные полковником Михаловским. В головной части шарох помещалось круглое ядро, которое после разрыва отбрасывалось в сторону, разрывалось и тем самым увеличивало площадь поражения.

Снарядами, носившими название ядер, бомб, картеч­ных гранат, шарох или шрапнели, артиллерия поражала живую силу противника даже в тех случаях, когда она находилась за укрытием. Еще в 1621 году Онисим Михайлов писал, что гранаты «изгожаются добре во грады, в осады и в осадные люди стреляти».

Но уже в русско-турецкую войну 1877 года земляные укрепления стали столь надежным укрытием для турец­ких войск, что шрапнельные пули не наносили им почти никакого вреда. Артиллерия требовала мощных снарядов не только для поражения живой силы, но и для разруше­ния укрытий и укреплений врага. Таких снарядов в эту войну она не получила.

Не получила артиллерия новых снарядов даже к началу русско-японской войны, когда положение стало особен­но тяжелым: с самого начала кампании японцы умели укрываться за толстыми глинобитными стенами и оста­вались неуязвимыми для шрапнельных пуль, смогли под­готовиться к атакам на позиции русских войск.

Именно с русско-японской войны инженеры-артилле­ристы всех армий мира взялись за изыскание средств ак­тивной борьбы с военными сооружениями противника. Развитие, с одной стороны, артиллерийского снаряда и, с другой, военно-инженерных укреплений приняло с тех пор форму острого и непрерывного соперничества: уси­ление мощи снаряда побуждает фортификаторов к даль­нейшему усилению военных укреплений, а усиление во­енных укреплений, в свою очередь, побуждает артилле­ристов к созданию все более и более мощных снарядов.

Русские инженеры проявили немало творческой ини­циативы в создании снарядов. Достаточно, например, назвать фугасную гранату Владимира Иосифовича Рдултовского, снаряженную мощным взрывным веществом — тротилом. Лучшим показателем ее боевых качеств является то, что, появившись в артиллерии в 1908 году, она под названием «старой фугасной гранаты» дожила до Великой Отечественной войны, и ею успешно пользовались советские артиллеристы.

В истории артиллерии последние годы царского самодержавия отмечены событием, в котором лишний раз отразилось бессилие и предательство тех, кто официально представлял российскую армию, и творческая сила тех, кто составлял ее.

Появление железобетонных полевых укреплений побудило конструкторов всего мира искать орудие, в котором огневая мощь, необходимая для разрушения нового высокопрочного материала — железобетона, сочеталась бы с подвижностью полевой артиллерии.

В поисках такого оружия Главное артиллерийское уп­равление обратилось, конечно, к заграничным фирмам. В Россию для испытаний была привезена новая французская 11-дюймовая пушка Шнейдера. Но после того, как ее испытания дали совершенно неудовлетворительные результаты, проектирование нового орудия поручается русскому артиллеристу генералу Р.А. Дурляхову.

И Дурляхов спроектировал его. Царское правительство одобрило проект генерала и решило вооружить артиллерию новыми орудиями. Включив их в «тяжелую артиллерию особого назначения», заказ на их изготовление оно передало... французскому заводу Шнейдера.

Так идея русского артиллериста-новатора целиком ока­залась в руках иностранной промышленной монополии.

В XVII веке, в годы царствования Петра I, в России появляется первая фабрика пороховых ракет.

В самом общем виде ракета представляла собой трубу, наполненную порохом, закрытую в головной части и от­крытую в хвостовой. При сгорании пороха газы с большой силой вылетали из хвостовой части трубы и одновременно силой отдачи толкали ракету вперед. Эта сила называется реактивной — от латинского слова «реакция», что значит «противодействие».

Примером реактивной силы может служить толчок винтовки в плечо стрелка при выстреле. Повествуя о самых начальных шагах ракетного дела в России, дореволюци­онные писатели не жалели красок для описания исполь­зования ракет в увеселительных целях. Они подробно рассказывали о царских празднествах, во время которых сжигались грандиозные фейерверки, описывали пышную иллюминацию дворцов, парков и площадей, приводили восторженные отзывы иностранных гостей об огненных декорациях и представлениях — вращающихся мельницах, бьющих фонтанах, низвергающихся каскадах, взлетающих змеях и драконах и т.п.

Но, уделяя столь щедрое внимание этим «потешным» затеям, историки лишь, между прочим, замечали, что ра­кеты применялись и в военном деле, главным образом в качестве средств сигнализации.

Повествования эти — неправильные, дезориентирующие, не соответствующие действительности.

Ракеты в России появились и развивались, прежде всего, как боевые средства. Еще в 1621 году Онисим Михайлов, говоря о «делах, касающихся до воинской науки», подчеркивал боевое назначение ракет как средства поджога неприятельских лагерей и осажденных крепостей.

Для Петра I, умевшего сочетать «потехи» с государственными делами, «потешные огни» фейерверков были таким же средством военного воспитания, какими в свое время явились для него и «потешные роты».

«Я довольно знаю, что меня в рассуждении частых моих фейерверков почитают расточительным, — говорил Петр, — но известно мне также, что они стоят мне в сравнении издержек на фейерверки при чужестранном дворе весьма дешево. А хотя бы гораздо дороже, однакож оный почитаю я у себя весьма нужным, ибо через увеселительные огни могу приучать своих подданных к военному пламени и их в оном упражнять, поелику я приметил из опыта, что тем мы менее страшимся военного пламени, чем более привыкнем обходиться с увеселительными огнями».

Одно то, что в артиллерии после канонира и бомбардира следовал чин фейерверкера, говорит не столько об увеселительном, сколько о военном назначении фейерверка: в обязанности фейерверкера входило «умение действовать всеми родами орудий, изготовлять разные горючие и зажигательные составы».

Петр I принимал деятельное участие в развитии ракетного дела. Первая в России фабрика пороховых ракет, созданная в Москве еще в 1680 году, была для юного Петра местом излюбленного времяпрепровождения, где он сам набивал ракеты порохом и сам пускал их. При Петре же эта фабрика превратилась в военное предприятие, управлять которым назначались военные люди.

Мастерство работавших на ней людей достигло такого совершенства, что фабрика стала школой, в которую мно­гие иностранцы приезжали учиться пиротехническому искусству. А сигнальная ракета, созданная в петровские времена, оставалась на вооружении более ста лет.

Впрочем, через сто лет в России обновляются не толь­ко сигнальные ракеты, но и все ракетное дело: усовер­шенствовано производство ракет, созданы новые ракет­ные снаряды и пусковые станки, разработаны тактичес­кие основы ракетной стрельбы и т.д.

Зачинателем всех этих дел явился Александр Дмитриевич Засядко, начавший свою военную жизнь артиллерийским офицером в войсках Суворова и закончивший ее крупнейшим практиком и теоретиком ракетного боевого оружия.

На личные средства, полученные от распродажи дос­тавшегося ему наследства, Засядко создал полковую пиротехническую лабораторию, из которой вышли боевые ракеты, оставившие позади завезенные в Россию ракеты зарубежного производства. При испытаниях ракеты Засядко пролетали 3100 метров, в то время как европейские ракеты пролетали не более 2700 метров.

В 1820 году по проекту А.Д. Засядко создается специальное Ракетное заведение. К этому времени Засядко уже в чине генерал-майора командовал артиллерийским учи­лищем, был управителем порохового завода и начальни­ком арсенала, но работы в области ракетной техники про­должал проводить на личные средства, «не делая из свое­го открытия тайны и не требуя вознаграждения за издержки», как говорится в одной из современных его биографий.

Творчество Засядко особенно проявилось во время русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Нигде и никогда до этого ракетное оружие не применялось так широко, как в эту войну. Под руководством Засядко зажигательными и фугасными ракетами удачно обстреливался лагерь противника под Браиловом. Ракеты применялись при ночном штурме Ахалцыха. Специально организованные роты ракетчиков участвовали в штурме осажденной Варны. Для горных войск Засядко создал облегченные ракетные вьюки. По примеру Засядко на кораблях Черномор­ского флота и Дунайской флотилии также было введено ракетное оружие.

Возвратившись с войны, Засядко создал в Петербурге пиротехническую школу, в которой преподавал до последних дней своей жизни. Умер Засядко в 1838 году.

Таковы факты, устанавливающие вклад русской творческой мысли в утверждение ракетного оружия. Однако, игнорируя эти факты, английские журналисты долго и настойчиво стремились приписать честь изобретения боевых ракет Вильяму Конгреву. Известна даже их попытка закрепить за ракетой название «стрелы конгревовой». Небезынтересно поэтому посвятить несколько строк истории ракет и действительной роли Конгрева.

Ракеты — очень древнее оружие. Задолго до нашей эры они были известны китайцам, применявшим их в сигнальном деле и в боевых действиях. В более поздние века ракеты стали известны также арабам и индусам. В Индии в XVIII веке существовали даже особые части ракетных стрелков, численность которых доходила до одной-двух тысяч человек.

В начале XIX века этим частям и пришлось сыграть большую роль в отражении натиска английских поработителей. Так, например, когда в 1800 году английские войска засели в захваченной ими крепости Серингапат, корпус индусских ракетных стрелков осадил крепость, и полностью уничтожил осажденный английский гарнизон.

Вильям Конгрев участвовал в завоевании Индии в чине полковника и на своем опыте убедился в силе ракетного оружия. По возвращении в Англию он принялся вначале за изучение ракетного дела, а затем и за организацию производства ракет. Его пиротехническая лаборатория при Вудвичском арсенале организуется в 1809 году. Это было первое в Англии ракетное предприятие, которое появилось через 129 лет после создания первой русской ракетной фабрики.

Как видим, нет никаких оснований считать Конгрева создателем ракетного оружия.

Тем не менее рекламная шумиха, поднятая вокруг «секретных изобретений» Конгрева, показалась русскому командованию настолько убедительной, а предложение англичан продать России лондонский ракетный завод — настолько соблазнительным, что в Лондон для переговоров был направлен молодой офицер Константин Иванович Константинов, окончивший к тому времени пиротехническую артиллерийскую школу и считавшийся способнейшим учеником Засядко.

Возвратившись из Лондона, Константинов представил доклад о своей поездке, в котором писал:

«Секреты Конгрева для нас давно уже не секреты, а лондонский завод, на мой взгляд, дряхлейшее предприятие, не представляющее для нас интереса».

Но, может быть, молодой человек был необъективен в своем столь резком суждении? Может быть, ознакомившись с работами именитого англичанина, Константинов, у которого к этому времени имелись уже свои работы, из чувства личного самолюбия поспешил опорочить достижения своего соперника?

Обратимся к другим свидетелям.

Русский офицер Воронцов, присутствовавший на испытаниях ракет Конгрева, докладывал, что они «не суть иное, как дурная артиллерия, полезны для зажигания домов и деревьев, но верность их полета чрезвычайно мала, а главное, тяжелые станки не имеют никакой выгоды в отношении подвижности».

Воронцов назвал установку Конгрева станком, потому что в России станками назывались аппараты для пуска ракет. В действительности же, в отличие от легких русских станков-треног, Конгрев для пуска своих ракет создал настоящую и весьма тяжелую пушку.

Вот, наконец, характеристика ракет Конгрева, данная другим свидетелем испытаний, английским офицером:

«Ракеты летали по всем направлениям, кроме надлежащего, некоторые возвращались даже на нас, к счастью, не делая нам никакого вреда»...

Оказался прав Константинов, доложив о том, что в ракетном деле русским в Англии учиться нечему. На английские ракетные фабрики никто больше не ездил. Зато русская пиротехническая школа и русские пиротехничес­кие фабрики стали местом подлинного паломничества артиллеристов всех стран.

Изучив в России не только достижения ракетной техники, но и царившие в среде высшей знати нравы беспринципного низкопоклонства перед заграницей, иностранные предприниматели пытались использовать свое пребывание в России для вмешательства в русское ракетное дело.

Эти попытки особенно сильно сказались в середине XIX века.

Какие только дельцы не напрашивались «помочь» России развивать ракетную артиллерию! Немецкие и вен­герские, французские и английские, австрийские и аме­риканские — все наперебой предлагали свое содействие, расхваливали свои изобретения, «уступали» свои «секреты».

К какими только ухищрениям ни прибегали иностранцы, чтобы всучить России свои фальшивые «достижения»! Лесть и реклама, подкупы и шантаж, аферы и угрозы — все пускалось в ход. Мало кто знает, как далеко зашла бы эта интервенция зарубежных шулеров и спекулянтов, если бы против них не выступили русские ракетчики и, в первую очередь, Константин Иванович Константинов.

Константинов неустанно разоблачал невежество приезжавших предпринимателей и их лицемерные, корыстолюбивые потуги. Он настойчиво добивался открытых испытаний всех разрекламированных заграничных «шедевров», и неизменно иностранные дельцы вынуждены были убираться из России восвояси вместе со своими ракетами: не было случая, чтобы при испытаниях какая-либо привезенная ракета превзошла своими качествами русскую.

Не добившись успеха в прямом соревновании, зару­бежные коммерсанты становились на путь «психических атак», на путь запугивания. Накануне Крымской кампании в зарубежной печати широко рекламировалась новая английская боевая ракета Вернера. Английские газеты описывали картины фантастических, производимых ра­кетой разрушений, расхваливали бесчисленные преимущества монопольного владения этим «страшным изобре­тением» и прочили русскими неотвратимую гибель при первом же применении ракет Вернера в грядущей войне.

Константинов, разоблачив Вернера как лжеизобрета­теля, предсказал, что «предстоящие военные действия обнаружат, что эти ракеты служили только к поражению воображения мирных читателей журналов и любителей сверхъестественного».

Крымская кампания подтвердила предсказания Константинова. «Монопольное владение» новым оружием оказалось выдумкой, блефом, газетной уткой, о которой не стоило бы и вспоминать, если бы поднятая вокруг ра­кеты шумиха не походила на шумиху, которую в наши дни пытались поднять некоторые истеричные пропаган­дисты войны вокруг различных «монопольных» и «сверхъестественных» боевых средств.

Ракет Вернера так никто и не видел. Между тем действие ракет Константинова весьма ощутимо противник прочувствовал на себе.

Из рапорта начальника артиллерии Отдельного Кавказского корпуса о боях 7 августа 1854 года:

«Приведя в страх неприятеля, у которого этого рода снарядов до сего времени не замечено, ракеты неожиданностью и новизною своего употребления не только произвели сильное нравственное впечатление на его пехоту и артиллерию, но, будучи метко направлены, наносили и действительный вред массам, в особенности во время преследования...»

К.И. Константинова в эти годы уже не было в живых, но остались труды, которыми он обогатил ракетное дело. Константин Иванович упростил производство ракет, усовершенствовал их конструкцию, разработал новые типы ракет — сигнальных, зажигательных и, наконец, фугасных, явившихся предшественниками реактивных снарядов.

К сожалению, теория реактивного движения, которую впервые начал разрабатывать Константинов, осталась неоконченной: смерть помешала ему завершить свой труд.

Прошли долгие годы.

...14 августа 1941 года в приказе по войскам фашистское верховное командование тревожно предупреждало:

«Русские имеют автоматическую многоствольную ог­неметную пушку. Выстрел производится электричеством. Во время выстрела у нее образуется дым. О захвате таких пушек сообщать немедленно».

Через 14 дней фашистские войска вновь, с еще большей тревогой, оповещались о «русском орудии, метающем  ракетообразные снаряды»:

«Войска доносят о применении русскими нового вида оружия, стреляющего снарядами с реактивным приводом. Из одной установки в течение 3—5 секунд может быть произведено большое число выстрелов. О каждом появ­лении этих орудий надлежит донести верховному командованию в тот же день».

В приказах отражался страх фашистов перед новым грозным оружием — реактивной артиллерией.

Как мы видели, появление реактивных боевых снаря­дов связано с уходящей в глубокое прошлое историей применения ракет. В России еще сто пятьдесят лет назад имелись снаряды, представлявшие собой сочетание раке­ты с осколочной гранатой. Но последовавшее усовершен­ствование ствольной артиллерии вытеснило боевые раке­ты из арсенала военной техники.

И все же идея реактивного снаряда не умерла. С года­ми она нашла свое выражение в создании различных ле­тательных аппаратов, а также в создании реактивной ар­тиллерии.

Боевые реактивные машины народ любовно назвал «катюшами».

РОЖДЕНИЕ «КАТЮШИ»

Стоял светлый июньский день 41-го. На полигоне под Москвой шел смотр образцов вооружения Красной Ар­мии. Среди экспериментальных образцов — пять боевых машин БМ-13 — оригинальных пусковых установок с сигнальными и реактивными снарядами. Залп производил ошеломляющее впечатление. Конструкторы и обслу­живающий персонал получили указание держать новое оружие в строгом секрете.

За заслуги в изобретении и конструировании нового вида оружия, поднимавшего боевую мощь Красной Армии, летом 1941 года главному инженеру Реактивного научно-исследовательского института (РНИИ) военинженеру I ранга А.Г. Костикову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Орденом Ленина награждены: военинженер I ранга В.В. Аборенков, инженер-механик И. И. Гвай (руководитель группы конструкторов, занимавшихся созданием пусковых установок), техник-конструктор В. Н. Галковский; орденом Красной Звезды — военинженер II ранга Д.А. Шитов и техник-конструктор А.С. Попов.

А началось все еще с довоенных лет, когда реактивные снаряды РС-82 впервые применили в боях с японцами на реке Халхин-Гол, где они показали высокую эффективность.

Пять истребителей И-16, ведомые летчиком-испытате­лем капитаном Н.И. Звонаревым, выполняя боевое задание по прикрытию наших войск, встретились с японски­ми истребителями. Примерно за километр до цели летчики произвели одновременно ракетный залп. Два вражеских самолета оказались сбитыми, а остальные, не приняв боя, скрылись.

Так отважные летчики — Иван Михаиленко, Семен Пименов, Тимофей Ткаченко, Владимир Федосов вместе с капитаном Звонаревым открыли боевой счет отечественного реактивного оружия. Группа участвовала в четыр­надцати воздушных боях, сбила тринадцать самолетов противника и по окончании боевых действий без потерь возвратилась в столицу.

Результаты использования ракет в воздушных боях на Халхин-Голе продемонстрировали высокие боевые каче­ства нового вида оружия. Ряд авиационных полков с конца 1939 года получил на вооружение реактивные снаряды.

Создание и принятие на вооружение снарядов явилось лишь началом для разработки ракетного оружия и для сухопутных войск.

Главное артиллерийское управление в начале 1937 года, а затем и в 1938 году, поставило Реактивному научно-исследовательскому институту задачу разработать многозарядную пусковую установку для ведения залпового огня 132-мм реактивными снарядами.

В октябре 38-го года Павленко и Попов разрабатывают проект первой 24-зарядной самоходной пусковой установки для стрельбы 132-мм реактивными снарядами. Она монтировалась на шасси грузового автомобиля ЗИС-5 и имела 24 однопланочных направляющих желобкового типа, установленных на раме поперек продольной оси автомашины. Через два месяца пусковую установку изготовили в мастерских РНИИ. Вскоре появилась опытная партия 132-мм ре­активных снарядов, баллистические характеристики которых мало отличались от авиационных PC-132.

Перед Великой Отечественной армия не имела ни ча­стей, ни подразделений реактивной артиллерии. Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления» так пишет об этом:

«К началу войны Главное артиллерийское управление не оценило полностью такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 («катюши»), которое первым же залпом в районе Орши обратило в бегство вражеские части. Комитет Обороны только в июне принял постановление об их серийном производстве».

22 июня 41-го года Воронежский завод имени Коминтерна приступил к производству установок БМ-13, и в ночь на 30 июня вышли уже первые две установки. Своим ходом они отправились в Москву для проведения испытаний на полигоне стрельбой на точность, а переход из Воронежа в Москву являлся их ходовым испытанием.

Командиром первой батареи реактивной артиллерии был назначен капитан И.А. Флеров, ставший гордостью гвардейских минометных частей.

В ночь с 1 на 2 июля батарея двинулась из Москвы по Минскому шоссе. На Бородинском поле воины дали клятву: ни при каких обстоятельствах не отдавать врагу новую боевую технику. Спустя два дня батарея вошла в состав 20-й армии Западного фронта, войска которой занимали оборону по Днепру в районе Орши. 9 июля батарея заня­ла позицию под городом Борисовом, ждала боя. В ночь с 12 на 13 июля их подняли по тревоге: крупная группи­ровка фашистских войск ударом с юга вот-вот захватит Оршу и создаст угрозу прорыва на Смоленск. Флеров получил приказ нанести удар по железнодорожному узлу, где скопилось много немецких эшелонов с войсками, техникой, боеприпасами, горючим; подготовить залпы бата­реи по переправам, которые противник начал возводить через реки Оршицу и Днепр восточнее города. Оценив обстановку, Флеров развернул батарею километрах в пяти-шести от станции Орша за горой. Двигатели машин при­казал не заглушать, чтобы после стрельбы моментально по­кинуть позицию. Стоял ясный солнечный день. В 15 часов 14 июля 1941 года капитан Флеров дал команду открыть огонь. Семь пусковых установок БМ-13 нанесли удар по скоплению живой силы и танков фашистов в районе Орши. За семь-восемь секунд батарея выпустила 112 ре­активных снарядов. Железнодорожный узел был стерт с лица земли. В 16 часов 45 минут был произведен второй залп — по переправе через реку Оршицу.

Залпы батареи произвели ошеломляющее впечатление не только на противника, но и на наших воинов. Врага охватил панический ужас, причем уцелевшие сдавались в плен, даже не помышляя о каком-либо сопротивлении. А наши испытывали чувство огромной гордости, новое оружие вселяло уверенность в том, что победа будет за нами.

Удар 14 июля 112-ю ракетами стал по праву днем боевого крещения не только полевой реактивной артиллерии, но и начала боевого пути прославленных «катюш».

Командующий артиллерией Западного фронта в своем донесении командующему артиллерией армии от 2 авгус­та 1941 года писал: «По заявлениям командного состава стрелковых частей и по наблюдениям артиллеристов, вне­запный огонь батарей М-13 наносил большие потери про­тивнику, обращая его в паническое бегство; при наступ­лении на участках, где применялся огонь полевой реак­тивной артиллерии, наши части обычно не встречали со­противления. Например, по заявлению командующего группой войск Западного фронта в районе Ярцево, на участке его группы наша пехота два раза атаковала не­мецкие части, занимавшие деревню Щуклино, но успеха не имела. Однако как только по расположению немцев был дан залп батареи полевой реактивной артиллерии, пехота заняла деревню Щуклино без сопротивления».

В том же донесении указывалось, что, по показаниям пленных, захваченных 31 июля 41-го, немецкая пехота в панике бежала не только с участков, по которым велся огонь батареями реактивных установок, но и с участков, находившихся в стороне, на расстоянии 1—1,5 километ­ра. Высокая боевая эффективность нового вида оружия сразу же стала очевидной. Огонь реактивных установок в течение восьми-десяти секунд наносил врагу огромный урон в живой силе и технике, оказывал на фашистские войска сильное моральное воздействие.

Новое оружие быстро завоевывало прочный авторитет в войсках. Бойцы и командиры называли ее «Пушка-под­ружка», «Фронтовая сестра», «Катюша».

В августе—сентябре 1941 года на фронт поступило 324 пусковые установки.

Одновременно с развертыванием массового производства вооружения началась интенсивная работа по созда­нию новых и совершенствованию имевшихся образцов реактивных снарядов и пусковых установок. Она прово­дилась в ряде НИИ и конструкторских бюро. Но все же ведущая роль в разработке новых и совершенствовании имевшихся пусковых установок принадлежала Специальному конструкторскому бюро при Московском заводе «Компрессор», а в области реактивных снарядов — РНИИ. Оружие получилось на славу.

Главное отличие систем залпового огня (реактивной артиллерии) от ствольной артиллерии состояло в способности быстро совершать маневр, появляться внезапно на особо опасных направлениях и наносить по противнику массированный огонь: выпускать большое количество снарядов и поражать цели на большой площади.

В 1966 году, к 25-летию первых залпов первой батареи реактивной артиллерии, на берегу Днепра в г. Орше воз­двигли монумент, представляющий батарею капитана Флерова как олицетворение рождения советских Ракетных войск.

Ярослав Боженков
"Молодая Гвардия" №№5-6