А деревенская жизнь открывалась ему все шире. Прошли весенняя пахота и посев, прошел сенокос, и вот уже жатва. Художник пишет картину «На жатве. Лето». Пишет с натуры, без заготовленных этюдов. В этой картине Венецианов добился высшего мастерства овладения пространственных деталей –– вершины тогдашнего русского искусства.

«На жатве. Лето» была показана в 1824 году на академической выставке в Петербурге вместе с другими картинами и портретами, написанными Алексеем Гавриловичем в Сафонкове.

В просторных залах, увешанных «шедеврами», по мнению столпов Академии, народ почти не задерживался. Изображенные на них архитектурные руины в окружении кипарисов, громоздящиеся скалы итальянских прибрежий, панорамы улиц и площадей иноземных городов  вызывали  досаду: одно и то же, одно и то же! Самое большое оживление царило в третьем зале. Здесь среди прочих картин висели шесть небольших полотен Венецианова в скромных рамах, и казались они прорубленными окошками в мир –– добрый, родной, с его свежестью и понятностью!

Произведения Венецианова были встречены очень тепло.  Критики подчеркивали, что в картинах его –– все русское, все невымышленное, все взято из самой природы. Собиратель картин, публицист П. П. Свиньин, сам неплохой живописец, назвал живопись Венецианова подвигом.

Поэт, критик и журналист А. Ф. Воейков восклицал: «Благословение сему достойному уважения художнику невольно вырывается из сердца!»

Однако признания в официальных кругах Венецианов не получил. Академия художеств не скрывала неприязненного отношения к художнику, тяготевшему «к низменному». Он мечтал о месте преподавателя Академии, страстно желая передать свои знания и опыт молодежи, но это оказалось недостижимо.