Глава 5. Реванш за «кошачий геноцид»

 

«Почему я должен идти за них на Голгофу?»  (из дневника, 1921 год)

Михаил Булгаков

 

«Категорически заявляю, я не герой. У меня нет этого в натуре» («Сорок сороков») Михаил Булгаков

 

«Самый худший вид рабства тот, когда, предавшись порокам, они теряют власть над собственным рассудком» Боэций

 

А как вам такой поворот, читатель: все неудачи фильма напрямую связаны с текстом романа? Сатира – не реализм. То, что хорошо при прочтении смешной книги, крайне редко достигает того же эффекта, претворясь на экране. Зритель верит только настоящим реалистическим характерам. Не этим ли объясняется относительный успех бортковского «Идиота», камерного психологического романа с правдивыми ситуациями и героями, и поражение мистико-фантастического «М и М»?

Отсюда вопрос поковарнее: а есть ли у Булгакова по-настоящему живые, реальные герои, в которых и читатель, и зритель безоговорочно верят? Или Булгаков - сугубо метафизический автор, равнодушный к проблемам маленького человека, который для него - лишь некто из толпы? Предлагаем для затравки фрагмент из черновика романа. Вариант беседы будущего Воланда - тогда еще не консультанта по магии, а инженера - с будущим Берлиозом, пока еще Владимиром Мироновичем:

«- Скажите, пожалуйста, - неожиданно спросил Берлиоз, - значит, по-вашему, криков "распни его!" не было? Инженер снисходительно усмехнулся: - Такой вопрос в устах машинистки из ВСНХ был бы уместен, конечно, но в ваших!.. Помилуйте! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да еще таким, как Пилат! Поясню, наконец, сравнением. Идет суд в ревтрибунале на Пречистенском бульваре, и вдруг, вообразите, публика начинает завывать: "Расстреляй, расстреляй его!" Моментально ее удаляют из зала суда, только и делов. Да и зачем она станет завывать? Решительно ей все равно, повесят ли кого или расстреляют. Толпа, Владимир Миронович, во все времена толпа - чернь, Владимир Миронович! - Знаете что, господин богослов! - резко вмешался вдруг Иванушка, - вы все-таки полегче, но-но, без хамства! Что это за слово - "чернь"? Толпа состоит из пролетариата, мосье!»…

Возражение сходу: «А Маркес? Есть ли в Латинской Америке реалист крупнее, чем этот создатель эпических фантасмагорий? В то же время Маркес признавал воздействие «Мастера и Маргариты» на «100 лет одиночества»? То же и Булгаков. В истории найдется немного столь убедительно и вдохновенно описанной любви! Как верно заметил Владимир Яковлевич Лакшин:  «Подобно бродяге из Галилеи, мастер откликается на человеческое страдание, боль». Так можно сказать только о человеке, глубоко отразившем правду жизни».

Чтобы не уйти в дебри амурных грез, сужаем формулировку: отношение Булгакова к людям, его социальный кругозор.

Мнение либерала: «Булгаков не видел людей в том измордованном сталинизмом антимире. Нет, люди были. Тот же Мастер, Маргарита, настоящие интеллигенты, не убоявшиеся восстать против гнета серости, воцарившейся после большевистского переворота. Но их мало! «М и М» – это же звериный от бесконечного отчаяния вопль интеллигента из «красной книги», куда его загнали с желтым билетом».

- Какой уж тут социальный кругозор? - возмутится патриот. - У него круг людей - людей, понимаете, людей, а не уродов - предельно узок.

- Это для вас все они уроды, а Воланд говорит: «Люди, как люди.

Для Воланда? Замечательно! Ему такие и нужны. Уроды.

Я никогда не обманывался насчет беспримерной посредственности этих людей, но самая эта посредственность меня и ободряла. Я глупо надеялся, что Бог, которому я приписывал мои личные предпочтения, не допустит, чтобы эти люди были серьезно под­вергнуты испытанию. Он допустил это, и теперь, несмотря на огромное  значение вопроса, невозможно присутство­вать без отвращения при зрелище, происхо­дящем перед глазами. Это война кретинов с не­годяями (1854).

Сталкиваясь с подобным по­ложением вещей, буквально чув­ствуешь, что не хватает дыхания, что разум угасает. Почему имеет место такая нелепость? Почему эти жалкие посредственности, самые худшие, самые отсталые из всего класса ученики, эти люди, стоящие настолько ниже даже нашего собственного, кстати, очень невысокого уровня, эти выродки находятся и удерживаются во главе страны, а обстоятельства таковы, что нет у нас достаточно сил, чтобы их про­гнать? Это страшная проблема… паразитические элементы органически присущи святой Руси... Это нечто такое в организме, что существует за его счет, но при этом живет своей собственной жизнью, логической, пос­ледовательной и, так сказать, нормальной в своем пагубно разруши­тельном действии (1868). - Федор Тютчев «Из писем».

Беда Булгакова, уверены многие, в том, что он не любил людей. И своей предшествующей литературой успел доказать, что он - на стороне таких бронированных эгоцентристов, как профессор Преображенский из «Собачьего сердца».

Все лучше и нежнее, чем «бронепоезд Гандзя». Если помните такой.

В бронепоезде с пулеметами ехать надежней, чем лететь голышом на метелке.

Ну, кому как. Мало сыщется женщин, которые хотя бы раз не мечтали оседлать щетку Наташи!

Браво! Летающая половая щетка – аэрошвабра - в качестве нетленного идеала российской интеллигенции!

Кстати, о Профессоре Преображенском. Отношение к этому образу имеет два четко обозначившихся полюса. Для одних - милейший человек, интеллигент и аристократ в энном колене. Но есть и такие, кто  за один этот гниловатый типаж готов простить Булгакову остальные провалы. Они прямо говорят:

- Ваш половой хирург из «Собачьего сердца» выписан с беспощадной, с неприкрытой иронией, даже с сарказмом. Циник и прагматик, он за чистоган занимается самым низменным в медицине бизнесом, но посмотрите только, какими  высокими словами покрывает он свою низкую поживу, какими фильдекосовыми манерами, какими дворянскими штучками?! Нет, ей богу, вы можете представить Пирогова, Мечникова или Павлова, которые бы, подновляя гениталии моральных уродов, не только наживались на том, но еще и читали нотации за «облико морале». С денежной шушерой это мировое светило ласково и упредительно, со всеми же, кто кажется ему недостойным, - нагл, хамлив, жаден. А в чем-то - типичный инквизитор. К примеру, когда рассуждает о литературе, коей не читал, но знает, что дрянь. Преображенский язвит и утрирует всех, кто ему уступает по рангу или просвещенности. Булгаков не тушуясь закладывает в это чучело тонну гротескового гексогена. Так тут, как тут умники, делающие из него икону Общечеловека. Жестокий и хладнокровный Преображенский выделывает всяческие эксперименты, спускает штаны и рейтузы, ставит старушке обезьяньи яичники, выводит из пса мужика-мутанта: «Примите не морщитесь! Ах, не ндра? – как скажете, мы его взад заштопаем», – все зависит от настроения и симпатии. Преображенский ведь, чуете фамильный подвох со знаком наоборот? – это минус-преображение? Булгаков, как и Гоголь, нормальному персонажу двусмысленную фамилию не даст. Да и много ль у него нормальных?

- Послушать вас, - откликнется либерал, - профессор Преображенский ничуть не отличается от другого экспериментатора - рафинированного и ядовитого, только не медицинского, а социального. Догадались, о ком я? О Ленине, о нем, родимом. Ну, в самом деле, чем Преображенский лучше Ленина и, тем более, Троцкого?

У этой гипотезы солидная бородка. Ирина Галинская указывает, что по мнению американского профессора С. Иоффе, в конце «Собачьего сердца», написанного в январе-марте 1925 г., речь идет о последних месяцах активности Преображенского-Ленина вплоть до 10 марта 1923 г., «в которые Шарик-Сталин достаточно прочно закрепился в пречистенско-кремлевской квартире Преображенского-Ленина». Эта точка зрения на образ профессора Преображенского, прототипом которого, дескать, является Ленин, была высказана до С. Иоффе американской исследовательницей творчества Булгакова Эллендеей Проффер. В ее статье к 10-томному собранию сочинений Булгакова, изданного в США на русском языке, где как раз напечатано «Собачье сердце». «Аллегория, с которой Булгаков имеет дело, весьма щекотлива, - пишет Эллендеа Проффер. – В образе блестящего хирурга, предпринимающего рискованную операцию, легко узнать Ленина, представителя интеллигенции с присущим ему ученым видом». Иван Арнольдович Борменталь, по мнению С. Иоффе, не кто иной как Лейба, э-эм, Батькович Бронштейн-Троцкий, хотя имя и фамилия у булгаковского персонажа «не такие прямо говорящие, как у Сталина-Чугункина». Далее исследователь замечает, что к Троцкому Булгаков, видимо, относился неплохо, поскольку «Борменталь – фигура довольно симпатичная». Но эта симпатия продлилась недолго, ибо в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» Троцкий уже выведен «под именем глупого Лиходеева».

Тот факт, что в романе «Собачье сердце» Борменталь не смог уничтожить Шарика-Шарикова окончательно, что тот оказался жив и здоров и прочно устроился в квартире Преображенского, С.Иоффе поясняет следующим образом: «Объяснение простое. Попытки Ленина и Троцкого остановить рвущегося к власти Сталина увенчались временным успехом, но затем Ленин и Троцкий потерпели поражение, а Сталин обосновался в Кремле». Другие персонажи «Собачьего сердца» также имеют прототипы в московской политической жизни 20-х годов, считает С.Иоффе. Кухарка Дарья Петровна Иванова, по мнению автора статьи, - это не кто иной, как Дзержинский, а машинистка Зинаида Бунина – это Зиновьев-Апфельбаум. Большая квартира на Пречистенке представляет собой кремлевскую резиденцию Ленина; чучело совы со стеклянными глазами изображает Крупскую; портрет профессора Мечникова, учителя Преображенского – это намек на портрет Карла Маркса, учителя Ленина (И.Л. Галинская «Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях»).

- Преображенский-Ленин! Подумать только! Наши и западные либералы сами низвели, вернее возвели, одного из кумиров демократии на одну доску со своим классовым врагом. Браво! – аплодируют из КПРФ. - Что до Ильича, добавим: в отличие от Троцкого и Преображенского он обходился без роскоши, обжорства и ленивого балабольства. Если б не выучка, Преображенский – тот же Шариков, только вышколенный и нахватавшийся вершков, а Борменталь - практикующий Швондер. И всего-то делов.

- Уж, верно, всегда так бывает: поскоблите русского консерватора и откроете жидоеда», – воскликнет либерал и дополнит. - Это сказал все тот же православный дядюшка  Булгакова.

- По-вашему, Борменталь был жид? Я-то полагал, что немец. Но, если исходить из определения Даля, то первый жид – Преображенский.

Аж боюсь, как озлобятся либералы на эти слова. Они убеждены, что крайние русские националисты очень злятся на их правду, которую эти националисты куртуазно переименовали в «ярлык антисемитизма». Что ж, придется ответить. Национализм – нормальное состояние человека, способного осуществить собственную национальную идентификацию. А уж крайний национализм – всего лишь реакция на крайнюю русофобию, но более здоровая, ибо это реакция большинства на геноцид со стороны меньшинства. Это ярко проявленный инстинкт самосохранения здоровой части угнетенного народа.

Оседлал конька-горбунка! – возопил уже либерал. - Не дадим, батенька. А то вы в который раз трусливо, но искусно уклонитесь от неудобного виража. Виража, на котором Булгаков доверил благородному Воланду простить людям их естественное стремление к покою, к маленьким радостям, красивым вещицам, роскоши, зрелищам, мелодраматическим эффектам, вкусной еде – всему тому, что вы проштамповали уродством и мещанством. Ах, ах, напугали! А мы славим мещанство – это же не страшно и вовсе не смешно, это так естественно, так приятно, так нужно и, главное, это неистребимо! Это и есть самое человеческое, отличающее человека от животного. Мещанство – это вкус, привитый к звериному инстинкту!

Тогда разрешите цитату: «Они приложили все старания, чтобы жить среди изнеженности, пробили себе путь ко всем самым постыдным и отвратительным порокам. Их отцы при помощи труда, усилий, добродетели, воз­держания и честности сделали свое отечество очень цвету­щим; им же, напротив, отбросившим в сторону всякий стыд, казалось, нечего было терять: они предавались игре, вину, низким удовольствиям. Погрязшие в разгуле, они предавались бессменным оргиям. Они были запятнаны вся­кими предательствами, всякими преступлениями. Бесси­лие закона и отсутствие справедливости обеспечивали им полную безнаказанность. Храбрость для них заменяли на­глость и нахальство; свободой нравов считалась преступная снисходительность; светское обращение состояло в злосло­вии и пустой болтовне. Они исполняли все медленно, лени­во и беспорядочно, так как лень и низость были правилами их жизни».

- Прохановские штучки! - Скорее, Распутин. - Шафаревич…

Господа, вы льстите их долголетию! Документ, рисующий атмосферу в итальянских городах конца XV века, воспроизведен по книге А.К. Шеллера (А. Михайлова) «Савонарола».

Итак, есть точка зрения, что Булгаков – мелкий бытописатель мещанской столицы. Она, само собой, натыкается на ежистое:

«Не сметь макать Булгакова! Автор нью-йоркского “Нового журнала” Мария Шнеерсон в статье “Лучший слой в нашей стране. Заметки о Булгакове” напоминает, как в своем письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. Михаил Булгаков указал, что в пьесах “Дни Турбиных” и “Бег”, а также в романе “Белая гвардия” он упорно изображает русскую интеллигенцию как “лучший слой в нашей стране”.

А у вас голословные наезды».

Вам конкретики? Извольте. Возьмем сценку, где грустный Воланд наблюдает людей в Варьете. Если тут, правда, сатана, то это какая-то скорбь сатаны. То есть даже дьявол устал от зла людей. Даже он ждал от них чего-то нового. Вы задумайтесь, в романе Булгакова оба раза Воланд посещает не что-нибудь, а моменты величайших духовных революций. И поди ж ты: люди все те же. И оба раза - при Тиверии-Пилате в первом веке и при Ленине-Сталине в веке ХХ-м - люди в упор не захотели принять духовные ценности.

Бросьте! Не надувайте жабу насосом. Вы посмотрите на социальную или географическую границу мирка Булгакова: дело происходит в пределах столичного округа, если не района. И кругом - мелкие страстишки-интрижки. «Бабки», тряпки, убогие заботы тех, кого после назовут барахольщиками, фарцовщиками.

Именно бихевиористское (бихевиоризм – поведенческая психология) оружие в значительной степени погубило нашу великую державу. Сначала была искусственно сформирована и трансплантирована в советскую действительность система позитивных образов: джинсы, концерты рок-музыки, полные прилавки западного магазина, роскошная американская машина, смеющиеся и улыбающиеся люди. После первичного внедрения образов настала очередь постоянно повторяемых, внедряемых в массовое сознание слоганов-девизов: «демократический Запад», «изобильный рынок», «политические свободы», «партийная бюрократия», «коммунистический террор», «сталинские репрессии» и т.д., и т.п. Затем в отупевших головах советского быдла была уста­новлена четкая и однозначная зависимость между первым и вторым... Хочешь получить много джин­сов, сникерсов и колбасы? Искренне прими миражи демо­кратии, рынка и свобод в России. Если ты примешь эти ценности, то наступит счастье и изобильное потребление. Если ты откажешься от этих миражей — то тебя ждут ре­прессии, тоталитаризм и голод. – Максим Калашников, Сергей Кугушев «Третий проект», книга 2 «Точка перехода».

- Так что Воланд неспроста высмеивает кругозор всей этой негероической органики в метафорическом ключе: я, говорит, законопачусь барахлом. Неспроста: от этого вещизма и все остальное - зависть с тщеславием, злость с изменой.

- Попросил бы не обобщать, - не согласен ультра-патриот. - Это у Булгакова люди им понимаемого круга не захотели принять светлых идеалов. Но не надо, я требую, не надо распространять заповедничек обывательских червяков на весь космос социализма. Рядом с Поплавскими и Аннушками уже подрастали Коля Гастелло и Зина Портнова, на смену Лиходееву с Бенгальским уже родились Гагарин с Юматовым.

И, кстати, Горбачев с Ельциным (спасите наши уши).

Горбачев и Ельцин — две уникальные фигуры в истории, которые перед лицом мирового сообщества заклеймили свою собственную страну, будучи ее верховными правителями. И таким образом, они заклеймили, поставили вне закона ее историю. Мы в нашей суматохе «реформ» просто не отдаем себе отчета в том, что заявления государственных деятелей, дискредитирующие собственную страну в ее прежнем обличье, — страну, которую унаследовала новая власть, — есть явление небывалое. Это акция не власти, а ликвидационной комиссии, задача которой — доказать ми­ру незаконность самого существования этой страны как геополитической реальности. - С. Кара-Мурза «Ленин и государственность РФ».

Правда, советские герои подрастали не рядом, а все больше на окраинах да в глухомани.

Это доказывает только то, что одномерности не бывает, а мир, отраженный Булгаковым, почему-то непропорционально одномерен. Автор как бы изничтожает своих бытовых… тараканов и клопов. Даже ссылает не куда-нибудь, а в Ялту. Сибирь ему явно не по нутру…

Так она же далека, холодна, непостижима, неприютна, а поэтому и не нужна! Я и говорю: кружок, он же мирок. Очерчен резко, точно, хлестко, даровито. Но за рамочки ни-ни… Только, простите не дуйтесь, это никак не Россия, не Союз. Давайте ж и мы к Булгакову будем подходить с им скроенным местечковым замером – писателя узкого, вознесшегося, элитарного, правда, тою элитой не принятого, и при этом глубоко западного и антирусского. Мещанин в литературе.

- Да что ж вы так ополчились на мещанство? Вы в нем разве разбираетесь? Или вас, может быть, звать Алексей Максимович?

- Ну, вот. Уже бросаются злыми словами. Господам, наверное, было бы комфортнее, не понимай люди, что есть мещанство, эгоизм, бюргерство, мелкобуржуазность? А люди худо бедно разбираются, они знают, что все это - разновидности центропупизма и возведенного в абсолют личного благополучия меленького и махонького «я». Мещанство – это ячество на любом уровне: от пупка до дерева. Ячник всегда и везде в центр ставит себя, свое узенькое благо и прочее барахло. Сегодня он млеет перед президентом, мэром, своим шефом, перед кем угодно. Но не обольщайтесь его преданностью. Завтра он расстелется перед Гитлером, потом перед Аденауэром, Шредером и всегда - перед новым боссом. И все ради сохранения статуса ячества. Ячество – вечная беда человечества. Ячник побеждает в личности человека. И он уже уподобился зверю: покушал, а остальное – трын-трава. Но ячник – и вечно обреченная категория. Побеждали-то сообща - только Мы!

- Метафизика. Булгаков, наверное, не относился к числу героев-энтузиастов, но, к своей чести, сознавался в этом правдиво, прямо и прилюдно. Больно уж любят у нас этак легко, с гребня лет судить того, кто был продуктом своей эпохи, окруженный такими «сокровищами», при которых не то, что развить, а увидеть человеческое – нечеловеческий труд.

И ведь что характерно, в каждом из этих утверждений есть частичка правды! Булгаковский парадокс! Булгаков, действительно, презирал рабов, рабскую психологию. Эту мысль у него озвучил Воланд, адресовав слово «раб» Левию Матвею, посланнику Самого! Правда, другой классик не презирал раба, он лишь советовал выдавливать его по капле, и начинал с себя. Альфред Барков метко сказал об этом: «Но разве Чехов дистанцировал себя от нашего народа, говоря о его рабской психологии? Ведь находить такие черты у других и в то же время не допускать мысли, что сам являешься носителем исторических грехов своего народа, или не к месту цеплять фиговый листок на чью-то светлую память — разве это не есть проявление именно такой психологии?... Поэтому, если уж говорить о наличии у кого-то рабской психологии, то делать это следует только в сравнении с кем-то, но никак не в отрицании».

Вообще, вопрос о рабстве очень тонок. В наше время рабства и тоталитаризма гораздо больше, чем при Спартаке. Просто все приобрело более изощренные, я бы даже сказал, изысканные формы. «Начиная с восстаний рабов в древнем мире и до социалистической революции, борьба угнетенных всегда заканчивалась установлением новой, «улучшенной» системы господства. Прогресс осуществлялся путем со­вершенствования цепей. Каждая революция была соз­нательной попыткой заменить одну властвующую груп­пу другой, но каждая революция освобождала силы, которые «перевыполняли задачу», т.е. стремились к  уничтожению господства и эксплуатации. Однако они оказывались побежденными с легкостью, которая требу­ет объяснений... Но чем реальнее возможность освобождения инди­вида от запретов, когда-то находивших оправдание в его нужде и незрелости, тем сильнее необходимость в их (запретов) сохранении и совершенствовании во избе­жание распада установившегося порядка. Цивилизации приходится защищаться от призрака свободного мира... Индустриальная цивилизация переживает распро­странение тоталитаризма» (Герберт Маркузе «Эрос и цивилизация»).

Как не прискорбно, радикализм в воззрениях охватывает даже верхние страты интеллигенции, - откликнутся господа.

Прискорбно - для вас, - согласятся люди, - а вот открытые ими закономерности – трагедия для всех. В том числе для вас и постановщиков сериала. В одной газете хлестко написано о социальных акцентах и романа, и фильма…

Что требовалось от экранизаторов романа сегодня? Да сущая малость. Ведь действительность всё сделала за них – она вернула именно те времена и нравы, о которых, «зелено-абажурных» тосковал в романе Булгаков, прячась от строевых, маршевых, социалистических тридцатых и высмеивая их всевозможно из укрытия. Частная собственность легализовала воландовы балы – вон у нас под окнами в Эрмитаже кутят все эти новоявленные красавцы да фаворитки, и дополнительного измерения не требуется, треск салютов окрест…

Мало кем замеченный момент – когда, обратите внимание, дьявольская свита наиболее волнуется? При упоминании НКВД! И названивают в Варьете, отговаривают, и Варенуху избивают в туалете, посвящая в вампиры, и дальнейшая вакханалия – вся она ради того, чтобы НКВД ничего не узнал о происходящем. Тут у дьяволиады прослеживаются явно человеческие, слишком человеческие корни. Вполне в духе и психологии шпионов-интервентов. Но все проще. Булгаков знает о репрессиях в среде творческой интеллигенции, знает, что ждет его брата-антисоветчика, и поэтому передается это чувство боязни-неприязни НКВД (как возмездия советской, народной, швондерской власти) и сатанинской силе. И здесь обнаруживается совершенно для М.Б. неожиданная подножка сюжетная, позиционная: если слуги дьявола адски боятся НКВД – то какую силу НКВД представляет в таком случае?! Поневоле роман является документом эпохи, почти фотографическим – хоть и фундаментально ее встряхивает...

И со всеми внутренне-политическими «нет» я продолжаю чтить «Мастера» и написавшего его мастера. Художественное минует политические пороги, как горная неистовая река… Однако все обрисованные достоинства романа – сумели ли вы воплотить в своем телеспектакле, бортковцы-братцы? Увы… Только пустоту... Поразительная особенность советских черно-белых фильмов: за сюжетом изобиловала жизнь, художественный фильм поневоле был и документальным, отражающим непрерывное развитие: строительство, жизнь той же Москвы – вспомните фильмы Марлена Хуциева, да просто их всех не перечесть! И вот на смену им пришли скучные, одномерные телеспектакли, декорации к которым уж лучше бы делали компьютерные – опять же инвесторам дешевле. - Дмитрий Черный «И не говорите о «Мастере и Маргарите»».

Как говорится, образец классово-пролетарского анализа. История – злая тетка, но справедливая. У нее все разложено по полочкам, главное – заглядывать не только в гостевой сусек. И тогда понять можно, что всех свободней по жизни раб, который осознал свою несвободу, несправедливость такого положения. И именно раб становится светочем свободы в момент, когда он восстает против несвободы. А вот всех несвободней и раболепней - хозяин раба, ведь он, повелевая толпами невольников и холуев, исполняющих любой его каприз, остается рабом культа силы, он скручивает себя рабскими цепями, имя которым - узда привязанности к своему господству, без этого ему не обойтись, не прожить. Он раб своих прихотей и желаний. Он, наконец, повязан своею тягой насильно сдерживать несвободу других, ибо только она обеспечивает его «свободу». Он самый низкий раб в силу своей приверженности идее несвободы. Богач и политик – худшие из рабов, закрепощенные своею привязанностью к благам, к власти, к влиянию, к почитанию.

Это говорите вы или ваш опыт?

Это, прежде всего, опыт прочтения Булгакова. А опыт человеческий говорит о том, что тот, кто больше всех осуждает абстрактное насилие, становится первым его апологетом, как только петух его долбанет в… кумпол. Российские либералы не раз еще выступят инициаторами и подписантами расстрельных списков. Даже Самюэль Хантингтон убедился, что «до 1980-х демократы в России были преимущественно западниками, но западники не были демократами»!

 Говорят, на глупость, не обижаются, но кто бы знал, как это тяжело…

Теперь серьезно. Если абстрагироваться от философии опять же элитарных слоев, то тематический кругозор, не говоря про кругозор населения Булгакии, уже и беднее, нежели космос характеров и страстей в эпопеях М. Шолохова и А. Толстого. Ведь, если на миг забыть о безответной «любви» к писателю со стороны господ (Михаил Афанасьевич никого не любил), то суровая правда глаголет, что социальный мирок его героев довольно мал, жалок и убог. Нет, в самом деле, что такое для гигантской Совдепии времен ликбеза прослойка служащих и интеллигенции, плюс бывших - из тех же, да из переквалифицировавшегося дворянства, купечества и духовенства? Ну, еще дворники, служанки, вахтеры, швейцары, спецы по очистке от котов… У Булгакова отроешь кого угодно, кроме рабочих и крестьян (то же у Ильфа и Петрова, кстати). Ни намека на великие стройки…

Зато в фильме - огульная профанация этих строек. И всё под соусом комически развернутых кадров кинохроники, транспарантов и плакатов. Это, разумеется, самодеятельность Бортко, но, похоже, и Булгакову стройки пятилеток были «по барабану». Какое, право, дело озабоченному своей судьбою мастеру до серых и гремучих масс с их ядерной энергией двигающего горы энтузиазма?

До чего однобоко, - скрипят зубами господа. - Нет, чтоб повернуть, скажем, так: Булгаков, как честный художник, не хотел браться не за свое, за то, чего не знал досконально.

Гениально! Благодаря такой посылке выходит, вся сатира великого писателя канализировалась только на мещанство и фарисейство. А раз эпикой тут и не пахнет, стоит ли дивиться, что роман был и будет интересен сугубо «героизированной» в нем публике? Правда, сегодня, в «фантике» миллениума, эта публика отказывается узнавать себя, как ту - в обносках культурной революции. Но если неспособны себя узнать теперешние Берлиоз с Могарычем, чего нам ждать от Аннушки Чумы или там Никанора Босого XXI века?

- Как вам объяснить, чтобы поняли: не может человек переступить через свою природу? – не успокаиваются господа. - У тонкого интеллектуала Булгакова просто нет такой широкой сословной палитры в образах, типажах, характерах и темах. Нет разнокалиберной интеллектуально-этической разноголосицы персонажей, как у Гоголя, Чехова, не говоря про Александра Островского.  Похоже, он их не только не встречал, но не слишком желал увидеть. И имел на это право. Право гения. Вот в чем смысл.

- Если бы только. Вопрос, хотел ли он вообще понять, снизойти до проблем «маленького человека»?

Если б только маленького! - любого, кто чужд ему в силу того же воспитания, нехай оно и обусловлено обстоятельствами тяжелой беспросветной жизни. Ах, оставьте, барчук Миша даже знать не желал, что среди принципиально не описываемых им «героев» были герои, кристально честные, нравственно безукоризненные, может, даже более светлые, добрые и искренние, чем мастер, позволим себе такое кощунство. Не эгоисты, а альтруисты в том, разумеется, понимании, каковое давали условия той жестокой эпохи.

«Контра недобитая»! Рефрен альтруиста Павки Корчагина, хи-хи…

Новых героев было очень много. Их сущностное отличие от Булгакова в том, что люди эти чуяли под собой страну. И любили они всю массу народа, а не выборочные его сегменты, как это, например, подчеркнуто выделывали «сливки» общества из «бывших» в творениях типа аксеновской «Моссаги». Были, были и такие, как настоящий человек, «красный, большевистский Христос» Павел Корчагин. Они тогда же жили - не параллельно, а одновременно, и были достойны далеко не презрения. Такие не только тогда, но и всегда, стране нужны. И нужны, кстати, больше! Чего им и не могут простить наши интеллектуалы, ведь многие из этих господ никому не нужны, кроме себя любимого и кружка таких же, да и то ради кружкового самовыражения.

Без пассионариев, мощно проросших из корешков дореволюционной «черни» до вершин культуры и науки, не было бы великих строек, великого энтузиазма, не было бы подвига будущих челюскинцев, Голиковых, Кошевых, Кузнецовых, Маресьевых, Матросовых, Космодемьянских,  Шевцовых, Королевых, Гагариных. Без этого пласта героев не выстояла бы страна в войне, которую сам Булгаков не застал чуть-чуть.

Доживи писатель до Победы, глядишь, и пересмотрел бы свое отношение к тем, кем брезговал, заочно и поголовно записывая в «быдло»: Швондеры и Шариковы. Да и нельзя, в конце концов, даже «быдлу» отказывать в праве и шансе на перевоспитание. Плохо, если у Булгакова не было этого понимания или он чего-то не разглядел из-за невозможности сравнения. Ведь как хочется иной раз обмануться, что писателю просто не хватило временной дистанции: великое-то видится на расстоянии.

Но, по большому счету, какой спрос с человека из прошлого? Совсем другое дело, если те же чванство, барство, презрение, чистоплюйство  исходят от внуков того самого «быдла» эпохи царизма: пролетарских писателей, батрацких академиков, крестьянских командармов и кулацких президентов. Это уже не прощается! Великая советская профессура – минимум на ¾ из «чумазых». 90 % тех, кто насел в современных телестудиях и глумится над «пиплом» сталинизма, - прямые потомки «чумазых». И глумятся они над людьми труда, созидателями - своими же предками. Профессор-то Понырев тире Бездомный из таких же.

Вот это-то быдло… а в корень - «падло духа» - и учинило над цветущей страной «перестройку»!

Советское общество было отброшено далеко назад, к самому началу бандитского этапа капитализма, или как выражаются апологеты либерализма, к «этапу первоначального накопления капитала». На первый взгляд, это похоже на то, как врачи иногда вынуждены ломать неправильно сросшуюся ногу. Но это всё не так, ситуация здесь более ужасна, ибо в то далёкое флибустьерское время ещё не было прецедента построения общества социальной спра­ведливости, и всё выглядело естественно. Кто его знает, может быть так и надо было грабить, побеждает сильнейший, он и прав. Но сейчас эта звер­ская грызня, беззаконное разграбление страны являются не соответствую­щими времени, эпохе. Это совершенно неуместный анахронизм, сравнимый, без тени преувеличения, лишь с возобновлением откровенного каннибализма.

Это следует назвать чудовищным преступлением без прощающей подстатьи «за давностью лет». Ведь ни наши дети, ни внуки не смогут простить подобный «всенародный отстрел», так что потребуется вытравить народную память, полностью зомбировать людей, что собственно уже и началось. – Борис Диденко «Этическая антропология».

 Как же вас забила, приплюснула коммунячья власть. – Сердится либерал. - В Америке эти ваши бредни никто бы не понял. Им бы было просто невдомек, что это разговор о людских массах, о позитивной роли капитала. Это же что-то из области неразумной биосферы, лишенной элементарного понятия о свободе личности, о равенстве прав... И кто есть этой Диденко, когда есть настоящие авторитеты мысли?!

О Диденко позже. А насчет авторитетов… Тот же Френсис Фукуяма в книге «Наше постчеловеческое будущее» признает, что в США ни­когда не соблюдался идеал равенства в свободе. Напротив, на протяжении своей истории Штаты последовательно вычеркивали из этого равенства целые группы. Таким образом, пресловутый принцип равенства прав в данных обстоятельствах способствовал перманентному расшире­нию реестра «счастливцев», коим эти права предоставлялись. Но долгие годы этот «кружок» избранцев среди равных не включал… женщин, негров, белых, но небогатых…

Либералам по-своему вторят священники: «Булгаков боготворил патриархальную Россию – ту до сатанинского нашествия. Он, сын и племянник православных теологов, интеллигентов, член большой старосветской русской семьи, помнил Русь-Богоносицу до Октябрьского переворота. И, сравнивая бесноватую Совдепию с кормившей хлебушком полмира ушедшей Российской империей, он вынужден был делать вывод по совести, а совесть склонялась в пользу царского прошлого».

Господи, до чего надоело бороться с прекраснодушной дурью об идеальной России 1913 года. Почитайте книгуАндреяПаршева «Почему Россия не Америка». Те же Штаты в 8—15 и более раз обгоняли нас по таким важным показателям, как добыча угля, выплавка стали и продукция машиностроения. В 1901-1902 гг. голод охватил 49 российских губерний, а  12 лет спустя – уже 60 губерний.

Дореволюционная Россия по размерам валового национального продукта на душу населения уступала США в девять с полови­ной раз, Англии — в четыре с половиной, Германии — в три с половиной. Нас в этом показателе превосходила даже Испания. По энерговооруженности наша экономи­ка уступала американской вдесятеро, немецкой — вчет­веро. Во столько же раз меньше была и производительность труда (в СССР она составляла 40 процентов от США). Синонимом информационных технологий тогда был телефон, появившийся на свет в 1876 г. Здесь мы уступа­ли даже крохотной Дании: 97 тысяч абонентов против 98 тысяч в России. Тогда как в Германии было свыше 3 миллионов номеров, а во Франции — 185 тысяч. У нас тогда на тысячу человек приходилось толь­ко 227—228 тех, кто умел читать и писать. Это без учета Закавказья и Средней Азии! Увы, в это время Франция обладала 93-процентой грамотностью, Германия — 98-процентной, Англия имела 816 грамотных на тысячу душ. Неграмотней нас в Европе была лишь Португалия — 214 человек из тысячи. - Максим Калашников, Сергей Кугушев «Третий проект», книга 1 «Погружение».

Николай Бердяев, высланный из Совдепии в 1922-м, тем не менее, без мелочных обид свидетельствовал: «Бесспорно в русской революции есть родовая черта всякой революции. Но есть также единичная, однажды свершившаяся, оригинальная революция... Нигде больше такой революции не будет... Для народного сознания большевизм был русской народной революцией, разливом буйной, народной стихии, коммунизм же пришел от инородцев, он западный... и наложил на революционную народную стихию гнет деспотической организации... Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии... революции через коммунистическую идею.., символику. В этом бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством.России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться. Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался, выдохся. Война докончила процесс разложения... Религиозные верования народа, которыми держалась монархия, начали разлагаться... Христианство в России переживало глубокий кризис… Русская коммунистическая революция... низвергла господствующие... классы и подняла народные слои, раньше угнетенные и униженные, она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот... Никогда в стихии революции... не могут торжествовать люди умеренных. либеральных, гуманитарных принципов... Большевизм. подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая с одной стороны могла докончить разложение старого и с другой стороны организовать новое. Только большевизм оказался способным  овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям» (Н.А. Бердяев «Истоки и смысл русского коммунизма»).

В 1922 году после образования СССР на его долю приходился ровно 1% мировой промышленности, а спустя 50 лет — в 1972 году — 20% всего мирового промышленного производства. Вот вам, без эмоций, темпы социалистического созидания. СССР в середине 1980-х был в 1,5 раза мощнее Китая 1999 года, то есть как минимум равен даже Китаю сегодняшнему. А ведь современный могучий Китай вырос из несопоставимого с Союзом Китая 1980-х. Вопрос: а если бы СССР наращивал свой потенциал хотя бы с «застойными темпами» - 3-4 процента годовых? Нет, нам подавай перестройку, реформы. Во что они обратили СССР? Сегодня удельный вес РФ в мировой экономике не превышает 1,5 %.

Что, это было неизбежно? Если да, то почему не для Китая, а только для СССР? Если звезды гасят, значит это кому-нибудь надо! Если бы СССР пошел не путем разрушения, обозванного «ускорением», а реформами созидания и выравнивания искривлений, не обязательно китайскими, то где бы сейчас он был? Горбачевско-ельцинские  «реформы» - самое великое преступление против России за всю ее историю, а их хвалят, называют безальтернативными и божатся их продолжать.

От такого – политического – зигзага булгаковеды определенно сморщат носы: «Вот так всегда. Вы все мерите алгеброй и арифметикой, а высокие чувства и эмоции вам не дано понять. Вы никогда не поймете, что такое одиночество гения, потому что вас много, а нас… единицы!»

Что изумляет в массе современных гениев, так это их нахрапистый обскурантизм. Они не хотят не то что расти, а хотя бы повертеть головами и увидеть что-нибудь дальше кончика своего носа: «Ах-ах, мастер был так одинок!». И это чистая правда. Страшно одинок - среди вас, знаменитых и популярных пока. Мастер - исключение среди Лавровичей. Но ведь и вы сегодняшние – те же Ариманы и Латунские из тридцатых, вы из того же сословия. Потому как процент мастеров и ариманов во все времена примерно одинаков. И сегодняшним мастерам, может быть, еще тяжелее. Их по-прежнему третируют и высмеивают. А они как всегда в стороне, потому что не так изворотливы, не так продажны, не так циничны. Но и тогда, и сейчас они все-таки находили и находят друг друга. Они штучный продукт, но земной. Наряду с тем же Булгаковым жили и творили сотни безвестных, но твердых духом, писавших в стол или в эгрегориальную сокровищницу мирового интеллекта. Вернадский, Циолковский, Чижевский, Бахтин, Лосев…

Мейерхольд! – Не преминет вставить либерал.

Ба, вам что, мало его доноса на Булгакова в 1936-м? Пожалуйста, на добавку: с 1935 года в Москве начали строить Государственный театр имени Мейерхольда. Проект феноменально претенциозный! Впоследствии из него получился Концертный зал имени Чайковского - вдвое скромнее. Так вот по проекту эту махину планировалось увенчать грандиозным монументом Всеволода Эмильевича.

Пожалуй, что из нарисованного нами портрета проглядывает мрачный и желчный тип. Как-то даже трудно верится, что такому под силу сатира. Парадокс жанра. Гоголь, Достоевский, Свифт, О’Генри, Ивлин Во и Зощенко были редкостные ипохондрики и злюки. Но, больше чем уверен, что самого себя, ироническую свою часть Булгаков отразил в образе самого веселого и эксцентричного персонажа.

Коровьев?

Бегемот!

С этим и господа согласятся: «В этом что-то есть. Булгаков по гороскопу был ведь кот. Как известно, у этого живучего знака редкий дар спасать свою шкуру в самых опасных передрягах. Это подтверждают современники Булгакова: Илья Эренбург, Сергей Вавилов. Да и Осип Мандельштам сколько надерзил, прежде чем его арестовали».

У Булгакова Бегемот - самый дерзкий критик в свите Воланда. Не глумливо-угодливый пересмешник, как Фагот, а убедительный острослов. Это Кот, прося не делить гостей за столом, смело заступается за людей второго сорта, переча даже монументальному в своем величии и непогрешимости Воланду. Кот признает догадливость домработниц, в которой им отказывают хозяйки: «Они все знают».

Проза Булгакова – панегирик котам. Это реванш пушков и мурзиков. Их месть за кошачий холокост, за геноцид со стороны живодеров.

Как природный сатирик, Булгаков при всем желании не мог воспевать большие социально-индустриальные проекты. Это противоречило его натуре. В романе даже показано, что, по глубокому убеждению писателя, этому противостоит ни много, ни мало, само 7-е доказательство Воланда: «В жизни ничего не стоит планировать, тем более на период сталинских пятилеток. Лучше отдаться воле Рока, не гневить Сатану. И тогда можно спастись вне общества, но если от общества не скрыться, то – вне жизни». И финал «М и М» в этом убеждает…

Да, да, - возликовали булгаковеды. -Видите: великий Булгаков не мог в полный голос разоблачить эту придушенную ГУЛАГом систему порабощения личностей. Зато, Боже мой, какое счастье, что мы дожили до благословенной эры милосердия и правды. Сегодня мы можем узнать, высказать и донести до людей любую правду.

Я всегда думал, что правда одна?

Подумать только, эта возможность дарована не только Свободным Широтам Америки, но даже нашей захудалой Расее. – пуще заливаются господа. - И кто-то еще смеет кощунствовать над великими завоеваниями Гайдара, Чубайса, Ельцина! Благослови их, Запад! Гласность и свобода слова – мы владеем, мы распоряжаемся ими, но совершенно не ценим эти достижения Западного прогресса. А бедный Булгаков не мог увидеть эту сказку даже во сне.

Свобода слова, говорите! А если хотя бы намек на скандал с членами ближнего круга президента? И что - «Известия», «Московский комсомолец» или «Коммерсант» обойдут эту «мелочь» и перекроют кислород другим СМИ, попробуй они обнародовать эту информацию. Вам не нравится как работает служба собеса? Не крякните от натуги - ваши жалобы утонут в вое  о рисках мирового терроризма. «Не верю, что они способны так делать!» — возмутится нормальный гражданин. Конечно, при нормальном режиме — не способны. Но мы-то имеем дело не с нормальным правительством, а с самыми радикальными революционерами. Ну, вот моя картинка лихо обозвана паникерством. Ведь писал же Киссинджер: «Тех, кто предупреждает об опасности, считают паникерами, тех, кто призывает приспосабливаться к обстоятельствам, считают здравомыслящими и уравновешенными людьми». Ирония в том, что, увы, паникеры оказались пророками!

…Не взорвитесь от возмущения, господа-западники, мы просто не закавычили и слегка изменили цитату. Ее автор - выдающийся политолог и экономист Пол Кругман, книга называется «Великая ложь» и повествует о дюже демократических реалиях современных США, коими вы безмерно восторгаетесь и гордитесь. А мы ничего не добавляли, разве что вместо американских вставили названия наших газет.