Из авторского текста я решил вычистить наиболее эмоциональные места, оставив без изменения повествовательную канву и "сырые" факты. Речь пойдёт о "преступлении и наказании": о том, как молодая Валерия Ильинична разбросала антиправительственные листовки в Дворце Съездов, на тогдашний праздник Конституции 5 декабря, и что за этим последовало. В начале книги Новодворская признаётся:

“Только сейчас, десятилетия спустя, я поняла, что я из одного теста с Павкой Корчагиным, как я от него ни отрекайся. Все-таки КПСС, вопреки своим собственным интересам, удалось воспитать из меня настоящего коммуниста, хоть и с антикоммунистическим уклоном…”

Тут мне совершенно нечего возразить. Валерия Ильинична подтвердила то, что я всегда подозревал. Все эти диссиденты, повинуясь своему Основному Инстинкту -- слепой, ничем не сдерживаемой, разрушающей окружающую жизнь ненависти, превратились в тех, кого проклинали и ненавидели: в коммунистов-большевиков, чекистов 20-х и 30-х годов, отождествились со своими врагами: "ты и я одной крови". А связующая кровь оказалась не их, народной. Это отождествление означает, что конца их борьбе не будет: ведь они борятся с собой. Пока они не разрушат, не уничтожат самих себя, они не успокоятся. Цена этой победы -- миллионы невинных душ. О том, как идея разброса прокламаций в театре пришла ей в голову, Новодворская напишет:

“Идея с театром родилась у меня в тот вечер, когда в Театре оперетты из какой-то ложи или с балкона к нам в партер упала программка. Весь мой угол поднял головы, глаза у некоторых жадно заблестели, а один зритель даже сказал вполголоса: "А если бы это было что-то другое?" Я поняла, что люди чего-то такого ждут…”

Тут явно проступают черты зацикленности на одной идеe: под "чем-то другим" автоматически понимается не бинокль, скажем, что уж куда более логично предположить, а антиправительственное воззвание. Сказано (задумано) – сделано:

“…Решение было принято в октябре 1969 года, день был выбран: 5 декабря, День Конституции. Наибольший эффект обещал Дворец съездов, там огромный зал и в праздничный день дадут что-нибудь идейное (дали оперу "Октябрь"). Оставалось придумать текст. Для одних листовок он был написан в прозе (преступления партии, прелести демократии, задачи Сопротивления, необходимость вооруженной борьбы с коммунизмом, который есть фашизм, приглашение вступать в группы Сопротивления). Подписана эта прелесть была "Московская группа Сопротивления". … Уверенность в победе над советским "общественным и государственным" строем там была выражена. Вторая листовка была в стихах. Спасибо, партия, тебе За все, что сделала и делаешь, За нашу нынешнюю ненависть Спасибо, партия, тебе!.. Спасибо, партия, тебе За тяжесть обретенной истины И за боев грядущих выстрелы Спасибо, партия, тебе!”

Тут важно отметить: человек публично призывает к свержению политического строя и смене руководства, т.е. к народному бунту. И это в то время, когда страна находилась в состоянии войны (то, что это была "холодная война" не важно; целью её являлось то же самое, что и при "горячей войне")…

“…Я … и в аресте, и в пытках, и в казни видела свой долг. Mои любимые экзистенциальные и античные герои умирали в одиночку…”

Это те самые жертвенные чувства, которые вели на Голгофу нечаевскую и народовольческую молодёжь, не сумевшую найти для себя других путей самовыражения. Нетерпение, стоившее нам 13 миллионов жизней тогда и до сих пор не подсчитанного числа в 90-х и сегодня. Инфантильная уверенность, что ты чище и лучше других, умнее всех, что лишь тебе известно как и куда надо идти всему народу, замешанная на желании отличиться, стать легендой и символом -- вот то, что толкало их "на бой кровавый, святый и правый". А вокруг них шла обычная жизнь, страна развивалась, как могла прихорашивалась, люди ходили в театры, а не в политику:

“…В те дни буфет Дворца съездов являл собой зрелище упоительное и недорогое (взбитые сливки, шоколадные конфеты, блины с икрой, семга, балык, мороженое, пирожные). Но я от волнения не могла есть (потом я два года буду вспоминать несъеденные дома пирожные и непосещенный буфет Дворца)…”

Потом, в 80-х и 90-х, с победой желанной Новодворской свободы и демократии, весь народ будет вспоминать несъеденные пирожные, невыпитое вино, сравнительно недорогое мясо, колбасу, сыр... А тогда:

“…Я быстро дошла до соседнего прохода и швырнула свою пачку в 100 листовок в партер. …Весь партер одновременно вздохнул: "Ах!" -- и это было как рокот моря. Я взглянула вниз: все читали мою листовку. Какое блаженство! Я повернулась к бельэтажу, устроила маленький митинг и раздала остальные листовки…”

Заметим, это только читается в 10 секунд. Разбросать листовки, насладиться зрелищем, провести митинг -- тут надо уж как минимум минут пять, а скорее гораздо дольше. Никто молодую Валерию арестовывать не спешит. Наоборот:

“…Старенькая, видавшая виды служительница театра шептала мне: "Уходите скорей!”…”

Уйти? Но ведь юная мстительница жаждет, пусть терновых, но венков славы. Каково же её разочарование, когда вместо венков, получaет она "бубенчики славы", как на шляпе юродивого. Её "подвиг" оценён даже не в хрустящий зелёный доллар, а в копейку!..

“…Mне нужен был процесс, и я наконец дождалась. Штатный гэбист, проводивший с семьей уик-энд, явился в бельэтаж и спросил, не я ли распространяю листовки. Я горячо подтвердила, что именно я. Он вцепился в меня так, как будто я собиралась бежать, вывел из зала в фойе и стал просить у зрителей помочь меня задержать, хотя свободно мог сделать это один. От него все отмахивались, дожевывая свои конфеты и блины. Один юноша даже сказал, услышав от чекиста про листовки: "Спасибо, что сказали. Пойду возьму, если осталось". Наконец нашелся какой-то полковник, взявший меня за другую руку…”

Всё так обыденно... Мир вокруг живёт своей жизнью... Посмотрите, как ведут себя люди. Похожи ли они на сломленных, загнанных, не имеющих голоса, живущих в постоянном страхе дрожaщих тварей, какими их пытаются изобразить нынешние либералы? Похожи ли они на "совков" из демократических сказок? А "гэбист", напоминает ли он вам гестаповца? Так ли он всесилен, как его пытаются нам показать сегодня? Даже ОМОНа под рукой нет -- не создали ещё. Хамов ни в сортирах не замочить, ни мордами в пол уложить...

“…Нашлись еще какие-то гэбешные оперативники (похоже, в такие праздники они обязаны дежурить на таких спектаклях) и пошли в зал просить листовки. Вернули им 40 штук, 5 нашли разорванными. Пошли за остальными, вернулись: "Они не отдают!" Мой триумф был полный: 80 штук зрители сохранили, несмотря ни на что (а тогда это было весьма опасно, могли и обыскать весь зал)…”

Вот оно, знаменитое всесилие КГБ!!!

“Ожидая компетентные органы, я агитировала злых оперативников и равнодушных администраторов…”

Руки не вывернули, рот не заткнули, пулю в лоб не пустили. Позволили вести агитацию... Во истину, КГБ было страшной организацией!

“…Революционного рвения никто не проявлял, кроме одной группы ветеранов войны…, которые рвались в дверь, орали, что им испортили праздник, что они за этот строй воевали, и просили дать им меня, чтобы они могли убить меня собственными руками. Парочка прорвалась и стала засучивать рукава. Я встала с дивана и гордо шагнула навстречу, хамя ветеранам, как только это возможно (рабы, холопы, клевреты, опричники и т.д.). Оперативники развели нас, как на ринге, выталкивая ветеранов с воркованием: "Ну что вы волнуетесь, есть же компетентные органы, они приедут и займутся..." Но органы что-то не ехали до 23 часов … хотя от Лубянки до Дворца съездов было рукой подать…”

Как обидно! Новодворской казалось, что она в секунду станет знаменитым политическим преступником, а никто не обращает на неё внимания. Сами не повесили, не расстреляли, другим разорвать её не дали, на свидание с ней не спешат... Изверги!

“И вот наконец появились трое, прилично, но скромно одетые, и представились администратору.”

То, что одеты они были скромно, не во фраки (“Double O Seven” you are not!), как это, видимо, задело её самолюбие!!! Кто запомнил бы такую деталь? А вот Новодворская пронесла её через всю свою жизнь...

“…ушли в соседний кабинет изучать листовки… На меня они едва взглянули…”

Очередная обида! "Я, отчаянная террористка, перед вами, а вы даже не посмотрели в мою сторону!"

“Полчаса они изучали листовки… Они вышли и очень вежливо предложили мне поехать с ними: "Мы здесь рядом, недалеко". Мне до сих пор кажется, что если бы я испугалась хотя бы в этот момент, они бы меня с собой не взяли…“

Как это не похоже на "кровавую гэбню" из перестроечных рассказов!

“…Мы вышли к серой "Волге". Во Дворце уже никого не было. По дороге единственной претензией было то, что я не дала им спокойно провести праздники дома. …Я, конечно, заявила, что именно этот праздник хотела им испортить, чтобы было неповадно праздновать такие вещи, как дни несуществующей, да еще сталинской, конституции. …И в "Волгу", и в двери Малой Лубянки я вошла сама, без всяких наручников, и не мои спутники старались пресечь мой побег, а я, по-моему, очень бы расстроилась, если бы они от меня убежали.”

Вежливое отношение, арестовывать партизанку-антисоветчицу никто пока не собирается -- это вам не резиновые дубинки американских полицейских!.. Это гораздо хуже.

“…Малая Лубянка внутри похожа на провинциальный особнячок… Потолки низкие, кабинеты уютные, коридорчики узкие, всюду дорожки, и тепло. Полы натерты, а на стенах вместо портретов сановных предков висят фотографии отличников чекистского производства. Мне вежливо предложили сигарету; я, конечно, понесла что-то насчет испанского обычая "не пить, не есть и не курить с врагами". Оперативник обиделся. … "Мы хотим Вам добра, мы хотим Вам помочь, помогите нам и Вы. Помогите Вам помочь". Я сбила эту волну… Где-то час с лишним я читала им лекцию о том, какие они дурные люди, какие злодеяния творят, как губят Россию (мое западничество всегда было романтическим порождением российской почвы и для российской почвы), и какая в стране начнется против них борьба, и как она завершится восстанием и революцией. Этой речью я подписала себе ордер на арест (потом я узнала, что, если бы не мое поведение на Лубянке, дело бы передали в комсомольскую институтскую организацию).”

Важный момент, который стоит отметить особо. Новодворская, по собственному признанию, подписывает себе ордер на арест не распространением антисоветских проклaмаций, не антиправительственным митингом, а призывами к вооружённому свержению существующего строя. Что, в переложении на любые, даже демократические, понятия и уставы, совершенно обоснованно с точки зрения правопорядка. Всё остальное, то, о чём, якобы и подумать было страшно, грозило разбором на комсомольском собрании! Брррр, какой ужас, какая страшная диктатура!

“…Лефортово показалось уютным и патриархальным: всюду ковровые дорожки, никаких звуков, бесшумная вежливая охрана, все какое-то ирреальное и бесплотное. Не охрана, а призраки. Не тюрьма, а замок сказочных гномов. …В отдельном боксе просит раздеться женский тюремный персонал (мужчинам хуже: фельдшер -- обычно женщина; если мужчина, для женщины при ведут фельдшерицу, а для мужчины не станут искать мужчину-врача); просят раздеться вежливо, без грубости; душ вполне приличный, как в пионерском лагере, но я сразу поняла, что это конец, что отсюда не возвращаются, что это погребение заживо.”

Не стоит строго судить бедную женщину. Старческий маразм -- не радость. Ведь как ещё объяснить противоречие: вернулась и сама Новодворская, и 99% других "узников совести". Многие иммигрировали. О некоторых она сама скажет чуть ниже -- "их отпустили". Значит, возвращение возможно, погребение не состoялось...

“O достоинстве своих жертв в 1969 году гэбисты заботились мало: у меня отобрали все с железными застежками: пояс, сапоги. Я осталась босиком, в огромных мужских ботинках без шнурков, крючок сзади у платья тоже срезали. Меня это не оскорбило, если в этом была цель (я ведь ожидала, что будут босиком по снегу водить). А вот когда велели в коридоре руки взять назад, это оскорбило, я отказалась и никогда не подчинялась подобным приказам. Предложила надеть мне наручники, если уж они так меня боятся. Хватило чувства юмора не надевать... Мой вид испугал моих следователей... Они устыдились, сапоги приказали вернуть, и, хотя я ничего у них не просила, заявив, что на войне, как на войне, они тут же позаботились, чтобы мне доставили из дома чулки, резинки, одеяния с пуговицами, разрешенные в тюрьме.”

Да, очередное противоречие. "О достоинстве не заботились", но вдруг "устыдились" и обеспечили всем необходимым. С чего вдруг, Валерия Ильинична? Позвонили к вам домой, посоветовали, что принести. Откуда такая забота у гестаповцов? Вернее "эсесовцев", как вы их часто называете. По тюрьме, в обход правил, разрешили ходить не заводя рук за спину, без наручников. Не вырвали язык, не избили, продолжали относится вежливо, старались помочь.

“Я ожидала, что в Лефортове полно политзаключенных, что кроме политических там вообще никого нет. Кем еще будет заниматься КГБ? Я не знала, что мы, политические, не составляем ежедневное меню охранки, но только лакомство на десерт. А повседневная пища, завтраки, обеды и ужины -- валютчики, крупные взяточники, расхитители. …В камере меня ожидал сюрприз. Я вошла (за мной конвоир тащил мой матрас с постелью), увидела двух женщин и спросила: "У вас, конечно, 70-я статья, товарищи? Листовки, нелегальная литература или рабочие кружки?" Они так рты и раскрыли. Одна была Тамара Иванова из комиссионного магазина на Арбате (сел весь магазин за валютные сделки с иностранцами), другая считалась крупной спекулянткой (Зоя приехала из лагеря к кому-то на следствие). Меня они приняли за валютную проститутку, сбывавшую что-то иностранцам. То же оказалось и всюду в соседних камерах.”

Воистину потрясающая картина! Оказывается КГБ не столько заботили политзеки, сколько воры и маньяки! Оказывается тюрьмы "были забиты" не борцами за свободу, а теми, кто ДОЛЖЕН сидеть в тюрьме. И даже зная это, осознaвая, что в тюрьмах КГБ отбывают срок наиболее опасные рецидивисты, насильники, убийцы, даже зная это, "Демократический Союз", организованный и возглавляемый Новодворской, выступал в своей программе за ВСЕОБЩУЮ реабилитацию. Кто же, после всего сказанного, настоящий ВРАГ НАРОДА?

“…Атмосфера осталась: атмосфера безликой, холодной, неумолимой машины уничтожения. Абсолютная чистота в камерах, чистое белье, горячий душ каждые 10 дней, роскошная библиотека, на которую я набросилась с большим аппетитом, нагло получая образование там, где жизнь кончалась вообще. Белье меняли каждые 10 дней, и оно было лучше, чем в поездах. Унитаз с крышкой, полки, стол, табуретки…”

Вот как оказывается выглядит "машина уничтожения"! Чистым бельём и человеческим отношением недовольна была Новодворская. Она готовила себя на подвиг, мечтала о публичной казни, о славе, о любви... Больше всего, мне кажется, о любви. Обними её в детстве отец, поцелуй её мать -- и, возможно, нам с вами не пришлось бы возиться с этой старушкой, менталитетом напоминающей девочку переходного возраста. Дальше всё тоже самое. В книге звучит обида на то, что девушка готовилась к подвигу, хотела принести себя в жертву, а ей не дали. Оказалось, что Лобное Место действительно только для туристов, что с государством, против которого она так яростно боролась, можно жить, можно договорится. Что оно принимает помощь. Нужно лишь терпение. Именно терпения ей и не хватало. Нужно было ВСЁ, СЕЙЧАС, так, как хотелось ЕЙ, а не как лучше для народа. Так избалованый ребёнок ложится на пол, бьёт ногами, требуя своего, не внимaя словам и увещеваниям. То, что (с натяжкой) возможно в трёхлетнем возрасте, не проходит в 19-летнем. Новодворская явно нуждалась в психиатрической помощи. Поэтому не могу не привести её изложение событий приведших к тому, что она оказалась на лечении в психиатрической больнице.

“B одни ненастный день без церемоний, предупреждений и объяснений привезли в институт Сербского, я даже не столько испугалась, сколько оскорбилась. И это была правильная реакция. Пока я жива, я буду настаивать не только на том, чтобы упразднить КГБ, но и на закрытии Института судебной медицины им. Сербского, почитая второе заведение не менее вредным и исторически преступным, чем первое. …Меня заперли в отдельную камеру, и общение с институтом началось. …Уже через много лет я узнала, что в течение месяца гэбисты не могли найти врачей, желающих подписать вместе с Лунцем диагноз "вялотекущая шизофрения". Мне показалось, что некоторые молодые научные сотрудники искренне считали, что спасают жертвы КГБ от лагерей (ничего не зная о ситуации в спецтюрьмах) и дают им возможность потом учиться и жить в столицах. …Здесь я и познакомилась со знаменитым Лунцем. Даниил Романович был холеным, вальяжным барином с отличной филологической подготовкой. Я успела за одну беседу об экзистенциализме сделать его своим личным врагом, заявив, что он инквизитор, садист и коллаборационист, сотрудничающий с гестапо -- с КГБ. Оля Иоффе знала о перспективах такого поведения столь же мало, как и я. Она на все "наводящие вопросы" отвечала: "Я буду продолжать борьбу" -- и заработала себе диагноз. Ира Каплун знала, наверное, больше нашего. Она уклончиво отвечала: "Подумаю, еще не решила..." -- и была признана вменяемой. Они со Славой из Лефортова ушли домой… Лунц задал мне всего один вопрос, предлагая в последний раз соломинку (может быть, и ему стало жалко, и на палачей находит!): "Не сожалеете ли вы о том, что сделали?" Я, конечно, заявила, что "от содеянного мною не отрекусь!" -- и заклеймила КГБ и институт Сербского презрением и позором, пообещав все тот же Нюрнберг. Лунцу оставалось только махнуть на меня рукой…”

Нам, её читателям, тоже остаётся только махнуть на неё рукой. Это человек, как мы видим, невменяемый, жертва СМИ, которые распаляют её желание быть на виду. Во что бы то ни стало. С другой стороны, забудь мы о ней, боюсь, собрала бы она свои чемоданы, подорвала бы Кремль и улетела бы к Осаме, замуж. We all need a hug! (с) Точка.Ру, Дуэль

Послесловие (из интервью с В.И. Новодворской)

Юрий Чекалин

: Валерия Ильинична, ваша патологическая ненависть к СССР, теперь направленная на Россию, хорошо известна. Вы призываете к дальнейшему развалу страны. Ваш рейтинг, как политического деятеля, исключительно низок. Скажите, почему вы считаете что русскому народу, который вы не уважаете, нужно к вам прислушиваться или вообще слушать?

Валерия Новодворская

: Дорогой мой второгодник (Почему я вдруг стал у неё "второгодником"? -- Ю.Ч.), я не русский народ не уважаю, вас, наверное, очень удивит, но русский народ в России очень немногочислен, вот как раз эти самые 10%, ну еще вместе с евреями, татарами, грузинами, посчитайте сколько среди демократов найдется чисто русских, наверное, 5% и найдется. На самом деле, я воюю с совками, вот с такими совками, которым являетесь вы, их больше, вот где-то 70% совков, вовсе не русских. Ненавидеть Советский Союз естественно, потому что пока не кончится Советский Союз не будет России. А что касается моего рейтинга, то, вы знаете, вот у нас была недавно игра такая пазл, конструктор Лего «Имя России», то у нас там наивысший рейтинг имели абсолютно не те политики, которые украшали жизнь России: Ленин, Сталин, скажите, на каком месте там был Александр II освободитель, который провел великие реформы, освободил крепостных, на каком месте в этом списке был Столыпин, на каком месте был Милюков, то есть, наша первая либеральная партия Кадеты, вот они на каком были месте. Сколько процентов было у Ельцина перед выборами 96-го года. Так что вы не пойте мне насчет того, что низкий рейтинг это несчастье, низкий рейтинг у совков, этим можно гордиться, это знак качества. (Когда мне представилась возможность задать вопросы В.И., я решил обескуражить её их "детскостью" и вынудить чуть "приоткрыться". Дело в том, что мы очень "повзрослели" и начали забывать, что именно такие вопросы -- самые сложные. Итак: "СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!" А. и Б. Стругацкие "Пикник на обочине")

Юрий Чекалин

: С вашей точки зрения, что такое счастье?

Валерия Новодворская

: Это какой-то детский вопрос. Не для интеллектуалов. Счастье -- это для коров. Счастье -- не для мыслящего западника. Мыслящий западник никогда не успокоится, никогда не удовлетворится. Он всегда ползёт вверх для карьеры. Он постоянно кого-то любит. Он за свободу борется. Счастье -- не западное понятие. Помните, как в "Фаусте"?

Народ, умеющий бороться, Всегда заделает прорыв. Вот мысль, которой весь я предан, Итог всего, что ум скопил. Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, Жизнь и свободу заслужил. Так именно, вседневно, ежегодно, Трудясь, борясь, опасностью шутя, Пускай живут муж, старец и дитя. Народ свободный на земле свободной Увидеть я б хотел в такие дни. Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье! О как прекрасно ты, повремени! Воплощены следы моих борений, И не сотрутся никогда они". И это торжество предвосхищая, Я высший миг сейчас переживаю.

И отдаёт душу, между прочем дьяволу. Великий Гёте предостерегает от самоупоения, вообще от такой постановки вопроса, которая Западу не свойственна. (Ну это я вообще-то давно подозревал -- наши западники-либералы вечно неудовлетворённые чем-то, вечно несчастные люди. Для них даже понятия такого не существует. А поскольку они всех нас хотят западниками сделать, то скоро и у нас никакого счастья не останется, даже самого крошечного -- всё выдавят из нас, до капельки. Счастье -- для совков! А мы с вами, мыслящие западники, карьеру делать будем, любить всех подряд или кого попало, потому -- свобода будет от всяких славянских предрассудков. Словосочетание "счастливая семья" будет вызывать только сожаление о наших предках, которым довелось жить в то мрачное время, когда нечто подобное было возможно, а некоторые так даже стремились к этому. Ну а мы, мы будем жить иначе. По западному образцу, как пауки в банке. О, здорово! Вот это жизнь, вот это свобода! Очень хорошо всем будет. Челюстями щёлк-щёлк, ножками мохнатыми друг-друга топ-топ. Хорошо будет, но счастья, даже паучьева, и тогда не будет. И не надейтесь. Мы не совки. Совки не мы. -- Ю.Ч.)

Юрий Чекалин

: Как вы понимаете основные идеи гоголевского «Тараса Бульбы»? (Я собирался задать другой вопрос, но до этого Валерия Ильинична долго распространялась о том, как Бортко исковеркал идеи Гоголя -- Ю.Ч.)

Валерия Новодворская

: "Тарас Бульба" -- это просто историческая зарисовка, это не идеологическое произведение. Были такие мрачные времена, были такие запорожцы. Гоголь описывает их. Чем-то в запорожцах он восхищается, чему-то ужасается, как писатель. Поляков Гоголь рассматривает как более прогрессивное направление, но тоже со своими ужасами. Но произведение это не идеологическое, таким его сделал Бортко.