Глава 3. Римский + Корсаков = Стравинский
"Культура зачинается не как игра и не из игры, а в игре" Йохан Хейзинга
«Спросите у мертвеца, сколько раз он жил?» А. Дюма-отец
«Стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать?» А. Дюма-отец
Верь не верь, а писатель Булгаков не только задачки задает, но путает и даже ссорит людей. От этого никуда и никому не деться. Потому что он был человек и писал только о людях (даже если они – «мелкие бесы»). И в этом его большая правда, потому как мысли бога присваивает лишь обуреваемый гордыней.
Однако, стоп, иначе это смахивает на авторское программирование. Тогда как автор уполномочен лишь пригласить к разговору о двойниках и параллелях.
Давно замечено, что «М и М» заполнен массой двойников, а также дублирующихся: ситуаций, антуражей, пейзажей и природных явлений, пронзающих толщу эпох символов. Скажем, прекрасная и феерически быстрая Низа заманивает Иуду на тот свет, как и не столь скорая Маргарита – мастера. Низа и Маргарита – обе замужние дамы, и обе предают как мужей своих, так и любовников. Только Марго все делает настолько тонко, что мало у кого хватит духа признать этот факт. Как там у героини Шекспира: «Что с вами? – Помогите! Умер он… Мы грустно расстаемся в этом мире, чтоб встретиться в Иерусалиме горнем». В точку!
У персонажей романа очень много мифологических и литературных ассоциаций. Вспомните, у той же ведьмы Геллы зеленеет кожа. Так ведь Геллой звали античную героиню, утонувшую в проливе. Та Гелла упала в море с высоты, то есть во время полета. Утопленницы, как известно, зеленеют. Или еще одна шекспировская реминисценция: «Кто б ни был ты, зовусь я Маргарита, и мой отец Неаполя король».
Фантасмагории-галлюцинации у Булгакова сложны, подчас мы видим элементы взаимной вложенности снов, фантазий, наваждений и полетов сразу нескольких… персонажей. Но всё преподнесено настолько аккуратно, что в рамках одного и того же наваждения логически доказуем авторский приоритет опять же нескольких персонажей. То есть в роли хрониста той или иной ситуации мы можем представить нескольких героев.
«Мастер и Маргарита» Булгакова – это удивительный бал-маскарад галлюцинаций, реминисценций, аллюзий, артефактов. Культурная публика страсть как любит все такое. Однако законы времени и места диктуют прыти поубавить. Поэтому ограничимся лишь выборочными вариантами в комбинаторике булгаковских эскизов, тем более что их смысловой диапазон дает не один такой шанс.
Реакция будгаковедов-ортодоксов известна: «Ну, началось. Нас хлебом не корми, дай поискать смысловые ряды и подтексты».
Церковь скажет: «Отвергать очевидное – не есть научно. Романист Булгаков не обходится без параллелей, просто параллели у него сходятся в точке лжи. И в этом истина. Неблагое дело рано или поздно оплачивается по счету. И этот счет – высшая справедливость. Судьба Булгакова – пример платы по счетам».
Это, конечно, самая приблизительная, беглая и достаточно ироническая гипотеза. Но кудесник, картежник и билльярдист Булгаков тасует «карты», «кости» и «шары» так, что некоторые персонажи проявляют себя под разной мастью или сидят разом… в разных лузах»...
Слов много, а примеры?
Извольте. Книга Булгакова началась с Берлиоза. И мы уже допустили, что некоторые элементы «Фантастической симфонии» запрограммировали Булгакова на ситуативные аналогии.
Недосягаемая актриса доводит музыканта до психоза, он становится наркоманом, его психика больна, он пребывает в мире видений, более реальных, чем сама жизнь. Да и есть ли у него, морфиниста, жизнь как таковая? Гектор в плену мрачных фантазий. В одной из них он губит свою любимую. В другой он теряет голову, ее рубит палач. И вот его уже хоронят по ходу бала мертвецов, шабаша нечисти, где уже в гробу его труп несет обрядную нагрузку важного масонского причиндала.
В следующем наваждении, а это квинтэссенция реализма (!) всей симфонии, его возлюбленная оказывается ведьмой, которая торжествует, погубив его. Надо ли говорить, как можно претворить эти параллели в «М и М», наложив одни и те же аллюзии на разных героев? И каждый раз перед нами – реинкарнация безумного автора, очередная его болезненная фантазия? Кто не согласен, пусть, пожалуйста, ответит, где мы с чистым сердцем и ясной головой можем уверенно сказать, что это не бред некоего автора романного текста, который нам не назван и потому может оказаться вольно назначенным в силу самых разных допущений?!
Бездоказательно!
Хорошо. В другом программном произведении – симфонической поэме «Гарольд из Италии» - Гектор Берлиоз ввел еще одну новацию. Музыковеды присвоили ей имя «лейттембр». Это когда единству персонажа соответствует единство тембра. Проще говоря, какую бы мелодию не играл инструмент (у Берлиоза - альт), передающий характер главного героя, всегда можно безошибочно угадать появление Гарольда по тембровой характеристике.
Ого, - обрадуется эрудит. - Байронический загиб! Кстати, лорд Джордж Гордон Байрон был достаточно хром, загорел и демоничен. Плюс «скалы мой приют». Не с него ли Булгаков писал своего Воланда?
Но чем закончилось все с этим… Гарольдом? Невозмутимый и храбрый Гарольд мужественно умирает, выпив кубок с отравленным напитком. И это, заметьте, случается опять же по ходу разбойничьей оргии в зловещей, с неверными факельными бликами пещере.
Минуточку! Выходит, Гарольд в опере Берлиоза умирает в пещере? Так же вот и тело Га-Ноцри у Булгакова последний раз появляется в пещере, как об этом доложил Левий Матвей.
«О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух», если немного еще покопаться в биографии Гектора Берлиоза, а она того стоит хотя бы из уважения к первенству Михаила Александровича в череде героев Михаила Афанасьевича.
У композитора есть занятная оратория, одно название которой способно бесповоротно мистифицировать само слово Берлиоз. Разумеется, эта вещица называется не «Воланд» и не «Королева Марго», а просто «Осуждение Фауста».
«Фауст»… Мефистофель… Сатана… Воланд… Маргарита… Берлиоз… Неспроста!
Теперь следующий момент. Критик Михаил Берлиоз, если помните, усиленно программировал Ивана Бездомного на создание ложного сценария жизни и смерти Христа. Дескать, Христос не существовал вообще. Возможно, за это Булгаков и уготовил наводчику Берлиозу смерть, так напоминающую казнь Иоанна Крестителя. Известный как Предтеча, Иоанн этот пребывал в постоянных миссиях, крестя новообращенных в купелях, колесил по Палестине, то есть не имел постоянного дома. Бездомный. Но для нас важнее, что Иоанн Креститель и был тот человек, который четко, авторитетно и громогласно программировал библейского Христа на роль жертвенного агнца. Чем закончилось, известно. Отрубленную голову Михаила Берлиоза, принесенную на Воландов пир ста королей, можно вполне отождествить с усекновенной головой Иоанна Крестителя. Помните, по приказу царя Ирода, который лишь выполнял пожелание жены своей Иродиады, эту голову на блюде принесли дочке Иродиады Саломее. И опять же в момент царского пиршества!
Помни: программируя на ложные цели и образы, ты рискуешь материализовать не только их прототипа, но и продублировать его судьбу.
Благодарим за заботу и за спрямленье мысли. Действительно, тот же председатель МАССОЛИТа Берлиоз, не говоря про его мелкотравчатые «дубликаты» - Майзеля и Бенгальского - мог запросто, в том числе с точки зрения Воланда-Мефистофеля, поплатиться за «грехи»:
Во-первых, гениального композитора Гектора Берлиоза, «изобретателя» программной музыки (За что? Да хотя бы за «Фантастическую симфонию», где предугаданы многие жанры, где редчайший бурлеск мистики. За «Осуждение Фауста»).
Во-вторых, за грех Первосвященника Каифы, обрекшего Иешуа на казнь.
Ну, этот-то с какого перепуга?
А смотрите: в раскаленный весенний полдень (это апогей разрушительной деятельности первосвященника) Понтий Пилат неоднозначно грозит социальному манипулятору Каифе. И тень манипулятора вдруг ужимается в дулю, в нуль у львиного хвоста. И грозит игемон не водой из Соломонова пруда… Кстати, говорят специалисты, такого пруда не существовало. В данном контексте это всего лишь аллегорический источник мудрости…
Ну, а что мы видим в самом начале книги? В час опять же необычайно жаркого весеннего заката литератор Берлиоз, страдая от отсутствия воды, находит смерть у Патриарших прудов. Заболоченное место, свидетельствуют местные. Не пруды, а аллегория
Ряд исследователей полагает, что Берлиоз – это антипод мастера, оба они симметрично разнесены по обе стороны от Бездомного. Они то есть - два этапа школы его духовной эволюции, два полюса просвещения, два эрудита и умницы. Оба бесконечно исторически образованы. Даже имя свое и первую букву отчества автор присвоил Берлиозу, а мастеру – заглавную букву этого имени.
«Вне всякого сомнения, этим мастерским финтом Булгаков отразил свою внутреннюю борьбу и, делая выбор совести, решительно убил ненавистную ипостась безбожника, - полагает крещенная аудитория. - И здесь более отчетливо прописана линия Левий – Бездомный. Оба поначалу довольно невежественные типы, оба неверно излагают текст, в смысле: учение и историю своих наставников. Оба впадают в безумие переосмысления, а после духовного кризиса становятся авторитетами, остепеняются. Один – апостол-евангелист, другой – профессор по самой почетной части, идеологической. Левий Матфей и Иоанн Понырев».
Впрочем, не менее оправдана и любопытна связка: Иван Понырев - Понтий Пилат. Судите сами, обоих сближает много чего. Во-первых, официальное признание и рычаг влияния на толпу: у одного - претория, у другого - «Литературная газета». Второе, изначальное непонимание и непризнание «сына бога». Третье, акт омовения в качестве избавления от старого мышления и фиктивного, бесполезного действия: Пилат полощет руки, Иван – тело в мутной речке. Четвертое сходство: наваждения, головные боли, помутнение рассудка в самом ужасном доме Иерусалима и Москвы: дворце Ирода и скорбном приюте дураков. Пятое: постепенное прозрение, долгие поиски истины вплоть до обретения призрачного приюта покоя – дома. И вот уже Бездомный – Понырев, а Пилат – угаданный сын короля-звездочета, уходящий с мрачной скалы забвения по лунному мостику между звезд в небесный чертог.
Скала – апостол Петр – камень веры – платформа христианской церкви.
«Сдается мне, - упрекнет служитель культа, - кое-кто избрал скользкую дорожку комических аналогий. Однако при всей их красоте и блеске, не надо забывать, что это ложный путь краснобаев, упивающихся всем чем угодно, кроме истины».
Предпочтение внешних эффектов и параллелей глубинам теории «получает некоторую драматическую привлекательность, некоторое напряжение, невольно сообщающиеся читателю: читатель вовсе забывает о научном вопросе, а так как писатель, кроме того, сыплет образами и метафорами, которыми занимает фантазию читателя, то он уже ничего не обязан делать для его рассудка. Каждое его слово, как меткий выстрел, попадает в цель. Тот, кто способен быстро и с определенным драматическим эффектом превращать основоположения в остроты, понятия — в метафоры, может праздновать победу в ущерб истине. У нас часто случалось, что в таком одеянии большой успех имела даже бессмыслица. Даже явное отсутствие мысли у нас не лишено общественного почитания. Грамм истины так раздувается пустым словесным искусством, что в глазах толпы, которая судит по внешности, перевешивает центнер», - писал Куно Фишер.
«Повсюду известны приверженцы натуральной магии (люди совершенно поверхностные и посредственные…), которые с величайшей суетностью и необдуманностью находят в природе пустые сходства и симпатии или даже придумывают то, чего нет в вещах». Это уже Фрэнсис Бэкон.
«Пустые сходства и симпатии»?
Для наглядности - такой вот расклад дублеров. С одной стороны, разбойник Вар-Раван, который, по словам Афрания, после освобождения будет совсем другим и шага не ступит, чтобы за ним не шли по пятам. А с другой - администратор Варьете Варенуха, ставший оборотнем (совсем другим). Не говоря про тождественное оборотничество сущности персонажей, перед нами сразу три Вар - Вар-Вар-Вар - да еще одно Рав (Вар наоборот). Случайность? Пустое сходство?
Все это – лишь игра в слова, пожмет плечами серьезный оппонент. Игра есть игра. Она и в Африке игра.
Вопрос: откуда такое пренебрежение к слову «игра»?
Без игры просто невозможна многовариантность, то есть богатство версий. Последний пассаж с «вар, вар, вар», наверное, с виду и забавен, если не забывать, что игра – не просто игра и уж тем более не забава. Не самые последние их умов под «теорию игры» подводили все наше земное творчество, подстегнутое освоением божественных законов.
Игра - вид непродуктивной деятельности, мотив которой заключается не в результатах, а в самом процессе. Уже у Платона можно отыскать отдельные суждения об игровом космосе. Эстетическое «состояние игры» отмечено Кантом. Шиллер представил относительно развернутую теорию искусства как игры. Он предвосхитил интуиции 20 в., что именно играющий человек обнаруживает свою сущность. Многие европейские философы и культурологи усматривают источник культуры в способности человека к игровой деятельности. Игра в этом смысле оказывается предпосылкой происхождения культуры (Гадамер, Е. Финк, Хейзинга)... Игровая концепция культуры целостно была сформулирована нидерландским историком и философом идеалистом Й. Хейзинга (1872-1945гг.) в работе, «Homo Ludens; Статья по истории культуры» (1938). - «Человек играющий и игра как философский феномен культуры».
Йохан Хейзинга утверждал, что игра старше культуры, она предшествует культуре. Игра творит культуру. К XIX веку дух рационализма и утилитаризма убили таинство и провозгласили человека свободным от вины и греха. Труд и производство становятся идеалом, а вскоре идолом. Культура гораздо меньше играется, чем в предшествующие периоды. Позднебуржуазная культура теряет игровую традицию; там же, где, похоже, что она играет, отмечает Хейзинга, игра эта фальшива. Игра, наполненная эстетическими моментами, "проигрывающая" и творящая духовные ценности… ныне переродилась в суррогат игровой деятельности - в спорт. Он превратился в научно-технически организованный азарт. Из единства духовного и физического он сохранил низменную физическую сторону. Масса людей потребляет искусство, но не имеет его необходимой частью своей жизни, тем более не творит его сама…
Теперь дуэт посерьезнее: Тиберий – Римский.
Римский император Тиберий был жесток, но к мессианской трагедии он совершенно не причастен. Ну, не принимал он никакого участия в событиях близ Голгофы, выпавших на конец его правления.
Ах, так он даже не знал, даже не полюбопытствовал, такой сякой?!
Увы! И в том, что до смерти он, верно, даже не услышал о случившемся под Иерусалимом, не его беда и уж точно не грех. Такова специфика реальности властелина великой империи, лишенной, в придачу, современных коммуникаций и связи. Это примерно то же, что задним числом попенять покойному президенту Никсону, «не заметившему» первых опытов Билла Гейтса: «Ричард, как же мог ты не оценить Интернет?». Однако именем Тиберия заочно освятили и санкционировали процедуру черной социальной магии в Иудее.
- Прошу не упустить, - вставит атеист, - не просто магии, но магии с так называемыми чудесами, в том числе чудом якобы убийства и якобы воскрешения по ходу пошлой казни.
- Только не кажется ль вам странным, - возразит верующий, - что как раз после той казни кесарь вдруг впал в мнительность, подозрительность, укрылся, а, по сути, бежал на Капри, где предался извращениям, быстро состарился и загадочно умер, а, по некоторым показаниям, был удушен преемником Калигулой?
Мы для чего все это? А для того, чтоб сравнить эту номинальную роль римского императора - верховного, но не участвующего освятителя казни - с ролью Римского в ходе пошлого сеанса «черной магии».
В романе есть какой-то Римский. Без Корсакова. Еще одна, кстати, перекличка. Булгаков использовал первую часть фамилии великого русского композитора. Или, скажете, вам ни разу не приходила на ум такая ассоциация, хотя бы ощущение, что фамилии Римский чего-то не хватает? Через черточку? Не поверю. Значит, через черточку выходит что? Правильно, Римский-Корсаков. Какие теперь слова приходят на память? Шехерезада, Заморский гость, Садко и, само собой, «Золотой петушок». Символические фигуры. Спроста ли в книге целая глава напрямую связана с Римским, а называется «Слава петуху»? Золотой петушок был хранителем-защитником одного звездочета из пушкинской сказки. У Булгакова опять же петух своим криком спасает Римского, явно не самого отрицательного героя.
Еще одна наводка: уже Корсаков без Римского. Кто такой Корсаков?
Есть такой город. На Сахалине.
Холодно. Корсаков Сергей Сергеевич был великий русский психиатр. Основал знаменитую клинику алкогольного психоза. Она так и называется - клиника Корсакова.
Теперь от реального музыканта Римского-Корсакова перебрасываем мостик к реальному композитору Стравинскому, а от великого психиатра Корсакова – к булгаковскому Стравинскому-психиатру, пациентом замечательной клиники которого и стал Иванушка Бездомный на почве, если не ошибаюсь, алкогольного психоза («диагноз» собратьев по перу). Трезвое наблюдение?
Просто взяли и за уши притянули…
Тогда позвольте еще одну проводку: психиатр Стравинский – это на самом деле Каифа, по невежеству принятый Иваном Бездомным за тутошнего Пилата, причем потому лишь, что Пилат был единственный знаменитый типаж из знакомых ему героев эпохи, «заданной» М.А. Берлиозом. В действительности претор Пилат нисколько не походил на Стравинского.
Завзятый булгаковед в гневе: «Не претор, а прокуратор. Насчет невежества бы помолчали».
Не станем: должность «прокуратор» фигурирует в источниках с 60-х годов н.э. В описываемый же период управляющего преторией Иудеи называли претором и префектом. Столь же небесспорным считается употребление Булгаковым титула «игемон» по отношению к иудейском претору. Ряд исследователей считает справедливым применение этого титула к наместнику крупной провинции, в данном случае Сирии. Однако именно в описываемый период пост наместника Сирии оставался вакантным, и наименование претора игемоном в его отсутствие исключить нельзя…
Первосвященник Синедриона и Профессор психиатрии – вот, пожалуй, два знатока психотропных методов воздействия, применяющие иезуитскую методику внушения и подчинения. Мягкие в манерах, но непреклонные в помыслах, оба являют сходный образчик злых жрецов догматической веры, то есть слепого преклонения перед каноническим идолом. Их действия - две разновидности социальной психиатрии. Подобные «пастыри» фанатически верующих (а, по сути, психически больных) способны любого бунтаря казнить, ну и варианты: назначить сумасшедшим, заключить в психушку, упечь в тюрьму. Но при любом раскладе их приговоры и диагнозы вызывают трепет и благоговение окружающих.
Все, занимавшиеся гипнозом и программированием сознания, ясно осознавали, что именно в эпоху потрясений и перестроек общества, резко возрастает внушаемость людей, особенно в период так называемого идеологического вакуума. В 1989-91 гг. уровень внушаемости граждан СССР достигал 70-80%! Этим уровнем внушаемости пользовались не только те, кто хотел подзаработать на моде на экстрасенсов и йогов, но и куда в более широком масштабе - в масштабе мировой политики. Народ в своем большинстве голосовал за авантюристов и болтунов, умеющих искусно говорить, актерствовать и выкрикивать шокирующие лозунги. В итоге управленческий аппарат государства оказался переполнен шарлатанами, ворами и политическими проститутками. Результаты не заставили себя долго ждать: крушение СССР, межнациональные войны, развал экономики и массовое обнищание населения. Интересно отметить, что при изощренном цинизме «перестройщиков» и «реформаторов», в своем подавляющем большинстве вчерашних коммунистов-атеистов и лиц «демократической национальности», осуществлялась активная поддержка всех религиозных конфессий. Чего только стоит освобождение от налогообложения, строительство храма Христа Спасителя, новой синагоги и мечети в Москве. Может «реформаторы» грехи замаливали? Или их помыслы были более земными?!
У любого явления есть своя история. История воздействия на человеческое сознание измеряется тысячелетиями: от древних жрецов и шаманов до создателей психотронного оружия. Это самая драматическая история, пестрящая гибелью народов и цивилизаций. Каждая ее страница кричит о незащищенности человеческой души, о ее детской уязвимости. И было бы наивно полагать, что тот, кто понял механизмы манипуляции человеческим сознанием, удержался бы от искушения. - Р.Л. Перин. Гипноз и мировоззрение.
Профессор Стравинский – лощеный инквизитор новой эпохи. Его метода не в том, чтобы пациент что-то доказал, а - хотя бы сказал, после чего его прозомбируют по полной программе. Без костоломства, без внешнего понуждения. В этом характере Булгаков интуитивно угадывает глобальную программу по манипуляции сознанием: «Изменение образа человека», позднее разработанную ведущими специалистами Тавистока и РЭНД-Корпорейшн (скрупулезно расписаны Джоном Колеманом в «Комитете 300», а Полом Диксоном в «Фабриках мысли»). Итог Стравинской манипуляции ужасен – безволие и страх человека, мечтающего спрятаться в бронированной камере. Сталкиваясь с массовой галлюцинацией, ее жертвы орут, как Бенгальский: «Доктора!» - и попадают в психушку.
Стравинский... А опечатался и уже: Отравинский.
Как рассказать о Стравинском, не говоря об этом последнем его этапе? Кольца, гетры, шейные платки, клапаны, галстуки, булавки, часики, кашне, безделушки, пенсне, монокли, очки, цепочки — все это ничего не говорит о нем. Это только внешнее проявление безразличия Стравинского к тому, что о нем скажут. Он сочиняет, говорит, одевается так, как хочет. Когда он играет на фортепьяно, инструмент составляет с ним единое целое, когда дирижирует своим «Октетом», к вам обращена спина астронома, который погружен в расшифровку великолепного инструментального расчета, выполненного серебряными цифрами.
От Н. А. Римского-Корсакова он унаследовал пристрастие к порядку, который понимает по-своему. Чернильницы, ручки, линейки, разложенные на столе у Римского-Корсакова, наводили на мысль о пунктуальности бюрократа. У Стравинского же порядок устрашающий. Как в операционной.
Этот композитор врос в работу, облачился в нее, он весь, как человек-оркестр в давние времена, увешан музыкой, он строгает ее и покрывает все вокруг слоем стружки, он неотделим от своего кабинета. Где бы ни был Стравинский: в Морже, Лейзене, в Париже (обычно он останавливается у Плейеля) - он всегда в панцире, как черепаха. Пианино, барабаны, метрономы, цимбалы, американские точилки, пюпитры — все это его дополнительные органы. Так же, как ручки управления у пилота или разные усики и щетинки у насекомого в брачном наряде, которые мы видим в тысячекратном увеличении на экране…
Изумляет твердость этого человека: в то время как толпа обожателей требует: «Ну, помучай, побей меня еще», он предлагает ей тонкое кружево.
Такой изысканный подарок приводит публику в замешательство. Ей было понятнее, когда ее лупили. - Жан Кокто «Стравинский».
15 января 1934 года в московском Доме ученых Горький присутствует на конференции медиков и биологов, слушает доклад заведующего отделом Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) профессора А.Д. Сперанского "Нервная трофика в теории и практике медицины". Если к этому добавить, что в начале 1936 года на даче Тессели в Крыму Горький беседовал со Сперанским о проблемах долголетия, и что о достижении бессмертия через 100-200 лет он говорил еще на лекции в 1920 году, то все приведенные данные в совокупности дают основание интерпретировать фразу Воланда о гомункуле в контексте идеи, которой был привержен Горький на протяжении всей своей жизни.
Но это еще не все: по свидетельству самого профессора Сперанского, идея создания Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) исходила от Горького, который поделился ею со Сталиным; после "поддержки и одобрения" (слова Сперанского) со стороны Вождя, и только после этого, в начале лета 1932 года Сперанский был направлен к Горькому на дачу, где и произошло их знакомство. …Клиника, в которой Иван Бездомный встретил Мастера, со значительной степенью вероятности может рассматриваться как отображение Всесоюзного института экспериментальной медицины, а профессор по промыванию мозгов Стравинский — как двойник профессора Сперанского со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и относящимися к характеру его контактов с прототипом образа Мастера. – Альфред Барков «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение».
Оно, конечно, впечатляет. Но Горький-то здесь с какого припеку?
Не будем нервничать и торопиться. У нас еще найдется повод обсудить этот вопрос…
Что до автора, еще в юности он «очаровался» туманно романтичной, но донельзя скупо вырезанной личностью Арчибальда Арчибальдовича. Кто такой Арчибальд Арчибальдович? Великан-красавец из «Ада» - кухни писательского дома. Ад – А-д – А…д - сокращенное от Арчибальд?
Он же «флибустьер», иначе говоря, пират на госслужбе, а еще - ухищренный цербер мирка литературно-интеллектуальной богемы. Для одних вышколен, услужлив и гостеприимен. Для других грозен, свиреп и неприступен. Немногословная, таинственная фигура. Символ скрытой, кинжальной силы, охранитель власти и палач ее – этой власти. Но всегда вовремя смывается. Тип, который равно востребован и уважаем во все времена, но под меняющимся соусом. Орлиные перья, алая подвязка, багряный плащ, белая борода. Или черная? О ком это? Об администраторе Арчибальдовиче или о великолепном римском легате? А хоть бы и о несокрушимом страже Крысобое…
«О боги, боги мои, яду мне, яду» - это мучительное наваждение, этот фирменный слоган Пилата вторгается в ткань книги со сцены первого явления администратора ресторана в Грибоедове. Не с него ли писана и более поздняя песня романтика следующего поколения? Помните: «Бьется по ветру «Веселый Роджер», Люди Флинта песенку поют»?
- «Бригантина»! Чудо! Написал Павел Коган, - всплакнет от счастья либерал.
- Тот еще певун пиратства, - проворчит славянофил. - После него через неразборчивых поклонников бригантин и Роджеров, через блатные шансоны пошла-поехала героизация уголовников. И теперь вся эта шантрапа - в шоколаде, а герои - в г…
- Вы о Когане? Он – жертва репрессий!
- А вы - узник совести по причине немерянной любви к пиратам в совково-блатной аранжировке.
Тише, господа, предлагается ассоциативный тандем: Иуда и мастер. А что? Оба преданы любовницами, оба, всяк по-своему, убиты ради исполнения (уже, правда, посмертно) роли в чуждом сценарии. Оба получили аванс-предоплату. Мастер – 100 тысяч «ре» за роман.
Но эта предоплата ой как не проста. Зависимо от фокуса…
Анализируем. Плоскость примитивная: деньги получены по воле случая, выиграны в лотерею, то есть все сделано лично от себя и лично для себя.
Второй слой посложнее – премия вручена в большей степени для обустройства его возлюбленной, которая, как это нетрудно доказать, воплощает «интеллигенцию» (именно в кавычках) – бессмертных фарисеев и филистеров.
Третий пласт инфернальный: аванс спонсирован Воландом на условиях отложенной отдачи.
Теперь рассортируем «призы» Иуды. У Булгакова (а, если быть точным, у Пилата с подачи Афрания) Иуда – некий помощник менялы, получающий 30 тетрадрахм (греческая валюта), хотя в библейском варианте это были еврейские шекели – пресловутые сребреники.
У иудиного аванса разные смысловые качества. Но при любом обороте для Иуды погибелен весь последующий сценарий.
Иуда входит в историю как человек, который…
Во-первых, подкуплен (либо подговорен) за предательство или, а это далеко не одно и то же, за роль предателя, и это, во-вторых. Первый сценарий - религиозно-политический, его очевидный автор – Каифа. Второй сценарий - духовно-нравственный. Его цель - в провокации власти на арест и распятие Мессии. Авторы? Сам Иешуа и его апостолы.
Третий сценарий – в спасении праведника Иешуа лично для Пилата.
Четвертый – глобальный, разработанный с дальним прицелом так называемой мировой закулисой, силами тени, закрытой системой, Мировым Злом – руками и усилиями Афрания, Воланда и, по умолчанию, Каифы, при данном раскладе, скорее всего, не осознающего последствий происходящего. Вот только навскидку…
Подходим к концептуальным вещам. Вся эта красота и коварство булгаковского детища делают роман еще опасней. Для ревнителей православия это, можно сказать, - идейная мина Булгакова, упакованная не только в козлиный пергамент, но с непременным вензелем из двух М: ХХ.
- Что же тут опасного?
- Опаснее всего – эти ловкие и игривые вариации, позволяющие «творчески» допускать разночтения в трактовке образов не только выдуманных, но и сакральных. Речь, как вы понимаете, об Иисусе Христе, упрощенном писателем до уровня бродяги Иешуа. После этого становится предельно понятной головокружительная фраза Воланда, сказанная Мастеру:
Тот, кого так жаждет видеть выдуманный вами герой, которого вы сами только что отпустили, прочел ваш роман». При такой постановке вопроса, то есть, если Мастером выдуман Пилат, - Иешуа тоже должен быть рассматриваем, как просто персонаж его романа…
Вновь говорю: если Мастером выдуман Пилат, то Иешуа тоже должен быть рассматриваем как просто персонаж его романа. Но вот, оказывается, персонаж читает роман про самого себя и дает ему оценку… Это и есть сюрприз, обещанный Воландом Мастеру. Сон, придуманный писателем (Мастером) для своих персонажей (сон Пилата о прогулке с Иешуа) обретает реальность и являет себя призраку автора. – диакон Андрей Кураев «Мастер и Маргарита: за Христа или против?»
Как автор этого допущения, диакон подводит нас к очень изощренной параллели, невидимой для читателя и, тем более, зрителя, не отягощенного знанием теологических тонкостей. С вашего позволения продолжу мысль отца Андрея, сделавшего ценное наблюдение: оказывается, Воланд и его шайка творят свои фокусы в канун… Пасхи:
«Но до Пасхи дело не доходит: Воланд не может остаться в Москве Пасхальной:
«- Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора». И из Пасхи же убегают Мастер с Маргаритой. Эта московская православная Пасха нигде в романе не упоминается. Но события ведут к ней. И Воланду отчего-то не хочется продлевать свое пребывание в Москве»...
Прощаясь с Москвой, Воланд обозревает столицу… Откуда? С крыши Дома Пашкова.
Детище масона Баженова!!!
«Утром в Страстную пятницу, - продолжает Кураев и выстраивает бесподобно разительный ассоциативный ряд в восприятии одних и тех же религиозных событий в 30-е годы и 1900 лет спустя, - апостолы стояли за линией оцепления, с ужасом наблюдая за голгофской казнью. Утро же этой Страстной пятницы москвичи проводят тоже в окружении милиции, но это оцепление ограждает очередь «халявщиков», давящихся за билетами в варьете. В Москве изначально как бы два полюса духовной энергии.
Светлый полюс – Храм Христа Спасителя. А напротив него – черный полюс: подвалы библиотеки, набитые каббалистическим чернокнижием в Москве изначально как бы два полюса духовной энергии. Светлый полюс – Храм Христа Спасителя. А напротив него – черный полюс: подвалы библиотеки, набитые каббалистическим чернокнижием. Но вот, оказывается, персонаж читает роман про самого себя и дает ему оценку…
Это и есть сюрприз, обещанный Воландом Мастеру. Сон, придуманный писателем (Мастером) для своих персонажей (сон Пилата о прогулке с Иешуа) обретает реальность и являет себя призраку автора»…