Архип Иванович Куинджи (1842 – 1910)
И. Крамской. Портрет А. Куинджи
Произведения А. Куинджи на галерее сайта
Архип Иванович не был очень уж плодовитым живописцем, он не умел повторяться и не любил. «Пусть лучше только это, что есть, я высказался главным, а второстепенное, второсортное никому не нужно», –– говорил он.
У Куинджи был совершенно детский взгляд на мир. Может быть, потому, что рано остался сиротой. Отец умер, когда Архипу шел шестой год. Вскоре умерла мать. Лишившись родного угла, Архип жил у тетки в Мариуполе. Грамоте обучался на медные гроши в «вольной школе» грека-учителя. Учитель сам был едва грамотен, поэтому учение продолжалось недолго. Архип пас гусей, был подручным на строительстве храма –– дорогу в жизнь пробивал себе сам. Страсть к рисованию в нем проявилась рано, и была настолько огромна, что он рисовал где только мог и чем только мог!
В девятнадцать лет, подкопив небольшую сумму, поехал в Петербург поступать в Академию художеств. Не приняли, конечно. Дважды поступал, дважды проваливал экзамен, но никто не слышал от него ни жалоб, ни сетований.
Работал ретушером в фотосалоне, и «сам-один» в своей каморке писал картины. Странная, исключительная судьба!
Только через семь лет Архипу Куинджи разрешили посещать Академию в качестве вольнослушателя. Проучившись три года, дойдя до натурного класса, Куинджи внезапно исчез. Даже друзья не знали, где он, пока наконец не нашли его в фотосалоне, где он заведовал фоном и позами. Кое-как удалось вернуть его в товарищескую среду.
Однако жажда самостоятельности все равно заставила Архипа Ивановича предпочесть Академии собственную каморку.
Независимо от французских импрессионистов, Куинджи изучил законы сочетания дополнительных тонов, а в области воздушной перспективы достиг высочайшего мастерства. Выношенное впечатление от природы и затем тщательный, до педантизма, подбор тонов, стали его неизменным приемом.
Он сам обучил себя, сам воспитал свой дар. Скажет впоследствии: «Если художественное дарование настолько слабо, что его надо ставить под стеклянный колпак, а иначе оно погибнет, –– туда ему и дорога! Если человеку дано что-нибудь сделать, он сделает».
Куинджи не признавал никаких традиций, опрокидывал все правила, все рецепты и делал так, как бродило у него в голове. Обладая уникальным восприятием цвета –– от насыщенных контрастных тонов до мягких, «исчезающих» полутонов –– справлялся с самыми сложными художественными задачам.
В 1876 году Архип Иванович представил на выставку картину «Украинская ночь», которую тотчас купил Павел Михайлович Третьяков.
Затаилась природа, тьма перемещается, как живая; хуторок, словно в сказке; и светит над этим миром яркая, знакомая и неведомая луна. Настроение южной ночи было передано в совершенстве. Просто, незатейливо, но так живо! Души зрителей наполнялись тихой радостью при виде картины, хотелось смотреть и смотреть на нее, руками трогать, хотелось… шагнуть в нее.
Увидев «Украинскую ночь», Репин воскликнул:
–– Куинджи –– гений!
–– Гений! –– эхом отозвался Крамской. –– Не много таких насчитаешь.
Газеты писали, что этот пейзаж совершенно убивает другие пейзажи на выставке. И это действительно было так –– настолько необычной и в то же время до крайности правдивой казалась картина с ее глубочайшим небом, лунным светом на стенах хат и величаво-недвижным покоем.
Российские критики в один голос заявили, что ничего подобного искусство еще не знало. «Не верится, что это могли сотворить обычные краски!» «Задумываешься: не здесь ли предел для развития художника?»
Картина стала сенсацией. Начались споры вокруг творчества Куинджи. Стали звучать заявления, что так писать нельзя, потому что это не картина, а живой момент.
Архип Иванович не вступал в полемику. Что он мог сказать в оправдание своего творчества? Что, живя в Петербурге, тосковал по южной неге? Что эта тоска переродилась, в конце концов, в романтическую иллюзию, наполнив собой его жизнь и его творчество? Что никогда не забудет ночей, проведенных с пастушкой Настей под таинственной южной луной?.. Никто этого не поймет.
С «Украинской ночи» началась зрелая пора в творчестве Куинджи.
Вечер на Украине
В 1878 году он показал петербургской публике «Вечер на Украине».
Никогда еще в живописи не был передан закат солнца столь чарующе. Так мог увидеть только ребенок. А написать –– волшебник. Но волшебства тут не было: к этой картине Куинджи шел очень долго, ибо только казалось, что здесь одно мимолетное впечатление от природы. Чтобы написать такую картину, надо было многое повидать и уложить в своей памяти, многое знать.
Жаждой знаний Архип Иванович был охвачен всю свою жизнь. Он желал все понимать не только в искусстве, но и в науке. Когда ему говорили, что не все научные вещи можно объяснить, что есть такие, которые требуют особой подготовки, он сердился:
–– Как же это так, что я не могу понять? Ведь я же человек, я должен понимать всё! Мне не надо подробностей, мне надо главное. «Нельзя понять»… Нет, это вы не умеете разъяснить просто.
Сам он писал очень просто. Он в совершенстве владел этой гениальной простотой и не верил, что другим такое владение не дано. Он подходил к художественной задаче с какой-то совсем своей, неожиданной, не общепринятой стороны. Лишенный настоящего образования, до всего доходя «сам-один», при даровитости натуры и богатстве жизненного опыта Куинджи решал вопросы так, как подсказывало ему сердце.
Имя его не сходило со страниц петербургской печати. Картины этого непревзойденного мастера световых контрастов воспринимались как полная иллюзия действительности. Кроме Куинджи, не было ни одного художника, достигшего таких чудес в живописи.
–– Глядя на такие картины, я могу сделаться лучше, добрее, здоровее, –– признавался Крамской.
Возле полотен Куинджи постоянно бурлила толпа, вызывая зависть к нему в художественной среде. Кое-кто из художников начал уличать Куинджи «в полном невежестве, в полном незнании техники». Архип Иванович не связывался, не пререкался. Не до того ему было. Под руководством Д. И. Менделеева и физика Ф. Ф. Петрушевского он изучал влияние света на свойства красок в живописи. Упорным, настойчивым трудом достигал виртуозного владения цветом и композиционной простоты.
Берёзовая роща
Весь свой талант и энергию Куинджи отдавал раскрытию неисчерпаемых красот природы. «Березовая роща». Начало лета, первых жарких дней с яркой и чистой листвой, сочными коврами трав. Влажная дымка воздуха. Ничего, кажется, особенного, но публика бессменно толпилась перед картиной на выставке в Петербурге и в Москве. Было чувство открытия не только этого уголка леса, земли, но открытия для себя мира в целом.
Мелкие солнечные кружки на березах играли живым, настоящим, светом, по зеленой опушке темнел ручеек, стволы берез выступали стереоскопическим рельефом… –– создавалось впечатление огромной внутренности леса, уходящего –– одна группа стволов за другой –– вдаль.
–– Это черт знает что такое, еще в первый раз я радуюсь, радуюсь всеми нервами моего существа… Вот оно, настоящее-то, то есть такое, как оно может быть! –– восклицал художник Маковский.
–– Это не картина, а с нее картину можно писать, –– поражался Шишкин.
«Трудно теперь предсказать, куда пойдет пейзажная живопись, но перед ней распахнулось что-то широкое, светлое, совершенно новое, небывалое, чего никто не ожидал, о чем никто не смел думать… Какая же сила должна быть у художника, который так широко распахнул эти двери и открыл новую, неведомую область!» –– высказывались критики и живописцы.
Опасались они только одного: долговечной ли будет комбинация красок, которую открыл Куинджи? Может быть, он соединил вместе такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и, по истечении известного времени, потухнут или изменятся? И потомки будут пожимать плечами в недоумении: отчего приходили в восторг зрители?
Во избежание такого будущего, Крамской даже предлагал засвидетельствовать протоколом, что полотна Куинджи действительно все наполнены светом и воздухом, что свечение и бездонность их настоящие.
Опасения оказались не напрасными. Смешение химически несовместимых красок стало горем не одного Архипа Ивановича. Эта живопись чернела со временем. Люди, видевшие картины Куинджи в годы их появления, впоследствии их не узнавали –– настолько померк под черным «флером» некогда блестящий, могучий колорит. Но все равно, симфонии Куинджи, взятые так просто, переданные такими, казалось бы, элементарными приемами, –– до тех пор, однако же, не приходившими в голову ни одному живописцу, овладевали зрителем и вливали в душу тихое и какое-то загадочное ощущение.
Ночь на Днепре
В 1880 году впервые на Руси появилась выставка отдельного художника, да притом одной только картины. И картина эта –– не какой-нибудь грандиозный исторический сюжет, а скромный по размеру пейзаж. Буквально весь грамотный Петербург целыми днями осаждал помещение выставки. Кареты стояли по Большой Морской до самого Невского и загибали еще за угол по Невскому до Малой Морской. Публику во избежание давки, приходилось впускать группами. В то время как одна группа толпилась перед картиной, другие длинной вереницей ждали на лестнице и густой толпой стояли у подъезда. Творилось что-то небывалое!
Картина была выставлена в темном помещении и освещена сбоку ламповым светом. «Что это такое? –– стояли перед ней пораженные зрители. –– Картина это или действительность? В золотой раме или в открытое окно виден этот месяц, эти облака, темная даль, эти «дрожащие огни печальных деревень» и переливы света, эти серебристые отражения месяца в струях Днепра, огибающего даль, эта поэтическая, тихая, величавая ночь? Нет ли тут фокуса? Не писал ли Куинджи на перламутре? Не искусственное ли освещение лампами придало картине такой блеск и такое обаяние?»
Иллюзия света была так полна, что иные наивные граждане просили разрешения заглянуть за ширму, на которой висела картина, чтобы удостовериться, не написана ли она на стекле и не просвечивается ли сквозь него какой-нибудь лампой. Но те, кто видел картину днем, когда по воскресениям художник на два часа открывал для посетителей свою мастерскую, говорили, что при солнечном освещении она еще лучше.
Помимо удивительного светового эффекта, «Ночь на Днепре» была наполнена поэзией южной летней ночи с ее глубокими, таинственными тенями, с ее царственно-щедрым, бездонным небом.
Иван Николаевич Крамской сообщал Репину в Москву: «Какую бурю восторгов поднял Куинджи! Вы, вероятно, уже слышали... Этакий молодец, –– прелесть!»
По всему Петербургу разносился звук нерусского имени «Куинджи» –– человека глубоко русского, только с восточным лицом, с черной бородой. Газеты наперебой помещали отзывы о «Ночи на Днепре», в каждой из них появлялось по две-три, а то и больше статей о картине и ее авторе. Высказывались не только простые рецензенты, но и такие именитые люди как Дмитрий Иванович Менделеев.
В журналах, сколько-нибудь причастных к художеству, печатались обстоятельные статьи, целиком посвященные Куинджи и его значению в русской живописи; делались попытки определить его место и в европейской живописи.
Мариупольский пастух гусей, ретушер, художник-самоучка, никому не ведомый грек Куинджи завоевал столицу и Россию!
«Это не движение живописи вперед, а скачок, скачок огромный! «Ночь на Днепре» –– это невиданное еще нигде могущество красок. Это не картина, а сама природа, перенесенная на полотно в миниатюре. Такой картины нет в целом мире, нет в мире искусства!» –– восторгались ценители произведением Куинджи.
Не обошлось и без ядовитых укусов. Недруги Куинджи уверяли, что художник, будучи другом Менделеева, использует краски, составленные самим Менделеевым, и в них знаменитый химик добавляет фосфор. Другие распускали слух, что якобы петербургский университет предлагал Куинджи раскрыть секрет его красок в обмен на звание профессора химии, но он отказался.
Зависть, вызванная невиданным триумфом Куинджи, привела к травле художника. Дошло до того, что «Куинджи –– вовсе и не художник, а пастух, убивший в Крыму художника и завладевший его картинами».
Полотна Куинджи отвечали страстному желанию новизны, каким в ту пору было охвачено русское общество. «Ночь на Днепре» еще до выставки купил за большие деньги великий князь Константин Константинович. Картина так полюбилась ему, что он не пожелал с ней расстаться. И после того как весь Петербург вдоволь на нее нагляделся, он взял ее с собой в кругосветное плавание. Тогда же, под личным руководством Архипа Ивановича, картина была воспроизведена в олеографии, разошедшейся огромным количеством экземпляров. Позднее художник получил два заказа на повторения, долго работал над ними, но так и не отдал заказчикам: оба повторения остались в его мастерской.
Архип Иванович, не шутя, заявлял друзьям:
–– Буду миллионером, куплю землю в Крыму, устрою курорт для больных художников.
Один из его товарищей, который в молодости вместе с ним перебивался с хлеба на квас, вздумал сказать, что это нецелесообразно. Куинджи вышел из себя, и, задыхаясь, волнуясь, закричал на него:
–– А это ты забыл, как сам был в таком же положении? Забыл? Стыдился бы говорить так, сердца у тебя нет!
Ночное
Для Куинджи прошлое не покрылось пеленой, не произошло с ним того, что часто происходит с людьми сытыми: бесчувственности. Он никогда не переставал понимать человека. В любое время к нему обращались –– в письмах, в личных просьбах –– нуждающиеся, настигнутые бедой товарищи, ученики, знакомые и даже незнакомые, и никто не встречал отказа. Вечная готовность к самой широкой помощи была одним из трогательных и характерных свойств Архипа Ивановича. Помогал он не только людям. В полдень ударяла пушка с Петропавловской крепости, и, казалось, все птицы города слетались на крышу дома, где жил художник. Он выходил к ним с мешочками разного зерна, кормил. Подбирал на улице больных и замерзших воробьев, галок, ворон… отогревал у себя в комнате, лечил и ухаживал за ними.
Жена Архипа Ивановича говорила ему с улыбкой:
–– С тобой, Архип, вот что будет, в конце концов. Приедет за тобой карета, скажут, что вот там на дороге ворона замерзает, спасай. И повезут тебя, только не к вороне, а в дом умалишенных.
Пройдет не так уж много времени, Архип Иванович Куинджи, знаменитый пейзажист, профессор Академии художеств, будет миллионером. Будет за свой счет возить своих учеников в Европу, знакомить со знаменитыми памятниками и музеями, подарит Академии и Художественному обществу полмиллиона рублей для выдачи ежегодных премий студентам пейзажной живописи, купит несколько гектаров земли в Крыму, куда на лечение и отдых будут съезжаться живописцы. Сам будет обходиться мизером, но помогать абсолютно всем, особенно собратьям по искусству: «Ведь они сидят, пишут, –– ведь только один Бог знает, как это трудно… Ведь они с голоду умрут, пока их картины будут кому-нибудь нужны».
«Ночное» –– была одна из последних картин Куинджи. Степь, незабвенная степь с ее тишиной и бесконечным разнообразием красок... Никогда он не перестанет тосковать о ней.
Архип Иванович вынашивая идею объединения живописцев в большой союз, «приучающий к солидарности, к моральной и материальной взаимопомощи, которые должны явиться на смену современной обостренной борьбе честолюбий и конкуренций из-за материальных выгод», Куинджи неустанно проповедовал на собраниях в Академии: «Мы должны всегда держаться друг за друга, можем расходиться и спорить только в вопросах искусства, но никогда не должны оставлять друг друга в жизненной борьбе...»
В результате было создано Общество имени А.И.Куинджи, объединившее несколько организаций художников, среди которых Академия художеств, «Союз русских художников», «Товарищество художников», «Мир Искусства», «Общество акварелистов»; затем присоединились «Передвижники».
Почти все свое состояние, все картины, этюды и эскизы Куинджи завещал этому Обществу, и лишь небольшую часть средств, достаточную для нормальной жизни, оставил жене и близким.