Василий Андреевич Тропинин
1776 – 1857
Произведения В. А. Тропинина на галерее сайта
В. А. Тропинин. Автопортрет.
Портрет сына
Василий Тропинин был крепостным, поэтому не имел не только отчества, но и фамилии: Васька, Васютка, –– и всё. Родился он в Новгородской губернии, рос смышленым, и барин, граф Миних, отдал его в губернское училище постигать грамоту. Мальчик учился прилежно, но через два года его возвратили в имение и сделали «казачком» –– натирать господскую обувь, бегать по поручениям и заменять при надобности лакея. Потом Миних отдал его в качестве приданого своей младшей дочери, которая вышла замуж за генерала Моркова и уехала в Могилево-Подольск.
Помещики в Могилево-Подольске важничали, если имели у себя «ученых поваров», и Морков придумал отправить Василия в Петербург, чтобы выучился кондитерскому искусству.
В Петербурге в ту пору Академия художеств объявила набор учеников. Василий страстно любил рисовать. У Миниха разрисовывал стены девичьей яркими цветочками, и это нравилось девушкам, да и граф был приятно удивлен. А в поместье Моркова иногда копировал картины, развешенные в парадных комнатах. Крепостных в Академию не брали, но крепостники обходили этот параграф. И когда Василий рискнул попросить разрешения у Моркова, тот согласился, приписав в письме: «Если не оправдаешь средств, затраченных на твое обучение, будешь возмещать».
И Тропинин успевал выпекать торты, украшая их Аполлонами и Дианами, делать конфеты и заниматься живописью. Его талант и упорство были необыкновенны, –– Тропинин стал одним из лучших учеников Академии, получая за свои работы первые номера и медали.
Но Морков отозвал его.
Снова генеральская усадьба. Кухня, прислуживание за столом, и живопись, которой можно отдать свободный час. Василий Тропинин писал заказные портреты помещиков, а для души –– крестьян в их редкие счастливые минуты. Кисть его постепенно набирала силу, портреты наполнялись живой кровью и плотью. О Тропинине заговорили в округе, художник становился известным. Но горько было жить, затянутым в лакейскую ливрею! От нее избавил лишь случай, когда в усадьбу Моркова заглянул какой-то ученый иностранец и генерал решил похвастаться своим художником. Увидев работы Тропинина, иностранец был поражен! Но еще больше его поразило, когда за обедом Василий Андреевич вышел с накрахмаленной салфеткой, перекинутой через руку. Недолго думая, иностранец подал Тропинину стул, смутив и сконфузив хозяина. С тех пор Василий Андреевич не служил за столом. А генерал, когда-то предпочитавший Тропинина-кондитера Тропинину-художнику, стал вдруг ревностным ценителем искусства своего крепостного. За порчу его картин взыскивал даже с дочерей. Более того, стал заботиться о здоровье художника.
Заказы сыпались на Василия Андреевича один за другим. От усталости он порой засыпал за работой. Но не парадные портреты помещиков стали главной его заслугой, его славой, а портреты крепостных. Российское общество после победы над Наполеоном повернулось наконец лицом к своему народу, приветствуя жизненную правду изображения и сюжета. Тропининские сюжеты были незамысловаты, зато исполнены горячей любви к своей натуре и веры в высокое предназначение искусства.
В 1818 году художник написал портрет своего сына Арсения при утреннем освещении. (Отец на сеансах старательно подбирал краски, а сын рвался на улицу).
«Портрет сына» Василий Андреевич выставил в Москве, когда поехал в первопрестольную с Морковым. И сразу же стало понятно, что это один из шедевров русской живописи первой половины XIX века. Никто никогда не писал так бесхитростно, простодушно, но при этом соблюдая точные правила живописи.
Ценители таланта Тропинина потребовали у Моркова освободить художника. Судьба Василия Андреевича стала предметом разговора даже в высоких кругах. Был момент, когда граф Дмитриев, выиграв у Моркова в карты большую сумму, предложил ему простить карточный долг, если тот даст Тропинину вольную.
Дальше оставлять художника крепостным было нельзя, вокруг Моркова росло отчуждение. И он решился. Освобождение своего крепостного он обставил очень торжественно. На Пасху, когда православные, христосуясь, целуются и дарят друг другу пасхальное яичко, Морков вручил Тропинину вольную, по которой, согласно закону, отпускалась и супруга художника. Но сына Арсения Морков не отпустил. (Семья воссоединилась только через пять лет, когда умер старый граф, а его наследники не решились продолжать постыдное издевательство над известным теперь уже всей России художником).
И всё равно Тропинин был рад! Его уже не продадут, как живописца Григория Озерова за две тысячи рублей ассигнациями. Его работы не затеряются в глубокой провинции. Правду изрек архитектор Баженов: «Хотя появились прямые и великого духа российские художники, оказавшие свои дарования, но цену им не многие знают, и сии розы от терний зависти либо невежества глохнут». Такая участь Василию Андреевичу уже не грозила.
Кружевница
Морков хотел сохранить свое значение в жизни Тропинина, оставлял его жить в своем доме в Москве, где была мастерская; собирался даже похлопотать для него о месте учителя в Кремлевской архитектурной школе. Но Василий Андреевич наотрез отказался.
Он поехал в Петербург в Академию художеств. Там, вместе с прошением удостоить его звания «назначенного» и задать программу для получения «достоинства академика» Тропинин представил в Совет три картины: «Старик нищий», «Кружевница» и портрет гравера Скотникова. Свежесть душевных сил, цельность внутреннего мира художника, просматривались в каждой из этих картин.
На полотне «Кружевница», ставшем одним из самых известных полотен Тропинина, изображена дворовая девушка-кружевница с лукавым и чуть любопытным взглядом, брошенным на кого-то вошедшего в комнату. В ней все светло и приветливо. Художник ничуть не льстил своей модели, не приукрашивал ее, она хороша такою, какая есть. «Простые люди –– это лучшее, что мною писано», –– говорил Тропинин, вводя в русскую живопись совершенно новый образ человека: в котором так ясен мир Божий.
В Тропинине было пронзительное ощущение родной земли, душевная слитность с ней. Все, что видел вокруг, что любил, он старался запечатлеть на холсте. Узнавая народ, все больше проникался его цельностью, чистотой, грацией, великодушием и мудростью. Тропинин стал одним из основоположников бытового жанра в русской живописи, обратившись к теме труда и усматривая в нем не только «скорбный людской удел», но и источник осмысленности и даже радости.
Все три картины, представленные Тропининым в Академию, были оценены по достоинству, а «Кружевница» вызвала особое восхищение: «Она соединяет поистине все красоты живописного искусства: приятность кисти, правильное счастливое освещение, ясный колорит; а сверх того в сём портрете обнаруживается душа красавицы: кроткая и любящая».
20 сентября 1823 года Совет Академии удостоил Тропинина звания «назначенного», то есть художника. А через год –– звания академика. Само время уже было на стороне Тропинина. Зрело выступление декабристов на Сенатской площади, в просвещенных дворянских кругах больше не преклонялись перед чужеземным: ценили свое, живое, трогательное, на которое без всякого принуждения откликается сердце. Даже консервативная Академия стала включать темы из русской жизни. С огромным волнением Василий Андреевич читал строки диплома:
«Санкт-Петербургская Императорская Академия художеств, властью ей от Самодержца данной, за оказанное Усердие и Познание в портретном художестве Василия Андреевича Тропинина Общим во избрании согласии признает и почитает Академиком своего Академического собрания.
Дан в Санкт-Петербурге в лето от Рождества Христова 1824-е октября 6-го дня».
Наконец-то окончательно завершилось прощание с крепостным прошлым! Нет больше Васьки, есть Василий Андреевич, господин академик.
Тропинин занялся портретами. Это был заработок тяжелый: художник целиком зависел от заказчиков. Петербургские портретисты были очень недовольны успехами Тропинина, без стыда спрашивали его: «Скоро ли ты, братец, отсюда уедешь?» Да ему самому тяжело было там. Заказчики-вельможи спали до полудня, назначали время для сеансов и не являлись, а он должен был терпеливо ожидать в их гостиных. «В Петербурге очень долго спят, –– печально иронизировал Василий Андреевич. –– В Москве до первого часа уж вдоволь можно наработаться…» И уехал в Москву.
В Москве он снял квартиру в доме близ Каменного моста и жил на средства, доставляемые ему собственной кистью. Двери его жилища всегда были гостеприимно распахнуты для многочисленных друзей: художников, музыкантов, поэтов, актеров, ученых. Уклад жизни был прост, и было полное отсутствие искательности славы или желания попасть в высокие круги. Тропинин держался искренне и благородно с каждым, не деля людей на сословия. Никогда не писал в дань моде. Однажды сказал на выставке, глядя на модную «нимфу»: «Что написал художник? Все блестит, все кидается в глаза, точно вывеска… Все и везде эффект, во всем ложь».
В Москве училища живописи еще не существовало, но был Художественный класс в доме на Мясницкой. Василий Андреевич приходил туда, интересовался занятиями юных живописцев, помогал им советами. «Лучший учитель –– это природа, –– наставлял он. –– Нужно предаться ей всей душой, любить ее всем сердцем, и тогда сам человек сделается чище, нравственнее, и работа его будет спориться, и выходить лучше многих ученых работ».
Творчество Тропинина по времени и характеру оказалось ближе всего к тому потоку реальной жизни, который хлынет в полотна последующего поколения русских художников. Среди них будут и непосредственные ученики Василия Андреевича –– братья Маковские, связанные уже с деятельностью знаменитого «Товарищества передвижных художественных выставок».
Портрет Пушкина
В 1827 году близкий друг Пушкина –– Соболевский, заказал Тропинину портрет поэта.
Александр Сергеевич, шесть лет отбывавший ссылку «за вольнодумство, непозволительное поведение в обществе» и дружбу с политически неблагонадёжными людьми, был возвращён в Москву 8 сентября 1826 года, в сопровождении фельдъегеря, «свободно, под надзором, не в виде арестанта».
Его возвращение было обставлено настолько таинственно, что Пушкин кинул в печь свои бумаги, когда в Михайловское прискакал военный человек с приказом срочно собираться в дорогу. Дружба поэта с декабристами ни для кого не являлась секретом: он не участвовал в тайном заговоре, но у каждого заговорщика были его стихи. Александр Сергеевич был уверен, что его ожидает Сибирь.
В Москве Пушкина сразу повезли к царю. «Я впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного, –– рассказывал Николай I. –– Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? –– спросил я его, между прочим. –– «Стал бы в ряды мятежников», –– отвечал он. На вопрос мой, переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться другим».
Приезд Пушкина взволновал московскую общественность. Его имя повторялось в каком-то общем гуле. Увидев его в театре или на улице, тотчас возле него собиралась толпа.
Время было тяжелое: после казни пятерых декабристов людьми овладели глубокая безнадежность и общий упадок духа. Одна лишь «звонкая и широкая песнь Пушкина звучала вольно; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла художественными звуками настоящее и посылала свой голос в будущее».
Александр Сергеевич привез с собой драму «Борис Годунов», поразившую тех, кому он читал ее, сильным национальным характером и глубиной постижения истории.
Университетская молодежь обратилась к нему за поддержкой в желании иметь свой научно-литературный журнал, поэт откликнулся, и с января 1827 года в первопрестольной стал выходить «Московский вестник».
Жил Пушкин в доме своего друга С. А. Соболевского, на Собачьей площадке, куда на встречу с поэтом стекалась вся литературная Москва. «Вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!» –– вспоминал Соболевский. Используя случай, он решил заказать Тропинину портрет Александра Сергеевича.
–– Хотелось бы сохранить изображение поэта таким, как он есть. Пусть будет в домашнем халате, запросто… –– попросил он.
Тропинин очень любил Пушкина. В своих произведениях Александр Сергеевич воспевал русское, близкое, простое. А сколько чудных картин русской природы описано Пушкиным!
Художник пришел к нему, предварительно уговорившись письменно, и застал поэта возившимся с датскими щенками. Быстрый поворот головы, блестящие, умные глаза –– всё выразительность и подвижность. В этюде, который Тропинин написал по первому впечатлению, Александр Сергеевич предстал именно таким, каким был в действительности: художник уловил его подлинные черты.
Затем Тропинин сделал карандашный эскиз будущей картины. После нескольких сеансов портрет был выполнен маслом.
«Сходство с подлинником удивительное! –– восхищались современники. –– Тропинин продумал детали до мельчайших подробностей: нет ничего нарочитого, ничего привнесенного художником. Даже перстни, украшающие пальцы Александра Сергеевича, выделены настолько, насколько придает им значение сам Пушкин. Не совсем совершенно схвачены только быстрота взгляда и живость выражения лица. Впрочем, физиономия Пушкина настолько изменчива, что трудно предположить, чтобы один его портрет мог дать о нем настоящее понятие».
Но странная судьба постигла портрет. Неизвестно кем он был подменен и пропал аж до 1856 года, когда его, по случаю, купил у кого-то князь М. А. Оболенский, известный московский собиратель и поклонник искусства Тропинина. Он принес художнику изрядно попорченное полотно и попросил восстановить его.
Очень горько было Василию Андреевичу видеть свой вдохновенный труд в таком жалком виде... Но коснуться полотна, подновить его, он не посмел –– слишком велико было его благоговение перед Пушкиным. Он только бережно вымыл портрет и покрыл лаком, говоря, что не может коснуться кистью того, что было написано в присутствии самого Александра Сергеевича.
Женщина в окне
В 1835 году Василий Андреевич познакомился с Карлом Брюлловым, чье имя гремело по всей России. Близкое общение, разговоры о живописи, о жизни дали Тропинину очень много. Он понял, что как художник может быть более раскован, более свободен и откровенен, и это подтолкнуло его к написанию картины «Женщина в окне» –– по мотивам поэмы М. Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша».
Художник поставил себе задачу прославить женскую красоту в счастливую пору ее расцвета.
Еще безмолвен город сонный;
На окнах блещет утра свет,
Еще по улице мощёной
Не раздаётся стук карет…
Что ж казначейшу молодую
Так рано подняло?..
А то, что в заштатный Тамбов прибыл уланский полк!
Тропинин изобразил этот момент с подкупающей естественностью: молодая женщина чуть не вываливается из окна, «услыша ласковое ржанье желанных вороных коней». В её глазах и любопытство и скрытая радость.
Между тем уланский полк преображает сонный Тамбов. Ежедневные танцы, гуляния, музыка, карточная игра, флирт… Происходит то, что и должно произойти: жена казначея влюбляется в бравого ротмистра, а он –– в нее. Но казначейша кокетлива, а ротмистр нетерпелив, и он врывается прямо к красавице в дом, падая перед ней на колени. Взбешенный супруг, случайно застав эту сцену, решает сквитаться с ним.
Казначей приглашает уланов на карточную игру. У него крапленые карты, однако ему в этот раз не везет, и он проигрывает все свое состояние! В отчаянии просит он отыграться или уж проиграть и свою жену.
О страх! о ужас! о злодейство!
И как доныне казначейство
Ещё терпеть его могло?
Всех будто варом обожгло.
Сразиться с казначеем садится ротмистр.
Недолго битва продолжалась;
Улан отчаянно играл;
Над стариком судьба смеялась ––
И жребий выпал… час настал…
Тогда Авдотья Николавна,
Встав с кресел, медленно и плавно
К столу в молчаньи подошла ––
Но только цвет ее чела
Был страшно бледен. Обомлела
Толпа. –– все ждут чего-нибудь ––
Упреков, жалоб, слез… Ничуть!
Она на мужа посмотрела
И бросила ему в лицо
Свое венчальное кольцо.
После чего казначейша упала в обморок. Недолго раздумывая, счастливый ротмистр подхватил ее на руки и унес к себе на квартиру.
А что же город? Да ничего. С недельку посудачили разные кумушки, на том и кончилось.
В этом женском портрете Тропинин впервые подошел к романтизму, который на долгие годы станет основной чертой московской художественной школы.
В ряду духовных ценностей русского народа творчество Василия Андреевича Тропинина –– теплое, светлое –– займет такое же незыблемое место, какое в исторических судьбах Отечества занимает Московский Кремль –– сердце России.