Будущее принадлежит сильным!
Мы говорим — «Красная Армия всех сильней».
А сильней она может стать лишь в том случае,
если каждый ее боец будет грамотен,
сообразителен, силен...
Собственная сила дает уверенность в действиях,
сообщает чувство самоуважения и бесстрашия.
Этими качествами и должен обладать
каждый боец — без исключения.
Григорий Котовский
Действительный статский советник, выпускник Николаевского кавалерийского училища, владелец 800 десятин плодороднейших земель в Бессарабской губернии Павел Николаевич Крупенский давал бал. После приятного, обильного застолья, закончившегося за полночь, гости — важные господа и дамы — вышли в сад. Лакеи быстро скользили с подносами, разнося кофе, ликеры, прохладительные напитки.
Вдоль аллеи загадочно сияли гирлянды электрических лампочек — шикарная новинка. На специально сооруженной раковине-эстраде цыганский оркестр играл что-то печальное. На востоке уже слабо зазеленело прозрачное и чистое небо. Остро пахли на клумбах цветы.
Крупенский, не спеша отхлебывая лимонад, сидел в кружке мужчин. Все с интересом слушали Пантелеймона Викторовича Синадино, почетного мирового судью. Он с южным темпераментом (по происхождению был греком) рассказывал о загадочной личности по фамилии Котовский, который безнаказанно совершал набеги на помещичьи усадьбы.
— Не мне вам говорить,— с жаром размахивал руками Синадино,— этот самый Котовский терроризирует весь наш край. К нам в суд постоянно поступают донесения и заявления о его нападениях на помещичьи усадьбы. Нет, он никого не убивает. Но он угрожает оружием, отбирает ассигнации, ценные бумаги, драгоценности. И вот что самое темное в этом деле: он раздает целые состояния батракам, а то и вовсе нищим бездельникам!
— Может, он таким образом хочет осуществить всеобщее равенство?—усмехнувшись, спросил пристав Хаджи-Коли.— По Сен-Симону.
— Христолюбивое братство ему основать не удастся, а народ он мутит изрядно,— горячился Синадино.— Просто виновата, на мой взгляд, полиция...
— И трусы помещики, которые боятся дать отпор этому типу,— лениво проговорил Крупенский.— Кстати, что о нем известно?
— О нем известно очень многое,— деловым тоном, как на совещании, стал докладывать пристав.— По нашим сведениям, родился в 1881 году в селе Ганчешты, это верст 35 от Кишинева. Из мещан. В детстве лишился матери, в 12-летнем возрасте — отца, работавшего механиком на заводе. Вероисповедания православного. Из реального училица был отчислен за неудовлетворительное поведение. Но с отличием окончил Кокорозенское сельскохозяйственное училище. Пел в церковном хоре — голос у него был великолепный, пока не свалился с заводской крыши. Получил тяжелые увечья. Больше года пролежал больным. Каким-то чудом поправился, но с той поры во время душевного волнения заикается. Да, еще во время учебы в училище распространял нелегальщину, участвовал в сходках. Натура, как видим, противоречивая.
Вы еще не сказали об одной важной черте этой личности,— густым голосом произнес жандармский полковник, приятель хозяина дома.— Мы как раз сегодня говорили об этом с Григорием Ивановичем, моим соседом по гостиничному номеру.- Полковник кивнул на скромно сидевшего за чашкой кофе человека большого роста и с широченным размахом плеч.— Этот Котовский, как утверждают все, кто имел несчастье с ним сталкиваться, обладает просто фантастической силой...
Неожиданно, едва заметно заикаясь, вступил в разговор Григорий Иванович, который был представлен присутствовавшим как богатый помещик:
— И еще господин Хаджи-Коли напутал с происхождением Котовского. Этот страшный разбойник — внук потомственного дворянина, отчаянного полковника-рубаки, служившего под началом генерал-фельдмаршала Воронцова. Дед был награжден многими орденами Российской империи. Так что не совсем «мещанин».
«Удивительная осведомленность для помещика из глухой провинции»,— подумал полковник. Тот, с едва уловимой иронией, продолжал:
— Павел Николаевич, почему вы назвали трусами несчастных, пострадавших от этого разбойника?
— Лишь только потому, что у них не хватает характера положить под подушку огнестрельное оружие и при необходимости пустить пулю в грабителя!
— В этом вы, конечно, правы. Ну а сами... Крупенский кивнул головой:
— Да, я держу на стуле возле своей кровати заряженный браунинг. Нарочно для Котовского держу! Было бы славно, если бы он сунулся ко мне. Я всадил бы в его лоб пулю! Но,— вздохнул Крупенский,— видимо, я буду лишен этого удовольствия. Ворота моего дома охраняются казаками, а через ограду проникнуть невозможно. Она высока, с острыми наконечниками, да и каждый металлический стержень толщиной более чем в два пальца.
— Помогай вам Бог!— сочувственно вздохнул гость.
...Заря уже разыгралась вовсю. Верхушки деревьев окрасились нежным рдяным цветом, высветившим вдруг всю роскошную прелесть летнего утреннего парка. Гости, поеживаясь от сырой прохлады и потихоньку позевывая, разъезжались по домам.
* * *
Уставший от хлопот бывший кавалерист Крупенский долго и мирно храпел в своей спальне. Пробудился он от жаркого солнечного луча, падавшего на его лицо: плотная штора на окне была почему-то раздвинута. Из растворенных рам несся многоголосый птичий гам.
Из дула браунинга торчала записка. Ошалевший от неожиданности Крупенский прочитал: «Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. Котовский».
«Вот тебе и «помещик-провинциал»!» — смекнул Крупенский и бросился с жалобой к губернатору. Но... ищи ветра в поле! И лишь как воспоминание об этом странном событии, осталось отверстие в ограде: толстенные прутья были выгнуты прямо-таки с нечеловеческой силой.
* * *
Беда приключилась в тот страшный день, когда малолетний шалун Гриша Котовский забрался по пожарной лестнице на высоченную крышу заводского строения, неловко оступился и полетел вниз. Отец Гриши — Иван Николаевич, узнав о беде, бросился к сыну. Тот лежал на черной от мазута и дымной гари земле, раскинув руки, запрокинув голову с полуоткрытыми глазами. Он был без сознания. Вопреки опасениям заводского врача мальчуган остался жив. Но долгие месяцы он не мог внятно говорить и был прикован к постели: руки и ноги почти не слушались его.
Иван Николаевич подолгу оставался с любимым сыном. Он рассказывал о военных подвигах Гришиного деда, о том, как тот выше всего ставил свою честь и людскую справедливость. Потом он начинал читать ему. Популярные в те годы, выходившие громадными тиражами книги с сусальным описанием золотого детства благородных и послушных детишек, Анастасии Вербицкой и Клавдии Лукашевич наводили скуку на юного Котовского. Гораздо больше ему нравились приключения неустрашимых героев книг Майн Рида и Вальтера Скотта.
Но главным делом было все же восстановление здоровья. Врачи, которых привозил Иван Николаевич, только разводили руками. И вдруг его однажды словно осенило. Любивший атлетические забавы отец принес сыну небольшой каучуковый мяч.
— Держи, сынок!— улыбнулся, стараясь казаться бодрым, Иван Николаевич.— Хочешь быстрее выздороветь, каждый день подолгу занимайся с мячиком. Жми двумя руками, подбрасывай вверх, перекидывай из одной руки в другую, бросай в стену и лови. Все веселей время пойдет, да и разовьешься...
Верил ли сам отец в целебную силу этих нехитрых упражнений? Сказать трудно. Но словно добрый гений вселил в сердце любящего отца счастливую мысль.
Гриша, не теряя времени, с раннего утра и до вечерней зари упражнялся с мячом. Тело, отвыкшее от движения, мучительно болело. Но мальчуган не сдавался. Случалось, что мяч далеко закатывался и его некому было подать. Тогда, уже получивший охоту к движению, он сжимал и разжимал кисти, повторяя эти движения по сотне раз. Однажды он попробовал изобразить движение, какое бывает при рубке дров. При этом он напряг мышцы рук, словно действительно хотел расколоть чурбан. Ему понравилось ощущение, которое при этом возникло. Он стал повторять его раз за разом — час, другой.
Потом Гриша стал имитировать другие движения, стараясь как можно сильнее напрячь мышцы: бросок мяча, его ловлю, плавание, поднимание тяжелого камня и прочее. Он довольно быстро научился не только напрягать мышцы, но и расслаблять их.
— Вот какой ты у меня молодец!— радовался Иван Николаевич.— Скоро, брат, мы с тобой и ходить начнем. До пруда дотопаем, искупаемся, рыбку половим. А ты можешь показать мне, как рыбаки невод тащат?
Мальчуган улыбался и начинал изображать рыбака, который тащит тяжелый невод, полный трепещущей рыбы.
— А как удочку закидывают в воду?— не унимался отец. Мальчуган тут же повторял движение, причем до предела напрягал мышцы. Отец восхищался и давал все новые и новые задания.
Гришу стало не узнать. Безысходная тоска, еще недавно светившаяся в его глазах, стала исчезать. Он уже многое мог делать для себя: кушать, мыть лицо и руки над лоханкой, которую подавал отец, держать книгу. Заметно улучшилась речь. Но ноги слушались его пока плохо.
Отец заставлял Гришу, то умоляя его, то приказывая строгим голосом, шевелить ступнями, сгибать в коленях ноги. Потом он раздобыл где-то широкую и длинную резиновую ленту. Количество упражнений сразу возросло: разводил руки в стороны, крепко держа резину (благо кисти достаточно уже окрепли), вверх-вниз. Укрепив ленту в изголовье кровати, заставлял себя подыматься, растягивая петлю. Накинув петлю на стопу, он сотни, тысячи раз сгибал и выпрямлял ногу в колене. Упорство мальчугана оказалось прямо-таки не детское. Вместе с отцом они придумали множество упражнений. И Гриша, не жалея себя, не давая малейшей поблажки, заставлял свое тело двигаться. Ноги становились все более послушными, мышцы наливались силой.
И вот пришел день, когда, дрожа от волнения и страха, вцепившись в отцовскую руку, Гриша сделал первые шаги — это был настоящий праздник! Мальчуган по-настоящему понял, что для сильного духом человека, упорного в достижении цели, не может быть невзятых преград. И этот тяжким трудом и потом опыт, добытый в ранние годы, пригождался ему много раз. Он словно предвосхитил многое из так называемой «системы Анохина», ставшей популярной на исходе первого десятилетия XX века. Впрочем, по сей день эта система имеет своих приверженцев. Мы в своем месте расскажем о ней подробней.
Успех окрылил Гришу. Он с еще большим усердием занялся упражнениями. Настал день, когда он не только полностью восстановил движение в руках и ногах, но и необыкновенно развился физически. На всю свою жизнь, полную бед и тяжелейших испытаний, он сохранил в сердце благодарность и любовь к физкультуре, к гимнастике. Когда в 1909 году он прочитал в популярнейшем дореволюционном журнале «Нива» статью А. К. Анохина о его системе, которая была названа «наилучшей комнатной гимнастикой», то вскорости досконально освоил ее принципы и стал страстным приверженцем и пропагандистом.
Его девизом сделались слова отца, который еще во время страшной болезни внушал ему: «Сынок, не жалей время на гимнастику. Будущее принадлежит сильным!»
* * *
Ганчешты делились на две части — крестьянскую и заводскую. Крестьяне жили на Верхней улице, заводчане — на Нижней. Отношения мальчишек этих улиц как-то не заладились. Если они и сходились межу собой, то чаще всего лишь для кулачной драки.
Оба лагеря соединял (или разделял?) большой пруд, в котором были то ли омуты, то ли еще что-то, но в нем, случалось, и тонули. Когда Грише было всего два годика, в этом страшном пруду утоп его старший брат Николай.
И все же в летнее время в его воде с утра до вечера плескались мальчишки. Гриша был отчаянным смельчаком, выдумщиком проказ и признанным заводилой. Не слыханное в детских играх дело: его слушались те ребята, которые были много старше.
Впрочем, славу свою младший Котовский получил заслуженно: он быстрее всех плавал, глубже всех нырял и дольше умел сидеть на затянутом тиной дне, уцепившись руками за какой-нибудь пень, невесть как попавший в пруд (впрочем, чего там только не было — от бутылок до разных железяк). Можно еще добавить, что когда удавалось уговорить заводского конюха и тот давал ребятам «для разгулки» жеребца, то первым вскакивал на его лоснящуюся, незаседланную спину Гриша. Жеребец, не приученный к кавалеристским подвигам, грозно скалил желтые зубы, вставал на дыбы.
Гриша приникал к его холке, сливался в единое целое с горячившимся жеребцом. Тот вдруг срывался с места и бешеным галопом устремлялся вперед, разгоняя деревенских кур и уток, разбрызгивая лужи, прыгая через ямы. Случалось, что после одного из таких прыжков юный наездник, словно камень из пращи, вылетал с незаседланной спины жеребца и, совершив кульбит, приземлялся на грешную землю. Он потирал ушибленное место и возвращался на берег пруда, где сбрасывал с себя изрядно потертую рубашонку и прыгал с крутого бережка в воду.
Случалось, что заводские ребята приходили купаться, а крестьянские мальчишки, поднимая пыль голыми пятками, дружной и воинственной толпой неслись в атаку на них. Начиналась свалка, в которой, однако, соблюдались все правила уличного бокса: бились исключительно один на один, до «первой крови», со спины не нападали, посторонние предметы во время рукопашной схватки не употребляли.
Так произошло и на этот раз, когда гурьба крестьянской ребятни пронеслась мимо старинного княжеского замка, сложенного из красного кирпича, и, словно горошины, высыпала на берег пруда.
Их соперники, заметив наступающего противника, с воинственными кликами устремились из воды навстречу битве. Баталия началась. Гриша выбирал противника порослее, повзрослее. В отличие от сверстников он не спешил нанести удар, внимательно наблюдал за соперником. Потом ложным замахом вызывал его на атаку, давал ему промахнуться и лишь после этого наносил удар — чаще всего умышленно легкий, устраивая из кулачного поединка игру — увлекательную и несколько рискованную.
Когда противники успели разбиться по парам, когда вовсю развернулась баталия, вдруг раздался над прудом истошный крик:
— А-а-а!.. То-ну! Спа-си-те...
Драка стихла не сразу. Наконец ребята поняли, что стряслась беда: посредине пруда тонул их товарищ Фиша Кройтер. Он еще раз судорожно взмахнул рукой над поверхностью и скрылся под водою.
Гриша стремительно бросился в воду, мощно загребая руками, молотя ногами. Он не думал об опасности. Он знал лишь одно: надо спасать товарища.
...Кройтера он вытащил на берег. Взрослые, которые тоже поспешили на помощь, помогли его откачать.
В те дни в Ганчештах воцарился мир: заводские и крестьянские мальчишки вместе плавали, жгли костры. Григорий, самый начитанный, рассказывал им о приключениях разбойника
Чуркина, о героях Майн Рида. Благородные герои всегда приходили на помощь слабым. Справедливость, на радость мальчишкам, всегда торжествовала.
Увы, в жизни, как выяснялось, было далеко не так.
* * *
Григорий вырос статным и толковым парнем, умевшим ладить с людьми, отлично разбиравшимся в агрономии. Помещик Скоповский, у которого служил Котовский, ценил его качества и прежде всего — честность. Помещик доверял Григорию крупные деньги, давал самые ответственные поручения. Так продолжалось до того рокового случая, который перевернул всю жизнь Котовского.
Однажды помещик поручил Григорию продать в Кишиневе крупную партию свиней. Тот успешно справился с делом. Более того: для больного батрака, у которого не было близких, купил лекарства.
Вернувшись в село, Котовский первым делом направился не к Скоповскому, а к больному. Помещика это взбесило. Он считал батрака лодырем и симулянтом. Вспылив, Скоповский приказал конюхам всыпать батраку «горячих». Котовский вступился за него и слегка помял им бока.
— Ах, ты бунтовать!— заорал Скоповский.— Против законной власти идешь? Ну, я тебе покажу... Ребята, вяжи смутьяна.
С десяток человек навалились на Котовского и связали его по рукам и ногам.
— А теперь отвезите его в степь, положите на снежок и возвращайтесь обратно! Другим бунтовать неповадно будет.
Конюхи понимали, что Котовский почти наверняка замерзнет в степи, погибнет. Но ослушаться не посмели. Сани весело скрипели по набитой дороге. Апельсиновый шар солнца медленно плыл в морозном мареве. От конских лепешек поднимался пар.
Котовский, до крови искусав губы, страдая от боли и оскорбленного самолюбия, тяжело ворочался в санях, посылая проклятия своим душегубам.
— Тпру!— остановил лошадей старший конюх.— Приехали. Его голос слегка дрогнул:
— Ты, Григорий Иванович, не взыщи! Не наша воля, не наш и грех. Барин приказал, с него Господь и спросит. Выгружай, ребята! Осторожней, не стукни головой. Заноси влево. Клади на снежок, все мягче лежать...
— Развяжите!— кричал Котовский.— Очумели, что ли, дураки?
— А ты, Григорий Иванович, не лайся. Полежи, помолись, быстренько и отойдешь. Вот и морозец крепчает, все тебе помощь, не долго маяться. Помирать-то когда-никогда надо. Тебе сейчас, нам чуток погодя. Ну, брат, будь здоров, то есть наоборот — прощевай. На том свете встренимся.— Конюх высморкался на снег и пошел к лошадям. Взмахнув кнутом, зачмокал:
— Ну, вредные, застоялись! Пошли!
Скрип полозьев быстро стихал. Котовский застонал:
— Что же это такое? Неужто и впрямь погибель пришла?
Метель все живее закручивала снежные столбы.
— Но нет!— крикнул на всю степь Котовский.— Не дамся! Эх, какое-нибудь бы дерево сейчас. Вот тогда спасусь, перетру веревки.
И он покатился по стылой земле, застревая в мягких сугробах ложбинок, мучительно взбираясь накатом на взгорки — дерево, дерево!
А где оно, спасительное дерево? Котовский попытался еще раз приподняться, чтобы оглядеться окрест себя, веревки со страшной болью тут же впились в его измученное тело. Господи, может, и впрямь легче успокоиться, затихнуть — смерть на морозе, сказывают, и впрямь сладкая, неслышная.
— Нет, не сдамся!— сказал он уже спокойно и твердо, словно обдумал верное дело.— Когда мальцом лежал избитый-исковерканный, тогда разве легче было? Больной малыш выдержал, а теперь здоровый мужик, разве можно сдаться? Шутки, порода Котовских крепкая. Сто верст буду катиться по степи, но избавление от смерти найду!
И он вновь покатился к темной полоске где-то возле горизонта: то ли мерещится, то ли и впрямь лесок?
...Ему удалось освободиться от веревок. Характер Котовского и впрямь оказался крепче кремня.
На следующий день он добрался до Балты: без документов, без денег. Чтобы не умереть с голода, согласился на самую черную работу — грузить баржи. Наступили времена, хуже которых не бывает. Но в это же время он завел новые знакомства, начал читать марксистскую и социал-демократическую литературу. Начали, казалось, открываться широкие горизонты. И вдруг...
Пан Скоповский узнал, что Котовскому удалось спастись. Это разъярило его. Он подал в суд клеветническое заявление: дескать, бывший работник растратил его, помещиковы, деньги —77 рублей. Нашлись лжесвидетели. Григория Ивановича посадили в камеру арестного дома.
Вонючая тюремная обстановка произвела на Котовского жуткое впечатление. Он вновь себя почувствовал словно связанным, когда лежал на жалком клочке соломы в санях. Началась нервная горячка. Состояние здоровья было критическим. Даже видавший виды тюремный врач обратился с ходатайством к следователю: «Освободить Котовского, оставив его под надзором полиции».
— Поблажки смутьянам не даем!—отрезал следователь. Сознание того, что мучают его безвинно, наполняло сердце Григория Ивановича негодованием к этим типам в погонах и регалиях, облеченных властью казнить или миловать.
— Вы еще меня узнаете!— приговаривал сквозь зубы Котовский.— За понюшку табаку меня не возьмете!
И он, как в детстве, вновь и вновь проделывал упражнения, укреплял дух и тело: «Будущее принадлежит сильным!»
* * *
31 августа 1906 года во все концы необъятной Российской империи полетели секретные телеграммы: из кишиневской тюрьмы бежал особо опасный преступник Г. И. Котовский. Приметы... Следует принять необходимые меры к опознанию и задержанию.
Побег этот весьма любопытен. Но заметим, что до него Котовский успел освободиться и короткое время прослужить в 19-м пехотном Костромском полку. Но он не мог служить в армии, которая подавляла крестьянские волнения, участвовала в порках и истязаниях его собратьев. Он самовольно покинул полк и вернулся в Бессарабию. В это время здесь проходили митинги, стачки, демонстрации, забастовки. Котовский решил посвятить свою жизнь делу освобождения рабочих и крестьян от самодержавной власти.
Он сколотил боевую группу. У военных конвоев и полицейских, занимавшихся репрессивной деятельностью, он отбивает арестованных за аграрные беспорядки крестьян, отбирает оружие. Проводит ряд экспроприации, которые, по замыслу Григория Ивановича, должны служить делу революции. Политический характер деятельности отряда были вынуждены признать чиновники департамента полиции и окружного суда.
18 февраля 1906 года Котовский появился на одной из своих конспиративных квартир в доме номер 9 по Куприяновской улице. Об этом узнал провокатор, член партии эсеров Зильберг. Котовский был схвачен, а Зильберг в полицейском участке оставил расписку: «Получил одну тысячу рублей».
Едва оказавшись в тюремной камере, Котовский начал готовить неслыханный до того побег. Со свойственным ему размахом Григорий Иванович решил арестовать всю тюремную и воинскую охрану, захватить тюрьму, а затем хитростью завлечь туда помощника прокурора, полицмейстера, приставов и жандармов, задержать и в наказание за их вредную деятельность посадить... в карцер.
Это еще не все. Затем следовало вызвать конвойную команду якобы для повального обыска, разоружить ее и, имея в своем распоряжении воинскую форму, инсценировать отправку большого этапа заключенных в Одессу.
После этого надо было захватить целый железнодорожный состав и следовать по своему усмотрению. Вот это подвиг!
Учитывая традиционную российскую бестолковость чиновничьего аппарата, план этот, как ни удивительно, мог осуществиться. Но когда вся внутренняя охрана была арестована, несколько уголовников подняли ненужный шум и привлекли внимание наружной охраны.
К восставшим были применены самые суровые меры, а их руководитель Котовский оказался в специальной «железной камере», находившейся под особой охраной на высокой башне.
Мужество и удивительная сила Григория Ивановича помогли ему совершить отсюда побег, причем он был обставлен романтической обстановкой средневековых романов. Жена крупного чиновника оказалась весьма расположенной к Котовскому. В силу высокого положения ее мужа ей было разрешено личное свидание с заключенным. Она поднялась в «железную камеру» и тайком от конвоира передала Котовскому браунинг, пилку и — конечно же!— шелковую веревку. Все, как в приключенческих романах!
Но это было лишь малой частью дела. Нечеловеческих усилий понадобилось, чтобы на большой высоте от пола, оставаясь незамеченным охраной, перепилить две толстенные средние решетки и выгнуть их наружу кверху. Позже, когда шло следствие по делу о побеге, чиновники отказались верить, что все это мог совершить один человек без всяких механизмов, голыми руками! Но правда была именно такой.
Котовский ни дня не пропускал без того, чтобы час-другой посвятить имитационной гимнастике, о которой мы уже упоминали. И все это оказалось под силу человеку, который в детстве был приговорен докторами к пожизненному постельному режиму. Велика сила духа, но и велико могущество, заложенное в физических упражнениях! Об этом следует помнить.
Впереди Котовского ждали тюрьмы, кандалы, приговор к смертной казни через повешение, замена приговора вечной каторгой, этапы, побеги и снова борьба за свободу, за жизнь...
Позже, вспоминая «образцовую каторжную тюрьму», Г. И. Котовский писал: «Одиночный режим в течение двух с половиной лет с прогулкой 15 минут в сутки и полной изоляцией от живого мира. На моих глазах люди от этого режима гибли десятками, и только воля и решение во что бы то ни стало быть на свободе, жажда борьбы, ежедневная тренировка в виде гимнастики спасли меня от гибели».
Да, он постоянно находил возможность поддерживать себя в должной физической форме, что помогало сохранять бодрость духа и мужество. Тренировался Котовский в тюремной камере, в сыром карцере, на привале во время мучительных этапов. Именно это — сила и мужество не раз выручали его.
Вспомним, к примеру, то, что произошло в каторжной тюрьме в 1908 году. Его, поставившего целью жизни борьбу за справедливые отношения промеж людей, возмутил произвол уголовных «Иванов». Главари бандитской верхушки безнаказанно, при полном попустительстве тюремной администрации, обкрадывали тюремную кухню, обирали новичков и беззащитных, проигрывали в карты их имущество, подвергали всяческим издевательствам.
Котовский взялся за наведение порядка. Он встретился с сидевшим за убийство неким Загари, который верховодил всеми блатными. Это был громадный детина, который развлекался тем, что скручивал в рулончик алюминиевые тарелки. Це только заключенные, но и тюремный персонал дрожал перед ним от страха: неугодных ему находили под нарами. Они были задушены тонкими шелковыми шнурками.
— Если твоя шпана хоть раз появится на кухне, то я отвинчу твою медную башку,— медленно, лениво улыбаясь, проговорил Котовский, но его белки налились кровью.— И вообще, пока я здесь, чтобы не пискнули.
Загари невольно отшатнулся от кулака, который Котовский поднес к его носу. В тот же вечер, зло ухмыляясь, Загари говорил своим подручным:
— Братва, неужто допустим, чтобы заслуженными «мокрушниками» руководили всякие «политики»? Будем терпеть или...
— Чего тут вякать?— произнес кто-то с верхних нар.— Закатаем «перо» под ребро, да и концы в воду! Впервой, что ли...
— Решено! И его дружков тоже «замочим».
Кровавая расправа в тюрьме — дело действительно было нехитрым. На следующий день трое «исполнителей» поджидали Котовского в уборной (в рядовых случаях хватало и одного). Котовский проведал о замысле, но по обычаю отказался от помощи друзей. Вот как описал эту сцену один из первых биографов комдива: «Устроили ему засаду в уборной. Один сидел против дверей, двое притаились с двух сторон при входе. Григорий Иванович открыл дверь, шагнул в коридор и, уловив взгляд сидящего, быстро вошел в уборную, но, прежде чем набросились на него сзади, порывисто обернулся и направил свой маленький верный браунинг в растерявшихся от неожиданности заговорщиков.
— Ну, чего струсили? Подходи, трое на одного!
— Что ты, что ты, Григорий Иванович! Да мы не тебя, мы
ничего... — забыв, что у них в руках сверкали ножи, залепетали заговорщики.
— Заничевокали, гады. Вон, сию же минуту!
И, повинуясь властному приказу, трое двинулись с легкой дрожью к выходу» (Семен Сибиряков. Г. И. Котовский).
Думается, пришла пора сказать правду о Котовском. Его облик все-таки несколько отличается от того иконописного «большевика-ленинца», который десятилетиями создавали советские биографы. Сам Григорий Иванович называл себя до самой смерти «анархистом-кавалеристом». Он боролся за социальную справедливость, но его отряды мало чем отличались от разбойничьих. Прав был Роман Гуль, писавший о Котовском: «Если б Достоевский встретил такого каторжника в «Мертвом доме», вероятно, подолгу бы беседовал с ним. Котовский был странным и интересным человеком. Из острых, черных глаз не уходила и грусть. Может быть, осталась от сиротского детства и фантастических книг. Он мог прикрыть последним тряпьем мерзнущего товарища. А мог всадить в горло нож солдату, преграждающему путь Котовскому к свободе, к побегу. Говорят, Котовский плакал, глядя на нищих, оборванных детей. Но если охватывала этого черного силача злоба, от его взгляда самые крепкие убийцы-уголовники уходили, словно собаки, поджав хвосты. Необычная сила жила в Котовском». Характеристика точная!
Истинной правдой было и то, что Котовский никогда не курил, вместо водки употреблял молоко. Зато ел на славу: любимым блюдом была яичница в 25 яиц! И были у него две извинительные слабости: к красивым женщинам и породистым скакунам.
* * *
Февральская революция застала Григория Ивановича в одесской тюрьме. Уже 3 марта 1917 года начальник тюрьмы собрал всех «политиков» и хриплым, пропитым голосом прокричал:
— Телеграмма министра юстиции Временного правительства господина Керенского. Приказано всех вас освободить без промедления. Можете с вещами идти на вахту...
Лишь 5 мая Одесский военно-окружной суд принял решение: «Подсудимого Григория Котовского... если он по состоянию здоровья окажется годным к военной службе, условно освободить от наказания и передать его в ведение военных властей».
Он прибыл на румынский фронт, в 6-ю армию. Уже в первые дни армейской жизни он стал свидетелем бесчеловечного поступка командира саперной роты, зверски избившего пожилого солдата. Военная дисциплина не позволила, к его вящему огорчению, навести справедливость самолично. По этой причине Котовский действует административным путем: пишет письмо протеста и собирает под ним подписи самых мужественных и честных солдат. Ему и здесь удалось восстановить справедливость: жестокий офицер был предан военно-полевому суду и разжалован.
В Тирасполе Котовский организовал кавалерийский партизанский отряд, в Одессе работает в большевистском подполье. И везде, лишь выпадает свободная минута, он занимается с солдатами физическими упражнениями, знакомит их с «системой Анохина». В рукопашном бою он всегда первый и один обращает в бегство десятки врагов.
В январе 1920 года он был назначен командиром кавалерийской бригады 45-й Советской стрелковой дивизии, в октябре 1922 года Котовский стал командиром 2-го кавалерийского корпуса имени Советской Украины.
Котовский, всю жизнь отдавший за счастье крестьянское, был подвергнут тяжкому испытанию. Троцкий послал усмирять его мужицкое восстание в Тамбовской губернии. И вот ему противостоял умный и осторожный предводитель крестьянской вольницы кузнец Матюхин. Чтобы захватить его, Котовский пошел на отчаянный шаг. Под видом атамана, борца против «камунии», кавбриг в «гордом одиночестве» влез в самое гнездо повстанцев. Историк сообщает, что встреча двух «атаманов» открылась пиром. «Враги матерятся, льют, пьют самогон, бабы несут жирные щи, баранину, жареных кур, загромоздили стол. Поют повстанцы, грозят перебить всех «горбоносых комиссаров» на свете, дойти до Москвы и самому Троцкому кишки выпустить».
Этот кремлевский вояка и самому Котовскому был ненавистен, но долг он выполнил, отряд Матюхина разбил. Сам кавбриг был тяжело ранен в этом бою — в грудь и в руку. Другому бы — конец, но Котовский выдюжил, вновь встал в строй.
Бойцы вспоминали, как еще до подъема Григорий Иванович зимой и летом выходил на свежий воздух с обнаженным торсом. Он проделывал «атлетическую гимнастику», затем плавал или обливался холодной водой.
С необыкновенным вниманием командир корпуса относился к физической подготовке бойцов. Он выбрал из каждого полка по нескольку младших командиров — наиболее авторитетных и толковых. Их он усердно обучал гимнастике и атлетическим упражнениям.
Сейчас это может показаться удивительным, но в то время, когда советская система физического воспитания делала еще робкие шаги, Котовский действовал с размахом, опережая свое время в физкультурной подготовке бойцов. Скажем, что каждый полк имел прилично оборудованный необходимым инвентарем гимнастический зал, спортивные городки с шестами для лазания, канатами для перетягивания, сложными полосами препятствия, турниками.
Котовский каждодневно появлялся во время утренней гимнастики, давал советы, журил нерадивых, помогал освоить упражнения. Нередко демонстрировал и свою силу: удерживал канат, который тянули несколько бойцов, или жонглировал пудовой гирей.
Занятия по физподготовке заканчивались, и комкор кричал громовым голосом:
— Теперь— водяное крещение! Кто воды боится? Нет таких? Тогда обливайтесь прохладной, доживете до ста лет! А что ты ежишься? Не сахарный, не разойдешься. Лей-ка на него, хлещись от души! Вернешься домой, девки крепче любить будут!— Общий хохот заглушал слова комкора.
— Теперь проверим вашу ловкость! — бодро произносил Котовский.— В шеренгу по одному — становись! От середины — разомкнись!
Бойцы быстро и четко выполняли команды. Чуть улыбнувшись, комкор не без коварства в тоне произносил :
— Сейчас проверю вашу ловкость. Упражнение самое пустяковое: левая рука над головой, сжата в кулак; правая — вдоль туловища, кисть разжата. По моей команде будете менять положение рук. Показываю!
Котовский непринужденно и даже как-то изящно менял положения: вверху непременно кисть сжималась, нижняя была подчеркнуто разжата.
— Легко, правда? Теперь попробуем вместе. На счет «раз» — левая рука вверх, правая — вниз. На счет «два» — поменять положение рук. Приготовились, начинай: раз—два— три—четыре! Раз—два...
Дружный хохот прокатился по шеренге: бойцы путались, не помог и четкий показ комкора.
— Упражнение действительно не очень трудное, но и его надо освоить... Давайте попробуем медленно.
— За Григорием Ивановичем — мы в огонь и в воду!— говорили бойцы. Оно и было так.
При этом Котовский требовал неукоснительно соблюдать военную дисциплину. Бойцы охотно исполняли все требования военного устава, потому что их комкор сам подавал тому пример.
Добрые традиции физической подготовки Советской Армии, свято сохраняющиеся до наших дней, закладывались Г. И. Котовским. Именно ему принадлежат слова: «...Перед партией, профсоюзами, перед всей нашей советской общественностью стоит задача развития спорта не только среди молодежи, но и среди взрослых. Спорт дает не только мускульную силу, но, главное, дает энергию, помогает осуществить ту огромную физическую и умственную работу, которая стоит перед нами».