Николай НЫРКОВ

РОССИЯ

Россия, Россия — страна избяная
С колодезным эхом и грязью дорог.
Укрылась в сирени избушка резная,
Откуда ушел я за отчий порог —

Рязань косопузая и деревенщина,
Врожденный крестьянин и темнота...
Россия моя — сердобольная женщина,
Привычная к мату и свисту кнута.

Разили сивухой мужицкие глотки
И харкали кровью в кулачных боях,
И лапти меняли на цепь и колодки
Смутьяны на трактах в сибирских краях.

До боли и пота за лемехом плуга
Привычно горбатился нищий народ.
Колючее брюхо пустынного луга
Давило туманом ночной огород.

Гусиные крики над грязью апреля
Опять возвещали о ранней весне.
До юности — малость, до Пасхи — неделя
И страшные слухи о новой войне.

Россия, Россия — вдова и солдатка,
Хлебнувшая скорби и боли утрат...
Вросла по окошки родимая хатка,
Оплакав убитых слезами лампад.

Столешница пахла картошкой и хлебом
И запахом дома — родным и святым,
Как первые строчки — полями и небом,
И чем-то еще дорогим и простым.

За печью скреблись тараканы и мыши,
И филин разбойно грозился в лесу.
А мать у иконы молилась неслышно,
Роняя украдкой в передник слезу.

И, все пережив и оплакав, как водится,
Махнув бесшабашно на хворь и беду,
Справляли деревни на улицах Троицу
И боль заглушали в медовом бреду.

Пшеничные кудри откинув на плечи,
Томимый тревогой взрослеющих чувств,
Коснулся я робко в сиреневый вечер
Наивно-доверчивых девичьих уст.

На речке купались и фыркали кони,
И где-то негромко, прорвав тишину,
Вздыхала деревня мехами гармони,
Глазницами окон сжимая луну.

Россия моя — удалая молодка,
Краса расписная и гордая стать,
Плыла в хороводе лебяжьей походкой,
Готовая снова любить и страдать.

Россия, Россия — я твой с потрохами,
Простой землепашец и вечный солдат;
Любуюсь тобой и ласкаю стихами,
Не помню, уж сколько столетий подряд.

Россия моя — колыбель и отрада,
Молюсь, заклиная: «Храни тебя Бог!»...
Рязанским проселком сверну с автострады
К родимой избушке на отчий порог.

И будут в деревне сады, зацветая,
Опять будоражить разгулом весны,
И жаркие полдни Мещерского края
Заплачут смолой корабельной сосны.

*   *   *

Средь суеты внезапно онемею,
Услышав, как, лаская песней Русь,
Средь облаков, вытягивая шею,
Идет по небесам пролетный гусь
.
Я тосковал по этим пьяным крикам
И синеве, распоротой крылом,
И городу, светлеющему ликом,
И куличу за праздничным столом.

Подснежник рвал оттаявшую землю,
И я молился, глядя в небеса,
Чтоб было свято все, что я приемлю,
Как этот день и эти голоса.

Чтобы не гасли радости улыбки,
И вечерами в волосы сосны
Вплетались звуки тростниковой скрипки
В прозрачных пальцах ветра и весны.

Чтоб сердце вновь любило и грустило,
И не смолкала вечера струна,
Чтоб никогда меня не обольстила
Своей красой чужая сторона.

Токуй, заря, кровавым петухом,
Захлебываясь радостью и болью,
Ладонью влажной, словно лопухом,
Ласкай меня прохладой и любовью.

Токуй, заря, покуда лоб воды
Не сморщил ветер утреннею рябью,
И не отцвел в объятьях лебеды
Сырой шалфей за озером и хлябью.

Токуй, токуй, я цел и невредим,
Не уступив обману и злословью,
И все, что будет в жизни впереди,
Уже сполна оплачено любовью.

Ухват небес из пламени зари
Достанет солнце теплым караваем,
И выйдут в травы молча косари,
И утро вспыхнет в поле иван-чаем.

Токуй, заря, я слушаю душой
Утробный звук болотного удода
И захожу, как в воду, нагишом
В парной туман июньского восхода.
 

*   *   *

К чертям каноны и уставы,
Звонки и светский этикет.
Уеду в глушь, где вяжут травы
Туман поречный и рассвет,

Где, как в почетном карауле,
Вдоль троп стоят боровики,
Где на завалинках бабули
Посмотрят вслед из-под руки.

Где за примолкшими дворами,
Укрыв потемками бурьян,
Разводит август вечерами
Метлой ольшаника туман.

Где все неспешно, и в малине,
Совсем не чувствуя вины,
Застрянет время в паутине
Провинциальной тишины.

*   *   *

Плывут облака, как обозы,
В далекий бессрочный вояж.
На удочках сонных стрекозы
Наводят с утра макияж.

Так вот мне чего не хватало
В бездушной людской суете:
Вот этих кустов краснотала
И слез на сырой бересте,

Вот этой зеленой опушки,
Травинки, уткнувшейся в бок,
И этой нахальной лягушки,
Схватившей в воде поплавок.

Так вот мне чего не хватало
Вдали от родительских стен:
Вот этих кустов краснотала
И солнцем сожженных колен.

*   *   *

Я к ней приду — озлоблен, полупьян,
Чтобы поплакаться и выплеснуть обиду,
Усталый, как заигранный баян...
Она смолчит и не покажет виду.

И никаких упреков, ни гугу.
Один закат. Рассвет. Одна подушка.
В двухсотый раз кричит на берегу
Свихнувшаяся к старости кукушка.

И я уйду, оттаяв до конца,
Покой в себе нисколько не нарушив.
Но будет тихо плакать у крыльца
Ее душа, мою очистив душу.

Ухожу, чтобы снова вернуться
К берегам, где все лето цветет
Бирюзовая накипь на блюдцах
Затененных ольхою болот.

Где рождаются нежные строчки
Про туман и ночную луну,
Где аиром заросшие кочки
Стерегут до утра тишину.

Прихожу, чтобы тихо коснуться
Паутины, похожей на сеть,
Чтоб от запаха леса свихнуться
И от красок зари онеметь.

Татьяна НИКОЛАЕВА

*  *  *

Воронья-то сколько, воронья-то!
Нанесло же их в мою весну...
Поднебесной свежестью объята,
Я опять сегодня не усну.

Буду слышать, вслушиваясь в ветер,
Птичьих снов то всполохи, то тишь.
Скоро закричат вороньи дети
С тополиных крон и наших крыш.

Скоро, очень скоро я заплачу,
Ландышей вдыхая холодок,
И, быть может, жизнь переиначу,
И, быть может, мне поможет Бог

Быть терпимей к тем, кто безголосый,
Кто бескрылый, — уважать за труд,
Просто знать, что вечные вопросы
Никого в пути не обойдут.

Поутру раскланиваясь с птицей,
Просто думать, что живу в раю,
И любить, и верить, и светиться
Благодарным чувством к воронью.

К ПАСХЕ

Окна вымыла к Пасхе.
Нагляделась до слез,
Как младенец в коляске
Душу мамину вез:

Взглядом синим парил он
В поднебесной тиши...
Мама тупо курила —
Без души, без души...
 

ДИВО

Владимиру Валиулину

По-над речкой, по-над полем
Диво дивное неслось!
У сторожки, подневолен,
Целовал мне руки лось.

Алый привкус земляники
На ладони таял, слаб...
Кем науськан зверь великий
Доводить до грусти баб?

Выю царственную кротко
Опускает для руки...
«Пожалей его, красотка», —
Зубоскалят мужики.

Пожалею. Дело свято.
Потешайтесь, дурачьё!
По-над полем, по-над мятой
Небо стелется — ничьё...

Прощевайте! Щи на печке,
Поминайте, как звалось.
По-над мятой, по-над речкой
Диво дивное неслось...

*  *  *

Простой барометр души —
Вороны в поле зрения.
Не хочешь горя? Не пиши
О нем стихотворение.

Я столько выклянчила слез
У Господа — немерено!
Зато душа моя всерьез
На небе не потеряна.

Летят вороны поутру —
На гнезда ветки ищут...
Стекло оконное протру,
Чтоб небо было чище.

ТЕЛЬБЕС

Люции Хисамутдиновой

Ты помнишь грибной пригорок:
кедрач, осины?..
Где давеча луг косили,
там воздух горек,
там речка бежит, как белка,
считает камни.
В нее даже свет не канет,
так льется мелко.
Волчата на кряже воют,
и эхо вторит,
сбегая в ложок, который
с водой святою...
Там утро туманы стелет
коням на холки,
а вечер блукает в елках
бездомной тенью...
Там ночью большие звезды
висят шарами,
и думы гуляют сами,
с душою розно...

Николай ДМИТРИЕВ

В этом году замечательному русскому поэту Николаю Дмитриеву исполнилось бы 55 лет. Афористически простой слог поэта, его чистый, глубокий, искренний взгляд продолжает жить с нами, с русской землей и природой.

Станут в темноте лягушки квакать,
Станут петь ночные соловьи.
Родина, ну как тут не заплакать
На призывы детские твои?

Что мне век и все его законы?
Теплю я костёрик под лозой.
Этот край родней и незнакомей
С каждой новой ночью и грозой.

С каждою оттаявшей тропинкой,
С каждым в глину вкрапленным дождем,
С каждой появившейся травинкой
Из земли, в которую уйдем.

Мы уйдем не подарить потомкам
Новые культурные слои,
А чтоб их тревожили в потемках
Наших душ ночные соловьи.

*  *  *

В пятидесятых рождены,
Войны не знали мы, и все же
Я понимаю: все мы тоже
Вернувшиеся с той войны.

Летела пуля, знала дело,
Летела тридцать лет назад
Вот в этот день, вот в это тело,
Вот в это солнце, в этот сад.

С отцом я вместе выполз, выжил,
А то в каких бы жил мирах,
Когда бы снайпер папу выждал
В чехословацких клеверах?

*  *  *

Время лечит? Время, не лечи!
Что со мною будет, с исцеленным?
Позабуду горя плеск соленый
И обиды жаркие лучи.

Нет, уж пусть останется, как горб,
Пусть со мною днюет и ночует,
И само терзает и врачует
Прошлое, которым нищ и горд.

Парк насажен, лифт налажен,
Дед смущен, но ликом важен.
Внучка деда привезла,
На девятый вознесла.

По ночам вставал — не спится,
Письма длинные писал.
Словно раненая птица,
Над балконом нависал.

Думал — что теперь в деревне,
Живы ль, нет его друзья?
И что старые деревья
Пересаживать нельзя.

ТАК МНЕ И НАДО

До деревянных мозолей трудился —
Дом раскатал, где ребенком резвился.
Ноги изранил. Костыль мой — лопата.
Так мне и надо!

Грядки моркови, укропные грядки
Расположил в идеальном порядке
(Это ж могилы! И рядом — ограда!)
Так мне и надо!

Езжу в Москву, черенки покупаю,
Руки в земле материнской купаю,
Слушаю шорохи юного сада.
Так мне и надо!

Очень уж поздний, но ясный и ладный
Видят родители труд благодатный.
Чую тепло их небесного взгляда.
Так мне и надо!

*  *  *

Ползу с палаткой, как улитка,
В помятом чайнике крупа,
Вот дом родной, а вот калитка,
Да к ней заказана тропа.

Но дух жилой в избе витает,
И сквозь волшебные очки
Чужое детство в ней считает
По стенам смуглые сучки.

А я у кладбища с палаткой
Остановлюсь — и ни гугу,
Она — малиновой заплаткой
На вечереющем лугу.

Она — как бабочка чудная,
Что прилетает каждый год,
Родные дали узнавая
И не пугаясь непогод.

Незрима даже для соседей,
Она гостит одну лишь ночь,
Возьмет свое с цветов осенних -
И утром улетает прочь.

*  *  *

Напомню: я — зимний Никола,
Полжизни стихи бормочу.
Толкаю судьбы своей коло,
По замяти коло качу.

Не шибко счастливое коло,
Да разве другое найти?
Ну вот и старайся, Никола,
Стихи бормочи — и кати!

*  *  *

Вдруг ослепит на повороте
Ненастный льдистый свет небес,
Как много странного в природе,
Как смотрит в душу этот лес!

И снега нет, но есть творожный
Тревожный запах юных зим,
Над колеей моей дорожной
Скользит он, хрупок и незрим.

И ветру с торопливой речью
Вдруг удается донести
Печаль почти что человечью,
Свое какое-то «прости».

И как бывало не однажды,
Когда родна земле тоска,
Я все ищу, ищу в пейзаже
Недостающего мазка.

С годами сердце не умнеет:
Смотрю, смотрю в простор полей,
Где, объясняя все, темнеет
Фигурка матери моей.