Содержание материала

Христос в пустыне

В 1872 году Иван Николаевич закончил картину «Христос в пустыне».

Он мучительно, долго искал то единственное выражение лица, которое должно осветить мыслью это полотно, создать цельный характер человека. «Именно человека, ибо сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее», –– был убежден Крамской.

В образе Христа он хотел объединить черты каждого из живущих на земле. Христос –– един, и в то же время Он –– это все.

И. Е. Репин, наблюдая за работой Крамского, был поначалу ошеломлен. Странным казался даже тон, каким художник говорил о Христе: он говорил о нем, как о близком человеке. Илья Ефимович прекрасно знал библейские строки, где описывалось, что Иисус после крещения был возведен Духом в пустыню для искушения от дьявола, постился там сорок дней и сорок ночей, и когда почувствовал страшный голод, тут-то к нему и явился искуситель.

–– Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сделались хлебом, –– приставал он.

–– Не хлебом единым жив человек, –– отвечал Христос.

Тогда дьявол поднял Иисуса на крышу храма.

–– Если ты Сын Божий, кинься вниз, твой отец тотчас пошлет к тебе на помощь ангелов, и ты даже не коснешься земли.

Иисус не поддался.

В третий раз приступил к нему дьявол. Вознес его на высокую гору, показал оттуда все царства мира, величие славы и предложил:

–– Все это дам тебе, если ты на коленях поклонишься мне.

–– Отойди! –– велел Христос. И побежденный дьявол оставил его.

–– Искушение сидело в нем самом, –– объяснял своего Христа Крамской, –– «Все, что ты видишь там, вдали, все эти великолепные города, –– говорил Христу голос человеческих страстей, –– ты можешь завоевать, покорить, все будет твоим и станет трепетать при твоем имени. У тебя есть все данные быть здесь всемогущим владыкой!»

И Репину, наконец, стала ясна эта глубокая драма на земле. Слава, власть, деньги... Как часто ради них люди шли на подлость и преступления, продавались и становились на колени перед кем угодно, хоть перед дьяволом.

Илья Ефимович уже сам пробовал компоновать «Искушение», поставив Христа на вершине скалы перед необозримой далью с морями и городами. Христос отвернулся и зажмурил глаза. Одной рукой он судорожно сжимает свой огромный лоб, другой отстраняет от себя, навязываемые дьяволом искусы.

У Крамского –– Христос сидит печальный на камне, сцепив руки, измученный длинной и трудной дорогой, усталый, но не сломленный: он готов в любую секунду встать и продолжить свой путь к человеку, борьбу во имя человека.

–– Надо уяснить одно, –– делился Иван Николаевич с друзьями, –– я пишу своего Христа, своего Человека, лицо по всем признакам историческое, связанное не только с днем вчерашним, но и с днем завтрашним.

Слух о новой, необычной картине Крамского будоражил Петербург. Одни с нетерпением ждали, когда она будет выставлена, другие заранее злопыхали, а при встречах с кем-нибудь из друзей Крамского старались выразить им свое неудовольствие. Особенно донимали Шишкина, близкого друга Крамского.

–– Видели картину «Явление Христа»… то бишь «Христос в Пустыне»?

–– Во-первых, картина еще не завершена, во-вторых, библейский Христос тут ни при чем. Библейский Христос –– это царь вселенной, а у Крамского –– просто любящий человек. А вы-то сами, простите, видели эту картину?

И все же, когда она была выставлена, ее приняли далеко не все. Один художник прямо заявил:

–– Что-то я понять не могу, отчего Христос, судя по пейзажу, оказался в Крыму?

Но Ивана Николаевича сбить с толку было уже невозможно, он уже знал, что вышел из трудной борьбы победителем. На насмешку оппонента он отвечал не меньшей насмешкой:

–– Да ведь все верно, если не учитывать главного: пейзаж в данном случае меня и вовсе не интересовал.

А когда на выставку явился Третьяков и начал торговать картину, Крамской, не задумываясь, заломил такую цену, что в первый момент сам этой цены испугался, –– 6 000 рублей! Но… прямо с выставки картина отправилась в галерею Павла Михайловича, где заняла почетное место.

Кое-кто пытался повлиять на Третьякова: дескать, все бы ничего, да разве стоит эта «фигура» таких денег? Третьяков, как всегда, сухой, подтянутый, отвечал холодно: «Цену, в конечном счете, назначает художник. Он лучше, чем кто-либо, знает стоимость своего труда».

Павел Михайлович не упомянул о главном: если бы картина не была редким по величию шедевром, он бы и полушки не заплатил, –– он как никто умел разбираться в живописи.

А Иван Иванович Шишкин радовался за Крамского: ведь евангельский рассказ, какова бы ни была его историческая достоверность, есть памятник пережитого когда-то человечеством психологического процесса. И Крамской замечал то же:

–– Пусть бы Христос делал чудеса, воскрешал мертвых, летал по воздуху, его бы оставили в покое, никто не стал бы ни нападать на него, ни защищать; но совсем другой разговор, когда находится такой чудак, который будит заснувшую совесть!

В Третьяковской галерее возле «Христа в пустыне» зрители стоят подолгу. В образе Христа отразились все страдания, боли и размышления человечества. Это –– образ по-настоящему гениальный духовным охватом того, кто изображен на полотне, и того, кто стоит перед картиной, ибо перед ней никогда не остановишься просто так, праздно или оценивая искусство художника, –– здесь нужно большее: ты весь.