Портрет Пушкина
В 1827 году близкий друг Пушкина –– Соболевский, заказал Тропинину портрет поэта.
Александр Сергеевич, шесть лет отбывавший ссылку «за вольнодумство, непозволительное поведение в обществе» и дружбу с политически неблагонадёжными людьми, был возвращён в Москву 8 сентября 1826 года, в сопровождении фельдъегеря, «свободно, под надзором, не в виде арестанта».
Его возвращение было обставлено настолько таинственно, что Пушкин кинул в печь свои бумаги, когда в Михайловское прискакал военный человек с приказом срочно собираться в дорогу. Дружба поэта с декабристами ни для кого не являлась секретом: он не участвовал в тайном заговоре, но у каждого заговорщика были его стихи. Александр Сергеевич был уверен, что его ожидает Сибирь.
В Москве Пушкина сразу повезли к царю. «Я впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного, –– рассказывал Николай I. –– Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? –– спросил я его, между прочим. –– «Стал бы в ряды мятежников», –– отвечал он. На вопрос мой, переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться другим».
Приезд Пушкина взволновал московскую общественность. Его имя повторялось в каком-то общем гуле. Увидев его в театре или на улице, тотчас возле него собиралась толпа.
Время было тяжелое: после казни пятерых декабристов людьми овладели глубокая безнадежность и общий упадок духа. Одна лишь «звонкая и широкая песнь Пушкина звучала вольно; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла художественными звуками настоящее и посылала свой голос в будущее».
Александр Сергеевич привез с собой драму «Борис Годунов», поразившую тех, кому он читал ее, сильным национальным характером и глубиной постижения истории.
Университетская молодежь обратилась к нему за поддержкой в желании иметь свой научно-литературный журнал, поэт откликнулся, и с января 1827 года в первопрестольной стал выходить «Московский вестник».
Жил Пушкин в доме своего друга С. А. Соболевского, на Собачьей площадке, куда на встречу с поэтом стекалась вся литературная Москва. «Вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!» –– вспоминал Соболевский. Используя случай, он решил заказать Тропинину портрет Александра Сергеевича.
–– Хотелось бы сохранить изображение поэта таким, как он есть. Пусть будет в домашнем халате, запросто… –– попросил он.
Тропинин очень любил Пушкина. В своих произведениях Александр Сергеевич воспевал русское, близкое, простое. А сколько чудных картин русской природы описано Пушкиным!
Художник пришел к нему, предварительно уговорившись письменно, и застал поэта возившимся с датскими щенками. Быстрый поворот головы, блестящие, умные глаза –– всё выразительность и подвижность. В этюде, который Тропинин написал по первому впечатлению, Александр Сергеевич предстал именно таким, каким был в действительности: художник уловил его подлинные черты.
Затем Тропинин сделал карандашный эскиз будущей картины. После нескольких сеансов портрет был выполнен маслом.
«Сходство с подлинником удивительное! –– восхищались современники. –– Тропинин продумал детали до мельчайших подробностей: нет ничего нарочитого, ничего привнесенного художником. Даже перстни, украшающие пальцы Александра Сергеевича, выделены настолько, насколько придает им значение сам Пушкин. Не совсем совершенно схвачены только быстрота взгляда и живость выражения лица. Впрочем, физиономия Пушкина настолько изменчива, что трудно предположить, чтобы один его портрет мог дать о нем настоящее понятие».
Но странная судьба постигла портрет. Неизвестно кем он был подменен и пропал аж до 1856 года, когда его, по случаю, купил у кого-то князь М. А. Оболенский, известный московский собиратель и поклонник искусства Тропинина. Он принес художнику изрядно попорченное полотно и попросил восстановить его.
Очень горько было Василию Андреевичу видеть свой вдохновенный труд в таком жалком виде... Но коснуться полотна, подновить его, он не посмел –– слишком велико было его благоговение перед Пушкиным. Он только бережно вымыл портрет и покрыл лаком, говоря, что не может коснуться кистью того, что было написано в присутствии самого Александра Сергеевича.