Алексей Гаврилович Венецианов
(1780 –– 1847)
Галерея произведений А. Венецианова на сайте
Алексей Гаврилович Венецианов родился в Москве, в семье купца. Отец его торговал плодово-ягодными кустами, вареньем, и время от времени давал в «Московских ведомостях» объявления о продаже картин.
В ту пору многие торговали картинами. Они были разного достоинства: для простого, невзыскательного покупателя, и для настоящих ценителей живописи. Отец Алексея Венецианова продавал картины, написанные пастелью. Пастельная живопись сама по себе изящна, а в рамках и под стеклом выглядела особенно хорошо. У автора этих картин, так и оставшегося безымянным, как большинство русских художников из дворовых людей, Алеша Венецианов учился рисунку, учился мастерить рамки и обрезать по размеру стёкла.
Родители не думали делать из сына художника. Учился он в пансионе, но живопись тоже не оставлял. Ходил в галерею М. П. Голицына, которую называли «Московским Эрмитажем», копировал пастелью полюбившиеся картины.
Окончив пансион, работал чертежником в земельном ведомстве. Одновременно совершенствовался в пастельной технике, дойдя в ней до виртуозности. Мечтал о Петербурге, об Академии художеств. В 1802 году Алексей Венецианов простился с Москвой.
По приезде в северную столицу дал объявление в газету: «Венецианов, списывающий предметы с натуры пастелем в три часа, живет в Рижском кофейном доме». Помнил рекламные объявления отца. Но в Петербурге такие рекламы ничего не решали, там все решала протекция. Обращение Венецианова к публике не привело к желанной цели. Мечта начать в столице жизнь профессионального художника не сбылась. Только через два года он получил первый заказ на портрет.
Венецианов служил в канцелярии директора почт, затем в лесном департаменте. В свободное время ходил в Эрмитаж копировать картины, принимал заказы на портреты, и вскоре стал пользоваться известностью гораздо большей, чем некоторые академики живописи. «Рисующий чиновник» –– называли его в Петербурге. Большинство его работ было выполнено пастелью, которой до Венецианова редко пользовались русские живописцы.
Вскоре он сблизился с прославленным портретистом Боровиковским, став его учеником. Семьи Боровиковский не имел, ученики жили в его доме и на его хлебах. То, что ученики переселялись в дом учителя, было стародавней не только русской, но и европейской традицией.
Боровиковский очень ответственно понимал профессиональный художнический долг перед самим собой и перед людьми и старался передать это ученикам. Венецианов совершенствовался у него не только как художник, но созревал как личность. Много значила и атмосфера в доме Боровиковского, наполненная творчеством.
Россия в ту пору переживала сложный процесс зарождения и развития национального самосознания. Академия художеств как будто бы откликалась на призывы общества обратить свой взор на родную почву, однако ее вниманием пользовались только «заслуженные люди отечества». Между тем идея национальности неразрывна с уважением к простому народу. Венецианов не раз бывал в Академии. Сравнивая торжественность академических произведений с произведениями Боровиковского –– теплыми, искренними, у него появилась мысль соединить их вместе.
Писал Венецианов в те годы не очень много, больше размышлял. Понял, что в России быть свободным художником почти невозможно, надо хотя бы получить официальное звание художника. По академическому уставу те, кто не учился в Академии, имели право вначале представить работы на звание «назначенного», то есть художника, а затем, если работы будут одобрены, на звание академика. Венецианов решил представить на конкурс свой автопортрет.
В XVIII веке и начале XIX-го автопортреты и портреты художников писались довольно редко: положение живописцев на общественной лестнице было так незначительно, что и личности их считались малоинтересны. Представить на конкурс свой автопортрет было со стороны Венецианова дерзостью. Но члены академического совета, прежде всего, являлись профессионалами, они сумели разглядеть высокие художественные достоинства автопортрета. Венецианов получил звание «назначенного».
Программой на звание академика был портрет инспектора Академии К. И. Головачевского. Написав его с блеском, Венецианов 1 сентября 1811 года стал академиком. В том же году он получил повышение по службе, став губернским секретарем. Жизнь его до отказа наполнилась трудами и хлопотами. К тому же он вскоре женился, обзавелся детьми и для заработка брал заказные портреты.
Суета Петербурга начала утомлять его. Подкопив денег, Венецианов купил имение Сафонково в Тверской губернии и круто переменил свою жизнь. Было ему уже сорок лет.
На пашне. Весна
Когда человек попадает на новое место и остается наедине с собой, ему приходят мысли, как бы собирающие в одно целое разбитую сутолокой сущность. Еще нет определённости, но в голове уже что-то укладывается, уравновешивается. Так было с Венециановым, когда он бродил по окрестным полям своего небольшого имения, смотрел на крестьян в их повседневном труде или в редкие праздники. Поначалу испытывал чувство раздвоености, не зная, к какому лагерю принадлежит и должен принадлежать –– к тому, который в стенах Академии, или к тому, который теперь перед ним? Не раз задавался вопросом: где правда? Там или здесь?
Всё-таки понял: мертв человек, который стоит на месте, и он должен идти, если хочет быть жив. Пристально останавливал взгляд на ком-нибудь из крестьян. Это был взгляд, каким смотрят на человека, внутреннюю красоту которого неожиданно почувствовали и человек стал своим, близким. Крестьяне пугались, смущались. Потом привыкли.
Венецианов начал картину «На пашне. Весна». С юности он любил полотна Сандро Боттичелли, жившего в конце XV начале XVI веков. Копии с его картин «Рождение Венеры» и «Весна» иностранные купцы в изобилии привозили в Москву. Изумительные пропорции юных тел, мечта и фантазия Боттичелли завораживали. Весна кидает вокруг себя розы и лилии, она беременна новой жизнью, –– это гармония мира, это вечная радость и обновление!
Будучи классиком и романтиком одновременно, Венецианов в своей картине «На пашне. Весна» перекликнулся с Боттичелли. Но сделал свою Весну крестьянской женщиной. Спокойная, с кротким взором, с пропорциями античной богини, она ведет коней по вспаханному полю. Лазурное небо, мягкая зелень, приглушенный колорит земли, легкая золотистая дымка над пашней… Это причащение человека к вечности через слияние с миром природы.
Впервые в русской живописи была изображена русская природа, впервые представительницу низшего сословия отождествили с античной богиней и приподняли над миром. Впервые было показано, как на русском нечерноземье совершается великое таинство круговорота жизни.
Как художник, Алексей Гаврилович сделал огромный рывок вперед, далеко обогнав всех своих современников.
На жатве. Лето
А деревенская жизнь открывалась ему все шире. Прошли весенняя пахота и посев, прошел сенокос, и вот уже жатва. Художник пишет картину «На жатве. Лето». Пишет с натуры, без заготовленных этюдов. В этой картине Венецианов добился высшего мастерства овладения пространственных деталей –– вершины тогдашнего русского искусства.
«На жатве. Лето» была показана в 1824 году на академической выставке в Петербурге вместе с другими картинами и портретами, написанными Алексеем Гавриловичем в Сафонкове.
В просторных залах, увешанных «шедеврами», по мнению столпов Академии, народ почти не задерживался. Изображенные на них архитектурные руины в окружении кипарисов, громоздящиеся скалы итальянских прибрежий, панорамы улиц и площадей иноземных городов вызывали досаду: одно и то же, одно и то же! Самое большое оживление царило в третьем зале. Здесь среди прочих картин висели шесть небольших полотен Венецианова в скромных рамах, и казались они прорубленными окошками в мир –– добрый, родной, с его свежестью и понятностью!
Произведения Венецианова были встречены очень тепло. Критики подчеркивали, что в картинах его –– все русское, все невымышленное, все взято из самой природы. Собиратель картин, публицист П. П. Свиньин, сам неплохой живописец, назвал живопись Венецианова подвигом.
Поэт, критик и журналист А. Ф. Воейков восклицал: «Благословение сему достойному уважения художнику невольно вырывается из сердца!»
Однако признания в официальных кругах Венецианов не получил. Академия художеств не скрывала неприязненного отношения к художнику, тяготевшему «к низменному». Он мечтал о месте преподавателя Академии, страстно желая передать свои знания и опыт молодежи, но это оказалось недостижимо.
Спящий пастушок
Алексей Гаврилович вернулся в Сафонково, продолжая налаживать свое маленькое хозяйство. Умело применяя агрономические рекомендации, добился регулярных и достаточно обильных урожаев. Появились скотный двор, небольшой конезавод, молочная ферма.
Заботился Венецианов не только о собственном благополучии. Он построил больницу в Сафонкове, содержал доктора, и сам, бродя с мольбертом по окрестным полям, неутомимо собирал лекарственные травы. Устроил школу для крестьянских детей, создал «мирской склад», где при необходимости крестьянин мог получить зерно, а осенью возвратить его без процентов. Впоследствии Алексей Гаврилович добился, что самый бедный его мужик имел две лошади и по четыре-шесть голов рогатого скота.
Порой ему казалась, что взятая на себя обязанность непосильна, и тогда он писал родным: «Обязанности помещика очень тяжелы, ежели их выполнять по законам гражданским и церковным».
В Сафонкове у него была огромная возможность творить, сама природа способствовала тому. На высоком берегу речки Ворожбы Алексей Гаврилович написал «Спящего пастушка» –– тихую, поэтическую картину. Трактовка пейзажа, связь человека с природой –– все было новым, блистательно разрешая задачу всей европейской живописи.
Венецианов организовал у себя художественную школу для талантливых крепостных из Сафонково и окрестных имений. Теперь Сафонково кормило и семью Венецианова и всех его воспитанников. И не только хлебом насущным. Практически все жанровые картины художников школы Венецианова родились здесь, среди округлых холмов и густых лесов, на берегу тихой речки Ворожбы.
Девочка в платке
В 1827 году Алексей Гаврилович снова надолго уехал в Петербург. В столице у него была большая мастерская, и художественная школа переместилась туда. Живописец Аполлон Мокрицкий вспоминал впоследствии: «Мы все пришли к нему голышами; у каждого были свои нужды; он помогал нам всячески и все мы теперь едим хлеб, и кто жив из нас, все, все живем его попечением о нас… И знаете что еще? Ни один дурным путем не пошел; он и воспитывал нас, и добру учил, кого и грамоте заставлял учиться. Его семейство было нашим семейством, там мы были как его родные дети… Многих он своим ходатайством на свободу вывел, обо всех хлопотал как о своих детях: тому урочек достанет, тому работку».
Венецианов отдавал ученикам главные свои силы. Наставлял «ничего не изображать иначе, чем в натуре является, и повиноваться ей одной без примеси манера какого-либо художника». Он знал, что таким путем ученики приблизятся к правде и красоте вернее, чем годами копируя римские и греческие образцы. Но полностью не отрицал академической выучки. Некоторых питомцев посылал в академические классы, где их охотно принимали и не раз отмечали наградами.
В петербургской квартире Венецианова бывали Пушкин, Крылов, Жуковский, Кольцов, Гоголь… Она стала своеобразным литературно-художественным салоном. Чувствуя себя чужаком в среде живописцев, Венецианов в кругу литераторов всегда был своим. Это даже нашло отражение в знаменитой картине Чернецова «Парад на Марсовом поле», где Венецианов стоит поодаль от группы художников, но рядом с Пушкиным, Жуковским и Крыловым.
Жизнь Алексея Гавриловича проходила между Сафонково и Петербургом. Суетность столицы мешала творчеству, в имении было проще, но для ведения хозяйства силы были уже не те. Жаловался племяннику: «В 57 лет у человека, который жил не для того, чтобы есть, а ел для того, чтобы жить, желудок внутреннего существования спотыкается. Вот, мой почтеннейший, 24 декабря, сиречь в сочельник, я и споткнулся, мне и руду (кровь) пускали, от роду первый раз, и снадобья в рот влили. Дня через два-три я глядь –– ан рыло на стороне, однако и теперь косит, да не так. Отняли у меня кофе, водку, вино, крепкой и горячий чай, сигары, а дали суп из телятины, што со снегу, да воду с кремотартаром. Мне велено жить на улице, и я, невзирая на вьюгу и мороз, брожу –– да как же, раз по пяти и по шести в день... Устал».
Устал Венецианов и от безденежья. Содержание художественной школы обходилось дорого, небогатый помещик не вылезал из долгов. Уже было заложено Сафонково, оставалось заложить имение жены, и тогда Алексей Гаврилович решился напомнить о своей школе императору.
К русским царям Венецианов относился с почтением и доверием. В немалой степени это было вызвано тем, что Александр I, и особенно его супруга, покровительствовали искусству Алексея Гавриловича. Академия художеств приобрела у него только одну картину, а царская чета поддерживала художника с первых его шагов. Картина «Очищение свеклы» хранилась в Бриллиантовой комнате Зимнего дворца. Эту картину и картину «Гумно» высочайшим повелением приказано было внести в каталог эрмитажной коллекции, а картина «Утро помещицы» открывала собой русскую галерею в Эрмитаже.
После восшествия на престол Николая I, ситуация изменилась. В письмах Венецианова все чаще стали проскальзывать ноты тоски. И все-таки император внял униженной просьбе художника, назначил небольшое пособие для содержания школы. Затем, по ходатайству высокопоставленных поклонников Венецианова, ему было присвоено звание «художника государя императора с причислением к кабинету его величества». Звание это, ничего не требуя, давало в год 3000 рублей. Можно было сводить концы с концами.
Болезнь, вызванная огромным нервным напряжением, отступила, художник снова писал картины, создав галерею образов русских крестьян. Непринужденней всего держали себя на его сеансах дети. Их портреты особенно были полны жизни и правды. Портрет «Девочки в платке», ставший неоспоримым шедевром, был написан мягкими, легчайшими касаниями кисти. Девочка будто пришла на минутку к художнику, и уже поспешает обратно.
Венецианов поехал в Петербург, вновь хлопоча о месте преподавателя Академии. Нет, и на этот раз он не был допущен. Его боялись. Боялись его идейного, художественного, нравственного влияния на молодежь, боялись даже самого духа его исканий! Питомцы Венецианова при поступлении в Академию не смели упоминать его имя! Дошло до того, что ученик Славянский, выкупленный Венециановым из крепостной неволи, а также крепостные ученики Бурдин и Антонов в своих прошениях в Академию написали, что обучались художеству «дома у родителей».
Последней надеждой Алексея Гавриловича стала Москва: взять на себя обязанности наставника в недавно открытом Училище живописи, ваяния и зодчества. Увы, оказалось, и там взращивали идеалы, одобренные Академией. Художник вернулся в Сафонково.
Зимой 1847 года он получил большой заказ для тверской церкви. Окончив эскизы, решил сам отвезти их в Тверь. У села Поддубье лошади понесли под гору, ямщик выпрыгнул из саней, художник перехватил вожжи, но резким толчком его выбросило на обледенелую дорогу.
…Россия и не заметила утраты одного из лучших своих сынов. Как будто и не летела над вспаханным полем венециановская Весна –– то ли крестьянка, то ли богиня; как будто и не вставал разумным прекрасным космосом светлый мир его полотен. Вокруг имени трагически погибшего художника надолго воцарилось молчание. И только через тридцать лет его вклад в историю русской живописи был оценен по достоинству.