А.В. Невский
Мои дела военные
Служба
22 октября 1925 г. я был призван на действительную военную службу. Началась моя военная биография. Однако это было уже не первое знакомство с армейской жизнью.
Почти за два года до этого меня призвали на тридцатидневный сбор допризывников и направили в Архангельск, в казармы «Восстания», где располагался 29-й стрелковый полк 10-й стрелковой дивизии. Сама дивизия дислоцировалась в Вологде, два батальона 29-го стрелкового полка находились в Архангельске, а еще один батальон - на родине Михаила Ломоносова, в селе Холмогоры, что в 80 км от Архангельска.
По прибытии на место назначения свои продовольственные карточки мы сдали на общее котловое довольствие. Следует заметить, что в котел закладывалось гораздо больше, чем получали бы мы по карточкам. Обмундирование допризывникам тогда не выдавалось.
Занятия с нами проводили военнослужащие полка по специальной программе, а завершались сборы боевыми стрельбами на полигоне. Правда, нам выдали всего потри патрона на человека, так что практическое значение стрельбы вполне соответствовало шутливой фразе местных острословов: «Понюхать пороха и услышать гром выстрелов!».
К моменту призыва в РККА мне исполнился 21 год. Меня зачислили в полковую школу, курсантом во взвод связи. Вспоминая те дни, хотелось бы сказать несколько слов о моих первых командирах, которые приняли меня в полковой школе. Командиром взвода у нас был участник Гражданской войны старшина Панафидин. Во время Отечественной войны он был уже в звании майора, заведовал складом связи в 4-й армии под Ленинградом. Командир отделения - Носков, из вятской губернии, служака неплохой, но, к сожалению, малограмотный. Начальник полковой школы - Охотов Н.Н., деятельный, образованный, заботливый, избывших офицеров. Комиссар школы тов. Киселев пользовался большим уважением у подчиненных, культурный человек. Старшиной школы был Григорий Бочков.
Первые три месяца мы находились на карантине, нас даже за ворота части не выпускали. Да, откровенно говоря, нам и самим было бы стыдно выходить в город. Выглядели мы тогда весьма непрезентабельно: старое вылинявшее обмундирование было заштопано во многих местах и покрыто разного цвета заплатками, на ногах ношеные ботинки и обмотки в три цвета каждая.
По окончании карантина, в январе 1926 г., мы получили новые винтовки, новое обмундирование, яловые сапоги. Значительно улучшилось питание. Нас перевели в военный городок в Архангельске. Начались полнокровные армейские будни.
В нашей полковой школе числилось 250 курсантов. 60 их них были совершенно неграмотны. По вечерам я занимался с ними как с учениками первого класса, благо у меня был преподавательский опыт. В1920-1921 гг. я окончил 1 -е Советские учительские курсы (годичные) и успел поработать учителем в деревне Подборье.
Кроме того, я был членом редколлегии стенной газеты. Последняя выпускалась форматом метр на два, тексты писались жирными печатными буквами, так как далеко не все курсанты имели за плечами хотя бы по 3 класса школы.
Боевая подготовка мной усваивалась легко. В полковой школе я был одним из лучших стрелков из винтовки и впоследствии всегда проводил пристрелку оружия. Пристрелка проходила следующим образом: сначала я делал 4 выстрела из винтовки по мишени, а потом на основании результатов стрельбы составлял карточки точного боя.
Поскольку уровень грамотности курсантов был невысок, это создавало проблемы для проведения политзанятий. В связи с этим мне было поручено проводить политзанятия с комсомольцами, как с наиболее грамотными людьми. Я очень серьезно относился к этому поручению: заранее консультировался с комиссаром Киселевым, подбирал в библиотеке материал. И вот однажды ко мне в класс явились командир и комиссар полка в сопровождении начальника и комиссара школы. После занятий комиссар полка сказал: «Если бы все мои политруки так умели преподавать, я был бы на высоте». Для меня эти слова были очень высокой наградой.
После годичного обучения в полковой школе все мы были выпущены командирами отделения и получили знаки различия, по два треугольника на петлицу. Потом состоялся торжественный вечер, был зачитан приказ об окончании школы и объявлено назначение. В числе 23 командиров отделения я был направлен в Холмогоры.
По прибытии в Холмогоры я получил назначение в батальон, командиром которого был Кулагин, а комиссаром - Власов, оба весьма тактичные и скромные люди. Принял отделение связи, в котором числилось 50 человек, что было сверх всякой нормы по уставу.
Практически на следующий же день меня временно назначили начальником штаба батальона. Понятно, что на этой должности после полковой школы делать было нечего, однако это «временно» затянулось на целый год. Правда, летом был перерыв на три месяца, когда проводился территориальный сбор, на который собирались все лица призывного возраста, проживающие в районе и не проходившие действительную военную службу.
В феврале 1926 г. наш батальон получил первую радиостанцию. По тем временам это было весьма громоздкое хозяйство, к нам в подразделение ее доставили на пяти подводах. Никто из нас еще не слышал собственными ушами радио, потому интерес был огромный. Вдвоем с комиссаром Власовым мы приняли оборудование и распаковали его. Для монтажа антенн нам понадобилась проволока, которой в нашем хозяйстве не оказалось. Я решил съездить в Архангельск: вспомнил, что на чердаке казарм «Восстания» лежит колючая проволока. Привез три бухты для оттяжек к столбам. После установки репродукторов -два в казармах и один в Холмогорском клубе - и зарядки множества аккумуляторов радиостанция начала работать.
Казалось, что все устроилось лучше некуда, однако в скором времени эта история получила неожиданное продолжение. Как-то в марте сижу я в штабе один. Вдруг заходит незнакомый мне гражданин в совике, спрашивает комбата. Я отвечаю, что комбат еще не приходил, неизвестный подходит к коммутатору и берет телефонную трубку. «Не трогай, гражданин», - кричу я ему, но он и слушать меня не желает. Тогда я беру его за шиворот и выбрасываю в коридор. Человек стремительно освобождается от совика, и я вижу шинель, а потом две шпалы. Оказалось, что это был заместитель командира полка по административно-хозяйственной части.
Пришел комбат, и недоразумение уладили. А часа через два мне была объявлена благодарность за бдительность. Прошел еще час, и фортуна повернулась ко мне спиной. Наши командиры пошли осматривать хозяйство батальона. При виде колючей проволоки, которую мы использовали для оттяжек антенны, замкомполка заорал на меня благим матом. В выражениях он не стеснялся, а его кулак постоянно торчал перед моим носом. Только тогда нам стала понятна причина внезапного приезда высокого начальства. Все остатки колючки были срочно собраны и отправлены обратно в Архангельск. А мне на прощанье было сказано: «За воровство накажу». Однако никаких последствий эта угроза не имела.
Зимой 1927 г. у нас прошли полковые соревнования по лыжам. Это было серьезное испытание на выносливость, ведь пройти нам предстояло 80 км. Я занял тогда второе место.
Силами военнослужащих и жен комсостава мы поставили спектакль «Красные дьяволята». Премьера прошла успешно. С этим спектаклем связано еще одно воспоминание. В тот вечер я поздно возвращался в казармы и вдруг услышал выстрелы часового у склада с боеприпасами. Заскочил в расположение части, объявил тревогу, а сам побежал к складу. Горела двухэтажная конюшня, которая одной стеной вплотную примыкала к складу. На 2-м этаже конюшни находился сеновал, видимо, он и стал причиной пожара. Положение складывалось угрожающее, так как от конюшни стал заниматься и наш склад, а никого из командования рядом не оказалось. Пришлось в нарушение устава самому отдать приказ, подоспевшие по тревоге красноармейцы взломали замки и стали выносить боеприпасы к реке. Взрыв склада мы предотвратили.
В конце 1927 г. моя срочная служба подошла к концу. Совместно с писарем штаба Гусевым И.Ф. мы приняли участие в процессе увольнения военнослужащих в запас. Подготовили всем документы, выдали денежное довольствие и остались вдвоем. До армии мы жили в Архангельске, служили тоже в Архангельске, ничего другого в своей жизни не видели, вот и решили куда-нибудь поехать. Разложили на столе карту СССР, бросили хлебный шарик, он и указал нам путь на Омск.
До Омска добрались нормально. Денег нам выдали по 18 р. 50 коп. на брата, да своих у меня было 25 руб. Деньги, принадлежащие Гусеву, я тоже взял себе, так как Иван в свои 23 года был уже неисправимым пьянчужкой. Однако в Омске возникли проблемы. Дело в том, что в те годы везде была безработица, и мы долго не могли нигде устроиться. Проели почти все деньги, пока, наконец, нам не предложили поехать в Саргатский район Омской области. Я был принят на должность налогового инспектора, а Гусев - статистиком, оклады по 30 руб. в месяц. Приступили к работе.
В сентябре 1928 г. по Омской области была объявлена всеобщая чрезвычайная мобилизация. По прибытии в районный центр Саргатку мне дали 800 человек, множество подвод с лошадьми и приказали доставить людей в Омск. Родственники провожали своих мужчин со слезами на глазах, как на войну. До Омска мы добрались в срок и без потерь, была утрачена лишь одна дуга. Мне была объявлена благодарность, а «мобилизованным» приказали немедленно возвращаться домой. Я их уже не сопровождал, решил вернуться на родину, в Архангельск.
В первой половине мая 1932 г. Октябрьский райвоенкомат г. Архангельска направляет меня в «Ельник». Это остров на реке Северная Двина, напротив деревни Верхняя Кайдокурья Холмогорского района, в 55 км от Архангельска. Вблизи этого острова предполагалось соорудить лагерь для проведения территориальных военных сборов. Колхозы выделили мне плотников для строительства штаба, деревянного дома, склада и кухни-столовой. В соответствии с планом все это было сделано за две недели, мы даже успели разметить места для палаток. Лагерный сбор продолжался три месяца: июнь, июль и август. В начале августа 1932 г. меня отозвали в Архангельск и назначили на должность начальника снабжения в тресте Севягод-зверьпром.
Позднее я почти каждый год привлекался для прохождения лагерных сборов. В 1933 г. вновь был в «Ельнике». В 1934 и 1935 гг. - в дивизионных лагерях «Кучуба» в Вологодской области. В 1938 г. был оборудован новый лагерь в трех километрах от железнодорожной станции Исакогорка, на Черной речке. Лето 1939 г. я провел в нем же.
Во время прохождения лагерных сборов мне совершенно неожиданно стали поручать работу военного дознавателя, в дополнение к своим основным обязанностям я вел расследования по совершенным воинским преступлениям.
В 1938 г. мне было присвоено воинское звание лейтенант.
Финская кампания
30 августа 1939 г. закончился лагерный сбор, а уже через неделю, 7 сентября, я был призван на Финскую войну. В поселке Лахта (Черная речка) формировался 758-й стрелковый полк. Командиром полка был назначен полковник Щербатенко, комиссаром - Захватов, эти два человека болели душой за свой полк.
В сентябре мы были доставлены пароходом в г. Онегу и заняли оборону от Малошуйки до Летнего Наволока. 31 декабря полк вышел из Онеги на станцию Обозерская, там мы погрузились в вагоны и поехали в Архангельск. Новый 1940 год встретили на марше. Как раз в это время установились морозы в 47-50° С. В Архангельске наш полк был погружен на пароход «Сухона». Поскольку Белое море замерзло, то продвигались мы очень медленно и высадились на лед в 20 км от г. Кемь.
Первоначально я был назначен заместителем командира роты связи по стрелковой части, но пробыл в этой должности недолго. Выяснилось, что командир взвода 1 -го батальона лейтенант Корнилов вел с красноармейцами паникерские разговоры: мол, зря едем, все равно всех убьют. Корнилов был отстранен, а тов. Щербатенко и Захватов предложили мне принять взвод. Об отказе с моей стороны не могло быть и речи. Так что в Кемь я прибыл уже командиром взвода. Оттуда полк перебросили в Кандалакшу, а затем в Куолаярви, в район боевых действий.
На этом участке фронта наступательных операций не велось. Мы усиленно тренировались в ходьбе на лыжах, занимались физподготовкой по 14-16 часов в сутки. Наш батальон обеспечивал охрану аэродрома. Были случаи, когда вражеские разведчики глубоко проникали в наш тыл, и тогда нам приходилось вступать с ними в боевое соприкосновение. Но досаднее всего было то, что какая-то финская диверсантка умудрялась скрытно выйти в наше расположение, обстрелять нас и удрать, а мы со своими лыжами на веревках не успевали даже организовать преследование. Кроме того, сказывалось отсутствие у нас автоматов.
На нашем участке фронта, где не было активных боевых действий, финны применяли тактику диверсионной войны. Они очень любили устраивать засады на деревьях, обстреливая нас сверху. Таких стрелков наши называли «кукушками». Оставляя свои селения, финны сжигали все, даже сараи.
Настроение у всего личного состава полка и дивизии было наступательное, мы знали, что 15 марта пойдем в наступление на г. Кемь с задачей перерезать железную дорогу, и готовились к этому.
11 марта я был вызван в штаб дивизии и в ночь на 13 марта остался в батальоне связи, где служили многие знакомые мне связисты, в том числе и мои ученики. Утром
старшина штабной роты вошел в землянку и объявил, что с финнами заключен мир. Его сочли за провокатора и чуть не расстреляли, насилу мы с комбатом удержали людей от самосуда.
Батальон связи был построен перед штабом дивизии. Начальник штаба зачитал приказ о прекращении военных действий, по поясному времени война на нашем участке прекращалась в 14-00 13 марта 1940 г. У большинства красноармейцев навернулись слезы на глазах от обиды, что не пришлось повоевать.
Зато наша артиллерия и авиация до 14 часов обстреливала и бомбила тылы финнов, наш 1 -й батальон помогал подвешивать бомбы к самолетам, работали чертовски дружно, с азартом, об отдыхе никто не думал.
Полк был переброшен на автомашинах в г. Онегу. Основная масса бойцов разместилась на лесозаводе № 32. Специалисты из красноармейцев работали на заводе, остальные - на переборке досок. За эту работу полк получил доски для строительства лагеря на окраине г. Онеги.
В июне ко мне приехала семья из Архангельска, я устроил ее на частной квартире. Старшему сыну Юре тогда было 6 лет, младшему Славе не было еще и трех. Я получал довольствие сухим пайком и до самого отъезда из Онеги столовался дома. 3 октября закончилась моя служба в 758-м стрелковом полку 88-й стрелковой дивизии.
По прибытии из Онеги в Архангельск меня назначили заместителем командира роты по строевой части в 611 -м стрелковом полку 88-й стрелковой дивизии. Командиром роты был старшина, а я тогда уже имел звание лейтенанта. Но это еще не все, по сравнению с моим прежним местом службы дисциплина в 611 -м полку была явно не на высоте. Такое положение меня сначала просто удивляло, но потом я стал просить командование уволить меня в запас. Сделать это оказалось не так просто, однако 22 ноября 1940 г. с помощью начальника штаба полка Ксенофонтова я уволился из армии.
Начало
Моя военная судьба оказалась тесно связанной с 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизией. Я был зачислен в нее 10 декабря 1941 г. во время формирования дивизии в Архангельске, а выбыл из дивизии 31 января 1946 г. в г. Нежине Киевской области во время расформирования. Вспоминать события военных лет мне помогал частично сохранившийся у меня черновик «Истории 192-го отдельного ордена Красной Звезды батальона связи», входившего в состав 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии. История писалась в 1945 г. и была сдана в архив Вооруженных Сил СССР в г. Подольске Московской области.
К 22 июня 1941 г. мне уже исполнилось 38 лет и 6 месяцев, работал я тогда управляющим конторы «Главнефтеснаб», которая отгружала лес и пиломатериалы настройки Министерства нефтяной промышленности. Весь аппарат конторы состоял из управляющего, бухгалтера и четырех агентов, все - военнообязанные.
О войне я узнал в 12 часов дня, когда проходил с младшим сыном мимо детского парка. Мы поспешили домой, где и застали плачущих женщин. Первым делом я пошел на почту вызвать с линии железной дороги своих агентов, но телеграф был занят военными, и мне удалось только вызвать бухгалтера составлять ликвидационный баланс. К 22 часам баланс был закончен, прибыли агенты, и все получили полный расчет. Посылочный отдел не работал, поэтому свой баланс пришлось оставить жене Нине Ивановне, она его отправила по назначению только через полтора месяца. Повестку из военкомата получил 23 июня в 2 часа ночи, она была краткой: «Явиться с вещами к 9-00».
Военкомат направил меня во 2-й БАО (батальон аэрог дромного обслуживания) на должность заместителя командира роты связи по строевой части. Воинское звание у меня тогда было лейтенант. Наш аэродром находился в двух километрах от Архангельска, в поселке Кегостров. Комиссар БАО, - фамилии его я не помню, - установил чрезвычайно жесткий и не всегда оправданный режим на объекте. Военнослужащим не давали увольнительных даже на самое короткое время, а если приезжали родные, не разрешали свиданий. Мнительность у комиссара была на самом высоком уровне, иногда мы даже задавались вопросом, а верит ли он самому себе?
Через 10 дней мне была поручена работа военного дознавателя. Будучи внештатным следователем, военный дознаватель подчинялся только командиру и комиссару части, а также прокурору Архангельского военного округа.
Первоначально я имел дело только с лицами, побывавшими в самовольной отлучке. По законам военного времени самовольная отлучка из части считается дезертирством и относится к компетенции военного трибунала, за нее могут приговорить к расстрелу. Рассматривая такие дела, я учитывал, что по итогам моего расследования виновный мог предстать перед трибуналом. В то же время проступка могло и не быть, если бы не навязчивые страхи комиссара и его неразумная дисциплинарная политика. Поэтому для очистки совести в своих заключениях я писал: «Не подлежит преданию суду военного трибунала... взыскание - на усмотрение командира части», а командир 2-го БАО выносил свое решение: «5 суток гауптвахты».
Благодаря такой политике люди из нашего батальона не выбывали, что имело место в других частях. Дело в том, что лица, приговоренные к расстрелу, направлялись на фронт в штрафные подразделения( В 1941 г. в структуре Красной Армии еще не было штрафных рот и батальонов. Они появились только летом 1942 г. после знаменитого приказа № 227 «Ни шагу назад». Однако война вносила свои коррективы в армейскую жизнь, поэтому уже летом 1941 г. командующие фронтами и армиями стали явочным порядком создавать штрафные подразделения. Видимо, о них и идет речь. - Прим. ред.), а пополнение на их место не поступало. В результате «за применение правильной дисциплинарной политики» Военным Советом Архангельского военного округа мне было вынесено четыре благодарности за шесть месяцев моей работы дознавателем.
Но все это касалось лишь незначительных воинских проступков. Преступления, имевшие корыстный и уголовный характер, требовали самого сурового наказания.
В сентябре со склада БАО пропала 200-литровая бочка со спиртом. Я начал следствие, допросил многих лиц, исписал гору бумаги, а результаты не вырисовывались. По долгу службы каждую неделю мне приходилось бывать в военной прокуратуре Архангельского военного округа. Во время одной из таких поездок на пароходе, отходящем от пристани Кегострова, я заметил командира роты аэродромного обслуживания и начальника службы материально-технического снабжения БАО. В Архангельске я случайно заскочил в буфет-столовую и увидел этих командиров, которые сидели за столиком и разводили спирт водой. По возвращении в БАО я вызвал обоих офицеров и допросил их, однако допрос не дал мне должных результатов.
У нас в БАО был свой представитель особого отдела (военная контрразведка) в звании капитана. Он всегда держался несколько особняком, и только со мной поддерживал служебные контакты. Я ему полностью доверял, так как видел в нем опытного следователя. Капитан оказывал мне большую помощь, давал советы по работе, по составленным мною документам, делал замечания и указывал на недостатки. Вот этот особист по моей просьбе и навел справки о нашем кладовщике. Оказалось, что кладовщик имел за плечами 40 судимостей и был отпетым бандитом, неоднократно совершавшим побеги из мест заключения. Капитан порекомендовал мне заняться только кладовщиком, хотя я и допрашивал его около десяти раз.
По его совету я решил применить тактику измора, то есть беспрерывно вести допрос за допросом, хоть сутки, хоть двое, одним словом, сколько надо. Допросы продолжались 2,5 суток, больше бандит не выдержал, сдался, выдал всех соучастников. Среди них оказались начальник штаба БАО и тот самый командир роты, которого я заметил на пароходе. Всего 11 человек. Военный трибунал приговорил всех к расстрелу с заменой высшей меры отправкой на фронт в штрафные подразделения. Нашлась и бочка со спиртом, все это время она находилась в соседней деревне у одной крестьянки.
Новый кладовщик БАО тоже оказался большим специалистом по кражам. В первых числах декабря батальон получил новое обмундирование. При его перевозке с вокзала пропало двадцать комплектов. Началось следствие. Подозрение сразу же пало на кладовщика. Прокурор выдал мне два ордера: один на обыск, а второй на арест жены кладовщица, если обмундирование будет обнаружено у нее на квартире.
Я взял двух солдат, и мы отправились на ул. Суворова, где проживала жена кладовщика. Пригласили уполномоченного по дому, но осмотр квартиры ничего не дал. Тогда пошли в дровяник, и там, в поленницах дров, было обнаружено все имущество. Чем закончилось это дело, я не знаю, так как 22 декабря получил новое назначение, сдал дела и выехал в Лахту, в распоряжение командования 2-й стрелковой дивизии.
2-я стрелковая дивизия
Решение о формировании 2-й стрелковой дивизии было принято 10 декабря 1941 г., с этого момента она и ведет свою историю. Формировалась дивизия в районе Архангельска, штаб разместился вблизи железнодорожной станции Исакогорка. 13-й и 200-й стрелковые полки и 164-й артполк дислоцировались в военных лагерях «Лах-та»5 оборудование которых началось еще в 1938 г. 261 -й стрелковый полк располагался на Архбумкомбинате.
Командиром дивизии был назначен Лукьянов, впоследствии он стал генерал-майором, командовал дивизией до 7 апреля 1944 г., но был снят с должности. Начальником штаба дивизии до 13 мая 1942 г. был Дикий, затем его сменил Крицын. Начальником связи с момента формирования и до 10 сентября 1942 г. был майор Малафеев С. А.
Дивизии был придан 43-й отдельный батальон связи (комбат Бабаев Г. П., комиссар Скворцов Н. М.), обязанности адъютанта старшего батальона (начальника штаба) с 1 апреля 1942 г. исполнял я. Батальон был полностью укомплектован людьми (186 человек) и средствами связи. Кадровых военных не было, все пришли из запаса. Технику нам дали исправную, но уже побывавшую в употреблении, не хватало только катушек для кабеля. Катушки стали изготавливать своими силами. Лучшие образцы были изготовлены красноармейцем Истоминым из 200-го полка, позднее они послужили эталоном для всей дивизии.
По прибытии в Лахту меня поставили на довольствие и поинтересовались, не из местных ли я, а получив утвердительный ответ, сразу направили в Архангельск изыскивать бумагу. Я достал около 40 кг бумаги и был отправлен за керосином. Доставил бочку керосина. Пока я доставал бумагу и керосин, прошла неделя, формирование шло полным ходом, и личный состав прибывал большими партиями. Поступавшее пополнение процентов на 90 состояло из бывших заключенных, в том числе и приговоренных к высшей мере наказания, командный состав также в своем большинстве был из числа бывших заключенных.
Штаб дивизии направил меня в 200-й стрелковый полк на должность заместителя командира роты связи по строевой части. Командир роты в тот момент еще не был назначен, так что комплектовать роту пришлось мне. Из числа прибывшего в полк контингента я отбирал наиболее физически крепких и грамотных людей. Организовал обучение личного состава. Поставить дело должным образом мне помог большой опыт организационной работы и опыт участника Финской войны. К тому же я не упускал из виду и средства наглядной агитации, предусмотренная уставом документация вывешивалась для всеобщего обозрения на листе фанеры.
В конце марта в роту с проверкой прибыл начальник связи дивизии Малафеев С. А. Он познакомился с нашими делами и выразил свое удовлетворение подготовкой связистов, уровнем дисциплины и налаженной штабной работой.
Тем временем в роту прибыл новый командир. Это был абсолютно гражданский и малограмотный во всех отношениях человек. Он окончил трехмесячные командирские курсы, но был совершенно не готов командовать ротой. Новый комроты начал с укрепления дисциплины, но делал это довольно своеобразно: кричал, матерился, в гневе срывал с себя шапку и топтал ее. Бойцы недоумевали, я старался урезонивать его, но лишь слышал в ответ: «Я -шахтер!» Мне было до слез жалко людей, попадающих в лапы к этому бестолковому типу.
Забегая вперед, скажу, что в первом же бою этот самодур вообразил себя каким-то партизаном, отказался давать связь от штаба полка в батальоны под предлогом того, что «мы приехали защищать Родину, а не проволоку распутывать», построил роту и бросился в атаку. В результате от роты осталось три человека, спасшихся каким-то чудом. Все остальные погибли. А какие это были люди! Золото!
26 марта началась погрузка 200-го стрелкового полка в вагоны. В тот же день вышел приказ о моем назначении начальником штаба 43-го отдельного батальона связи. На фронт я ехал со своим полком, на ходу сдавая дела
командиру роты. Полк следовал по маршруту Архангельск - Ярославль - Рыбинск - Белоюс - Малая Вишера. От Малой Вишеры походным маршем к реке Волхов, в район селений Ямно и Арефино.
Штабы 2-й стрелковой дивизии и 43-го отдельного батальона связи прибыли на место назначения 2 апреля. Штаб дивизии разместился в землянках, а батальон связи - в шалашах на болоте. Было еще довольно холодно, особенно по ночам, однако днем снег уже таял. Передовая находилась в 7-9 км от нас. Саперы приступили к строительству бани, но помыться в ней нам так и не удалось.
Экипировка личного состава дивизии была пестрая, одни ходили в полушубках и валенках, другие - в шинелях и кожаной обуви. По сравнению с временами формирования заметно улучшилось питание, на фронте кормили по 1 -й норме, в то время как в Архангельске, видимо, по 3-й.
Распрощавшись с 200-м стрелковым полком, я отправился на поиски своего батальона связи. Вечерело, а мне еще нужно было занести в штаб дивизии кое-какие сведения. В штабе задержали, вышел из землянки, когда совсем стемнело. Ориентиров никаких, личный состав батальона связи в лицо меня не знал, если и спрашивал, где батальон связи, мне отвечали: «Не знаем». Режим секретности поддерживался на должном уровне. Стрельба на переднем крае являлась единственным надежным ориентиром, но он мало помогал мне. Так я и проблуждал всю ночь, разыскивая свой батальон. Той же ночью из батальона связи дезертировал повар, к счастью, эта потеря не отразилась на нашей боеспособности, в резерве у нас были еще два замечательных повара.
2-я стрелковая дивизия вошла в состав 59-й армии (командующий тов. Коровников И. Т.), Волховского фронта (командующий тов. Мерецков К. А.). В частях и подразделениях дивизии усиленно проводились занятия по боевой и политической подготовке.
28 апреля стрелковые полки занимают передний край, сменяя уходящую на отдых дивизию. Распутица в полном разгаре. По этой причине наш 164-й артполк к переднему краю подойти не смог и в первом бою не участвовал.
Первый бой
29 апреля дивизия принимает боевое крещение в районе села Спасская Полисть. Дивизии была поставлена задача: прорвать долговременную и сильно укрепленную оборону противника с целью помочь отдельным частям (около 30 тысяч человек) 2-й ударной армии генерала Власова выйти из окружения.
Операция проходила в условиях весенней распутицы и полнейшего бездорожья в болотисто-лесистой местности. Шоссейная дорога Селищи - Спасская Полисть просматривалась противником. Наша дивизия не располагала приданными авиацией, танками и артиллерией. Предшественники оставили нам лишь одну артиллерийскую батарею почти без снарядов и одну установку реактивной артиллерии («катюша») с запасом снарядов на два залпа. Боеприпасы для них носили артиллеристы 164-го артполка, со снарядом на плече они проходили в один конец более 9 км. Собственная, как полковая, так и дивизионная, артиллерия из-за сплошного бездорожья не смогла занять боевые позиции на линии фронта. Лошади буквально тонули в грязи, были видны лишь их головы и спины.
Экипировка личного состава также оставляла желать лучшего, многие были одеты в полушубки и валенки, хотя весеннее солнце уже растопило весь снег. Продукты доставляли верхом на лошадях, на лошадь навьючивали по два мешка с крупой. Рацион питания личного состава быя ничтожным: одна кружка пшенной каши, иногда только раз в сутки. И так продолжалось все 13 суток операции.
Расчет командования основывался на внезапности и распутице. Полагали, что немцы завязнут в грязи, но это была ошибка. Исходя из предположения, что мы будем продвигаться чуть ли не маршем, выстраивалась и концепция проводной связи, которую предложил начальник штаба дивизии подполковник Дикий. Во все полки прокладывалась лишь одна линия, даже коммутатор не был установлен. Понятно, что при такой схеме оперативная работа штаба дивизии обеспечивалась слабо. Все абоненты слышали друг друга, режим секретности полностью нарушался, такие сообщения, как «прибыло 30 станковых пулеметов», передавались открыто.
Только благодаря внезапности нашего удара, быстрому продвижению вперед противник не смог перехватить наших переговоров. За первые шесть дней дивизия продвинулась вперед на 6-8 км. Это был поистине массовый героизм всей дивизии.
Все время операции наши войска находилось под постоянным воздействием авиации и артиллерии немцев. Вражеская авиация буквально висела над нами, бросая в бой до 30 бомбардировщиков. Мне и самому пришлось познакомиться с очередной новинкой противника. На второй день боев мы с красноармейцем пересекали открытое пространство, как вдруг из-за леса появился фашистский самолет. Мы бросились в грязь между кочек и затаились. Немцы, видимо, нас заметили, но не знали точно, где мы залегли, поэтому решили поиграть на нервах, и сбросили кусок железнодорожного рельса. Падая, рельс кувыркался и страшно выл, только выдержка и спасла нас.
В результате тринадцатидневных наступательных боев в сложных условиях наша дивизия понесла большие потери и была обескровлена. 14 мая по приказу командования наступление было прекращено, хотя мы и не достигли поставленных целей. Командующий 59-й армией Коровников И.Т. санкционировал отход на исходные позиции.
Ко всему сказанному необходимо добавить еще несколько слов о том, что мне было известно лично из наблюдений и услышанных разговоров.
Отход ли это был в действительности? Об этом было много разговоров, но так как командир дивизии Лукьянов был человек необщительный, и, видимо, во многом был сам виноват, он на эту тему особо не распространялся, а мы еще плохо знали друг друга, чтобы откровенно обсуждать любые вопросы. Разговоры вскоре прекратились.
Однако поражает то, что 2-я стрелковая дивизия была брошена в бой с одними винтовками, хотя уже тогда было ясно, что при наступлении решающую роль играет обеспечение войск огневыми средствами и исключительное значение имеет артподготовка. В нашем же случае артиллерия, минометы и станковые пулеметы остались на складах, в силу чего дивизия была небоеспособна.
Как планировалась и разрабатывалась эта операция? Кто был вдохновителем самой идеи прорыва? Нет ответа. Как нет ответа и на вопрос, почему никто не ответил за гибель почти всей дивизии. Почему командующий 59-й армией генерал Коровников И.Т. и командир дивизии Лукьянов остались на своих должностях? Куда девался начальник штаба 2-й стрелковой дивизии Дикий, который говорил по-русски чуть ли не с немецким акцентом?
В связи с бесследным исчезновением начальника штаба Дикого ходили самые разные разговоры. Одни утверждали, что на 10-й день боев начштаба Дикий вместе с ординарцем покинули расположение штаба, и оба пропали. Другие говорили, что начштаба перешел линию фронта, сдался фашистам и досконально обрисовал им наше исключительно тяжелое положение. Немцы воспользовались полученной информацией и как бы случайно оставили в полосе наступления наших частей много небольших складов с хлебом, консервами и большим количеством спиртного. Расчет был на то, что голодные люди набросятся на еду и вино, утратят боевой порыв и потеряют бдительность. Меня самого связисты угощали немецким хлебом, изготовленным в 1936 г. Несмотря на столь солидный возраст, серый пшеничный хлеб в батонах оставался мягким и приятным на вкус. После этого фашисты рассчитывали ударить по флангам дивизии и зажать нас в клещи.
Однако реализовать свой план полностью немцам не удалось. Они смогли обойти с фланга и окружить 13-й стрелковый полк, но уничтожить его не сумели. С большими потерями полк вырвался из окружения. Когда немцы стали оказывать сильное давление на наши фланги, находящиеся в полках связисты 43-го батальона связи сержанты Паникаровский С. И. и Зернов К. В. (впоследствии он погиб) предупредили командование о наступлении немцев. В это время я как раз был дежурным по связи штаба дивизии и принял эти сообщения. Едва успел доложить об этом командиру дивизии Лукьянову, который находился в 30-40 шагах от меня, как невдалеке от него разорвался снаряд. Осколком комдива ранило в ногу, ординарец стянул с него сапог, но прежде чем он успел сделать перевязку, Лукьянов подбежал к телефону, переговорил с командирами полков и тут же доложил обстановку командующему 59-й армией. После этого из штаба армии поступил приказ об отходе.
Неудавшаяся операция стоила дивизии больших потерь в живой силе и технике. Батальон связи потерял 65 человек (35% личного состава), в том числе четырех ординарцев и двух командиров рот. Выбывших офицеров заменили командиры отделений коммунисты Паникаровский СИ., Зернов К.В. и Беликов И.И. Они с честью справились с возложенными на них обязанностями, и одними из первых в дивизии были удостоены государственных наград.
Такова была реальность первых лет войны, и можно ли обвинять командование 2-й стрелковой дивизии и 59-й армии в гибели дивизии? К сожалению, такие факты тогда были не единичны. Маршал Рокоссовский К.К. вспоминал, что 58-я танковая дивизия прибыла в его распоряжение почти совсем без боевой техники. А командующий Волховским фронтом маршал Мерецков К.А. писал о 59-й армии, что ее артиллерия не имела оптических приборов, средств связи, а в некоторых батареях отсутствовали даже орудийные передки, ...командиры и штабы не умели осуществлять управление частями и организовывать взаимодействие между ними,.. .наша пехота из-за отсутствия танковой и авиационной поддержки вынуждена была ломать оборону противника штыком и гранатой, неся при этом большие потери, ...новая техника сразу же поступала в подразделения, части и соединения.
У меня до сих пор нет ясности, кто командовал 59-й армией в период с 25 апреля по 15 мая 1942 г., т.е. в то время, когда 2-я стрелковая дивизия "пыталась деблокировать часть сил 2-й ударной армии. Был ли это генерал-майор Галанин И.В. или генерал Коровников И.Т. Как пишет Мерецков, к 25 апреля 59-я армия была упразднена и переподчинена в качестве группы войск Ленинградскому фронту.
Командующим группой войск бывшего Волховского фронта был утвержден бывший командующий Ленинградским фронтом Хозин М.С. Мерецков отбыл в ставку, но впоследствии Волховский фронт был восстановлен, и его командующим снова назначили Мерецкова К.А.
Передышка
Несколько слов хотелось бы сказать о радиосвязи в войсках на начальном этапе войны. Как в первом, так и во втором бою дивизии радиосвязь была скорее условной. Командиры полков радиосвязью пользоваться не умели, боялись одного вида радиостанций, так как были убеждены, что при работе рации противник их обязательно запеленгует. Так их учили в мирное время. Только после нескольких месяцев боев стало ясно, что по фронту работали десятки тысяч радиостанций, и был издан строгий приказ Верховного командования об использовании радио в боевой обстановке. Со временем радиосвязь вошла в обиход как неотъемлемая и необходимая часть в управлении войсками.
Радистов было ничтожно мало, пришлось их готовить на месте. Учеба шла кропотливая. Условий для учебы почти не было, но все же через несколько месяцев мы сумели подготовить собственные кадры радистов, которые отлично справлялись с работой. В этом деле большую роль сыграл заместитель начальника связи 2-й стрелковой дивизии, сам радист, капитан Левченко. Благодаря его опыту и его усилиям мы получили подготовленных специалистов по радиосвязи. В части технической оснащенности радиостанциями мы в то время считали себя чуть ли не счастливцами, имели рации всевозможных марок: РБ, 5-АК, 6-ПК, М-8, РЛ-6, РЛ-7, РП-8, РП-12и РСБ. В 1945 г. все они были заменены, также были заменены и телефонные аппараты.
В апреле 1942 г. я заболел дизентерией. Я отчаянно страдал, в медсанбате было только одно средство от этой болезни - бактериофаг. «Уничтожил» много этого лекарства, но улучшения не было. Неделю сидел на одних сухарях, неделю на рисовом отваре, - все без толку. Наконец, помощник командира конного взвода, сержант Петухов И.Е. предложил умопомрачительное лечение. «У нас в деревне Калгачихе врачей век не бывало, - заявил он мне. - Мы и не слыхали о них, лечились сами, и я знаю, чем вас вылечить». Собравшись с духом, я решился на это отчаянное средство. Под вечер отошли мы в сторону от лагеря, на болото, нашли сосновый борок. Люди тут не ходили, сержант вырыл ямку около болота, она стала заполняться мутной водой. Посидели, я выпил кружку этой воды и пошел спать. Пока пил, казалось, что пью мелко битое стекло, таково было ощущение. Утром Петухов принес еще кружку этой целебной воды и на этом закончил курс лечения. Болезнь как рукой сняло. Начальник медсанбата потом объяснил причину выздоровления, по его словам, в той воде был болотный пенициллин.
10 мая в батальоне связи произошло ЧП. Посыльный конного взвода (фамилии не помню) доставил из штаба дивизии в один из полков пакет. Возвращаясь обратно, в густом еловом лесу из карабина прострелил себе бедро левой ноги. Преступление было сразу же раскрыто. Военный трибунал отправил самострела в штрафную роту. Больше ЧП за всю войну в батальоне связи не было.
После завершения неудачной операции прорыва дивизия получила двухнедельную передышку, во время которой ни мы, ни противник не вели активных боевых действий. Командование приказало организовать баню. Надо сказать, что на фронте было заведено по прибытии на новое место строить жилье и баню. Сколько за эти годы было перевернуто земли, построено блиндажей, землянок, шалашей и бань, теперь уже не узнает никто, ведь строительством войска занимались постоянно. А после выхода из боя было принято мыть личный состав в бане. На этот раз баню устроили в ивняке по соседству с огромной лужей. Когда баня топилась, дым от нее был виден за несколько километров. Немцы, конечно, заметили его, но никак не отреагировали. А когда мы пошли в баню мыться, они обстреляли ее из пушек и минометов. Попортили крышу, один красноармеец был ранен, а остальные в чем мать родила разбежались по кустам. Там и сидели, пока фрицы не прекратили обстрел.
За время двухнедельного «отдыха» дивизия пополнилась небольшим количеством личного состава и получила новую задачу. На этот раз нам предстояло наступать навстречу прорывающимся из окружения частям 2-й ударной армии в районе деревни Мясной Бор.
31 мая меня вызвал начальник штаба 2-й стрелковой дивизии полковник Крицын и поставил задачу организовать в районе деревни Мясной Бор узел связи штаба дивизии. До места назначения по прямой было около 8 км, но полки дивизии и обозы должны были следовать туда кружным путем, что составляло около 30-40 км.
Болотные солдаты
Я взял с собой 15 человек связистов, несколько телефонных аппаратов, кабели, и мы двинулись напрямик. Пошли через лес, никакой дороги не было, кустарник, кочки в рост человека, между кочками выше колена ржавая вода, заросшая тиной. Сначала мы пытались прыгать с кочки на кочку, потом, выбившись из сил, побрели по грязи. Расстояние в 8 км, которое я предполагал пройти за два часа, в итоге мы с большим трудом преодолели за восемь. Когда мы наконец подошли к месту назначения, вся наша одежда, оружие и техника были коричневыми от грязи. Вышли на открытую поляну, по которой протекал ручей, рядом ельник, - прекрасное место для отдыха. Приказал людям привести себя в порядок, почистить оружие и технику. Вскоре белье и обмундирование было выстирано и развешано на елках, оружие и техника вымыты и смазаны. С чувством исполненного долга мы расположились на отдых.
И вдруг на поляне раздался взрыв, следом второй, уже значительно ближе к нам. Приказываю спасать оружие и технику, мои связисты успевают прихватить сапоги и голыми, но с оружием бегут в сторону леса. А фашисты открывают беглый огонь по нашему белью, развешанному на елках. Оказалось, что немецкий корректировщик засек нас по этому белью и передал координаты артиллеристам. Остались мы в чем мать родила, и в таком виде, в сапогах, при оружии, но совершенно голым, предстал я перед начальником штаба. Полковника Крицына обуял гомерический хохот, а нам было не до смеха, тем более что новое обмундирование было доставлено только к полуночи. Но дело не ждет, и ночью связисты работали почти голыми, развертывая узел связи дивизии и обеспечивая линиями связи полки.
В тот же день дивизия вступила в бой. Бои были крайне напряженными и кровопролитными. Вся операция длилась с 31 мая по 17 июня 1942 г. Ценой больших потерь нам удалось выполнить задачу и деблокировать до 30 тысяч бойцов 2-й ударной армии. Вышедшие из окружения красноармейцы были изнурены до последней степени, много дней они голодали или питались травой. Чтобы хоть как-то поддержать товарищей, мы делили между ними свой суточный рацион хлеба.
Во время этой наступательной операции дивизия пополнялась личным составом через маршевые роты. Они прибывали к нам часто даже без списков личного состава и сразу же шли в бой. Свободные от дежурства офицеры записывали, сколько могли, но всех переписать не успевали. Не в этом ли кроется одна из причин значительного количества без вести пропавших солдат? Или был такой случай, какой-то солдат из госпиталя дошел до нас, но дальше идти не смог, не хватило сил. Я доложил об этом командиру дивизии Лукьянову, и он приказал немедленно доставить его в медсанбат. Как знать, не оказался ли в числе пропавших без вести и этот солдат? Ведь из госпиталя он убыл, а в свою часть не прибыл.
12 июня произошел случай, забыть о котором невозможно, как о каком-то чуде из чудес. Наш повар Шеметенко В.Н. доставил на передовую походную кухню с обедом. Пока он ослаблял подпругу, рядом с ним разорвался снаряд. Лошадь убило, кухня вдребезги, а на поваре ни царапины. Воздушной волной его перебросило через лошадь и даже не контузило. В рубашке родился одессит Шеметенко.
После жарких боев 2-я стрелковая дивизия, как и вся 59-я армия, перешла к жесткой обороне и стала укреплять оборонительную линию. По большей части все наши укрепления проходили через болота, где не выкопаешь окопов, поэтому делали из ивняка двойные заборы в рост человека на расстоянии 1-1,5 метра друг от друга, и пространство между ними засыпали торфом. Противниктоже проводил эти работы, в иных местах мы с ним сходились на 80-100 метров, отчетливо была слышна чужая речь. Землянки строились на поверхности болота. Находясь в обороне, все войска, занимались боевой и политической подготовкой. Разведчики добывали «языков».
Лето 1942 г. выдалось дождливое, к тому же болотная сырость очень быстро выводила из строя нашу обувь и конскую сбрую, а смазка из тыла не поступала. Вот «мой лекарь» Петухов и предложил гнать деготь. Для этой цели мы использовали 200-литровую железную бочку. Дело пошло, но долго быть монополистами в этом производстве нам не удалось. Когда наши связисты появились на КП штаба дивизии, исходящий от них запах дегтя сразу выдал нашу «тайну». И к нам в батальон потянулись люди, сначала из полков дивизии, а затем и из других дивизий стали прибывать «курсанты» учиться гнать деготь у Петухова.
В июле в батальон для прохождения службы прибыли два офицера-кавказца. Один из них, лейтенант Дзыба А.К., коммунист и абазинец по национальности, проявил себя исключительно трудолюбивым, отлично знающим свое дело специалистом. Впоследствии он стал начальником штаба 192-го ОБС. Вторым был лейтенант Гутиев XT., тоже коммунист, осетин по национальности. До войны он работал учителем, но, когда понадобилось, хорошо освоил новую для себя профессию связиста и стал отличным специалистом.
18 августа отмечался День авиации, который ознаменовался неприятным инцидентом. Накануне праздника из дивизионного обменного пункта (ДОП)* сообщили, что нам будет выдано по 100 граммов водки. Сейчас уже невозможно установить, чем руководствовались начальник связи дивизии майор Малафеев С.А. и командир 43-го отдельного батальона связи капитан Бабаев Г П., но факт, как говорится, имел место. Верхом на лошадях эти командиры поехали встречать подводу со спиртным. Встретили ее вне расположения части, остановили. Сначала выпили понемногу, а потом, видно, разохотились. Одним словом, водка до нас не доехала.
Офицеры батальона связи решили смыть с себя это позорное пятно. Были собраны деньги, и лейтенант Цыганов, уроженец города Боровичи, направился на полуторке за водкой, достал ее и привез в часть. Все остались довольны, однако комиссар Скворцов Н. М. дал делу ход. В результате после разбирательства Малафеев С. А. и Бабаев Г. П. были сняты со своих должностей и переведены в другие дивизии.
* Дивизионный обменный пункт (ДОП) в штатной структуре дивизии выполнял функции склада. - Прим. ред.
10 сентября прибыл вновь назначенный начальник связи 2-й стрелковой дивизии майор Куликов М. С. Куликов был кадровым офицером, но так и остался майором до конца войны. Был он жаден, завистлив, подозрителен и труслив. Авторитетом ни в штабе дивизии, ни в полках, ни в батальоне связи не пользовался. Не зря в дивизии к нему прилипло прозвище «гнусавый».
Как-то раз Куликов зашел в продуктовый склад и взял у кладовщика Никитина банку консервов. Когда Никитин доложил мне об этом, я отправился на поиски майора. Однако вернуть консервы мне не удалось, к моменту моего появления Куликов уже доедал их. Пришлось объявить ему без обиняков, что если я его еще раз застану на складе - пристрелю. Через некоторое время Куликов отправил на склад своего заместителя капитана Левченко, чтобы тот добыл для начальника харчей. Но и этот поход потерпел фиаско, узнав, зачем Левченко явился на склад, я вытащил наган и выпроводил гостя. Вот как мне иногда приходилось разговаривать со своим начальством.
Завистливый от природы Куликов полагал, что наш повар готовит для меня разносолы, и поэтому питался с кухни батальона связи. Я же всю войну ел с солдатами из одного котла. Бывали дни, когда в дивизии из продуктов была только американская соевая мука. В таких случаях повар Шеметенко приходил ко мне и жаловался, мол, обед вышел никудышный, ругать его будут. Делать нечего, иду на кухню снимать пробу. Красноармейцы стоят в очереди за обедом, ждут. Шеметенко наливает мне супа, ем с показным удовольствием и нахваливаю: «Хорошо наелся!» Солдаты хохочут, но уже не ругаются. Что делать, раз на раз не приходится.
Однажды Куликов собрал начальников связи 13-го, 200-го, 261-го стрелковых полков, 164-го артполка и меня и объявил, что пока он не получит звания подполковника, никто из нас не станет майором. Не будет нам и наград. И действительно, всеми возможными способами он тормозил наградные листы и представления на своих подчиненных. После войны его, кадрового офицера, уволили из рядов вооруженных сил. Видимо, и начальство было не слишком высокого мнения о нем.
Проводные линии связи, как правило, прокладывают вдоль дорог. Эта схема прокладки действовала и во время войны. Однако в ходе боевых действий противник часто обстреливал дороги и нарушал телефонную связь. Все это создавало серьезные проблемы, связанные с постоянным ремонтом линий и расходом телефонного кабеля. В целях сбережения кабеля в нашей дивизии был проведен эксперимент: телефонный кабель стали заменять обычной проволокой, иногда даже колючей проволокой, а вместо изоляторов использовали резину. Кроме того, телефонные линии стали прокладывать в стороне от дорог. Эксперимент дал положительные результаты, слышимость на линии была хорошей, артобстрелы и бомбежки больше не прерывали связи, сократились и потери личного состава у связистов. В прокладке новых линий связи отличились подчиненные лейтенанта Дзыбы А.К. и старшего сержанта Коротаева А.Ф. Работа по прокладке линий связи способствовала сплочению личного состава кабельной роты, благодаря новым линиям значительно улучшилось и качество связи.
20 октября 43-й отдельный батальон связи был реорганизован в 773-ю отдельную роту связи. Упразднили институт комиссаров, из роты выбыл Скворцов. Одновременно сократили объем задач и обязанностей, возложенных на роту.
Помимо своих прямых обязанностей батальону (роте) связи иногда приходилось нести дополнительную нагрузку. На денежном, вещевом и продуктовом довольствии связистов часто стоял штаб дивизии, хотя столовая у него всегда была своя. Иногда к связистам прикрепляли разведывательную роту, а однажды в течение 7-8 месяцев на их довольствии стояла даже женская снайперская рота. Понятно, что все это ложилось дополнительным бременем на плечи командира роты связи.
20 ноября 1944 г. 773-я отдельная рота связи была вновь реорганизована в 192-й отдельный батальон связи. У командира батальона появился заместитель по политчасти, присланный из штаба 50-й армии. Им стал алма-атинец Абишев.
Быт
Зима 1942/43 г. была тяжелой, землянки постоянно подтоплялись, каждый день мы вычерпывали по 500-800 ведер воды. В таком же положении находился и противник. Но активных боевых действий на фронте в это время не велось. В силу этого между нашими и немецкими солдатами завязывались своеобразные отношения. Если наши солдаты начинали петь, немцы кричали им: «Хорошо, пойте еще, стрелять не будем!» Когда же противник открывал беспрерывный беспокоящий огонь из пулеметов, уже наши кричали: «Что вы стреляете, спать не даете!». Наша артиллерия сильно досаждала немцам, особенно в часы завтрака и обеда по воскресеньям, после чего обозленные немцы кричали нам: «Русские, вы воюете не по правилам!»
Ночью немцы воевать не любили, но опасались вылазок с нашей стороны, поэтому беспрерывно запускали осветительные ракеты на парашютиках, и кричали нам с издевкой: «Рус, плати за свет!» Чаще всего мы не реагировали на такие выпады, но иногда и «платили»... из минометов. Для нас такая подсветка была весьма удобной, нас не видно, а у противника все как на ладони. По этой же причине они не ходили в разведку в ночное время. Как и многие горожане, они не понимали и боялись леса, кроме того, с нашей стороны в любое время суток успешно действовали снайперы. Один из снайперов, монгол по национальности, в 13-м стрелковом полку получил звание Героя Советского Союза.
В нашем ближнем тылу, километрах в 7-9 от передовой, протекал Волхов. Немцы давили на психику и часто кричали нам, что, мол, скоро будет вам буль-буль в реке, но это пожелание противника так и осталось неисполненным.
Лето 1942 г. выдалось сложным для сельского хозяйства, да и с организацией полевых работ были большие проблемы, поэтому в зимний период 1942/43 г. овощами и картофелем мы почти не питались. Командование учло этот печальный опыт, и весной 1943 г. в войска была завезена рассада капусты и семенной картофель. Службы тыла дивизии и армии организовали выращивание овощей в 25-километровой зоне, прилегающей к линии фронта, откуда население было временно выселено. Для этого использовались все свободные и пригодные для сельского хозяйства участки земли. Урожай картофеля и капусты на этих участках был отменным. Летом мы усиленно заготовляли сено.
До созревания овощей употребляли в пищу молодой клевер, люди с охотой ели этот продукт, так как орг анизм требовал витаминов. Разработанная рецептура блюд из клевера была достаточно разнообразной. Мне могут заметить, что я слишком много пишу о питании, но этот вопрос не праздный, особенно если учесть, что, когда люди находятся в длительной обороне, то изучение винтовки и телефонного аппарата может быстро набить оскомину, и людей потянет на «подвиги», тогда ЧП не избежать. Однообразная обстановка - болото и лес, однообразная жизнь для молодых и сильных людей были испытанием весьма трудным. Если еще ухудшить питание - жди беды.
Наша дивизия держала оборону в полосе 25-27 км. Это очень много, так как людей хронически не хватало. Раза 3 или 4 нам меняли участок обороны, то есть две дивизии менялись местами. На какое-то время для всех находилось занятие, связанное с передислокацией и обустройством на новом месте, но это было ненадолго, а потом опять начинались нудные однообразные будни стояния в обороне. Условий и сил для наступления в то время не было ни у нас, ни у немцев.
В апреле 1943 г. в дивизию прибыл новый заместитель командира по политчасти Кустов К А Он заменил снятого за проступки Педана. На юге шли напряженные бои, Красная Армия вышибала фашистов с Кавказа и Дона. У нас же даже расход снарядов строго лимитировался, чтобы выпустить снаряд по противнику, требовалось разрешение свыше. Все боеприпасы шли на юг страны.
Время и обстановка на фронте позволяли до тонкостей освоить все премудрости организации связи. Теперь и штабы стали предъявлять повышенные требования к связи, почувствовали, что связь с частями необходима им как воздух. Наши связисты были великолепно подготовлены, четко знали свое дело и могли выполнять свои обязанности с завязанными глазами. Рота связи отличалась сплоченностью и дисциплиной. На 80% она состояла из коммунистов и комсомольцев, 82% личного состава имели среднее или высшее образование. С 7-классным образованием у нас были только ездовые, из них только один Меньшиков М.Н. из Оренбурга в свои 53 года имел за плечами всего 4 класса.
Для обеспечения фельдъегерской связи со штабом армии, который находился на расстоянии 40 км от штаба дивизии, и доставки туда важной корреспонденции и почты в составе роты имелся взвод кавалеристов. В один из весенних дней конники доложили, что в близлежащих деревнях в полевых работах участвуют одни женщины. Мужчины на фронте, лошадей нет, вот они и впрягаются в плуг по несколько человек. Колхозницы просили оказать им содействие.
Наша рота располагала в то время конским составом в 40 голов, но лошади практически простаивали без работы. Поэтому, учитывая спокойную обстановку на участке всей 59-й армии, я решил выделять по 10-15 солдат и сержантов при восьми лошадях и подводах в помощь местному населению. «Командировка» на сельхозработы сроком на семь дней вводилась как поощрение для личного состава, о чем было объявлено перед строем. Офицеры в колхоз не направлялись. Это мероприятие продолжалось все лето. В качестве благодарности за помощь крестьяне очень часто присылали нам простоквашу, так что мы могли дополнительно обеспечить личный состав кружкой простокваши в день. По окончании семидневного срока люди возвращались в часть в чистом обмундировании и весьма довольные выездом в колхоз. И всегда стремились попасть на полевые работы еще раз.
Чисто одетые связисты радовали глаз командования дивизии. Комдив генерал-майор Лукьянов часто ставил их в пример офицерам штаба. Штабникам было неприятно получать такие замечания, но об участии роты связи в сельхозработах так никто никогда и не узнал. Не знал этого даже сам командир дивизии, наши связисты умели держать язык за зубами.
Люди
В роте сложились доверительные отношения между командованием и рядовым составом, которые способствовали поддержанию дисциплины на должном уровне. Солдаты и сержанты, совершившие какой-либо проступок, не дожидались, когда об этом мне доложит их непосредственный начальник, а приходили и сами сообщали обо всем.
Чаще всего для разрешения проблемы хватало беседы с провинившимся. Он давал честное слово не допускать подобных срывов впредь и держал его. Личный состав роты по достоинству оценил такую дисциплинарную практику, поэтому серьезных нарушений дисциплины у нас не было.
В 1943 г. в дивизию по призыву стали поступать девушки 1920-1922 годов рождения. Все они имели среднее образование и смогли заменить мужчин на коммутаторе, телеграфе, пункте сбора донесений. Кроме того, работали в прачечной и на кухне. Высвобожденные мужчины пошли на пополнение кабельной роты. Единственное, что мы так и не смогли сделать, это подобрать хорошего повара. Как ни странно, девушки плохо готовили, и солдаты скоро начинали роптать. Приходилось передавать несостоявшихся поваров в распоряжение 3-го отдела штаба дивизии (отдел кадров рядового и сержантского состава) и водворять обратно незаменимого Шеметенко В. Н.
Шеметенко был поваром от бога. В полевых условиях он умудрялся готовить биточки и другие кулинарные сюрпризы. Сожалел, что нет сметаны или еще каких-то столь нужных ему продуктов, которые, к сожалению, не положены по штату. Строго следил за чистотой и гигиеной, с грязным котелком к кухне лучше не подходи, забросит котелок в кусты. Но этим таланты Шеметенко не ограничивались. Был он незаурядным плотником, сам сделал сначала навес, а потом и помещение для кухни. Кроме того, брил и подстригал весь батальон, шил фуражки, переделывал гимнастерки и шинели, тачал сапоги. Одним словом, Шеметенко был мастером на все руки.
В дивизии остро стоял вопрос с лужением котлов. Служба тыла была крайне обеспокоена этим обстоятельством, мастерских поблизости не было, а санитарный контроль запретил готовить пищу в нелуженых котлах. И опять на помощь пришли связисты. За лужение котлов взялся старший сержант коммунист Сыпков Д.В. Будучи мастером по ремонту и обслуживанию телефонной и радиоаппаратуры, он смог организовать дело наилучшим образом и вылудил все котлы дивизии. Казалось, что этот скромный немногословный человек умеет делать все.
На вооружении роты связи стояли три автомашины. Трехтонный грузовик был приписан к мастерской по ремонту телефонов и радиостанций, где находилось все резервное имущество дивизии. Начальник мастерской - Петров, мастера - Сыпков Д.В. и Донцов А.Г.
Вторая автомашина, полуторка, была закреплена за хозяйственным взводом. Ее шофер Скибицкий Леонид из Вельского района Архангельской области был одним из лучших водителей дивизии. При сдаче автомашины в городе Нежине председатели колхозов, знающие толк в технике, наперебой предлагали Лене работу, сулили рай земной. Однако Леонид вернулся на Север.
Третья автомашина возила радиостанцию РСБ. Ее шофером и автомехаником был Пономарев М.Я. До войны он работал в управлении внутренних дел в Архангельске. Замечательный мастер. Однажды во время наступления РСБ пошла за нашими танками и умудрилась подорваться на вражеской мине. Передние колеса отлетели, стекла выбиты, но через два часа автомашина опять была в строю. Вокруг стояло много разбитой техники, и наши механики сумели подобрали все, что было нужно для ремонта. Не уступали своему автомеханику и радисты. Начальник РСБ старший сержант Бакланов Михаил и радист 1 -го класса Фрезеновский были великолепными мастерами своего дела.
Очень хорошо показали себя в деле девушки-связистки Пономарева Сима, Васева Маруся, Таксис Галина Александровна, Куютова Мария и многие другие, которые за годы войны стали большими мастерами своего дела. Вспоминается один курьезный случай, связанный с нашими девушками. Как-то раз за серьезную провинность командир дивизии Лукьянов приказал посадить на гауптвахту Куютову Марию, назначив ей 5 суток наказания. Гауптвахта располагалась около штаба дивизии, этим и воспользовалась наша Маруся. Она учинила такой рев и вой, который продолжался больше суток, что комдив не выдержал и на вторые сутки приказал «выгнать ее к черту с гауптвахты».
В двадцатых числах августа наша дивизия была отведена за р. Волхов на отдых. Расположились мы около небольшой речки в сухом лесу. Здесь в полной мере проявились организаторские способности командир взвода штабной роты старшины Ковальчука Г. П. Он создал хоровой ансамбль,
который выступал с концертами во всех подразделениях дивизии и в котором довелось принять участие и мне.
Женская рота
3 сентября наш отдых закончился, и дивизия стала выдвигаться в направлении дороги Селищи - Спасская Полисть, где должна была сменить выводившуюся в резерв 65-ю стрелковую дивизию. Неожиданно противник, который внимательно отслеживал все наши перемещения, перешел в наступление, преодолел первую линию обороны и захватил 16 дотов. Сложилось угрожающее положение, фашисты теснили нас к реке Волхов.
По приказу командующего 59-й армией Коровнико-ва И.Т. к месту прорыва были переброшены два полка артиллерии РГК (резерва главного командования), на марше находились еще две резервные стрел ковые дивизии, но они были еще далеко, в 40 км от линии фронта. Генерал Коровников лично прибыл в район сражения. Положение осложнялось тем, что артиллерия оказалась бесполезной, наши и вражеские силы были перемешаны, и сражение разворачивалось в окопах. В этих условиях командование бросило в бой все силы 2-й и 65-й стрелковых дивизий. За оружие взялись повара, кладовщики и писари, однако противник продолжал наращивать давление на наши позиции. В резерве нашей дивизии была снайперская рота в составе 99 человек, но в пылу боя комдив, видимо, просто забыл о ней.
В любом бою душой успеха должен являться начальник штаба части или соединения, однако в нашем случае получилось наоборот. Бывший начальник штаба дивизии полковник Крицын накануне выбыл в академию Генерального штаба. Вновь назначенный полковник, фамилии которого, к сожалению, не помню, оказался человеком с гонором, но не соответствовал должности начальника штаба дивизии. Позднее он был снят с должности за трусость. Командир дивизии генерал-майор Лукьянов покрывал его. Когда немцы перешли в наступление, Лукьянов вызывал меня в штаб и поставил задачу: «Ты здесь, на КП дивизии, остаешься старшим, должен все предусмотреть». Поскольку приказание комдива явно нарушало субординацию, я сказал, что здесь присутствует начальник штаба и много майоров, а я - капитан, но Лукьянов отрезал: «Выполняй!» А потом добавил: «Твои люди хорошо знают свое дело - справятся».
Однако прежде всего я проверил организацию связи. Все оказались на своих местах, и связь работала отлично. Ну, а потом - делать нечего, раз оставлен за старшего, -переговорил с командирами и начальниками штаба полков, с ДОПом и медсанбатом. Картина складывалась тревожная, фашисты теснили наши части. Вызвал обоз штаба дивизии и приказал подготовить все для погрузки штабных документов. Отдал команду подготовить верховых лошадей для командования. Затем прошел по штабным землянкам, приказал уложить все бумаги в сундуки и быть готовыми к эвакуации за Волхов, но самовольно штаб не покидать.
И вдруг получаю вызов от начальника штаба дивизии. Бегу и думаю, наверное, только что вернулся, проводил где-нибудь проверку, а возможно, был в штабе армии. Захожу в блиндаж и не верю своим глазам. Этот мерзавец сидит голый, в чем мать родила, пьяный в стельку и требует от меня выдать ему аттестат. Он-де получил 5 литров водки в ДОПе, и ему нужно отчитаться. Не подумал, негодяй, что я по его милости могу попасть под суд военного трибунала. О фашистском наступлении он даже не вспомнил. Увидев меня, ординарец полковника заявил, что теперь он свободен и идет в бой. Взял свою винтовку и ушел... Жаль, что забыл его фамилию. Настоящий солдат! Так вот почему комдив оставил меня за старшего, прикрывал своего начальника штаба.
Командир дивизии и оперативный отдел наконец-то вспомнили о женской снайперской роте. Собственно, из 99 человек личного состава роты лишь трое были зрелыми женщинами: командир, политрук и старшина, остальные - зеленые девчонки. Но эти девчонки представляли собой отлично сколоченную боевую единицу. Они обладали исключительной выдержкой, хладнокровием, мужеством, великолепно владели оружием, были прекрасно физически подготовлены и хорошо обучены снайперскому делу. Роту выдвинули на участок, за который командование дивизии боялось больше всего. Этот участок благоприятствовал наступлению фашистов, но и для нас имел огромное значение, так как был весьма удобен для развития успеха.
Девушки скрытно заняли линию обороны, так что фашисты не заметили выдвижения роты. Едва снайперы успели замаскироваться в складках местности, как немцы бросили против них в психическую атаку батальон пьяных головорезов. С диким воем и криком, с гиканьем и беспорядочной стрельбой лавина фашистов неслась на наших маленьких женщин. Со стороны казалось, что этот смерч сметет все на своем пути. Но наши девчата не дрогнули и достойно встретили врага. Они подпустили фашистов на 50-100 метров и открыли огонь. Девушки расстреливали в упор зарвавшихся врагов, ни одна пуля не пропала даром. Наступающий батальон был остановлен и обращен в бегство. Девчата бросились в контратаку, уничтожая находившихся во втором эшелоне минометчиков и пулеметчиков, и на плечах фашистов ворвались в их окопы.
Этот успех дал возможность нашим бойцам переломить ход боя в свою пользу. Враг дрогнул и, боясь окружения, начал оставлять захваченные позиции, а в итоге отступил даже из своих окопов. Было взято много пленных и трофеев. Женская снайперская рота в этом бою не потеряла убитыми ни одного человека, четыре девушки были легко ранены. Командующий армией генерал-лейтенант Коровников И.Т. наградил всю роту в полном составе орденами Красной Звезды.
Командиры
Как уже отмечалось, потери дивизии после первого боя были весьма значительны. Выбывших офицеров заменили сержанты. Они хорошо справлялись с возложенными на них обязанностями, умели поддерживать в своих подразделениях твердую дисциплину. Около года дивизия не пополнялась офицерскими кадрами. И вот, наконец, появляется первое пополнение из резерва 59-й армии. Нам присылают майора на должность заместителя командира по строевой части. Но через две недели его пришлось откомандировать обратно, майор проявил себя классическим лентяем. Занятия с личным составом он считал никчемным делом, зато любил поболтать о выпивке не только с офицерами, но и с солдатами. Одним словом, разлагал дисциплину.
Затем нам прислали старшего лейтенанта и двух лейтенантов, которые находились в резерве больше полугода и всячески увиливали от направления в часть. Мы устроили им экзамен. Эта тройка не смогла толком рассказать об устройстве телефонного аппарата, а об организации службы связи вообще понятия не имела. В итоге они были отправлены в штаб дивизии.
Взамен погибшего командира штабного взвода Ковал ьчука Г.П. из госпиталя прибыл лейтенант. По первому впечатлению уже было видно, что он малограмотный, но начальник связи дивизии Куликов настоял на его зачислении в штат роты связи. И что же оказалось? Образование -7 классов, а расписывался как совершенно неграмотный, пропускал по две-три буквы в собственной фамилии. Но этот самозванец обладал хорошей памятью и был очень хитер. Вызывал к себе кого-нибудь из своих подчиненных якобы с целью проверки, хорошо подготовленный связист из рядового состава отвечал на его вопросы, так лейтенант и учился и в конце концов кое-что усвоил. Правда, он умел поддерживать дисциплину в подразделении. По окончании войны он был демобилизован одним из первых, хотя и пытался остаться в армии.
На должность командира кабельной роты прибыл капитан Зайцев П.М. Он хорошо знал дело и толково справлялся со своими служебными обязанностями, но первое время ругался как сапожник. После нескольких бесед взял себя в руки. Во время штурма Кенигсберга капитан Зайцев был сильно изранен. Город был уже взят, и артиллерия давно прекратила огонь, но какой-то немец выстрелил напоследок из миномета. 14 осколков получил Зайцев П.М., одним из них перебило сухожилие под коленом. После войны он долго лечился, потом проживал в Донбассе.
Осенью 1943 г. в расположении роты связи вдруг появились начальник связи 59-й армии, полковник, фамилии которого я не помню, и начальник связи дивизии Куликов. Армейское руководство проверяло работу подразделений связи нашей дивизии. Они уже побывали в двух стрелковых полках и напоследок решили устроить ревизию дивизионной службе связи. По прибытии к нам полковник отпустил Куликова, и мы остались одни. Ревизор был строг. Тут неладно, там не так, однако проверял лишь служебные документы. Сижу и думаю: «Лучше бы ты людей в деле посмотрел, и что это штабники так бумаге верят!» Но все же готовился принять выговор или замечание. Вдруг открывается дверь, и входит повар Шеметенко. В руках поднос, мол, обед принес. Признаться, я удивился, ведь он никогда для меня такого не делал. А Шеметенко накрыл стол и незаметно поставил около меня еще и литр водки. Одним словом, пообедали отлично. Полковник после этого проспал четыре часа, а потом один ходил по землянкам связистов. Вернулся после обхода в добром расположении духа, ну, значит, молодцы ребята, не подвели.
А пока полковник ходил по землянкам, я сбегал на склад, к Никитину, и спросил, зачем он дал повару водку. «Пришел Шеметенко, - ответил мне Никитин, - и говорит, что комбат приказал выдать литр водки, а ему, Шеметенко, налить 200 граммов». Все стало понятно, это шельмец Шеметенко захотел выпить за мой счет. Он ведь знал, что свою личную водку я хранил у Никитина. Выдавали нам по 100 граммов, а я не любил пачкать губы и втягиваться в алкоголизм, поэтому у меня всегда был НЗ.
Через неделю командующий 59-й армией вынес мне благодарность за отличную боевую и политическую подготовку связистов. После этого полковник приезжал ко мне еще раз шесть, но при этом не показывался в штабе дивизии. После третьего визита начальника связи армии вызывает меня командир дивизии генерал-майор Лукьянов. Вхожу, сидят еще начальник политотдела Кустов К.А. и начальник штаба. Комдив задает мне вопрос: «Кто здесь старше, я или комбат связи?» Стою в замешательстве и не понимаю смысла вопроса, тогда Лукьянов подсказал, что армейское начальство игнорирует штаб дивизии своим посещением, а прямо едет к связистам. И тут же похвалил меня за то, что умею поддержать честь дивизии.
Хозяйство
Где-то в середине 1943 г. до меня стали доходить слухи, что связисты выражают недовольство чрезмерной караульной службой. У нас в подразделении было четыре поста: у штаба, у склада, на конном дворе и в расположении личного состава. Предварительно мы обсудили положение с офицерским составом, а потом я собрал батальон и задал вопрос: «Собственно говоря, от кого мы охраняем склад? Не от самих л и себя?» После обсуждения мы изменили схему караульной службы, оставив пост на конном дворе и у штаба, так, чтобы в поле зрения часового находился пищеблок и землянки личного состава.
В особо сложном положении находился личный состав кабельно-шестовой роты (линейщики). Они были разбросаны по всей дивизии и почти все время находились вне пределов подразделения. Часть людей несла службу при штабе полков, другая часть - на промежуточных станциях, по 2-3 человека на каждой. Поскольку полки находились на расстоянии 7-9 км один от другого, а промежуточные станции на расстоянии 2-3 км, доставлять всем горячее питание не представлялось возможным. Связисты получали сухой паек по норме, сами готовили себе завтраки, обеды и ужины. Сырой картофель они пропускали через терки, получали крахмал и готовили из ягод кисели. Научились разводить костры так, что не было дыма, умели подбирать дрова. На каждой станции была железная печь, топор, пила, лопаты. Одним словом, связисты научились вести хозяйство даже в этих суровых условиях, все у них было: и книги, и лампы.
Работы у связистов было много, поэтому командованию следовало уделять значительное внимание их отдыху и бытовым условиям. На разных должностях в батальоне служило восемь старшин. Этим старшинам вменялось в обязанность строго следить за чистоплотностью людей. Баня и стирка белья для моего заместителя по административно-хозяйственной части были вопросом №1. Постелью нашим связистам служили либо хвойные ветки, либо сено, накрытые плащ-палатками. Баня устраивалась ровно через десять дней, вне зависимости ни от каких условий. Банные сроки не нарушались даже в период наступательных действий, организатором этого благодатного дела был старшина Паникаровский С. И. В ночное время в комнате ставилось несколько железных печек, воду грели на улице.
В один из таких дней, при наступлении на Прусит, я шел из бани в 3 часа утра. Навстречу командир дивизии Перевозников М. И. Спросил, откуда я иду. Узнав, что из бани, сильно удивился. Дело в том, что начальник АХЧ штаба дивизии, старший лейтенант Белоусенко, не смог организовать баню в походных условиях. Батальон связи проявил гостеприимство, и командир дивизии отлично вымылся.
На юге нашей Родины шли упорные бои, фашисты повсеместно отступали. Мы ощущали в себе какой-то необыкновенный душевный подъем и чувствовали, что скоро и на нашей улице будет праздник. Будем и мы гнать ненавистных врагов. Во всех частях велась усиленная политучеба, личный состав готовили к условиям наступательного боя. Осенью 1943 г. мы собрали хороший урожай картофеля и капусты, заготовили много сена. Это обстоятельство также сыграло в будущем немаловажную роль.
Наступательные операции от р. Волхов
Командир дивизии генерал-майор Лукьянов вызвал меня к себе и поставил задачу: «Сегодня, 13 января 1944 года, дивизия оставляет свой участок обороны, не снимая при этом прикрытия. Ваша задача осмотреть все землянки переднего края, выяснить, не остались ли в какой-нибудь из них люди и оружие. В помощь вам оставляю отделение разведчиков. После осмотра всех землянок вас будет ожидать автомашина в условленном месте. При прохождении всего участка линии нашей обороны вы должны подбрасывать в костры заготовленные дрова. Срок исполнения к 6-00 14 января 1944 года».
Мне это показалось очень странным, но приказ есть приказ, его не обсуждают. Осмотреть весь участок обороны протяженностью 18-20 км мы не смогли, но точно в 6-00 вышли в условленное место, где нас ждала машина. Дорога шла вдоль правого берега Волхова и вся была заметена снегом, так что в расположение дивизии мы прибыли только к 8 утра 14 января.
Едва я успел доложить генералу о выполнении приказа, как началась артиллерийская подготовка, загремел «бог войны». Такой музыки мы никогда не слышали, длилась артподготовка 1 час 50 минут. За огневым валом пошла пехота, связисты потянули провода. Пробираться приходилось в буквальном смысле по выжженной земле. Наша артиллерия перепахала всю немецкую оборону как по фронту, так и в глубину на 6 км. В этой полосе не осталось даже следа от проволочных заграждений, дотов, дзотов или окопов. Понятно, что не увидели мы и ни одного немца.
За первый день наступления дивизия продвинулась вперед на 32 км. Был занят сильно укрепленный узел сопротивления в деревне Подберезье. От самой деревни остался лишь лес печных труб, она была полностью сожжена фашистами.
Так началось общее наступление Волховского и Ленинградского фронтов. 2-я стрелковая дивизия была снята со своего участка обороны и переброшена южнее на 30 км, в сторону города Новгорода. Нам поставили задачу взять деревню Оссия и продвигаться на запад.
20 января был освобожден г. Новгород. Однако противник продолжал оказывать упорное сопротивление. В ходе ожесточенных боев 23 января дивизия заняла деревню Оссия.
Во время этих боев был ранен начальник политотдела дивизии подполковник Кустов К. А., погиб снайпер 13-го стрелкового полка, монгол по национальности и Герой Советского Союза, фамилии которого я, к великому сожалению, не запомнил.
После потери деревни Подберезье фашисты решили вернуть утраченные позиции и бросили в наступление танки. Два года стояния в обороне и отсутствие навыка борьбы с бронетехникой сказались на работе кабельной роты. Связисты растерялись, и проводная связь была парализована. Однако им понадобилось всего несколько дней, чтобы освоиться в новых для них условиях боя, с 15 января связь работала в нормальном режиме.
Со взятием деревни Оссия наступил перелом, противник побежал. Дивизия преследовала бегущих фашистов, проходя в день до 30 км. Ночью мы не наступали, но даже такой темп наступления был страшно труден для линейщиков. При каждом перемещении им нужно было размотать 30 км кабеля за движущимся полком, а затем смотать его на катушки и на следующий день вновь разматывать. Связистам совсем не оставалось времени на отдых.
Личный состав дивизии с самого начала наступления столкнулся с фактами массовых зверств, учиненных фашистами. Отступая, фашисты сжигали все наши деревни, грабили, убивали,насиловали.
Одну небольшую деревушку немцы подожгли прямо на наших глазах. Мы видели, как, сделав свое черное дело, факельщик и его помощник уносили ноги с места преступления. К сожалению, им удалось удрать. На околице деревни стояла избушка с заколоченными окнами, в которой были заперты попавшие в плен наши раненые воины. Этот домик тоже горел. Превозмогая сильную боль, раненые выломали доски в окне и стали выбрасываться на улицу, ища спасения в снегу. Одежда на них горела. Однако спаслись немногие, большинство из них скончались в ужасных мучениях. В этой же деревне было обнаружено много трупов наших солдат с колотыми ранами. Даже убегая, фашисты глумились над пленными.
В 4-5 км от деревни был обнаружен труп женщины, на которой не было ни лоскутка материи. Живот вспорот, внутренности извлечены, а вместо них набита солома. Эти сцены потрясли наших воинов, каждый дал клятву уничтожать фашистских извергов без пощады.
Все время моей службы под началом командира 2-й стрелковой дивизии генерала Лукьянова я чувствовал на себе какое-то особое внимание с его стороны. Однажды Лукьянов поручил мне съездить в ДОП и привезти четыре пол-литровых бутылки водки, хотя у него были адъютант и ординарец. 3 сентября 1943 г. в нарушение субординации назначил меня старшим по штабу дивизии, а 13 января 1944 г. доверил осмотреть весь передний край обороны.
Эти поручения выходили за рамки моих служебных обязанностей и не всегда соответствовали моему званию и статусу в дивизии. Что стояло за этим вниманием к моей персоне, так и осталось для меня тайной, но, чтобы не обострять отношений, я выполнял все эти странные распоряжения.
Похожий случай произошел и осенью 1942 г. В тот день был получен приказ Ставки Верховного главнокомандования, предписывающий расстреливать всех лиц, совершивших кражу продуктов питания. В этом же приказе было сказано, что кормление с котла посторонних лиц без аттестата также должно расцениваться как кража продуктов питания. Утром этот приказ был зачитан во всех частях, а вечером того же дня к командиру дивизии Лукьянову прибыл генерал-лейтенант, начальник штаба 59-й армии. Он попросил его накормить. Поскольку на всех видах довольствия штаб дивизии стоял в батальоне связи, начальник штаба, полковник Крицын, обратился ко мне. В ответ я напомнил ему о сегодняшнем приказе Ставки. Сложилась просто-таки трагикомическая ситуация, генералы возмущаются, чихвостят нас с Крицыным в хвост и в гриву, но сделать ничего не могут. Лишь в 2 часа ночи, когда был составлен акт на списание продуктов, мы накормили генералов. До войны Крицын так же как и я был главным бухгалтером.
Трусость начальника штаба
7 февраля 2-я стрелковая дивизия вышла к дороге Ленинград - Псков, по которой противник в спешном порядке перебрасывал свои войска и технику. Фашисты боялись попасть в окружение, поэтому цеплялись за дорогу из последних сил. Наша дивизия наступала широким фронтом и не смогла с ходу преодолеть этот участок. Оседлать упомянутую выше дорогу мы не смогли, и в итоге наступление приостановилось.
Опасаясь сильно отстать от своих войск, все три недели наступления штаб дивизии держался в непосредственной близости от передовых частей. Поэтому, когда продвижение затормозилось, штаб оказался всего в 3-4 км от переднего края. Такая картина сложилась к исходу 7 февраля, на ночевку расположились в сосновом лесу.
Противник вел систематический огонь из тяжелых орудий по опушке леса, находящегося позади штаба 2-й стрелковой дивизии. При точном попадании немецкого снаряда под сосну дерево вырывало с корнем и поднимало на воздух. Измени немцы немного прицел, и они накрыли бы нас. Собственно, так и случилось позднее, но к тому времени мы уже ушли из леса и передислоцировались в другое место. Когда через несколько дней дивизия вновь перешла в наступление и мы проходили через этот район, то видели несколько глубоких воронок как раз на том месте, где находились штаб и узел связи.
Немцы методично обстреливали наши позиции, делая регулярные 15-минутные перерывы. Удивляло одно обстоятельство, день был пасмурный, нелетный, значит, авиация не могла корректировать огонь своей артиллерии, но она упорно клала снаряд за снарядом вблизи месторасположения штаба дивизии. В то же время на дорогу, идущую севернее соснового леса, не упало ни одного снаряда. Из предосторожности мы не пересекали поляну во время обстрела, пользовались 15-минутным перерывом. Именно тогда и отправляли в тыл подводы с ранеными^а к линии фронта везли боеприпасы.
9 февраля обед батальону связи был доставлен как обычно, к 14-00, а штаб дивизии по непонятным причинам так и не получил питания. Батальонная кухня уже собралась в обратный путь, но тут к ней подошел начальник штаба дивизии, полковник, и попросил меня накормить его. Повар налил ему миску супа. Полковник поинтересовался, нет ли у меня согревающего, и, хотя водка у меня была, я на всякий случай, памятуя о прошлых инцидентах, ответил отрицательно.
Как раз в это время по дороге мимо кухни проходили два легкораненых солдата. Они шли без всякой опаски, разговаривая друг с другом, видимо, делились впечатлениями боя. Один из них и говорит другому: «Пули так здорово свистят!» Полковник услышал эти слова и насторожился. Он переспросил бойцов, действительно ли свистят пули. Солдаты, не поняв вопроса, но, видя перед собой полковника, ответили утвердительно.
Дальше случилось нечто необъяснимое: полковник отбросил в сторону миску и побежал к штабу, на бегу отдавая приказание скорее переходить через поляну к овинам. Начальник 1-го отдела майор Оборин попытался было объяснить ему пагубность передислокации штаба дивизии без приказа. Я тоже подбежал к полковнику и заявил, что перемещать командный пункт штаба дивизии, тем более в тыл, нельзя. Тогда полковник выхватил пистолет и направил его на своего заместителя майора Оборина, который в резких тонах выражал свое несогласие с отходом без согласования с командиром дивизии и со штабом армии. Я выбил пистолет из рук полковника, и тут он, видимо, очухался. Но было уже поздно: выполняя приказ начальника, штабные офицеры уже пересекли поляну.
Генерал-майор Лукьянов в это время находился в 164-м артполку. Я сразу же позвонил в полк, но оттуда мне сообщили, что комдив убыл в штаб дивизии.
Понимая необходимость обеспечения штаба связью и не получив разрешения свыше, так как начальник связи дивизии Куликов в это время находился в штабе армии, я самостоятельно отдал приказ организовать узел связи на новом месте. В это время штаб дивизии уже отошел в тыл на шесть километров и расположился около овинов.
В полках сразу же узнали от связистов, что штаб дивизии снялся и отошел назад. В спешке штаб дивизии не предупредил о своем перемещении штабы полков, которые засыпали запросами узел связи. Так что ввиду отсутствия офицеров штаба мне пришлось лично вести переговоры с командирами 200-го и 261 -го стрелковых полков. Последних я успокоил, сообщив им, что никаких изменений в обстановке не произошло, и если начальник штаба дивизии самовольно отвел штаб в тыл, то, по всей вероятности, получит за это строгое взыскание.
Пока я вел переговоры с 200-м и 261 -м стрелковыми полками, командир 13-го стрелкового полка подполковник Коженков Ф.Ф. самовольно отвел свой полк назад, заняв более выгодный рубеж обороны в 2,5 километрах от линии фронта. Находясь на правом фланге дивизии и не чувствуя локтя соседа справа, так как в тот момент у нас не было сплошной линии фронта, Коженков решил, что на новом рубеже ему будет удобнее держать оборону. Я был в очень хороших отношениях с Коженковым и прямо сказал ему, что, если он не вернет полк на прежние позиции, его расстреляют за трусость и самовольство. После некоторого раздумья до подполковника, как говорится, дошло, и он вернул свой полк на передовую. Приходится лишь удивляться, что в дневное время фашисты не заметили перемещений полка и не воспользовались этим благоприятным моментом. Возможно, у них просто не хватало сил или удержание дороги имело для них большее значение, чем наступление.
Наконец прибыл из 164-го артполка командир дивизии. К его удивлению, штаба дивизии на месте не оказалось. На прежнем месте Лукьянов застал лишь узел связи в большой палатке, лошадь с ездовым и меня. В ответ на вопрос генерала, куда подевался штаб, я подробно рассказал ему, что произошло. Сообщил о решении начальника штаба, его конфликте с майором Обориным. Умолчал только о перемещениях 13-го стрелкового полка. Мой рассказ сильно поразил Лукьянова, он густо покраснел и задумался. Потом спросил, что мне известно о полках, я ответил, что положение не изменилось. Затем я доложил комдиву о готовности узла связи на новом месте и попросил разрешения снять теперь уже не нужный дублирующий узел связи. Получив от него согласие, приступил к его свертыванию, а командир дивизии в сопровождении ординарца верхом уехал к овинам, где теперь находился штаб 2-й стрелковой дивизии.
Подъезжая к овинам, я увидел несколько «Виллисов». Значит, штаб армии был встревожен, и для разбора ситуации оттуда прибыло несколько генералов во главе с членом Военного Совета. Меня срочно вызвали в один из овинов, где заседала комиссия штаба армии. Разговор был кратким, - видимо, все уже были допрошены, - и после него армейское начальство уехало. Вместе с ним убыли начальник штаба и командир дивизии генерал-майор Лукьянов. Больше в дивизии они уже не появились.
Кадровое офицерство
11 февраля прибыл назначенный на должность командира 2-й стрелковой дивизии полковник от артиллерии Перевозников М. И. Он произвел на всех нас весьма благоприятное впечатление. Впоследствии показал себя энергичным, храбрым, общительным офицером. Отлично знал военное дело, окончил до войны две академии. Солдатам и офицерам он пришелся по душе, и его все понимали с полуслова. После войны Перевозников работал старшим преподавателем академии Генерального штаба, вышел в отставку генерал-майором.
В тот же день, под вечер, прибыл новый начальник штаба полковник Алексеев В. А. Уже с первой минуты появления в штабе он повел себя по-хамски, обозвав многих офицеров лодырями и бездельниками. Досталось на орехи и мне, Алексеев, не вылезая из саней, заявил, что связь бездействует, и матерно выругал всех нас. По всей вероятности, до назначения в дивизию он сидел на тепленьком местечке в штабе армии, а тут ведь работать придется, вот новый начштаба и метал громы и молнии.
На следующий день Алексеев вызвал меня к себе. Я полагал, что будет повторен вчерашний разгон, но, к моему удивлению, был принят весьма предупредительно, вежливо и даже любезно. К чему бы это, думаю. В ходе беседы и знакомства со строевой запиской вдруг выяснилось, что военфельдшер, лейтенант ВераТвердо-хлебова, для батальона связи непригодна, и ее следует перевести в один из полков. На мои возражения, что эта девушка пользуется большим уважением среди личного состава батальона, очень заботлива, ведет большую профилактическую работу, скромна и т. д., я получил распоряжение по штабу откомандировать в полк В. Твердо-хлебову и телефонистку М. Васеву. Пришлось идти к командиру дивизии Перевозникову, однако последний сказал, что батальон связи находится в подчинении начальника штаба и он ничем не может мне помочь. Взамен выбывших были присланы новая военфельдшер П. и санитар, который даже не значился в штатном расписании батальона. Новая фельдшер, злая особа и бездельница, держала себя вызывающе, так как являлась «ПэПэЖэ» (по-ходно-полевой женой) начальника штаба дивизии, а санитар был глазами и ушами полковника (проще говоря, соглядатаем).
15 апреля мой заместитель по тылу старший лейтенант Волошин В.К. вернулся из дивизионного обменного пункта (ДОП) без продуктов. Оказалось, что месячная норма мяса (консервы) и сахара батальона связи, а также пять буханок хлеба получены начальником штаба полковником Алексеевым В.А. Все мое существо возмутилось этим грабежом, но голос разума подсказывал, возьми себя в руки, спокойствие и спокойствие.
После раздумий решил отправить Алексееву накладную на продукты, чтобы он расписался в их получении. Старший лейтенант Волошин для этой миссии не подходил, был он бестактен, груб и заносчив. Решил послать отличного строевика, старшину Паникаровского. Через 15 минут старшина вернулся взмыленный, полковник пригрозил пристрелить его за бестактность. Оказалось, что батальон связи еще и виноват перед вором.
Пришлось мне самому позвонить Алексееву, и он вызвал меня к себе. Разговаривал со мной начштаба как удав с кроликом. Он сразу заявил, что идет война, имеются потери, и я должен списать продукты на них. На мой вопрос, а чем же я буду кормить людей в течение месяца, полковник-хапуга ничего не ответил.
Когда я вышел от полковника, уже смеркалось. Я был сильно расстроен и, проходя мимо землянки прокурора майора Жукова А.И., решил заглянуть к нему. Мы с ним часто беседовали, захотелось и в этот раз поделиться. Приоткрыл дверь, но у майора кто-то был, так что я решил не мешать им и хотел уйти. Однако Жуков выскочил из землянки и зазвал меня к себе, мол, тут все свои. Я начал рассказывать про свои беды и горести, как вдруг гость Жукова приказал ему зажечь свет. Оказалось, что это прокурор армии. Он расспросил меня про этот возмутительный случай и ушел к себе. Ну, думаю, и начальство у нас. Сначала обкрадут, а потом еще и под суд военного трибунала подведут. Выходит, верить им нужно с оглядкой.
Утром следующего дня раздался звонок из штаба армии. Вызывали командира дивизии. Я взял запасную трубку* и услышал голос командующего 8-й армией Ленинградского фронта. Ругал он комдива Перевозникова на чем свет стоит, обвинял в воровстве. Мол, в батальоне связи все украл, у меня даже рубаха прилипла к телу. Побушевав, командующий успокоился, объяснил, в чем дело, и приказал Перевозникову вместе с Алексеевым прибыть в штаб армии.
После этого комдив вызвал меня к себе и спокойно, дипломатично завел разговор о батальоне связи. Когда речь зашла о вопросах питания, я сказал, что слышал весь его разговор с командующим. Перевозников был крайне удивлен, как это командующий узнал о ЧП раньше него. Мне пришлось рассказать о разговоре с Жуковым. Вызвали Жукова. На вопрос, почему он не доложил о ЧП ему, Перевозникову, Жуков ответил, что его день для докладов среда, а в тот день было воскресенье. Комдив развел руками и отпустил нас.
Через некоторое время оба полковника уехали. К вечеру я получил остатки консервов и сахара. Алексеев успел израсходовать 1 килограмм сахара и 5 банок консервов. Я записал ему в книжку о денежном довольствии 10 000 рублей, а потом выгнал его ППЖ и санитара. Таким образом, четвертый по счету начальник штаба 2-й стрелковой дивизии полковник Алексеев находился в должности всего 2 месяца и 20 дней.
Вновь назначенный начальник штаба полковник Тур-тян И. М. рассказал, что стал невольным свидетелем мордобоя, который Алексеев учинил над своим ординарцем. Этот факт, возможно, во всей Советской Армии был единственным.
* По инструкции связист после соединения абонентов обязан был слушать их разговор для обеспечения режима секретности переговоров и следить за тем, чтобы говорящие придерживались установленных для телефонных разговоров кодов. - Прим. ред.
К Нарве
Впрочем, мы немного отвлеклись, вернемся к событиям середины февраля 1944 г. 11 февраля дивизии наконец, удалось оседлать дорогу, и мы продвинулись вперед. 12 февраля нашими войсками был с боем взят г. Луга.
В том бою ранило начальника связи 13-го стрелкового полка Стяжкина М.Н. Распрощавшись со Стяжкиным, я побежал догонять своих. Ночь, темень, метет снег, переходя по льду реку, я провалился в прорубь. Из нее меня вытащили какие-то солдаты. По счастью, неподалеку находилась подвода батальона связи, а в ней оказалась пара чистого сухого белья и сапоги. Тут же, на берегу, я был переодет в сухое белье. Гимнастерку, брюки и шинель отжали, но через несколько минут шинель стала топорщиться, как еловая кора. Кое-как добежали до ближайшего домика, где жили старик со старухой. Я забрался на русскую печь, а мое обмундирование старики сложили в печь, к утру все высохло.
Следует отметить, что стиль руководства дивизией у Перевозникова был совсем другой, чем у его предшественника. Если раньше командные пункты перемещались вслед за войсками без всякой рекогносцировки и подготовки, что объяснялось слабой подготовкой офицерского состава штаба 2-й стрелковой дивизии, то теперь таким переходам стали уделять большое внимание, и результаты не замедлили сказаться. Изменился и характер работы связистов. Перевозников обращал особое внимание на работу связи и без радиостанции не делал и шагу.
На четвертый день своего пребывания в дивизии полковник Перевозников лично проверил работу головного взвода связи лейтенанта Дзыбы А.К. Побеседовал с бойцами, выявил действительное положение вещей, а по результатам проверки принял решение прекратить наводку линий на марше и высоко оценил боевую работу головного взвода. Весь личный состав взвода был представлен к правительственным наградам.
16 февраля дивизия вошла в состав 112-го корпуса 8-й армии Ленинградского фронта. Бои чередовались с маршами. Противник, боясь окружения, часто не принимал боя и спешно отходил на ранее подготовленные позиции. В итоге, не выдерживая натиска наших войск, сдавал одну позицию за другой. Отступая, фашисты сжигали все населенные пункты, поэтому узлы связи приходилось оборудовать в башнях, амбарах, конюшнях и погребах.
В ходе этого наступления у нас случилось трагическое происшествие. Командир взвода лейтенант Моисеев с двумя солдатами наводил связь в полку тяжелых орудий РГК. Под утро он звонит мне и просит, чтобы ему прислали смену, так как все его люди заболели. Меня это встревожило, уж больно подозрительно показалось, что три человека заболели в одночасье. Выделив новых людей и подводу, сам я верхом направился в расположение этого полка. Въезжая в деревню, обратил внимание на то, что около орудий не было охраны. Разыскал Моисеева, выяснилось, что артиллеристы нашли две бочки спирта и угостили связистов, выделив им от широкой души два котелка спирта на троих. На беду, спирт оказался метиловым. Один из наших солдат по фамилии Мокроусов ушел в медсанбат, где и скончался. А Моисеева и второго солдата выходила военфельдшер Вера Твердохлебова, по счастью, у нее оказалось сливочное масло. Массовое отравление случилось до прибытия в батальон нового военфельдшера, весь личный состав артполка погиб.
На обратном пути заехал в медсанбат соседней дивизии, куда свезли отравившихся солдат. Медсанбат расположился в крестьянских избах; на полу, на соломе вповалку лежали мертвые и живые артиллеристы. Живые просили написать семьям погибших. Собрал около трех десятков адресов и отправил по ним письма, не указав причины смерти. После этого подошел к братским могилам. Похоронная команда свозила к ним трупы и сразу же хоронила их. Обнаружилось, что по чьей-то халатности награды и документы умерших остались у них в карманах и могли пропасть бесследно. Я арестовал начальника похоронной команды, лейтенанта, и доставил его в штаб дивизии, а команде приказал приостановить захоронение. Штаб дивизии навел порядок, но ведь по недосмотру медсанбата и похоронной команды у нас опять могли появиться без вести пропавшие.
Размещаясь в освобожденных населенных пунктах, я настойчиво рекомендовал своим подчиненным выбирать для постоя самые невзрачные дома, бани и погреба, так как все более или менее приличные дома немцы, уходя, минировали. Как оказалось, эта предосторожность была не напрасной. В конце февраля штаб дивизии располагался на ночлег в одной из занятых накануне деревень. Штабники разместились на окраине в невзрачных домиках, батальон связи с радиостанцией РСБ тоже подыскал себе соответствующие помещения. А шестеро радистов, прибывшие на грузовике чуть позже, решили шикануть и, пренебрегая опасностью, поехали к зданию школы. Не доезжая до школы, машина подорвалась на мине. К счастью, люди отделались легким испугом и царапинами, а вот автомобиль разнесло вдребезги.
Я бросился к месту происшествия, как вдруг услышал крик саперов: «Стой на месте!» Глянул себе под ноги и обомлел, стою я на противотанковой мине, а вокруг меня из снега торчат колпачки взрывателей мин. Несмотря на мороз, мне сразу стало жарко. Спасибо саперам, они быстро разобрались с минами, хотя работы у них было много. А зайди мы в школу раньше, вряд ли бы кто уцелел. Зато после этого случая осмотрительность у моих связистов была на высоте.
3 марта 2-я стрелковая дивизия вышла на берег Чудского озера, к истоку реки Нарва, мы вступали в пределы Эстонской ССР. Дивизии был дан кратковременный отдых, войска расположились на склоне в лесу.
На перекрестке дорог рос ельник, в этом месте решили организовать пункт сбора донесений (ПСД). Рядовые Андрей Потахов и Таксис Г. А. начали валить лес, чтобы сделать сруб в три ряда, а затем поставить палатку. Сам я направился в штаб дивизии.
Когда возвращался из штаба, фашисты начали артобстрел ельника. Первый снаряд разорвался метрах в 400 от ПСД, второй - в 200 метрах. Я приказал своим людям укрыться, а сам бросился в сторону, заметил в снегу какую то выемку, в нее и упал. В небе кружил корректировщик, поэтому огонь вражеской артиллерии был очень точен. Снаряды рвались тесным кольцом вокруг меня, комья мерзлой земли били по спине. Я еще успел подумать, что, если на меня упадет елка, то ее сучья пронзят меня насквозь. Но в этот момент одна из глыб крепко ударила по голове, и я потерял сознание.
Когда противник прекратил огонь, связисты бросились искать наши трупы, они были уверены, что под таким огнем в живых не остался никто. Первого нашли меня, откопали. Я пришел в себя, все тело ныло от ударов комьями мерзлой земли. Поиски Потахова и Таксис были более продолжительными, так как весь ельник был перекопан снарядами. По счастью, они тоже остались живы и даже почти не пострадали. Когда начался артналет, эта пара, не мудрствуя лукаво, просто легла вдоль сруба, это их и спасло. Падающие елки заживо похоронили бойцов, но в то же время прикрыли их от ударов комьями земли, а сруб предохранил от осколков. Связисты извлекли их из-под елок целыми и невредимыми, а счастливые улыбки на их лицах успокоили всех, кто собирался нас хоронить.
Бои за Нарву
На занятом противником берегу Нарвы, в районе ее истока из Чудского озера, выделялся большой холм, покрытый лесом, ниже по течению реки местность была равнинная. Немцы заранее создали здесь мощную систему обороны, подступы к реке были сплошь заминированы. Нашей дивизии поставили задачу: по льду озера выйти в тыл противника на противоположный берег Нарвы. Для выполнения этой задачи были выделены два батальона 200-го стрелкового полка на лыжах и в белых масхалатах. Ночью разыгралась метель, ветер дул от противника, так что обстановка складывалась в пользу нашего предприятия.
Батальон связи выделил четырех радистов с двумя радиостанциями. В самую последнюю минуту начальник связи дивизии майор Куликов приказал командиру радиовзвода лейтенанту Выборнову сопровождать радистов.
Я пытался протестовать, не видя смысла во включении в состав группы командира взвода, однако начштаба дивизии полковник Алексеев, к которому я обратился, заявил, что начальнику связи виднее. Операция не увенчалась успехом, более того, из двух батальонов почти никто не вернулся обратно. Все радисты во главе с командиром взвода Выборновым погибли.
После этой неудачной операции дивизия получила другую задачу: частью сил 261 -го стрелкового полка сменить на своем правом фланге подразделения 43-й стрелковой дивизии и добиться очищения истока Нарвы от противника. Силами 13-го, 200-го и 261 -го стрелковых полков при поддержке артиллерии удалось на значительном участке форсировать Нарву и захватить на вражеском берегу плацдарм. Однако очистить полностью исток Нарвы мы не смогли, фашисты продолжали удерживать в своих руках господствующую высоту. Захваченный нами плацдарм представлял собой участок размером 400 на 2000 м, но подступы к нему просматривались и простреливались противником. Непосредственно к реке прилегал участок твердой поверхности, однако дальше шло болото, так что ни мы, ни противник не могли применить бронетехнику.
Первое время КП дивизии, батальон связи, саперный батальон и разведрота размещались в лесу на восточном берегу Нарвы. Противник каждую ночь, ровно в 24-00, бомбил заброшенный дом лесника, находящийся недалеко от батальона связи. Не знаю уж, что там казалось ему подозрительным, только свои бомбы немцы расходовали впустую, наши строения стояли на болотистой почве и дрожали целый час, пока шла бомбежка с воздуха. Линии связи первоначально были проложены по льду. С наступлением распутицы возникла проблема, как обеспечить бесперебойную проводную связь.
Применение радио было запрещено, так как мы стояли в обороне, поэтому начальник связи дивизии майор Куликов принял решение построить четыре воздушные линии и одну проложить по дну реки. Для проводки подводной линии связи за неимением бронированного был применен обычный кабель, новый, без сростков, хорошо пропитанный озокеритом. Работы проводились ночью, так как днем противник держал реку под обстрелом. Лед пропиливали на всю ширину Нарвы (300 м), камни-грузила прикреплялись часто, так как течение было сильным, учитывался и весенний паводок. Кабель, проложенный по дну реки, оказался недоступен воздействию противника и прослужил три месяца. Слышимость все время была отличной, но, когда его вынули из реки, к дальнейшему употреблению он был непригоден.
Наводка воздушных линий на 12-метровых столбах не оправдала затраченного на них труда. Противник сразу же обнаружил столбы и артиллерийским огнем вывел из строя три линии. 4-я линия не была обнаружена немцами и служила все время до нашего перехода в наступление.
К 21 апреля на левом берегу Нарвы был оборудован наблюдательный пункт командира дивизии. В тот же день в дивизию прибыл новый начальник штаба полковник Туртян И.М.
Туртян оказался человеком уравновешенным, спокойным и непьющим. Он отлично знал свое дело. В ходе ликвидации блокады Ленинграда Туртяну довелось подписать документ исторической важности. Это был акт о снятии блокады, составленный командованием 43-й и 189-й стрелковых дивизий в момент соединения Ленинградского и Волховского фронтов. Это событие нашло отражение в 6-томной «Истории Великой Отечественной войны».
Через 25 лет мне удалось разыскать Туртяна, я вел с ним переписку и побудил его написать воспоминания о 2-й стрелковой дивизии. В декабре 1970 г. Туртян сдал свои мемуары в партархив Архангельского обкома КПСС.
26 апреля полковник Туртян перебазировал штаб дивизии на плацдарм, на левый берег Нарвы, туда же переехали батальон связи, разведрота и саперный батальон. Узел связи на плацдарме имел наружную и внутреннюю стены, собранные из целых бревен. Промежуток между ними шириной в метр был засыпан землей, потолок в три наката тоже был сделан из бревен и накрыт полуметровой толщей земли.
Противник вел бешеный огонь по нашему плацдарму. В один из таких моментов фашисты сделали попытку вклиниться в нашу оборону, но она не увенчалась успехом. Поскольку рации были выключены, вся нагрузка легла на проводную связь, а линии часто повреждались огнем артиллерии. Во время устранения очередного такого повреждения, которых в тот день было восемь, погиб наш связист ефрейтор Шайтанов М.П. Он попал под обстрел, возвращаясь после устранения последнего разрыва линии. Погиб, но долг свой выполнил до конца. Шайтанов М.П. посмертно был награжден орденом Отечественной войны II степени.
В целях сохранения телефонных линий на плацдарме по приказу начальника связи дивизии майора Куликова все они были уложены в канавы глубиной 20-30 см. Если линия связи была слишком длинной, то для ее обслуживания между оконечными станциями устраивались промежуточные контрольные станции. В зависимости от длины линии на таких контрольных станциях находилось 2-3 человека. Запомнился один занятный случай, который позволил нам несколько разнообразить свой рацион питания. Дело было весной, и на одной из контрольных станций, расположенной на берегу реки, солдаты заметили массовый подход к берегу щуки. Они не растерялись и настреляли две хороших подводы рыбы. Такая вот «рыбалка» получилась.
И еще один случай запомнился мне. Где-то в конце июля, рано утром, над нами летал немецкий самолет-разведчик «фокке-вульф», мы называли его «рамой». То ли он заблудился, толи получил повреждения, но летчик запрашивал своих, где бы он мог приземлиться. Наши радисты перехватили разговоры немцев и оперативно связались со своим аэродромом. Атам подняли в воздух три истребителя, которые показали фрицу место посадки и принудили его приземлиться на нашей территории.
Бои под городом Нарвой
26 июля наши войска освободили г. Нарву. Атремя днями позже 2-я стрелковая дивизия сдала свой участок обороны женскому пушечно-пулеметному полку и передислоцировалась в район деревни Ляли, к западу от г. Нарвы.
Шли ожесточенные бои в труднейших условиях, жара стояла до 30 градусов. НП командира дивизии расположился в 800 м от переднего края, а сама дивизия находилась как бы на языке шириной 100-150 м, окруженном с трех сторон болотами.
Широкое болото в тылу нашей дивизии, хоть и было ничейным, но требовало присмотра. Между нами и противником тоже лежало болото шириной до 100 м и длиной около 1,5 км. Вот это болото и стало ареной тяжелых боев. Его атаковала то одна, то другая сторона, трупы не убирались. Смрад стоял такой, что ощущался даже на расстоянии 3-4 км, а в непосредственной близости все ходили в противогазах.
Как-то в начале августа я отправился с передовой в тыл пообедать. Только приступил кеде, слышу приближающийся гул самолетов. Налет авиации противника! Как позднее выяснилось, мы подверглись удару 27 бомбардировщиков. Даю команду: «Всем по щелям!» Но нашему солдату ведь все знать нужно. И вместо того, чтобы спрятаться, те, кто находился в землянках, устремляются наверх, хоть одним глазом увидеть, что там делается. Фашистские самолеты делают заход и сбрасывают бомбы. Кричу во всю силу легких: «По щелям!» - и падаю сверху на тех, кто уже успел спуститься в укрытие. Никто не жалуется на столь грубое десантирование прямо в гущу людей. Сбросив несколько кассет прыгающих гранат-лягушек, по 100 штук в каждой, немецкие самолеты улетели.
Вылезаю из щели - пыль, стоны раненых, ржание лошадей. У связистов 13 раненых, к счастью, убитых нет. Убито 6 лошадей, 3 животных ранено. Пострадал и мой лекарь Петухов, у него вырвало ягодицу. Это он первым вышел из землянки считать самолеты. А всего в результате налета дивизия потеряла 86 человек убитыми и ранеными.
11 августа дивизию вывели из боя и направили в г. Кингисепп для погрузки в эшелон и отправки в Латвию.
По железной дороге прибыли в Пыталово, что на границе РСФСР и Латвийской ССР. 2-я стрелковая дивизия здесь вошла в состав 110-го стрелкового корпуса 2-го Прибалтийского фронта. Вступив на территорию Латвийской ССР, дивизия вышла из бесконечных болот и лесов, теперь воевать предстояло в холмистой местности с незначительными лесными массивами.
Орден
17 сентября дивизия встретила упорное сопротивление гитлеровцев на реке Огре, в районе селения Ивани-Спильва. Фашисты успели подготовить здесь мощную линию обороны, в их руках находилась господствующая высота 199.9, которая тоже была сильно укреплена. Эта высота несколько раз переходила из рук в руки.
Для быстрейшей ликвидации этого опорного пункта дивизии были переданы 2 полка гвардейских минометов, артиллерия РГК и танки. Командир химической роты Шурутов ПН. предложил использовать дымовую завесу, под прикрытием которой после сильного артналета наши части ворвались в укрепрайон фашистов. За всю войну это было единственное применение дымовой завесы во время боя.
С юга на селение Ивани-Спильва наступал 13-й стрелковый полк. Разведка полка обнаружила, что фашисты село оставили. Командир полка подполковник Коженков по радио доложил командиру дивизии Перевозникову о взятии селения и о невозможности дальнейшего наступления из-за полного расхода кабеля. Без телефонной связи он, вроде бы, не решался двигаться дальше.
Как и следовало ожидать, командир дивизии приказал мне обеспечить прямую телефонную связь с этим населенным пунктом.
Надо сказать, что перенос командных пунктов требовал иногда развертывания трех одновременно действующих узлов связи. Нам катастрофически не хватало комму-
таторов. К счастью, в дивизии нашелся мастер-умелец старший сержант Донцов А. Г, который изготовил коммутатор ФИН-20, что дало возможность лучше обслуживать управление войсками.
Не хватало не только средств связи, но и людей. Как я уже говорил, нам были приданы 2 полка гвардейских минометов, полк РГК и танковая часть, и ко всем этим частям батальон связи протянул телефонные линии. На прокладке линий связи были задействованы все писари и кладовщики. Свободным оставался один лишь повар. Я доложил командиру дивизии, что если он разрешит использовать хотя бы одного человека из комендантского взвода (штаба дивизии), то лично я, впрягшись в это дело, смогу обеспечить 13-й стрелковый полк связью.
Получив разрешение, я взял четыре катушки кабеля и телефонный аппарат. Начали прокладывать линию связи.
Размотав две катушки, мы неожиданно напоролись на фашистов - около 800 солдат расположились на отдых на краю поля. Хорошо, что между нами и немцами рос густой высокий можжевельник, враг нас не заметил. Поражала беспечность командира части, который даже не выставил боевого охранения. Открывшаяся нашим глазам картина удивляла своей иррациональностью - какая-то мирная идиллия на переднем крае. Многие солдаты сняли с себя обмундирование, сушили белье и загорали.
Уточнив по карте свое местоположение и положение противника, я подключил телефон, связался с командиром дивизии и вызвал огонь на себя. Иного решения я не видел, фашисты находились не более чем в 100 метрах от нас, правда, они как бы прижимались к лесу, так что какое-то свободное пространство между нами все-таки оставалось.
Комдив сначала не поверил мне, он считал, что фашистов поблизости вообще нет, а оказалось, что они под самым носом и их довольно много. С целью проверки информации Перевозников направил к нам своего заместителя по строевой части полковника Логвиненко. Логвинен-ко оценил обстановку и подтвердил принятое мной решение: «Огонь на себя!»
Как раз в это время из-за кустов на дорогу стали выходить первые подразделения 13-го стрелкового полка. Они тоже двигались без охранения. В колонне шум и чувство полнейшей безопасности. Я бросился к командиру полка Коженкову: «На склоне холма-фашисты, развернуть полк для атаки, наша артиллерия сейчас откроет огонь!» Так как я с Коженковым был хорошо знаком, он тут же, без лишних вопросов, подал команду: «К бою!» Едва только батальоны успели развернуться в боевые порядки, как раздались первые залпы. Наша артиллерия стреляла выше всяких похвал, снаряды ложились в самой гуще вражеского стана. Через несколько минут все было кончено, враг понес огромные потери убитыми и ранеными, мы взяли много пленных. Спастись удалось лишь единицам.13-й полк потерь не имел, а сунься он на поле на виду противника, дорого бы обошлось нам взятие деревеньки Ивани-Спильва. Фактически деревня была взята, лишь когда полк вошел в нее после этой передряги.
За этот боевой эпизод мне была вручена первая награда, орден Красной Звезды.
Не во всякой освобожденной латышской деревне нас встречали восторженно. Бывало, что даже отказывались продавать молоко. Обычно такие «бедняки», имеющие по 8-10 коров, отговаривались, мол, идите на соседний хутор к такому-то, у него коров больше. Кулаки сильно переживали из-за того, что их благодетели, фашисты, бежали, оставив их Советской власти.
В богатых поместьях, если рядом не было реки, воду брали из колодцев. В тех случаях, когда хозяева открыто демонстрировали свою неприязнь к нам, приходилось заставлять их пробовать воду из колодца, ведь вода могла быть отравленной.
Но были и другие латыши. Они предупреждали нас, чтобы мы вели себя осторожнее и избегали контактов с местными дамами известного поведения. Оказывается, фашисты, «приобщая латышей к цивилизации», наградили некоторых женщин венерическими болезнями.
Сломив упорное сопротивление противника у Ивани-Спильва, мы быстро пошли вперед. Встречая незначительное сопротивление, дивизия стремительно продвигалась к Риге. Не доходя 20 км до столицы Латвии (она была освобождена 15 октября без нашего участия) дивизия повернула в направлении г. Тукумс. Здесь мы встретили упорное сопротивление врага, который занимал выгодные позиции для обороны. Фашисты оборудовали оборонительный рубеж по гребню гор, покрытых лесом, подходы к горам прикрывало болото шириной до 4 км. Условий для наступления не было. Забегая вперед, скажу, что рубеж Тукумс - Либава немцы удерживали в тылу наших войск до дня капитуляции фашистской Германии.
6 ноября нашу дивизию сняли с переднего края и отвели в тыл. По приказу командующего 42-й армией началось ее переформирование. Связано оно было с тем, что 2-я стрелковая дивизия изымалась из состава армии. Собственно, это было даже не переформирование, а форменное раздевание - в полках и батальонах оставили лишь штабы, а личный состав, до командиров рот включительно, передавался в другие части армии. Из специализированных подразделений: связисты, саперы и разведчики -изымалось 60% рядового и сержантского состава.
Раздевание дивизии было самым удручающим моментом за все время ее существования. Командиры рот и взводов просили меня лично назначать людей на отчисление, но я не мог этого сделать по той простой причине, что командир взвода лучше меня знал личные и боевые качества каждого бойца. В то же время для самих командиров отдавать своих людей было все равно что резать по живому.
Начальник штаба 192-го батальона связи Дзыба А.К. купил у латыша барана и устроил прощание со своим бывшим взводом. А командир дивизии Перевозников М.И. при прощании с разведчиками прослезился.
В таком общипанном виде 2-ю стрелковую дивизию перебросили в Польшу. Новое командование обратило внимание на этот возмутительный факт. Из Москвы прибыла комиссия для его расследования, однако результаты этого расследования мне неизвестны.
Польша
В начале декабря 1944 г. 2-я стрелковая дивизия прибыла в Польшу и была сосредоточена в районе г. Белосток. Как выяснилось позже, в этом районе Польши проживало много бывших белогвардейских офицеров, бежавших из России в 1918-1920 гг.
Дивизия вошла в состав 81-го стрелкового корпуса (командующий генерал-лейтенант Захаров), 50-й армии (командующий генерал-лейтенант Озеров Ф. П.), 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского К. К. Кроме нашей дивизии в состав корпуса входили 307-я и 343-я стрелковые дивизии.
Началось комплектование дивизии личным составом, оружием и техникой. Личный состав пополнялся в основном 17-летними призывниками, эти молодые необстрелянные юнцы в военной форме вызывали жалость. Частично поступили молдаване, ранее служившие в румынской армии. Сразу же начались занятия по боевой и политической подготовке.
Из поступившей техники новинкой были телефонные аппараты ТАИ-43. Они были гораздо лучше по слышимости, чем американские в кожаных футлярах и немецкие в пластмассовых футлярах, но сильно проигрывали внешне. Наши аппараты поступали в еловых ящиках, слегка окрашенных в зеленый цвет. Война, ничего не скажешь.
Батальон связи разместился в небольшой польской деревеньке, жителей которой пришлось временно уплотнить. Однако никакой неприязни или недоброжелательства со стороны жителей не было. Очень много сделал для нас солтус (старшина или председатель сельсовета), вот жаль, забылась его фамилия.
По прибытии в деревню первой нашей заботой стало сооружение бани. В деревне бань не было, местное население мылось дома в больших деревянных лоханях. Нам такое мытье не подходило, поэтому пришлось для бани рубить сосновый лес, росший недалеко от деревни. Узнав о наших планах, поляки забеспокоились. Оказывается, то был панский лес и, если пан вернется, то он взыщет с нас его стоимость. Но мы не нуждались в согласии пана, а жителям было сказано, что этот лес теперь не панский, а крестьянский, и пана здесь больше не будет. Эти заявления встречались благосклонно, но все же вера во всемогущество пана не могла так быстро уйти, ведь веками сидели на шее крестьян эти паны.
Лес рубился, и строилась баня. Через три дня она была готова. После помывки личного состава батальона я предложил солтусу перемыть всех жителей деревни. Выделил для этой цели мыло, отличное хозяйственное мыло, не чета немецкому пескообразному. Поляки, которые за годы войны успели позабыть цвет и качество настоящего мыла, сердечно благодарили нас за эту роскошь.
Деревня, в которой располагался батальон, стояла несколько в стороне от большой дороги, однако время было военное, и в деревню вполне могли попасть случайные прохожие или нежелательные элементы. Поэтому, считая себя начальником гарнизона, я принял решение закрыть свободный доступ в деревню и выставил постоянные посты с обоих концов поселка. Жители постепенно приучились получать пропуска для въезда в деревню. Никто не спрашивал их, куда и по каким делам они отлучаются из деревни. Это мероприятие в скором времени полякам понравилось, так как в отличие от других мест в нашей деревне никаких ЧП не было. К сожалению, в тех местах, где дислоцировались стрелковые полки, ЧП были не редкостью, случались и эксцессы в отношении местного населения. Поляки, выезжающие к родственникам в другие поселки, хорошо знали об этом.
Мы провели соответствующую разъяснительную работу с личным составом батальона, запретили ему брать что-либо без спроса у хозяев, брать в долг или покупать на советскую валюту. Эта мера оправдала себя и позволила сохранить нормальные взаимоотношения с местным населением.
29 декабря хозяин дома, в котором я находился на постое, сообщил, что на улице меня ждут жители деревни. Я предложил им зайти в дом, но хозяин сказал, что они этого сделать не могут. Выхожу на крыльцо, перед домом стоят восемь человек поляков во главе с солтусом. Увидев меня, они сняли шапки и поклонились мне в пояс. Чего-чего, но такого номера я никак не ожидал! Меня аж в жар бросило, повеяло такой допотопной древностью, что в душе все перевернулось. Но я быстро сообразил, что эти люди просто привыкли ломать шапку перед начальством, ведь Польша - буржуазное государство, и простонародье всегда находилось под властью пресловутых панов-помещиков.
Солтус объявил цель визита: в связи с приближающимся новым 1945 годом жители деревни решили в знак уважения к Советской Армии, за тактичность советских солдат и отсутствие ЧП с благодарностью преподнести им свой скромный подарок. Подарок лежал рядом: две свиных туши, десятка три куриных тушек и несколько посудин с самогоном. Сердечно поблагодарив за внимание и подарок, я в категорической форме отказался от него, но солтус и поляки были непреклонны, пришлось уступить и принять подарок на склад батальона.
В свою очередь спросил солтуса, может ли он для встречи Нового года выделить в своем доме две комнаты. Ответ солтуса был потрясающим: «Я, моя семья и весь дом в вашем полном распоряжении!» После такого душевного жеста попросил всех присутствующих мужчин принять совместно с нами участие во встрече Нового года. Потом дал задание солтусу подобрать для участия в празднике на его усмотрение гостей, особенно молодых женщин и девушек. Следует отметить, в деревне совсем не было молодых мужчин и мальчиков-подростков, все они были угнаны в Германию.
К вечеру того же дня прибыла автолавка военторга, в которой был спирт-ректификат. Офицеры батальона, узнав о подарке поляков и моей договоренности с солтусом, взялись обеспечить праздничное торжество всем необходимым.
На встречу нового 1945 года мы пригласили все командование дивизии. Комдив Перевозников выделил нам начальника штаба полковника Турьяна и начальника связи майора Куликова, асам, сердечно поблагодарив, отказался. Сказал, что нельзя никого обижать, и что вместе с Кустовым и другими работниками штаба они встретят Новый год в других частях дивизии.
Гостей я рассадил вперемешку с таким расчетом, чтобы мои офицеры, сержанты и солдаты-отличники сидели между поляками и женщинами. Тем самым была создана непринужденная уютная обстановка, исчезла скованность.
Ровно в полночь полковник Турьян произнес короткую речь, поздравил всех присутствующих от имени командования 2-й стрелковой дивизии с новым 1945 годом и пожелал им всего самого хорошего в жизни.
После первого тоста встал весьма древний старик и обратился к присутствующим с такими словами: «Я прожил долгую жизнь, исколесил в молодости в поисках заработка чуть ли не всю Россию и всю жизнь терпел унижения. Царские офицеры нас не замечали, офицеры Пилсуд-ского сравнивали нас со скотом, а немецкие офицеры считали нас, поляков, даже хуже, чем скот. Просто не верится, что сегодня мы, поляки, сидим в кругу советских офицеров и солдат и встречаем Новый год как задушевные друзья. Пан полковник пожелал нам счастья, а я, не скрывая слез радости, пью за скорую Победу, за ваше счастье!».
Полковник Турьян спиртного не употреблял и в скором времени отбыл, захватив с собой и майора Куликова.
На третий тост поднялся еще один старик и сказал со слезами на глазах: «Тридцать рокив я не пил этого драгоценного напитка, желаю всему русскому народу счастья!»
К тому времени молодежь уже танцевала, старший сержант Алексей Каратаев поднимал всем настроение игрой на своем баяне, старички тихонько беседовали и тянули горилку. Вечер удался на славу, все остались весьма довольны.
Дивизия получила приказ: в ночь на 18 января начать выдвижение на рубеж реки Нарев. Нам предписывалось скрытно оставить польские деревни. Можно тайно передислоцировать отделение или взвод. А целый полк? Если покидаешь насиженное место со всем своим обозом, очень трудно сохранить тайну. А когда связисты начинают снимать линии связи, тут уж яснее ясного всякому, что войска уходят. Накануне нашего перебазирования пришел ко мне солтус. «Жаль, что вы уходите, - сказал он, - мы опять будем подвергаться опасностям, хотя и в тылу ваших войск». Захотелось его успокоить: «Вы напрасно волнуетесь, немцы сюда больше не придут, да и ваш пан, пожалуй, тоже не сунется». Все же я заметил, во всех домах, где жили поляки, затопились печи в избах.
В Восточную Пруссию!
Мы выступали в 2 часа ночи 18 января. Провожать советских солдат вышла вся деревня. Каждому солдату и офицеру был вручен кулек с домашним печеньем. Поляки сопровождали нас далеко за деревню, провожали как родных, прощались задушевно, сердечно, с поцелуями, с пожеланиями скорой победы и возвращения домой.
2-я стрелковая дивизия заняла исходное положение на отлогом берегу р. Нарев, в кустах имелись выемки-ямы, где мы и разместились. Всякое движение днем было запрещено, костров не разводили, пища доставлялась один раз в сутки ночью. Вот тут-то и пригодились польские кулечки. А на противоположном обрывистом берегу, усеянном огневыми точками, сидели фашисты. Берег казался нам неприступной крепостью, стена стеной.
24 января наша артиллерия начала «перепахивать» передний край противника. Артподготовка продолжалась в течение нескольких часов. Не выдержав такого ураганного огня, фашисты отошли, так и не сделав по нам ни одного выстрела. Наши пехотинцы с большим трудом карабкались в гору, обозы и артиллерия были затянуты на высокий берег с помощью трактора и длинного стального троса.
Наконец-то мы вошли в пределы Восточной Пруссии, откуда пришла к нам война, принесшая столько страданий нашему народу!
На горе стоял небольшой городок Визна, жители оставили его до нашего прихода, несколько домов горело.
Часть батальона связи была впереди вместе с полками. Солдаты поймали оставленную немцами корову, забили ее, стали готовить обед. Один из солдат подоил другую корову, молоко, которого не видели несколько лет, всем очень понравилось. Кто-то в подвале обнаружил разное варенье, все лакомились, я выбрал себе земляничное. Во многих домах, в кладовках, стояли мешки с белой мукой, с рисом и сахаром, нашлись ящики с мясными консервами.
Следует сказать, что консервы были американскими, на банках - «Нью-Йорк», «Чикаго». Эти торгаши, видимо, снабжали не только нас, своих союзников, но и врагов. Мы знали, что в Западной Германии население голодает, а почему же в Пруссии изобилие продуктов? На этот вопрос никто не смог ответить, лишь слышались хлесткие определения, вроде «продажные души», и прочие эпитеты в адрес союзников.
Вечерело, после обеда и небольшого отдыха наш обоз двинулся дальше. Мой заместитель по политической части капитан Абишев попросил разрешения ехать на полуторке, шофер Леня Скибицкий взял его с собой. Мы расстались, как оказалось, почти на целый месяц.
Сильный ветер, метель, дорогу замело, но в темноте мы ее и так потеряли и двигались по азимуту. Люди не спали больше трех суток, валились с ног от усталости, лошади отказывались идти. Мы шли вдоль провода, протянутого батальоном, изредка включались в линию. Вовремя одного из таких включений узнали, что город Иоганис-бург занят нашей дивизией и полки располагаются на ночлег Но до города еще 8-10 км, а люди окончательно выбились из сил.
В темноте обозначились очертания каких-то строений, необходимо разведать. Беру с собой командира взвода лейтенанта Гутиева X. Т., осетина по национальности и отчаянной смелости человека, и еще одного крепкого солдата. Оказалось, мы наткнулись на лесопильный заводик. Со всеми предосторожностями зашли в дом. Контора из 2 комнат, еще 3 жилых комнаты, видимо, хозяин или управляющий жили здесь, и, самое главное, большой крытый двор. Вернулись обратно к обозу, люди и лошади лежали на снегу, даже часовые спали. Включившись в линию, попросил разрешения переночевать на заводе. Разрешение получено. Войдя в помещение, случайно задел выключатель, загорелся свет! Оказывается, немецкие электрики в Иоганисбурге продолжали работать, теперь уже для нас.
К 8 утра мы были в Иоганисбурге, заканчивался завтрак. А через час дивизия уже выступила из города, но здесь была совершена непростительная ошибка. После ухода советских войск весь город занялся огнем. Подожгли его наши бойцы, мстя фашистам за кровь и слезы своих родных и близких. В тот момент они не отдавали себе отчета, что наши тылы, госпитали, штабы армий остаются в чистом поле без укрытия. Жажда мести поглотила все. Эта вакханалия продолжалась четыре дня, оставляя населенный пункт, солдаты сжигали все дома. Понадобился строжайший приказ Ставки Верховного главнокомандования, который позволил навести должный порядок.
В связи с этими событиями следует сказать пару слов о солдате нашего конного взвода Андрее Потахове. Через 2-3 дня после ознакомления всего личного состава с приказом о поджогах, является ко мне Потахов и просит разрешения сжечь 2-этажный дом, стоящий несколько в стороне от поселка. Разъясняю Потахову смысл приказа - за поджог расстрел на месте - и отправляю его обратно.
Чтобы правильно понять маниакальное стремление солдата сжечь хотя бы один немецкий дом, надо знать, что вся оказавшаяся в оккупации семья Потахова: отец, мать, два брата и сестра была расстреляна фашистами. Потахов служил у нас посыльным и возил в штаб дивизии и обратно совершенно секретную почту. Он настойчиво требовал перевести его в полк, чтобы лично уничтожать фашистов, однако интересы дела не позволяли мне отпустить его в пехоту.
А тот дом все же сгорел. После штурма Кенигсберга сияющий и довольный Потахов признался, что вопреки приказу дом он все-таки спалил. Можно ли осудить его за это?
После взятия Иоганисбурга 2-я стрелковая дивизия наступала в направлении Мазурских озер и болот. Бои были жестокие, приходилось преодолевать много укрепленных районов, огневых точек, водных преград, по сути дела, все хутора являлись крепостями.
Мазурские болота
Фашисты рассчитывали, что Восточная Пруссия станет для Третьего рейха тем рубежом, который не сможет преодолеть ни один советский солдат. Особо они уповали на сложнейшую систему укрепрайона Мазурских озер. Немцы были уверены, что здесь они смогут отсидеться, а когда Советская Армия будет обескровлена, они снова перейдут в наступление. Следует напомнить, что в районе Мазурских озер находится небольшой городок Растенбург (ныне Кентин - Польша), а вблизи этого Растенбурга была расположена ставка Гитлера. Фашисты называли ее «Воль-фшанце» (волчье логово). Чтобы не допустить ее захвата советскими войсками, немцы сами взорвали это сооружение.
В ночь на 27 января, день начала наступления, погода нам благоприятствовала. Мела жуткая метель, и дул ураганной силы ветер. Северянам такая погода не в диковинку, а вот фашистам приходилось туго.
Командующий 81-м стрелковым корпусом генерал-лейтенант Захаров в 22-00 позвонил командиру 2-й стрелковой дивизии полковнику Перевозникову: «Если сегодня ночью ваша дивизия захватит лежащий перед вами район, считайте, что дневная задача завтрашнего дня будет вами выполнена».
Получив приказ о наступлении, комдив Перевозников, начальник штаба Турьян и начальник политотдела Кустов приняли решение поставить на острие удара 13-й стрелковый полк под командованием Коженкова Ф. Ф. (начальник штаба Абросимов В. Ф.). Этот полк неоднократно демонстрировал хорошую подготовку и боевую выучку в сложнейших условиях, а оба офицера отличались отвагой и храбростью.
Решили отказаться от артподготовки, так как артиллерийская канонада в ночное время могла лишь насторожить противника и обнаружить наши намерения. Да и видимости не было никакой, поэтому в той операции 164-й артполк под командованием полковника Скучарова В. А. участия не принимал, в боевых порядках пехоты находились только корректировщики-артиллеристы.
Вперед пошла наша разведка, одетая в белые халаты. Разведчики действовали смело и решительно, засекали все действия противника и информировали свою пехоту и командование. Данные разведки (командир разведроты Филиппов) через разведотдел дивизии (начальник разведки майор Горбатенко) немедленно докладывались в штаб 81 -го стрелкового корпуса.
Расчет делался на внезапность и точные данные разведки. После краткого партийно-комсомольского собрания и ознакомления с боевой задачей личный состав 13-го полка, воспользовавшись темнотой и ураганным ветром, незамеченный противником подобрался к передней линии обороны врага. Фашисты были захвачены врасплох. Наша пехота действует мелкими группами, передвигаясь ползком по глубокому снегу, она блокирует бункеры, указываемые разведчиками, прорывает первую линию обороны и быстро проникает между дотами в тыл противника. За 13-м стрелковым полком в бой введены 200-й и 261-й полки. Развивая успех, командующий 81-м стрелковым корпусом бросает в прорыв 307-ю и 343-ю стрелковые дивизии.
Расчет нашего командования полностью оправдался. Наши воины тепло одеты: ватные костюмы, полушубки, валенки, а у фашистских вояк - тонкие шинельки, как говорится, на рыбьем меху. На адском ветру они не спасали гитлеровцев. Фашисты не выдерживали и, предполагая, что и русские в такую погоду наступать не будут, попрятались в бункерах. Выскакивали на минутку наверх и, не обнаружив ничего подозрительного, вновь лезли в тепло.
Воспользовавшись благоприятной ситуацией, наши воины решительно захватывали один за другим важные объекты большого укрепрайона противника. Гитлеровцы только к концу операции поняли, что происходит, и попытались организовать сопротивление, но оно было быстро подавлено.
Вся артиллерия гитлеровцев, не сделавшая ни единого выстрела, досталась нам в качестве трофея, а еще вчера самоуверенные и наглые сверхчеловеки трусливо выходили из бункеров на мороз с поднятыми руками.
За эту блестящую победу 2-й стрелковой дивизии было присвоено почетное наименование Мазурской, и она стала официально называться 2-я стрелковая Мазурская дивизия.
После разгрома группировки противника в районе Мазурских озер наши войска устремились к заливу Фри-шес-Хафф. Во время этого марша были взяты населенные пункты: Рудшаны, Пуйен, Бабинтен, Коленган, Кобультен, Бишьфебург, Ротфлие, Зебург, Фронтенбург, Ройхенбург, Ливенбург, Франсдорф, Лихтенау, Лотерфельд, Петерс-вальде, Лихтенфельд, форсирована река Алле. К 22 февраля мы овладели Хоенфьюрстом, севернее Мельзака, и вышли к побережью Балтийского моря в районе залива Фришес-Хафф.
А на северо-востоке все еще сопротивлялся блокированный нашими войсками город-крепость Кенигсберг, последний оплот гитлеровцев в Восточной Пруссии.
31 января был занят город Зеебург Здесь во время налета вражеской авиации батальон связи понес тяжелые потери. Погибли 6 человек, в том числе 18-летний Саша Фомин, он скончался у меня на руках, повторяя перед смертью одно лишь слово «мама». Было ранено 7 человек, убито 8 лошадей и разбито 4 повозки с имуществом связи.
Комдив Перевозников
Вся оборона немцев в Восточной Пруссии строилась лицом на восток, учитывая это обстоятельство, наши армии наступали на север и северо-запад. Фашисты стремились отвести свои войска на запад, опасаясь оказаться в окружении, попасть в «котел». Отступая, они выводили свое гражданское население и, как ни странно, гнали с собой и наших женщин. Однажды мы перехватили большую группу таких остарбайтеров, свыше 800 человек. Приготовленный для нас обед был роздан этим женщинам.
Был в моей военной судьбе и такой прискорбный факт. Два наших полка окружили селение, сопротивление гарнизона было исключительно упорным, враг не сдавался, и только когда артиллеристы вывели орудия на прямую наводку, ввиду неизбежной гибели, противнику пришлось капитулировать. Стали собирать пленных, и вдруг часть из них, человек около 30, потребовали, чтобы их отвели к более высокому начальству. Это были власовцы. Когда их привели к командиру дивизии, то один из них обратился к полковнику Перевозникову со словами: «Товарищ командир, разрешите нам теперь защищать Родину». От такой наглости комдив просто опешил и тут же приказал вывести предателей в расход. Эти ублюдки были расстреляны на месте. Солдаты встретили такое решение с пониманием и удовлетворением, никто не пожалел шкурников.
В 20-х числах февраля дивизия вела бои в районе г. Мельзак. Местное население в этом регионе брало питьевую воду из колодцев. Судя по всему, для привычных людей вода была вполне приемлемой, но для нас оказалась абсолютно противопоказанной. Все, кто пил эту воду, получили расстройство желудка (понос). К сожалению, и я попал в их число. Обычные методы лечения не помогали. У меня имелся флакон с опием, и я решил произвести эксперимент на себе. Помогло, лекарство оказалось чудесным. После этого я вылечил всех людей своего батальона, давая каждому по три капли. Земля слухом полнится, и вскоре в штабе дивизии и в полках узнали о «народном целителе». Началось паломничество в батальон связи, я помогал, кому мог, но флакон - не ведро и хватило его ненадолго. О моих медицинских достижениях узнали даже в корпусе, понаехало большое начальство. Я рассказал о своем чудесном лекарстве, но в скором времени сопротивление врага было сломлено, мы опять перешли в наступление и покинули экологически неблагополучный район.
В небольшом населенном пункте Венклитте-Мюлле произошел занятный инцидент. Дивизия ушла вперед, а наш узел связи продолжал работать. Задержал меня и телефониста командир 81-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Захаров, который вел переговоры с командирами дивизий. Когда я наконец получил разрешение снять узел и распрощался с генералом, встал вопрос, где искать своих. Мне было известно, что слева находился 13-й, асправа 261-й стрелковый полк, но связи с ними я уже не имел.
Двинулись по азимуту и по следам. Перейдя железнодорожную линию, углубились в лес. Через некоторое время услышали шум воды. Что это? Мельница или электростанция? На карте не было ни того ни другого, и только перейдя по плотине реку, мы поняли, что оказались на мельнице. Осторожно осмотрели большое двухэтажное здание и подвал. Никого. Поднялись на 2-й этаж, много выстиранного белья на стеллажах и в шкафах, и тоже ни души. Вдруг выходит девица-украинка. Как оказалось, она спряталась на мельнице, чтобы не уходить с немцами и очень просила взять ее с собой. Но куда ее денешь? Спустились вниз, вышли на улицу и столкнулись с разведкой 261-го полка. Переговорили с разведчиками и пошли дальше. В конце концов вышли в тыл 13-го стрелкового полка.
Неподалеку находился и штаб дивизии. Вечерело, комдив высказал сожаление, что придется ночевать в лесу у костра. Тут я ему рассказал о мельнице. Перевозников принял решение идти туда. Штаб дивизии, батальон связи и разведрота расположились на ночлег в подвале. Связисты с узлом связи разместились в большом отсеке, где хранился картофель, здесь было тепло и уютно. Саперный батальон и 261-й полк расположились в здании мельницы, всем места не хватило, и часть людей устроилась под крышей, среди жерновов и на жерновах.
Большинство уже спали, когда какой-то любитель техники, а, может быть, и специалист своего дела, решил проверить, как работает мельница. Пустил воду на лопасти колес, и жернова закрутились. Спящие на них люди, не понимая в чем дело, дико озирались и спрыгивали с жесткого ложа, ихтоварищи хохотали от души. Насмеявшись, мельницу остановили, и утомленные люди быстро уснули.
Около 10 вечера командир дивизии Перевозников решил сходить до ветру. Он вышел из подвала и сразу же напоролся на фашистов. Выхватив винтовку из рук задремавшего 17-летнего часового, полковник крикнул «Подъем!» и стал действовать штыком, как на уроке рукопашного боя. Поднятый по тревоге полк в считаные минуты уничтожил около 150 фашистов, а Перевозников записал на свой личный счет 11 гитлеровцев. Было взято много пленных, которые на допросе рассказали, что их группа численностью до 400 человек выходила из окружения и надеялась пробиться к своим.
Отдых был прерван, началось преследование оторвавшейся группы противника. Этот ночной поиск дал хорошие результаты; 261-й полк взял несколько населенных пунктов, пленив массу сонных фашистов, и почти без потерь продвинулся вперед на 22 км.
Командир дивизии Перевозников во время боев в Восточной Пруссии все время находился в боевых порядках пехоты, своими глазами видел, каксражаются его солдаты и офицеры. Личная смелость комдива поощряла и его подчиненных действовать энергичнее. Воюя на немецкой территории, личный состав дивизии чувствовал приближение конца войны и стремился побыстрее разделаться с ненавистным врагом.
Подвиг без награды
Командование 81-го стрелкового корпуса приняло решение перегруппировать войска, то есть поменять дивизии местами, для этого нашей 2-й стрелковой дивизии пришлось совершить марш в 50 км. Дивизия построилась в походную колонну. Первым выступал один из полков, за ним следовал батальон связи. Так как вся дивизия была на конной тяге, то скорость движения колонны была невысокой, всего около 2-2,5 км в час.
Такое медленное движение утомляло моих связистов. Народ в батальоне подобрался молодой и здоровый, привыкший таскать на себе не только оружие, но и катушки с кабелем, и с таким грузом, превышающим вес снаряжения пехотинца в 2-3 раза, передвигаться бегом. Топографические карты имелись у каждого командира взвода, подавляющее большинство связистов имело среднее или высшее образование, картой и компасом владел любой солдат. Люди рвались вперед. Обстановка в общих чертах была нам известна, знали мы и о том, где должен был разместиться штаб дивизии и полки. До места назначения оставалось еще примерно 25 км, и я принял решение оставить обоз в походной колонне, а самому с группой связистов в 50 человек идти вперед. Оставив колонну, мы пошли быстрее, подгонять людей не приходилось, все и так стремились побыстрее закончить марш и как следует отдохнуть на месте.
Примерно через 15 км показался населенный пункт. Я выслал вперед разведку, а наша группа тем временем продолжала скрытно продвигаться вперед. Через некоторое время разведка донесла, что в деревне немцы грузят натри автомашины какой-то груз, охрана не замечена. Решаю атаковать деревню стрех сторон. Незамеченные противником
мы вошли в поселок и открыли огонь. Бой был коротким, в итоге - два офицера убиты, 10 пленных, автомашины и груз достались нам в качестве трофеев. Мы торжествовали, ведь это была первая по-настоящему боевая задача, которую мы выполнили самостоятельно. Пленных повели в тыл, навстречу дивизии, под конвоем четырех человек, а остальные продолжили движение к намеченной цели. В пути соображал, кому и какие следует дать награды.
Прибыв на место, выставили охрану и провели рекогносцировку. Определили место для каждого отдела штаба дивизии. Затем приступили к наводке линии связи, а после окончания работы расположились на отдых.
Внезапно на автомашинах нагрянуло наше дивизионное начальство, мечет громы и молнии, бушует и неистовствует, как ураган. В присутствии подчиненных мне было объявлено, что буду отдан под суд Военного трибунала за самоуправство, за превышение власти, за самовольство и т. д. Приказали срочно представить строевую записку и список личного состава. Лишь после проверки, когда комиссия убедилась, что все мои люди налицо, а оружие в сохранности, командование дивизии успокоилось.
Я понимал правоту своих командиров и терпеливо сносил все попреки. Дело в том, что даже рядовые военнослужащие батальона связи знали о дислокации частей дивизии, корпуса и отчасти армии куда больше, чем офицеры, включая командиров стрелковых частей и подразделений. Исчезновение связиста батальона связи, тем более его попадание в плен, стало бы чрезвычайным происшествием огромного масштаба и могло повлечь за собой переброску дивизии на новое место. Так что причина гнева начальства была вполне понятна и оправданна. Мои подчиненные были крайне удручены. Под суд меня не отдали, но и в награждении нам было отказано.
Мой батальон
К началу 1945 г. наши связисты довели свои профессиональные навыки почти до автоматизма, люди работали с полной отдачей сил и знаний, с высокой ответственностью за порученное дело, обеспечивая командованию бесперебойную связь под сильнейшим огнем противника.
Головной болью для связистов была линия связи на главном направлении, на оси движения от НП командира дивизии к полкам. При оборудовании нового НП она являлась как бы указателем, куда перешел командир дивизии. По этой линии сначала перемещался штаб дивизии, потом повозки с боеприпасами, медсанбат и т. д. То есть прошел связист, не напоролся на мины, а за ним уже уверенно и спокойно двигались все остальные. К тому же провод-то наш, наверняка с пути не собьешься. В конце концов эта пешеходная тропа связиста становилась настоящей дорогой, к тому же проверенной и безопасной, по которой уже смело шла артиллерия, танки и автотранспорт. Для всех линия связи была благодатью, а связистам лишняя работа, приходилось без конца устранять повреждения, что снижало наш балл.
К концу войны 192-й отдельный ордена Красной Звезды батальон связи сложился в крепкий спаянный коллектив. Его бойцов отличали исключительное трудолюбие, взаимопомощь, фронтовая дружба и отличное знание своего дела. Хотелось бы вспомнить каждого поименно, но, увы, это невозможно. Вот лишь несколько человек, которых можно отнести к числу лучших.
Старший сержант Мартынов А. В. В феврале 1945 г. в районе Гедау при наводке линии связи был обстрелян фашистским снайпером. Пуля попала в ягодицу, перевязав себе рану, Мартынов продолжил работу. Отказался остаться в медсанбате, хотя врачи так и не извлекли пулю. Отмечен четырьмя государственными наградами.
Коротаев А. Ф. всегда работал четко и быстро, полностью обеспечивал командованию 13-го стрелкового полка бесперебойное управление войсками. Имеет четыре государственные награды.
Старший сержант Полозков. Энергичен, требователен к себе, неутомимый работник. Награжден четыре раза.
Ефрейтор Кокурин Н. И. Будучи ранен, остался в строю. Награжден трижды.
Этот список можно продолжить и каждого оценить только с положительной стороны.
Наряду с телефонной связью батальон прокладывал и телеграфные линии. По штату у нас должно было быть пять телеграфистов, однако всю работу выполняли всего два человека: сержант Цивин А.И. и ефрейтор Бурмакин А.
Активное участие в развертывании узлов связи принимал начальник центральной телефонной станции (ЦТС) старший сержант Волков Д.П. Это был большой мастер своего дела, развернувший за годы войны десятки узлов связи.
20 февраля мне, Волкову и еще одному телефонисту пришлось оборудовать узел связи в кирпичном здании. Мы с Волковым уже начали монтировать на стене коммутатор, как вдруг послышался удар, и страшная сила опрокинула нас на пол. Первое время я ничего не видел, глаза засыпало кирпичной пылью. Когда немного пришли в себя, подползли к двери и промыли глаза водой из грязной лужи. Вроде все живы и даже невредимы, но с ног до головы покрыты красной пылью, как будто выкрашены в красный цвет. Но это все пустяки, главное, что целы. Когда осела пыль, мы огляделись и поняли, что произошло. Оказывается, немецкий танкист заметил, как мы входили в здание, и выстрелил снарядом-болванкой. Болванка прошила две стены и застряла в третьей. Дыра от нее оказалась в 10 сантиметрах выше коммутатора. Фашистский танкист взял слишком высоко, это нас и спасло.
Пруссия
А теперь несколько слов о том, какой я увидел Восточную Пруссию. В этом регионе Германии было много хуторов. Стояли они обособленно от населенных пунктов, строились государством, а затем продавались хозяевам в рассрочку. Эти хутора играли важную роль в планах немецкого командования и даже на картах отмечались по-особенному. Подвалы зданий строились так, что их без переделок можно было превратить в пулеметные гнезда. Такой с виду мирный хуторок являлся настоящим осиным гнездом.
Каждый хутор принадлежал богатому владельцу и включал в себя каменный жилой дом, капитальное одноэтажное или двухэтажное строение с непременным подвалом, в котором хранились овощи, топливо и другие вещи. Кроме того, имелись отличные помещения для скота, садик и ветряная мельница, которая служила для подачи воды скоту и заряжала аккумуляторы. Скот содержался в образцовой чистоте, в хороших помещениях. У каждой курочки на крыле были бирки с номером, для учета снесенных яиц.
На кухне - полный набор кухонного инвентаря, для каждого продукта предназначен особый ящичек с этикеткой. Обязательной принадлежностью всякого немецкого дома являлся гроссбух, толстая книга-тетрадь, где отражались доходы и расходы семьи.
Обращало на себя внимание отсутствие рваной или сильно поношенной одежды и запасов тряпья, все это сдавалось на утилизационные заводы-фабрики для переработки. Удивляло нас и другое, такая вроде бы грамотная страна - Германия, а книг в домах было до крайности мало, в некоторых домах не было вовсе. Зато в каждом доме, в рамке под стеклом, фотографии охотничьих трофеев -убитый олень со следами от пуль.
Ухоженные асфальтированные дороги, с обеих сторон обсаженные деревьями. Значительные площади занимали лесопосадки.
Вот эти крепкие хозяйства и давали германской армии офицеров, носителей прусского духа. Считается, что именно этот дух, а также традиционная склонность немцев к дисциплине и уважение к армии составили основу германского вермахта. Даже оказавшись у нас в плену, немецкий солдат не утрачивал чувства субординации и дисциплины. Увидев перед собой пленного немецкого офицера, рядовой тянулся перед ним в струнку, «ел глазами» начальство и в такие момент совсем не обращал внимания на нас, своих победителей.
В ходе сражений в Восточной Пруссии наши полки совсем не получали пополнения, с людскими резервами было так плохо, что при других обстоятельствах такую часть просто не пустили бы в бой. Кадровый вопрос был тогда вопросом №1 для всех командиров. Недостаток людей вызвал к жизни изменение тактики. При наступлении в боевых порядках пехоты шла артиллерия, стрелявшая по врагу прямой наводкой. Подойдя к хутору или населенному пункту и обнаружив там вооруженных людей, пехота вызывала артиллерию. И только подавив артиллерийским огнем сопротивление немцев, пехотинцы занимали строения. Артиллерия расчищала путь пехоте.
Наступая на север, наши войска достигли побережья Балтийского моря и отрезали немецкую группировку в Восточной Пруссии от основных сил. Путь отхода на запад немцам был закрыт. 22 февраля нашу 50-ю армию сняли с этого участка фронта и отправили походным маршем к Кенигсбергу. Преодолевая по 60-70 км вдень, мы двигались по тылам наших войск в район Кведнау (севернее Кенигсберга), куда прибыли в первых числах марта.
Штурм Кенигсберга
Мы прибыли в район севернее Кенигсберга в первых числах марта, расположились в хорошем сосновом лесу в районе Кведнау (ныне пос. Северная гора, г. Калининград), началась усиленная подготовка к штурму.
Нам разъяснили, что представляет собой Кенигсберг, в чем заключаются трудности и как мыслится их преодолеть. Кроме того, нам пояснили, что где-то у нас под ногами, глубоко под землей, работают заводы: артиллерийский, патронный, пороховой и нефтеперегонный, одним словом, там таились гигантские арсеналы.
Когда нам сказали, что на пути продвижения дивизии имеются форты, наше воображение нарисовало высокие 4-5-этажные крепости из голого камня, но на самом деле со стороны форты выглядели красивыми холмами, на которых росли могучие вековые деревья. В чреве этих холмов и были скрыты мощные железобетонные сооружения в три этажа с множеством пушек и пулеметов. Каждый такой форт представлял собой хорошо оборудованную крепость: огромный шестиугольник размером 360 на 200 метров, окруженный 20-метровым противотанковым рвом 7-метровой глубины, который был наполнен водой. Все подступы к форту простреливались многослойным артиллерийским и пулеметным огнем. Пространство между фортами было заполнено железобетонными дотами и бункерами. Завершали картину проволочные заграждения, минные поля, фугасы, противотанковые ежи, ловушки и т. д.
Гарнизон форта - усиленный батальон численностью до 1000 человек, укрывающийся под трехметровым слоем кирпича и железобетона, накрытого сверху еще трех-четырехметровым слоем земли. Оборудованный водопроводом, канализацией, столовой и другими удобствами форт мог выдержать длительную осаду.
Гарнизон всего Кенигсберга (с фортами) насчитывал свыше 130 тысяч солдат и офицеров, набранных из числа коренных жителей Восточной Пруссии и Кенигсберга. Это были отборные фашисты-фанатики, они так и говорили: «Будем драться с фанатическим бешенством!»
В крепости Кенигсберге было сосредоточено около 4000 орудий и минометов, более ста танков и бесчисленное множество пулеметов. Все здания в городе были укреплены и подготовлены к обороне, улицы города перекрыты железобетонными многоамбразурными огневыми точками, замаскированными танками, одним словом, каждый дом был превращен в крепость.
Но как бы хорошо фашисты не были вооружены, они находились в сплошном кольце окружения и были обречены на полное уничтожение. Однако они верили заверениям Гитлера и Геббельса о якобы почти готовом сверхмощном оружии и потому оказывали упорное сопротивление.
Стремясь избежать бессмысленных жертв, маршал Советского Союза Василевский A.M. обратился к окруженным фашистам с предложением сложить оружие, но фашисты отказались. Они готовы были сопротивляться с отчаянием обреченных.
Необходимо отметить, что в августе - сентябре 1944 г. англо-американская авиация совершила два налета на Кенигсберг. В каждом налете участвовало по несколько сотен бомбардировщиков. Однако вместо оказания реальной помощи Советской Армии они бомбили жилые кварталы в центре города, где не было военных объектов. Форты и другие укрепления бомбежке не подвергались.
Как писал в мемуарах маршал Василевский, к началу штурма города у нас имелось 5000 орудий и минометов, причем 47% из них составляли тяжелые орудия большой мощности калибром 203 и 305 мм; пять морских и железнодорожных батарей, которые располагали одиннадцатью 130-миллиметровыми и четырьмя 180-миллиметровыми орудиями. В операции было задействовано 2500 самолетов.
6 апреля в 10 часов утра заговорила артиллерия. Земля дрожала от залпов тысяч орудий. Мне со своим узлом связи удалось забраться в какой-то глухой без окон подвал, но и там мы объяснялись при помощи записок, грохот стоял такой, что никто ничего не слышал.
Советские войска начали прогрызать фашистский орешек. Город горел. В этом горящем пекле, в дыму и в пыли, в раскаленной духоте наши бойцы захватывали дом за домом, квартал за кварталом. В течение первого дня, как пишет маршал Василевский, советские войска продвинулись на 3-4 км.
Наша 2-я стрелковая дивизия захватила несколько фортов, Северный вокзал, мясокомбинат и госпиталь. Воздействие нашей артиллерии было столь сильным, что многих фашистов обуяло безумие. Некоторые сходили с ума в буквальном смысле. Выходящие из подвалов немцы дрожали, у многих из носа и ушей текла кровь, мы только им указывали в сторону нашего тыла, мол, убирайтесь и не мешайте, и бывшие белокурые бестии толпой и без конвоя бежали в плен.
На третий день штурма мы едва не погибли. Узел связи расположился в подвале 4-этажного дома. Старое кирпичное здание не выдержало интенсивного артобстрела и рухнуло от разрыва мины. Мы оказались замурованными в подвале, хорошо еще, что перекрытие не обвалилось. Быстро организовали работу по разборке завала, растащили кирпич и выползли наружу.
Во время штурма города-крепости Кенигсберга особо отличился 13-й стрелковый полк. Действия полка были умелыми и энергичными, бойцы и командиры быстро находили слабые места в обороне противника, проникали в сильно укрепленные здания и уничтожали врагов в большом количестве.
Командир полка подполковник Коженков, отчаянной смелости человек, свой НП держал практически в боевых порядках пехоты. По свидетельству комдива Перевозникова, не отставал от своего командира и начальник штаба полка майор Абросимов, которого Перевозников назвал бесстрашным боевым командиром и лучшим начальником штаба полка.
НП командира полка находился настолько близко от неприятеля, что однажды к нему прорвалась группа фашистов. Началась ожесточенная рукопашная схватка с врагом. Много лет спустя архангельские журналисты описали обстоятельства этого боя в статье «На штурм Кенигсберга», которая была опубликована в газете «Правда Севера» 25 апреля 1970 г.
За штурм Кенигсберга 13-й стрелковый полк получил почетное наименование «Кенигсбергский».
Наш 192-й батальон связи за обеспечение четкой бесперебойной связи командования дивизии с полками, артиллерией, авиацией и соседом слева был награжден орденом Красной Звезды и стал именоваться 192-й отдельный ордена Красной Звезды батальон связи.
2-я стрелковая Мазурская дивизия была награждена орденом Кутузова II степени и стала именоваться 2-я стрелковая Мазурская ордена Кутузова дивизия.
Капитуляция Кенигсберга
Наступил вечер 9 апреля 1945 г. Я находился на своем узле связи, чертовски хотелось спать, ведь мы совсем не спали в ночь с 5 на 6 апреля, да и все предыдущие дни и ночи находились в беспрерывном сражении. Раздается очередной звонок от командира дивизии, который потребовал соединить его с командующим 50-й армией генерал-лейтенантом Озеровым. Беру запасную трубку и слышу, как Перевозников докладывает командарму, что немцы прислали парламентеров, двух офицеров в сопровождении солдат и радиста, чтобы договориться о прекращении огня и условиях капитуляции. Поняв, о чем идет речь, я боялся пропустить не то что слово, а даже звук. Когда комдив Перевозников доложил о парламентерах, Озеров сказал: «Подождите одну минуту, переговорю с членами Военного совета». Через некоторое время последовал приказ: «Немедленно прекратить огонь с обеих сторон!» Судя по оперативности ответа, на НП 50-й армии находился маршал Советского Союза Василевский. Немцы по рации продублировали этот приказ для своих, завершив передачу следующими словами: «... разминировать все здания, снять минные поля, составить их подробную карту и 10 апреля 1945 г. к 6 часам утра сосредоточиться в квадрате ... (в каком не помню, но это было рядом с казармами) для приема в плен гарнизона крепости».
Через несколько минут артиллерийский огонь был прекращен. Наступила гнетущая тишина, лишь отдельные выстрелы и автоматные очереди говорили, что мир еще не наступил. Сонливость сняло как рукой, и я побежал сообщить Эту радостную новость личному составу своего батальона. Ближе всего ко мне находился обоз кабельной роты, заскочил туда. Личный состав роты встретил мое сообщение восторженными криками «ура». Пробыв у связистов около получаса, решил вернуться на узел связи. Однако едва я успел завернуть за угол дома, как в расположении роты раздался сильный взрыв. Метнулся обратно и увидел страшную картину: тринадцать человек ранено, в том числе командир роты капитан Зайцев П.М., убито шесть лошадей.
Все это произошло после согласованного прекращения артогня. Видимо, какой-то психически неуравновешенный немец в нарушение приказа выпустил последнюю мину, которая попала в край крыши. Все раненые были немедленно госпитализированы, через некоторое время десять человек из них вернулись в строй, а судьба двоих осталась мне неизвестна, так как они были отправлены в тыловые госпитали. Капитан Зайцев получил четырнадцать ран и в конце концов был комиссован, так как один из осколков перебил ему сухожилие ноги.
6 часов утра 10 апреля 1945 г. Немцы молчат, нет сигнала о готовности к сдаче. Наши войска вновь получили приказ о подготовке к продолжению штурма, но в 6.30 сигнал принят. Как выяснилось позднее, у гитлеровцев все управление войсками было нарушено, связь между частями отсутствовала, поэтому им потребовалось дополнительное время для разминирования и подготовки к капитуляции.
Командир дивизии Перевозников приказал мне обеспечить проводной и радиосвязью группу, назначенную к приему в плен противника, и предложил мне войти в состав этой группы. В состав группы вошли: командир 2-й стрелковой дивизии Перевозников М.И., я, комбат связи Невский А.В., шесть человек связистов, шесть саперов и разведрота в полном составе во главе с командиром роты лейтенантом Филипповым.
В обусловленном месте нас ждал немецкий генерал, но поскольку он не представился, оставалось только догадываться, кто это такой. Как следовало из информации командующего 11 -й гвардейской армией генерала армии Галицкого К. Н., комендант крепости Кенигсберг генерал Ляш был доставлен в расположение 11-й армии еще в 2 часа ночи 10 апреля 1945 г. Кроме него представлять кенигсбергский гарнизон могли: командир дивизии генерал-майор Хенле, командующий войсками 4-й армии генерал Мюллер, инспектор всех оборонительных работ в Восточной Пруссии генерал-лейтенант Микош.
Вот и догадайся, кто из них производил сдачу гарнизона в плен. При встрече советский полковник и немецкий генерал взяли под козырек, после чего немец передал Перевозникову карту. Перевозников спросил ,/де находятся отравленные участки. Немецкий генерал ответил на хорошем русском языке: «Поверьте честному слову немца, а не генерала, что отравленных водоемов в городе не имеется».
Видимо, у этого фашистского генерала все же где-то в глубине души еще таились остатки офицерской чести, в свое время проданной Гитлеру за тарелку чечевичной похлебки. Но вспомнил генерал об офицерской чести, лишь когда очутился перед лицом строгих судей в образе советских воинов, нанесших сокрушительный удар по такой твердыне, каковой являлся Кенигсберг.
Во время разговора Перевозникова с генералом к нам приблизилась немецкая колонна. Немецкая дивизия шла сдаваться в плен под музыку, как на параде. Командир этой группы подбежал к своему начальнику, отрапортовал и передал ему строевую записку. Эта строевая записка была тут же передана Перевозникову. Комдив Перевозников приказал офицерам немецкой дивизии построиться отдельной от солдат колонной, указал место, куда складывать оружие, а командиру разведроты лейтенанту Филиппову приказал выделить усиленный конвой для сопровождения офицеров. Последний выделил четырех разведчиков на группу офицеров в несколько сот человек.
Следом подошла вторая колонна немцев, и вся процедура повторилась.
А дальше произошло то, что произвело на нас, советских воинов, сильное впечатление. Когда немецкие офицеры получили приказ Перевозникова построиться отдельной колонной, началось их прощание со своими солдатами. Они целовались и плакали, не стыдясь своих слез. Слезы лили хваленые прусские офицеры, бывшие чванливые господа, несостоявшиеся завоеватели России и всего мира. Прозрение пришло к ним слишком поздно, и на их головы пал позор разгрома гитлеровской Германии.
Прибыли члены Военного совета армии, задали несколько вопросов комдиву Перевозникову, забрали карту и предложили трем немецким генералам проследовать с ними в штаб армии. Немецкие генералы уселись каждый в свою автомашину, с ординарцами, при орденах и при оружии, что нас тоже крайне удивило.
11 апреля 2-я стрелковая дивизия была выведена из Кенигсберга. Там уже работала военная комендатура, по распоряжению которой оставшееся население города (около 16 тысяч человек) приступило к расчистке улиц от хлама. Тогда в городе на расчистке работало немало бывших господ во фраках и котелках. До войны в Кенигсберге проживало 450 тысяч человек, однако еще до штурма большая часть населения была эвакуирована фашистскими властями в глубь страны.
Маршал Советского Союза Баграмян И.Х. писал после войны, что во время штурма Кенигсберга советскими войсками было уничтожено 42 тысячи солдат и офицеров, взято в плен 92 тысячи солдат и офицеров (из них 1800 офицеров), захвачено свыше 3500 орудий, 128 самолетов, 89 танков, свыше 1700 автомашин, тягачей и тракторов, огромное количество снарядов.
Конец войне!
2-я стрелковая дивизия расположилась в 22 км к востоку от Кенигсберга. Батальону связи выделили часть какого-то имения, с одной стороны - скотный двор, а с другой - навес, под которым хранилась солома. Само имение и другую сторону двора занимали два автобата, командиром одного был подполковник, а другого - майор.
Мы были очень рады своей территории, так как смогли разместить лошадей в хороших условиях и под крышей, а люди получили для ночлега давно желаемую солому. Все были крайне переутомлены, и личному составу батальона дали отдохнуть. Кроме дежурства на радиостанции РСБ и на коммутаторе, другой работы в дни отдыха не было.
Через три дня поступил приказ: засеять яровыми и засадить картофелем всю свободную площадь земельных участков. Мне было разрешено нанимать на полевые работы местное население и оплачивать натурой. За каждый трудодень работники получали два килограмма зерна и четыре килограмма картофеля. Работали по 10 часов в день с большим усердием. Желающих работать у меня было так много, что к 6 часам утра собиралась масса людей, с нетерпением ожидающих начала трудового дня. Семена для посева и посадки были местные.
Следует отметить, что хранение картофеля у немцев было поставлено образцово. В погребах хранят картофель только городские жители, а селяне на том же поле, где собирали урожай, роют яму глубиной около 1 метра, застилают ее соломой, укладывают картофель, сверху еще слой соломы и все присыпают землей. Такая технология хранения при минимальных затратах труда позволяла сохранить клубни в прекрасном состоянии до начала весенних полевых работ.
После окончания полевых работ 81-й стрелковый корпус в полном составе, а возможно, что и вся 50-я армия, были привлечены к операции по выселению немецкого населения из Восточной Пруссии. Все немецкое население было выявлено, зарегистрировано и в организованном порядке вывезено в Германию. После этого на территории Восточной Пруссии немцев не осталось.
Весна. Впервые в жизни я увидел, как цветут яблони, груши, слива и вишня. У каждого хутора имелся небольшой сад. Для меня, выходца с Русского Севера, это было в диковинку. Ведь у нас в Архангельске фрукты не растут. Красота неописуемая!
2 мая 1945 г. был взят Берлин, победители стреляли в воздух из всех видов оружия. В тот момент никто не задумывался, что по закону всемирного тяготения пули и снаряды не улетали в никуда, они непременно проливались на землю свинцовым дождем и иногда даже калечили людей. Мы имели сведения о несчастных случаях, радость омрачалась печалью. Одно было ясно, как бы ни была велика радость, стрелять нельзя.
При отводе наших войск из Кенигсберга был обнаружен склад со спиртными напитками. Спиртное распределяли по частям, и в батальон связи прислали три автомашины с коньяком в бочках. По случаю взятия Берлина командование распорядилось выдать по 300 граммов коньяка на каждого. Коньяк был прекрасного качества, и мы отметили падение столицы фашистского рейха.
С этим коньяком связан один курьезный случай. Был в батальоне связи кузнец Занин, видимо, большой любитель выпить. Он нашел бидон, в котором у нас возят молоко, наполнил его коньяком, атак как в его ведении находилась лошадь с подводой, то накрепко прикрутил проволокой этот бидон к телеге и всюду возил его с собой. На марше из Кенигсберга я ехал верхом и время от времени проверял движение колонны батальона. Как-то остановил коня, чтобы пропустить колонну вперед, и обратил внимание на то, что около замыкающего Занина и его подводы толпится много разведчиков. Виду них был подозрительно возбужденный, лица красные. В чем дело? Мой взгляд остановился на бидоне, такой посудины у нас не было. Слезаю с коня на телегу, открываю бидон, и все становится понятным без слов. Отвязать бидон я не смог, Занин хорошо постарался, прикручивая его проволокой к телеге. Тогда соскакиваю на землю и бросаю в коньяк две пригоршни свежего конского навоза. Ну, уж теперь-то наверняка не станут пить! Прибываем на место, Занин сильно пьян. Заглядываю в бидон - на дне гуща от конского навоза, а... коньяк весь выпит.
7 мая собрал всех своих офицеров, поделился с ними информацией о стрельбе 2 мая и ее результатах. Мы пришли к единодушному мнению, в день Победы не стрелять.
Все с нетерпением ожидаем дня окончания войны. В ночь на 9 мая не спится, хожу, проверяю посты, мои люди спят. Около полуночи начальник радиостанции РСБ старший сержант Бакланов М. попросил меня зайти. По большому секрету он рассказал мне, что сегодня ночью будет объявлено о заключении мира. Победа! День Победы! Наконец-то кончилась война! Ура! Какой уж тут сон, хожу по территории поместья, часовые сменяются и, видимо, думают, чего это комбату не спится.
В обусловленный час зашел на радиостанцию, радисты настроились на московскую волну. И мы услышали голос, которого ждали много лет. Сразу же позвонил начальнику штаба дивизии Турьяну, поздравил его с днем Победы. Он в свою очередь поздравил меня и сказал, что передает трубку начальнику штаба 50-й армии. Начштаба армии предложил поднять людей, поздравить их с Победой и предупредил, чтобы никакой стрельбы не было. Затем я позвонил командиру дивизии, поздравил его с днем Победы.
Вышел на улицу, вызвал дежурного по части и приказал поднять людей по тревоге. Мои связисты в недоумении выскакивали во двор с заспанными лицами. Но когда поздравил всех с Победой, у многих навернулись на глаза слезы радости. Стали поднимать оружие для салюта, но эту затею мы быстро сняли с повестки дня, объяснив людям причину. Кладовщику Никитину приказал выдать коньяк, котелок на двоих. Повару дали задание приготовить праздничный обед.
Наши соседи, автобатовцы, тоже подняли людей, началась у них пальба. На мой протесты подполковники майор не обращали внимания, ведь я капитан, а права у всех одинаковые. Прибегает начальник штаба 50-й армии, генерал-лейтенант, и с ходу бьет прямо в челюсть подполковника, который в тот момент как раз стрелял из автомата. Только после этого стрельба прекратилась.
В тот день в батальоне связи трезвыми были: я - командир, начальник штаба Дзыба и девушки-телеграфистки.
Война с гитлеровцами была окончена, но в тылу наших войск, омрачая Победу, стала проявлять активность всякая мразь. В Августовских лесах в Польше скопились банды дезертиров, власовцев, враждебно настроенных поляков и прочий сброд, они терроризировали местное население, нападали на небольшие отряды советских войск. У этой нечисти была даже артиллерия и танки. Руководили действиями этих банд из Лондона, где находилось эмигрантское правительство Польши. А наши «союзники» англичане делали вид, что ничего не знают.
Для уничтожения этих банд были привлечены 50-я армия и другие войска. Августовские леса окружили. В большинстве случаев бои носили скоротечный характер, однако потерь избежать не удалось, с нашей стороны были убитые и раненые. Мучительно трудно было осознавать, что война кончилась, а мы все еще продолжали воевать и нести потери.
В одной из польских деревень я встал на постой к старушке. Разговорились, и полька заявила мне, что, мол, вы уйдете, а их снова будут терроризировать эти бандиты. Как же так, ведьмы всех ликвидировали? Тут под большим секретом она и поведала мне, что мы все-таки пропустили большой бункер в поле, указала точные приметы, рассказала, как его найти. Я немедленно доложил обо всем в штаб дивизии. Вскоре и вправду была обнаружена база бандитов, захвачено 137 головорезов.
Операция по очистке Августовских лесов продолжалась до середины августа. По ее окончании все воинские части были нацелены на уборку урожая, жали, косили, молотили и мололи муку на мельнице. Один мешок белой муки из этого урожая я после демобилизации привез в Архангельск.
Длительное время мы стояли в городе Сувалки (Польша), здесь начали писать историю 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии. Хронология боевых действий составлялась в каждом полку и во всех подразделениях.
Осенью 1945 г. дивизию перебросили на Украину. 1 октября мы прибыли в г. Нежин, расположенный в 120 км восточнее Киева. Личный состав дивизии был сразу же направлен на уборку картофеля. После этого оборудовали военный городок, ремонтировали помещения и готовились к зиме. Нежин был сильно разрушен, и существовавшие здесь прежде казармы не были пригодны для жилья.
В январе 1946 г. из Венгрии в Нежин прибыла еще одна стрелковая дивизия. Благодаря этому обстоятельству наша дивизия была расформирована, я добился скорейшей демобилизации и в самом начале февраля вернулся в Архангельск. Встреча с семьей после стольких лет разлуки была очень радостной. Дети Юра и Слава сильно подросли за 4 года. Юра учился в 4-м классе 6-й мужской школы, а Слава в 1 -м классе.
Вот и итог моего повествования.