Портрет Адама Швальбе
Петербургская Академия художеств была первым русским учебным заведением, призванным готовить отечественных «изящных дел мастеров». Планы создания Академии –– по образцу и подобию французской –– лелеял еще Петр I, но осуществились они только при его дочери Елизавете.
Занятия начались в 1758 году.
На первых порах учителями были исключительно иностранцы; лишь постепенно наряду с ними к преподаванию стали привлекаться русские мастера из числа питомцев самой Академии.
Были трудности при наборе учеников, и в связи с этим возникла идея создать при Академии Воспитательное училище, где одаренным детям наряду с общеобразовательной подготовкой будут даваться начальные художественные навыки. Дальнейшее развитие навыков должно проходить уже в самой Академии.
Чтобы «новая порода людей» не набиралась худых примеров, постановили «никогда им не давать ничего дурного».
В это Воспитательное училище и привёз в 1788 году помещик Дьяконов своего шестилетнего незаконнорожденного сына Ореста. Имение Дьяконова находилось вблизи Копорья Ораниенбаумского уезда, Ореста крестили в Копорской церкви и при крещении мальчик получил вымышленную фамилию Копорский. При подаче документов в Воспитательное училище Дьяконов написал, что мальчик не является крепостным, что у него есть отец и мать, и что фамилия мальчика Кипрейский. Фамилию Дьяконов сочинил тут же, поскольку Кипрейский звучало куда интереснее, чем Копорский, –– Кипридой прозывалась богиня любви Афродита. (Впоследствии Орест стал именоваться Кипренским). Назвать сына звучным имен Орест тоже было причудой Дьяконова.
Воспитательное училище и Академия на долгие годы стали для Ореста родным домом. Кроме живописи, здесь обучали музыке, иностранным языкам, игре на клавикордах и скрипке. Учеников регулярно водили в театры, на музыкальные вечера, они имели возможность заниматься танцами и пением. Телесные наказания были запрещены.
То, что Кипренский всю жизнь был завзятым театралом и любил музыку, это заслуга Академии. Директор её считал, что устройство увеселений необходимо, поскольку без этого «вселяется уныние, производящее дух рабства, источник всех пороков».
Перейдя в старшие классы, Орест избрал для себя историческую живопись. Она почиталась как высший жанр, учеников набирали самых одаренных. Преподавателем исторической живописи был француз Дуайен. Но не он оказал главное влияние на творчество Ореста, а русские преподаватели –– те, кто недавно ещё были учениками Академии и которые стремились теперь связывать обязательные сюжеты древнегреческой мифологии с духом национальной русской жизни. В 1799 году, выполняя работу на мифологический сюжет, Орест смело разрушил устоявшиеся традиции, однако порицания за это не получил, наоборот, был удостоен Малой золотой медали.
Но ярче всего талант Кипренского проявлялся в портретной живописи. В 1804 году на академической выставке он представил портрет своего отчима Адама Швальбе. Орест хоть и не часто, но посещал родной дом, и между юношей и его отчимом установились сердечные отношения. Только теперь Кипренский узнал всю трагедию Швальбе: немец по происхождению и отнюдь не крестьянского звания, Адам Карлович роковым образом оказался крепостным русского барина.
Дьяконов, после рождения Ореста, дал его матери (дворовой девушке Анне Гавриловой), вольную, выдал замуж за Адама Швальбе, объявив, что все дети супругов получат вольную сразу же при рождении, но Адам –– только по смерти Дьяконова!
Малейшее непослушание, нечаянно брошенное слово или смелый взгляд на барина грозили разрушить и семейную жизнь Адама, и мечту о свободе.
Дьяконов умер, Адам по завещанию получил вольную, был даже назначен приказчиком, но это уже ничего не решало –– жизнь прошла мимо.
Орест создал не просто портрет своего отчима, а самую настоящую картину, в которой передал внешний облик Адама, его характер и сложное душевное состояние. Умный, добрый человек с прекрасным лицом, но –– сколько боли в этом лице! Рука судорожно сжимает трость, и на глазах Адама Карловича слёзы.
Это был огромный прорыв в портретной живописи, Кипренский встал в первый ряд мировых мастеров этого жанра. Недаром, спустя четверть века, неаполитанские знатоки отказались поверить, что автор портрета русский живописец. Они приняли работу Кипренского за произведение старых фламандских мастеров, и художнику с трудом удалось доказать свое авторство. Но почему Кипренский изобразил русского крепостного в облике голландского бургомистра семнадцатого столетия, он так и не открыл никому.