Содержание материала

Глава 11
СТАЛИН И ПИСАТЕЛИ

И. Г. Эренбург: «Мне трудно представить работу писателя без срывов»

Поэт, писатель, публицист. В горбачевскую эпоху многие задавались вопросом: почему Сталин не тронул его?

«28 ноября 1935 года

Уважаемый Иосиф Виссарионович,

т. Бухарин передал мне, что Вы отнеслись отрицательно к тому, что я написал о Виноградовой. Писатель никогда не знает, удалось ли ему выразить то, что он хотел. Напечатанные в газете эти строчки о Виноградовой носят не тот характер, который я хотел им придать. Не надо было мне этого печатать в газете, не надо было и ставить имени действительно существующего человека (Виноградовой). Для меня это был клочок романа, не написанного мной, и в виде странички романа, переработанные и, конечно, измененные, эти строки звучали бы совершенно иначе. Мне хочется объяснить Вам, почему я написал этот рассказ. Меня глубоко взволновала беседа с Виноградовой, тот человеческий рост, то напряжение в работе, выдумка, инициатива и вместе с тем скромность, вся та человечность, которые неизменно меня потрясают, когда я встречаюсь с людьми нашей страны. Так же, как о Виноградовой, я мог бы написать о многих комсомольцах и комсомолках, с которыми я встречался за последнее время. Но все это подлежит обработке, должно стать страницами книги, а не быть напечатанными на газетных столбцах.

Мне трудно себе представить работу писателя без срывов. Я не понимаю литературы равнодушной. Я часто думаю: какая в нашей стране напряженная, страстная, горячая жизнь, а вот искусство зачастую у нас спокойное и холодное. Мне кажется, что художественное произведение рождается от тесного контакта внешнего мира с внутренней темой художника. Вне этого мыслимы только опись, инвентарь существующего мира, но не те книги, которые могут жечь сердца читателей. Я больше всего боюсь в моей работе холода, внутренней незаинтересованности. Вы дали

прекрасное определение всего развития нашего искусства двумя словами: «социалистический реализм». Я понимаю это, как необходимость брать «сегодня» в его развитии, в том, что имеется в нем от «завтра», в перспективе необыкновенного роста людей социалистического общества. Поэтому мне больно видеть, как словами «социалистический реализм» иногда покрывается натурализм, то есть восприятье действительности в ее неподвижности. Отсюда и происходят тот холод, то отсутствие «сообщничества» между художником и его персонажами, о которых я только что говорил.

Простите, что я отнимаю у Вас время этими мыслями, уходящими далеко от злополучной статьи. Если бы я их не высказал, осталось бы неясным мое писательское устремление: ведь в ошибках, как и в достижениях, сказывается то, что мы, писатели, хотим дать. Отсутствие меры или срывы у меня происходят от того же: от потрясенности молодостью нашей страны, которую я переживаю, как мою личную молодость. То, что я живу большую часть времени в Париже, может быть, и уничтожает множество ценных деталей в моих наблюдениях, но это придает им остроту восприятья. Я всякий раз изумляюсь, встречаясь с нашими людьми, и это изумление — страсть моих последних книг. Мне приходится в Париже много работать над другим: над организацией писателей, над газетными очерками о Западе, но все же моей основной работой теперь, моим существом, тем, чем я живу, являются именно это волнение, это изумление, которые владеют мною как писателем.

Я вижу читателей. Они жадно и доверчиво берут наши книги. Я вижу жизнь, в которой больше нет места ни скуке, ни рутине, ни равнодушью. Если при этом литература и искусство не только не опережают жизнь, но часто плетутся за ней, в этом наша вина: писателей и художников. Я никак не хочу защищать двухсот строчек о Виноградовой, и если бы речь шла только об этом, я не стал бы Вас беспокоить. Но я считаю, что, разрешив т. Бухарину передать мне Ваш отзыв об этом рассказе (или статье), Вы показали внимание к моей писательской работе, и я счел необходимым Вам прямо рассказать о том, как я ошибаюсь и чего именно хочу достичь.

Мне особенно обидно, что неудача с этой статьей совпала во времени с несколькими моими выступлениями на творческих дискуссиях, посвященных проблемам нашей литературы и искусства. Я высказал на них те же мысли, что и в письме к Вам: о недопустимости равнодушья, о необходимости творческой выдумки и о том, что социалистический реализм зачастую у нас подменяется бескрылым натурализмом.  Естественно, что такие вы-

оказывания не могли встретить единодушного одобрения среди всех моих товарищей, работающих в области искусства. Теперь эти высказывания начинают связывать с неудачей статьи и это переходит в политическое недоверье. Я думал, что вне творческих дискуссий нет в искусстве движения. Возможно, что я ошибался и что лучше было бы мне не отрываться для этого от работы над романом. То же самое я могу сказать о критике отдельных выступлений нашей делегации на парижском писательском конгрессе, о критике, которую я позволил себе в беседах с тесным кругом более или менее ответственных товарищей. Разумеется, я никогда не допустил бы подобной критики на собрании или в печати. Я яростно защищал всю линию нашей делегации на Западе — на собраниях и в печати. Если я позволил себе в отмеченных беседах критику (вернее, самокритику — я ведь входил в состав нашей делегации), то только потому, что вижу ежедневно все трудности нашей работы на Западе. Многое пришлось выправлять уже в дни конгресса, и здесь я действовал в контакте и часто по прямым советам т. Потемкина. Мне дорог престиж нашего государства среди интеллигенции Запада, и я хочу одного: поднять его еще выше и при следующем выступлении на международной арене избежать многих ошибок, может быть, и не столь больших, но досадных. Опять-таки скажу, что, может быть, и здесь я ошибаюсь, что, может быть, я вовсе непригоден для этой работы. Если я работал над созывом конгресса, если теперь я продолжаю работать над организацией писателей, то только потому, что в свое время мне предложил делать это Цека партии.

Мне говорят, что на собрании Отдела печати Цека меня назвали «пошлым мещанином». Мне кажется, что этого я не заслужил. Еще раз говорю: у каждого писателя бывают срывы, даже у писателя куда более талантливого, нежели я. Но подобные определения получают тотчас же огласку в литературной среде и создают атмосферу, в которой писателю трудно работать. Я слышу также, как итог этих разговоров: «Гастролер из Франции». Я прожил в Париже двадцать один год, но если я теперь живу в нем, то вовсе не по причинам личного характера. Мне думается, что это обстоятельство мне помогает в моей литературной работе. Я связан с движением на Западе, мне приходится часто писать на западные темы, я часто также пишу о Союзе для близких и в-органах в Европе и в Америке, сопоставляя то, что там, и то, что у нас. С другой стороны — об этом я писал выше — ощущение двух миров и острота восприятья советской действительности помогают мне при работе над нашим материалом. Наконец, я стараюсь теперь сделать все от меня зависящее, чтобы оживить работу, скажу откровенно, вялой организации, которая

осталась нам от далеко не вялого конгресса. Все это, может быть, я делаю неумело, но ни эта моя работа, ни мои газетные очерки о Западе, ни мои два последних романа о советской молодежи, на мой взгляд, не подходят под определение «гастролера из Франции».

Я не связывал и не связываю вопроса о моем пребывании в Париже с какими-либо личными пожеланиями. Если Вы считаете, что я могу быть полезней для нашей страны, находясь в Союзе, я с величайшей охотой и в самый кратчайший срок перееду сюда. Я Вам буду обязан, если в той или иной форме Вы укажете мне, должен ли я вернуться немедленно из Парижа в Москву или же работать там.

Простите сбивчивую форму этого письма: я очень взволнован и огорчен.

Искренно преданный Вам

Илья Эренбург

Москва

Гостиница „Метрополь"

 

В правом верхнем углу первого листа имеется помета красным карандашом: «От Эренбурга». В левом углу резолюция рукой Сталина: «7т. Молотову, Жданову, Ворошилову, Андрееву, Ежову».

АПРФ. Ф. 3. On. 34. Д. 288. Л. 913. Подлинник. Машинопись. Набранные курсивом слова

и подпись — автограф.

Бухарин Н. И. (1888—1938) — ответственный редактор газеты «Известия», давний друг И. Эренбурга по гимназии.

Виноградова Е. В. (1914—1962) — ткачиха-ударница из г. Иванова, героиня очерка И. Эренбурга «Письмо», опубликованного в газете «Известия» 21 ноября 1935 года.

«Социалистический реализм» — термин появился в «Литературной газете» 23 мая 1932 года. Широкое распространение получил после одобрения 1-м съездом советских писателей (1934) как творческий метод в литературе и искусстве.

 

Как представлялся жизненный путь И. Эренбурга заведующему сектором печати ЦК ВКП(б) А. Н. Гусеву, видно из его справки, направленной И. Сталину и П. Постышеву в сентябре 1932 года. «Тов. СТАЛИНУ, тов. ПОСТЫШЕВУ. Писатель Илья Эренбург, приехавший на лето в СССР, просит разрешить ему выехать в Париж, где он постоянно живет и работает. Во Франции он был с 1905 по 1917 год, затем с 1917 по 21 год был в СССР. Вернувшись во Францию, он в 1921 году был арестован и выслан как «нежелательный иностранец». В 1921—24 годах ездил по европейским странам, с 26-го года и до настоящего времени живет опять в Париже. Приезжает в СССР не надолго — на 2 месяца в 24 году, в 26 году и в 32 году. Пишет Эрен-бург за последнее время исключительно на темы из области показа развала капиталистического хозяйства и культуры, используя материал о жизни СССР для противопоставления нового этому развалу.

Я даю в приложении перечень его работ за последние 10 лет и четыре вырезки из наших газет, которые дают некоторое представление об Илье Эренбурге.

Писатель получил разрешение на обратный въезд во Францию; ОГПУ и НКИД считают возможным его выезд и просят санкции ЦК.

А. Гусев».

Там же. Л. 1.

И. Эренбург занимался объединением европейских писателей-антифашистов.

Имеется в виду 1-й Международный конгресс писателей в защиту культуры, состоявшийся в Париже 21—25 июня 1935 года. Эренбург был в числе его инициаторов и организаторов.

Потемкин В. П. (1874—1946) — дипломат, полпред СССР во Франции.

В 1934 году И. Эренбург выпустил роман «День второй», в 1935 году — «Не переводя дыхания».

 

И. Г. Эренбург — И. В. Сталину

«21 марта 1938 года

Дорогой Иосиф Виссарионович,

мне трудно было решиться отнять у Вас время письмом о себе. Если я все же это делаю, то только потому, что от Вашей помощи зависит теперь вся моя дальнейшая литературная работа.

Я приехал в Союз в декабре. Мне давно хотелось снова взглянуть на нашу страну, подышать нашим воздухом. В декабре был пленум Союза писателей, я решил приехать на этот пленум. Перед тем я был в Испании, был на тереуэльском фронте. Я запросил редакцию «Известий», корреспондентом которой состою, не возражает ли она против моей поездки, и, получив согласие, приехал.

Предполагал я приехать на короткий срок: мне казалось, что вся моя работа за границей требует скорого возвращения туда, и в первую очередь Испания. С самого начала испанской войны я живу этим делом. Я писал об Испании для «Известий», писал в

испанские газеты, в коммунистические журналы Франции, Америки, Чехии, писал статьи, очерки, написал роман. Помимо этого, как мог, помогал там в деле пропаганды. Сейчас мне тяжело, что я не там. За два месяца в Москве я сделал 50 докладов — на заводах, красноармейцам, вузовцам, все, конечно, об Испании, я видел, какой у нас к этому интерес, и вот сейчас, в такие трудные для Испании дни, в наших газетах только сухие сводки.

Назревают событья во Франции. Ведь я все это знаю, я должен об этом писать. Добавлю, что во Франции я оставил общественно-литературную работу в самое горячее время. Незадолго перед отъездом мне удалось одной из моих статей наконец-то поднять против Жида «левых писателей» — группу «Вандреди», Мальро и др. Важно это продолжить, на месте бороться с антисоветской кампанией. Я во Франции прожил с небольшими перерывами около тридцати лет и думаю, что сейчас там и в Испании я больше всего могу быть полезен нашей стране, нашему делу.

Редакция «Известий», отдел печати Цека все время мне говорят: «Наверно скоро поедете»... Мне обидно, больно, что в такое время я сижу без дела, и вот это чувство заставило меня написать Вам. Я очень прошу простить мне, что по этому вопросу обращаюсь лично к Вам, но мы сжились с мыслью, что Вы не только наш руководитель, но и наш друг, который входит во все.

С глубоким уважением

Илья Эренбург».

В верхнем правом углу первого листа письма имеется помета, исполненная красным карандашом: «От И. Эренбурга».

АПРФ. Ф. 3. On. 34. Д. 288. Л. 15-15 об. Подлинник. Машинопись. Подпись — автограф.

И. Эренбург приехал из Испании в Москву 24 декабря 1937 года для участия в работе пленума Союза советских писателей. Он предполагал пробыть в СССР две недели. Однако вплоть до мая 1938 года он не мог получить разрешения на возвращение в Мадрид.

Видимо, имеется в виду повесть по испанским мотивам «Что человеку надо», изданная в Москве в 1937 году.

Жид Андре (1869—1951) — французский писатель, симпатизировавший Советскому Союзу. Посетив в СССР в 1936 году, он выпустил книгу «Возвращение из СССР», после чего был разруган советской прессой.

«Вандреди» (фр. «Пятница») — газета, издавалась в Париже, выходила по пятницам.

 

И. Г. Эренбург — И. В. Сталину

«15 апреля 1945 года

Дорогой Иосиф Виссарионович,

мне тяжело, что я должен занять Ваше время в эти большие дни вопросом, касающимся лично меня. Прочитав статью Г. Ф. Александрова, я подумал о своей работе в годы войны и не вижу своей вины. Не политический работник, не журналист, я отдался целиком газетной работе, выполняя свой долг писателя. В течение четырех лет ежедневно я писал статьи, хотел выполнить работу до конца, до победы, когда смог бы вернуться к труду романиста. Я выражал не какую-то свою линию, а чувства нашего народа, и то же самое писали другие, политически более ответственные. Ни редакторы, ни Отдел печати мне не говорили, что я пишу неправильно, и накануне появления статьи, осуждающей меня, мне сообщили из и-ва «Правда», что они переиздают массовым тиражом статью «Хватит!».

Статья в «Правде» говорит, что непонятно, когда антифашист призывает к поголовному уничтожению немецкого народа. Я к этому не призывал. В те годы, когда захватчики топтали нашу землю, я писал, что нужно убивать немецких оккупантов. Но и тогда я подчеркивал, что мы не фашисты и далеки от расправы. А вернувшись из Восточной Пруссии, в нескольких статьях («Рыцари справедливости» и др.) я подчеркивал, что мы подходим к гражданскому населению с другим мерилом, нежели гитлеровцы. Совесть моя в этом чиста.

Накануне победы я увидел в «Правде» оценку моей работы, которая меня глубоко огорчила. Вы понимаете, Иосиф Виссарионович, что я испытываю. Статья, напечатанная в ЦО, естественно, создает вокруг меня атмосферу осуждения и моральной изоляции. Я верю в Вашу справедливость и прошу Вас решить, заслужено ли это мной.

Я прошу Вас также решить, должен ли я довести до победы работу писателя-публициста или в интересах государства должен ее оборвать. Простите меня, что Вас побеспокоил личным делом, и верьте, что я искренно предан Вам.

И. Эренбург».

В верхнем правом углу документа имеется исполненная синим карандашом помета: «От т. Эренбурга».

АПРФ. Ф. 3. On. 1. Д. 833. Л. 23-23 об. Подлинник. Машинопись. Подпись — автограф.

 

Письмо частично опубликовано (вероятно, по копии или черновику) в комментариях к мемуарам писателя «Люди, годы, жизнь» (М., 1990. Т. 2. С. 443—444). Автор комментария утверж-

дает, что Г. Я. Суриц — главный редактор «Известий» — убедил И. Эренбурга «не отправлять Сталину уже написанное письмо». Однако письмо все же было отправлено. Пометка на нем говорит о том, что оно докладывалось адресату.

Александров Г. Ф. (1908—1961) — начальник Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). Статья «Товарищ Эренбург упрощает» была опубликована в «Правде» 14 апреля 1945 года.

Статья «Хватит!» опубликована в «Правде» 9 апреля 1945 года. 11 апреля она перепечатана газетами «Красная звезда» и «Вечерняя Москва».

 

И. Г. Эренбург — И. В. Сталину

«2 января 1950 года

Дорогой Иосиф Виссарионович,

простите, что решаюсь побеспокоить Вас просьбой, связанной с моей работой. Я работаю над продолжением «Бури». На судьбах различных героев этой книги — советских людей, французов, американцев, немцев — я хочу показать историю послевоенных лет, борьбу за мир. Поездка в США в 1946 году позволяет мне дать ряд американских глав. Но мне не хватает материала для существенной части романа, протекающей во Франции (во время Парижского конгресса я провел там всего десять дней). Поэтому я прошу разрешить мне поехать на полтора-два месяца во Францию и на две-три недели в Берлин. Если почему-либо невозможно во Францию, в одну из соседних с ней стран (Бельгию, Италию, Швейцарию), где я мог бы собрать материал.

Я осмелился Вас этим потревожить, потому что без такой поездки мне пришлось бы отказаться от книги, над планом которой я работаю последнее время.

Я не могу закончить это письмо, не высказав Вам того, о чем мы все сейчас думаем: не пожелав Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, здоровья и счастья.

С глубоким уважением

И. Эренбург».

 

В левом верхнем углу имеется резолюция, исполненная синим карандашом: «Удовлетворить. Ст.». Этим же карандашом отчеркнуты на полях конец второго и последний абзац, а также подчеркнута подпись писателя. В нижнем правом углу помета: «Решение П 72/142 от 3.1.1949» (год указан, очевидно, ошибочно).

Там же. Л. 24. Подлинник. Машинопись. Подпись — автограф.

Роман «Буря» опубликован в 1947 году (удостоен Сталинской премии в 1948 году); продолжение романа «Девятый вал» — опубликовано в 1951 — 1952 годах.

Имеется в виду Конгресс сторонников мира 1949 года.

Разрешение советских властей И. Эренбург получил, однако французское правительство в визе писателю отказало. Материал он собирал в Бельгии и Швейцарии.

«Изъять всех социально опасных детей»

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! После долгих колебаний я наконец-то решился написать Вам это письмо. Его тема — советские дети.

Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что в огромном своем большинстве они благородны и мужественны. Уже одно движение тимуровцев, подобного которому не существует нигде на земле, является великим триумфом всей нашей воспитательной системы.

Но именно потому, что я всей душой восхищаюсь невиданной в истории сплоченностью и нравственной силой наших детей, я считаю своим долгом советского писателя сказать Вам, что в условиях военного времени образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу.

Хуже всего то, что эти разложившиеся дети являются опасной заразой для своих товарищей по школе. Между тем школьные коллективы далеко не всегда имеют возможность избавиться от этих социально опасных детей.

Около месяца назад в Машковом переулке у меня на глазах был задержан карманный вор. Его привели в 66-е отделение милиции и там оказалось, что этот вор-профессионал, прошедший уголовную выучку, до сих пор как ни в чем не бывало учится в 613-й школе!

Он учится в школе, хотя милиции отлично известно, что он не только вор, но и насильник: еще недавно он ударил стулом по голове свою мать за то, что она не купила ему какой-то еды. Фамилия этого школьника Шагай. Я беседовал о нем с директором 613-й школы В. Н. Скрипченко и она сообщила мне^ что он уже четвертый год находится во втором классе, попрошайничает, ворует, не хочет учиться, но она бессильна исключить его, так как РайОНО возражает против его исключения.

Я не осмелился бы писать Вам об этом случае, если бы он был единичным. Но, к сожалению, мне известно большое количество школ, где имеются социально опасные дети, которых необходимо оттуда изъять, чтобы не губить остальных.

Вот, например, 135-я школа Советского района. Школа неплохая. Большинство ее учеников — нравственно здоровые дети. Но в классе 3«В» есть четверка — Валя Царицын, Юра Хромов, Миша Шаковцев, Апрелов, — представляющая резкий контраст со всем остальным коллективом. Самый безобидный из них Юра Хромов (с обманчивой наружностью тихони и паиньки) принес недавно в класс украденную им женскую сумочку.

В протоколах 83-го отделения милиции ученики этой школы фигурируют много раз. Сережа Королев, ученик 1-го класса «В», занимался карманными кражами в кинотеатре «Новости дня». Алеша Саликов, ученик 2-го класса «А», украл у кого-то продуктовые карточки. И т. д. и т. д.

Стоит провести один час в детской комнате любого отделения милиции, чтобы убедиться, как малоэффективны те меры, которые находятся в распоряжении милицейских сержантов, — большей частью комсомолок 17-летнего возраста.

Комсомолки работают очень старательно, с большим педагогическим тактом, но вряд ли хоть один вор перестал воровать оттого, что ему в милиции прочитал наставление благородный и красноречивый сержант.

Особенно смущают меня проявления детской жестокости, которые я наблюдаю все чаще.

В Ташкентском зоологическом саду я видел 10-летних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам, чтобы обезьянки ослепли. И одна из них действительно ослепла. Мне рассказывали достоверные люди о школьниках, которые во время детского спектакля, воспользовавшись темнотою зрительного зала, стали стрелять из рогаток в актеров, — так что спектакль пришлось отменить.

Но как бы я ни возмущался проступками этих детей, я никогда не забываю, что в основе своей большинство из них — талантливые, смышленые, подлинно — советские дети, которых нельзя не любить.

Они временно сбились с пути, но еше не поздно вернуть их к полезной созидательной работе.

Для их перевоспитания необходимо раньше всего основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом типа колонии Антона Макаренко.

Режим в этих колониях должен быть гораздо более строг, чем в ремесленных училищах. Основное занятие колоний — земледельческий труд.

Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство, нечто вроде Наркомата безнадзорных детей. В качестве педагогов

должны быть привлечены лучшие мастера этого дела, в том числе бывшие воспитанники колонии Макаренко.

При наличии этих колоний можно произвести тщательную чистку каждой школы: изъять оттуда всех социально опасных детей и тем спасти от заразы основные кадры учащихся. А хулиганов — в колонии, чтобы по прошествии определенного срока сделать из них добросовестных, дисциплинированных и трудолюбивых советских людей!

Может быть, мой проект непрактичен. Дело не в проекте, а в том, чтобы сигнализировать Вам об опасности морального загнивания, которая грозит нашим детям в тяжелых условиях войны.

Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился. Зная, как близко к сердцу принимаете Вы судьбы детей и подростков, я не сомневаюсь, что Вы, при всех Ваших титанически-огромных трудах, незамедлительно примете мудрые меры для коренного разрешения этой грозной проблемы.

С глубоким почитанием писатель К. Чуковский

ул. Горького, 6, кв. 89.

К-5-11-19».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 885. Л. 85-87.

Имеется помета: «Поступило в О[бщий] С[ектор] ЦК ВКП(б) 17.V.1943 г.

 

Назовите город именем мужа

По прихоти партийного руководства старинный город Рыбинск четырежды менял свое название. В 1777—1946, 1957—1984 и с 1989 года — Рыбинск, в 1946—1957 годах — Щербаков, в 1984— 1989 годах — Андропов.

В 1946 году Рыбинск был переименован в Щербаков по просьбе жены А. С. Щербакова, письмо которой следует ниже.

«Дорогой товарищ Сталин!

Невиданно величественна победа страны социализма и велики жертвы народа. Я верю, что так же, как мне святая память о чудесном друге моем и продолжение дела его дороже всего на свете, так дорога память миллионам сердец о нем и всех тех, кто не вернулся ко Дню Победы. Много величественных строк будет вписано в историю о замечательных сынах страны социализма.

Но и сегодня великая память о сталинских богатырях и родных людях в народе и в сердце каждого человека поднимет миллионы на большие дела для победы коммунизма.

Я знаю, как непостижимо велики Ваши заботы, но прошу Вашего слова о выполнении Указа о памятнике Щербакову А. С. и о разработке его архива и печатании.

Не получил разрешения вопрос о переименовании г. Рыбинска в г. Щербаков, так как год тому назад не было уточнено место его рождения.

Теперь документально установлено, что А. С. родился в г. Рыбинске, жил и учился там, вступил в партию и в Красную гвардию.

Я верю, что население радостно встретит это переименование, как достойную память.

Ведь погиб, добывая великую победу, сын русского народа, сын социалистической Родины, соратник Сталина — творца победы, один из замечательной плеяды сталинских богатырей.

Спасибо природе за Ваше здоровье, как говорил А. С., берегите его для счастья миллионов на многие годы,

Щербакова В. К.

7.V.1946 г.».

АПРФ. Ф. 3. On. 62. Д. 231. Л. 1. Копия.

 

14 сентября 1946 года в газете «Известия» появилось сообщение, в котором говорилось, что «Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил ходатайство советских, партийных и общественных организаций города Рыбинска и Указом от 13 сентября 1946 года переименовал город Рыбинск Ярославской области в город Щербаков».

Щербаков А. С. (1901—1945). Советский партийный деятель, генерал-полковник (1943). Во всех официальных источниках местом его рождения считается г. Руза Московской области. В 1941 — 1945 годах секретарь ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро, одновременно с июня 1942 года начальник Главного политического управления РККА, в 1942—1943 годах заместитель наркома обороны СССР. Умер от сердечного приступа на второй день после Победы (10.05.1945).