Мы считаем «украинцев» братьями, а они закрывают русские церкви и русские школы, изгоняют русский язык, с малых лет приучают детей ненавидеть все русское, едут в Чечню, чтобы убивать русских. Почему наши братские чувства остаются безответными?

Ключ к разгадке этого парадокса автор видит в аномальном характере происхождения «украинцев», представляющих собой не народ, а этническую химеру. Оригинальную концепцию происхождения «украинцев» автор создает на основе исторического расследования, при этом он опирается на последние достижения современной науки о закономерностях рождения и формирования этнических общностей (народов). Данная концепция отличает его труд от всего, что ранее публиковалось по украинской теме, позволяет понять происходящие на Украине процессы и выработать к ним правильное отношение.

 

Помните, наши родные слова - Русь и Русский. И обязательно нужно знать, помнить и не забывать, что было крещение Руси, а не крещение Украины. Киев - это второй Иерусалим и мать русских городов. Киевская Русь была вместе с великой Россией. Киев без великой России и в отдельности от России немыслим ни в каком и ни в коем случае.

Поляков понуждали завоевывать Русь. Православных теснили и притесняли со всех сторон. Очень не нравились слова: Русь и Русский, поэтому назвали завоеванные поляками русские земли сначала Малороссией. Потом опомнились, что здесь есть слово «рос», и перезвали Окраиной. Слово «окраина» -это позорное и унизительное слово! - Какая окраина?! Чего и почему окраина, когда за этой мнимой окраиной находятся другие страны и государства?! И позже узаконили нам слова «Украина» и «украинцы», чтобы охотно забыли свое название «Русский» и навсегда оторвались от святой и православной Руси.

Преподобный Лаврентий Черниговский

В переносном смысле химера обозначает неосуществимую, несбыточную и странную мечту. В Аюлогии - организм, состоящий из наследственно различных клеток или тканей. Возникает в результате мутаций, рекомбинаций или нарушения клеточного деления. Может быть получен искусственно при пересадке тканей у животного или прививки у растений.

В учении Л.Н. Гумилева о законах развития этносов этническая химера возникает в зоне активного противостояния двух несовместимых суперэтносов и представляет собой общность денационализированных, выпавших из родных этносов индивидуумов.

Внутренняя солидарность членов этнической химеры основывается не на общности языка, национальных традиций, культуры, религии, истории, совместной территории проживания, а на единстве социальных и политических целей, которые, впрочем, никогда не достигаются. Хаос взаимоисключающих мировоззренческих установок и стереотипов поведения приводит к развитию внутри химеры всякого рода антисистемных идеологий, строящихся на нигилистическом, агрессивном мироощущении и соответствующих ему разрушительных доктринах. Центральная установка таких идеологий - отрицание исторической реальности и фундаментальных законов, управляющих ею, что в конце концов приводит к потере ориентации в окружающем мире и неизбежной гибели всякой этнической химеры.

Автор полагает, что все вышеперечисленные значения термина «химера» содействуют раскрытию основной темы его книги.

В рамках данной книги термин «украинец» и его производные в зависимости от контекста используются либо в общепринятом смысле, либо обозначают принадлежность к политической общности активных приверженцев самоегийнической доктрины. В ЧВСТВОСТН, именно к этой политической общности относятся приводимые в книге негативные характеристики «украинцев».

Мы живем в удивительное время, когда создаются искусственные государства, искусственные народы и искусственные языки.

П.Е. Казанский

ЧАСТЬ I ПОХИЩЕНИЕ РУСИ

Глава 1. Загадка происхождения «украинцев»

Современные русские исследователи не обходят вниманием «украинскую тему». Однако, касаясь тех или иных частных ее сторон, они с загадочным упорством избегают постановки вопросов, позволяющих правильно осмыслить проблему в целом. А именно:

-Время возникновения «украинской нации». Территория ее расселения. Что представляет собой «украинец» как этнический тип. Иерархия его ценностей, его мировосприятие, религия, отличительные черты (если, конечно, мы признаем существование в качестве самостоятельного исторического субъекта отдельного «украинского народа». Если же таковой - лишь часть народа Русского, то требуется раскрыть подлинное содержание этнонимов «украинцы», «украинская нация» и охарактеризовать то человеческое сообщество, которое себя так называет, с указанием времени и причин его возникновения на Русской земле.)

Далее:

- Феномен «украинской культуры»: что, собственно, под нею понимается? В какую эпоху и под воздействием каких факторов она складывалась? Роль «мовы» в этом процессе.

И, наконец, самое существенное:

-Отношение «украинцев» к Русским и России. На чем основано, чем вдохновляется? Как конкретно оно

преломляется в политике «самостийной и нэзалэжной Украины»?

Без точного знания ответов на все эти вопросы невозможно постигнуть глубинной сущности украинст-ва и сформировать продуманную политику в отношении самостийничества. Тем не менее отмеченные выше проблемы откровенно игнорируются нынешними русскими политологами, в своем большинстве не выходящими из порочного круга сослагательных предположений на тему того, что «неплохо было бы, если...». А для пущей убедительности эта гадательная схоластика обильно сдабривается дружным рефреном: «...но чтобы ни случилось, украинцам и русским, Украине и России следует дружить»; «так распорядилась История»; «совместное проживание»; «обоюдные экономические выгоды»; «общие геополитические цели»; «единое культурное пространство» и тому подобный набор набивших оскомину благих пожеланий без малейшей попытки разобраться: почему же ни одно из них не воплощается в реальной действительности в современных «российско-украинских» отношениях, не выходящих, как известно, из состояния «холодной войны» с момента провозглашения «Украинской ССР» самостийной и нэзалэжной. И это при полной, граничащей с самоуничижением лояльности РФ к своему недружелюбному соседу, при практически дармовых поставках русских газа и нефти, существенная часть которых нагло разворовывается и перепродается за рубеж.

Но все сходит с рук, никак не могут русские исследователи и политики определиться в отношении нахального и жадного «младшего брата», распоряжающегося русским добром, как своим собственным. Да и может ли быть иначе при существующей аморфности и расплывчатости в оценке украинства, суть которого до сих пор не выяснена и отношение к которому не выработано? Причем «невыработанность» эта присуща не только политике правящего сегодня в Российской Федерации

режима, но и русской оппозиции, ему противостоящей. Однако завтра, оказавшись у власти, она встанет перед необходимостью принимать решения по целому ряду внешнеполитических направлений, и «украинское» среди них будет едва ли не главным. А значит, уже сегодня следует уяснить себе: кто же такие «украинцы», чего стремятся достигнуть и почему именно в Русских видят главное препятствие на своем историческом пути.

Конечно, попытки выработать некий целостный подход к «украинцам» и их нынешней государственности имеют место в современной русской политологии, но всем им свойственны противоречивость, терминологическая путаница и - что наиболее удручает! - явно просматриваемая зависимость от русофобских схем так называемого «украинского национализма».

Чтобы убедиться в наличии этой зависимости, мы рассмотрим взгляды на украинскую проблематику некоторых современных авторов, выбранных в общем-то случайно, ибо самостийничество не является их специализацией, но тем как раз и интересных, что выражают они расхожее мнение об украинстве с типичным набором свойственных ему заблуждений, недомолвок, логических несуразиц и упрямого игнорирования реального исторического процесса, обусловившего появление «украинцев» и их идеологии.

Так, Михаил Назаров в своей книге «Историософия Смутного времени» рассуждение об украинстве строит на двух взаимоисключающих подходах. С одной стороны, самостийничество для него - лживая, искусственная доктрина, не имеющая под собой ни национальной, ни исторической почвы. Возникновение ее обусловлено чисто внешними факторами, материальной и политической поддержкой геополитических противников России, стремившихся путем выделения искусственной этнической общности «украинцев» отторгнуть от России ее южные территории. Население Малороссии никакого отношения к этой подрывной акции не имело и само себя «всегда именовало русским»¹.

В подтверждение данного тезиса М.Назаров ссылается на лидера украинской Директории в 1918-1919 гг. В.К.Винниченко, жаловавшегося на то, что сами «украинцы» высмеивали «все украинское: язык, песню, школу, газету, украинскую книжку». Причем, «это были не отдельные сценки, а всеобщее явление с одного края Украины до другого»². Это весомый аргумент в пользу того, что народ, записываемый самостийником Винниченко в «украинцы», никакого отношения к таковым не имеет. М.Назаров тоже с этим согласен и весьма убедительно живописует «семь неправд украинского сепаратизма»: этнографическую, филологическую, хронологическую, географическую, антирусскую, юридическую и национальную³.

Итак, позиция автора «Историософии...» как-будто определена: «украинцы» в конечном счете те же Русские, а присвоение им сепаратистами нерусского названия - явление искусственное, инициированное врагами Русского народа, стремящимися к расчленению и уничтожению России.

Но в силу каких-то непостижимых причин М.Назаров тут же начинает выстраивать обратную цепь умозаключений, совершенно запутывающих все его прежние рассуждения. Вдруг оказывается, что «ни факты зарубежного злоупотребления украинским национализмом, ни ненависть сепаратистоэ к России не отменяют права украинцев на национальное самосознание-вплоть до отделения. Жаль, что при опровержении политических спекуляций сепаратистов, русские оппоненты часто упускали из виду эту национальную правду (а как же «семь неправд сепаратизма», в числе коих и «национальная»?! - СР.), забывали о том, что нации могут созревать и в наши дни; что, заявляя о себе сначала в культуре, они неизбежно требуют своего политического оформления»⁴.

Приведенный авторский пассаж буквально воспроизводит важнейший постулат того самого самостийничества, лживость которого он с таким рвением разоблачал поначалу, и приходится лишь удивляться его умению одновременно отстаивать прямо противоположные взгляды на проблему, да при этом еще пытаться слепить из этой мешанины взаимоисключающих понятий некое подобие единой концепции. Если уж «украинская нация» является историческим фактом, то надо же как-то объяснить, почему сами «украинцы» «всегда именовали себя русскими», однако загадочность украинской исторической судьбы явно не вполне понятна автору и ничего лучшего, чем «созревания в наши дни», для ее объяснения он не находит.

Но что такое «наши дни»? Это пресловутая советская эпоха, время безраздельного господства интернационала, этнического оскопления всех народов СССР, их насильственного слияния в серой, обезличенной массе «советского народа». А где же тогда «созревали» украинцы, в какой резервации? Неужели для них единственных было сделано исключение и когда якобы все нации России деградировали под коммунистическим ярмом, они оформились в самостоятельный этнос, развили свою культуру, язык и даже начала государственности?.. М.Назаров понимает абсурдность подобного предположения и неоднократно подчеркивает, что ни о каком национальном развитии в условиях советской системы не могло быть и речи. Тогда в каких же мирах, да еще и «в наши дни», созревали его «украинцы», о праве которых на отделение он так усиленно хлопочет? Может быть, в пресловутой «канадской диаспоре»? Или в финансируемых ЦРУ антирусских эмигрантских центрах? И не оттуда ли та патологическая русофобия, которой проникнуты труды «украинськых вчэных», издаваемые этими центрами? Автор «Историософии...» секреты украинского «созревания» почему-то не раскрывает, хотя и признает, что стержень самосознания «украинцев» составляет ни на чем не основанная ненависть к России и Русским.

Эта ненависть для него - удивительна и логически необъяснима, «явление иррациональное, более понятное в метафизических категориях»⁵. Но для Русского населения сегодняшней Малороссии она- каждодневная, будничная реальность, с которой не только необходимо считаться, но и каким-то образом ей противостоять, ибо конечная цель ее очевидна: культурный и этнический геноцид Русского народа.

Для М.Назарова этой подлинной реальности и пронизывающего ее противостояния как будто не существует, ему ближе и роднее мир метафизических абстракций и далеко не случайно в качестве «ответной меры» на русофобию «украинцев» он предлагает... полюбовно договориться с самостийниками. Всего-то и надо: поделиться с ними той частью русского исторического наследия, которое «сепаратисты справедливо (?!) считают... своим»⁶. А здесь и «Повесть временных лет» монаха Нестора («откуда есть пошла Русская земля»), и «Слово о полку Игореве», и вся Киевская эпоха русской государственности с ее князьями, дружинниками, святыми, головокружительным расцветом материальной и духовной культуры. И далее: Богдан Хмельницкий, философ Г.Сковорода и еще целый перечень блестящих имен государственных и культурных деятелей России - Мелетий Смотрицкий, св. Димитрий Ростовский, Феофан Прокопович, графы Разумовские и Кочубеи, ученые - Ковалевский, Потебня, Вернадский; художники, музыканты, писатели - Репин, Врубель, Бортнянский, Глинка, Гоголь, Гнедич, Мордовцев, Короленко и т.д. И весь этот блистательный пантеон русских деятелей автор «Историософии...» готов услужливо признать «украинцами», в наивной надежде достигнуть с самостийниками мировой: «Стоит ли отказываться от совместного творения, в которое украинскими (?!) деятелями было вложено столько таланта и сил»⁷.

Странная вообще-то сделка. Что-то вроде сдачи в аренду или напрокат части (причем большей!) русской истории неизвестно откуда взявшимся претендентам. Но в своем неуемном рвении любой ценой достигнуть с «украинцами» компромисса М.Назаров не замечает этой странности, как и того, что сама попытка связать общей культурно-исторической линией воспроизведенный им перечень исторических лиц с подлинными украинскими деятелями типа Грушевского, Петлюры, Винниченко, Бандеры или их нынешними преемниками - чорновилами, хмарами, горынями, драчами и прочими русоненавистниками, - является кощунственной и дикой. Разве это не унижение для тех, кто составляет славу и гордость России? И на каком основании автор «Историософии...» зачислил их в «украинцы»? Сами себя они таковыми не считали, Россию не ненавидели, а любили и гордились своей принадлежностью именно к Русскому народу, а не к каким-то мифическим «украинцам».

М.Назарова, впрочем, подобные натяжки мало смущают. Воображая себя творцом некой положительной программы разрешения «украинского вопроса», он настолько доволен своей лояльностью к сепаратистам, настолько уступчив в удовлетворении их совершенно абсурдных требований, что не в состоянии даже постигнуть той элементарной политической истины, что его идея «общего неделимого фонда» Русских и «украинцев» делает сегодняшних бандеровцев законными хозяевами не только большей части русского культурно-исторического наследия, но и Русских Крыма, Донбасса, Новороссии, Малороссии с многомиллионным Русским населением, в них проживающим⁸.

В том же ключе строит свои рассуждения еще один уважаемый автор- Владимир Осипов. В своей брошюре «Русское поле» он часто касается украинской темы по самым разнообразным поводам, умудряясь, так же как и М.Назаров, давать одному и тому же явлению прямо противоположные оценки. Весьма показательны в этом плане его размышления о русофобии «украинцев».

В.Осипов отталкивается от опыта непосредственного общения с самостийниками в советском ГУЛАГЕ: «Много украинцев перевидал я в лагере. Со многими делил хлеб и карцер. Их русофобия всегда казалась мне данью самостийной риторике, поверхностной, словесной мишурой. Никогда не чувствовал за обидными словами в адрес «кацапов» органической ненависти и вражды. Инженер из Екатеринослава заявлял, что ненавидит меня как империалиста, и тут же готов был отдать последнюю рубашку»⁹.

Итак, ненависть «украинцев» к Русским - всего лишь «дань риторике», «словесная мишура», не стоящая внимания болтовня. Хлеб пополам и последняя рубашка, конечно, с лихвой ее перекрывают, относя к разряду явлений достаточно безобидных и даже потешных: посмеяться - и забыть. Однако уже на следующей странице автор воспроизводит живую действительность Малороссии накануне самостийнического референдума (декабрь 1991), весьма далекую от нарисованной им же идиллии: «Выступавших за единство страны преследовали и травили. Нередко избивали. 30 октября произошло побоище в Политехническом институте в Киеве. С криками: «Мы вас сейчас окатоличим! Кровью перекрестим всю Украину! Москали!» сепаратисты пустили в ход кулаки, кастеты, баллончики со слезоточивым газом. 7 ноября руховцы учинили избиение у республиканского стадиона. Кастет стал аргументом за независимость. В граждан второго сорта превратили русское и русскоязычное население региона. Языковой апартеид в западных областях дополнен апартеидом по вероисповедному признаку. Православие там оказалось вне закона. Униаты с дубинами врывались в православные храмы и силой выталкивали верующих на улицу... Так готовились к референдуму».

Но и это еще не все. «Верховный Совет Украины принял 11 октября 1991 года жестокий указ против инакомыслящих. «Антиукраинская пропаганда» теперь карается тремя, семью или десятью годами лишения свободы»¹⁰. В.Осипов, как бывший политзаключенный, прекрасно знает, что наличие подобного «указа» создает неограниченные возможности развязыванию террора против Русских уже не со стороны безымянных и вечно неуловимых «хулиганов», а на официальном, государственном уровне: упечь за решетку можно по самому мизерному поводу и даже без такового. Понимает он и то, что эта продуманная на долгосрочную перспективу политика, конечно же, весьма мало подходит под определение «словесной мишуры» и безобидной «риторики». Да и дубинки, кастеты, избиения как-то мало вяжутся с ничего не значащим политическим трепом.

Как же он объясняет это очевидное противоречие?.. А никак. Ибо по уже заведенной традиции всех пишущих об украинской проблеме в своих оценках наблюдаемых фактов руководствуется не стремлением выявить объективную истину и реально воспроизвести положение дел в оккупированной «украинцами» Малороссии, но движим каким-то детским страхом: как бы ненароком не обидеть играющего в самостийничество «младшего брата», не задеть резким словом его больного самолюбия, не отсечь слишком откровенно его амбициозную и совершенно нелепую претензию на некую исключительность и даже лидерство в русском мире.

Эта странная боязнь придает авторским выводам налет двусмысленности и неопределенности. Знакомясь с ними, читатель ясно понимает, что сам автор ни в одном из них не уверен до конца. С одной стороны, «мы не считаем украинцев и белорусов другим народом. Мы - три ветви единой и неделимой нации (выделено В. Осиповым.- СР.). Отличать украинца от великоросса столь же нелепо, как пруссака- от баварца». И еще: «Под русскими... мы понимаем русских, украинцев, белорусов. Это наши недруги выдумали три народа, чтобы нас ослабить и противопоставить»¹¹. И далее: «Украинский национализм» есть такая же нелепость, такая же досужая выдумка кабинетных прожектеров, как, скажем, «донской национализм», «сибирский» или

«поморский»¹². Отсюда закономерный вывод: те, кто отстаивает тезис о существовании отдельной «украинской нации», или законченные русофобы, или заведомые марионетки какой-либо иностранной державы, муссирующей «украинский вопрос» в целях достижения собственных геополитических выгод: расколоть и стравить между собой Русских, обеспечив таким образом захват и эксплуатацию части их территории. А потому квазиэтническое сообщество под кодовым названием «украинцы» - незаменимое средство для решения данной задачи, оттого оно и получает столь мощную поддержку из-за рубежей России, так заботливо пестуется и лелеется ее врагами и недоброжелателями...»

Вывод как будто безапелляционный и в оговорках не нуждающийся. Но... автор «Русского поля» в полном противоречии с вышеизложенным тут же начинает рассуждать о «тысячелетней совместной жизни» двух «очень близких этносов» - Русских и «украинцев», которые за столь долгое время «сроднились так, что это вошло в поговорку»¹³. Как видим, снова крутой поворот: В.Осипов при всех оговорках признает, что «украинцы» в качестве самостоятельного этноса все-таки существуют и притом не менее тысячи (!) лет и изначально никакого отношения к Русскому народу не имели, а вся их русскость - прямое следствие «совместного проживания», то есть все той же пресловутой «русификации»... Но ведь это и есть центральный догмат идеологии самостийничества, которым как раз и обосновывается необходимость существования «самостийной и нэзалэжной» и из которого сепаратисты выводят и все остальные свои бредовые идеи: «трехсотлетнее москальское иго», «русско-украинские войны» и сегодняшний боевой клич: «Смерть москалям!»

Непостижимо! Как можно игнорировать столь очевидную связь и пытаться совместить несовместимое: признание «украинцев» частью Русской нации и одновременно - самостоятельным этносом!

Однако В.Осипов не только не замечает этого вопиющего противоречия, но еще и пытается его обосновать совершенно нелепым тезисом о наличии неких «подлинных выразителей украинского начала». Кто же это такие? Мы опять встречаем уже знакомые нам имена, те самые, из списка «неделимого фонда» М.Назарова, который в угоду украинским сепаратистам оптом произвел в «украинцы» всех русских деятелей, родившихся или хотя бы работавших в Малороссии. Но если М.Максимович и А.Метлинский - «подлинные выразители украинского начала», что же тогда защищали и выражали С. Петлюра, С. Бандера, В. Черновил и прочие «страдальцы» украинской идеи? И какое место в этом ряду занимают дубинки, кастеты и антирусский террор нынешних самостийников, которые (и В.Осипов не может этого отрицать) тоже ведь «украинцы»?..

У автора «Русского поля» нет ответа на подобные вопросы. Он, впрочем, и сам признает свою беспомощность и неспособность сказать что-либо определенное о побудительных мотивах и источниках, питающих украинство: «В спорах с бандеровцами я всегда проигрывал: я не мог, давая сдачи, поносить украинцев, потому что это означало поносить самого себя, свой собственный народ, ибо всегда воспринимал их как тех же русских»¹⁴.

Сознание того, что «украинцы» и Русские - единый народ, конечно, большое утешение для всякого патриота России, но мало что дает для понимания процессов, происходящих сегодня в Малороссии, и никак не отменяет существования бандеровцев, а они-то как раз являются «украинцами», причем, в отличие от Максимовича и Метлинского, украинцами подлинными или, как сами они выражаются, «щирыми», и при этом они свято убеждены: дубинки и кастеты - самое удобное средство для общения с Русскими. Вот эту-то их «национальную особенность» и следовало бы прежде всего разъяснить читателю, а не тешить его иллюзиями о безобидности и несерьезности украинской русофобии.

В.Осипов, правда, делает попытку разгадки феномена украинства, но слишком путаную и беспомощную, чтобы что-либо объяснить. Он, в частности, обращает внимание на Галицию, «500 лет пребывавшую под Польшей и в силу этого приобретшую настолько своеобразные черты, что логично сказать об иной нарождающейся этнической индивидуальности». Уж не «украинцы» ли это? Нет, В.Осипов признает, что до мировой войны 1914 г. большинство галичан идентифицировали себя именно в качестве Русских и осознание себя таковыми из них вытравили лишь большевики, породив «взамен так называемый «украинский национализм», о котором до революции не помышляли ни народ, ни большая часть интеллигенции»¹⁵...

Мы снова упираемся в пресловутые «наши дни», достопамятную советскую эпоху, и снова нам навязывают совершенно абсурдную мысль о возможности оформления в ее рамках какой-либо «этнической индивидуальности». Загадка происхождения «украинцев» остается неразрешимой. Автору «Русского поля» она явно не под силу, поэтому и населяет он Малороссию наряду с Русскими еще и некими русскоязычными, даже не утруждая себя объяснением, кто же это такие: то ли «украинцы», которые суть те же Русские; то ли «украинцы», которые все-таки не-русские, но по-русски изъясняются; либо вообще люди без роду и племени, не имеющие какой-либо определенной этнической принадлежности (а, может, просто забывшие ее). Причем именно они, а не Русские или «украинцы», как раз и составляют большинство населения «самостийной и нэзалэжной». Вот так! Словно некое заклятие довлеет над Малой Россией, когда даже русский автор затрудняется определить, представители какой национальности в ней живут, и вынужден использовать странный, неудобоваримый термин «русскоязычные», чтобы это свое незнание скрыть...

Еще более наглядное представление о том, до какой путаницы, нередко граничащей с полной бессмыслицей, доходит отражение украинской проблематики в сочинениях русских авторов, в том числе историков, дает книга Г.Вернадского «Россия в средние века», три главы которой посвящены Юго-Западной Руси, той части русских земель, которые после монгольского нашествия отошли к Литве, а позднее были оккупированы Польшей.

Примечательно то, что сам Г.Вернадский достаточно ясно сознает, насколько взаимосвязана история этой части России с сегодняшней политикой, во-первых, потому что «тесно переплетена с развитием трех государств: Руси, Польши и Литвы», а во-вторых, оттого что ее пытаются сделать своей две «новые нации» - «украинцы» и «белорусы»: «Вполне естественно, что исследователи всех выше названных народов и государств рассматривали Западную Русь в литовский период, исходя из национального исторического интереса каждого из них. С точки зрения русского историка главным объектом изучения Великого княжества Литовского является не столько собственно история Литвы, сколько положение русских в великом княжестве, их участие в политике государства и влияние на них литовского управления и польских установлений»¹⁶.

Из приведенной выше цитаты как будто следует, что этническая принадлежность населения Западной Руси у автора сомнения не вызывает: это - Русские. Он даже подчеркивает: «характерным для людей и восточной и западной России было то, что они продолжали называть себя русскими, а свою землю Россией (Русью)»¹⁷, хотя и находились уже в разных государствах. Себя самого Г.Вернадский в общем-то тоже определяет как «русского историка», а не польского, литовского или, скажем, украинского. Да и используемая им терминология подтверждает его русский взгляд на исследуемый предмет. В полном соответствии с поставленной задачей он ведет речь о «русских в Великом княжестве Литовском»; «русских областях великого княжества»; «русских сановниках» литовского совета вельмож, в котором «были как русские, так и литовцы»; о «православной церкви в Западной Руси» и нежелании «русского населения Польши и Литвы признать» Флорентийскую унию 1439 года. Подчеркивает, что до 1697 г. правительство Великого княжества Литовского использовало «в официальных документах русский язык»; что объединением Польши и Литвы в единое государство Речь Посполитую (1569) «главный удар был нанесен... по русским»; детально описывает, как поляки стремились «психологически приспособить западнорусских крестьян к польскому порядку». С этой целью король «утвердил права и привилегии униатской церкви как единственной законной церкви русского населения Польши и Литвы». Говорит историк и о лидерах борьбы против церковной унии, в их числе о «выдающемся западнорусском православном писателе XVII века Захарии Копыстенском»¹⁸.

Принцип историзма как будто не нарушен и при описании Восточной Руси, той части России, которая, оказавшись данником Золотой Орды, сохранила тем не менее государственную независимость и возможность проведения самостоятельной политики. Особенно выделяет историк великого князя московского Иоанна III и проводимую им «ради русских национальных и религиозных интересов» политику. «В 1495-1496 гг. русские приняли участие в войне... против Швеции», при этом «русская армия» провела ряд успешных операций; удачно воевали и с Литвой: «русские оставили за собой все территории», отвоеванные у нее. При Иоанне III и сыне его Василии III произошли глубокие изменения «в русском правительстве и управлении»; Иоанн III имел существенные права «в отношении управления русской православной церковью»¹⁹ и т.д. и т.п.

Итак: этническая принадлежность населения Восточной Руси сомнений не вызывает: они тоже - Русские.

Однако Г.Вернадский словно боится ясно обозначить свою позицию, особенно по тем вопросам, по которым вот уже два века дискутируют русские историки с польскими и украинскими. Стараясь угодить всем и при этом сохранить видимость ученой объективности, он наряду с общепринятыми и исторически достоверными терминами наводняет текст искусственными понятиями, сочиненными самостийническими идеологами в XIX в., и использует те и другие как совершенно равнозначные, доводя до полной бессмыслицы историческую сторону своего исследования, ибо читатель просто не в состоянии понять: о каком же народе ведется речь -Русском или «украинском»? И если в Великом княжестве Литовском жили Русские, то зачем обозначать их польским прозвищем - «украинцы»?

Г. Вернадский, однако, умудряется сочетать несочетаемое, и в результате оказывается, что Западная Русь XVI в. это и не Русь вовсе, а «Украина и Белоруссия». Соответственно русские области Литвы превращаются в области «украинские» и проживает в них «украинское мелкопоместное дворянство». Навязывание католиками церковной унии опять же происходит «на Украине», где соответственно проживает православный «украинский народ»; меняется и национальность крестьян: «организация униатской церкви не привела к принятию украинскими крестьянами польского режима». Терминологическая гибкость автора беспредельна: взаимоисключающие понятия мирно соседствуют в его тексте: «готовность отделиться от великого княжества выразила русская (украинская) ишяхта»; «в конце XVI в. около 80% запорожских казаков были западнорусскими (украинцами и белорусами)»²⁰.

Точно так же раздваивается под его пером и образ восточной части Руси или, как еще именовали ее наши предки, «Великой Руси», «Великой России». Г.Вернадский не отвергает этих исторических наименований, но со странным упорством параллельно внедряет в текст и придумки польско-украинских историков XIX-XX веков, злопыхательски превращавших Россию в «Московию», а Русских - в «московитов». Г. Вернадский следует тем же путем произвольных переименований, и оказывается, что после присоединения Новгорода «Московия стала балтийской державой»; а Иоанн III обсуждал с ханом Менгли-Гиреем «вопрос о разделении сфер влияния Московии и Крыма»; и уже «московиты», а не Русские «нанесли сокрушительное поражение литовской армии»²¹ и т.д. и т.п. - при полном игнорировании своего собственного утверждения, что «характерным для людей и восточной и западной России было то, что они продолжали называть себя русскими, а свою землю Россией (Русью)».

Но среди всей этой маловразумительной и противоречивой путаницы, обрушиваемой на русского читателя русскими же писателями, предпринимаются попытки некоего, если можно так выразиться, концептуального подхода к украинской теме и стремления окончательного разрешения загадки появления на Русской земле «Украины» и «украинцев».

Вадим Кожинов в своей работе, где он по-новому осмысливал некоторые проблемы истории Киевской Руси, конечно, не смог обойти молчанием упорных попыток самостийников сделать эту историю собственностью «украинцев» и с типично холопским хамством объявить Русских «захватчиками чужого». В. Кожинов домогательства «украинцев» решительно отвергает, но в столь несуразной форме, что сами домогательства эти воспринимаются как... вполне справедливые. И вот почему.

Полемизируя с идеологами украинства, автор «Истории Руси и русского слова» сжато излагает их доводы: «М.С. Грушевский, как и ряд других украинских историков, стремился доказать, что Киевская Русь была созданием украинского народа, а государственность и культура Владимирской Руси (и ее преемницы Руси Московской) являли собой будто бы совершенно иную, новую реальность, созданную другим, «собственно русским» или, если воспользоваться словом, введенным в середине XIX века украино-русским историком Н.И. Костомаровым (1817-1885), «великорусским народом»²². «Поэтому история Киевской Руси - это, мол, первый этап истории украинского народа, а русский народ не имеет прямого и непосредственного отношения к Киевской Руси»²³.

В рассуждениях украинских историков В. Кожинов справедливо усматривает вопиющее противоречие: «Встав на точку зрения М.С. Грушевского и его сторонников, согласно которой украинский народ сложился еще до XIII века, неизбежно придется прийти к выводу, что народ этот позднее, так сказать, потерял свое лицо, ибо на территории Украины в очень малой степени сохранилось наследие Киевской Руси, начиная с тех же былин (их трудно распознаваемые «следы» находят в так называемых «героических колядках»); даже множество памятников зодчества, включая собор Святой Софии в Киеве, было кардинально перестроено в совершенно ином стиле (чего не произошло, например, с новгородской, созданной примерно в одно время с киевской, - Софией).

Иначе говоря, перед историком Украины с необходимостью встает жесткая дилемма: либо он должен исходить из понятия о едином русском народе IX-XII веков, создавшем, в частности, культуру южной, Киевской Руси... либо же историк будет вынужден- под давлением массы фактов - признать, что культура Киевской Руси вообще не имеет прямого, непосредственного отношения к украинскому народу, ибо эта культура действительно сохранялась и развивалась после XIII века в северной, а не южной Руси»²⁴. «Это была, как обычно определяют, общерусская культура, которая только с XIII-XIV веков начинает постепенно разветвляться на украинскую, белорусскую и, по определению, предложенному Н.И. Костомаровым, «великорусскую».

Неоднократные ссылки на Костомарова не случайны. В. Кожинову импонирует, что этот украинский историк «безоговорочно утверждал, что из древнего «русского народа» выросли три ветви русского народа: то были южнорусская, белорусская и великорусская»²⁵. Для пущей убедительности В. Кожинов дополнительно ссылается еще на одного украинского историка и археолога, но уже XX века, П.П.Толочко, утверждавшего языковое, а значит, и этническое единство древнерусского государства в ХII-ХШ вв., и в доказательство приводившего следующий бесспорный факт: «Известно, что в это время происходили освоение и заселение суздальско-залесского края. Особенно мощным колонизационный поток был из Южной Руси (Киевщины, Черниговщины, Переяславщины и других земель)... Выходцы из Южной Руси, если они в ХП-ХШ вв. являлись уже украинцами, должны были бы принести на северо-восток не только гидронимическую и топонимическую номенклатуру (Лыбедь, Почайна, Ирпень, Трубеж, Переяславль, Галич, Звенигород, Перемышль и др.), но и украинский язык. Между тем ничего подобного здесь не наблюдается»²⁶.

Заручившись поддержкой украинских историков, В. Кожинов предлагает собственную концепцию генезиса «украинского народа». Но, прежде чем рассмотреть ее, мы вынуждены сделать два существенных отступления.

Первое: о терминах. Сознательно или нет, но в своей дискуссии с самостийническими историками В. Кожинов использует ту самую терминологию, которую они разработали специально для обоснования «украинского» характера Киевской Руси, а в последующем и Малой России. Раз за разом ссылаясь на Костомарова, введшего в отношении собственно русского народа термины «великоросс», «великорусская народность», В. Кожинов даже не считает нужным указать: считает ли он сам исторически обоснованной и правомочной совершенную подмену? А зря. Название народа- не пустяк и, подменяя Русских «великороссами», Костомаров, как и другие  основоположники  украинства,  делали  не  что

иное, как заявку на переход Древней Руси в наследство «украинцев», упирая на то, что «великороссы» сформировались гораздо позже IX-XII вв.

Впрочем, в этой терминологической неразборчивости В. Кожинов отнюдь не одинок; она типична для большинства русских авторов, затрагивающих украинскую тему. Так, М.Назаров в своей «Историософии Смутного времени» признает серьезность «проблемы терминологии» и даже специально на ней останавливается, отмечая изменения, внесенные в XX в., в частности, речь идет о замене названия «Малороссия» словом «Украина» и сужении значения слов «русский» и «российский»: «Сегодня определение «русский» идентично почти вышедшему из употребления понятию «великоросс». Но еще на рубеже XIX-XX вв. понятие «русский» означало великороссов, малороссов и белорусов вместе взятых. В этом смысле его употребляли как представители русской интеллигенции (например, П.Струве), так и украинской (П.А. Кулиш). Это было естественно и для простого народа»²⁷.

Констатируя сегодняшнюю устарелость этого великорусско-малорусско-белорусского набора, М.Назаров тем не менее следует проторенной дорогой, строя свои рассуждения на уже шаблонной для XX в. триаде: украинцы, русские, белорусы, не понимая (точно так же, как и В. Кожинов), что заведомо сдает «украинцам» и древнюю Русь, и Малую Россию, ибо опирается в полемике с «украинским сепаратизмом» на изобретенную этим же сепаратизмом путаницу определений.

Это непонимание- лишнее подтверждение того удручающего факта, что «в данном терминологическом букете сами русские не всегда разбираются»²⁸. Разобраться же мешает только одно: отсутствие исторического подхода к очень важной проблеме. А ведь всего-то и требуется: строго придерживаться исторических фактов, не подменяя их искусственными построениями исследователей позднейших времен, произвольно накладывавших изобретенную ими терминологию на эпохи плеторических деятелей, понятия о таковой не имевших.

Именно из этого разряда позднейших придумок и пресловутые «три ветви» Русского народа: «малороссы», «великороссы», «белорусы», - «народности», не оставившие в исторических источниках никаких следов своей деятельности. Причина весьма банальна: таких этносов никогда не существовало. Названия, от которых были произведены наименования каждой «ветви» -Малая, Великая, Белая Русь - никогда не несли в себе этнического, национального содержания, служа лишь для обозначения территорий, населенных Русским народом, оказавшимся после татарского нашествия в разных государствах.

«До татарского нашествия ни Великой, ни Малой, ни Белой России не существовало. Ни письменные источники, ни народная память не сохранили о них упоминания. Выражения «Малая» и «Великая» Русь начинают появляться лишь в XIV в., но ни этнографического, ни национального значения не имеют. Зарождаются они не на русской территории, а за ее пределами, и долгое время неизвестны были народу. Возникли они в Константинополе, откуда управлялась русская церковь, подчиненная константинопольскому патриарху. Пока татары не разрушили киевского государства, вся его территория значилась в Константинополе под словом «Русь» или «Россиа». Назначавшиеся оттуда митрополиты именовались митрополитами «всея Руси» и резиденцией имели Киев, столицу Русского государства». Положение изменилось, когда русские земли стали захватываться литовцами и поляками. Раньше всех была завоевана Галиция и - в целях отличия ее от остальной Руси, получившей название «Великой», - ее в Константинополе стали именовать «Малой Русью» или «Малой Россией». Затем наступил черед остальных территорий южной Руси стать «малорусскими». «Сам Киев, пока его не захватили литовцы, относился к «великой» Руси, но с 1362 года, будучи взят Ольгердом, великим князем литовским, становится «Малой Русью»²⁹.

Из византийских документов новые понятия, обозначавшие несколько «России», проникли в русские, польские, литовские. Но знаменательно, что ни первые, ни вторые не знают национальных различий между их населением: везде оно Русское и только так себя самоопределяет. Когда после присоединения Малороссии и Белоруссии царь Алексей Михайлович стал именоваться «всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем» -это как раз и выражало идею объединения всего Русского народа, проживавшего в землях, некогда принадлежавших древней Руси и получивших после ее распада разные наименования.

Понятие о «трех Россиях» было в ходу долго, вплоть до 1917 года. Но только в XIX в. их стали «населять» тремя разными народностями, причем исключительно в среде образованных людей. Народ же понятия об этом не имел. Утверждение М.Назарова, что употребление этих терминов «естественно и для простого народа», ни на чем не основано. Простые люди, как и во времена Киевской Руси, для своей национальной идентификации использовали один-единственный этноним: Русские. Причем характерно это было для всех Русских, где бы они ни проживали: в Малой, Белой или Великой России.

Другое дело «интеллигенция», в среде которой процветали мертвые книжные схемы и абсурдные исторические теории, подпитываемые революционным прожектерством. «Малороссы» и «великороссы» вышли именно из этой маргинальной среды. Н.И. Ульянов, проследивший в своей статье генезис «великорусской народности», совершенно справедливо отмечает: «великорусы» - порождение умонастроений XIX-XX вв.». Указывает он и силы, заинтересованные в распространении этой искусственной, антиисторической терминологии: украинский сепаратизм и либерально-революционное движение: «Обе эти силы дружно начали насаждать в печати XIX века термин «великорус». В учебниках географии появился «тип великоруса» - бородатого, в лаптях, в самодельном армяке и тулупе, а женщины в пестрядинных сарафанах, кокошниках, повойниках». На тех же простонародных типах строилась этнография «малороссов» и «белорусов». Внимание акцентировалось прежде всего на различиях в быте, обычаях, областных диалектах. И этими областными различиями доказывалось наличие... нескольких народностей, пресловутых «трех ветвей»! Привлекало не то, что объединяло, а то, что разъединяло.

Примечательно, что вновь изобретенная терминология применялась совершенно произвольно, без какой-либо логики и смысла. Легко накладываясь на отдаленное прошлое, где можно было по собственному усмотрению манипулировать понятиями и фактами, она выглядела совершенно абсурдно применительно к настоящему, и потому ее изобретатели так и не решились наклеить ярлыки «малоросса» или «великоросса» на кого-либо из своих выдающихся современников. «Ни Тургенев, ни Чайковский, ни один из деятелей русской культуры или государственности не подводились под рубрику «великорус». Даже олонецкий мужик Клюев и рязанский мужик Есенин, в отличие от прочих рязанских и олонецких «великорусов», значились «русскими». Трудно поэтому понять, почему хороводные пляски, «Трепак», «Барыня», «Камаринская» суть «великорусские» танцы, а балет «Лебединое озеро» - образец «русского» искусства? «Великорусскими» называются и крестьянские песни, тогда как оперы Даргомыжского, Глинки, Мусоргского, Римского-Корсакова, даже при наличии в них народных мотивов, - «русскими». Да и всей русской музыке, ставшей величайшим мировым явлением, никто не пытался дать великорусское имя. Так же с литературой... Русскую литературу знает весь мир, но никто не знает литературы великорусской... Не слышно было, чтобы «Евгения Онегина» или «Мертвые души» называли произведениями великорусской литературы»³⁰.

Но не зря старались Костомаровы и иные разрушители русского национального единства. Грянул 1917 год, и «три русские народности» революционеры директивно переименовали в «три братских народа», три различные самостоятельные нации. Надобность в малорусско-белорусско-великорусской триаде отпала. Первые две ее части вообще потеряли свою былую русскость и стали нерусскими: «белорусы» под прежним названием, а «малороссы» превращены в новую нацию - «украинцев». Нехитрая терминологическая операция сократила численность Русского народа более чем на треть, ведь Русскими остались только «великороссы». Но и этот последний термин был выведен из оборота: свое дело он уже сделал. Советские историки подвели под эту ликвидацию «научную» базу. Творчески развив «достижения» сепаратистской и либеральной историографии, они объявили слова «великоросс» и «русский» равнозначными.

В Малой советской энциклопедии (1960 г.) утверждалось: «Ростово-Суздальская земля, а впоследствии Москва, становятся политическим и культурным центром великорусской (русской) народности. В течении XIV-XV веков складывается великорусская (русская) народность, и Московское государство объединяет все территории с населением, говорящим по-великорусски». Пятью годами ранее в 37-м томе Большой советской энциклопедии на стр. 45 о XVI веке писалось как о времени, когда «завершилось складывание русской (великорусской) народности». Там же сказано, что «русская народность образовалась на территории, в древности заселенной племенами кривичей, вятичей, северян и новгородских словен».

Киевская Русь, таким образом, оказалась вообще за пределами русской истории. Ее населили некими «восточными славянами», от которых и стали производить «три братских народа»: украинский, белорусский и русский. Причем первые два получили в рамках СССР свою государственность, а последнему вместо «Великороссии» выделили всего лишь РСФСР, хозяевами которой объявили «сто наций и народностей», хотя Русские и составляли в ней 90% населения.

На исходе XX столетия каждому «народу-брату» выделили по самостийному бантустану, где они сегодня ускоренно деградируют и вымирают. Что же касается Русских, то на них окончательно решено поставить крест: «великорусская (русская) народность» ныне в очередной раз переименована в пределах РФ в неких безродных «россиян», а за ее пределами - в загадочных и непонятных «русскоязычных», национальность коих в принципе не поддается определению.

Но пора, наконец, задаться вопросом: а по какому праву совершаются все эти переименования Русского народа, происходит лишение его исторических корней и исторической памяти, разворовывание тысячелетней истории и присвоение ее непонятно откуда взявшимися наследниками вроде «восточных славян», «украинцев» или пресловутых «русскоязычных»? Отчего это Русские должны безропотно делить историю с кем ни попадя, усваивая чуждые и ничем не обоснованные названия? И когда, наконец, мы перейдем от истории вымышленной, придуманной русофобами разных мастей, к истории подлинной, зафиксированной в исторических документах и памяти народа, никогда не отказывавшегося от своего исконного имени и имени этому не изменявшего? А чтобы убедиться в том, что в течение тысячи лет Русские оставались Русскими и никем более, обратимся к источникам интересующей нас эпохи. Это будет отступление второе.

В начальной Русской летописи записано под 6360 г. (соответствующим 852 г.) следующее: «Наченшу Михаилу царствовати, почася прозывати Русская земля... при сем цари приходиша русъ на Царьгород». Имеется в летописях и «норманнский вариант» происхождения Руси: «имаху дань варязи (859 г.), изгнаша варязи за море (862 г.), от тех варяг прозвася Русская земля».

Еще более ранние известия о Руси встречаем в европейских и арабских источниках. К императору Людовику прибыло византийское посольство (839 г.), в составе которого находились и люди, называвшие себя «русь». Арабский географ Ибн Хордадбех в это же время сообщает: «Что касается русских - а они суть племя славянское, - то они направляются из самых дальних концов Саклаба (Славянщины) к морю Русскому (Черному) и продают там бобровые меха, горных лисиц, а также мечи».

Очередной поход Русских на Константинополь (907 г.): «много зла творяху русь греком» - сообщает летопись. В 911 г. князь Олег подписывает с Византией мирный договор. В его тексте говорится о «русских князьях», «русском законе», «русском роде», «русской земле»; применяется для отдельного человека слово «русин», во множественном числе- «русские», а как существительное собирательное встречается и слово «русь». В целом термин «русь» в этническом смысле употреблен 18 раз, в территориальном- 5 раз, формы «русский» и «русин» - по 7 раз. Арабский историк Масуди сообщает о походе Русских на Каспий в 910-е годы: «Суда русое разбрелись по морю и совершили нападения на Гилян, Дейлем, Табаристан, Абаскун».

В 944 г. князь Игорь заключает новый договор с Византией. В нем мы встречаем все те же выражения: «русская земля», «русские князья», «русин», «русские» и «Русь». О поездке княгини Ольги в Константинополь и принятии ею христианства (957 г.) читаем в летописи: «Благословенна ты в а/сенах русских... благословити тя хотятъ сынове рустии». Принимавший Ольгу император Константин Порфирородный сообщает: «Русские соседят с печенегами и последние часто грабят Россию». Византийские авторы название «рус» писали как «рос», отсюда позднейшие «Россиа», «российский».

В летописи Гильдезгеймской (под 960 г.) сказано: «К королю Оттону пришли послы Русского народа». Князь Святослав в Болгарии так представляется византийскому императору: «Аз Святослав, князь Русский... и иже суть под мною Русь». Перед решающей битвой с греками он обращается к воинам: «Не посрамим земле Русские». Арабский писатель Яхья Антиохийский сообщает о браке Владимира и византийской принцессы Анны (987 г.): «И женился царь русое па сестре царя Василия»; вступив в родство с «князем русским», император укрепил свои позиции в борьбе за трон и одержал победы совместно «с народом русским». Русский писатель конца XI в. монах Иаков пишет о крещении Руси: «И просвети сердце князю русскыя земли Володимеру приати святое крещение и всю землю русскую крести от коньца до конъца».

На актовой печати киевского митрополита Феопемпта (1037) имелась надпись: «Господи, помози Феопемпту митрополиту России». Грамота папы Григория VII (1075) называет князя киевского Изяслава «государем Русских»; другая его грамота того же времени увещевает короля польского возвратить «государю Русских» Изяславу отнятые у него земли. В «Поучении» Владимира Мономаха читаем: «Аз, нареченный в крещении Василий, русським именем Володимер». На его актовой печати надпись: «Печать Василия, благороднейшего архонта России, Мономаха». Галицкий князь Роман Мстиславович (ум. в 1205) называется в Волынской летописи великим и «самодержавцем всея Руси». Константинопольский патриарх Герман выражает негодование (1228) тем, «что некоторые в русской стране приобретают куплей рабов... и возводят их по чину к священнодостоянию».

Папа Иннокентий IV своей грамотой (1246) принимает под покровительство Даниила Галицкого «короля Руси». Всего в Ватиканском архиве содержится свыше десяти грамот Даниилу и все со словом «Русь». А папский посланец в ставке Батыя Плано Карпини в том же году сообщает о жестокой расправе татар над «российским князем Михаилом (Черниговским) и другими». Летом 1280 г. «преосвященный Кирилл митрополит Киевский и всея Руси изыде из Киева по обычаю своему и прохождаше грады всея Руси». После очередного разграбления Киева татарами митрополит Максим перенес свою кафедру во Владимир (1299), где и скончался. На одной из икон Богородицы в Успенском соборе значится, что образ сей написан «по видению Максима митрополита Владимирского и всея России чудотворца, греченина родом».

Итак, мы намеренно отвлеклись несколько в сторону с целью представить читателю общеизвестные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв., воспроизводящие этническую и топонимическую терминологию своего времени. Источники как иностранные (арабские, византийские, европейские), так и русские. Что же мы увидели? В течение пяти столетий в качестве этнонимов для названия населения Руси используется ряд терминов: «русь», «русский род», «русин», «русские», «русы», «россы», «русский народ». Но в основе всех их лежат два ключевых слова - «русь» и «русский».

Именно так самоопределяли себя жители Руси в то далекое от нас время. Не называли они себя «малороссами», «великороссами», «восточными славянами», «южнорусской народностью» или «севернорусской», «россиянами» и уж тем более «украинцами». Все эти термины - изобретение нового времени и с научной точки зрения не имеют никакого права на внедрение задним числом в предшествовавшие эпохи. Для установления истины нам важно то, что Русский народ изначально идентифицировал свою национальность как русскую и не дробил, не делил ее ни на какие «ветви». Поэтому в целях восстановления объективной картины прошлого мы должны раз и навсегда отвергнуть терминологические спекуляции на эту тему либерально-коммунистической и украинской историографии как псевдонаучные и антиисторические.

Для обозначения страны в киевскую эпоху мы также находим несколько названий: «Русь», «Русская земля», «Росиа» или более русифицированное «Россия». Но в основе их лежит одно слово - «Русь», лишь в последующую эпоху вытесненное его греческим эквивалентом «Россия».

Встречается в летописях и термин «украина», но всегда в значении «граница», «приграничная область», «окраина». Топонима «Украина» в источниках ДРЕВНЕЙ Руси нет! Попытки «украинцев» задним числом его к ним прилепить являются заведомой подтасовкой и фальсификацией реальных исторических фактов. В этом легко убедиться, ознакомившись с теми летописными фрагментами, где используется слово «украина».

Ипатьевская летопись рассказывает о походе Русских князей (1187) Святослава Всеволодовича, Рюрика Ростиславовича и Владимира Глебовича. Половцы, предупрежденные, что «идут на ня князи Рустии», бежали. Русские вынуждены были возвратиться. «На том бо пути разболеся Володимер Глебович болестью тяжкою, ею лее скончался. О нем же украина много постона». Смысл последних слов совершенно ясен: смерть Владимира Глебовича оплакивала не вся Русь, а пограничная ее область, которую он, как пограничный переяславский князь, защищал от нападения половцев. Тем не менее именно на это место ссылаются самостийники в доказательство того, что «Русь» и «Украина» суть два названия одной и той же страны. Отсюда и изобретенное ими словосочетание «Украина-Русь». Хотя всякому ясно, что «украина» Ипатьевской летописи означает «приграничье», «окраину» Русского государства.

Еще одна летописная «украина», на этот раз в значении границы Галицкого княжества: Ростислав Берлад-ник «еха ж Смоленъска вборзе и прихавшю же ко украйне Галичькоп, и взя два города Галичъкые, и оттоле поиде к Галичю» (1189). А вот летописное известие об отобрании Даниилом Галицким пограничных с поляками Русских городов (1213), завоеванных перед тем королем Лешком Казимировичем: «Даниил еха с братом и прия Берестий, и Угровеск, и Столпье, Комов и всю украину», т.е. окраину Галицкого княжества, пограничную с поляками. Встречаем «украину» и в Псковской земле: «И пришед тайно, и взяша с украины неколико псковских сел».

Итак, мы лишний раз убедились в правоте В. Кожинова, доказывающего то самоочевидное положение, что ни в этническом, ни в культурном плане Древняя Русь ничего «украинского» в себе не содержала. Это действительно так."Но эту совершенно бесспорную истину автор «Истории Руси...» обставляет рядом существенных оговорок, превращающих ее в более чем спорную. Так, констатируя факт оккупации южной Руси вначале Литвой, а затем Польшей, отрезавшей ее от остальной России на три столетия, он заключает: «Именно поэтому и именно за это долгое время в южной Руси сложился самостоятельный народ со своим языком и культурой - украинский». В. Кожинов, вероятно, просто не осознает, какую нелепицу он утверждает: будто покоренный поляками Русский народ именно благодаря этой оккупации стал народом «украинским»!

Можно ли в такое поверить? Где и когда иностранное владычество порождало процесс формирования нации? Где и когда господство одной нации над другой давало толчок развитию третьей? В. Кожинов не утруждает себя приведением хотя бы одного исторического примера столь уникального процесса этногенеза. И это легко объяснимо: таких примеров нет. Везде и всюду длительная оккупация неизбежно влечет за собой этническую деградацию покоренного народа, утрату им национального самосознания, традиций, культуры, языка, религиозной веры, предопределяя в конечном счете его физическое исчезновение или полную ассимиляцию этносом-оккупантом. То, что выживает вопреки этим тенденциям, сохраняется в форме малочисленных реликтовых групп, совершенно выключенных из исторического процесса, не способных к творческому развитию и сохраняющихся за счет жесткой консервации того, что когда-то хотя бы частично определяло этнос, к которому они принадлежали.

История южной Руси XIV-XVI вв. вполне подтверждает нарисованную выше картину. Трехсотлетнее польско-католическое господство принесло свои отравленные плоды: возникновение униатства, полонизация русского языка, все больше превращавшегося в «мову», вытеснение русского образования, обычаев, традиций польскими - вот лишь некоторые результаты планомерно проводимого поляками курса на денационализацию Русского народа.

К началу XVII в. этот процесс зашел достаточно далеко. Особенно успешно протекал он в среде высших классов Малороссии, большинство представителей которых полностью натурализовались в «поляков»: женились на польках, по-польски говорили, принимали католическую веру, отдавали своих детей в польские учебные заведения. Один из выдающихся деятелей русской культуры Мелетий Смотрицкий, выходец из Малой России, со скорбью отмечал в 1610 г. потерю южной Русью ее знатнейших родов: «Где дом Острожских, славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Сангушков, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломирецких, Головчинских, Крашинских, Мосальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Лузиных и других, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные, во всем свете ведомые мужеством и доблестью?..» Вопрос чисто риторический: были они уже в рядах другой нации, ибо в их национальном самосознании произошли необратимые изменения - русское бесповоротно было вытеснено польским.

Решающим фактором ассимиляции становилась смена веры (переход в католицизм), что приводило к культурной переориентации на Запад, включенности в ценностные ориентиры западной цивилизации и к решительному разрыву с цивилизацией русской. Но ассимиляция «верхов» Малороссии не привела к ассимиляции «низов», хотя и здесь были понесены ощутимые потери - прежде всего в культурном отношении. Однако народ как целостный организм не утратил своей русскости, сохранил православную веру, родной язык, отеческие традиции, что и предопределило национально-освободительную войну против Польши в 1648-1654 гг. и историческое решение Переяславской Рады о воссоединении Малой и Великой Руси.

Кстати, Богдан Хмельницкий, говоря о войне с поляками, «хотящими искоренити Церьковь Божию, дабы и имя Русское не помянулось в земле нашей», предельно ясно выражал понимание ее высшего смысла, как борьбы Русского народа за свою национальную независимость. А вот современный русский писатель В. Кожинов этот смысл отрицает, доказывая, что за освобождение южной Руси от польского владычества сражались отнюдь не Русские, а некие «украинцы», заступившие их место в течение XIV-XVI вв.: «Только оказавшись в составе Литовского, а затем Польского государства, население южной Руси начало превращаться в самостоятельный украинский народ, чья своеобразная культура сформировалась лишь к рубежу XVI-XVII веков»². Кому же мы должны верить: непосредственному участнику исторических событий или их позднейшему интерпретатору? Ответ очевиден.

Глава 2. Еще одна загадка: укрмова

В арсенале у В. Кожинова есть неотразимый, как ему представляется, аргумент в пользу его теории: возникновение малороссийской «мовы», что якобы неопровержимо доказывает появление в южной Руси «украинцев».

В. Кожинов пишет о том, что в трактате Ф.П. Филина «Происхождение русского, - украинского и белорусского языков», подводящем итоги полуторавекового изучения проблемы (в том числе и украинским языковедением), а также многолетних исследований самого автора, говорится, в частности, что только «в XIV-XV вв. лексико-семантические различия языка северо-восточных, западных и южных памятников становились заметными», и значит, именно «в XIV-XV вв. получают широкое распространение особенности, характерные для русского, украинского и белорусского языков... Явления, специфические для каждого восточнославянского языка, продолжали нарастать и в более позднее время».

Понимая, что ссылки лишь на украинского филолога явно недостаточно, В. Кожинов подключает к нему и русского: «Великий филолог М.М. Бахтин, не раз обращавшийся к украинской словесности и культуре в целом, писал еще в 1944 году: «В XVI в. выдвигается впервые вопрос о национальном языке (курсив М.М. Бахтина. - В.К.), возникает потребность создать письменную «руську мову», отличную от славянской (т.е. церковнославянской - В.К.) и польской. На эту «мову» переводятся книги церковно-учительные и богослужебные («Пересопницкое Евангелие», 1555- 1561)»¹.

В. Кожинов полагает, что приведенные им мнения подводят окончательный итог полуторавековой дискуссии вокруг проблемы возникновения и развития украинской «мовы». Но он глубоко заблуждается. Странна вообще его апелляция к авторитету филологов советского периода. Заданность их мнений в отношении времени появления «мовы» более чем ясна. Свои концепции они разрабатывали в жестких рамках официально утвержденной историософской схемы, согласно которой население Киевской Руси составляли отнюдь не Русские, а некие «восточные славяне», из коих и выводили «три братских народа»: русский, украинский, белорусский.

Причем эта антиисторическая схема подкреплялась не только теоретическими разработками, но и практикой   государственного  строительства:   фиксацией   в паспортах национальности «украинец», созданием отдельной «украинской республики», закреплением за «мовой» официального статуса не только на территории Малороссии, но и в Новороссии, Крыму, Донбассе, Черниговщине, Слобожанщине - регионах, где она никогда не имела широкого распространения. Вольно или невольно, любому советскому ученому, будь то филолог, историк, археолог, приходилось приспосабливать результаты своих исследований к официальной точке зрения, отступление от которой, как известно, незамедлительно каралось, порой очень жестоко.

Украинским ученым, конечно, приходилось полегче, ибо, хотя коммунисты и не «подарили» «украинцам» Киевскую Русь, но и у Русских ее отняли в пользу «восточных славян», что самостийников вполне устраивало: они получили в свою безраздельную собственность не только всю Малороссию, но и ряд прилегающих к ней территорий, произвольно включенных в «украинскую республику». Понятно, что любые теоретические изыскания в данной области автоматически должны были подтверждать правомочность создания УССР.

Между тем схема, разработанная советской историографией, намеренно искажала реальный исторический процесс, содержа в себе очевидные нелепицы и откровенную подтасовку фактов. Впрочем, это понятно: коммунистов интересовала не истина, а вполне практические соображения - расчленение Русской нации и за счет этого умаление ее влияния и значимости в СССР. Кроме того, новой власти необходимо было лишить Русских исторической памяти и духовной связи с погребенной Россией, дабы не допустить ее «реставрации». С «чистого листа» было и намного проще строить «нового советского человека» - национально оскопленного, с врожденным дефектом исторической амнезии, идеального объекта для манипуляций партийной пропаганды.

Мы недаром несколько страниц специально посвятили цитированию летописных источников периода Киевской Руси: ни один из них не упоминает «восточных славян». Везде население Руси определяется терминами, производными от слова «русские». Конечно, в летописях встречаются и «славяне», но с совершенно очевидным пониманием того, что это понятие является более широким, объемля собой кроме Русских и другие народы: поляков, чехов, словаков, болгар, хорватов, сербов и т.д.

Естественно, что, ведя речь о собственно Киевской Руси, современники пользовались той или иной формой слова «русский» и лишь изредка - «славяне». Прилагательное же «восточные» в историческую науку внедрил знаменитый ее фальсификатор Михаил Грушевский. И сделал это именно с целью отчуждения южной Руси от России. В дальнейшем, впрочем, он сам отказался от «восточных славян», заменив их, разумеется, «украинцами».

Выбросив Русских из Киевской Руси и Малороссии, коммунистические идеологи оказали украинству неоценимую услугу, вдохнув новую жизнь в его бредовую доктрину. А подвластные режиму ученые, включая филологов, неустанно подводили «научную» базу под официально требуемый результат. В том, что это было именно так, нетрудно убедиться.

Совсем недавно в Киеве вышла брошюра А.Железного, посвященная как раз этой теме. Причем в результате своего исследования автор приходит к однозначному выводу: «Не будь польского господства, не было бы сейчас никакого украинского языка»². Эту зависимость А.Железный выводит из главной особенности «мовы», отличающей ее от русского языка. А именно: наличия огромного числа полонизмов - слов, заимствованных из польского языка, что позволяет признать «мову» не самостоятельным языком, а лишь русско-польским диалектом. Указывает А.Железный и время, на которое приходится начало процесса видоизменения языка населения юго-западной Руси. Это как раз та самая историческая эпоха, о которой ведут речь В. Кожинов и цитируемые им филологи XIV-XVI веков: «Юго-западные княжества бывшей Руси, отторгнутые литовцами, очень скоро попали под мощное политическое, хозяйственное и культурное влияние Польского королевства. Начался процесс скрещивания местного славянорусского и польского языков. Один из основополагающих законов языкознания гласит, что при скрещивании двух языков никогда не возникает некоего среднего языка- всегда в конечном итоге побеждает один из них». То есть «мова» с течением времени все больше приближалась по своей лексике к польскому языку. И лишь возвращение Малороссии в лоно Русского государства прервало процесс скрещивания буквально на полпути, когда русский язык южной Руси уже в сильнейшей степени ополячился, «но еще не успел полностью превратиться в польский. Самое подходящее название для этого языка- русско-польский диалект».

Этот диалект, «который мы сейчас называем украинским языком, возник и начал свое развитие... в XIV веке, уже после распада единого древнерусского государства». Такова была цена, которую пришлось заплатить Русским «за продолжительное пребывание под иностранным (польским) господством». Не будь его, «для возникновения русско-польского диалекта не было бы оснований».

Как видим, речь идет не о «создании национального языка» вновь формирующейся нации, как утверждал М.Бахтин, а всего лишь о возникновении в силу неблагоприятных исторических обстоятельств смешанного диалекта, примыкающего и к русскому, и к польскому языкам, но употребляемого населением, по своей национальности Русским. Ликвидация иностранного господства над Малой Россией положила конец и развитию «мовы».

После воссоединения южной и северной Руси в 1654 г., «когда влияние польского языка прекратилось, начался обратный процесс постепенного вытеснения всевозможных полонизмов под общим воздействием общерусского литературного языка»³, в создании которого решающую роль, между прочим, сыграли как раз выходцы из Малороссии: Мелетий Смотрицкий, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Семион Полоцкий, Феофан Прокопович и др., что говорит о принципиальном игнорировании ими «мовы» как явления искусственного и нежизнеспособного.

Кстати, А.Железный также обращает внимание на Пересопницкое Евангелие, но, в отличие от М.Бахтина, приходит к выводам прямо противоположным. Он дает две выдержки из этого Евангелия: «...для лепшего выразумения люду христианского посполитого» и следующее место: «В начале было Слово. И Слово было от Бога, и Бог был то Слово. То было напочатку у Бога; и все речи через Него ся стали. А без Него ништо не могло быти, еже и бысть. В том живот был. А живот был свет человеком. И свет во тьме светится, и тьма его не обыймет».

В качестве комментария к первому фрагменту Пересопницкого Евангелия А.Железный предлагает всего лишь заглянуть в польский словарь: «Там вы увидите все слова из вышеприведенной цитаты: лепший, выразумение, посполитый». А воспроизведя второй, замечает: «По вашим понятиям, панове ученые, этот отрывок, переведенный с болгарского на «рускую мову», написан на украинском языке. А по моим понятиям... на чистейшем русском с отдельными вкраплениями слов из польской лексики: напочатку, ся стали, обыймет... Отсюда видно, что во второй половине XVI столетия ополячивание славянорусского языка еще не зашло слишком далеко - «руська мова» и русский язык отличались очень мало. Не случайно и в Киеве, и в Москве язык учили по одному и тому же учебнику- «Грамматике» Мелетия Смотрицкого»⁴.

Между прочим, к столь неутешительному для «украинцев» выводу, что «мова» их - всего лишь диалект, а не самостоятельный язык, А.Железного подтолкнули наблюдения  за  языковой  политикой  «украинськой дэржавы». С 1991 г. полуторавековая дискуссия получила, наконец, идеальные условия для проверки практикой: «мова» ныне развивается совершенно «самостийно и нэзалэжно» под высочайшим патронажем столь же «самостийной и нэзалэжной дэржавы». И что же мы видим? «Буквально ежедневно украинские средства массовой информации вместо привычных, укоренившихся слов преподносят нам новые, якобы исконно украинские: «спортовець» вместо спортсмен, «полициянт» вместо полщейсъкий, «агенцiя» вместо агентство, «наклад» вместо тираж, «уболiвати» вместо спортивного болiти, «розвой» вместо розвиток - всего и не перечислить! Разумеется, все эти «украинские» слова взяты непосредственно из польского языка: sportowjec, policiant, agencia, naklad, uboliwac, rozwoj... Есть, правда, отдельные случаи, когда и хочется убрать какое-нибудь уж больно «по-москальски» звучащее слово, но и соответствующее польское не подходит. Вот два характерных примера. Для замены дерусификаторами «неправильного» слова аэропорт польское слово явно не подходит, так как звучит точно так же: aeroport. Пришлось выдумывать совершенно новое, небывалое слово «лэтовыще». Или вот для украинской эстрады ранее общепринятое обозначение вокально-инструментального ансамбля словом «группа» (по-украински «група») для дерусификаторов оказалось неприемлемым. Но и польское аналогичное слово звучит слишком уж «по-москальски» - grupa. И вновь пришлось обходиться собственными ресурсами: применить скотоводческий термин «гурт» (стадо). Пусть, мол, новый термин и ассоциируется со стадом баранов, лишь бы он не был похож на русский!»⁵.

При этом с чисто холопским зазнайством утверждается, что сегодня украинский язык «один из наиболее богатых и наиболее развитых языков мира». «Тогда почему же уже в наши дни затеяна колоссальная работа по формированию   «украинской»   научной,   технической, медицинской и прочей терминологии? В чем же тогда заключается «богатство» и «развитость» нашего украинского языка?» - спрашивает А.Железный и приводит пример, раскрывающий истинную подоплеку всей этой пустопорожней болтовни о богатстве и развитости «мовы».

«Вот передо мной лежит статья некоего Вячеслава Панфилова «Украинская терминология должна иметь собственное лицо» («Киевский вестник» за 03.04.93). Автору этой статьи почему-то не нравится, что многие украинские электротехнические термины совпадают с русскими: виток, гайка, генератор, катушка, коммутатор, реостат, статор, штепсель... Вместо этих «москальских» терминов он требует принять такие истинно украинские: звiй, мутра, витворець, цiвка, перелучник, опрiниця, стояк, притычка... Что это за слова, откуда они взялись? Все очень просто: открываем польский словарь и читаем: zwoj, mutra, wytwornica, cewka, przelucznick, opornik, stojan, wtyczka. Вот вам и совершенствование технической терминологии: ее «собственное лицо» имеет давно знакомые польские черты!»⁶ Поразительное подтверждение уже как будто генетически, из поколения в поколение наследуемой установки на безраздельное господство «польского» над «украинским»! Феномен этой духовной и интеллектуальной зависимости, проявляющей себя совершенно непроизвольно и бессознательно, а значит, по-настоящему искренне, столь показателен в характеристике глубинной сущности украинства, что требует специального рассмотрения, и мы обязательно к нему вернемся. Сейчас же, дабы не отвлекаться, продолжим разговор об интересующем нас периоде истории юго-западной Руси XIV-XVI вв.

Все вышеизложенные рассуждения неопровержимо доказывают, что трехсотлетнее польское господство над южной Русью не изменило ни национальности, ни языка ее населения: несмотря на огромную засоренность полонизмами, он и к середине XVII в. остается вполне русским. Те особенности, которые стали отличать «мову» от русского языка, свидетельствовали не о превращении ее в некий самостоятельный язык, а только лишь об образовании нового диалекта русского языка. И тайной это является лишь для В. Кожинова и цитируемых им филологов. Для русской (не советской) филологической науки это секретом не было. Вот только несколько мнений крупнейших ее представителей.

Профессор Киевского университета св. Владимира, автор капитального исследования «Лекции по славянскому языкознанию» Т.Д. Флоринский: «Малорусский язык есть не более как одно из наречий русского языка... составляет одно целое с другими русскими наречиями... Факт целости и единства русских наречий в смысле принадлежности их к одной диалектической группе считается в современной науке истиной, не требующей доказательств». Отсюда закономерный вывод: жители Малороссии «в этнографическом отношении представляют не самостоятельную славянскую особь (в противоположность, например, чехам, полякам, болгарам или сербохорватам), а лишь разновидность той обширной славянской особи, которая именуется русским народом (курсив мой. - СР.). В состав ее входят наряду с малороссами великороссы и белоруссы. В частных сторонах и явлениях своей жизни, в языке, быте, народном характере и исторической судьбе малороссы представляют немало своеобразных особенностей, но при всем том они всегда были и остаются частью одного целого - русского народа»⁷.

Филолог-славист, этнограф, академик Петербургской академии наук И.И. Срезневский: «Давни, но не испоконни черты, отделяющие одно от другого наречия северное и южное - великорусское и малорусское; не столь уже давни черты, разрознившие на севере наречия восточное (собственно великорусское) и западное -белорусское, а на юге наречия восточное (собственно малорусское) и западное - русинское, карпатское; еще новее черты отличия говоров местных, на которые развилось каждое из наречий русских. Конечно, все эти наречия и говоры остаются до сих пор только оттенками одного и того же наречия и ни мало не нарушают своим несходством единства русского языка и народа»⁸.

Профессор Б.М. Ляпунов: «В настоящее время русский живой язык делится на наречия великорусское, белорусское и малорусское. Причем названия эти простому русскому народу неизвестны и употребляются только образованными людьми (курсив мой. - СР.)»⁹.

Работы процитированных выше авторов относятся к рубежу XIX-XX вв. и однозначно говорят о том, что никакого «украинского языка» на территории южной России не существовало. Тем более неоткуда было ему взяться здесь в XIV-XVI вв. И когда украинский филолог Ф.П. Филин утверждает, что именно в эту эпоху «получают широкое распространение особенности, характерные для русского, украинского и белорусского языков» и что эти особенности «продолжали нарастать и в более позднее время», - он или сознательно лжет, или игнорирует реальный исторический процесс, строя свою филологическую концепцию на априори заданной схеме искусственного разделения Русских на «три народа-брата» и просто подгоняя под нее факты.

Впрочем, с украинской филологии - будь она советской или самостийнической - спрос невелик, ибо это не наука, а всего лишь наукообразная пропаганда дешевых и примитивных мифов, фантастичность которых столь беспредельна, что нередко смахивает на шизофренический бред. Чтобы убедиться в этом, достаточно только перечислить ее последние «открытия»: «Украинский язык- один из древних языков мира... Есть все основания полагать, что уже в начале нашего летоисчисления он был межплеменным языком»¹⁰. «У нас есть основания считать, что Овидий (!) писал стихи на древнем украинском языке»¹¹. «Украинский язык- допотопный, язык Ноя (!), самый древний язык в мире, от которого произошли кавказско-яфетические, прахамитские и прасемитские группы языков»¹². «Древний украинский язык- санскрит (!)- стал праматерью всех индоевропейских языков»¹³. «В основе санскрита лежит какой-то загадочный язык «сансар», занесенный на нашу планету с Венеры (!). Не об украинском ли языке речь?»¹⁴.

Все эти высказывания - отнюдь не из собрания первоапрельских шуток. Они принадлежат солидным академическим мужам, кандидатам и докторам филологических наук. Украинских, конечно, наук. Вряд ли стоит много распространяться о научной значимости трудов этих «ученых», тем более ссылаться на них по примеру В. Кожинова, ибо опора на подобного рода «науку» может завести в такие дебри, из которых никогда не выбраться.

Это и происходит зачастую с русскими авторами, берущимися освещать украинскую тему. Многие из них, как и В. Кожинов, наивно полагают, что относя генезис «украинского народа» к эпохе XIV-XVI вв., они тем самым защищают Древнюю Русь от нахальных посягательств «украинцев». А на самом деле эти посягательства только узаконивают, ибо идеологи украинства совершенно справедливо считают советскую схему возникновения «трех братских народов» (которой и руководствуется В. Кожинов) абсолютной чепухой. Если уж «украинцы» наличествуют в Речи Посполитой, то могли они явиться там только из Киевской Руси, - в противном случае придется поверить в то, что поляки вывели их искусственным путем вместо Русских, а это уже совершеннейший абсурд.

По той же причине абсолютно безосновательна и схема «трех ветвей» Русского народа, созданная либеральной историографией в XIX в. и тотчас взятая на вооружение самостийниками в своих собственных целях. Н.Ульянов убедительно доказал, что вся эта великорусско-малорусско-белорусская триада никогда не имела хождения в среде Русского народа, а рождением своим обязана чисто политическим факторам. Навязывание Малороссии в качестве «родного языка» укр-мовы точно так же продиктовано политикой, ибо она («мова») - явление не культуры, а антикультуры, плод усилий различных антирусских сил, видевших в ней эффективное средство денационализации Русского населения юго-западной Руси. Реалии сегодняшней «самостийной Украины» со всей очевидностью демонстрируют эту ее русофобскую функцию.

Вот уже десять лет как Киев, древнерусская столица и, по образному выражению летописи, «мать городов русских», пребывает в статусе административного центра «сувэрэнои украинськои дэржавы». И при всем том, невзирая на сверхтитанические усилия, самостийникам так и не удалось за время своего господства заметным образом изменить его национальную и языковую доминанту. Сегодняшний Киев, как и века назад, по-прежнему сохраняет облик обычного русского города: на улицах, в метро, магазинных очередях, праздничных шествиях и многолюдных митингах все так же доминирует живая русская речь. Редкие вкрапления в нее «мовы» режут ухо, резко диссонируя с общим языковым фоном города, и воспринимаются как нечто чужеродное, занесенное сюда Бог весть из каких дальних краев.

Картина, однако, разительно меняется, стоит только переступить порог любого официального учреждения: здесь полностью царит украинский новояз. Если вы обратитесь к чиновнику по-русски, он с вами даже разговаривать не станет, прикинувшись глухим или по горло занятым. Причина этой игры «в молчанку» банально проста: вы сталкиваетесь лицом к лицу с фасадом новой власти. Украинской власти. Ведь сегодня Киев - столица «самостийной и нэзалэжной Украины», и его нынешние хозяева с маниакальной настойчивостью стараются подчеркнуть этот судьбоносный для их существования факт. Поэтому все уличные надписи, тексты реклам, объявлений, вывески магазинов и названия остановок в Киеве, как и в других городах Малороссии, выполнены исключительно на «мове». А в качестве поясняющего перевода к ней дублируются... на английском языке! Любая официальная документация дается так же исключительно на укрмове. Только на ней ведутся дискуссии в Верховной Раде, хотя вне ее стен подавляющее большинство депутатов привычно переходит на родной русский язык. Лишь по-украински, с плохо скрытым акцентом, общаются с народом президент, члены правительства, главы официальных ведомств, представители средств массовой информации.

Слушая их косноязычную, ломаную речь, воочию наблюдая то тягостное напряжение, с каким все эти «дэржавни диячи» вымучивают из себя общение на искусственно сконструированном местечковом новоязе, я всякий раз задумывался над этим странным и трудно объяснимым парадоксом: почему все исторические попытки создания самостийниками «нэзалэжной дэржавы», в сущности, всегда сводились к одному: насильственному внедрению «мовы» - и этим зачастую и ограничивались? Какое бы положение ни складывалось вокруг и внутри «Украины», раз за разом воспроизводилась ситуация абсолютного управленческого кретинизма: рушится экономика, голодает народ, разворовываются национальные богатства, хищные соседи готовятся или уже растаскивают «самостийну» территорию, а вожди «украинськои нации» озабочены лишь одним: срочным переобучением народа на укр.яз., ничто их больше не беспокоит. Гори все синим пламенем, только бы народ «забалакав»! Так было в далеком уже 1917-м, то же повторяется ныне.

Может быть, по какому-то злому року все «украинские правительства» формировались из одних свихнувшихся филологов? Да нет, в украинскую власть всегда шел народ ушлый, с хищной хваткой, весьма ловко набивавший не только свои карманы, но и мошну самых дальних родственников, неисчислимого сонма «сватов» и «кумовьев». Тогда зачем же эта напрасная растрата огромных административных, материальных и интеллектуальных ресурсов? Решение какой сверхзадачи преследует этот воинствующий обскурантизм? Что движет его яростными апологетами и что их вдохновляет?..

Во время своих частых наездов в Киев я задавал все эти вопросы самым разным людям, в том числе и тем, кто непосредственно занимается внедрением в жизнь этого абсолютно бессмысленного проекта - и ни разу не получил вразумительного ответа. Каждый из адептов украиномовного движения, в меру своей образованности и ангажированности самостийнической идеей, силился объяснить мне смысл происходящего - и всякий раз, вникая в их доводы, я не мог избавиться от ощущения, что являюсь свидетелем массового, поголовного психоза, особого рода социального безумия, в которое вовлекаются все новые и новые жертвы. Безумия, вышедшего из-под контроля и несущего в себе чудовищный потенциал разрушения культуры и общества.

В государстве с умирающей экономикой, где миллионы людей голодают, прозябая в нищенском, полуживотном состоянии, нередко добывая хлеб насущный на городских свалках и мусорниках; где молодое поколение захлестнуто пьянством, наркоманией и преступностью, а проституция является единственным средством выживания едва ли не половины девушек и молодых женщин; в государстве, где посредством туберкулеза и сифилиса смерть выкашивает целые регионы, а больницы лишены простейших медикаментов и не имеют средств, чтобы кормить больных; в государстве, где смертность населения на порядок выше рождаемости, а самоубийства приобрели характер массовой эпидемии; где казнокрадством, взяточничеством, разворовыванием и распродажей национальных богатств охвачен поголовно весь госаппарат от ничтожного рядового клерка до главы правительства и президента, - в этом государстве с чисто параноидальной навязчивостью раз за разом ставится и решается одна-единственная проблема: как сделать никому не нужную «украинську мову» массовой и желанной, какими средствами принудить пятьдесят миллионов взрослых мужчин, женщин и их детей забыть родной русский язык и перейти на искусственно созданный суржик.

На страницах газет и журналов, в теле- и радиоэфире, на партийных и писательских съездах, встречах солдатских матерей и родительских собраниях, в детсадах и университетах, воинских частях и научных академиях кипят страсти, бушуют эмоции, раздаются угрозы и даются торжественные клятвы, в массовом порядке рождаются предложения по «врятуванню риднои мовы». В Верховной Раде бесконечно обсуждаются языковые законопроекты, один идиотичнее другого. Последний из них, например, предусматривает за «неупотребление украинского языка» административные наказания и штрафы. Из правительственных сфер следуют не менее грозные циркуляры, столь же идиотские, сколь и невыполнимые. Постановлением кабинета министров Украины № 1004 от 21 июня 2000 года категорически запрещено употребление русского языка органами власти и местного самоуправления даже в тех регионах, где Русские официально признаны большинством населения. Это же постановление в директивном порядке обязывает изучать укрмову не только госслужащих, но и предпринимателей, работников сферы обслуживания, инженерно-технических работников и даже работников национально-культурных обществ. И не только изучать, но и в обязательном порядке пользоваться ею в быту Особенно же впечатляет статья 31 этого постановления: об уголовной ответственности за нарушение литературных норм «дэржавнои мовы».

Всякий хоть сколько-нибудь знакомый с процессом разработки украинского новояза понимает, насколько смехотворно применительно к нему звучит само требование соблюдения каких-либо «норм». Искусственно мутированный из разговорного малорусского наречия, он на протяжении последних ста лет подвергался столь несуразным переделкам и нововведениям с целью максимального удаления его от русского языка, что сегодня даже самый изощренный специалист-украиномовник не в состоянии определить: что является нормативной формой, а что - грубым отклонением от нее.

Кого и за что сажать в тюрьму? Бывшего президента Кучму, выступления которого изобилуют ошибками, характерными для детишек младших классов? А может быть, украинских министров, допускающих в предложении из пяти слов не менее десяти отступлений от лексических норм современного варианта «мовы»? И, главное, кто и как будет решать вопрос о привлечении к уголовной ответственности провинившихся? Языковая полиция? Министерство правды? «Тройки по украинизации»? Или иные учреждения в этом же роде? Абсурд и нелепица! Полное сумасшествие! «Палата №6»!.. Посмеяться бы, да не очень весело. Речь ведь идет не о бреде психически больного субъекта, а о государственной политике, уже сегодня калечащей судьбы миллионов людей, растаптывающей их человеческое и национальное достоинство, деформирующей их сознание ложью, ненавистью, ощущением этнической и моральной ущербности. И смысл ее отнюдь не в защите и поддержке «риднои мовы», а в намеренном и зловредном искоренении в Малороссии всяких следов ее русскости: будь то язык, книжка, безобидный водевиль или надпись на придорожном указателе. Все, абсолютно все подвергается тотальному уничтожению.

Продающаяся на Украине печатная продукция на русском языке официально признана в качестве «информационной агрессии восточного государства». В соответствии с этой установкой еще в 1996 г. министерством информации были выработаны рекомендации для правительства, в которых предлагалось «уменьшить тарифы на распространение печатных периодических изданий на государственном языке (укрмове) в 100 раз, а на негосударственном (т.е. русском) - увеличить (!) в 100 раз». При этом вещание и печатные издания на русском языке были признаны «явлением, которое по своим негативным последствиям представляет для национальной безопасности страны угрозу не меньшую, чем пропаганда насилия, разврата, а так же разные формы антиукраинской пропаганды». В законе, принятом Верховной Радой в августе 2000 года, издания на русском языке приравнены к изданиям «рекламного и эротического (!) характера» и на этом основании обложены дополнительными поборами. Председатель Государственного Комитета по информационной политике, телевидению и радио Иван Драч суть подобной дискриминации объяснил просто: «Каждая русская книжка должна платить акциз - одну гривню на украинскую культуру. Каждая русская газета - десять копеек на украинскую прессу!»

Во Львове решением горсовета запрещены даже песни на русском языке. Финансируемые городским бюджетом специальные «отряды украинизации» проводят рейды и облавы в кафе, ресторанах, магазинах с целью выявления нарушителей этого драконовского постановления. Заведения, уличенные в нарушении запрета, подвергаются не только денежным штрафам, но нередко и погромам специально науськиваемой на это толпой уличного сброда. Запрещены также русские спектакли и концерты.

Война на уничтожение ведется не только против русского языка, но и русской культуры, русского образования. За истекшее десятилетие количество русских школ на Украине сократилось на тысячи единиц, составив в 2000 г. всего лишь 10% от общего их числа. В Киеве только пять процентов детей обучаются на родном русском языке. Из 369 школ лишь 11 - русские и те находятся на грани закрытия. Русских детсадов нет вовсе.

Самое поразительное, однако, то, что все это украиномовное беснование, невзирая на административный террор и мощную финансовую поддержку государственных структур, вопреки регулярным истерически-разнузданным компаниям украинских СМИ, запугиванию, шантажу, а нередко и физическому насилию со стороны бесконечного числа бандеровских «спилок» и «филий», дает ничтожно малый практический результат. И сами «украинцы» вынуждены это признавать.

«Украинский язык, имея бумажно-государственный статус, таковым не является на двух третях своей территории»¹⁵. «Сегодня 60 - 70 процентов украинцев отреклись от родного языка»¹⁶, -льют крокодиловы слезы самостийники, проклиная «русификацию» и «москалей». И это при том, что нынешняя мутная волна украинизации - уже четвертая за истекшее столетие.

Первая такая кампания началась сразу после революции 1917 года. Чехардой пронесшиеся «банановые» режимы «украинцев» (Рада, Гетманщина, Директория) были слишком ограничены временем и пространством для организации широкомасштабного наступления на русские язык и культуру и поэтому ограничивались в основном принятием деклараций да комедийной сменой вывесок на магазинах и учреждениях тех городов, в которых им удавалось на время устанавливать свою власть. К этому добавлялось изгнание с работы всех служащих, не владевших укрмовою.

После утверждения в России коммунистического режима и превращения Малороссии в «Украинскую Советскую Социалистическую Республику» (УССР) дело украинизации было поставлено на государственную основу и приняло совершенно иной размах. Задействованными оказались все возможные структуры власти, от законодательных до карательных. Для перевода Русского населения на «мову» были созданы «тройки по украинизации» (по типу печально знаменитых «троек ГПУ»), а также тысячи «комиссий» того же рода. Тут уже не только переводилась на новояз документация, вывески, газеты, но даже разговаривать в учреждениях по-русски запрещалось. И просто увольнениями уже не ограничивались.  Только один из тысячи примеров.

В июле 1930 года президиум Сталинского окрисполкома принял решение «привлекать к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способ украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». При этом прокуратуре поручалось проводить показательные суды над «преступниками».

Административный террор и запугивание приносили свои черные плоды. В русском городе Мариуполе, например, к 1932 г. не осталось ни одного русского класса. Этот беспрецедентный разгул русофобии длился в Малороссии больше десяти лет, с середины 20-х до переломного 1937 г., когда наиболее оголтелые фанатики украинства к своему удивлению оказались в числе прочих «врагов народа» и тысячами отправились в советские концлагеря. И, хотя официально украинизация не была отменена, ей, ввиду надвигающейся войны, перестали уделять прежнее внимание и ввели в более спокойное русло.

Затишье, впрочем, было недолгим. Военные успехи Гитлера, оккупировавшего к концу 1942 г. всю Малороссию, на короткий срок возродили самые смелые чаяния украинизаторов. Взятие немцами каждого города сопровождалось немедленным закрытием любых русских газет, вместо которых начинали печатать исключительно украинские. Той же метаморфозе подвергалась и сфера образования. Во всех учреждениях, созданных для работы с местным населением, обязательным опять же объявлялся украинский. Лица, не владевшие «мовою», из них изгонялись. Причем все эти мероприятия проводились за немецкие деньги и при самом активном участии немецких специалистов.

Гитлер не задавался вопросом: почему подавляющее большинство «украинцев» не владеют укрмовою. Ему было важно одно: любой ценой уменьшить численность Русского народа, чтобы максимально ослабить его сопротивление оккупационному режиму. Украинизация являлась весьма удобной формой этнического геноцида: чем больше «украинцев», тем меньше Русских, и наоборот. Фюрер хорошо усвоил предостережение Бисмарка: «Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах Русских... Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути». Следовательно, необходимо было не только нанести Русским военное поражение, но и дополнительно расколоть их на несколько частей, враждебных друг другу, что гарантировало прочность владычества над ними. «Украинцы» в этом деле оказались незаменимым подспорьем...

Увы, планам Гитлера и его украинских друзей так и не суждено было сбыться: освобождение Малороссии частями Красной Армии положило конец мечтаниям о создании самостийного украинского бандустана под протекторатом «тысячелетнего рейха».

Еще одна вялая попытка украинизации была предпринята в хрущевские времена, но при Брежневе, в связи с общей либерализацией режима, дело было пущено на самотек, планов расширить применение украинского новояза уже не составляли, а без государственной поддержки он стал умирать естественной смертью.

И вот очередная украинизаторская конвульсия. Снова насилие, запугивание, шантаж и - спустя десять лет -горькое разочарование: «70% украинцев отреклись от родного языка». И это при том, что в предыдущую эпоху был заложен прочный фундамент для повсеместного внедрения «мовы». «Украинский язык уже как-то составлен, на нем пишут разные произведения литературного и научного характера... Введено принудительное обучение на нем в школах, в средних учебных заведениях и в университетах, а так же принудительная публикация всех видов научного и литературного творчества»¹⁷. И, невзирая на столь солидный задел, «украинский язык, имея бумажно-государственный статус, таковым не является на двух третях своей территории»...

Загадка. Неразрешимый парадокс. Что же это за люди такие - «украинцы»? Откуда в них это странное и противоестественное неприятие «риднои мовы»? Можно ли представить себе, например, Францию, в которой бы три четверти населения изъяснялись исключительно на иностранном, языке «ехидного сусида», ну хотя бы том же немецком? Полный абсурд. А вот три четверти «украинцев» способны думать, писать и говорить лишь на «иностранном». Положение дикое: вопреки многочисленным кампаниям по украинизации, проведенным за последние сто лет, «украинцы» упорно отказываются... украинизироваться! Ну какие еще нужны доказательства полной несостоятельности любых теорий, выводящих из факта возникновения в Малороссии разговорного русско-польского суржика-«мовы» этногенез «украинцев»? Да не было этого никогда! Ведь даже сегодня, полтысячелетия спустя, «освоение» ее идет настолько туго, что повергает в беспросветную тоску самых одиозных украинских идеологов.

Глава 3. Русские друзья «украинцев» и их роль в разрушении единства Русской нации

Мы живем в эпоху странного состояния умов, когда совершенно неправдоподобные и ни на чем не основанные гипотезы воспринимаются массовым сознанием в ранге абсолютно непререкаемых «истин». Версия происхождения «украинцев» из их числа. Сегодня «популярные» русские писатели, вопреки твердо установленным историческим фактам, со странным усердием тиражируют миф о «рождении украинского этноса» в Речи Посполитой. Тому же В. Кожинову   пришлось громоздить совершенно нелепую теорию для обоснования того, что этнически и культурно Древняя Русь являлась русской. Между тем ему всего лишь надо было сослаться на исторические источники IX-XIII вв., чтобы показать: никаких «украинцев» они не знают. А если бы он хронологически продвинулся дальше, в XIV-XVI вв., то смог бы удостовериться, что и в Руси литовско-польской историческим деятелем выступает все тот же Русский народ с присущими ему верой, культурой, языком, национальным менталитетом, а россказни самостийников о бытии «украинцев» в Речи Посполитой - выдумка чистейшей воды. Но автор «Истории Руси...» почему-то проигнорировал этот простой и естественный путь, отдав предпочтение фантастическим доктринам «украинськых вчэных», внеся и свой вклад в утверждение этих фантазий в качестве «бесспорной истины». Мы не пойдем этой ложной дорогой, отдав право решающего голоса наиболее объективному свидетелю - Истории. Начнем с XIV века...

До наших дней сохранилась печать галицко-волынского князя Юрия Львовича (ум. 1316) с титулом на ней: «государь Руси». При нем чеканились деньги - «монета русская», «гроши русские», чеканились вплоть до 1434 г.! После захвата части земель киевского государства Литвой ее правители титуловались: «Великий князь литовский, жмудский и русский». Литовское княжество на две трети состояло из русских территорий. Русские главенствовали в нем; русский язык являлся государственным: на нем публиковались законы, велось судопроизводство. «Литовский статут» - сборник основных законов - даже в третьем своем издании, уже на польском языке (1588), предписывал: «Земский писарь обязан все бумаги, выписки и призывные повестки писать... только на русском и по-русски, буквами и словами русскими». Воеводы и старосты должны были определять на должность своих помощников «людей... знающих русскую грамоту».

Галицко-волынский князь Юрий II в латинской грамоте (1335) магистру немецкого ордена Дитриху называет себя: «Божией милостью прирожденный правитель всей Малой России». Византийский император Иоанн Кантакузен, обращаясь к литовскому князю Любарту Гедиминовичу (1347), пишет: «Ты знаешь, что так было установлено и узаконено с той поры, как народ русский познал Бога... дабы был один митрополит - Киевский, для всей России, как для Малой, так и для Великой». В акте того же императора очерчивается и первоначальная территория Малороссии: «Святейшие епископии Малой России, находящиеся в местности, называемой Волыни-ей: Галицкая, Владимирская, Холмская, Перемышльская, Луцкая и Туровская».

Со временем название «Малая Россия», как мы уже отмечали, распространяется на все русские земли, захваченные Польшей и Литвой. Польский король Казимир III Великий, захватив Галицко-Волын-ское княжество, отправил в Константинополь (1370 г.) епископа Антония от своего лица и «от всех князей и бояр русских». В своей грамоте он пишет: «рукоположите Антония в митрополита дабы не исчез... закон русский. А не будет... вашего благословения... нам нужно будет крестить русских в латинскую веру». Себя в этом послании Казимир величает: «король Ляхии и Малой России».

Никаких изменений не вносят в наш вопрос ни XV, ни XVI века: по-прежнему в Малороссии проживают Русские, а об «украинцах» в ней никто ничего не знает. В книге польского иезуита Петра Скарги «О единстве Церкви Божьей» (1577), разработавшего план распространения унии среди Русских, читаем: «Очень бы нам помогли совещания... с русскими владыками... Если бы мы сами были внимательны, давно бы взяли в свои руки русские школы, пересмотрели бы все русские книги... Следовало бы переводить для русских на польский или прямо русский язык полезные для того сочинения, чтобы русские сами могли яснее увидеть правду».

В послании галицко-подольских мирян (1583) митрополиту киевскому Онисифору читаем: «Наши церкви превращаются в иезуитские, а добро Русской Церкви передается латинским». Львовское православное братство издает в своей типографии «Грамматику» в наставление «многоименитому Российскому роду». То же Львовское братство, обращаясь к царю Федору Иоанновичу (1592), именует его «светлым царем Российским», вспоминает «князя Владимира, крестившего весь Российский род». А в письме к московскому патриарху Иову льво-вяне пишут об экспансии католицизма: «Прежде в нашем городе не было иезуитов, которые завладели многими русскими церквами». Князь Константин Острожский в письме (1593) к епископу владимирскому Ипатию предлагает тому поехать в Москву: «Порассказал бы там, какое гонение, поругание и уничижение терпит здешний народ русский... и попросил бы великого князя и тамошних духовных... прекратить такое разделение церквей и уничижение русского народа». В числе книг, напечатанных на средства князя в Остроге, была и «Книга Василия Великого». В ее предисловии встречаем следующее обращение к читателям: «Вы же, о православный Российский народе...». Термины «российский» и «русский» употребляются как синонимы, смысл их совершенно тождествен.

Тот факт, что огромное число подданных польского короля являлись по национальности Русскими, а у самых границ Речи Посполитой укреплялось и возвышалось Русское государство, не мог не беспокоить польских государственных деятелей, стремившихся любыми способами отделить Русских Малой Руси от единоплеменников остальной России, внушив им, что за границей живет совсем иная народность, отличная от той, что живет в Малороссии. Уже в конце XVI в. в польских источниках мы обнаруживаем основы той идеологии, которая в будущем получит наименование «украинской». В послании польского короля Сигизмунда III папе римскому (1596) по поводу церковной унии читаем:«Под властью русского митрополита (Киевского и Галицкого) находятся обширнейшие и многолюднейшие области. В сравнении с Россией области примасов Галлии или Испании совсем не велики... Если вся Россия, т.е. Литовская Русь, соединится с апостольским престолом, это легко может привести к унии и великое княжество Московское... потому что в богослужении москвитяне употребляют один язык с русскими, да и разговорный язык обеих этих народностей представляет различия только диалектические или в произношении слов».

Как видим, пресловутые «москали» («москвитяне», «московиты») и их фантастическая родина - «Московия», как и «две русские народности», - чисто польское изобретение, а использование этих понятий самостийниками - еще одно доказательство духовно-психологического подчинения «украинского» - польскому, «украинцев» - полякам, для которых первые всего лишь пушечное мясо в извечной войне против России, нечто вроде янычар - особого сообщества этнических маргиналов, специально натасканных для борьбы с тем народом, к которому кровно принадлежат. Достаточно обратиться к русским летописям, чтобы убедиться: «москали» на территории России никогда не проживали. Место их обитания - воспаленные мозги украинских самостийников, напичканных польской пропагандой с целью разрушения единства Русской нации. В реальности же в той части древней Руси, которую в XIV-XVI вв. стали определять как «Великую», никаких изменений ни в названии страны, ни в названии народа не произошло...

Летописная характеристика хана Золотой Орды Джанибека (1343): «Много льготу сотвори земле русской». О поездке великого князя Василия Дмитриевича к хану Тохтамышу (1364): «...любезно его жаловавше и отпусти его на Русь». Поход князя Дмитрия Ивановича на Тверь (1375): «...поиде кн. в. Дмитрий с Волока со всеми речеными князи русскими совокупяся и с всею силою русскою». В 1380 г. константинопольский патриарх посвящает в митрополита «Киевского и Великой Руси» архимандрита Пимена. Одновременно по требованию великого князя Литовского поставлен митрополит «Малой Руси и Литвы». Примечательно, что киевская кафедра, еще в конце XIII в. перенесенная в Москву, номинально сохранялась за московским архиереем, хотя сам Киев принадлежал Литве. Но, как пояснялось в акте о поставлении митрополита Пимена, «невозможно быть архиереем Великой Руси, не получив сначала наименования по Киеву, который есть соборная церковь и главный город всей Руси». В «Повести об осьмом (Флорентийском) соборе» (1439) суздальского иеромонаха Симеона превозносится «великая и славная русская земля», утверждается, что «в Руси великое православное христианство боле всех». Великий князь московский Василий Васильевич в послании византийскому императору Константину Палеологу (1452) поздравляет его с восшествием на престол «в утверждение всему православному христианству греческих держав и владетельствам русский земли». Князь также сообщает о поставлении Ионы «русскими владыками, на святейшую митрополию русскую, на Киев и на всю Русь митрополитом».

Нашествие хана Ахмата на Русь (1480). Архиепископ Вассиан пишет великому князю Иоанну III: «Какой апостол или святитель научил тебя, великого русских стран царя, повиноваться этому богостудному, оскверненному, самозванному царю?». Именно Иоанн III первым из московских князей официально принимает титул «самодержца» и «царя». В извещении о пасхалии митрополита Зосимы (1492) говорится: «И ныне прослави Бог... великого князя Иоанна Васильевича, государя и самодержца всея Руси». На рубеже XV-XVI в. появляется «Повесть о белом клобуке» посольского толмача Дмитрия Герасимова, который, рассуждая о духовном падении старого католического Рима и нового Рима - Константинополя, утверждал: «На третьем же Риме, елее есть на русской земли, благодать Св. Духа возсия - яко все христианская царства придут в конец и снидутся во едино царство русское, православия ради... и царя русского возвеличит Господь над многими языки... и патриарший великий чин... такожде дан будет рустей земли во времена своя, и страна та наречется светлая Россия». В эту же эпоху в «Послании некоего Спиридона-Саввы о Мономаховом венце» (1523) повествуется о том, как византийский император Константин Мономах послал князю Владимиру Всеволодовичу царские инсигнии «в знак вольного самодержавства великия России». «И с того времени великий князь Владимир Всеволодович назвался Мономахом и великим царем великой России и с того времени этим венцом царским венчаются все великие князья владимирские, когда ставятся на великое княжение русское, как и сей вольный и самодержец царь великой России Василий Иванович».

А вот выдержка из речи царя Федора Иоанновича в Боярской Думе (1589): «Помыслили были есмя о том, чтобы святейшему патриарху Иеремии Вселенскому бы-ти в нашем российском государстве на патриаршестве Владимирском всея России». Этот же эпизод воспроизводит в своих мемуарах его непосредственный очевидец митрополит Монемвасийский Иерофей: «Когда русские увидели, что Иеремия не ставит им патриарха, а сам хочет остаться у них, то говорят ему... древняя кафедра России во Владимире, туда и благоволишь отправиться на жительство».

Итак, мы можем подвести некоторые итоги. В течение XIV-XVI вв. наряду с прежним названием Русь (Россия) в источниках появляются новые - для обозначения двух ее частей: подчиненной Золотой Орде Великой Руси и оккупированной поляками и литовцами Малой Руси. Однако названия эти не вытеснили прежнего - «Русь», которое и оставалось в течение рассматриваемого периода наиболее употребительным, лишь к концу его уступив место своему греческому эквиваленту «Россия».

Что же касается этнонима, используемого для обозначения национальной принадлежности населения Руси, то он остался без изменений: Русские - так по-прежнему самоопределял себя Русский народ вне зависимости от того, в какой части России он проживал - Малой или Великой. Отсутствие разницы естественно: речь шла об одном народе, одной стране, часть которой лишь временно оказалась включенной в другое государство.

Утверждения В. Кожинова о появлении в XIV-XVI вв. в юго-западной Руси «украинцев», а в Руси Московской - «великороссов» ни на чем не основаны и свидетельствуют о полном игнорировании источников данной эпохи, начисто опровергающих предложенную им схему.

Расчлененный государственными границами Русский народ не только сохранил сознание своего национального единства, но и подготовил духовные, материальные, военные предпосылки для ликвидации иноземного владычества над Малороссией и воссоединения нации в едином государстве. Именно XVI в. дает нам примеры активной самоорганизации Русских на оккупированной территории (запорожское казачество, православные братства) для активного противодействия проводимой поляками и католицизмом политике дерусификации населения Малой России, ее этнического и вероисповедного оскопления.

Только эта самоорганизация позволила Русской нации вступить в открытую вооруженную борьбу с оккупантами и завершить ее блестящей победой в середине XVII в., победой, ковавшейся усилиями всего Русского народа: Малой, Белой и Великой Руси. Ложь о «национально-освободительной борьбе украинского народа» не только профанирует истинные цели и значение этого народного подвига, но и кощунственно оскорбляет память героев славной войны 1648-1654 гг.

Не «украинцы», а Русские в течение шести лет сражались с панской Польшей, покрыв себя не меркнущей в веках славой. Не «украинцы», а Русские отстаивали веру, свободу, право быть самими собой, а не подневольными польскими «хлопами». И все участники этой кровавой, беспощадной борьбы прекрасно знали - кто, с кем и за что воюет. Сошлюсь еще раз на Богдана Хмельницкого. В июне 1648 г., двигаясь на Львов, гетман отправляет универсал жителям города: «Прихожу к вам, как освободитель русского народа; прихожу к столичному городу земли червонорусской избавить вас из ляшской (польской) неволи».

А вот свидетельство другого современника, из противостоящего лагеря - польского гетмана Сапеги: «Против нас не шайка своевольников, а великая сила целой Руси. Весь народ русский из сел, деревень, местечек, городов, связанный узами веры и крови с казаками, грозит искоренить шляхетское племя и снести с лица земли Речь Посполитую». Как видим, речь идет только о Русском народе. Причем же здесь грушевские, петлюры, винниченки, бандеры, шухевичи и прочие «украинцы»?! Не за «самостийну Украину» велась борьба, а за воссоединение двух частей России, объединение Русских в едином государстве.

Что же касается «украин» (окраин), то термин этот, как и ранее, применяется в источниках к самым разным территориям и также не имеет к позднейшим «украинцам» совершенно никакого отношения.

О приграничье (окраине) Полоцкой земли встречаем в летописи (1348): «И посем Андрей с Поломаны из своея украины пригнавше, без вести повоевавще неколико сел Воронежской волости». Пограничные рубежи Литвы и Валахии упоминает великий князь литовский Александр в письме к валашскому воеводе: «И тымы разы, аж Бог даст, подближаемся там под украины к тым нашим панством и оттут... шлем до Тебе наших послов». «Приказали есьмо своим украинным князем... и всем своим укра'инником (т.е. жителем приграничья)» - сообщает летопись в 1503 г. Великий князь Василий Иванович пишет (1517): «Наш недруг Жигимонт, король польский,

послал войско к украииному пригородку, к Одочке, а наши воеводы ноугородцкие с ноугородцкими людьми стояли в нашем украштом городе на Луках на Великих, оберегали наших украин».

В польских источниках XVI в. нередко встречается слово «украина», от которого два века спустя малороссийские самостийники и поведут свою фантастическую страну «Украину», населенную таким же фантастическим «украинским народом». Хотя и поляки поначалу под «украиной» подразумевали все то же приграничье, окраину и не привязывали ее к какой-либо конкретной территории. Недаром синонимами «украин» в польском языке служили слова «уграниче», «пограниче».

Польский король Стефан Баторий, например, писал в своих универсалах: «Старостам, подстаростам, державцам, князьям, панам и рыцарству, на украине русской, киевской, волынской, подольской и брацлавской живущим» или «всем вообще и каждому в отдельности из старост наших украинных». У польского историка Мацея Стрыйковского (ум. 1582), автора «Хроники польской, литовской, жмудской и всей Руси (!)» находим следующие места: «Альбрехт, племянник королевский, причинил убытки на украине (т.е. границе) Польской и Жмудской земли». «Деньги были выдаваемы из казны конным и пешим ротмистрам на украине московской и татарской» - т.е. на границе с Россией и Степью...

Полагаю, что ложность историософской концепции В. Кожинова вполне доказана приведенными выше фактами. Впрочем, он и сам интуитивно понимает, что его умозаключения о генезисе «украинского народа» на бесспорную истину едва ли тянут. Не зря же в целях подкрепления своей надуманной схемы он внедряет в нее столь же надуманный термин «общерусский». Надуманность видна уже из того, что применение термина строго ограничено определенными случаями, а именно: стоит ему столкнуться с идеологией украинского (белорусского) сепаратизма и с загадочным появлением на месте Русских русскоязычных «украинцев», «белоруссов», «трех ветвей» и тому подобных химерических общностей, как он сразу начинает оперировать странными словосочетаниями вроде «общерусский язык», «общерусская культура» или «общерусская история», не замечая в полемическом задоре всей их бессмысленности.

В самом деле. Если у нас имеются «общерусская культура» и «общерусский язык», то что же тогда значат «русская культура» и «русский язык»! В чем отличие «общерусского» от «русского» и в какой связи между собой они находятся? Никто и нигде этого не разъяснил. Например, неоднократно цитируемый нами А. Железный использует в своей брошюре слово «общерусский» применительно к русскому литературному языку. Но никому в голову не приходит называть немецкий и английский литературные языки «общенемецким» и «общеанглийским», ибо само собой разумеется, что письменный язык и сосуществующие рядом с ним местные диалекты и говоры - понятия разного уровня: первый используется и понимается всей нацией, степень распространенности вторых - отдельно взятая область, за границами которой они бесполезны и не нужны. Поэтому-то в любой стране мира в школах преподается один язык: немцам- немецкий, англичанам- английский, а Русским - русский, при полном игнорировании местечковых диалектов. Приставка «обще...» здесь совершенно неуместна, ибо никакого «общеязыка» у народа нет, как и нет «общекультуры», всегда национальной по форме и содержанию.

Далее. Если культура Русского народа только часть «общерусской», то что же составляют остальные ее части? «Украинскую», «белорусскую» и иных «русскоязычных»? Но всякий хоть сколько-нибудь знакомый, например, с феноменом украинской культуры, согласится, что выросла она на совершенно иных основаниях, чем русская, и не только в корне отличается от нее, но в существенной своей части ей противопоставлена, ибо русофобия - один из отличительных ее признаков. Взять хотя бы творчество незабвенного Кобзаря, преисполненное злобы и неприятия всего подлинно русского. Объединение «русского» и «украинского» такая же нелепица, как теплый лед или холодный пар.

Что же тогда означает это пресловутое определение «общерусский»? Ничего. Пустой звук. Наспех изготовленный муляж, функции которого - аберрация русского национального сознания и того реального исторического процесса, в котором участвовала вся совокупность Русского народа Малой, Белой и Великой Руси. Потому-то и является он в кризисные моменты русской истории, когда предатели и сепаратисты берут верх над здоровыми силами нации, подавляют ее национальные инстинкты, препятствующие расколу и разложению, и, пользуясь своим временным перевесом, внедряют в народное сознание обессмысливающую приставку «обще...» с непонятно что содержащими «общерусской культурой» и «общерусской историей».

Размывание термина «русский» различными ново-придуманными словечками - всего лишь трусливая уступка региональным сепаратизмам, молчаливое признание того, что автор «Слова о полку Игореве», св. Димитрий Ростовский, Гоголь, Репин, Вернадский, -словом, те, кто олицетворяет собой русскую культуру, в общем-то, конечно, Русские, но где-то и... нерусские, а хоть те же «украинцы», «россияне» или какие-нибудь еще «русскокультурные граждане». За этой как будто несущественной, чисто терминологической уступкой закономерно следуют остальные, уже более чем существенные, завершаясь в итоге отторжением от России исконных русских территорий с живущим на них Русским же населением.

В. Кожинов последовательно двигался в русле этой капитулянтской традиции, используя применительно к культуре древней Руси термин «общерусская», т.е. общая для «украинцев», «белоруссов», и... здесь совершается избитый русофобский трюк: Русские выбрасываются из триады «братских народов», а вместо них являются химерические костомаровские «великороссы»: «Это была, как обычно определяют, общерусская культура, которая только с конца XIII- начала XIV веков начинает разветвляться на украинскую, белорусскую и, по определению, предложенному Н.И. Костомаровым, «великорусскую» .

Русская культура как единое органичное целое уродливо расползается по «трем ветвям». Но парадоксальным образом противореча самому себе, В. Кожинов тут же объявляет, что «культура Киевской Руси вообще не имеет прямого непосредственного отношения к украинскому народу», странным образом не замечая, что это его «не имеет отношения» совершенно обессмысливает его же «начинает разветвляться». И подобный набор нелепиц автор «Истории Руси...» преподносит читателю в качестве бесспорной истины, якобы добытой им в жаркой полемике с историками «школы Грушевского»! На самом-то деле в путаных, взаимоисключающих кожиновских рассуждениях ею и близко не пахло, а ловкое жонглирование мертвой антиисторической терминологией - всего лишь маскировка, долженствующая скрыть этот очевидный и безотрадный факт...

Я, впрочем, совсем не намерен дискредитировать научную и общественную значимость книги В. Кожинова, безусловно, имеющей массу достоинств. Автору удалось по-новому осветить малоизвестные широкому читателю факты русской истории, введя при этом в оборот огромное количество научных исследований, ранее известных только узкому кругу специалистов. И сделано это в блестящей литературной форме: книга читается легко и с неослабным вниманием. Содержащиеся в ней оценки и выводы продиктованы стремлением постигнуть историческую судьбу Русской нации в переломные эпохи ее истории. При этом В. Кожинову во многом удается преодолеть русофобские штампы либеральной и советской историографии. Тем поразительнее резкое смещение авторской точки зрения при раскрытии «украинской темы»: из русской она молниеносно превращается в антирусскую, причем для обоснования ее привлекаются как раз те ложные историософские схемы, которые сам В. Кожинов столь убедительно опровергает при обсуждении других вопросов.

Выше я стремился показать, где и в чем ошибается В. Кожинов. При этом неоднократно подчеркивал и подчеркну еще раз: ошибки эти присущи в той или иной степени большинству современных русских авторов. Коварная легенда о «братском украинском народе», скроенная из исторических фальшивок и беспардонной лжи, пустила столь глубокие корни в русском национальном сознании, что воспринимается как «истина в последней инстанции» и в ранге таковой без всякой критической оценки переходит из книги в книгу, красуется на страницах русских газет и журналов.

В. Кожинов здесь представляет правило, а не исключение. И хотя в «Истории Руси и русского Слова» данная тема второстепенна, критика авторской позиции не должна восприниматься как мелочная придирка, ибо мелочь мелочи рознь.

Речь идет не о теоретических изысках, интересных только специалистам; и даже не о той громадной бреши в национальном сознании Русского народа, которая проделана сегодня малодушной уступкой части его истории «украинцам». Называй св. Владимира, Ярослава Мудрого, Григория Сковороду «украинцами», папуасами или закоренелыми представителями племени ням-ням - они не перестанут от этого быть Русскими. И таковыми останутся навсегда. Слишком уж нелепа и абсурдна сама попытка задним числом изменить этническую принадлежность того или иного исторического деятеля. Над этими попахивающими психической патологией потугами можно от души посмеяться. Ибо это действительно смешно. Но далеко не так безобидно, как кое-кому кажется.

Украинство - проблема отнюдь не отвлеченно-теоретическая. Речь идет о судьбе нескольких десятков миллионов ныне живущих Русских, которых, ссылаясь на то, что они- «украинцы», современные русские идеологи и политики готовы бросить на произвол судьбы, на расправу и поругание бандеровскому режиму «нэзалэжной Украины».

Судьба их поистине трагична. Они - Русские и одновременно - «украинцы», т.е. та часть Русского народа, которую, не спрашивая на то ее согласия, в XIX в. идеологи самостийничества окрестили «украинцами». А в XX в. эту их новую этническую принадлежность коммунисты официально затаврировали в советских паспортах. Четыре поколения этих людей, родившихся в СССР и воспитанных интернациональной идеологией в духе «слияния всех наций в единую общность - советский народ», привыкли ассоциировать себя с ничего не значащим для них этнонимом «украинцы», хотя не утратили ни своего русского языка, ни свойственной им русской культуры, ни сознания своей общности с остальным Русским народом, в числе врагов которого числили и поныне числят всех украинских кумиров, начиная от Мазепы и заканчивая пресловутым Бандерой. Не перестав быть Русскими, они за истекшие восемьдесят лет советской эпохи в различной степени- одни больше, другие меньше - утратили этническую самоидентификацию, став людьми с химерической национальной принадлежностью, хотя ни по языку, ни по своим политическим предпочтениям, не говоря уже о менталитете, «украинцами» не являются... Однако не сознают себя и Русскими, ибо в течение века в их сознание буквально вдалбливалась мысль об их украинстве. В этом-то раздвоении и национальном беспамятстве и заключен смысл их трагедии.

Составляя три четверти населения «самостийной и нэзалэжной» (почти 40 млн.!), они поставлены в положение чужаков и изгоев. Самостийническая власть ведет против них настоящую войну на истребление, ведет по всем направлениям: информационному, экономическому, политическому и культурному. Переведенные в ранг «русскоязычных», Русские влачат жалкое существование оккупированной нации. Объявлен вне закона русский язык, изгнанный из системы образования, средств массовой информации, официальных учреждений. Всеми доступными способами уничтожается русская культура («дабы имя русское не по-мянулось»!), вместо нее внедряется шароварно-гопачный эрзац, преисполненный ненависти, злобы, очернительства в отношении России и Русского народа. Практически полностью разрушен научно-промышленный потенциал Малороссии, транспортная инфраструктура. Крупные предприятия остановлены, миллионы людей выброшены на улицу и лишены средств существования. При этом любая попытка защитить свои интересы, даже чисто экономические, рассматривается украинской властью как злонамеренное покушение на «дэржавну самостийнисть Украины», т.е. как тягчайшее государственное преступление, карающееся соответствующими репрессивными мерами.

В условиях морально-психологического, административного, а в западных областях Малороссии и физического террора единственным средством отстаивания своих прав для Русских является их национальная консолидация. История показывает, что в минуты смертельной опасности именно этническая общность содействует наиболее быстрому сплочению народа и выработке им программы спасения. Для Русских, оказавшихся в украинской юрисдикции, она проста и легко достижима. Ее главный пункт тот же, что и во времена Хмельницкого: немедленное воссоединение с остальной Россией. Сама борьба за его исполнение (а назавтра объединения не достичь, учитывая политику нынешних кремлевских правителей) в корне поменяла бы расстановку сил внутри самой Украины, кардинально изменив ее внутреннюю и внешнюю политику. Белоруссия

Лукашенко - замечательный пример такого хода развития. Но увы...

Время, минувшее с декабря 1991 г., показало, что Русское большинство пасует перед наглой нахрапистостью «украинского» меньшинства: Русские разобщены, не организованы, политически индифферентны и по-прежнему являют собой пассивный объект манипулирования со стороны антирусских сил, прежде всего коммунистов, которых в большинстве своем они и поддерживают, наивно видя в интернационализме последних эффективное средство защиты от агрессивного украинства. Удивительно, но Русские до сих пор не осознали, что именно компартия, превратившая Малороссию в УССР, является подлинным творцом «самостийной и нэзалэжной Украины».

Подобное историческое невежество, закоснелость в путах советской идеологии делают положение Русских в Малой России совершенно безнадежным. Тотальная их украинизация, т.е. превращение в историческое ничто, этническую химеру, практически не встречают сопротивления: народ безмолвствует, поглощенный единственной задачей - выжить любой ценой, выжить в условиях, запрограммированных на его уничтожение. Даже официально признанные советской статистикой 14 млн. Русских жителей Украины уже объявлены самостийнической властью «русскоязычными», людьми, не имеющими определенной национальности. А еще двадцать пять миллионов -«русскоязычными украинцами», коих публично шельмуют как «янычар», «изменников», «пятую колонну Москвы». Власть не скрывает, что рассматривает их как потенциальных врагов, соответственно к ним и относясь. Но безразлична к их участи и Россия, для которой они тоже вроде бы чужаки: ведь официально признано, что они - нерусские, и защита их - вмешательство в дела «иностранного государства»...

Удивляться тому, что нынешняя антирусская власть РФ спокойно созерцает превращение миллионов Русских в уродливых этномутантов в специально созданной для того украинской резервации, конечно, не приходится. Но кощунственен подыгрыш украинству со стороны русских идеологов. Объявляя вслед за Грушевским и Костомаровым миллионы Русских «украинцами», В. Кожинов и ему подобные теоретики совершают настоящий акт предательства в отношении этой части Русского народа. И неважно, каковы причины этого предательства: недомыслие, незнание или ложно понятая лояльность к «братскому народу». В любом случае оправдания ему нет.

У поднятой проблемы имеется еще один немаловажный аспект: украинство не ограничивает свою экспансию пределами «самостийной». Являясь сегодня одним из наиболее эффективных средств расчленения Русской нации, оно развернуло бурную подрывную деятельность и на территории Российской Федерации. Ее цели и задачи формулируются с предельной откровенностью. На прошедшем в Киеве II Всемирном конгрессе украинцев (август 1997) главной задачей украинства в XXI в. была провозглашена «консолидация и политизация восточной украинской диаспоры», т.е. тех «украинцев», которые проживают в бывших республиках СССР, прежде всего в РФ, в число коих самостийники включают 15 млн. человек.

Что конкретно понимается под «политизацией» этой искусственно взращиваемой на территории Великой России этнической популяции, доходчиво объяснил бывший украинский президент Кучма, выступивший на Конгрессе с основным докладом. Он прямо заявил: главной задачей «восточной диаспоры» является пропаганда украинской «дэржавности», что на практике означает только одно - открытое распространение оголтелой самостийнической русофобии с целенаправленной мутацией миллионов Русских в «нацию», априори враждебную России и... Русским! Назвал Л. Кучма и организатора этой этнической диверсии: «Особенную роль в поддержке украинства в РФ должна играть западная диаспора».

Привлечение к делу Запада, хотя и задрапированного в украинские одежды - вполне обдуманный шаг. Сами «этнические украинцы», эмигрировавшие в США и Канаду в период двух мировых воин, никакой активной роли здесь не играют. Они - «крыша», прикрытие, ибо и по языку, и по культуре, и по образу жизни, и по своему этническому самосознанию давным-давно перестали быть «украинцами».

Типичные американцы и канадцы, они совершенно поглощены этносом страны проживания. Все их самостийнические вожделения предназначены строго для России, только для России. Среди них существует небольшое политически активное ядро, щедро финансируемое американскими спецслужбами за свою гипертрофированную ненависть к Русским и неугасимую жажду некоего «исторического реванша» над ними.

Усилиями этой-то диаспоры и инспирируются на Западе кампании по разоблачению «русского империализма», якобы пьющего кровь угнетенных и несчастных нацменьшинств - в том числе и «украинцев». При ее активном лоббировании мертворожденный проект «самостийной и нэзалэжной» получил на Западе мощную финансовую, идеологическую и политическую поддержку, начиная с пресловутого «Закона о порабощенных нациях», принятого Конгрессом США в 1959 г., и заканчивая заявлениями Буша-старшего (накануне самостийнического референдума) о полной поддержке со стороны США готовящегося отделения Малороссии от России. «Западная диаспора украинцев» сегодня - лишь один из филиалов ЦРУ в деле осуществления подрывных операций против России, и особого секрета из этого в общем-то никто и не делает. Все понимают, что нищая Украина, с ее агонизирующей экономикой и полностью разложившейся властью, не в состоянии вкладывать миллионы долларов в создание «украинских центров» в соседней РФ.

Но помимо западных финансовых инъекций для «поддержки украинства в РФ» требуется еще и «добрая воля» ее руководства. Таковая в наличии имеется. Насколько синхронно действуют Киев и Москва в данном направлении, можно судить уже по тому, что буквально два месяца спустя после киевского шабаша в Москве был проведен II Конгресс украинцев России (октябрь 1997 г.). Симптоматично, что финансировалось это антирусское сборище из российского (!) бюджета. Весьма показательны и высказывания официальных лиц, представлявших на форуме российскую сторону. Министр по делам национальностей В.Михайлов твердо пообещал, что в самом скором времени его ведомство добьется принятия закона, который «позволит финансировать украинское движение из бюджета РФ». Свое должностное кредо в отношении украинизации Русских министр также сформулировал предельно ясно: «Наш идеал -степень украинизации Кубани уровня 20-х годов». Бандеровскую позицию шефа поддержал его научный консультант Д.Фурман: «Цель - сделать отличие русских от украинцев, российской и украинской нации и обществ необратимыми». Для чего все силы следует бросить на борьбу «с идеей об этнической идентичности русских и украинцев».

Очевидно, что нынешняя российская власть, представленная главным образом, инородцами при господствующем положении евреев, ускоренными темпами ведет формирование на территории Российской Федерации «пятой колонны» из так называемых «этнических украинцев», задача которой - не только нейтрализовать любые попытки со стороны официальных структур РФ по предоставлению помощи Русским, оказавшимся в украинской оккупации, но и духовно подорвать Россию изнутри путем усиленного навязывания обществу и государству украино-фильских стереотипов, скрывающих правду о подлинной сути самостийничества и угнетении Русских на Украине.

Самое подлое то, что все это делается за русские деньги, за счет ограбленного и нищего Русского народа. В то время как в оккупированной Малороссии Русские как этнос форсированными темпами денационализируются, обрекаясь на статус бесправного конгломерата «русскоязычных», внутри Великорос-сий искусственно взращивается колония «этнических украинцев». При этом поводыри данного химерического «нацменьшинства» даже не скрывают своего намерения возглавить заодно и прочих российских нацменов в деле скорейшей дезинтеграции РФ. Взять хотя бы безусловную поддержку «украинцами» кровавого режима Чечни. Причем поддержки не только морально-политической, красноречивым выражением которой стало торжественное переименование во Львове улицы Лермонтова в улицу Дудаева. На стороне чеченцев сражались и сражаются отряды «украинцев», убивавшие русских солдат и офицеров с не меньшей жестокостью, чем их звероподобные союзники. Личный состав этих отрядов формировался из членов официально зарегистрированной на Украине организации УНА-УНСО. Делалось это на виду и с ведома властей, и никаким карательным мерам за участие в боевых действиях против Русских их бойцы не подвергались: убийство Русских преступлением на Украине не считается...

Понятно, что в раскладываемом антирусском пасьянсе 15 млн. «этнических украинцев»- всего лишь разменная монета, пресловутое «пушечное мясо», которым его хозяева пожертвуют в нужный момент во имя достижения подлинных целей инспирируемого движения. Это видно уже из того, что возглавляют украинофильскую партию в России, задают ей политические приоритеты отнюдь не «украинцы», а известные русофобы: фурманы, шеловковедяевы, михайловы и иже с ними. В их глазах «украинцы» -весьма неплохое средство для окончательного добивания России на той территории, которую она за собой пока еще удерживает. Оттого и носятся с ними, лелеют их и холят, усиленно раздувая проблему их якобы нереализованных «национальных прав» фурманы с единомышленниками.

Дело не ограничивается словесными декларациями. В самых разных концах РФ их собратья упорно и методично двигают «украинское дело». В центре Москвы, на Тверском бульваре, по инициативе Ю.Лужкова и на средства города открыт роскошный Украинский Центр. Пропагандистской литературой его снабжает та самая «западная диаспора», шефом которой является ЦРУ. В этих «дарах данайцев» черным по белому написано, что Русские не только самый отвратительный народ мира, но и враг №1 «украинцев», почему и следует вести с ними беспощадную войну по всему земному шару. Впрочем, «дары», как и Центр, оплачиваются русскими деньгами. И Лужков не одинок.

Президент Республики Коми Спиридонов не только всячески поощряет развитие украинства у себя, но и вынашивает планы введения украинского языка в качестве государственного (!!!). В Омске организация украинских националистов «Серый клин» финансируется областной администрацией. И примеры такого рода можно перечислять до бесконечности...

О вышеуказанных фактах следовало бы знать В. Кожинову и прочим русским радетелям «украинского народа», ведь они имеют место в непосредственной близости от них. Во всяком случае, берясь судить об «украинцах», следовало хотя бы поинтересоваться - что же они собой представляют в действительности, какую политику намерены проводить (и уже проводят!) в отношении России и Русских. Ну а если весь наличный багаж знаний русского писателя по «украинскому вопросу» ограничен только тем, что «преподавали в советской школе», то не следовало бы его и затрагивать. «История Руси...» от этого только выиграла бы. Уж во всяком случае ничего бы не потеряла и не таила бы в себе весьма ощутимой ложки дегтя...

Впрочем, у В. Кожинова был и другой выход: опереться в своих суждениях на работы русских авторов, специально посвященных украинофильству. А их, вышедших как до 1917 года, так и после него, не так уж и мало. Отмечу лишь некоторые. С.Н.Щеголев: «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма» (Киев, 1912) и его же «Современное украинство» (М., 1914). На основе анализа польской публицистики XIX - начала XX вв. автор убедительно доказывает, что настоящими создателями идеологии самостийничества явились именно поляки, в течении ста лет настойчиво внедрявшие в сознание русофобствующей интеллигенции Малой России идею существования особого «украинского народа» (и, как мы можем убедиться сегодня, старания их не пропали зря). Между прочим, С. Щеголев приводит весьма красноречивые факты подлинного этногенеза «украинцев», в котором помимо поляков активную роль играла и Австро-Венгрия. Так, во входящей в ее состав Угорской Руси (ныне Закарпатская область Украины) еще в 1911 г.(!) власти требовали с учащихся духовных семинарий следующую расписку: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, а лишь украинцем и только украинцем»²... И отрекались- куда деваться: тем, кто не подписывался, не давали прихода. Отрекались, впрочем, далеко не все. И за право называться Русским расплачивались материальными лишениями, политическими преследованиями, репрессиями со стороны властей, а нередко и самой жизнью. И все же свято хранили верность предкам, их вере, памяти, строю жизни и передающемуся из поколения в поколение завету: стоять до конца за Русский народ и единую Русь.

После развала Австро-Венгрии эта территория была передана Чехословакии. Перед Второй мировой войной проживавшие здесь русины получили автономию. Их республика стала называться Подкарпатская Русь. В состав СССР она была включена под названием «Закарпатской Украины (!)». Населяющий ее народ принудительно записан «украинским» вопреки желанию самих русинов. Причина понятна.

Этноним «русин» - всего лишь один из вариантов передачи слова «Русский». В течение долгих веков оторванности от остальной России (с XI в., после захвата Венгрией) он закрепился и стал самоназванием этой части Русского народа. Существенные изменения произошли в языке, быте, культуре, но сознания своей рус-скости русины за эту тысячу лет не утратили и по-прежнему отвергают навязываемое им украинство. В декабре 1991 г. параллельно с самостийническим референдумом в Закарпатской Руси был проведен местный референдум о предоставлении ей статуса автономии. «За» проголосовало 78% населения. Подавляющее большинство русинов выразили желание максимально отгородиться от «самостийной и нэзалэжной»!.. Украинская власть, конечно, проигнорировала народное волеизъявление, средства массовой информации окружили его заговором молчания. Поддержали информационную блокаду и русскоязычные СМИ РФ.

Но русины не сдаются. В июне 1999 г. в Ужгороде состоялся V Всемирный конгресс русинов, потребовавший от украинского правительства зарегистрировать русинов как нацию (численность их на Украине - 700 тыс., всего в мире - 3 млн.), открыть русинские школы, кафедру русинского языка при Ужгородском университете и т.п. Атмосферу конгресса определяла одна мысль: украинский суверенитет над Прикарпатской Русью - явление временное, исторически он ничем не обоснован, и никакого морального права хозяйничать в крае самостийники не имеют... Но вернемся к нашему обзору.

В 1919 г. в Одессе вышли «Труды подготовительной по национальным делам комиссии.  Выпуск  1.

Сборник статей по малорусскому вопросу». Особенность этой работы в том, что вышла она в разгар Гражданской войны, когда украинство явило себя уже не только в качестве идейного течения, но реально действующей политической силы. Стремление любой ценой отторгнуть от России Малую Русь, жестокий антирусский террор, открытое сотрудничество с оккупационным немецким режимом, поддержка польской агрессии заставили Русских отказаться от былого снисходительно-попустительского отношения к самостийничеству и потакания его наглым претензиям, вынудили дать более трезвую оценку его русофобской сущности.

Еще одна особенность сборника: все статьи в нем принадлежат коренным малороссам, к тому же непосредственным очевидцам практической попытки претворения в жизнь химеры «самостийной Украины», что делает их оценки и выводы особенно ценными. А они однозначны.

А.Стороженко: «Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву». Именно поляки старались «затереть самое имя Малой России... и заменить его именем Украины». Они же первыми после разделов Польши «заговорили об особой украинской национальности. Им хотелось доказать, что Русских нет в границах погибшей Польши», следовательно, к России отошли исконно польские территории³.

А.Савенко: «Население Малороссии всегда самоопределяло и самоопределяет себя Русским и к укра-инству, которое является не нацией, а политической партией, взращенной в Австрии... относится явно отрицательно»⁴.

Профессор-филолог И.Линниченко: «Наше расчленение на самостийные республики - результат сознания не нашего, а чужого, выгод не наших, а враждебных. Отстаивающие вивисекцию единой Руси - частью жалкие честолюбивцы, а частью подкупленные провокационные агенты»⁵.

О «мове»: «Литературный язык Малороссии XVI-XVII веков - это какой-то ублюдок из языков южнорусского, церковнославянского и особенно польского»⁶. О претензии «украинцев» создать на этом суржике некую самобытную культуру: «Для того, чтобы читать в подлиннике порнографию какого-нибудь Винниченко... лепет разных Маковеев и иже с ними.., едва ли кто решится взять на себя труд изучения языка малорусского, а тем более жаргона галицийского»⁷.

В 1920 г. в Турине вышла книга князя Волконского «Историческая правда и украинофильская пропаганда». В ней также отслежена искусственность украинского движения, инспирированность его зарубежными державами: «Украинского сепаратизма как народного движения не существует, есть только работа политической партии (!) из среды интеллигенции и преимущественно полуинтеллигенции; работа эта, большей частью своекорыстная, крайне обострилась под влиянием нездоровой революционной атмосферы и воздействия Австро-Германии и «союзников», которым в целях отторжения южной России и понадобилось придумать нацию «украинцев»»'⁶.

Для этого был задуман и осуществлен ряд мероприятий: «Прежде всего надо было переменить имя малороссам. Нужды нет, что сам Богдан Хмельницкий называл население свое Украины «народом руським»- стали уверять, что оно не русское»⁹. В целях культурной экспансии «стали поддерживать искусственную «украинскую мову». Разгром Германии ситуации не изменил: победившая Антанта преследовала ту же цель - расчленение России, и «этим объясняется, почему легенда о существовании украинского народа и о русском иге, тяготевшим над ним, так быстро привилась в странах Согласия»¹⁰.

В 1925 г. в Берлине вышла книга А.Стороженко (под псевдонимом А.Царинный) «Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминанием». Именно в ней было дано классическое определение «украинца», его глубинной духовной сущности: «Украинцы» - это особый вид людей. Родившись Русским, украинец не чувствует себя Русским, отрицает в самом себе «русскость» и злобно ненавидит все русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом - кем угодно, но только не Русским. Слова: Русь, Русский, Россия, российский - действуют на него, как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают «украинца» старинные предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский. Слыша их, он бешено кричит: «Ганьба!» (польск. - позор)»¹¹.

Не менее точно и емко характеризует А. Стороженко самостийничество и сочиненную им «мову»: «Мы считаем украинское движение величайшим недоразумением, порождением злой воли одних и глупостью других, не видим для него никакой будущности, и нам до слез жалко тех умственных усилий, которые непроизводительно были затрачены на создание искусственной «мовы» и на мучительные потуги пользоваться этой «мовой» в научной и литературной деятельности». Польша и Россия будут пользоваться прекрасно развитыми национальными языками, «а косноязычная «мова» будет ютиться на задворках, пока вместе с украинским идолом Тарасом не будет сдана за ненадобностью в архив человеческих заблуждений и ошибок»¹².

Автор «Украинского движения» указывает и точную дату появления первых «украинцев»: конец XVIII- начало XIX века. Именно в это время в одной из своих работ граф Ян Потоцкий впервые использовал название «украинцы». Следующий за ним идеолог украинства, также поляк граф Фаддей Чацкий развил и углубил этот русофобский миф, объявив, «что украинцы произошли от укров, особой орды, пришедшей на место Украины из-за Волги в VII веке. В действительности такой орды никогда не существовало. От укров - Украина, от Украины - украинцы» - такова предложенная Чацким схема этногенеза «украинского народа». «Мысли Яна Потоцкого и Фаддея Чацкого о нерусском происхождении «украинцев» перенесены были через этих лиц на почву левобережной Малороссии и Слободской Украины и нашли здесь значительное распространение». «Вот когда исчезли Русские в Малой Руси и появились украинцы как особая якобы национальность»¹³.

Впрочем, «явление» это носило сугубо умозрительный, теоретический характер. В реальности численность «украинцев» на тот момент исчислялась несколькими сотнями русофобствующих малороссийских маргиналов да десятком бездарных сочинителей творений на русско-польском суржике. Понадобилось две сотни лет неустанной подрывной работы этого сообщества этнических мутантов, подкрепленной щедрой финансовой, моральной и политической поддержкой крупнейших держав мира, катастрофа нескольких революций и войн с беспощадным антирусским террором в Малороссии, чтобы произвести от этих нескольких сотен пару миллионов особей, с известной долей определенности могущих быть отнесенных к «украинцам». Но и сегодня, как и двести лет назад, это сообщество «является не нацией, а политической партией» А на дворе уже начало XXI века! Как В. Кожинов умудрился обнаружить «украинский народ» в XIV-XVI вв., одному ему известно...

Конечно, доступ русского читателя ко всем перечисленным выше работам и множеству других был затруднен по вполне понятным причинам. Изданные в смутное время, небольшим тиражом, частью за границей, они на долгое время оказались похороненными в спецхранах. Тем более, что утвердившаяся в России коммунистическая власть придерживалась прямо противоположной точки зрения на «украинцев», необходимых ей для более полного разрушения всего русского.

Вероятно, остались эти работы неизвестными и В. Кожинову: у нас их опубликовали в 1998 г., уже после выхода из печати «Истории Руси...». Но среди исследований украинства имеется одно, которого он не мог не знать. Речь идет о книге Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма», изданной в Москве в 1996 г., т.е. за год до публикации «Истории Руси...» Более того, ее сокращенный вариант был напечатан «Русским Вестником» в специальном приложении еще в 1992 г., сразу же после провозглашения Малороссии «самостийной и нэзалэжной Украиной». Фрагменты из нее в течение всех последующих лет публиковались практически всеми периодическими русскими изданиями, а газета «Левый берег» (г. Днепропетровск) печатала ее даже на Украине, за что и была вскоре закрыта. Трудно понять, как В. Кожинов умудрился проигнорировать столь популярное произведение. Н.Ульянов, между прочим, в своем исследовании как раз и ссылается на упомянутых мною авторов, хотя и выдвигает собственную концепцию происхождения самостийничества. К ее разбору нам еще предстоит обратиться, здесь же ограничимся лишь несколькими красноречивыми цитатами.

«Поляки в самом деле по праву могут считаться отцами украинской доктрины... Так, самое употребление слов «Украина» и «украинцы» впервые в литературе стало насаждаться ими... Поляков не устраивала ни «Малороссия», ни «Малая Русь»... Внедрение «Украины» началось еще при Александре I, когда, ополячив Киев, покрывши весь юго-запад России густой сетью своих поветовых школ, основав польский университет в Вильно и прибрав к рукам открывшийся в 1804 году харьковский университет, поляки почувствовали себя хозяевами умственной жизни малороссийского края... Гулак и Костомаров (!), бывшие в 30-х годах студентами Харьковского университета, подверглись в полной мере действию этой пропаганды»¹⁴.

О полной этнической идентичности «украинцев» и Русских: «Для украинских самостийников главной заботой все еще остается доказать отличие украинца от Русского. Сепаратистская мысль до сих пор работает над созданием антропологических, этнографических и лингвистических теорий, долженствующих лишить Русских и украинцев какой бы то ни было степени родства между собой. Сначала их объявили «двумя русскими народностями» (Костомаров), потом - двумя разными славянскими народами, а позже возникли теории, по которым славянское происхождение оставлено только за украинцами, Русские же отнесены к монголам, к туркам, к азиатам»¹⁵.

Н.Ульянов, пожалуй, первым обратил внимание на то, что одними из виновников появления украинского самостийничества являются... Русские: «Украинский национализм - порождение не одних самостийников, большевиков, поляков и немцев, но в такой же степени Русских... Оказывать украинофильству поддержку и покровительство считалось прямым общественным долгом с давних пор. И это несмотря на вопиющее невежество русской интеллигенции в украинском вопросе... Либералы, такие как Мордовцев в «СПбургских Ведомостях», Пыпин в «Вестнике Европы» защищали самостийничество больше, чем сами сепаратисты. «Вестник Европы» выглядел украино-фильским журналом... Украинофильство представлялось не только совершенно невинным, но и почтенным явлением, помышлявшим единственно о культурном и экономическом развитии южнорусского народа... Когда открылась Государственная Дума, все ее левое крыло сделалось горячим заступником и предстателем за самостийнические интересы... Говорить о личных связях между самостийниками и членами российских революционных и либеральных партий вряд ли нужно по причине их широкой известности... Академический мир тоже относился к украинской пропаганде абсолютно терпимо. Он делал вид, что не замечает ее... Одного слова таких, например, гигантов, как М.А. Дьяконов, С.Ф. Платонов, А.С. Лаппо-Данилевский, достаточно было, чтобы обратить в  прах все хитросплетения  Грушевского.

Вместо этого Грушевский спокойно печатал в Петербурге свои политические памфлеты под именем истории Украины... Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписаный закон, по которому за самостийниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом «реакционным», за которое человек рисковал получить звание «ученого жандарма» или «генерала от истории»».

В деле предания Малороссии в руки сепаратистов свою долю ответственности несет и русская власть: «Чего стоила полонофильская политика Александра I, намеревавшегося вернуть Польше малороссийские и белорусские губернии, взятые Екатериной и Павлом при польских разделах! Когда это не удалось... царь отдал этот край в полное распоряжение польскому помещичьему землевладению и старопанской полонизаторской политике. Николай Павлович не имел склонности дарить русские земли, но не очень в них и разбирался. Во время польского мятежа 1830 - 1831 г. он с легким сердцем отнес жителей западных губерний, т.е. малороссов и белоруссов, к «соотечественникам» восставших. В учебнике географии Арсеньева, принятом в школах с 1820 по 1850 гг., население этих губерний именуется «поляками». Какие еще нужны доказательства полной беспризорности Малороссии? Она, в продолжение всего XIX столетия, отдана была на растление самостийничеству»¹⁶.

Сегодня это растление достигло апогея, и Русские по-прежнему его активные соучастники. При сохраняющемся «вопиющем невежестве русской интеллигенции в украинском вопросе» тенденция скрытой и явной поддержки самостийничества в ее среде ничуть не ослабла. Ну что стоило В. Кожинову опереться в своих суждениях об этногенезе «украинцев» на мнение русских исследователей! Но нет, он идет прямо противоположным путем и полной горстью черпает из того самого источника, который вот уже полтора столетия питает русоненавистническую доктрину украинства, подавая читателю в качестве авторитетов исторической науки ее сознательных фальсификаторов...

Вообще среди русских авторов ссылка на украинских историков почитается правилом хорошего тона и как бы безусловным доказательством объективности их суждений. Между тем им следовало бы знать, что никакой «украинской исторической науки» в природе не существует. И никогда не существовало. Отсутствие это легко объяснимо: не было и до сих пор нет объекта для ее исследований - самобытной истории Украины. Плод создания самостийнической историографии, размноженный во многих тысячах книг, брошюр, статей, а теперь уже и фильмов, являет собой всего лишь лживый, фантастический миф с элементами социальной утопии, апокрифических сказаний, невероятных предположений и исторических анекдотов, обильно сдобренных злопыхательской клеветой на Россию и Русских.

В основу мифа положены реальные события русской истории, до неузнаваемости обезображенные политической доктриной украинства с добавлением нелепых выдумок и неправдоподобных гипотез самостийнических историков. Рождение мифа было вызвано настоятельной необходимостью во что бы то ни стало скрыть тот неопровержимый, зафиксированный в источниках факт, что «украинцы» произошли от Русских, только в определенный момент перестав быть таковыми. Факт этот со всей очевидностью доказывает, что под этнонимом «украинский народ» скрывается отнюдь не самостоятельный этнос, а ЭТНИЧЕСКАЯ ХИМЕРА, возникшая в результате искусственной духовно-психологической и культурной мутации незначительной части Русского народа под длительным воздействием польской военной и культурной экспансии.

Антагонистический характер русско-польского этнического взаимодействия в границах оккупированной Малороссии с беспощадной борьбой «кто - кого» при подавляющем военном и материальном превосходстве польского элемента, обеспеченного польским национальным государством, предопределил врожденное уродство той социально-политической общности, которая и стала самоопределять себя в качестве «украинцев».

Мутант получился ни на кого не похожим, но с явно выраженными признаками этнической ущербности и морально-психической дефективности, проявляющими себя многочисленными комплексами, среди которых главный - патологическая ненависть именно к тому этносу, от которого он в свое время отпочковался. Сокрытие исторической правды об аномальном характере генезиса и развития «украинского народа» и составляет сверхзадачу «украинской историографии» и тех совершенно фантастических небылиц, которыми заполнены «научные труды» ее представителей. Например, о начале человечества от «украинского национального древа», о происхождении «украинцев» от жителей легендарной Атлантиды, об украинском происхождении Христа и открытии «украинцами» Америки. Этническая химера породила столь же химерическую историю своего возникновения и жизни.

Любой автор, берущийся за украинскую тему, должен знать об этом. Незнание говорит о его некомпетентности в том вопросе, по которому он самоуверенно изрекает приговоры, да еще с претензией на «бесспорную истину».

Некомпетентность В. Кожинова очевидна. Игнорируя русских историков, он прибегает к авторитету украинских, да еще выбирает среди них наиболее одиозных. Например, Михаила Грушевского, работу которого цитирует и которого уважительно величает «самым знаменитым украинским историком».

Трудно понять, что заставило автора «Истории Руси...» представлять историком человека, «научные труды» которого являют собрание злопыхательской лжи и откровенной фальсификации общепризнанных наукой фактов. Полемика с такого рода «ученым» - то же, что спор с не менее знаменитым гоголевским Ноздревым. Последний, как известно, фактов не признавал, даже самых очевидных. Факты его мало интересовали, а тем более истина, из них вытекающая. Ноздрев врал. Врал совершенно безо всякой нужды, из чисто спортивного интереса, распуская неправдоподобные небылицы, в которые не мог поверить самый отъявленный болван и невежда. Тех же, кто не верил этим байкам, Ноздрев объявлял врагами истины и немедля зачислял в личные враги...

Из сонма «украинских историков» Грушевский, пожалуй, как никто другой соответствует гоголевскому персонажу. Причем не каким-то там трудноуловимым образом, а самым что ни на есть буквальным сходством, ибо тоже врал. Врал напропалую и без всякого стеснения, хотя, в отличие от обладателя кобылы розовой масти и невиданной величины рыбы, далеко не бескорыстно...

Начинал он скромно. Приделав к исконному названию древней Руси польское прозвище «Украина» и получив таким образом фантастическую страну «Украина-Русь», Грушевский заселил ее столь же фантастической «украинско-русской народностью» (сочетание каково!). Но, в отличие от Костомарова, не остановился на достигнутом, не желал примириться с той печатью русскости, которую нес на себе придуманный им народ. В качестве одного из средств изгнания Русских из Руси и Малороссии он схватился было за термин «восточнославянские народности» с целью избежать, по собственному признанию, «путаницы в употреблении понятия «русский» в значении великорусского, «русский» в значении «восточнославянского» и, наконец, «русский» в значении украинского (!)». Жонглирование терминами мало помогало: «украинцы» никак не выделялись из толщи Русских и ничем не проявляли себя на отведенной для них территории в предназначенную эпоху, с дьявольской хитростью маскируясь под... Русских!

Затея становилась безнадежной, но здесь «отца украинской историографии» осенило гениальное по своей простоте решение: теперь, встречаясь с терминами «русский», «Русь», «Малороссия», он автоматически заменял их словами «украинец», «украинский» и «Украина»... В результате этой простейшей операции украинский профессор в течение нескольких лет состряпал «тысячелетнюю украинскую историю», обеспечив самостийникам те самые «исторические корни», без которых они выглядели не просто самозванцами, но и людьми немного не в себе. Сам Грушевский суть своего «открытия» выразил предельно кратко и доступно: путаница в терминах принудила «украинцев» в отношении южной России и ее Русского населения «твердо и решительно принять название «Украины», «украинского»...»¹¹.

Вот таким простым способом Русские были «выдворены» из Киевской и Малой Руси, а «украинцы» превращены в ее безраздельных хозяев. Представление о том, какими конкретными приемами это достигалось, дает цитированная работа М.Грушевского «Иллюстрированная история украинского народа», подробно разобранная кн. Волконским¹⁸.

Технология надувательства поражает примитивностью: весь иллюстративный материал снабжен надписями на «мове», призванной создать в подсознании читателя некий украинский фон, внушить, что наблюдаемые им соборы, церковная живопись, головные уборы, монеты, миниатюры из летописи, выдержки из былин являют собой различные периоды развития «украинской культуры». Трюк рассчитан на то, что читатель -дремучий болван, простофиля, беспросветно глуп и ленив или хотя бы близорук и не в состоянии разобрать греческие и славянские надписи на предоставленных его вниманию монетах, печатях, грамотах. Вот на с. 77 изображение монет; под ними текст Грушевского: «Срибни монэты... Володымыра з його» портретом, а на самой монете вычеканено: «Владимир на столе, а се его серебро», т.е. русская надпись в украиномовном варианте, по мысли автора, дает право считать князя Владимира не Русским, а... «украинцем»! Дочь Ярослава Мудрого, будучи королевой Франции, подписывается «Ana» в соответствии со своим русским именем - Анна, а авторский текст под факсимиле уверяет, что это подпись «украинськои княжны Ганны» (с. 89). Под факсимиле договора Любарта и Казимира, заключенного в 1366 г. и написанного на чистейшем русском языке, подпись Грушевского, поясняющая, что договор написан на «староукраинской мове» (с. 145), и т.д. и т.п. на протяжении всей книги: нахальное, бесстыжее вранье, способное убедить разве что полных идиотов...

И это-то надувательство В. Кожинов называет «исторической школой Грушевского» и с потешной серьезностью затевает с ней дискуссию, не замечая ее нелепости и смехотворности: «украинского историка» меньше всего интересует истина, он - творец мифов, а не искатель правды, идеолог, а не ученый, представитель направления, к науке не имеющего абсолютно никакого отношения. Полемика с заведомым лгуном и шарлатаном- занятие совершенно бессмысленное, и трудно понять, зачем автор «Истории Руси...» тратил время и занимал внимание читателя столь никчемным делом?

Но В. Кожинов не только «дискутирует», он еще и угодливо соглашается с украинскими историками (как советскими, так и дореволюционными), без всяких сомнений заселявшими Малую Россию «украинцами» и параллельно присвоившими ей прозвище «Украина». О степени «научной объективности» советской историографии я уже говорил - повторяться не буду. Сразу перехожу к Н.Костомарову, тем более, что пиетет к его работам исповедуется абсолютно всеми русскими исследователями украинской проблемы, будь то в XIX или в XX веках.

Примечательна в этом плане судьба костомаровского научного наследия в постсоветской России. Вычеркнутый в предшествующую эпоху из числа официально разрешенных дооктябрьских историков «как выразитель взглядов и интересов зарождающегося украинского буржуазно-помещичьего национализма»¹⁹, он в числе первых был вознесен перестроечной волной на пьедестал «незаслуженно забытого», причем именно в качестве главного, да, пожалуй, и единственного авторитета по «истории Украины». Еще не опубликован был Н.Ульянов, не слыхала читающая публика о работах кн. Волконского, А.Стороженко, профессора Казанцева, а Костомарова уже массово тиражировали, причем не только в Киеве, но и в Москве. В Москве даже с гораздо большим рвением.

Один из основоположников украинства, ярый русоненавистник стал настойчиво преподноситься Русским в качестве убежденного глашатая «дружбы двух братских народов»... Что может служить более ярким примером полного невежества «русских идеологов» в вопросах самостийничества, на которое они смотрят глазами «украинцев» и о котором выносят свои приговоры опять же с украинской точки зрения, точки зрения антирусской! И это, еще раз подчеркну, в условиях, когда в оккупированной «украинцами» Малороссии миллионы Русских буквально задыхаются в атмосфере самой разнузданной русофобии, пронизывающей практически все стороны жизни «самостийной и нэзалэжной» - политику, систему образования, культуру, спорт, бытовые отношения. Многочисленные факты и проявления ее регулярно освещались средствами массовой информации на протяжении последнего десятилетия, но столь сильна над нашим сознанием власть прежде сформированных стереотипов и убеждений, что до сих пор Русские не могут взглянуть на «украинцев» и их идеологию трезвыми глазами, а не воспринимая их ненависть и откровенную враждебность в качестве «мелких шалостей» и капризных выходок невоздержанного «младшего брата».

Честно признаюсь, я и сам долгое время жил в плену подобных иллюзий, пока реальный жизненный опыт не показал полную их несостоятельность.

Глава 4. Этническая химера. Истоки ненависти

Судьба распорядилась так, что после 1991 г. мне неоднократно приходилось бывать на Украине в служебных командировках, порой достаточно длительных, непосредственно сталкиваясь с этой ничем не мотивированной и абсолютно ни на чем не основанной ненавистью ко всему русскому: Русскому народу, русскому языку, русской истории, русской культуре -всему, что олицетворяет собой Россия. Стремясь постигнуть подлинные истоки и смысл этой ненависти, я не единожды вступал в общение с так называемыми «щирыми (сознательными) украинцами», теми, кто искренне верует в самостийнические россказни про тысячелетнее «иснування украинськои державы», «московськэ панування», «росийсько-украинськи вийны» и тому подобный бред, усиленно насаждаемый сегодня украинскими СМИ, - и лично убедился, сколь глубоко укоренена она в сознании каждого «украинца», составляя центральный стержень его психологии, мировосприятия, поведенческих стереотипов, смысл общественного и личного бытия.

С одним из таких «сознательных» я случайно столкнулся в Киеве, на Майдане нэзалэжности. Он раздавал какой-то бандеровский листок и на весьма русифицированном варианте «мовы» с чувством рассказывал прохожим о том, что «украинцы» по-прежнему в неволе, ибо «москали» вкупе с пятой колонной всяческих «интернационалистов» расхищают национальные богатства Украины, грабят украинский народ (на календаре, между прочим, был 1998 год: седьмой год «нэзалэжности и самостийности»). Свои утверждения он, как это обычно и принято у «украинцев», подкреплял не конкретными фактами, а почти площадной бранью, дышащей неподдельной злобой и ненавистью к этим самым пресловутым «москалям».

Его никто не слушал. Задержавшись на минуту и взяв газетенку (благо раздавалась бесплатно), народ спешил дальше по своим неотложным делам. Я остановился. Неподдельный интерес, проявленный мною к гневным филиппикам в адрес «московских империалистов», привлек его внимание. Наверное, он подумал, что если я и не единомышленник, то, по крайней мере, из числа сочувствующих. Во всяком случае, проклятия и угрозы по адресу «москалей» зазвучали с удвоенной силой и еще большим пафосом:

- Пусть помнят подонки, грязь Москвы, что ничего у них не выйдет. Мы будем защищать свободу и независимость Украины с оружием в руках. Украинский народ не уничтожить, как и маленький героический чеченский народ! Смерть московской пятой колонне! Смерть московскому империализму! Да здравствует независимая Украина! Уничтожим москалей!..

Его боевые кличи, конечно, не оставили меня равнодушным. Ведь этот парень (а было ему лет двадцать пять, не больше), призывал убивать Русских, т.е. людей той национальности, к которой принадлежал и я. Эвфемизм «москали» сути не менял. Ненависть его была искренней, не театральной, а обтрепанный, замызганный вид заставлял предполагать, что передо мной не циничный наемник, работающий за мзду, а человек, так сказать, «идеи». А такие «идейные» слепо веруют всему, что проповедуют, и без лишних церемоний готовы жертвовать чужими жизнями ради осуществления своих «идеалов».

Я подошел к нему. Не для того, конечно, чтобы объявить войну. Столкнувшись со столь откровенным проявлением русоненавистнической сущности украинства, я решил выяснить те глубинные источники, которые ее питают, выяснить не на теоретическом уровне, а в непосредственном общении с живым носителем этой идеологии. Хотя украинство этого волонтера от самостийничества, как я догадывался, носило достаточно поверхностный, наносной характер. Косноязычная его «мова» никого не могла ввести в заблуждение: было ясно как день, что для него она внове и владеет он ею слабо, на уровне начальных классов украинской школы. Вероятно, принялся за ее изучение год, от силы, два назад.

Это был представитель того человеческого типа, который народился в Малороссии совсем недавно, буквально в последние годы, и этим-то как раз он и был интересен. Естественно, наш диалог мы начали с укрмовы, и мои вопросы стали для него полной неожиданностью.

- Зачем же так напрягаться: ведь твой родной - русский язык, а не украинский, не правда ли? К чему же тогда этот спектакль? По-моему, гораздо удобнее общаться на родном языке!

На мгновение он оторопел, но быстро нашелся, выпалив:

- Я - украинец! И говорю на своем родном языке. Он горделиво выпрямился и с высокомерным презрением глянул на меня.

Желания церемониться с ним я не испытывал и поэтому сразу уличил его во лжи, сделав грамматический разбор последних укрмовных тирад этого болтуна с указанием многочисленных допущенных ошибок. Я подчеркнуто говорил по-русски, но он понял, что имеет дело с человеком, владеющим и «мовою». Это сбило его с толку. Он все еще не мог определиться: кто же перед ним - «друг» или «враг», а тут, на беду его, вокруг стала собираться публика, почуяв возможность лицезреть если и не конфронтацию, то хотя бы политическую перепалку.

Он заволновался, но апломба не потерял и с той же украиномовной натугой, постепенно распаляясь, стал заученным тоном провозглашать ходячие «истины» самостийничества: про «трехсотлитне московське панування», «виковичнэ понэволэння та прыгноблэння украинцив», «их жорстоку русификацию», которую он каким-то странным образом увязывал с «голодомором та сталынськымы рэпрэсиямы», и дальше все в том же духе. Интересно, однако, то, что в длинном списке ценностей, изъятых «москалями» у «украинцев», «мова» занимала бесспорно первое место, намного перевешивая все остальное. О ней-то и был основной плач, и она-то с головой выдавала этого «щирого украинця», становясь все более бессвязной и маловразумительной, с отступлением не только от литературных, но и общепринятых разговорных форм. Несколько едких замечаний со стороны окружающих о слабой филологической подготовленности окончательно выбили украгитатора из колеи и взвинтили до предела.

Я понял, что самое время обнажить подлинную суть этого этнического маргинала и без обиняков заявил: все его россказни - чистейшая ложь, ибо, защищая якобы «прыгноблэну ридну мову», он сам даже не удосужился толком овладеть ею, хотя в последние восемьдесят лет для этого на Украине существовали идеальные условия.

Мой выпад окончательно вывел его из равновесия. Он пришел в бешенство, в глазах засверкала ненависть. Он, кажется, готов был броситься на меня с кулаками и вдруг - ко всеобщему изумлению - заорал на чистейшем русском языке:

- Да! Да! Я хотел бы говорить на украинском, но вы, московские колонизаторы, лишили меня всего, даже родного языка! Вы русифицировали украинцев триста лет, и они забыли свой родной язык!..

Эта вспышка была столь неожиданной, что все от удивления разинули рты.

Я был доволен. «Эффект радистки Кэт» сработал безотказно. Та, как известно, тоже провалилась на мелочи: числясь стопроцентной немкой, во время родов орала не «муттер», а «мама!», и этим родным русским воплем выдала себя с головой - умное гестапо сразу же поняло, что она - русская разведчица. Мой украинский визави тоже «раскололся» и, доведенный до экстремального состояния, уже не мог более притворяться, перейдя на родной русский и во все время последующей нашей дискуссии от него уже не отказывался.

Я, между тем, объяснил ему, что его утверждение -несусветная чушь: нельзя забыть родного языка, того языка, на котором ты говорил со своей матерью. И если уж ты в детстве общался с ней на украинском, то лишиться его мог разве что вследствие черепно-мозговой травмы. А вот если ты всегда говорил с родителями по-русски, а теперь в голову тебе пришло (точнее, в нее вбили), что твой родной язык совсем другой, значит, ты попросту предал своих родителей. И родителей твоих родителей, которые тоже ведь говорили по-русски. Никакие «ассимиляции», никакое насилие не способны заставить человека забыть родной язык, если он сам того не захочет.

Никто и никогда не навязывал Малороссии, ныне переименованной в «Украину», русского языка, ибо испокон веку он был для нее своим, ведь и население ее по национальности всегда являлось Русским. А сегодня здесь, на центральной площади Киева, «матери городов русских», забывчивый потомок Русских предков уже в качестве «украинца» с пеной у рта доказывал, что русский язык его родины - следствие «насильственной русификации», что «кацапское влияние» искоренило «мову» в городах, но в деревне она устояла: в его родном селе, на Сумщине, до сих пор говорят «на чистейшем украинском языке»!..

Я рассмеялся. Вздорность данного тезиса была раскрыта русскими филологами более ста лет назад, и тем не менее он по-прежнему проходит красной нитью через все пропагандистские украинские брошюры: вот, мол, смотрите, сельчане сохранили исконный народный язык «украинцев». Заблуждение, широко распространенное среди наших соотечественников, в общем-то весьма невежественных по части собственной истории. Я, как мог, разъяснил своему оппоненту, что и это его утверждение- всего лишь развесистая «клюква», рас-

считанная на олухов, не знающих подлинной истории Малороссии.

Разговорная сельская «мова» исторически сложилась в оккупированной поляками Юго-Западной Руси в XV-XVII вв. Первыми ее вынужденно стали использовать русские крепостные крестьяне Речи Посполитой. Приспосабливаясь к языку владевшего ими польского пана, они в общении с ним и его польской челядью постепенно перешли на разговорный русско-польский жаргон, лишь намного позже получивший громкое название «украинского языка». В XIX-XX вв. фрондирующие образованцы Малороссии этот суржик усовершенствовали, мутировав в некое подобие литературно-научного языка, и стали писать на нем беллетристические, исторические, а впоследствии и свои квазинаучные произведения. В советскую эпоху ему был придан статус «дэржавнои мовы» на территории УССР, но искусственное его распространение в силу естественного неприятия со стороны населения очень скоро было ограничено официальной документацией да творчеством украиномовных писателей, издававшихся за государственный кошт и никогда не читавшихся населением, потому что от живой малорусской речи их укряз уже отличался как небо от земли. Сегодня это различие доведено до полного абсурда¹.

Разговорная «мова» малороссийских сельчан понятна любому Русскому человеку, ибо при всех своих полонизмах она все же - диалект русского языка. Не услышите вы в украинских деревнях словечек типа «долляр», «вализа», «ковдра», «агэнция», «Нидэрлян-ды» и тысяч им подобных, ныне директивно внедряемых в укрмову с единственной целью: максимально отдалить ее от русского языка, превратив его действительно в «иностранный». Искусственно сконструированный полонизованный новояз и навязывает украинская власть подвластному ей Русскому населению. Достаточно послушать дикторов «дэржавного тэлэбачэння», чтобы убедиться: все они говорят с явно выраженным польским акцентом. Так с какой стати в качестве «родного» нам навязывают польский суржик?..

Ответа на последний свой вопрос я, естественно, не дождался. И без того жидкий запас аргументов агитатора от украинства был окончательно исчерпан. Разговор пошел по кругу и потерял всякий смысл. Он снова завел старую песню про вековое угнетение, высылку в Сибирь, репрессии и «голодомор». Затем неожиданно про свинью, которая влезла в чужой дом, нахально развалившись за столом, а после того, как радушные хозяева поставили ей корыто с едой, вместо благодарности навязала им свои порядки, да еще и стала требовать от них хрюкать по-своему и служить своим московским хозяевам...

Его снова понесло. Он разразился очередным залпом угроз по адресу «москалей». Заскучавшая от бесконечного повторения однообразных заклинаний публика, так и не дождавшись вожделенного скандала, стала быстро расходиться.

Мне тоже было пора. Этот злобный и тупой «украинец» уже не представлял никакого познавательного интереса. Я в очередной раз убедился: дискутировать с самостийниками практически невозможно. И не только потому, что они безапелляционно отвергают самые очевидные исторические факты, а в качестве «неотразимых аргументой» выдвигают абсолютно ни на чем не основанные выдумки в стиле «а-ля Ноздрев», но еще и потому, что они совершенно не воспринимают каких-либо доводов, нетерпимы к возражениям, а уличенные во лжи, начинают площадно ругать «москалей» и «Московию», находя странную усладу в приклеивании этих оскорбительных ярлыков России и Русским.

В Днепропетровске одна престарелая дама, например, с пеной у рта доказывала мне, что России как таковой вообще никогда не существовало (непонятно, правда, отчего она так яростно ненавидела эту «несуществующую страну»), что «до сифилитика Петра I (знаете, конечно, что он был таким!) существовала просто Московия или Московское княжество с присоединенными к нему Казанским и Астраханским ханствами, для которых Иван IV (мясник-кровопийца) выклянчил титул «царя», задобрив кого нужно мехами соболей и бобров, а Украина была казачья республика уже с конца XV века!.. Еще в эпоху Богдана Хмельницкого (поступил, конечно, глупо, отдав Украину москалям) было Московское царство, а Русью и не пахло! И только Петр I велел впредь именовать его не «Московия», а «Россия», но ведь Россия - не Киевская Русь, Россия - это полуазиатское лоскутное государство, все свои годы сидевшая на штыках, а когда штыки затупились, сразу начался быстротечный распад, и танки не помогли!..»

Весь этот бред, со слепыми от ненависти глазами, извергал не какой-то полуграмотный неуч, а человек с высшим образованием, «профессиональный украиновед», как она гордо отрекомендовалась, не уточнив, правда, чем подрабатывает на жизнь: «мовой» или «украинской историей». В истории, впрочем, она была полный профан. В том числе и истории Малороссии. Ну да украинская идеология ведь и держится лишь за счет дремучего невежества своих адептов по части собственной истории. Еще Шульгин заметил о самостийниках: «Просвещение такой же враг для них, как заря - для злых духов».

Русских эта «украиновед» ненавидела самой жгучей ненавистью: «Живут на Украине, топчут ее землю, едят ее хлеб, а за пазухой держат нож... Все они - шовинисты и украиноненавистники. Самый последний лапотник из Курщины считает себя на голову выше какого-то там хохла. А у этого кацапа хата аж почернела от копоти и неухоженности, хотя почти рядом стоят бедные, но чистенькие, побеленные хатки жителей Сумской области. Я лично это наблюдала... Просто этому лапотнику со времен рабства (крепостного права. - СР.), вдалбливали в голову, что он лучше, чем все инородцы, и такая политика ведется и поныне. Оттого русские и ведут себя так нахально на Украине; разве их соотечественники, выехавшие в Америку и другие страны, требуют там государственного статуса русского языка?.. Вот поэтому и надо все первые классы перевести на обучение на древнейшем украинском языке, а чиновников аттестовать на знание и применение государственного языка. Кто им не хочет владеть - иди туда, где его знания необязательны (уборщица, сторож и т.д.), а еще лучше: езжай на свою историческую родину». «Почти все русские, что очутились на нашей земле, это - искатели лучшей доли, лучшей жизни, потому как им в их маленькой Московии жилось голодно и холодно. А теперь начинают требовать себе каких-то «прав». Давно следует всех их выслать туда, откуда они к нам понаезжали...»

Подобных встреч и дискуссий я имел немало и воочию смог убедиться, насколько далек живой, реальный «украинец» от того вымышленного, книжно-умозрительного прототипа, которым все еще довольствуется - то ли по инерции, то ли по незнанию - русская политология. Нет, она вовсе не игнорирует исповедуемой «украинцами» русофобии и многочисленных ее проявлений, но все они преподносятся в виде исключений из общего правила, «отдельных прискорбных фактов» или случайных эпизодов, дающих повод скорее к насмешке, чем к серьезному анализу. В целом же в наше сознание настойчиво внедряется образ «братского украинского народа» и упорное отстаивание этого мифа наглядно демонстрирует полное отсутствие у русских политиков верного понимания идеологии и практики украинства.

Между тем истина состоит в том, что в настоящий момент Малороссия превращена захватившими в ней власть «украинцами» в подлинный концлагерь для Русских, а факты так называемой «дискриминации русского меньшинства» (почему-то упорно сводимые только к языку!), на деле являют продуманную систему этнического геноцида, вся же болтовня об «украинськом видроджэнни», «нэзалэжности», «боротьби з тоталитаризмом» - не более чем дымовая завеса, призванная этот геноцид скрыть.

«Бывает геноцид физический, а бывает - национально-культурный. Его называют: этноцид. Рабочая группа по коренным народам при ЮНЕСКО понимает под этим термином «любое действие, направленное на лишение этнических черт или идентичности, любые формы национальной ассимиляции или интеграции, принуждение к переходу к чуждому образу жизни и любую пропаганду против коренных народов». Когда... происходит... переписывание истории, уничтожение национальных и культурных памятников, гонение на национальную религию, запрет и ограничение родного языка, насильственное (т.е. осуществленное в условиях политического, силового или экономического давления) изменение национальности людей, - это все и есть этноцид».

Иными словами, этноцид, осуществляемый на Украине, - это насильственная ассимиляция в «украинцев» Русских людей, «которых заставляют отрекаться от своих корней, своей истории, своего языка и культуры, своей крови, своих святынь, своей религии»².

Широко практикуемый метод этногеноцида - манипуляции с численностью Русского населения Малороссии. Еще Горбачев в 1990 г. заявил, что из 52 млн. жителей Украины Русские составляют лишь «11,6 млн. человек». Эта совершенно ничем не обоснованная цифра тут же стала тиражироваться не только демократическими СМИ, но и русскими изданиями. При этом в качестве совершенно бесспорного признавался тот факт, что большинство «украинского населения» (не менее 2/3) составляли так называемые «русскоязычные», национальность которых почему-то не уточнялась. В итоге этнический состав «народа Украины» получался более чем странным: из 52 млн.

«11,6» - Русские, а «русскоязычные» - 34,6 млн. (2/3). Даже если в последнюю цифру включить тех, кто официально признан «русскими», собственно украинцев останется не более 17 млн. (из 52!). Но и в этой цифре «запрятаны» евреи, «белорусы» и другие нацменьшинства (а это еще 2-3 млн. минус). И получается, что на Украине как раз «украинцы» являются «нацменами», численностью всего 13-14 млн.!

Если бы наши СМИ хотя бы чуть-чуть задумывались над теми «фактами», которыми они пичкают легковерную публику, им рано или поздно пришлось бы признать, что по справедливости право на владение Украиной принадлежит как раз «русскоязычным», численность коих почти в 3(!) раза больше, нежели «украинцев», и потому по всем международным нормам украинскую неньку давно бы следовало переименовать в какую-нибудь «Руссляндию» или что-нибудь в этом роде. Чего, конечно, никогда не произойдет, ведь имеющая место путаница носит чисто манипуля-тивный характер. Ее цель: дезориентация Русского населения Украины и планомерное внушение ему комплекса «нацменьшинства». Так, сразу же после всесоюзной переписи 1989 г. в газете «Вечерний Киев» была опубликована статья, сообщавшая, что население Киева составляет 2 млн. 572 тыс. при 1 млн. 472 тыс. Русских и 856 тыс. «украинцев». Но уже через год эта же газета переиздала данную статью с совершенно иными цифрами: из 2 млн. 572 тыс. киевлян «русских»- 472 тыс., а «украинцев»- 1 млн. 856 тыс. (!). Так под начавшийся процесс дерусификации «матери городов русских» был подогнан необходимый статистический базис.

Примечательно, однако, то, что данные переписи 1989 г. в целом по Украине так и не были опубликованы. Их «засекреченность» легко объяснима: перепись четко зафиксировала, что из 52 млн. «украинского населения» Русскими только по паспорту оказались 21,6 млн. человек (а не 11,6 млн., как утверждал Горбачев). При этом еще 6,5 млн. назвали себя Русскими, хотя в их паспортах значилась национальность «украинец». К ним следует добавить около 1 млн. русинов, итого Русских даже по советской переписи получается почти 30 млн.! Но и эта цифра, безусловно, занижена.

Общеизвестно, что все переписи населения после Революции 1917 года искусственно подгонялись под национально-территориальное деление СССР. Насколько произвольно это делалось, видно из следующего факта. В результате румынской оккупации (1918) Россия потеряла практически всю Бессарабию. Тем не менее на левом берегу Днестра была организована «Молдавская АССР». В июле 1924 г. «молдаванами» в ней значились 14,2% населения, а уже к ноябрю того же года число их «подскочило» до 58%! Через год без каких-либо видимых причин оно «упало» до 32%.

Те же манипуляции с цифрами происходили и в образованной на месте Малороссии «Украинской ССР». Все переписи планомерно занижали численность Русских, записываемых в украинцы, с целью пропагандистского оправдания официально насаждаемой украинизации. Но знаменательно то, что проводимая коммунистической властью в течение жизни трех поколений политика дерусификации Малороссии так и не смогла достигнуть поставленной цели. Наступившие после 1985 г. послабления привели к тому, что большинство населения УССР (почти 30 млн.) отказались регистрировать себя в качестве «украинцев», сохранив подлинную этническую принадлежность.

Впрочем, политика дерусификации Малой Руси не прекратилась и сегодня переживает новый подъем. Ведь еще в 1994 г. Л.Кравчук заявил, что на Украине Русских вообще нет, а «11 млн. русскоязычных проблемы не составляют».

За истекшее после 1991 г. время власти предпринимали поистине титанические усилия для «ликвидации» Русского этноса, не брезгуя самыми подлыми средствами. Преподавательница из Ровно Лидия Свадеба описала следующий достаточно типичный случай: «Девчушка приходит после занятий домой и говорит родителям: «В школе записывали национальность, я ответила, что мои папа и мама украинцы». Мать удивлена: «Но я же русская?» Дочь в слезы: «Мама, не говори в школе, что ты русская, мне в классе будет плохо». Страх ребенка понятен: во дворе дома, где живет Л. Свадеба, детишки уже подсчитывают, в каких квартирах живут Русские. На вопрос: «Зачем вы делаете это?» - они с искренней непосредственностью поясняют: «Считаем, сколько квартир у нас освободится, если всех русских выгнать туда, в Россию»³.

То, что быть Русским «плохо» и даже «очень плохо», внушается самыми разнообразными методами. Например, в Краматорске женщине, не получавшей пенсию пять месяцев и буквально умиравшей с голода, начальник отдела пенсионного обеспечения Николенко В.Н. заявил: «Кацапам пусть Москва платит!» А мэр того же города Близнюк A.M. пообещал: «Я выживу из города всех москалей с имперским мышлением». По его личному указанию было состряпано уголовное дело против распространителя русской прессы Алексея Пшеничного, и хотя оно с треском провалилось, следователь Ов-чаренко пообещал матери Пшеничного, что все равно «упрячет» ее сына в тюрьму. По указанию СБУ (Служба Безопасности Украины, преемник КГБ) Алексею периодически отключают телефон, а когда включают, сразу же начинают звонить «неизвестные» с угрозами: «Москаль, убирайся в свою Московию!»

Такими же «неизвестными» зверски избит председатель Русской Общины Днепропетровска Виктор Тру-хин. Двое подонков напали на него в подъезде дома и, проломив голову, скрылись. В тяжелом состоянии Трухина доставили в больницу.

В подъезде своего дома во Львове 26 октября 1999 года был убит русский ученый В.Масловский. Смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы и перелома шейного участка позвоночника.

Доктор исторических наук, профессор В.Масловский стал известен благодаря своим работам, разоблачавшим преступления бандеровцев во время Великой Отечественной войны. За опубликованную в 1990 г. книгу «Земля обвиняет» его уволили с работы в Институте общественных наук западноукраинского отделения АН Украины. С тех пор в течение почти десятилетия ученый оставался безработным, живя на небольшую пенсию, которую получал как инвалид Отечественной войны. Однако это не сломило волю В.Масловского. В условиях официальной реабилитации бывших «вояк» ОУН-УПА и возведения их в ранг национальных героев, якобы боровшихся «за вызволэння Украины», он в многочисленных статьях и выступлениях продолжал разоблачать человеконенавистническую суть «украинского национализма» и его чудовищные преступления.

Десять лет ученого травили как «ворога нэзалэжнои Украины», неоднократно угрожая расправой и через прессу, и лично - и в конце концов убили. Смерть настигла В.Масловского сразу же после выхода в свет очередной его книги «С кем и против кого воевали украинские националисты в годы Второй мировой войны» (М.: «Славянский диалог», 1999)⁴. Излишне говорить, что и это подлое убийство было списано властью на очередных «неизвестных», которых, конечно, найти не удалось, тем более, что их никто и не искал. Жена покойного, запуганная угрозами и шантажом, отказалась даже от возбуждения уголовного дела, заявив, что ее муж умер своей смертью.

Те, кто живет сегодня во Львове, наверное, смогут понять мотивы, толкнувшие вдову на столь кощунственную ложь. Ведь атмосфера города взрывоопасно насыщена буквально животной ненавистью к Русским, раз за разом проявляющейся в самых диких и разнузданных формах. Вот лишь несколько штрихов, дающих представление о царящем в «столице украинского Пьемонта» морально-политическом климате. 8 мая 2000 г. Канун праздника Победы. Финальный концерт Всеукраинского фестиваля авторской песни «Серебряная подкова». Рок-группа «Кому вниз» несколько раз исполняет «на бис» песню «Птичка по имени Нахтигаль», посвященную украинскому батальону СС «Нахтигаль» (соловей) и дивизии СС «Галичина». Одуревшие от алкоголя и децибелов молодчики перекрывают исполнителей песни возбужденным ревом нацистского приветствия «Хайль Гитлер!», вдогонку которому из сотен глоток несется еще один призыв -«Убей москаля!»

Тот же клич реял над беснующимися толпами после случайной гибели в мае 2000 г. малоизвестного львовского композитора И. Билозира, ставшего жертвой пьяной драки. Конфликт разгорелся из-за того, что И. Билозир мешал подвыпившей компании слушать «русские блатные песни». И хотя национальность напавших на него предпринимателя и офицера украинской армии так и не была объявлена (установленная впоследствии в центре Львова надпись гласит, что И.Билозира убили «росийськомовни вбывци»), гибель композитора стала поводом для организации очередного антирусского шабаша. В течение трех недель город был захлеснут стихией митингов и шествий. Среди выдвигаемых требований «немедленное выселение всех русских с Украины» являлось, пожалуй, наиболее «мягким». Кафе, где случилась трагедия, было разгромлено озверевшей толпой. Органы правопорядка, как и во всех подобных случаях, заняли позицию «невмешательства», иными словами, прямого поощрения русофобского беснования толпы.

Несмотря на наличие в украинском законодательстве статьи об уголовной ответственности «за разжигание межнациональной розни», на Украине официально действуют десятки организаций, открыто исповедующих не только необходимость этнического геноцида Русских, но и таковой проводящих в меру своих возможностей. Вот лишь некоторые из них.

Конгресс украинских националистов (КУН). Лидер Ярослава Стецько. Базисная установка партийной программы: «Извечным врагом Украины является дикая Московщина, и какими бы лозунгами она ни прикрывалась (коммунистическими, славянофильскими, правами человека или защиты православия), москаль является врагом украинца»⁵.

А вот выдержки из программы Союза украинской молодежи: «В первую очередь необходимо очистить Украину от пяти-шести миллионов московитов, которые являются паразитами... привыкли к господству над украинцами».

«Уничтожение России - это предварительное условие сильной Украины».

«Украина - это могильник Российской империи».

В 1992 г. возникла Социал-Националистическая партия Украины (СНПУ). Суть ее идеологии выразил руководитель львовского отделения И.Коцюрупа: «Я давно мечтаю устроить во Львове Варфоломеевскую ночь для русских. Но, понимаете, для этого еще недостаточно сил». Председатель СНПУ Ярослав Андрушкив постоянно заявляет о подготовке партии к «вооруженной борьбе за независимую Украину». С кем конкретно? Разумеется, с Русскими. На счету этой группировки погромы штаб-квартир оппозиционных партий, поджог русского культурного центра им. Пушкина, избиения активистов русского движения. Во всех случаях реакция правоохранительных органов была нулевой, а в ноябре 1995 СНПУ официально зарегистрирована Минюстом Украины.

Украинская национальная ассамблея (УНА). Вот как формулирует программные тезисы ее лидер Дмытро Корчинский (апрель 1993): «Задача наших организаций заключается не столько в том, чтобы добыть независимость, сколько в том, чтобы добить Россию в том виде, в каком она существует сейчас»⁶. В мае 1992 г. УНА принимает заявление по Крыму: «Крым будет украинским или безлюдным»⁷. После этого 350 молодчиков созданной при УНА боевой организации УНСО (Украинская народная самооборона) идут «походом» по Новороссии и Крыму с целью запугивания местного Русского населения. 16 января 1993 г. в Киеве состоялись командно-штабные учения УНСО «Глас вопиющего». В ходе них отрабатывались действия на случай «отделения Крыма, создания Донецко-Криворожской республики или агрессии России против Украины»⁸. Планируется, что еще до начала конфликта на территории России будут сосредоточены «50-100 опорных пунктов террора». Для этого до начала боевых действий в Россию будут засланы «250-500 морально выдержанных и подготовленных бойцов». Предполагаются «химическая атака в метро, на рынках, железнодорожных вокзалах, в больших магазинах». Будут заложены заряды взрывчатки «в многоэтажных жилых домах, подземных строениях, троллейбусах»⁹. С началом военных действий в Чечне боевики УНА-УНСО сражаются в отрядах чеченских бандформирований. 29 декабря 1994 г. партия зарегистрирована Минюстом Украины.

При столь же активном участии власти насаждается русофобия через средства массовой информации, в том числе государственные. Газета «Слово», орган «Товарыства украинськои мовы», официальной организации, дотируемой из госбюджета, в частности призывает: следует решительным образом уничтожить «гниль московского и других влияний в украинских городах, переполненных паразитами, тем грязным люмпенизированным полукриминальным московским кагалом, расселенным вокруг никому не нужных заводов и предприятий... Права на какую-то отдельную историчность и так называемую «самобытность» эта масса уже не имеет, и всякое сопротивление со стороны этой биомассы должно вызывать немедленные карательные устрашающие акции».

Газета «За вiльну Украшу». Финансируется львовским городским бюджетом. Русских представляет своим читателям следующим образом: «Народ в Донецке в основном переселенцы, бедняки с Курской и других областей России. Это в основном народ темный, забитый, безграмотный, но очень процветают среди них алкоголизм, бандитизм, хулиганство, воровство. Сомневаюсь, что можно пробудить у них сознание - им просто не понять, что это такое».

Особое место в психологической войне против Русских отводится идеологическому и физическому террору против верующих Православной Церкви. С 1991 по 1998 гг. при молчаливом согласии власти были уничтожены три православные епархии: Львовская, Ивано-франковская и Тернопольская. Погром сопровождался насильственным захватом более тысячи храмов, избиениями, а в ряде случаев и убийством православных священников и мирян. Государственные СМИ приняли самое деятельное участие в подготовке и осуществлении этой преступной кампании. Для начала Украинская Православная Церковь Московского Патриархата была объявлена «антиукраинской, антигосударственной организацией, которая работает на уничтожение украинской национальной культуры, на ликвидацию независимости Украины и возвращение ее в лоно Российской империи». Верующие ее названы «московитами», а самой ей в качестве «российской церковной структуры» инкриминирован вывоз в Россию денег, культурных и духовных ценностей¹⁰.

Именно под лозунгом спасения «национального майна» толпа «украинцев» в июне 1992 г. взяла штурмом здание епархиального управления в Ивано-Франковске, зверски избив находившихся в нем трех православных священников. После полученных травм о. Михаил Шувар месяц провел на больничной койке, а о. Адаму Залецкому пришлось перенести тяжелую хирургическую операцию. Руководивший штурмом украинский «священник» Орест Левицкий заявил правящему епископу Иллариону: все его действия согласованы с властью и рассчитывать на ее помощь не следует. И действительно, обратившимся за защитой в милицию православным офицер дежурной части вежливо объяснил: люди, завладевшие епархиальным зданием, не дают возможности вывезти церковное имущество в Москву, а милиция в такие дела не вмешивается. На следующий день после кровавого штурма в епархиальное управление явились судебные исполнители, которые описали все имущество и наложили арест на банковские счета.

Так прекратила свое существование православная Ивано-Франковская епархия. Все ее храмы и денежные средства были переданы униатам и самосвятам из украинской «церкви» лжепатриарха Филарета Денисенко, лишенного сана и преданного анафеме расстриги. Верующим канонической Церкви было позволено использовать в качестве «храма» убогое здание бывшего детского садика, но и отсюда власть не прекращает попыток выселить их под открытое небо, а немногочисленных его прихожан, сохранивших, несмотря на террор, верность Православию, «украинцы» продолжают преследовать и избивать.

По такому же сценарию уничтожены православные епархии Тернопольской и Львовской областей. Вот лишь один из тысячи эпизодов этой религиозной войны. 22 января 1998 г. в село Мельничное Турковского района Львовской области прибывает наряд милиции во главе с районным прокурором Кундиком В.В. Прокурор объявляет православным, что отныне в их церкви будут справлять службу и греко-католики. Православные, естественно, отказываются дать согласие на подобное кощунственное осквернение своего храма (тем более, что он является законной собственностью их общины). Тогда милиция во главе с прокурором бросается на штурм. Прихожане и священник жестоко избиты, в храме выбиты окна, уничтожены входные и боковые двери. Православные из него изгнаны, отныне он - собственность униатов. Никаких человеческих прав за верующими канонической Церкви, объявленными «москалями» и «оккупантами», украинская Фемида не признает, она по определению на стороне уродливого церковного гибрида - украинских греко-католиков. Божью Церковь этнические мутанты не приемлют, им роднее ее искусственный суррогат.

Сегодня в Червоной Руси на руинах Православия правят сатанинский шабаш униаты и католики, а православные, как во времена первых римских императоров, загнаны в глухое подполье, подвергаясь жестоким преследованиям и насилию. Кощунственное надругательство над верой предков естественно для «украинцев», людей без роду и племени, лишенных прошлого и будущего, этнических мутантов, заблудившихся в лабиринтах истории. Визит на Украину папы римского в июне 2001 года стал апофеозом национального предательства, окончательного отказа «украинцев» от своих исторических корней, своей истории, своей религии. Он также призван дать новый импульс дальнейшей эскалации католической агрессии на Восток. На очереди Волынь и Подолия, Новороссия и Слобожанщина, Крым и Донбасс. Война на уничтожение и духовное закабаление Русского народа переходит в свою решающую стадию.

Важнейшим направлением этнического геноцида Русских и их насильственной ассимиляции в «украинцев» является внедрение украинской идеологии в умы и души подрастающего поколения. Растление неокрепшего и неискушенного детского сознания русофобией, формирование его в духе ненависти к России и Русским определяет сегодня облик школьной системы образования на Украине, составляя основу преподавания таких предметов, как «украинська мова» и «история Украины». Особое место, конечно, отводится истории. Глава украинского отделения Фонда Сороса Богдан Гаврилишин в интервью киевской газете «Зеркало недели» с гордостью заявил, что ими выпущено около 90 наименований учебников по истории Украины «антиколониальной направленности». В некоторых из них авторы насчитывают до  четырех  «русско-украинских  войн»! Таковы же и другие исторические пособия. Так, на обложке исторического атласа для 8-го класса изображена картина боя: «Казаки гетмана Ивана Выговского побеждают московскую конницу в битве под Конотопом». Та же картинка воспроизведена на 20-й странице атласа. Что же созерцают дети? Они видят, как бравые казаки лихо рубят ненавистных москалей-краснокафтанников. Один «москаль» валяется, порубанный, на земле, другой с ужасом и страхом теряет саблю и прижимается к своему вздыбленному коню, но на него уже несутся два казака с пиками. Соответствующий текст дается и в учебнике: «28-29 июня 1659 года на р. Сосновке под Конотопом украинская армия нанесла сокрушительное поражение российской армии». То, что ударную силу «украинской армии» составляла 40-тысячная татарская орда, приглашенная Выговским в качестве «союзника», а «туземцы» в его войске были представлены всего лишь 5 тыс. «казаков», из коих половина приходилась на наемные отряды сербов, немцев, волохов и поляков, - дети, конечно, никогда не узнают. Как и того, почему после столь «блестящей победы» уже в октябре на казачьей раде под Германивкой Выговский низложен с гетманов и  вынужден спасаться  бегством в Польшу, где судьба по заслугам воздала ему за иуди-но служение: первоначально возведенный поляками в ранг сенатора и киевского воеводы с титулом князя «Русского княжества», он в 1664 г. ими же обвинен в предательстве и по приговору военного суда расстрелян... Конечно, все эти факты авторы учебника старательно замалчивают, их цель: закрепить в сознании ребенка миф о веками длящейся войне «украинцев» с Русскими, а «картинка» в атласе поможет сформировать осязательный «образ врага». Запечатленный подсознанием, он в нужный момент «выстрелит», а чтобы время не изгладило впечатление, его закрепят неоднократным повторением в течение всех лет обучения, начиная с самых младших классов.

Заглянем в учебник для 5-го класса. Первый миф, вдалбливаемый в голову учащихся, - «тысячелетнее существование» Украины и «украинцев». В качестве точки отсчета, разумеется, взят период древней Руси: «Загадочная дорога истории привела нас сегодня во времена возникновения украинского народа и строительства первого самостоятельного государства. Название этого государства- Киевская Русь»¹¹. § 10 раздела, посвященного ей, так и называется: «Первостроители украинского государства». В их числе Кий, Щек, Хорив, Аскольд, Дир, затем Олег, Игорь и далее все русские князья, вплоть до Даниила Галицкого: он - «первый из украинских князей, коронованный королем»¹².

Примечательно, что польское господство над Малороссией ни разу не упоминается в отрицательном контексте. Дела «украинцев» в Речи Посполитой шли отменно: процветала культура, развивался и совершенствовался язык, казаки были вольными, народ пел песни. Не хватало малости: снова стать независимым государством. Увы, исторические обстоятельства этому не благоприятствовали. После войны 1648-1654 годов (причины ее и ход не рассматриваются) «истерзанная, обессиленная Украина искала спасения». От кого его ждать? Татары ненадежны и продажны. «Турция, возможно, и защитила бы, но преградой к объединению с ней была давняя ненависть народа к «бусурманам». У европейских стран были свои проблемы. Оставалось только Московское царство».

«Созвал Хмельницкий казаков на совет. Спросил их: «Под каким правителем хотите быть? К кому обратимся за помощью?» Думали казаки, совещались. Решили пойти на союз с Москвой, хоть сердце к российскому самодержцу не лежало». «В 1654 году в Переяславе был подписан договор между Россией и Украиной. Он положил начало новому закабалению украинского народа», «вольнице пришел конец»¹³.

Но нашелся славный герой на украинской земле -гетман Иван Мазепа, стремившийся «сделать Украину великим и сильным европейским государством, освободить из-под гнета Московского царства». Перед Полтавской битвой «гетман обращается к казакам:

- Братья! Настал наш час! Воспользуемся этой возможностью! Отплатим москалям за насилие над нами, за нечеловеческие муки и обиды, причиненные нам! Пришло время сбросить ненавистный гнет...»

Увы, побили Русские короля Карла XII, а ведь «после победы шведов над Россией Украина должна была стать независимым государством. Но не суждено было счастье Украине». А замечательный гетман Мазепа, расстроившись, вскоре скончался. «Так закончилась жизнь одного из славных сынов Украины, мечтавшего увидеть свою землю свободной, а народ счастливым»¹⁴.

Совсем закатилась звезда «украинцев»: «Шли годы. Один за другим менялись российские цари. А Украина постепенно разорялась. Все больше притеснялись украинский язык и культура. Ограничивались в правах казаки, вводилось крепостничество». «Из свободного государства, основы которого заложил Богдан Хмельницкий, Украина превратилась в Малороссию- в Малую Россию»¹⁵.

Лишь два века спустя проглянул луч надежды: «В Киеве в первых числах марта 1917 года возникла Центральная Рада... Россияне неприязненно отнеслись к украинскому правительству. Их беспокоило то, что Украина может отделиться и стать самостоятельным государством. Разве могли допустить это те, кто столетиями вывозил с богатой украинской земли зерно, соль, рыбу, уголь, железную руду. Где еще найдешь территорию с такими плодородными землями, мягким климатом, трудолюбивыми и терпеливыми людьми? Те, кто хорошо знал, чего стоит Украина, понимали, какой большой кусок «пирога» может упасть с их стола»¹⁶. И, как это и принято у «россиян», они силой кинулись неволить «украинцев»: «Большевики России направили в Украину Красную Армию». Та подошла к Киеву. «На защиту столицы поспешили вновь сформированные отряды молодежи», встретившие врага на железнодорожной станции Круты. «Несколько раз герои отбивали атаки врагов. Шли в рукопашный бой. Но силы были неравными». Побили красные «украинську молодь». Но народ помнит своих героев: «Драматические события под Крутами остались в памяти украинского народа. Об этом поется в одной

из песен:

У Кыеви, пид Крутамы,
Буе бий тяжкий з москалями (не с большевиками. - СР.)
Триста катив на одного,
На студэнта молодого.
Чэрвоние сниг на поли,
Цэ проллялы кров гэрои...
А по трупам тых гэроив
Зайшов ворог до Кыйова.
Ой, нэ смийся, лютый вражэ,
Голова твоя щэ ляжэ»¹⁷.

Вот такого рода «уроки» преподносит сегодня молодому поколению украинская школа. Разумеется, никто на Украине никогда не слышал этой псевдонародной «песни», сочиненной автором учебника в расчете на заведомую неискушенность школьников, ведь речь идет о детях 11-12 лет, принимающих за чистую монету любые россказни взрослых дядей и тетей, тем более наделенных авторитетным званием учителя. Руководимая такого рода «специалистами», детвора старательно заучивает тексты параграфов, даты, имена, географические названия и невдомек ей, что не знание прошлого своей Родины обретает она, а впитывает идеологическую отраву, калечащую юные души ложью и ненавистью к собственному народу, задрапированному вымышленным персонажем «москаля».

Примечательно, что термин этот несколько раз встречается в учебнике, но смысл его не разъясняется, хотя в конце каждого параграфа дается специальный словарь с толкованием незнакомых слов. Но контекст подачи понятия «москаль» таков, что ребенок быстро догадывается: эти закоренелые враги украинского народа - Русские.

Учебник для старших классов, посвященный периоду с конца XVIII по начало XX века, в этом смысле гораздо откровеннее. С первых же страниц школьник узнает, что Украина была колонией России, а «украинцы» - «резервуаром пушечного мяса» для российских военных авантюр: «Это была их плата за безгосударственное существование». Украине «пришлось кормить чужую армию и отдавать своих сынов на войну за чужие интересы». Русские на украинской земле - чужаки, «имперская русская власть» намеренно заселила ими юг и восток Украины с целью последующего отторжения этих территорий в пользу метрополии¹⁸. «Преступления русского царизма перед украинским народом» особо подчеркиваются славным житьем «украинцев» под властью Австро-Венгрии. Вот где страна была цивилизованная, и с образованием дело обстояло хорошо, и сейм местный действовал, и крепостные повинности император Иосиф II с мамой отменили. Для пущей убедительности приведена цитата Грушевского: «Переход Галичины под власть Австрии был первым началом возрождения украинской жизни в Западной Украине»¹⁹. В Восточной под «русским гнетом» ничего подобного, конечно, не происходило. Теперь школьнику понятно и то, почему самостийники в Галичине, этом «украинском Пьемонте», отнюдь не выступали за «нэзалэжнисть» от Австрии, зато настаивали на отделении Малороссии от России и присоединении ее к Австро-Венгерской империи: после мазепинских шведов не было у «украинцев» друзей лучше, чем австрийцы Грушевского²⁰.

В § 60 авторы затрагивают тему религиозных отношений, облив грязью Православную Церковь и похвалив греко-католическую, которая «играла диаметрально противоположную роль». Какую? Содействовала «украинскому возрождению», тогда как Православная - «ассимиляции».

Насаждение русофобии в школе не ограничено предметом «История Украины». Активные ее пропагандисты - преподаватели «украинськои мовы та литэратуры». «Край наш родной, наша земля - это Украина. А потому и мы называемся украинцы. Когда Россией правили петербургские цари, они велели всем называться «русскими». Но мы не «русские» и не «малороссы», а только украинцы, а наш родной край - Украина. И будь ты маленький или взрослый, ты обязан с гордостью называть себя своим именем» (этот фрагмент изложения для учеников 6-го класса передала мне в 1996 году знакомая из Харькова).

А вот «воспитательный час» в одной из донецких школ. 7-й класс. Классная руководительница, рассуждая о патриотизме и любви к Родине, следующим образом объясняет детям русскоязычие Донбасса: «Когда-то здесь жили одни украинцы, розмовлялы и спивалы, а потом нашу землю захватили русские цари и заставили всех говорить по-русски. Вот почему ваши родители и вы, дети, общаетесь не на украинском языке. И только честные, порядочные, достойные люди сегодня говорят на «ридний мови». Дети должны понять: они и их родители - люди нечестные, непорядочные и недостойные. Во всяком случае до тех пор, пока не начнут «розмовляты украинською».

В Киеве детей за то, «что они разговаривают в школе на переменах на русском языке, учителя украинского (случай из жизни Печерского района) называют «хам», «свинья», «скотина» и угрожают заставить носить таблички на груди с надписью: «Я украинец, но не разговариваю по-украински»²¹.

Так уродуют сегодня в Малороссии души и разум русских детей, планомерно превращая их в янычар, ненавидящих собственный народ и призванных стать его злейшими, непримиримыми врагами. Весь учебно-воспитательный процесс построен таким образом, чтобы сформировать в сознании ребенка крайне негативное отношение к Русским и России: «закабаление украинского народа», «конец вольности», «колония», «насилие», «ненавистный гнет», «нечеловеческие муки и обиды, причиненные нам», «введение крепостничества», «притеснение украинского языка и культуры», «вывоз зерна, угля, рыбы, железной руды» - такой отвратительный образ Русского народа предстает в украинских учебниках истории и литературы. Татары, турки, поляки, евреи, немцы- никто не удостоился подобной «чести», со всеми «украинцы» поддерживали и поддерживают нормальные человеческие отношения. Со всеми, кроме Русских. Чувства и эмоции, которые последние способны вызывать, строго отрицательны: отвращение, ненависть, страх, жажда мести, презрение, насмешка, злорадство...

Пройдет каких-нибудь десять-пятнадцать лет, и миллионы сегодняшних школьников станут взрослыми. Те, кто успешно освоил учебный курс, продолжат карьеру, в том числе и в структурах правящей украинской элиты. Именно они будут определять приоритеты внутренней и внешней политики Украины. Краеугольным камнем их мировоззрения и политических устремлений будет убеждение, сформированное еще в детском возрасте: смысл существования «самостийной и нэзалэжной», ее историческое оправдание и геополитическое призвание заключены в непримиримом противостоянии единственному и вековечному своему врагу, соседней России. Это их убеждение будет подкреплено мощным идеологическим и финансовым воздействием с Запада, а включение к тому времени Украины в НАТО придаст ему дополнительные импульсы и вдохновение. Дальнейшее предсказать не сложно: многообразные проявления «холодной войны», отличающие современный этап российско-украинских отношений, плавно перерастут в войну «горячую». Совершенно немыслимая для сегодняшних поколений людей, живущих в Малороссии, она станет явлением давно ожидаемым, закономерным и даже необходимым для их потомков. Основы этого величайшего мировоззренческого и психологического переворота уже сейчас буднично и кропотливо закладываются украинской школой.

Что ж, подведем некоторые итоги. А в качестве таковых сделаем попытку дать ответы на вопросы, сформулированные в начале нашего расследования. Разумеется, они не будут исчерпывающими - проблема слишком сложна и многогранна, но кое-что, я полагаю, можно считать твердо установленным.

Итак, отношение «украинцев» к Русским и России? на чем основано, чем вдохновляется? как конкретно преломляется в политике «самостийной и сувэрэнной Украины»? На примере многочисленных фактов, как современных, так и исторических, мы смогли убедиться, что возникшее в XX столетии и ныне широко употребляемое на всем пространстве исторической России понятие «братский украинский народ», в сущности, лишено всякого смысла. На практике же оно ведет к вопиющим ошибкам и несуразностям в оценке феномена самостийничества и созданной им идеологии украинства. Подлинный, реальный «украинец»-как правило, злобный отрицатель всего русского. Собственно, быть «украинцем» и означает быть недоброжелателем, антагонистом Русского народа, Русского государства, русской культуры. И ничего больше. Само явление на свет Божий «украинца» в качестве определенного человеческого типа как раз и было вызвано этой враждебностью, ибо «украинец» ненавидит Россию и Русских по определению: родившись Русским, он не чувствует себя Русским, отрицает в самом себе русскостъ и злобно ненавидит все Русское.

Причины, эту ненависть питающие, совершенно надуманны и абсурдны, и тем не менее она - каждодневная бытовая реальность современной Украины. Ею пронизана вся атмосфера жизни украинского общества, его культура, образование, политика, профессиональные и социальные отношения. Она заложена в подсознании «украинца», пронизывает каждую его мысль, каждый его поступок, все его мировосприятие, не нуждаясь в каком-либо рациональном обосновании. «Я ненавижу русских потому, что я - украинец» - для всякого самостийника такое объяснение самодостаточно. Или обратный вариант: «хотя я - украинец, я не испытываю ненависти к русским»- с ощущением неизбывной вины, горьким осознанием того, что «я - не настоящий украинец, не национально-свидомый украинец, и мне предстоит еще много потрудиться над перековкой себя»...

Таково сознание всякого «украинца». Таково сознание всей той идеолого-политической общности, которая ныне с апломбом именует себя «украинской нацией». Понятно, что в приложении к ней эпитет «братский» есть полная бессмыслица, демонстрирующая страусиное желание игнорировать малоприятную для нас реальность.

Мировоззрение индивидуумов, составляющих общность «украинцев», может, конечно, существенно варьироваться по тем или иным вопросам, в оценке тех или иных жизненных явлений, но никогда- в отношении России и Русских. В этой части украинского мировоззрения разногласия не допускаются и жестоко преследуются. Если ты - «украинец», но не испытываешь ненависти к Русским, значит ты... ненавидишь Украину, свою родную землю, свой народ. Ты - «янычар», «предатель», «агент Москвы», «пятая колонна». Ты - такой же враг «украинского народа», как и Русские. Ты- еще больший враг, чем Русские, ибо, причисленный к великому сообществу «украинцев», готов всадить нож: в спину своих братьев, ведущих священную войну против векового насильника «неньки» - коварного и злобного «москаля». Единственная заслуженная тобой кара - смерть!

Ежедневно и ежечасно вдалбливается эта пещерная философия в головы граждан «самостийной и нэзалэжной». «Украинцы» должны жить под прессом постоянной ненависти к Русским и всему, что с ними связано. Недовольство скудной, безрадостной жизнью незаметно направляется на внешний объект - соседнюю РФ и рассеивается при помощи такого приема, как организация бесчисленного количества помпезных русофобских «мероприятий», «годовщин», трагикомических «стояний» и «шествий», в ходе которых под неумолчный плач о неисчислимом множестве «понэволэнь», «голодоморов» и «зныщэнни украинцив» планомерно разжигается антирусская истерия. Приносимая СМИ (прежде всего телевидением) практически в каждый дом, каждую семью, эта лавина ежедневных «репортажей ненависти» всякое недовольство действительностью канализирует в раз и навсегда избранном направлении. Главное, что должно дать эффект, - безотчетный характер прививаемой ненависти: «украинцу» следует ненавидеть Россию потому, что она - Россия, за то только, что она существует.

Это чувство поддерживается изо дня в день, становится обиходной привычкой, даже необходимостью. Оно дарит совершенно безвозмездную радость, когда у соседнего государства что-то не получается, и переполняет праведным возмущением, если там что-то выходит. Внутриукраинские события отходят на второй план, потребность в их анализе и понимании совершенно исчезает. Исподволь, как бы само собой формируется примитивное, убогое представление о том, что все достижения «украинцев»-следствие того, что они самый одаренный, самый распрекрасный народ в мире; за все же их потери, за сегодняшнее нищее и полуголодное существование ответственность несет извечный враг - Россия. А чтобы подобный черно-белый тип мышления стал единственной формой мировосприятия, его начинают формировать сызмальства, буквально с детского сада и школы, закрепляя форсированной милитаризацией сознания.

«Украинец» постоянно должен чувствовать себя в состоянии войны. В его душе должны жить страх, ненависть, слепое поклонение и безудержный восторг. Иначе говоря, его ментальность должна соответствовать состоянию войны, даже если таковой не имеется в наличии в переживаемый исторический момент. Все равно, рано или поздно, она разразится. Ее приход неизбежен, как смена времен года, восход и заход солнца. «Украинец» не может чувствовать себя в безопасности, покуда  существуют Россия и Русские.

Эта роковая неизбежность грядущего военного катаклизма в условиях полной социально-экономической несостоятельности украинского бандустана дает возможность нейтрализовать перманентно возникающее недовольство «украинца» его убогой, нищей жизнью, откладывая решение всех проблем «на потом», на неопределенное «счастливое будущее». А кроме того, делает нерассуждающим зомбированным фанатиком, которым легко манипулировать   властям предержащим.

При этом совсем не важно, какова вероятность военного противостояния и каковы его возможные последствия. Война как явление человеческой истории в общем-то является тем, что рано или поздно кончается каким-либо конкретным результатом- победой или поражением. Война «украинца» с «москалями» имеет характер запредельной бесконечности, она не может закончиться, ибо наличие ее - одна из главных скреп его внутренней духовной сущности, ее базовая, фундаментальная ценность. Эта война -тот самый постоянно действующий внешний раздражитель, который не дает ему сосредоточиться на чем-либо ином, кроме патологической ненависти к своему извечному историческому антиподу - «москалю».

Понятно, что сама по себе эта ненависть никак не гарантирует готовности к войне. Состояние украинской экономики и науки таково, что о создании современных вооруженных сил говорить не приходится. «Украинская армия» - такой же мыльный пузырь, как и «древнейший в мире украинский язык» или пресловутое открытие Америки «украинцами». Сам ее феномен родился буквально несколько лет назад, да и то лишь благодаря материально-технической базе Советской Армии, которая практически вся разворована и приведена в негодность. Говорить о наличии каких-либо исторических традиций также не приходится: они ограничены преклонением перед партизанщиной вояк вроде Петлюры, Бандеры или Шухевича.

В организации военного дела «украинцам» никогда не дотянуться даже до уровня батьки Махно. Да они и сами это прекрасно понимают. Недаром же наиболее воинственные нз них загодя готовятся именно к партизанской войне и диверсионной деятельности. Это - потолок украинской военной стратегии.

Но в грядущей войне с Россией «украинцы» и не рассчитывают на собственные вооруженные силы. «Заграница нам поможет!» - вот суть их военной доктрины. Их наглая агрессивность- следствие твердой убежденности в том, что по первому же призыву вся военная мощь Запада обрушится на ненавистную им Россию. Украине достаточно выступить в роли застрельщика-провокатора, а для этого хватит одной пехотной дивизии, даже вооруженной трехлинейками. И следует прямо признать: эти украинские ожидания вполне обоснованы.

Уже сегодня творцы «нового мирового порядка» откровенно подчеркивают, что в их планах по уничтожению России как великой мировой державы Украине отводится центральная роль, она - тот ударный таран, посредством которого Запад намерен окончательно развалить Россию и похоронить любые надежды на ее возрождение.

По словам З.Бжезинского, «Украина является ключевым государством постольку, поскольку затрагивается собственная будущая эволюция России»²². По его же убеждению, «появление независимого государства Украины не только вынудило всех россиян переосмыслить характер их собственной политической и этнической принадлежности, но и обозначило большую геополитическую неудачу Российского государства. Отречение от более чем 300-летней российской имперской истории означало потерю потенциально богатой индустриальной и сельскохозяйственной экономики и 52 млн. человек, этнически и религиозно наиболее связанных с русскими, которые способны были превратить Россию в действительно крупную и уверенную в себе имперскую державу»²³.

Проводимая самостийной Украиной внутренняя и внешняя политика однозначно свидетельствует: она услужливо готова выполнить отведенную ей роль «троянского коня» русского мира, став передовым форпостом блока НАТО в его продвижении к границам России. С 1994 г. на украинской территории проводятся натовские учения «Казачья степь» и «Сибриз». С 1998 к ним добавился так называемый «Щит мира». В этом же году в распоряжение НАТО передан крупнейший в Европе Яворовский общевойсковой полигон, занимающий значительную часть Львовской области. 1-2 марта 2000 г. в Киеве состоялось выездное заседание Совета Североатлантического альянса на уровне министров иностранных дел. Ни одна из республик бывшего СССР не удостоилась чести принимать у себя столь высокопоставленный форум. В ходе встречи достигнута договоренность о подготовке украинских офицеров в учреждениях альянса, приведении вооружения и оснащения украинской армии в соответствие с натовскими стандартами и ряд других. Встреча показала: вступление Украины в НАТО - вопрос ближайших лет. А это означает, что на границах Ростовской, Курской, Воронежской областей будут стоять натовские танки, ракеты и самолеты и любая натовская дивизия сможет достичь Москвы в течение нескольких часов.

На фоне подобной перспективы продолжать себя тешить иллюзиями в отношении «украинцев» есть непроходимая глупость, а распространять миф о том, что их русофобия - не более чем словесная мишура, есть преступление. Каждый Русский человек должен четко усвоить: «украинский самостийник» - это враг, беспощадный и непримиримый, и относиться к нему следует соответствующим образом. Таков первый наш вывод.

Следующая принципиальная проблема, поставленная в нашем расследовании: время возникновения «украинской нации». Территория ее расселения. Что представляет собой «украинец» как этнический тип? Иерархия его ценностей, его мировосприятие, религия, отличительные черты. Детальное рассмотрение всех этих вопросов впереди, пока же остановимся на нашем утверждении, что этнонимом «украинский народ» обозначается не некий самостоятельный этнос, а этническая химера, возникшая в результате духовно-психологической и культурной мутации некоторой части Русского народа под длительным воздействием военно-культурной экспансии католического Запада.

Согласно концепции Льва Гумилева²⁴ этническая химера возникает в зоне активного противоборства на протяжении длительного времени двух несовместимых этносов и представляет собой общность денационализированных, выпавших из обоих этносов людей. Так уж случилось в силу исторических обстоятельств, что именно Малороссии суждено было стать местом рождения этнической химеры украинства. Именно здесь многовековое противостояние двух несовместимых этносов, Русских и поляков, долгое время боровшихся за духовное и политическое преобладание в Восточной Европе, достигло наивысшего напряжения, обретя форму непримиримой конфронтации, охватившей буквально все области жизни двух народов: военную, религиозную, политическую, культурную, социальную и даже языковую. Именно насильственное совмещение полярных культурно-психологических доминант Русской и польской наций дало толчок процессу этнической мутации в этой исторической области России, приведшей к возникновению этнической химеры «украинцев», сообщества людей, выпавших из Русского этноса, но так и не ассимилированных польским. Деформация католицизмом и польской оккупацией русского национального характера, русского исторического призвания, русской идеи и породили, в конечном счете, «украинскую идеологию», «украинский менталитет» и то убогое, дегенеративное явление, которое сегодня пышно величают «украинской культурой»...

Итак, становление этнической химеры обусловлено процессом этнической мутации, комплекса искусственных изменений в менталитете и этнической доминанте отдельных представителей этноса под воздействием чужеродных и враждебных им влияний, приводящих к формированию у них качеств и характеристик не только им не свойственных, но и глубоко чуждых. Этномутация всегда характеризуется признаками национальной деградации и вырождения. Этнический мутант - это, как правило, нравственный и интеллектуальный ублюдок, ущербный тип при отсутствии каких-либо устоявшихся морально-религиозных норм и традиций. Утратив под давлением неблагоприятных исторических обстоятельств свою национальную самоидентификацию, этномутант никакой иной не приобрел, наследуя родовые признаки своего этноса в уродливой, неузнаваемой форме. Однако сам он это врожденное уродство воспринимает в качестве некоей «нормы», для него привычной и естественной, освященной историческим опытом как минимум нескольких предыдущих поколений, от которых и ведет свою «родословную» этнический мутант.

Всякую нацию отличает только ей одной присущая ментальность: особенности психического склада, иерархия этических ценностей и представлений о мире, формирующих систему поведенческих навыков, передаваемых из поколения в поколение и специфичных для каждого народа. Ментальность «украинцев» - бессистемное сочетание несовместимых между собой мировоззренческих установок, полный хаос царящих в их среде оценок, вкусов и культурных канонов. Их поведение непредсказуемо не только для окружающих, но зачастую и для них самих. Лишенные почвы под ногами и четких жизненных ориентиров, они в любых исторических обстоятельствах - изгои, отщепенцы, вечные странники, и это нескончаемое историческое скитальчество наложило совершенно особый отпечаток на их духовный и психологический облик.

Будучи этнической химерой, существующей лишь за счет далеко не бескорыстной поддержки извне, украинское сообщество находится под перманентной угрозой распада и полного исчезновения, отсюда та неуверенность в будущем и черная зависть к процветающим западным соседям, которые отличают всех без исключения его представителей. Разобщенные на огромной территории среди чуждого им населения, «украинцы» исполнены враждебности и страха, злобы и ненависти, агрессивного неприятия окружающей социокультурной среды и одновременно - пресмыкательского приспособления к ней. Они - разрушители, а не созидатели, исторические призраки, являющиеся на горизонте русской истории в качестве активно действующей силы в самые мрачные и беспросветные ее периоды. Они - антиистория, олицетворение ее регрессивных, архаичных форм с тупиковым путем развития, судьба которых всегда одна - историческое небытие.

Общее, что сплачивает «украинцев» в единую целостность, - тотальное негативное мироощущение, врожденная неспособность принимать реальность таковой, какова она есть, патологическая зацикленность на прошлом и вынашивание ни на чем не основанных прожектов в отношении будущего. «Украинская мечта» убога и бесхитростна: вишневый садок возле хаты, соловьиные трели по вечерам, игры и смех беззаботных парубков и девчат. Сытая, беспроблемная жизнь, философия «хлеба и зрелищ» - вот предел «украинских» вожделений.

Однако им не суждено когда-либо сбыться, ибо южная Русь всегда являла собой стратегический «коридор», по которому столетиями шли вооруженные полчища в самых разных направлениях, во все стороны света, туда и обратно. Это бесконечное движение предопределено геополитическим положением Малороссии, особенно ее западной окраины, местом непосредственного столкновения двух антагонистичных и непримиримых цивилизаций: католического Запада и православной России. Малая Русь - это, по сути дела, передовая линия фронта вот уже тысячу лет длящейся войны не на жизнь, а на смерть этих исторических антиподов. Любые ее попытки играть в этом конфликте  некую «самостоятельную роль» заведомо обречены:  слишком могущественные силы в нем задействованы.  Не получится  быть  и  «сторонним  наблюдателем». Или Малороссия как неотъемлемая часть русского православного мира по эту сторону фронта, или в качестве униатской окатоличенной «Украины» - по ту. И тогда она - боевой плацдарм Запада, «пушечное мясо» натовской военной машины, то наименее ценное ее «подразделение», которое не жалко принести в жертву, послав на самый опасный участок, где ждет ее верная смерть. Так что пресловутой «украинской хате» никогда не быть в стороне.

Ведущаяся с переменным успехом цивилизационная война Запада против России несколько раз приводила к существенному продвижению линии фронта в ту или иную сторону, соответственно изменяя и положение Малороссии. В течение IX-XII вв. Русский мир значительно продвинулся на запад, выйдя к Балтийскому морю и утвердив себя как равный с противостоящей ему Европой (вспомним хотя бы династические связи Ярослава Мудрого). После татарского погрома ослабленная и обескровленная, Русь лишилась половины своей территории, и форпосты Запада (через окатоличенную Литву) замаячили у московских лесов, а немцы наглухо закрыли нам Балтику. После нескольких веков собирания с силами Россия неуклонно стала двигаться в западном направлении, восстановив контроль почти над всеми своими этническими территориями. Дело оставалось за малым: вернуть Червоную и Прикарпатскую Русь, но катастрофа семнадцатого года полностью подчинила Россию западным интересам. И хотя победа над Германией максимально продвинула Советскую империю на запад, объединив под ее водительством весь славянский мир, крах 1991 г. показал  всю иллюзорность достигнутых успехов.

Сегодня Запад не только загнал Россию в границы Московского великого княжества, но и готовит ей последний решающий удар, в котором роль «троянского коня» отведена именно «украинцам» с их атавистической ненавистью ко всему русскому. Ирония истории, однако, заключена в том, что «украинцы» существуют лишь постольку и до тех пор, пока есть русские, которым «новым мировым порядком» объявлена война на уничтожение. В этой войне «украинцы» - всего лишь вспомогательное войско. Ниспровержение России и Русского народа автоматически делает и их ненужным, отработанным хламом, место которому на исторической свалке. В этой ситуации исчезновение их - вопрос времени.

Конечно, «украинцы» этого не понимают. Да и не могут понимать уже в силу того, что внутри этнической химеры способны развиваться лишь самоубийственные антисистемные идеологии, строящиеся на отрицании исторической реальности и фундаментальных законов, управляющих ею. Украинская доктрина - типичная антисистема, нацеленная на коренное изменение окружающего мира и имманентных ему законов, что на деле означает его полное разрушение. Она пробуждает в своих адептах стремление любой ценой вырваться из оков реальности, по сути, разрушая самих себя. И то и другое в пределе дает один результат- историческое небытие. Поэтому украинская химера не способна на развитие. Просуществовав некоторое, возможно, даже достаточно длительное время, она неизбежно распадется. Произойдет своего рода процесс этнической «аннигиляции»...

Что касается времени появления «украинцев», то мы можем считать твердо установленным следующее. Даже написанная в конце XVIII века «История Русов» никаких «украинцев» не знает, а ведь позиция ее автора стопроцентно украинская. И если уж он ничего не знает о существовании «украинцев», нам тем более не следует тщиться обнаружить их присутствие в эпохи ранее XIX века, в сороковых годах которого они уже громко заявляют о себе Кирилло-Мефодиевским братством, стихоплетством незабвенного Кобзаря и иными осязательными действиями. Но если не преувеличивать шумиху, поднятую вокруг этих первых сознательных (т.е. сознающих себя) «украинцев», а прибегнуть к чисто арифметическому подсчету наличных украинских сил, то окажется, что речь идет о нескольких сотнях, от силы тысяче человек!

В дальнейшем число их неуклонно возрастало, чему решающим образом содействовало озападнивание России в целом, особенно ее интеллектуальных слоев. Но даже к концу века число индивидуумов, идентифицирующих себя в качестве «украинцев», вряд ли насчитывало более одного, максимум двух десятков тысяч человек. Что, конечно, на «нацию» никак не тянет. Тем более, что все они - преимущественно интеллигенты, т.е. не просто бессословные маргиналы, а еще и убежденные космополиты по своему миросозерцанию. Их работа на украинство диктовалась отнюдь не этнической принадлежностью, а как раз ее утратой, что вызывало в этих бывших Русских патологическое неприятие всего русского. И только в XX веке с его революционными катаклизмами и мировыми войнами «украинцы» стали политической реальностью. Но опять же реальностью не самостоятельной, а родившейся из заинтересованности в ее существовании различных противоборствующих сил, которые не жалели материальных, дипломатических и военных усилий на то, чтобы вдохнуть хотя бы видимость жизни в украинский призрак.

И все же это по-прежнему был феномен политический, а не этнический. В качестве официально признанной нации «украинцы» появились только в коммунистическом СССР. Именно большевики- подлинные создатели «украинской нации», а отнюдь не Грушевский со товарищи. Но это-то и есть бесспорное свидетельство того, что мы имеем дело не с этносом, а этнической химерой, постоянно находящейся под угрозой распада и полного исчезновения. Отсюда, кстати, и откровенно бандитские, кровавые методы ее «национальной консолидации». Только Талергоф, Терезин и бандеровский террор превратили русскую Галицию в «украинский Пьемонт».

Таков наш второй вывод. Что же касается проблемы «украинской культуры», то мы затронули лишь один ее аспект - «мову» и на основе многочисленных исторических фактов установили: не было никакой «русификации украинцев», а имела место многовековая насильственная украинизация Русского населения Южной и Западной России как следствие оккупации этих территорий Польшей, а в дальнейшем - деятельности этнических мутантов, украинизировавших под руководством поляков, немцев, венгров, румын, австрийцев вначале Галицию, а затем при помощи русофобствую-щей малоросской интеллигенции и некоторые регионы Поднепровья.

Только в результате этой планомерной украинизации Малороссии, финансируемой враждебными России зарубежными центрами, а в XX веке коммунистическим режимом, искусственно созданная украинская «мова» смогла обеспечить себе определенную сферу распространения в малоросских регионах, но этнического характера их населения не изменила: оно как было, так и осталось Русским. В силу практической безрезультатности всех предыдущих украинизации в сегодняшней «самостийной и нэзалэжной» средствами административного принуждения предпринимается очередная попытка навязать подневольному Русскому народу в качестве родного языка «мову». Но и она обречена на полный провал. Таков наш третий вывод. Им мы и завершаем первую часть нашего исторического расследования.

Историческая жизнь Западной России так заслонена современными, большею частью неправильными воззрениями, перешедшими и в науку, что нам казалось невозможным приступить к изложению этой истории прежде, чем будет очищен к ней путь от этих современных, большею частью неправильных воззрений. М. О. Коялович

ЧАСТЬ II
УКРАИНСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ И ЕЕ ТВОРЦЫ

Глава 5. Правда - это ложь. Шедевр украинской историографии и его верные последователи

В 1946 году исполнилось ровно 100 лет с момента публикации в России «Истории Русов». В США по этому поводу состоялось торжественное заседание украинской эмиграции, на котором этот первый манифест малороссийского сепаратизма величался не иначе как «шедевром украинской историографии». И хотя к исторической науке «История Русов» не имеет абсолютно никакого отношения, вышеприведенная оценка по-своему верна.

Действительно, все, кто был причастен к созданию основ идеологии украинства в XIX в., испытали на себе могучее влияние этого анонимного пасквиля, состряпанного из курьезных, ничем не подтвержденных домыслов и циничной фальсификации исторических фактов. Ярким свидетельством завороженности «украинцев» фантастическими россказнями «Истории Русов»   служит   творчество   знаменитого   Кобзаря:

«Шевченко брал из «Истории Русов» целые картины и, в общем, ничто, кроме Библии, не имело такой силы над системой взглядов Шевченко, как «История Русое».  Она господствовала над его мыслями своим украинским автономизмом и казачьим республиканством эпохи декабристов»¹.

Столь же заворожен ею был и Костомаров: идеи и дух «Истории Русов» пронизывают все его исторические работы, а его историософское кредо - «Кныгы буття украинського народу» - буквальный слепок с нее. Вдохновляла «История Русов» и П. Кулиша при написании «Истории украинского народа» и других русофобских сочинений. Дословным пересказом ее была «История Малороссии» М. Маркевича, ее же решающее влияние ощущается и в его «Украинских мелодиях»...

Шли годы. Развивалась историческая наука. Все очевиднее становилась полная несостоятельность «Истории Русов» как исторического сочинения, но влияние ее в среде «украинцев» не уменьшалось: она продолжала завораживать и новые поколения самостийников столь же сильно, как и их предшественников. XX век ситуации не изменил.

«История Русов» была как-будто пророчеством о близком национальном возрождении Украины»¹. «История Русов» - это наиболее выдающееся произведение украинской национально-политической мысли конца XVIII столетия»³, «памятник украинской духовности, политического и исторического мышления»⁴. «Она дала картину исторического развития Украины с древнейших времен до второй половины XVIII столетия», показала, «что Киевская Русь - это государственное создание именно украинского народа, что Русь - это Украина, а не Россия, ибо из русских земель в Русь входила только Новгородская земля»⁵...

Удивительно и необъяснимо. Даже странно, но... шедевр украинской историографии не знает (!) ни «украинцев», ни «украинского народа». Не знает даже «Украины»! Более того, принципиально отвергает это название, усматривая в его использовании слепое следование «бесстыдным и злобным польским и литовским баснословцам», коими намеренно «выводится на сцену из Древней Руси или нынешней Малороссии новая некая земля при Днепре, названная... Украиною»⁶.

С возмущением отвергая это польское наименование, анонимный автор «Истории Русов» как будто в пику будущим идеологам украинства повествует о «мужестве и предприимчивости народа Русского», «русских князьях», «воинстве русском», «письменах и грамоте русской», «Русской Церкви», а после воссоединения Малой России с Великой - об «армии соединенной России», «войсках российских», «россиянах» и «России». Автор, правда, вводит в действие «малороссиян» и их антипода - «московцев», но ни «Украины», ни «украинцев» в его «Истории» нет...

Этот воистину уникальный и загадочный изъян «Истории Русов» составляет постоянную головную боль самостийников, особенно при необходимости цитирования ее текста. Тому же В. Шевчуку в его восторженных хвалах непревзойденного украинского «шедевра» едва ли не в каждом фрагменте своей статьи пришлось прибегать к корректировке и уточнению авторской терминологии («Русь- это Украина», «Украина (Русь)» и т.д.), а при непосредственном цитировании метить текст украинопреобразующими вставками - «и русаки ваши (то есть украинцы.- В.Ш.)»... «за кровь народа Русского (то есть украинского. - В.Ш.)»... - и так бессчетное число раз, с упорством и систематичностью дятла, долбящего дерево.

«Улучшение» шедевра - дело скверное, даже святотатственное, тем более, когда приходится объяснять современным «украинцам» то необъяснимое упорство, с которым их пророк и предтеча упрямо называет их Русскими или малороссами, а край, в котором они живут, -Малой Россией. Специалист по «малороссизму»⁷ не без натуги снимает головоломную проблему, сославшись на... историческое невежество (!) творца «Истории Русов», который «анахронически полагает, что название «Украина» присвоили нашей земле поляки... так как не владел достаточными историческими знаниями». (Не знал, например, что «название «анты» в переводе с санскрита означает: люди, которые живут у края, украинцы»... Этот пример, по-видимому, должен вызвать у читателя знакомый ассоциативный ряд: Овидий - «украинец», Колумб - тоже, а на Венере государственный- «украинский язык»... обратив утверждения В.Ш. в аксиому, доказательств не требующую.) Впрочем, каким именно образом почетное звание шедевра историографии можно сочетать с «недостаточными историческими знаниями», восторженный апологет «Истории Русов» не объясняет. Да, наверное, перед ним как «украинцем» такой вопрос и не возникал. «Украинцы» возносят «Историю Русов» не за историческую правду (ее там нет), и не за литературные достоинства, более чем спорные, хотя и написана она вполне добротным русским языком (на «мо-ву», кстати, ее перевели только в 1959 году, в Нью-Йорке, по той прозаической причине, что в момент написания украинского шедевра «украинского языка» просто не существовало)... Нет, возносят они «Историю Русов» прежде всего за ту неиссякаемую, злобную, кричащую ненависть к Русскому народу, русской вере, русской культуре, русским порядкам, коей проникнуты каждая ее страница, каждая ее строчка, каждая ее буква.

Но не только русофобией затрагивает «История Русов» потаенные душевные струны всякого «украинца». Этот шедевр воинствующего невежества аккумулировал и впервые ясно выразил глубинную сущность того политического явления, которое позже станет известно под именем «украинства», «самостийничества», «малороссийского сепаратизма». «История Русов» сформировала все основные постулаты украинской идеологии, причем в окончательной и неизменной форме: прошедшие два столетия, несмотря на грандиозный размах теоретической деятельности самостийников, ровным счетом ничего к ним не добавили и ни на йоту их не изменили. И в этой неизменности и догматичности - непреходящее значение «Истории Русов» для «украинцев», объяснение неумирающего их к ней интереса и неуемных восторженных похвал в ее адрес.

Как всякое подлинно украинское произведение, «История Русов» базируется на полной и совершенно безудержной лжи. Лжи, которая даже не рядится в тогу правдоподобия, не ограничивает себя рамками хоть какой-то внешней пристойности, а откровенно и с вызовом выступает в своем неприкрашенном гнусном виде как наглый и циничный обман, самое бесстыдное надувательство, тотальная дезинформация внимающего и верящего ей.

В этом возведении лжи в ранг творческого метода постижения и отображения действительности как в прошлом, так и настоящем, анонимный автор «Истории Русов» по праву может считаться зачинателем, первопроходцем и образцом для подражания на все времена, какие отпущены Историей украинству и «украинцам»...

О степени достоверности сообщаемых им исторических фактов и описываемых событий можно судить хотя бы по следующим примерам. Так, «История Русов» по пунктам воспроизводит текст «Зборовского трактата», который будто бы гласит: Русский народ, «яко из веков вольный, самобытный и незавоеванный», отныне «ни от кого, кроме самого себя и правительства своего независим». Указывается и точная дата подписания договора: 7 сентября 1649 года⁹.

На самом деле, никакого трактата в природе не существовало, а было «объявление милости Его Королевского  Величества  Войску  Запорожскому  на пункты, предложенные в их челобитной», подписанной королем Яном Казимиром 9 августа 1649 г. Текст этого документа не имеет ничего общего с тем, который приводится в «Истории Русов». Ни о каком народе нет в нем и помину, договор оставляет «при всех старинных правах» только реестровое казачество, число коего определяется в 40 тысяч человек. Перепадает кое-что и православной шляхте: король обещает ей «все должности и чины в воеводствах киевском, брацлавском и черниговском». А вот насущнейший вероисповедный вопрос об отмене унии оставляет на усмотрение польского сейма (с легко предсказуемым отрицательным результатом).

Таковы были достижения Хмельницкого в момент наибольших его успехов. Сочиненный автором текст о якобы имевшем место освобождении Русского народа «от всех притязаний и долегливостей Польских» и «добровольных договорах и пактах», которые Малороссия якобы имела с соседними государствами, является чистейшим вымыслом, дезинформацией, преследующей вполне очевидную цель: изложить под видом исторического документа давно минувших дней современную ему, автору, программу малороссийского сепаратизма.

Точно так же вымышлен автором текст Гадяцкого договора, якобы подписанного Юрием Хмельницким в 1657 г. и толкующего все о тех же фантастических «стародавних правах, привилегиях и вольностях» казаков, прирожденном их «шляхетстве» и значительной самостийности их малороссийской «неньки». Сочинены: речь Ивана Богуна, отвратительный пасквиль на Россию и Русский народ; текст мазепин-ской прокламации, излагающей все те же пункты сепаратистской программы, в числе коих блистает и наиболее выдающийся ее перл, абсурдный до идиотизма штамп всей последующей украинской историософии: «Прежде были мы то, что теперь москов-цы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли»¹⁰. Иными словами: спасайте, нас обворовали! - вечный плач «украинца», совершившего отказом от русской национальности, русской культуры, православной веры своих предков историческое и этническое харакири и пытающегося свалить вину за это на тех, кто подобного отступничества не совершал...

Незнание предмета, о котором автор распространяется, поражает даже видавшего виды читателя. Например, о походе войск Б. Хмельницкого на Львов в 1648 г. он сообщает: город взят казаками штурмом, обезоруженный гарнизон «выпущен в Польшу с договором: не служить более против казаков». Взяв с побежденных огромную контрибуцию, гетман «оставил сей город под управлением граждан и с казацким комендантом и гарнизоном». На самом деле Львов не был взят, откупившись от осаждающих огромной суммой в 200 тыс. золотых, и, разумеется, никакого казачьего гарнизона в своих стенах в глаза не видел.

О смерти гетмана Многогрешного «История Русов» сообщает следующее: в августе 1671 г. в битве с Дорошенко и приведенными им турками гетман был тяжело ранен. «В 1672 г., Февраля 7-го дня, гетман Многогрешный от ран своих умер и с великими почестями, военными и церковными, в Батурине погребен. Все чины и народ с чистосердечным сокрушением оплакивали сего достойного их начальника». В реальности же никакой битвы с Дорошенко не было. В феврале 1672 г. Демьян Многогрешный жил и здравствовал, а в марте казачья старшина при помощи стрельцов арестовала «сего достойного начальника», обвинив в измене и тайном умысле переметнуться на сторону турецкого султана. В апреле сего же года скованного гетмана привезли в Москву, а в мае, после проведенного следствия и суда, приговорили к смертной казни, замененной по Царской милости ссылкой в Сибирь, в г. Селенгинск. Год смерти Многогрешного не известен, но еще в 1688 г., т.е. спустя шестнадцать (!) дет после торжественных похорон, устроенных ему «Историей Русов», он был жив и отправлял государеву службу.

То же касается и Петра Дорошенко. Запятнав себя многочисленными изменами, он, в виду народного возмущения, должен был в 1676 г. сложить с себя звание гетмана правобережной Малороссии и отдаться в волю левобережного гетмана Ивана Самойловича. Последний, согласно версии «Истории Русов», «по убедительным просьбам сослал Дорошенко на его родину, в город Сосницу, где он, под присмотром и поруками, жил до своей смерти». В реальности же после оставления гетманства Дорошенко был вызван в Москву и здесь оставлен на жительство вместе с семьей. В 1679 г. назначен воеводой в Вятку, в которой пробыл три года, а затем снова вернулся в Москву, где и скончался 9 ноября 1698 года...

Даже там, где «История Русов» не прибегает к прямой лжи и как-будто следует за реальной канвой исторических событий, она переворачивает все с ног на голову. Так, многочисленные просьбы Хмельницкого о присоединении к России приобретают в ее интерпретации прямо противоположный смысл: оказывается, все шесть лет войны именно Русское правительство уговаривало гетмана соединиться на любых условиях с его стороны. С этой целью уже в начале 1649 г. отряжено в Малороссию специальное посольство во главе с князем Алексеем Трубецким и боярином Пушкиным. «По наказу Царскому соглашали послы оные Хмельницкого, чтобы с народом Русским и войском соединился он в Царство Московское на таких условиях, какие им заблагорассудятся; а Царь готов, между прочим, признать его, Хмельницкого, с потомством владетельным земли тоя князем».

Казалось бы, малороссийский гетман должен сразу ухватиться за столь лестные предложения, но не тут-то было. Фантазия автора «Истории Русов» возносит его на столь головокружительную высоту, что московские предложения выглядят слишком мелко. В гетманской резиденции толпятся послы едва ли не всей Европы и Турции в придачу, стремясь любою ценой заручиться союзом со столь могучим правителем, поэтому в общении с царским послом Хмельницкий надменен и горд, едва ли не в приказном порядке требуя со стороны России немедленного объявления войны Польше, но отнюдь не с целью скорейшей ликвидации польской оккупации (ведь автор уверяет, что таковой никогда не существовало!), а лишь затем, «чтобы народ Малороссийский узнал прямо и убедился об усердии к нему народа московского, воюющего в помощь его поляков; а второе, чтобы малороссияне, увидев могущество народа московского, переменили те о нем мысли, кои имели о слабости его во время владения поляками городом Москвою и почти всем Царством сим»¹¹. Понятно, что Русские не проходят заданного им теста. Более того, ведут себя коварно и вероломно. Впрочем, на то они и Русские...

Как подлинно украинское, произведение «История Русов» использует для описания Русских только один цвет: черный. Среди них «владычествует самое неключимое рабство и невольничество... и человеки, по их мыслям, произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать». «А вер у них столько, сколько слобод и в них домов, а нередко и в одном Доме несколько их вмещается, и одно семейство от разноверства не может вместе ни пить, ни есть из одной посуды». «И так ежели с сим народом соединиться нам, то или они нас распродадут по одиночке, или переморят на улицах своих и распутиях: ибо никто из них не пустит в дом свой никого нашего прохожего, а паче с табаком, употребление которого почитается у них страшным грехом, смертным грехом, и единственным человеческим грехом во всем мире»¹².

За намерение воссоединиться с Россией анонимный автор «Истории Русов» устами анонимных же казаков величает гетмана Хмельницкого «зрадцею и предателем отечества», а для обоснования самостийнического постулата о том, что решение Переяславской Рады явилось фатальной исторической «ошибкой», наполняет свой пасквиль лживыми россказнями о якобы творимых Русскими в присоединенной Малороссии жестокостях и грабежах. А московская власть этому всемерно способствовала и даже поощряла «разорявшие народ воинские команды, прохожие и квартировавшие, коих поступки с народом здешним умалены были мало чем от нашествия татарского и других неприятелей. Десяток солдат разгонял прежде целые деревни, а капральство их потрясало самые города и местечки». Несчастным «малороссиянам» и пожаловаться было некому: русские начальники «были неприступны, как султаны азиатские, а привязки их и претензии мудренее всех узлов Гордианских. Все у них до последней булавки значило интерес Государев, и за него придирки и взыскания были бесконечные».

В виду этого «казаки запорожские... крайне недовольны были соединением их с Россией, а паче обращением» со стороны русских солдат, от коих терпели «частые и язвительные насмешки по поводу бритья своих голов. Солдаты оные, бывшие еще тогда в серых зипунах и лычаных лаптях, небритыми и в бородах, то есть, во всей мужичей образине, имели однако о себе непонятное высокомерие или какой-то гнусный обычай давать всем народам презрительные названия, как то полячишки, немчурки, татаришки и т.д. По сему странному обычаю называли они казаков чубами и хохлами, а сии сердились за то до остервенения, заводили с ними ссоры частые и драки, а наконец, нажили непримиримую вражду и дышали всегдашним отвращением»¹³.

Конечно, автор «Истории Русов» не законченный идиот, чтобы рассчитывать на то, что байкой о каких-то там «чубах» он сможет убедить читателя в наличии непримиримой вражды между двумя воссоеди-  ; нившимися частями Русского народа, и поэтому измышляет более весомые «аргументы», сочинив целый «ужастик»  о  якобы имевших  место  «москальских» зверствах, жестокостях и беззакониях, нескончаемой череде издевательств, оскорблений и повального грабежа, обрушившихся на население Малороссии после присоединения к России. Живописуя многочисленные расправы и казни, никогда не существовавшие в реальности, автор именно ими объясняет и оправдывает частые измены гетманов и Войска Запорожского, их сотрудничество с заклятыми врагами Русского народа: турками, татарами, поляками, шведами.

В череде этих измен отступничество Мазепы занимает центральное место, и его-то прежде всего автор стремится обелить. Дабы показать, что население Малороссии вполне разделяло взгляды гетмана-иуды, сочиненную от имени Мазепы прокламацию автор инсценирует никогда не бывшим собранием всего малороссийского войска «со многими чиновниками воинскими и гражданскими», на котором якобы эта прокламация обсуждалась. И хотя предложение Мазепы «отстать от Царя и царства христианского и предать себя в волю монарха лютеранского» было с ходу отвергнуто, все согласились в том, «что нужна перемена их состоянию и несносно презрение в земле своей от народа, ничем их  не лучшего, но нахального и готового на все обиды, грабления и язвительные укоризны; но чем тому пособить и за что взяться, о сем придумать не могли».

За это нежелание поддержать мазепинское предательство автор и насылает силой своего воображения жестокую кару на малороссийское население, сочинив леденящий кровь триллер о повальном терроре, обрушившемся на Малороссию сразу же после бегства гетмана к шведскому королю. Сравнить этот террор можно разве что со зверствами Тамерлана или Батыевым погромом. Князь Меншиков, например, после взятия гетманской резиденции Батурина и жестокой расправы

над гарнизоном «ударил на граждан безоружных и в домах их бывших, кои не мало в умысле мазепинском не участвовали, выбил всех их до единого, не щадя ни пола, ни возраста, ни самых сущих младенцев. За сим продолжался грабеж города от войска, а их начальники и палачи занимались, между тем, казнею перевязанных сердюцких старшин и гражданских урядников. Самая обыкновенная казнь их была живых четвертовать, колесовать и на кол сажать».

Не менее эффектно выписано и завершение «батуринского погрома»: город сожжен дотла, «тела избиенных христиан и младенцев брошены на улицах и стогнах града... на съедение птицам небесным и зверям земным», а Меншиков, «обремененный бессчетными богатствами и сокровищами городскими и национальными», двинулся дальше: «жечь и разорять все, ему встречавшееся, обращая жилища народные в пустыню». Равной участи подвержена была большая часть Малороссии. Разъезжавшие по ней «партии воинства Царского сожигали и грабили все селения без изъятия, и по праву войны, почти неслыханному, Малороссия долго еще курилась после пожиравшего ее пламени».

Но дело тем не кончилось. По указанию Петра произведен дополнительный розыск и «премногие чиновники и знатные казаки, подозреваемые в усердии к Мазепе... преданы различным казням в местечке Лебедине... Вины их изыскивались от признания их самих, и тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство - пытка», производимая «степенями и по порядку, - батожьем, кнутом и шиною, т.е. разженным железом, водимым с тихостью или медленностию по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и воздымались». Так было умерщвлено и казнено до 900 человек, хотя «число сие может быть увеличено».

Пролив подобающую порцию крокодиловых слез над «жертвами» своей же буйной фантазии, автор завершает эту страшную сказку выспренней сентенцией: нет оправдания тем, «кои были орудиями и участниками лебединских тиранств и зверских лютостей, ужасающих  само воображение человеческое»...

Примечательно, однако, то, что откровенно выражаемая ненависть к Русским органично сочетается у автора с высокомерным презрением и такой же жгучей ненавистью к тому самому «малороссийскому народу», с которым он себя как будто ассоциирует.

В его изображении нет народа более глупого и дремучего, чем «малороссияне», причем глупость их в авторской интерпретации доходит до полного идиотизма. Своих «приятелей, союзников и благодетелей» шведов они ненавидят с чисто дикарской непримиримостью и бесчеловечно истребляют по совершенно ничтожным причинам: во время Русско-шведской войны «народ здешний уподоблялся... диким американцам или своенравным азиатцам. Он, выходя из засек своих и убежищ, удивлялся кротости (!) шведов, но за то, что они говорили между собою не по-русски и ни мало не крестились, почитал их нехристями и неверными, а увидевши их ядущих по пятницам молоко и мясо, счел и заключил безбожными басурманами и убивал везде, где только малыми партиями и по одиночке найти мог, а иногда забирал их в плен и представлял к.Государю, за что давали ему жалование, сначала деньгами по нескольку рублей, а напоследок по чарке горилки, с приветствием: «Спасибо, хохленок!»

Чувство собственного достоинства настолько атрофировано у «малороссиян», что они готовы за рюмку водки истреблять своих истинных друзей. В то же время совершенно игнорируя грабеж и издевательства со стороны извечных врагов - «московцев». Более того, полное разорение Малороссии русскими войсками они, в силу каких-то загадочных особенностей психики, склонны приписывать... все тем же несчастным «кротким» шведам: «Народ, претерпевший бездну зол неизмеримую... приписывал злополучие свое одним шведам, ненавистным ему за одни середы и пятницы, в которые они ели купленные у сего же народа молоко и мясо»¹⁴. Одним словом: дикари. Злобные, глупые, суеверные и невежественные.

Эта ненависть к Русским, даже той их части, интересы которой автор как будто берется отстаивать, далеко не случайна. Как подлинно украинское произведение, «История Русов» насквозь пропитана польским духом, польским умонастроением, польскими политическими устремлениями, причем устремлениями именно второй половины XVIII в. (когда и писалась «История Русов»), времени польских разделов и ответных реваншистских мечтаний о «Великой Польше» от Балтийского до Черного моря.

Зависимость «Истории Русов» от этого духовного процесса очевидна. Полонизованное сознание ее автора спонтанно разряжается соответствующими оценками и выводами: на прошлое Малороссии, ее насущные потребности, национальные приоритеты он смотрит глазами поляка. Поэтому в полном соответствии с польской традицией название «русские» сохраняет только за жителями Малороссии, присваивая остальным имя «московцев», а России - «Московия». В соответствии с польской же традицией излагает миф о счастливом житии Русских под владычеством поляков, о якобы имевшихся у них «вольностях, правах и привилегиях», утраченных как раз в результате воссоединения Малороссии с остальной Россией.

Вопрос о «привилегиях», сказочном «золотом веке», якобы прерванном 1654 годом, едва ли не самый важный для «Истории Русов», важный до такой степени, что ее творец, вообще не брезгающий самым бесстыдным обманом, при изложении этого пункта превосходит по части сочинения небылиц самого себя, преподнося под видом общеизвестных исторических   фактов   совершенно   фантастические  сюжеты.

Например, о том, что через династический брак польской королевы Ядвиги и литовского князя Ягайла (1386) вместе с Польшей и Литвой объединилась и Малороссия «под древним названием Руси». Объединилась в качестве самостоятельного государственного субъекта на трактатах и условиях, суть которых заключалась «в сих достопамятных словах: «Принимаем и соединяем, яко равных к равным и вольных к вольным». Автор даже придумывает напыщенное название вымышленному им собранию «вольностей и привилегий малороссиян» - Пакт Конвента и обрамляет его соответствующей исторической легендой: «Сие постановление от времени до времени каждым королем при коронации подтверждаемо было».

Короли же польские любви не чаяли в народе Русском. Стефан Баторий (1576-1586), например, «во всех отношениях к Русскому воинству и народу был такой патриот, каковым почитался у римлян император Тит, т.е. друг и отец человечества». Не меньшим другом Русских был и Владислав IV (1632-1648), «имевший всегда справедливые и патриотические мысли о народе Русском». Он и умер-то от огорчения, что польские паны не пожелали удовлетворить справедливых требований восставших казаков.

Автор не жалеет красок для описания «союзных и братерских» отношений Русских с поляками в «соединенной нации». Его ополяченное сознание продуцирует пасторальные картинки их гармонического и любовного сожительства в едином государстве, не омрачаемого ни враждебностью, ни религиозной нетерпимостью, ни социальными и этническими конфликтами, ведь народ Русский соединился с поляками «яко союзный и единоплеменный», соединился «на одинаковых и равных с ними правах и преимуществах, договорами и пактами торжественно утвержденных». И поэтому Русские не за страх, а за совесть стояли «за славу и целость общей нации польской» и «интересы ее».

Столь же лубочно обрисовано положение Православной Церкви: «религия русская» совершенно была уравнена «с римскою католическою на одинаковые права и преимущества». Но автору мало простого утверждения столь вопиющей лжи! Без всякого смущения он дополняет ее совершенно маниловской картинкой «чистого согласия» «обеих главных религий, римской и русской. Когда отлучался надолго епископ римский, то поручал паству или правление своей епархией епископу русскому; когда же, напротив, отлучался епископ русский, то так же поручал епархию свою в правление римскому епископу, и все было у них в послушании и любви, прямо христианской».

Картины идиллического двухвекового русско-польского существования столь умилительны, трогательны и искренни, что вполне вероятно выглядело бы предположение о принадлежности их поляку, а не русскому, но грандиозный факт кровавой, истребительной русско-польской войны 1648-1654 гг. усложняет картину. При полном сохранении прежней лояльности к полякам и Речи Посполитой в авторе как будто просыпается и русское чувство, хотя и в убогом, урезанном виде: его историческая память явно не в состоянии преодолеть уже привычного холопского преклонения перед всем польским...

Источник Малороссийской войны «История Русов» видит в недоразумении (всего-то!) церковной унии, разрушившей «священную оную народов едность». Именно с 1596 г., по ее версии, идиллическое русско-польское сообщество распалось и «началась известная оная эпоха ужаса и губительства для обоих народов, польского и русского». «История Русов» дает даже хронологическую точку отсчета этой вселенской трагедии. Вымышленную, конечно, но с претензией на историческую достоверность.

С этой целью ее анонимный автор возводит в гетманское достоинство Северина Наливайко, атамана одной из казачьих шаек, промышлявших грабежом панских поместий, и отправляет его во главе посольства в Варшаву (1597) для переговоров с королем о подтверждении пресловутых «извечных вольностей» казаков. Коварные «паны, однако, схватили гетмана» и казачьих «депутатов» и казнили их. Эта-то казнь и открыла польский террор против Русского народа: «По истреблении гетмана Наливайка... вышел от сейма или от вельмож, им управлявших, таков же варварский приговор и на весь народ Русский». Поляки, два столетия не чаявшие души в Русских, лобызавшиеся и родичавшиеся с ними как с «единоплеменными братьями», вдруг совсем озверели, и автор не жалеет эпитетов при описании их «жестокости», «коварства» и «вероломства». Бывшие «союзники», в течение нескольких веков созидавшие «единую польскую нацию», с завидной методичностью принимаются истреблять друг друга¹⁵...

В этой борьбе автор как будто на стороне Русских, но победа их вызывает у него явное сожаление. Поляк вновь берет в нем верх, и при описании истории Малороссии после освобождения от польской оккупации он снова на стороне Польши против России. В этих труднообъяснимых переходах с польской стороны на русскую и наоборот ясно сказывается мутирован-ность авторского сознания, его раздвоенность между взаимоисключающими этническими доминантами: польской и русской, католической и православной, западной и восточной. Автор «Истории Русов» еще помнит, что он - Русский (оттого и отвергает с возмущением «Украину» и «украинцев»), но на мир смотрит и оценивает его уже с позиций антирусских, так как сознание его - продукт трехсотлетнего ополячивания и окатоличевания Русских, превращения некоторой наиболее слабой части их в этнических мутантов, коим поляками же позднее будет присвоено и новое название - «украинцы».

Цель и задачи полонизации Русских сами же ее реализаторы выразили с предельным цинизмом: «Между душой русина и душою москаля основного различия нет... Иную душу (здесь и далее курсив мой.- СР.) влить в русина - вот главная задача для нас, поляков!.. Та душа будет с Запада. Пускай русин соединяется своей душою с Западом, формою - с Востоком. Тогда возвратится Россия в свои природные границы- и при Днепре, Доне и Черном море будет что-то иное... А если бы оно и не сбылось, то лучше Малая Русь самостоятельная (!), нежели Русь российская»¹⁶.

Душа автора «Истории Русов» воплощает в себе успешное решение этой иезуитской задачи: его ментальность, сознание, мироощущение уже «иные», нерусские, хотя сам он того не сознает, по инерции называя себя Русским. Но духовная инаковость, утрата русского сознания и миросозерцания, смещение точки зрения в сторону и пользу Запада сквозят в каждой авторской мысли, его основополагающих оценках и выводах.

Достаточно показательно в этом плане восприятие «Историей Русов» того периода в истории Малороссии, который получил название «Руины» и увенчался циничным и подлым предательством гетмана Мазепы. Как истинно украинское произведение «История Русов» в принципе не признает изменой бесконечные переходы «малороссиян» на сторону своих исконных врагов - турок, татар, поляков - и сотрудничество с ними. Даже полное разорение Малороссии, истребление и угон в рабство ее населения татарами, наводимыми всевозможными тетерями, дорошенками, петриками, орликами и прочими доморощенными «спасителями отечества», в глазах ее автора - только сложный поиск способов обретения краем подлинной «независимости», т.е. вожделенного освобождения от «московского ига». Определения «предатель» после Хмельницкого удостоился лишь Выговский, да и то лишь потому, что автор зачислил его в «поляки». Все остальные, при констатации за ними определенных «недостатков», в целом настоящие «лыцари», искренне любящие родину и желающие ее народу только добра. Что с того, что в результате вакханалии гетманских измен, ничтожной борьбы за власть и привилегии казачьей старшины, ее открытого коллаборационизма Малороссия была залита кровью и превращена в безжизненную пустыню. Прямые виновники этого  зла, по мысли автора, все равно - «достойнейшие люди», так как в избытке обладают самым ценным в его  глазах качеством - ярой и непримиримой ненавистью к Русским, то бишь «московцам». Именно этим они духовно близки ему, и   за это именно он готов простить им любые преступления и измены. Соответствующий картбланш получает, конечно, и наиболее знаменитый представитель этого  племени предателей - Иван Мазепа.

«История Русов» еще не решается открыто оспаривать народную оценку гетмана-предателя и выставить его измену «бескорыстным подвигом» во имя отчиз-ны. Она даже как будто и не одобряет его деятельности, но переход на сторону врага сводит к смехотворной причине:  Царской  оплеухе, полученной якобы гетманом на пиру у князя Меншикова. Личная обида на Петра приводит Мазепу в стан неприятеля. При чем тут «измена»? - обиделся старик. Однако в специально сочиненной для него речи автор, напротив, выставляет Мазепу как подлинного «национального героя», думающего не о себе, а о судьбе родины в роковые для нее минуты. Сам гетманский выбор в пользу  шведов, коих он, по подсказке автора, предлагает почитать «своими приятелями, союзниками, благодетелями и как бы от Бога ниспосланными для освобождения нас от рабства», преподносится как в высшей степени «мудрое» и правильное решение. Проклятия измученного, ограбленного народа по адресу новоявленных «освободителей» «История Русов» признает, но во внимание не принимает, ведь Русский народ  глуп, дик и суеверен: куда ему разбираться в высших тонкостях   «европейской   политики»,   уготовившей Малороссии роль самостийной и независимой от остальной России. Недоступны ему и гениальные замыслы Мазепы.

С целью более контрастного очерчивания дремучести «народа здешнего», принявшегося, подобно «диким азиатцам», истреблять культурных, цивилизованных шведов, автор набрасывает трогательную пастораль их похода в русские пределы.

«Вступление шведов в Малороссию нимало не похоже было на нашествие неприятельское, и ничего оно в себе враждебного не имело, а проходили они селения обывательские и пашни их, как друзья и скромные путешественники (!), не касаясь ничьей собственности и не делая вовсе всех тех озорничеств, своевольств и всех родов бесчинств, каковы своими войсками обыкновенно в деревнях делаются под титулом: «Я слуга Царский! Я служу Богу и Государю за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки нам принадлежат по праву воина и приказу его благородия!» Шведы, напротив, ничего у обывателей не вымогали и насильно не брали, но где их находили, покупали у них добровольным торгом и за наличные деньги. Каждый швед выучен был от начальства своего говорить по-русски сии слова к народу: «Не бойтесь! Мы ваши, а вы наши!»

Читая это слащавое и совершенно фантастическое описание неприятельского вторжения, с трудом веришь, что принадлежит оно не шведу, а представителю того народа, с которым те воевали и который хотели поработить. Тем более, что это «чудесное превращение» приключилось с ними именно (и только!) в малороссийских пределах. Годом ранее те же шведы «расхаживали по Польше и делали свои добычи, грабя монастыри и церкви, а паче русские и униатские, которые удерживали еще вид русских: они вместе с другими сокровищами церковными обдирали иконы, отнимали потиры и всякую утварь, не оставляя ничего, что только имело цену»¹⁷. Одним словом, вели себя как нормальные,  обычные оккупанты.  И вдруг,  вступив в Малороссию, странным образом преобразились  в  «скромных путешественников»,  да еще  и «друзей» тех самых Русских, которых в Польше грабили без всякого зазрения совести. Что за наваждение? Не чары ли автора «Истории Русов», при измышлении этой картины возомнившего себя добрым волшебником, так подействовали на его виртуальных  шведов?..

Доброта, впрочем, здесь ни при чем. В отношении авторских «шведов» к Русским он несознательно воспроизводит свое собственное к ним отношение: иллюзорная надуманная «любовь» чередуется с реально осязаемой ненавистью.  Таково однако сознание автора «Истории Русов», его мировосприятие: любовь и ненависть, правда и ложь, реальность и вымысел, «свое» и «чужое», «друзья» и «враги» меняются местами, обретают противоположный изначальному смысл, двоятся,  сливаются, становясь зыбкими и едва уловимыми, загадочными и, малопонятными.

Временами автор как будто не отдает отчета в том,  что он описывает, изображая одни и те же явления с прямо противоположных, взаимоисключающих точек ; зрения и все их преподнося в качестве истинных. Его  взгляды представляют собой причудливую мешанину  разнородных понятий и представлений, никак не связанных между собой, распадающихся на отдельные  изолированные  фрагменты,  на  основании  которых  просто невозможно построение какого-либо целостного мировоззрения. И тем не менее речь идет именно О «шедевре», образцовом украинском произведении, и, как мы уже заметили выше, наименование «шедевр» приложимо к «Истории Русов» лишь в сочетании с onределением «украинский». Ее автор, представления не имеющий об «Украине» и «украинцах», сумел предельно ясно выразить духовную суть того явления,  которое ныне известно под именем украинства или самостийничества. Эти легшие в основу «Истории Русов» и с тех пор сохраняющиеся неизменными базовые идеологические принципы украинского самостийничества таковы:

1.   Сознательное   использование   лжи   в   качестве главного метода построения теоретической части украинской доктрины,  ее совершенствования,  распространения и воплощения в жизнь; лжи откровенной и циничной, не ограничиваемой ни нравственными соображениями, ни требованиями внешней пристойности; лжи, даже не пытающейся мимикрировать под некое подобие правды.

2.  Полонизированность сознания и мышления; их зависимость от польской этнической доминанты, польской ментальности, польских умонастроений, польских политических устремлений. Рабское преклонение перед Западом и всем иностранным.

3.  Ненависть к России, Русскому народу и всему, что выражает его духовную суть и историческое призвание; ненависть ничем не мотивированная, ни в каких объяснениях не нуждающаяся, существующая в форме бессознательного рефлекса, которому подчинены и которым определяются   фундаментальные   основы   украинского миросозерцания и мировоззрения, а также устоявшиеся поведенческие стереотипы.

4.  Апология предательства и вероотступничества; религиозный релятивизм; принципиальное оправдание и поощрение всякого коллаборационизма, сотрудничество (даже во вред себе) с любой политической силой, любым народом, любым государством, если они враждебны России и Русским.

5.  Идеализация прошлого; сознательное культивирование мифа об утерянном «украинцами» «золотом веке», их сказочном былом процветании и необъятных «вольностях, правах и привилегиях»; сочинение пышной украинской родословной с дутыми достижениями и свершениями мирового масштаба.

6.   Высокомерно-презрительное отношение к своему народу; стойкое представление о врожденной его глупости, трусости, раболепии, дремучести и полной этнической индифферентности.

7. Двойничество, тщательная маскировка своих подлинных мыслей и устремлений; душевная и интеллектуальная закрытость; анонимность, исповедание психологии «заговора и подполья» в сочетании с житейским приспособленчеством и карьеризмом.

Все созданное самостийниками в течение двух столетий с момента написания «Истории Русов» явилось простым воспроизведением в той или иной форме выработанных ею идеологических принципов и оценка ее в качестве «катехизиса самостийничества» (Н. Ульянов) абсолютна верна.

Исследователи датируют время создания «Истории Русов» концом XVIII в., а автора предполагают в Григории Полетике (род. в 1725 г.), который, принадлежа к семье одного из казачьих старшин, мог получить информацию о гетманстве Мазепы и предшествовавших ему событиях, как говорится, из первых рук. Кроме того, Г. Полетика немало времени уделял защите прав своего сословия на владение малороссийскими землями и крестьянами. Его перу принадлежат две записки на эту тему.

Сын его, Василий, подобно отцу, тоже активно занимался этим вопросом и составил «Записку о начале, происхождении и достоинстве малороссийского дворянства». Высказывается мнение, что именно он, а не его отец - истинный автор «Истории Русов», отразивший драму «той части потомков Кошек, Подков, Гамалиев, которая успела добиться всего, кроме прав благородного сословия»¹⁸. А то, что дискриминация выходцев из Малороссии с этой стороны имела место, сомнению не подлежит. Так, на первых порах детей казачьей старшины не допускали в Шляхетский кадетский корпус, открытый в 1731 г., «поелику-де в Малой России нет дворян».

Действительно, еще в 60-е годы XVIII в. южное дворянство в массе своей не могло предъявить никаких документов в подтверждение «благородного» происхождения, невнятно оправдываясь гибелью семейных архивов во время смут и войн. Правда, после указов 1782 и 1783 гг., уравнивавших крестьян и помещиков Малороссии с великорусскими,.до ста тысяч малороссийских дворян обзавелись превосходными документами и пышными родословными, но наспех сфабрикованные в Бердичеве, они нередко становились источником скандалов. Сведения эти дошли до Герольдии, она стала придирчива и затруднила доступ в дворянство тем, кто еще не успел туда попасть. Особые строгости начались в 1790 г. В этот период, возможно, и родился общий замысел «Истории Русов», один из важнейших аспектов ее изложения.

Еще одна версия относит время ее написания к 1810 г. и связывает с тогдашними конституционными мечтаниями Императора Александра I. Во всяком случае именно в этот период в среде малороссийского дворянства гуляли толки о прожекте восстановления малороссийского казачества с вожделенными атрибутами былой самостийности. Известно даже, что генерал-губернатор Малороссии кн. Репнин, утвержденный в этой должности в 1816г., представлял Императорам Александру I и Николаю I меморандумы на эту тему.

Слухи так и остались слухами, но толчок к распространению мифа о якобы имевшихся в прошлом «вольностях и привилегиях» малороссийского населения был дан. Еще один дополнительный стимул к тиражированию именно в этот период «История Русов» обрела в масонско-революционной среде, которую она привлекла своей последовательной русофобией, политическим сепаратизмом и легендами о былых «вольностях» (вспомнить хотя бы «думы» Рылеева: «Исповедь Наливайко», «Войнаровский» и др.). В качестве «революционного» произведения «История Русов» и получила хождение в рукописных списках До 1825 г.

Полная неразработанность истории Малой России периода польско-литовской оккупации привлекала к «Истории Русов» внимание и серьезных людей. Ее читали Пушкин, Гоголь. В 1836 г. Пушкин в своем «Современнике» даже опубликовал несколько ее фрагментов. А в 1846 г. «История Русов» была отпечатана в типографии Московского университета с обозначением в качестве автора архиепископа Белорусского Георгия Конисского и на некоторое время обрела статус «исторического» произведения.

Едва ли не первая научная критика ее была предпринята в 1876 г. харьковским профессором Г. Карповым, назвавшим «шедевр» украинской историософии «политическим памфлетом» и решительно предостерегавшим доверять хотя бы одному приведенному в ней факту¹⁹. На это, впрочем, мало кто обратил тогда внимание...

Шли годы. Развитие русской исторической науки в XIX в., казалось, должно было бы привести к полному забвению «Истории Русов» как собрания фантастических небылиц и скверных анекдотов, но не тут-то было: отдельные представители академической науки усиленно принялись придавать вид «достоверности» этому грязному пасквилю на Русский народ. Особенно преуспел в этом направлении Н.И. Костомаров (1817-1885).

Отмечая непосредственную связь «Истории Русов» с научными трудами изобретателя «двух народностей», Н.И. Ульянов, тем не менее, счел возможным признать, что тот «медленно освобождался от духовного плена этого произведения»²⁰. Как бы в подтверждение данной мысли сам Костомаров в письме редакции «Вестника Европы» (август 1882) характеризует «Историю Русов» как «мутный источник» и признает, что в ней «много неверности и потому она... распространяла ложные воззрения на прошлое Малороссии». Однако самый поверхностный анализ его монографий, в том числе и самых последних, ясно обнаруживает массу буквальных заимствований как раз из этого «мутного источника».

Мы помним дикое вранье «украинского шедевра» о якобы состоявшихся расправах и казнях в Батурине и Лебедине. Профессор Костомаров, конечно, знает, что батуринско-лебединская эпопея - скверная сказка, страшилка, которой разве что малых детей пугать, но не взрослых дядей, тем более специализирующихся на малороссийской истории и уже в силу этого знающих: все это - чистейшая ложь. Поэтому в своих работах он и не упоминает ни батуринского побоища, ни замученных в Лебедине тысяч. И тем не менее, теряя всякую научную пристойность, живописует «зверства москалей» не менее красочно: «Великорусские офицеры обращались грубо с казаками, били их палками, обрубливали им уши и чинили над ними всяческое поругание. Бедные казаки... находились в постоянном страхе: великорусские люди в то время беспрестанно сновали через малороссийский край то с рекрутами, то с запасами, насиловали оставшихся дома казацких жен и дочерей, забирали и истребляли (?!) лошадей и домашний скот, и самих даже старшин наделяли побоями».

Понятно, что подтвердить документально свои. басни о творимых над малороссами расправах Костомаров не мог, а ссылаться на «мутный источник» не позволяло профессорское достоинство. Поэтому свои лживые домыслы он преподносил в безымянно-гипотетической форме невнятных и маловразумительных «слухов», «известий», «молвы». Так, «говорили (кто? когда? где? - СР.), будто у москалей есть намерение выселять людей из Гетманщины на слободы», что в свою очередь порождало «слухи о сборе запорожцев на войну против москалей», которые, «разносясь по Гетманщине, находили в народе сочувствие». Или: «Пошли по всей Украине вести, что... шведы не делают жителям ничего дурного, а, напротив, великорусские войска, пришедшие будто защищать край, жгут 3 селения, грабят, разоряют жителей, насильно загоняют  их в укрепления, понуждают к непривычным работам, бесчестят и ругаются над ними».

Снова мы наталкиваемся на буквальное заимствование из «Истории Русов», для автора которой шведы «приятели, союзники и благодетели», а их нашествие «ничего в себе враждебного не имело». Сочувствие Костомарова тоже на стороне этих милых «скромных путешественников», и он до глубины души возмущен тем приемом, который оказали им Русские: «Современные шведские известия сообщают возмутительные черты обращения русских с неприятелем во все течение Северной войны. Они варварски уродовали попавшихся в руки шведов, не щадили ни безоружных женщин (?), ни стариков (?), ни даже невинных детей (?!), а тех, которых почему-нибудь оставляли в живых, уводили с собою в рабство. Шведы жаловались, что их пленников содержали русские самым жестоким и унизительным образом, а в случае кончины их бросали их тела на съедение собакам и хищным животным»²¹. Излишне добавлять, что «шведские известия», на которые ссылается Костомаров, столь же анонимны, как и приведенные выше «вести со всей Украины». А уж откуда в армии Карла XII взялись  «женщины, старики и даже невинные дети», одному ему только и известно!..

Впрочем, факты - упрямая вещь, и украинствующему профессору постоянно приходилось накладывать узду на свою не в меру буйную фантазию. Занявшись производством на свет Божий «исторических монографий», он принужден был считаться с требованиями  жанра  и  приправлять  свою  безудержную ложь хоть какой-то толикой правды. Конечно, «правдивость» эта носила чисто условный характер и сводилась к тому,  что при  воспроизведении внешней канвы событий Костомаров как будто следовал источникам и описывал их в соответствии с реальным ходом дел, но чтобы и эту фактологическую правду читатель воспринимал нужным образом, он обильно сдабривал ее авторскими толкованиями, интерпретируя с самостийнической точки зрения.

Весьма показательна в этом плане его оценка мазепинской авантюры. Лживо утверждая, что малороссийское население «не питало привязанности к Русской державе и соединению с москалями», он объясняет отсутствие массовой поддержки гетманской измены тем, что народу «из двух зол надо было выбирать меньшее. Как бы ни тяжело было ему под гнетом московских властей, но он по опыту знал, что гнет польских панов стал бы для него тяжелее».

Таким образом, само понятие «измены» при оценке действий Мазепы теряет смысл: гетман просто допустил ошибку в весьма сложных исторических условиях, но поступки его были спровоцированы именно «московским гнетом». Так что «Москва» и есть истинный виновник происшедшего.

А чтобы мысль эта прочнее засела в читательском сознании, сочинитель «двух русских народностей» создает миф о непримиримом, извечном их антагонизме. Создает обычной для него методой циничной, продуманной лжи, привлекая в качестве «источника» все те же одному ему известные «слухи», «вести» и «молву»: «Немало сохранилось известий того времени о столкновениях, происходивших в разных местах между малороссийскими жителями и великороссийскими царскими служилыми», «взаимные ссоры нередко кончались кровавою расправою». Вследствие этого «со всех сторон сыпались жалобы на дурное обращение великорусов с малороссиянами», бесконечно росло «раздражение малороссиян против великорос-сиян» и «во всем малороссийском крае раздавались резкие и враждебные крики против «московского пановання»... Иезуитски скрытно Костомаров подталкивает читателя к нужному ему выводу: «кровавые расправы», «раздражение», «враждебные крики» должны, в конце концов, завершиться закономерным итогом -восстанием «угнетенных» против «угнетателей»! Но в  этой кульминационной точке творцу «новой реальности» приходилось останавливаться: единственно достойный финал «вражды», разделявшей «две русские народности», или даже отдаленные намеки на таковой в его распоряжении отсутствовали: мазепинская «эпопея» на него явно не тянула по ничтожности своих участников. А после нее самостийникам и вспомнить было нечего. Малороссийская история в своем самостийническом варианте имела существеннейший пробел. Дело приходилось откладывать на неопределенное будущее: «Факты, возбуждавшие в народе нерасположение к москалям, не были еще ни столько многочисленны, ни столько сами по себе сильны, чтобы образовать в народе такую вражду, какая могла бы сплотить его ко всеобщему восстанию (!)»²².  (Вот так: ни больше ни меньше!)

Но надежда, как говорится, умирает последней: авось и наступит тот долгожданный день, когда вся Малороссия поднимется в едином порыве всеобщего антирусского мятежа... Скорее всего, именно об этом мечтал старый и больной профессор, завершая свою последнюю историческую монографию «Мазепа».

Характеризуя взгляды Костомарова, Н.И. Ульянов полагал, что тот в качестве «украинца» проделал определенную эволюцию, избавившись от самостийни-ческого радикализма если и не полностью, то по крайней мере в некоторых основных пунктах. «Окончательно порвать с украинизмом, которому они посвятили всю жизнь, ни Кулиш, ни Костомаров не нашли в j себе сил, но во всей их поздней деятельности чувствуется стремление исправить грехи молодости, направить поднятое ими движение в русло пристойности и благоразумия». «Вытаскивая из своего ученого мышления одну за другой занозы, вонзившиеся туда в молодости, Костомаров незаметно для себя ощипал все свое национально-украинское оперение. Оставшись украинцем до самой смерти, он тем не менее многое подверг очень строгой ревизии... Под старость он перестает приписывать малороссам несуществовавшую у них враждебность к единому российскому государству, перестает возбуждать и натравливать их на него. Политический национализм представляется ему отныне делом антинародным, разрушающим и коверкающим духовный облик народа»²³.

Н.И. Ульянов, безусловно, ошибается в своих оценках «позднего Костомарова». Цитированная нами выше последняя костомаровская монография «Мазепа» (1882) убедительно доказывает: никаких положительных сдвигов в его украинских взглядах не произошло. И в конце жизни все оценки и выводы профессора Костомарова вдохновлялись антирусским пафосом «мутного источника», идеологические принципы которого он последовательно внедрял под видом «чистой науки» в души и умы современников.

Не расстался он и со своим «национально-украинским оперением»: работа о Мазепе - кульминационный момент в обосновании им политической доктрины самостийничества, доказательства существования отдельного «украинского народа», не имеющего ничего общего с Русскими.

С этой точки зрения она - достойный венец академической деятельности Костомарова, который в качестве ученого все свои усилия сосредоточил на украинизации малороссийской истории и для достижения поставленной цели не брезговал любыми средствами, в том числе и самыми грязными.

Одним из главных приемов, используемых Костомаровым в этих целях, являлась умышленная терминологическая путаница, когда одни и те же явления одновременно описывались и как «русские», и как «украинские». Документально зафиксированная этническая принадлежность населения Малороссии к Русскому народу историком открыто сомнению не подвергалась, но умышленно размывалась использованием  в   отношении  его  множества  наименований.  Так, уже на первых страницах книги о Малороссииской войне (1648-1654), он предупреждает, что речь в ней пойдет о народе, называемом «малоруссами, украинцами, черкасами, хохлами, русинами и просто русскими»²⁴.

Профессор Костомаров, конечно, знал, что из  приведенного им перечня наименований в качестве названия этноса право на существование имело лишь ; одно - «просто русские». Остальные никогда не имели этнического значения и давно вышли из употребления, это - или уничижительные клички, или временные прозвища, вызванные к жизни случайными, преходящими обстоятельствами, с исчезновением которых они также исчезали. Но самостийника Костомарова «просто русские» не устраивают, ему милее польский ярлык «украинцы» и он фанатично пристегивает его к Русскому населению Малороссии: «украинцы явились на место жительства»; «.украинцы выезжали с пушками и ружьями»; Хмельницкий опасался, чтобы «все украинцы не перебрались на новоселье». Вторжение поляков в Малороссию (1652)- и снова авторский голос, назойливо вдалбливающий: «украинцы узнают об истреблении соседнего местечка»; «украинцы... не могли спасти своих имуществ»²⁵; «король... немало причинил зла украинцам»; «украинцы, сбитые с толку... сами не знали, чего им держаться»; их делят между собой москали и ляхи, «не спрашивая, желает или не желает того украинский народ:  ему, этому народу, не только не дают повода лелеять  мысль о державной самобытности своего отечества, но даже не позволяют считать себя отличным народом»²⁶.

Так от произведения к произведению автором планомерно сокращался русский элемент, а украинский искусственно раздувался, и в течение какого-нибудь полувека, от Богдана Хмельницкого до Петра I, население Малой России в костомаровских монографиях окончательно превратилось из Русских в «украинцев», а сама она - в «Украину».

Конечно, понуждаемый необходимостью имитировать «научность» и «объективность», Костомаров должен был изредка цитировать документы, а в них черным по белому писалось, что жители Малороссии - Русские, а не какие-то польские «украинцы». Он и цитировал, но каждую цитату густо обставлял самостийнической терминологией, призванной, вопреки очевидности, убедить читателя, что речь идет все же не о Русском, а «украинском» народе. Выходило, как в кривом зеркале: в документах - Русские, в авторском тексте -«украинцы».

Чтобы как-то сгладить это бьющее в глаза противоречие, Костомаров непосредственное цитирование источников зачастую подменял их пересказом и тут уже без всякого стеснения выбрасывал столь ненавистные ему понятия «русский», «российский» применительно к Малороссии.

То же и с терминами «украинский», «Украина». В документах той эпохи они действительно встречаются, но в строго топографическом значении, в качестве четко очерченной польским правительством административной территории Киевского, Брацлавского, Подольского воеводств, пограничных со Степью, оттого и «украина» (т.е. окраина). Населяют ее отнюдь не «украинцы», а поляки и Русские, поэтому, например, гетман Брюховецкий в своем универсале (1664) и писал, что движется на правую сторону Днепра с целью «освободить русский народ в Украине».

Костомаров, конечно, знал, что термины «украинский», «Украина» обозначают лишь приграничную территорию, а не национальность проживающего на ней населения, и тем не менее придавал им этнический характер, сознательно совершая фальсификацию, которой и обосновывал лживую доктрину существования отдельного «украинского народа».

Этой же цели служит в «Мазепе» изображение Малороссии не как части России, страны, ведущей войну со Швецией, а некой отдельной этно-территориальной единицы, лишь волею случая превратившейся в театр боевых действий двух иностранных государств. В развернувшейся схватке «Москвы» (?!) и Швеции «малороссияне» - лишь сторонние наблюдатели, безвольный объект манипуляции противников: «И та и другая стороны хотели оправдать себя перед этим народом и взвалить вины на противную сторону». Русским удалось это лучше, они сильнее «сумели подействовать на дух народа, особенно уверивши народ (!), что в делах, найденных у Мазепы... оказался договор бывшего гетмана со Станиславом, по которому гетман отдавал Украину Польше».

Впрочем, немалое время чаша весов (авторскими усилиями) колебалась и далеко не сразу «малороссияне» приняли сторону «Москвы». Оттого и был уверен Карл XII, что «со вступлением своего войска в Украину увидит на своей стороне весь украинский народ».

Нет, Костомаров вовсе не собирался избавляться от духовного плена «Истории Русов». Напротив, всю свою академическую деятельность он посвятил подведению «научной базы» под ее лживые, фантастические россказни, ибо центральный пункт костомаровского мировосприятия абсолютно тот же, что и у анонимного автора «катехизиса самостийничества» - яркая, непримиримая ненависть к России, Русскому народу и всему, что выражает его духовную суть и историческое призвание. Именно эта ненависть преображает в его творениях имя Русского народа в оскорбительную и презрительную кличку - «москали».  Благодаря ей исчезает и название страны: на месте России является «Московщина», «Москва», хотя ни разу Польша не названа «Варшавой», Швеция -«Стокгольмом», Франция - «Парижем». Разницу между названием страны и ее столицы знает даже школьник, уж тем более сознавал ее профессор истории, но применительно к России с бредовой навязчивостью оперировал одним-единственным словом - «Москва». Это она, «Москва... произвела в Украине смуту», и несчастным гетманам пришлось «вывертываться между Москвою, Польшей и Крымом», совершая бесчисленные измены и клятвопреступления. Недовольство подданством «Москве» ни днем, ни ночью не покидает костомаровских «малороссиян», ведь «Москва на них налагает новые подати», «Москва хочет мириться с Польшею»²⁷ и т.д. и т.п. Одним словом, «Москва» - символ злого рока, преследующего «малороссиян» с момента их явления в мир Божий, источник всех бед и несчастий и оттого - объект неутихающей, вековечной ненависти, страха и отвращения...

«Москва», «Московщина» и производное «москали» для Костомарова, как и всякого самостийника, не только устрашающий жупел, это еще и своеобразный шифр, кодирующий до времени имя главного и единственного врага- Русской нации. В силу исторических условий XIX века «украинцам» приходилось маскировать свою ненависть к России и Русскому народу, поэтому они и оперировали эвфемизмами, вроде «Московии» и «москалей» (а многие и сегодня все еще их используют). Русские, в том числе населяющие Малороссию, простодушно посмеивались над этими странными, неудобоваримыми понятиями, неизвестно что и кого обозначающими, а адептам украинской доктрины они позволяли не только свободно тиражировать в России, буквально на виду у всех, свои антирусские взгляды, но и повсеместно их распространять, особенно среди малорусского населения, отравляя его сознание ядом этнического нигилизма и исторического беспамятства.

Кроме того, трюк с «Москвой» и «москалями» давал возможность хоть как-то оправдать отказ от собственного национального имени, да при этом еще и обвинять Русских в том, что они его присвоили. И здесь Костомаров строго исполнял неумирающий завет «Истории Русов»: «Прежде были мы то, что теперь московцы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли»!.. В. Шульгин в свое время дал исчерпывающее опровержение этой байки об украденном «москалями» русском имени «украинцев». Аргументы самостийников по данной проблеме он свел к двум утверждениям:

«1. Население, живущее ныне от Карпат до Кавказа, с глубокой древности и до наших дней называет себя русскими, а потому оно и есть подлинный русский народ.

2. Смешанная раса, заселяющая ныне территорию от Польши до Владивостока, в древности не называла себя Русью; она приняла наименование «русский народ» первоначально от русской династии, переселившейся в Москву из Киева, а позднее - и от исконно русского народа, вошедшего в состав Московского государства по почину Богдана Хмельницкого в 1654 году. По этой причине люди этой смешанной расы неправильно называют себя русскими. Им больше приличествовало бы наименование московитов, как их в течение долгого времени и называли».

Отсюда следует их «неопровержимый вывод: есть только одна земля на свете, которая имеет право называть себя Русью: это та земля, про которую сейчас говорят «Украина».

Есть только один народ, который подлинно русский: это народ «украинский». А следовательно, есть  только один язык, который есть настоящий русский: язык украинский».

Здесь, правда, возникает вопрос: «Отчего же, исходя из всего вышесказанного, украинцы не называют себя русскими}». Украинский ответ до идиотизма прост: «Проклятые москали украли наше древнее русское имя! Потому-то пришлось нам искать другого : имени, и мы, благодаря Господу, нашли: отныне будем украинцами».

В. Шульгин по поводу такой «железной логики» остроумно замечает: «Как хотите, господа, а ей же ей эта причина странная. Я, допустим, ношу имя Иванова. И вот нашелся какой-то Петров, который тоже объявил себя Ивановым. Неужели это достаточная причина, чтобы я, Иванов, стал называть себя Сидоровым? Где же тут логика?». И «что мне поможет, если я... этому зловредному похитителю моего имени подарю то, что он сделал, а сам, смирнее овцы, пойду и назовусь каким-то Сидоровым? Ей оке Богу, эта благонравность и смирение совершенно непонятны. А тем более непонятны, что украинствущие все время твердят, будто они борются за свой народ. Как же борются, когда самое, что есть у народа ценное, его историческое имя, взяли и отдали Чуди, Веси, Мордве и Черемисам.

Для здравомыслящего человека такой способ действия, хотя бы под влиянием самой горькой обиды, совершенно непонятен. В особенности же все это непонятно, когда сообразишь, что Чудь, Весь, Меря и Черемисы (под именем москалей) начали красть наше русское имя еще при Иване Калите, то есть в XIV веке... И вот, слава Тебе Господи, прошло ни много, ни мало четыре с половиной века с лишком, никто на это «именное» воровство не обижался. И только тогда, когда стукнуло 469 лет, наконец кто-то обиделся. Кто же это? Вовсе не мы, а поляки! Поляки обиделись, и вполне естественно, на императрицу Екатерину II. В ответ на разделы Польши, и это тоже совершенно естественно, поляки, в свою очередь, надумали раздел России. Для этого они и изобрели до той поры не существовавший «украинский народ»²⁸. Вряд ли к этому можно что-либо добавить. В отношении же профессора Костомарова, своими учеными трудами популяризировавшего подобную белиберду, нужно сказать следующее. В своей «Автобиографии», подводя итоги почти сорокалетней научной деятельности, он писал: «Истинная любовь историка к своему отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде»²⁹. Прилагая это утверждение к его собственному творчеству, можно сделать однозначный вывод: костомаровское отношение к своему отечеству двигалось ненавистью, ибо правды как раз и не было в его научных  трудах, составивших огромный по объему и количеству перечень исторических монографий и статей. Став на какое-то время едва ли не главным авторитетом в области изучения прошлого Малороссии, он по иезуитски скрытно коверкал ее историю, интерпретируя происходившие в ней события как последовательное развитие местного политического сепаратизма, осуществление «вековой тяги» к отдельности и изоляции от остальной России.

Ведь знал он, к примеру, что термины «Украина», «украинский» и наконец «украинцы» в приложении к Малой Руси и ее населению - польского происхождения; что именно поляки в своих собственных видах в XVIII веке изменили смысл этих терминов с топографического на этнический, изобретя отдельный «украинский народ», хотя сами же в продолжении трех столетий господства над ним называли его не иначе как «народом русским».

Все это профессор Костомаров знал и, тем не менее, числя себя в «малороссийских патриотах», в своих исторических монографиях сознательно проводил польскую линию на денационализацию Русских, превращение той их части, что проживала в Малороссии, в иной, «украинский народ» - антипод народу Русскому. Между тем, проведя юность и молодость среди малороссийского населения, он воочию мог убедиться: никогда не называло оно себя «украинцами», даже «малороссами» не называло, а только исконным предковским именем -Русский, Русские.

Знал все это Костомаров. Да и сам был чистокровным Русским, но перейдя по политическим мотивам в «украинцы», на всю жизнь сохранил преданность идее отторжения Малой Руси от России, проведя воистину титаническую работу для ее повсеместного распространения и внедрения в русскую историческую науку. Всей своей научной деятельностью он показал: уровень .мышления маститого профессора, работавшего в лучших библиотеках мира и имевшего доступ ко всем документальным свидетельствам непосредственных участников и очевидцев описываемых им событий, может быть совершенно идентичен уровню мышления невежественного автора памфлета, наспех состряпанного из лживых слухов, сплетен и бездоказательных домыслов.

Пример Н.И. Костомарова убедительно демонстрирует нам одну простую истину: общая сумма объективных исторических данных в случае, когда за историю берется «украинец», не имеет абсолютно никакого значения: результат всегда один и тот же - ложь и ничего, кроме лжи.

Именно эта тотальная ложь и является единственным методом теоретической защиты доктрины самостийничества, ее усовершенствования, распространения и воплощения в жизнь. Накал и насыщенность этой лжи таковы, что вся украинская идеология, в какой бы ипостаси она себя ни являла, есть не что иное, как полное и неизлечимое интеллектуальное безумие. Недаром же все, кто непосредственно сталкивался с «украинцами» и долгие годы с ними общался, единодушно отмечают всем им присущие симптомы явного психического расстройства, в медицине известного под термином «шизофрения». Вот свидетельство потомственного галичанина, прекрасного знатока истории Червоной Руси доктора Яворского, многие годы сталкивавшегося лицом к лицу с представителями украинского движения в самом его центре:

«Чтобы обосновать свои фантастические теории, даже только для оправдания своих личных взглядов, сепаратисты неизбежно должны унижаться до явных искажений и даже прямой фальсификации подлинной истории. Но такая мнимая база не может скрыть зияющей под ней научной пустоты. Поэтому у всех сепаратистов всегда наличествует сознание неуверенности и даже виновности. Это особенно характерно для тех из них, которые знают, что врут, но по низменным расчетам... не находят в себе нужного мужества, чтобы честно признать свою ошибку. Другие, безнадежно обманутые и ослепленные соответствующей пропагандой, остаются фанатически уверенными в правильности своих национальных взглядов и так им преданными, что не могут спокойно ни слушать, ни даже понимать никаких возражений. Но в обоих случаях внимательные наблюдатели уже отметили, что для всех сепаратистов характерно чувство неполноценности. Если к этому присоединяется патологическая ненависть к родному общенациональному окружению... как это проявляется по отношению ко всему русскому народу в некоторых кругах украинских сепаратистов... то такое явление следует отнести к болезненным состояниям, определяемым обычно общим термином шизофрения»³⁰.

Глава 6. Мышление «украинца». Методы подмены исторической реальности виртуальной

Быть «украинцем» - тяжелая доля. Подобное звание налагает на своего носителя неподъемное бремя, требуя не просто особого склада ума, но и длительных его тренировок для овладения целым набором весьма специфичных интеллектуальных приемов, из которых первый и основной - сознательно преодолевать сознание и при этом не сознавать, что занимаешься самогипнозом.

Без доведения себя до гипнотического транса «украинец» просто не в силах совладать с той важной «исторической миссией», которую сам на себя возложил, ведь надо верить в то, во что верить невозможно, уметь объяснить необъяснимое, аргументированно обосновать заведомую ложь и правдоподобно опровергнуть правду.

Даже если ты «украинец» в пятом колене, без самогипноза при этом не обойтись. Поэтому каждый сознательный («щирый») «украинец» должен владеть указанным приемом в совершенстве, иначе он никогда не сможет по-настоящему проникнуться бредовыми идеями украинства, в принципе недоступными обычному человеческому уму.

В самом деле, как можно будучи в здравом рассудке верить в то, что Русские Киевской Руси - «украинцы» и одновременно, что «украинцы» - не Русские. Рядовому смертному это не под силу, а «украинец» верит и даже знает, что это именно так.

А пресловутый миф об утерянных «вольностях и привилегиях»? Нет ведь ни одного (!) документального свидетельства, хотя бы косвенно подтверждающего наличие таковых в какую-либо из эпох малороссийской истории. Тем не менее абсолютно все адепты самостийничества воспринимали (и продолжают воспринимать!) эту нелепую выдумку в качестве реально существовавшего явления, с пафосом воспевая дутые украинские «вольности» во всех своих произведениях- от сугубо беллетристических до историко-академических.

Хрестоматийной иллюстрацией этой основанной на самовнушении веры в исторический фантом может служить фундаментальный труд Д.И. Яворницкого (1855-1940) «История запорожских казаков». В самом начале завершающего III тома, подводя итоги политического развития Малороссии к исходу XVII столетия, автор безапелляционно утверждает, что в ней «наиболее проявляется стремление к удержанию вековечных прав и вольностей». Особенно жаждет «сохранить свои права, свои вековечные вольности запорожское козачество»¹.

Логично предположить, что в первых двух томах содержатся многочисленные документально обоснованные ссылки, раскрывающие перечень, характер, время действия всех этих «вековечных прав и вольностей». Ничуть не бывало! Единственное «доказательство» в пользу их существования занимает всего несколько строк. Посвящены они образованию польско-литовского государства (1569): «По этой унии к Польше, вместе с Литвой, была присоединена и Украина на правах свободной страны со свободным населением: «яко вольные до вольных и ровные до ровных люди». Так сказано было на бумаге»². На какой? Д.И. Яворницкий «забывает» уточнить. Стыдливо умалчивает и об источнике закавыченной фразы о «вольных и ровных». Еще бы: ведь это та самая «История Русов», которую серьезному ученому даже читать неприлично, не то что ссылаться (а Яворницкому вместе с его собратом по ремеслу Грушевским в ознаменование «научных заслуг» уже в советское время были присвоены почетные звания «академиков»). Негоже ученому в своих научных построениях опираться на лживый пасквиль. Но для академика Яворницкого реальность существования украинских «вольностей» не есть следствие каких-либо рациональных посылок, а результат чистого самогипноза. Конкретный же механизм «сознательного преодоления сознания» сим ученым мужем можно проследить на следующем примере.

Во II томе своего сочинения он подробно разбирает универсал Хмельницкого, посвященный как раз теме «вольностей». Этот универсал, изданный 5 января 1655 г., в свою очередь ссылается на «грамоту» польского короля Стефана Батория (от 20 августа 1576), якобы предоставившую запорожским казакам самые широкие права и привилегии, в частности передачей в вечное пользование г. Терехтемирова с монастырем и перевозом в придачу к уже имевшемуся «старинному запорожскому городу Чигирину» со всеми прилегающими землями и находящимися на них местечками, селами, поместьями, рыбными и иными угодьями. Кроме того, «старинный же запорожский» город Самар с перевозом и территориями «до самой реки Днепр, где за гетмана козацкого Преслава Ланцко-рунского козаки запорожские свои зимовники имели».

И все это, как и многое-многое другое, «его королевская милость той грамотой своею козакам запорожским укрепил и утвердил»³.

Приведя дословный текст универсала Хмельницкого, Д.И. Яворницкий тут же показывает, что все перечисленные в нем казачьи «привилегии» - чистейшей воды блеф, обыкновенная историческая мистификация. Упомянутый в нем «старинный город Чигирин», якобы задолго до 1576 года находившийся в полной собственности запорожцев, на самом деле был основан только в 1589 г., спустя три года после смерти Стефана Батория. Не мог он пожаловать и города Самары, не существовавшего не только в это время, но и гораздо позже. И Преслав Ланцкоронский никогда не являлся «козачьим гетманом». Этот литовский вельможа, будучи хмельницким старостой, в начале XVI в. действительно занимался обороной южных рубежей Великого княжества Литовского от татар и турок, но к «запорожскому лыцарству» отношения не имел, да и иметь не мог по той простой причине, что само оно находилось еще в зародышевом состоянии, а уж «гетманов» вплоть до Богдана Хмельницкого и подавно не имело. Так что все «вековечные вольности», с таким тщанием перечисленные в универсале, - обычная дезинформация, понадобившаяся Хмельницкому всего лишь для вымогательств у русского правительства привилегий казачьей старшине.

Д.И. Яворницкий это, конечно, знает, как и то, что «грамота» Стефана Батория на пожалование запорожцам «означенных земель и городов», - явление виртуальное и не упоминается ни в одном из источников данной эпохи. До нас ее текст дошел лишь через универсал Хмельницкого, лживость которого сам же Яворницкий столь очевидно показал. И тем не менее в силу врожденных изъянов украинского мышления он усердно демонстрирует, что не только знает, но и верит в реальность существования «вековечных прав, вольностей и привилегий» запорожцев и малороссов под польским ярмом, а потому на протяжении всех трех томов своей объемной «Истории»  рассуждает о них как о вполне установленном историческом факте.

Вот это и называется: сознательно преодолевать сознание и при этом не сознавать, что занимаешься самогипнозом.

Понятно, что постоянно прибегая к самогипнозу, легко убедить себя, но главная цель «украинца» - убедить других. Для этого используется иной способ «интеллектуального творчества», суть которого кратко можно выразить так: знать, не зная.

Прием этот важен прежде всего для построения «ук- , раинской историографии», которая, несмотря на оби- , лие трудов и авторов, до сих пор не может обрести статуса серьезной научной дисциплины. Препятствие к этому самое прозаическое - наличие огромного числа подлинных исторических документов, причем как раз тех эпох, куда эта историография произвольно внедряет «украинцев» вопреки совершенно очевидным свидетельствам первоисточников. Ни разу не упоминают они таковых ни в Киевской Руси, ни в Великом княжестве Литовском, ни в Речи Посполитой, ни в Малороссии -и так вплоть до XIX века, когда первые из них робко заявили о себе в мизерных по численности антиправительственных кружках. Этот вопиющий «пробел» исторических документов ставит перед украинским историком как будто неразрешимую проблему, и лишь благодаря наличию в его «научном арсенале» выше поименованного метода он успешно ее преодолевает, легко изменяя прошлое в нужном для себя направлении. Конкретные технологии данной операции блестяще описаны в романе Дж. Оруэлла «1984», где правящая Партия стояла перед той же проблемой - необходимостью постоянной переделки прошлого, для чего и выработала целый арсенал средств его фильтрации и подчистки. Все виды литературы и подлинных свидетельств ушедших времен: газеты, книги, журналы, брошюры, плакаты, листовки, фильмы, фонограммы, карикатуры, фотографии ежедневно и ежечасно видоизменялись в соответствии с нуждами текущего момента. Прошлое подгонялось под настоящее и документально можно было подтвердить все, что угодно. История, как старый пергамент, выскабливалась начисто и писалась заново - столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку.

Над этим работал огромный отдел Министерства правды (миниправа), снабженный специальными типографиями, теле- и фотостудиями, десятками тысяч вышколенных сотрудников, артистами, гримерами, подражателями любых голосов. Этот-то миниправ и определял, какую часть прошлого надо сохранить, какую фальсифицировать, какую уничтожить без остатка.

Конечно, «украинцам» пока еще далеко до столь отлаженной системы интеллектуального надувательства: «дэржава» толком не устоялась, раздираема противоречиями, да и правящая в Малороссии украинская партия не настолько упрочила свою власть, чтобы превратить подвластное ей население в нерассуждающее быдло, которому можно навязать любой бред. Сказывается также нехватка квалифицированных кадров, технологическая отсталость, природное скудоумие украинских «академиков» и «профессоров». В общем, создание самостийнического аналога министерства правды - еще впереди. Пока же работа ведется по старинке, на базе уже сложившейся традиции исторических фальсификаций, когда приходится знать, не зная. Выше мы описали, как пользовался этим приемом Н.И. Костомаров. За истекшие сто лет Украинская историография существенно его усовершенствовала, прежде всего в сторону еще большего Цинизма и бесстыдства, и стала пользоваться им уже совершенно открыто.

Вот передо мной один из последних украинских бестселлеров, книга «историка и политолога» Ореста Субтельного: «Украина. История». Вышедшая в Канаде в 1988 г., в «самостийной» она выдержала три (!) издания в переводе на украинский, а затем еще и на русский (для тех, как сказано в аннотации, «кто недостаточно активно владеет украинским языком», но жаждет «глубже проникнуться чувством украинского национального самосознания»).

Читать этот толстенный (736 стр.) фолиант «многовековой истории Украины», все равно что смотреть телепередачу «Вокруг смеха». С типично украинской «ученостью» автор весь материал подает таким образом, что трудно понять: шутит он или издевается над читателем, ибо при освещении любой проблемы умудряется одновременно все по ней знать и при этом беспрерывно забывать, что он это только что знал.

Вот, например, образчик его «научных изысканий» по истории Червоной Руси: «На протяжении ста лет после падения Киева (разоренного татарами в 1240 г. -СР.) Галицко-Волынское княжество служило опорой украинской государственности». (Априори примем на веру определение «украинский».) «Жители этих земель -украинцы». (Поверим и в это, следуя авторской логике: «украинский»- «Украина»- «украинцы»...) Но что это? В украинской теме вдруг резкий диссонанс: «их тогда называли русины». (Стоп! Почему «русины», а не «украинцы»? Что вообще означает термин «русины»?) Наш «политолог» как в рот воды набрал и ничто же сумняшеся бубнит дальше: Польша оккупировала в 1366 г. Галицию: «Польские завоевания в Украине были огромны» - и тут же очередной ляпсус: «Казимир (польский король. - СР.) называл Галичину не иначе как «королевством Русским». (Да? А почему не «украинским»?) «Официальное хождение... имел и «русский язык», равно как и своя «русская монета»... К середине XV в. Галичина была превращена в... Русское воеводство». (Господи! Да куда же подевались «Украина» и «украинцы» только что «открытые» О. Субтельным на данной территории как раз в эту эпоху? И почему поляки все «украинское» зловредно переименовывают в «русское»?.. Надо же как-то объяснить читателю этот странный парадокс! Ни-ни. Наш юморист молчит и как ни в чем не бывало продолжает дальше тешить публику своими фантастическими байками). Одновременно с поляками «вступили в украинские земли» и литовцы. Так состоялось «присоединение Украины к Литве». (Снова наблюдаем знакомый смысловой ряд: «украинский»-«Украина»-«украинцы»...) Однако и литовцы проявляют такое же упрямое неприятие всего «украинского», представляя «свои завоевания как миссию «по собиранию земли Русской». Более того, словно издеваясь над украинскими потугами О. Субтельного, официальным языком образовавшегося Великого княжества Литовского объявляют опять же... «русский»! Здесь уже нервы нашего «историка и политолога» не выдерживают и он с возмущением поясняет в скобках: «т.е. украинско-белорусский».

Двигаемся дальше по сконструированной им «многовековой истории Украины». И в XIX в. в ней абсолютно ничего не меняется: все та же загадочная мимикрия «украинцев» под «русских» при отсутствии каких-либо объяснений этого странного феномена со стороны автора.

19 апреля 1848 г. львовское духовенство обращается к австрийскому императору Фердинанду I с петицией. Вначале составители ее расписывают «былую славу» средневекового Галицкого княжества и последующее порабощение его поляками, особо подчеркивая тот факт, что население края «принадлежит к великой русской нации... и все говорят на одном языке». Естественно предположить, что этот «один язык» - русский, раз уж речь идет о представителях «русской нации». Ничуть не бывало! Их требования в изложении О. Субтельного таковы: «ввести украинский язык в школах и административных учреждениях, обеспечить украинцам доступ к административным должностям» и т.д. и т.п., все сплошь и рядом «украинское». А через две недели «во Львове была образована «Головная Русъка «Рада» -первая украинская политическая организация»...

Два десятилетия спустя - та же картина. О. Субтельный цитирует львовскую газету «Слово»: «Мы не можем далее отделять себя китайской стеной от наших братьев и отвергать языковые, литературные, религиозные и этнические связи, соединяющие нас со всем русским миром. Мы больше не русины 1848 г., мы настоящие русские». Инициаторы обращения создают в 1870 г. «политическую организация - Русскую Раду, которая, по их заявлению, была прямой продолжательницей «Головней Pycскoi Ради» 1848 г. и претендовала на роль единственного представителя всех украинцев Галичины»...

Что можно понять во всей этой белиберде, когда один и тот же народ является нашим взорам то в образе Русских, то их непримиримых конкурентов -«украинцев»? По-моему, только одно: если бы в мозгах украинского «политолога» присутствовала хотя бы самая элементарная логика, он неминуемо должен был бы разъяснить столь вопиющее противоречие между им же самим цитируемыми источниками и им же самим сочиненной «концепцией». И не делает он этого лишь потому, что знает: «История» его адресована столь же украинизированному читателю, готовому во имя самостийной «нэньки» кастрировать свои мыслительные способности до такой степени, что они услужливо готовы знать, не зная.

Именно этим циничным расчетом на то, что «свои» правильно истолкуют любую авторскую несуразицу, можно объяснить рождение таких, например, перлов: «Трагичной была судьба галицких украинцев, оказавшихся под российской оккупацией (речь идет о 1915 г. — СР.). Царское правительство сразу же недвусмысленно дало понять, что оно вовсе не считает Восточную Галицию новым или тем более временным приобретением.

Наоборот, эта территория упоминалась теперь не иначе как «древняя русская земля», которая наконец «навеки воссоединилась с матушкой-Россией». Развернулась хлопотливая деятельность по материализации мифа о «русском характере Галичины»⁴.

Развязно-ехидный тон автора особо должен подчеркнуть «нелепость» подобных притязаний. Однако разве в цитируемых им самим документах говорится не о том оке самом! Что с древнейших времен Галиция является «русской землей», а население ее - «русскими». Ведь вот же и в 1870 году оно самоопределяет себя, свой язык и создаваемые организации не иначе, как русские! А не «украинские», как того хотелось бы О. Субтельному. Над кем же и чем иронизирует автор? Не над собой ли? Или его дурацкое хихиканье -следствие нервного перенапряжения? Ведь придуманная им «концепция» столь мудрена, что он и сам уже путается, где в ней правда, а где - ложь.

Но таков удел каждого «украинца». Его восприятие реальности основано на двоемыслии - патологической способности одновременно держаться двух противоположных точек зрения, понимая, что одна исключает другую, и все-таки быть убежденным в обеих.

По определению Дж. Оруэлла, двоемыслие - это грандиозная система умственного надувательства. Двоемыслие - это управляемое безумие, тем не менее этот процесс должен быть сознательным, иначе его не осуществить успешно, но одновременно и бессознательным, иначе возникает ощущение лжи, а, значит, и вины.

Двоемыслие - становой хребет не только украинской идеологии, но и практики, осуществляемой по ее рецептам. Говорить заведомую ложь - и одновременно в нее верить. Забыть любой факт, ставший неудобным -и извлечь его из забвения, едва он опять понадобится. Отрицать существование объективной реальности - и учитывать реальность, которую отрицаешь. Все эти методы использовались для создания украинской доктрины, а сегодня - для построения самостийной «дэр-жавы». Только благодаря двоемыслию «украинцам» удалось изменить прошлое, по крайней мере в своем воображении, и, основываясь на этом воображаемом прошлом, приступить к строительству собственного «сувэрэнного» бандустана.

Тот же О.Субтельный демонстрирует нам виртуозное владение этим воистину непобедимым оружием украинского интеллекта, что придает его пухлому труду все признаки законченного «классического» творения. Но прежде чем обратиться к конкретным случаям применения данного приема, зададимся таким отвлеченным вопросом: может ли некая группа людей признавать свое положение в политическом отношении «несравненно лучшим», чем у другой группы, если возможности первой выразить «любые политические устремления» на практике сведены к нулю, т.е. проще говоря, отсутствуют! Конечно, нет! - воскликнет догадливый читатель. И будет безусловно прав. Нуль он и есть нуль: полное отсутствие прав заведомо исключает какое-либо сравнение с бесправностью других (просто нечего сравнивать!), а уж тем более возможность бахвалиться «несравненно лучшим положением». Но это так по нормальной человеческой логике, а мы имеем дело с «украинцем», рассудок которого обладает уникальной способностью держаться одновременно двух противоположных точек зрения в полном сознании того, что одна исключает другую, и при этом - быть убежденным сразу в обеих.

Наш «политолог», к примеру, рассуждая об украинской жизни в период между двумя мировыми войнами и сравнивая ее в Польше и СССР, безапелляционно утверждает: «Несмотря на свой статус граждан второго  сорта, украинцы в Польше в политическом отношении  занимали несравненно лучшее положение, чем их братья в СССР». Здесь же обрисовываются наиболее рельефные черты этого «лучшего положения»: польское правительство «отказывалось признать любые (!) политические устремления западных украинцев», будучи убежденным, «что украинцы слишком отсталы для самоуправления, что они вообще являются не чем иным, как «немецкой выдумкой» (забавно, не правда ли, слышать от поляков обвинение немцев в том, что они выдумали «украинцев». - СР.)». В полном согласии с данной теорией «в 1924 г. был принят закон, запрещающий употребление украинского языка в государственных учреждениях». При этом «украинцев исключали из Львовского университета, закрывались украинские кафедры», а «большинство украинских школ были преобразованы в двуязычные учебные заведения, где преобладал польский язык». К 1931 г. «одна польская гимназия приходилась на 16 тыс. человек, а одна украинская - на 230 тыс.». Если все это - признаки «несравненно лучшего положения», то трудно даже вообразить, что же творилось в это время с «украинцами» в СССР.

Читаем О.Субтельного: Украина «стала четко определенным национальным территориальным целым с собственным административным центром и аппаратом». Таким образом, «украинцы наконец-то обрели территориально-административные рамки, соответствующие их национальному естеству». К этому следует добавить, что в угоду самостийникам захватившие Россию коммунисты одним махом записали в «украинцы» 30 млн. Русских людей, юридически закрепив это в качестве их «национальности»! О чем скромно умалчивает О. Субтельный, хотя и признает, что «1920-е годы стали периодом... возрождения национального самосознания, Духовного подъема, настоящим золотым веком украинцев (!), периодом невиданного подъема (!) украинской культуры». К 1929 г. «свыше 80% общеобразовательных школ, 55% школ ФЗО и 30% вузов вели обучение на Украинском языке. Свыше 97% (!!!) детей-украинцев обучалось на родном языке». К 1931 г. «90% газет и 85% журналов выходили на украинском». А к 1940 г. «Украина

(которая по  уровню  производства приблизительно 3 сравнялась с Францией) стала одной из наиболее развитых промышленных стран Европы». (Правда, в 30-е годы тов. Сталин несколько притормозил триумфальное шествие «украинизации» (а еще были голод, коллективизация, репрессии), но украинские заводы, фабрики, школы, издательства, академии, университеты, административный аппарат и венчающая все это «Украинская ССР» остались в неприкосновенности. Между прочим сегодня именно в ее сталинских границах «украинцы» правят бал, под руководством как раз тех «национальных кадров», которые и были выпестованы в столь ненавистной для них «Советской империи».) Впрочем, О. Субтельный не подвергает сомнению головокружительных украинских достижений в предвоенном СССР,  но и не отказывается от утверждения, что «украинцы в Польше занимали несравненно лучшее положение», чем их «советские братья». А все дело в том, что «при всех  дискриминационных чертах своей политики Польша все же была государством, основанным на конституционных принципах (?!)».

По-видимому, превращение «украинцев» в «граждан второго сорта» в глазах О.Субтельного нисколько не уменьшает величественной красоты этих самых польских «принципов», и он охотно делится с читателем  имеющейся информацией о конкретном их воплощении в жизнь именно по отношению к «украинцам»: в сентябре 1930 г. «крупные подразделения кавалерии и полиции обрушились на украинские села, начав кампанию так называемой пацификации (умиротворения)». ^: «Армейские части, заняв около 800 сел, громили украинские клубы и читальни, отбирали имущество и продукты, избивали всех, кто пытался протестовать. Было арестовано около 2 тыс. украинцев, в основном гимназистов, студентов и молодых крестьян, почти треть из них попала в тюрьму на продолжительные сроки. Украинских кандидатов в депутаты сейма посадили под домашний арест, не дав им принять участие в проходивших в это время выборах, выборщиков-украинцев запугиванием принуждали голосовать за польских кандидатов».

Далее польское правительство «отменило самоуправление в селах и передало их под контроль польских чиновников. В 1934 г. в Березе Картузской был устроен концентрационный лагерь, где находилось около 2 тыс. политических заключенных, в основном украинцев». «Польская молодежь, организованная в полувоенные вооруженные формирования, часто... терроризировала украинцев. В 1938 г. наводившая на всех ужас пограничная жандармерия провела «минипацификацию» на украинских землях вдоль границы с СССР».

Итак, «погромы», «избиения», «тюрьмы», «террор», «концлагерь» и «всеобщий ужас» - как раз тот ряд понятий, который характеризует «государство, основанное на конституционных принципах», и «украинцам» жилось в нем «несравненно лучше, чем их советским братьям». Поэтому О.Субтельный глубоко скорбит о том, что «развал Польши в начале войны (сентябрь 1939. - СР.) привел ко включению западно-украинских земель в сферу куда более жесткого (?!) режима», изоляции «от европейских политических и культурных ценностей»⁵, вероятно, все тех же «тюрем» «террора» «погромов» и «ужаса»...

Читаешь и диву даешься: неужели вышеприведенные фрагменты принадлежат перу одного человека, настолько они взаимоисключающи? И тем не менее это так, ведь мы имеем дело с «украинцем», сознание которого непоправимо расколото и просто не в состоянии соединять наблюдаемые факты в целостную органичную картину мира. А это и есть самый верный признак шизофрении (в переводе с латыни - шизо (или схозо)френия как раз и означает «расщепление (раскол) мозга (сознания)»). А двоемыслие «украинца», врожденная способность одновременно держаться двух противоположных точек зрения есть лишь частный случай ее. Почему и чтение любого украинского произведения, к какой бы

сфере знаний оно ни относилось, превращается в тяжелый, изматывающий душу труд. Даже в тех случаях, когда написано оно на чистейшем русском языке. Литература подобного рода действует на психику нормального человека самым угнетающим образом и, перевернув последнюю страницу, чувствуешь себя совершенно опустошенным. Такое состояние испытывает, наверное, психиатр после длительного сеанса общения со своим пациентом. Иван Ильин в свое время точно заметил по поводу такого рода чтива: «Ложь идет сплошной волной. Она преподносится тоном непререкаемого авторитета и наигранного лицемерного пафоса, свойственного скверным драматическим актерам. Читаешь и думаешь: лжет! И сам знает, что лжет; и даже не скрывает своего знания... «Да, лгу! А ты слушай и молчи! И попробуй только не согласиться! И повторяй мою ложь за мною! Да без оговорок, без колебаний! Уверенно! С чистосердечным убеждением! Лги искренно! Обманывай вместе со мною с пафосом! Лицемерь с темпераментом, чтобы я, перволжец и обер-обманщик, имел основание сделать доверчивую физиономию!!!»...

Читаешь и чувствуешь, что начинается тихое головокружение, сопровождаемое отвращением к лжецу и тайным презрением к самому себе - за молчание...

И вдруг в этом потоке лжи и обмана - тем же тоном - выговариваются целые куски фактической правды... И эта правда выговаривается именно в составе лжи - для ее подкрепления и удостоверения. Знаешь, что это правда... и начинаешь не верить и ей. Потому, что и она лжет. Она лжет тем, что произносится тем же тоном наглого апломба, с теми же лицемерными и аффектированными «жестами» (умственными, нравственными и стилистическими!). Она лжет и тем, что появляется окруженная ложью, в обманной картине и для-ради обмана...

И вот кто так лжет, тот теряет в самом себе чувство правды; а перед другими людьми и перед Богом - он теряет и право на правду. Сама правда его начинает лгать. И он сам чувствует это и сам себе не верит. И другие ему не верят»⁶ (курсив И. Ильина).

«Украинцу», конечно, подобного рода неверие не помеха. Его управляемое безумием мышление, выработало достаточно способов защиты от окружающей реальности и далеко не исчерпывается способностью к двоемыслию и самогипнозу. Незнание - сила! - еще один руководящий принцип его мыслительной деятельности, позволяющий ему играючи преодолевать интеллектуальные проблемы любой сложности. Конкретным воплощением в жизнь данного принципа и занимается так называемая «украинская историческая наука».

Вклад последней в формирование украинской ментальности невозможно переоценить. Психология, мировосприятие, иерархия общественных ценностей «украинца», его политические предпочтения, само поведение в быту базируются прежде всего на тех идеологических штампах, которые в течение последних полутора столетий настойчиво и методично внедряла в его сознание самостийническая историография.

Конечно, ее методика, приемы, основные направления исследований ничего общего с исторической наукой не имеют. «История Украины» - не наука, а нечто среднее между партийной пропагандой и историкообразной мистификацией, и в качестве таковой не признает объективной истины в принципе, а уровень своих «достижений» определяет заинтересованностью в ее существовании тех или иных зарубежных структур, да чисто арифметическим ростом поклонников ее бредовых постулатов в массе населения, произвольно включенной ею в «украинский народ».

В силу этого своего откровенно шарлатанского характера в ряду других национальных исторических школ она стоит особняком, никак с ними не связана и полностью изолирована от общего научного поля

их разработок, дискуссий, информационных связей и обменов. Изгойство ее предопределено теми принципиальными установками, которыми изначально руководствовались самостийнические «историки» в своем подходе к прошлому и методике его изучения и толкования.

Историку как ученому, независимо от национальности, присуще убеждение, что прошлое невозможно изменить и что точность исторического знания - нечто самоценное и само собой разумеющееся. Украинский историк подходит к делу с прямо противоположной стороны: для него прошлое - это всего лишь вспомогательное средство для решения текущих политических задач. А для успешного их решения требуется, чтобы «украинец» вообще не знал своего исторического прошлого. Прежде всего того, что предки его являлись русскими. Он не должен знать этого потому, что на протяжении последних двух столетий, с момента возникновения украинства, знание этого сводило на нет «национальну свидомисть» «украинцев», пока наконец их поводыри не постигли простую истину: только полное забвение данного прискорбного факта сделает их пасомых по-настоящему «самостийными и нэзалэжными». «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим. Кто управляет настоящим, тот управляет прошлым».

Этот общий для всякой исторической мистификации закон стал методологической основой самостийнической историографии задолго до того, как был сформулирован Дж. Оруэллом. Руководствуясь им, украинский историк обращает прошлое в некую бесформенную массу, которую путем хитроумных манипуляций легко втиснуть в текущую «злобу дня». Вооруженный столь эффективным методом интеллектуального надувательства, вдохновляемый сознанием того, что творит это во имя вечно обиженной и обобранной «нэньки», он конструирует прошлое по своему произволению, объявляя ненравящиеся ему факты «выдумкой», а собственные

выдумки - исторически достоверными «фактами». В результате этой операции прошлое, по своей природе неизменяемое, становится изменяемым, гибким, пластичным, «заказным», готовым принять любую форму, подтвердить любую историософскую концепцию, включая самую бредовую.

Незнание - сила! А поэтому прошлое следует не изучать, а творить, сочинять, так как история - всего лишь миф, выдумка, наукообразный вариант «сказки для взрослых». Ее предназначение сугубо прикладное: содействовать пробуждению украинской «свидомости» (сознательности) - и не более того. А если в своих основных фактах она (история) этой задаче противоречит, ее необходимо «исправлять» и «подчищать» на свой украинский лад. Поэтому для самостийника главное не изучение прошлого, а его переделка. Она-то и есть объект украинской историографии, все свои усилия сосредоточившей на том, чтобы доказать недоказуемое, опровергнуть очевидное, превратить миф в реальность, а реальность - в миф.

Все труды украинских историков, в том числе и наиболее «выдающихся», исследуют события давным-давно исследованные. Оригинального в них- только интерпретация, цель которой привести общеизвестные факты в соответствие с априори заданной схемой «тысячелетней истории украинского народа».

Задача, понятно, не из легких, но благодаря специфическим приемам, разработанным украинскими историками, упрощается до предела, сводясь к беззастенчивому внедрению в далекое прошлое изобретенной самостийниками терминологии: «украинцы», «москали», «украинское возрождение», «украинская держава», «украинские завоевания», - эти и ряд других обозначений никогда не существовавших явлений призваны создать полную иллюзию самого активного участия «Украины» и «украинцев» в истории человечества. При этом тот или иной феномен постоянно отодвигается все дальше в

глубь времен, достигая, наконец, самой седой древности, где рядом с египтянином, ассирийцем, ветхозаветным евреем, эллином и римлянином как ни в чем не бывало появляется... «украинец». Фокус внедрения прост: на карту необъятной восточноевропейской равнины накладываются современные границы «самостийной и сувэрэнной» и любые исторические явления, имевшие место на данной территории, автоматически обретают статус «украинских».

Конечно, самостийникам трудно игнорировать тот общепризнанный в истории славянских народов факт, что термин «Украина» как топографическое обозначение некоей целостной территории появился лишь в Новое время, в польских источниках XVI века, а от него те же поляки лишь в XIX в. произвели еще одно условное обозначение- «украинцы». Столь позднее рождение, да еще в иностранной купели, «страны» и «народа», подаваемых украинской историографией в качестве главных столпов мировой цивилизации, изначально обрекало ее «величайшие умы» на глубокие и неутихающие угрызения совести, которые приходилось глушить все более возрастающими инъекциями лжи и исторических подтасовок. Именно поэтому изложение «Истории Украины» столь часто походит на неконтролируемый наркотический бред. Базарная нахрапистость, развязный, вызывающий тон ее творцов, высокомерное игнорирование мировой исторической науки призваны скрыть неискоренимое чувство страха, обусловленного перманентно существующей угрозой позорного разоблачения выдумки о «тысячелетней украинской истории», мгновенного и бесповоротного разрушения того величественного и захватывающего воображение мифа о нации - вершителе мировых судеб, которым вот уже столетие тешит и укрепляет себя «украинец». За хамовитой и навязчивой риторикой самостийников таится внутренняя неуверенность, а порой и ясное сознание того, что провозглашаемые ими «истины» при ближайшем рассмотрении оказываются чистейшей воды блефом. От этой неуверенности и совершенно параноидальное наклеивание ярлыка «украинский» на любой исторический факт, как бы далеко во времени и пространстве ни отстоял он от сегодняшних «украинцев» и их «самостийной дэржавы». «Тьмы веков» при этом самостийнику не помеха. Любой, самый слабый сигнал из их бездонных глубин для него - верная весточка от далеких и славных украинских предков. Даже если это - трехтысячелетие до Рождества Христова.

Именно в это время в долинах Днестра, Буга, Прута и Днепра развилась древняя земледельческая культура, получившая в исторической науке наименование «три-польской». Вопрос об этнической принадлежности три-польцев украинская наука решает с ходу: конечно же, они- «украинцы»! Жили-то на «украинской территории», следовательно, речь идет об «украинцах», являющихся «автохтонами на своей земле не с VI века по Рождеству Христовом, а уже с неолита (!)»⁷. Трипольцы и заложили основы этнографической культуры «украинского народа». Доказательства? Сколько угодно!.. Трипольцы пахали на волах! Пахали. Расписывали их упряжь узорами? Расписывали. Так ведь и «украинцы» делали то же самое каких-нибудь сто лет назад! «Преемственность» очевидна.

Да и могло ли быть иначе. Только представим на мгновение: «В тех же самых климатических и ландшафтных условиях, на берегах тех же самых рек и на просторах тех же самых плато, на богатейшем черноземе, меж золотых полей пшеницы идут по дороге волы. Сизый дым поднимается вверх с хат, обмазанных глиной и расписанных полосами цветных узоров. Как в трипольские времена, так и поныне, женщина подмазывает глиной фундамент, расписывает красками хату и печь. И при входе в дом весит изображение вечного дерева, в сегодняшней интерпретации: цветок в вазе»⁸.

Завороженный образом древней «украинской хаты» и древних же «украинских волов» - порождением собственной буйной фантазии, украинский историк теряет ощущение времени. Века, культуры, народы сливаются в его восторженном воображении в грандиозную картину жовто-блакитных тонов. Кружится голова, эйфорический туман заволакивает умственный взор и чудится ему, что и пять тысячелетий назад в «ридний нэньке» все было таким же узнаваемым и своим, близким, украинским: волы, хаты, узоры, плетни, парубки, девчата, шаровары, гопак, песни по вечерам... А разыгравшаяся фантазия влечет дальше и дальше. Пророчески прозревает он толщи времен и видит «Украину» уже подлинным столпом древнейшей мировой цивилизации, «страной одновременно сельской и городской, с широкими культурными связями с Придунайской областью, Закавказьем (Анау), Средиземноморьем (домикенская культура Греции), Малоазийскими странами, Месопотамией и, возможно, даже с Египтом»⁹. Пораженный этим чудным видением «украинец» впадает в настоящий транс и в неудержимом творческом экстазе начинает любовно реконструировать интуитивно постигнутое далекое прошлое своей «страны».

Непостижимым образом украинские земледельцы Триполья преображаются в не менее украинских кочевников. До времени оставлены мотыги и расписные хаты - «украинцы» садятся на коней и разносят славу о «нэньке» во все концы древней Ойкумены. Докатилась она и до легендарного Гомера, в «Одиссее» которого  встречаем «первое из известных нам упоминаний об  , Украине»¹⁰. Правда, поэт сделал это в завуалированной форме, обозначив ее «землей киммерийцев» (сказался  недостаток географических знаний), но в глазах украинского историка данная промашка древнего классика-всего только следствие тогдашнего уровня знаний о мире и поэтому вполне простительный грех.

Пришпилив к «украинской истории» еще одно тысячелетие, он искусно направляет ее дальнейшее движение в новое русло, выдвигая на историческую сцену в коллективной роли «украинцев» очередных актеров.

Теперь это - скифы. Для кого-то они - пришельцы из Азии (вспомним знаменитую строку: «Да, скифы мы, да, азиаты!..»), но для украинских «вчэных» - типичное «туземно-украинское» явление, и все, с ними связанное, несет на себе печать украинского национального гения с присущими ему уже в то время геополитической широтой и вселенским размахом деятельности: «Украина в первой половине последнего тысячелетия до Р.Х. была империей. Она покорила себе просторы до Оби; она захватила Ниневию и держала ее в своих руках»¹¹.

Пространства «украинской империи» необъятны, охватывая практически всю Евразию. Куда там древним грекам или даже знаменитым своими походами римлянам. На фоне «украинского империализма» их экспедиции - детские прогулки на соседнюю улицу и обратно...

Но не только грандиозными завоеваниями отметили себя древние «украинцы». Нет, не запустели живописные украинские хаты, все так же идут среди золотых полей пшеницы украинские волы, дружно взлетают мотыги украинских пахарей, трудами которых только и держится человечество: «Древний мир в эпоху перед Рождеством Христовым кормится украинским хлебом». Не будь хлебных поставок с «Украины» ни одна древняя цивилизация не только не смогла бы существовать, но и вряд ли бы зародилась...

Началось великое переселение народов. «Украина как раз оказалась в центре этого хаотического и, казалось, бесконечного передвижения огромных человеческих масс»¹². Под ударом варваров пал «Вечный Рим», подлинный владыка древнего мира. Культурный расцвет сменяется упадком, а затем и глубочайшим регрессом во всех отраслях общественной жизни, тотальной материальной разрухой, резким сокращением населения и его полным одичанием. Европа в своем развитии отброшена на несколько веков назад. Античная цивилизация, одарившая мир непревзойденными свершениями человеческого духа, канула в вечность... А что же «Украина»- столп и кормилец этой цивилизации, ведь она - в самом центре разверзшейся глобальной катастрофы?..

«Нэнька» в полном порядке! В бушующем вокруг хаосе и разрухе «Украина»- единственный цветущий оазис, население ее быстро растет, достигая, по подсчетам украинских «вчэных», «нескольких миллионов»! Но самое главное, она консолидируется «в тех самых территориальных границах, которые со временем станут этнографическими границами украинского народа»¹³.

Вот он - обобщающий итог. Красочное и «научно» обоснованное описание нескольких тысячелетий (!) «истории Украины» призвано убедить просвещенное человечество в том, что украинство ведет свое происхождение не от какого-то там русофобствующего польского пана, а от очень древних и заслуженных предков, и сегодняшняя «Украина» - не химерическое искусственное образование, а некая этнографическая целостность, сложившаяся в нынешнем виде, «в тех самых границах», пять тысячелетий назад!..

Конечно, убедить человечество в подобном бреде -трудно, но с точки зрения украинских историков данное препятствие не может служить основанием для отказа «украинцев» от столь почтенного исторического возраста. Только бы сами они верили сказкам, придуманным для их неискушенного детского сознания. Остальное - несущественно. А «фактов» украинская историография сфабрикует столько, сколько надо, и сказка станет былью, в очередной раз подтвердив жизненность великого руководящего принципа украинства: незнание - сила!

Но если академическая украинская наука такова (а цитированные выше Петров, Субтельный, Щербакивский - как никак «профессора»!), то что говорить о кандидатах украинских наук или просто украинских публицистах, пишущих на исторические темы, - они пускаются во все тяжкие, неся такую околесицу, что ее и упоминать-то жутковато. На этом уровне уже безраздельно господствует наиболее «гибкий» из всех приемов украинского мышления: «Правда - это ложь. Ложь - это правда!». Факты как таковые теряют всякое значение, на их место водружаются чудовищные по своей бессмысленности выдумки. Гоголевский сумасшедший чиновник Поприщин в сравнении с данной публикой имел вполне здравый рассудок, разве что немного переоценил свои возможности. Массовый, популярный вариант «истории Украины» рассчитан не просто на профана, а на субъекта, не владеющего даже азами начального образования. И если профессорско-академические интерпретации прошлого идут на уровне фантастики и розыгрыша, то историческая публицистика уже ни чем не отличается от шизофренического бреда, явно свидетельствуя о психической неполноценности ее авторов.

Тем не менее мы вынуждены будем коснуться и этой части украинской теоретической «мысли». Тотальный бред в упаковке «научности» - дело нешуточное, когда он возведен в ранг государственной идеологии, объект воздействия которой - десятки миллионов людей. «Самостийна Украина» всемерно поощряет и, несмотря на катастрофическое состояние экономики, щедро финансирует подобного рода «научные изыскания», а подконтрольные государству средства массовой информации, прежде всего телевидение, приносят фабрикуемую ими ложь в каждый дом и каждую семью. Эта ложь пропитывают все стороны общественного бытия «нэзалэжной»: политику, искусство, школу, средние и высшие учебные заведения, частные разговоры, самое мышление ее граждан, особенно миросозерцание молодежи, не знающей никакой другой «истории» и поэтому совершенно беззащитной перед ее развязным и наглым шулерством. Бредово-фантастические измышления украинской историографии она воспринимает как истину в последней инстанции. А до каких пределов безумия доходит она на уровне своих газетных популяризаторов, мы можем судить по нижеследующим образцам.

Статья Павла Черемиса «Кто и когда основал Иерусалим?». Вы уже, конечно, догадались кто: «выходцы с Украины». Поэтому автора до глубины души возмущают попытки евреев, отметивших в 1996 г. трехтысячелетие основания города, присвоить себе «украинскую славу». Ведь на самом деле «этот приоритет принадлежит гетидам (гиксосам), древним выходцам с территории современной Украины». Именно они в 1800 году до Р.Х. основали столицу «земли обетованной». Таким образом, «Иерусалиму не 3000 лет, как обозначено «юбилеем», а 3796 лет»!

Вот так. И не следует думать, что П. Черемису все это пригрезилось в кошмарном сне или похмельном дурмане. В его распоряжении имеется ряд «неопровержимых доказательств». Во-первых, «в старинном финикийском (?) городе Кносос найден алебастровый камень, на котором выгравировано имя короля гиксосов «Кгиян» - киевлянин (чувствуете, уже запахло украинской стариной. - СР.) или Киевец. Это научно свидетельствует о том, что «гиксосы» происходят с Киевщины (!) и что уже тогда существовал Киев (!!!) как столица и символ державной структуры, то есть не менее 4000 (!!) лет назад (вот она, «ридна нэнька», самостийна, нэзалэжна «структура» доисторической эпохи! - СР.)».

Во-вторых, «украинцы» издавна обитали в Палестине (не удивляйся, читатель, это цветочки, а гениальное открытие - впереди! - СР.), в те далекие времена, когда  в ней «не было жидов, а жили различные арийские племена. Сильнейшими из них были самаряне (вот : оно, начинается! - СР.), которые имели в центре Палестины свою державу - Самарию (будьте наготове, ждать совсем недолго. - СР.). Сами они, вероятно, вышли 4500 лет тому назад из окрестностей реки Самары - левобережного притока южного Днепра (бесподобная логика, не правда ли? Сразу видно размышляет   именно   «украинец»:   «украинский» -   «Украина» - «украинец»; «Самаряне» - «Самария» - приток Днепра. - СР.), то есть были близкими земляками гиксосов (а те, как мы уже выяснили, потомственные киевляне. Всего лишь пара штрихов, и Палестину не отличишь от Украины! - СР.)»...

Дальнейшее движение черемисовской «мысли» не менее оригинально: отправившиеся в Египет киевляне-гиксосы, повстречав в Палестине «украинцев»-самарян, разумеется, не могли не отпраздновать это дело и «на какое-то время задержались» здесь. Тогда-то они и «построили в 1800 г. до Р.Х. город, который назвали «Руса-лель» - Мать руссов (не синоним ли Киева- матери городов русских?- прим. П.Черемиса). (Аи, да Павло! Аи, да... ну, все знают, чей сын -СР.). Позднее жиды переименовали его в Иерусалим, но это название нам ничего не говорит»...  Здесь, правда, может возникнуть вопрос: откуда на месте гиксосов-«украинцев» вдруг появились «руссы» с их матерью? Ответ тут как тут: так называли их ханаане (эх жаль, нет похожей речки на Украине, какой-нибудь Ханаанки, правого притока северной Орели, а то бы сонму «украинских земляков» прибыло! Впрочем, не будем терять надежды: мало ли чем осчастливит нас П.Черемис в недалеком будущем)...

Вот такую «научно обрисованную картину» (любит «украинец» «научность», любит!) дает «современная украинская национальная историография в содружестве с новейшими результатами археологических исследований» по поводу того, «кто и когда основал Иерусалим»¹⁴...

Я нисколько не сомневаюсь, что прочитав подобную галиматью, читатель непроизвольно воскликнет: не может быть!.. Не может быть, чтобы в наше просвещенное время хотя бы одно издание в мире, даже самое что ни на есть бульварное, решилось обнародовать такую абракадабру, не подпав немедленно под подозрение, что вся его редакция по неизвестным причинам внезапно сошла с ума. Наверное, подумает читатель, Родин все это сам выдумал и сильно пре-

увеличил, чтобы выставить «украинцев» на всеобщее посмешище... Вполне здравый ход мысли. Я и сам рассуждал в том же направлении при знакомстве с черемисовской статьей (что это всего лишь чей-то розыгрыш). А дочитав ее до конца, еще долго не мог избавиться от ощущения, что напротив фамилии автора только по редакционному недосмотру отсутствует поясняющая надпись: «Временно находится на излечении в психиатрической лечебнице», так как только наличие подобной сноски могло хоть как-то примирить меня с содержанием этого опуса... Но увы! увы! увы!.. Не только надписи не было, но и никаких иных разъяснений. А когда такого рода «теории», «открытия» и «научно обрисованные картины» хлынули со страниц украинских изданий сплошным мутным потоком, я понял: никаких разъяснений и не будет, так как не только пан Черемис свободно гуляет по «тэрэнам» самостийной, но и тысячи, десятки тысяч ему подобных «теоретиков» как ни в чем не бывало массово тиражируют плоды своего сумасшествия, а иные даже получают за это государственные награды Так что какие уж тут выдумки...

Вот, к примеру, еще один видный «мыслитель», весьма популярный в украинских кругах, - С.Плачинда, автор сенсационного «открытия» о происхождении всех языков человечества от «древнеукраинского». Так этот «светоч ума» даже книги издает (см., например, его «Словарь древнеукраинской мифологии». - Киев, 1993) и, между прочим, тоже за государственный кошт. Именно он еще в 1990 г. весьма «научно» обрисовал, почему Швеция пользуется украинским желто-голубым флагом. Оказывается, «шведы, которые жили в большой дикости, выбрали Одына (знаменитого украинского вожака, как доподлинно установил С. Плачинда, отправившегося в III в. по Р.Х. с берегов Днепра в далекую Скандинавию. - СР.) своим вождем, а после смерти канонизировали его в главного своего языческого бога». Это-та генетическая память и «заставляет современных шведов жить под украинским жовто-блакытным флагом»¹⁵.

Но всех черемисоз и плачинд переплюнул кандидат исторических (!) наук Александр Дубина, решивший всех сразить наповал своими действительно эпохальными «открытиями». Помимо этого его статья «Так хто ж вщкрив Америку», напечатанная в журнале «Украiньска культура», носит во многом программный характер, публично демонстрируя символ веры украинских «вчэных», подвизающихся на ниве изучения прошлого, и заслуживает в силу этого самого пристального внимания.

Уже первые ее абзацы ясно дают понять, что речь идет действительно об экстраординарных явлениях: «В последнее время украинская историческая наука сделала гигантский шаг вперед, который имеет всемирное значение. Благодаря титаническому исследовательскому труду наших ведущих ученых, настойчивому поиску патриотов-энтузиастов, на основе бесспорных фактов (!) наконец-то была частично восстановлена историческая правда, которая заключается в том, что Украина является колыбелью мировой цивилизации, а мы, украинцы, -ее творцами».

Далее, кратко изложив уже знакомую нам историю про древний украинский город Иерусалим, А.Дубина привлекает в помощь себе С.Плачинду: «Намеренно запутанную влиятельными антиукраинскими силами проблему расселения народов на земном шаре в старину блистательно разрешил наш славнейший писатель Сергей Плачинда: «Еще в трипольскую эпоху (IV тысячелетие до Р.Х.) волхвы создали демографическую концепцию, которая не позволяла перенаселять надднепрянский регион, где жили многодетные племена и семьи. Вследствие этого волхвы каждые три года устраивали жеребьевку, при помощи которой формировались молодые общины переселенцев на новые земли. Так под предводительством волхвов древнеукраинские племена и общины заселяли Индию, Месопотамию, Малую Азию, Палестину, Египет, Италию, о. Крит, Западную Европу. Волхвы способствовали полной колонизации Балкан».

Отдавая должное предшественникам, А.Дубина не намерен останавливаться на достигнутом, ибо полет плачиндовской фантазии при всей ее глубине для него - пройденный этап, и он не стесняется слегка пожурить товарища по ремеслу: «Все-таки даже в этой гениальной концепции ощущается некоторая ограниченность: расселение украинцев лимитируется лишь (!) евразийским континентом» (Вот это аппетит! после этого понимаешь, что только отсутствие технических средств доставки не позволило «древнеукраинским племенам» параллельно освоить и околоземное космическое пространство с последовательным заселением Луны, Марса, Венеры, Юпитера и прочих небесных тел Солнечной системы. Вероятно, это придется сделать нынешним поколениям «украинцев», ведь и сегодня «надднепрянский регион» перенаселен, а свободных территорий на Земле практически не осталось. Придется штурмовать космические высоты, а на роль «волхвов» претендентов хоть отбавляй: А.Дубина с его великим размахом мысли - первый.)

Наш кандидат, впрочем, ясно осознает причины, остановившие   «славнейшего   писателя»   на   полдороге:  «Они заключаются прежде всего в том, что на протяжении столетий разношерстные заезжие чужаки искусственно сдерживали развитие украинской политической мысли, прививали ей провинциальность и местечковость». , И вот в XX веке прорвало! Вначале украинские профессора Петров, Субтельный, Щербакивский и К⁰, творчески переработав богатое наследие костомаровых-гру-шевских, в свою очередь вскормленных таким шедевром, как «История Русов», придали истории «нэньки»  воистину глобальный размах, включив в нее всю древнюю Ойкумену. А их смелые выученики: черемисы,  гнаткевичи, плачинды, чепурко, кордубы (и несть им числа) окончательно преодолели «местечковый провинциализм» и дошли, как говорится, «до ручки», т.е. принялись осваивать те континенты и территории, которые предшественники не удосужились объявить «украинскими». В числе этих новаторов А.Дубине, безусловно, принадлежит заслуженное первенство: «открытия» сыпятся из него, словно золотые монеты из утробы сказочного осла, неостановимым потоком: «Сегодня уже хорошо известно об украинском присутствии в Африке (!). В частности, доказано украинское происхождение мамлюков, которые правили в Египте с 1250 по 1517 год». Ну, это так, походя... Ведь Африка-лишь первоначальный пункт на пути к вожделенной, богатой Америке, также таящей неисчислимые следы «украинского присутствия». В Чили, например, живет индейское племя арауканов, танцующих по праздникам с томагавками в руках. Минутного размышления хватает А. Дубине, чтобы сообразить: «арауканы» - всего лишь искажение слова «аркан», а ведь именно так называется старинный украинский танец, исполняемый мужчинами с топориками! Вот вам и объяснение повального увлечения индейцев томагавками - они просто подражали «украинцам», которые издавна среди них жили. А сине-желтый флаг Барбадоса? Да еще и с «трезубцем» на нем? - неужели после столь очевидных свидетельств кто-то может сомневаться в том, что именно Украина явилась пионером в освоении Американского континента

Поэтому нашему кандидату украинских наук до слез обидно, что в 1992 году, празднуя 500-летний юбилей открытия Америки, мир ни единым словом не обмолвился о решающем вкладе в это дело «украинцев». Попутно замечу: «украинец» очень ревнив к чужим юбилеям и всегда выходит из себя, едва о них заслышит. То ли оттого, что в его серой, прозаической жизни катастрофически недостает праздника; то ли потому, что у «самостийной нэньки», как водится, хронически «нэма коштив» для пышного и помпезного чествования собственных круглых дат, пусть и сугубо местечковых, вроде явления на свет первого «украинского гвоздя» или любого подобного ему предмета с сугубо украинской спецификой и колоритом, а возможно, и по каким-либо иным причинам, но «украинец» просто одержим поиском и придумыванием разнообразных чисто украинских праздников. Этот психологический голод вызвал к жизни весьма своеобразное явление: где бы и кем бы ни праздновался юбилей, «украинец» поневоле раздражается и успокаивается только в том случае, если сумеет убедить себя: отмечаемое в Америке, России, Германии, Израиле торжество на самом деле должно праздноваться Украиной, так как именно «украинцы» совершили то, что затем бесстыдно присвоили чужаки - янки, москали, немцы или жиды.

Юбилей Иерусалима породил гениальное «открытие» Павла Черемиса. 500-летие открытия Америки -еще более гениальное «достижение» А. Дубины. Ведь украинский кандидат абсолютно точно установил этническую принадлежность Христофора Колумба: он - «украинец»! Удивительно, как остальное человечество не додумалось до столь очевидной истины. Это же элементарно! «Колумб» - «Коломбо» - «Колом», а Колом - значит, родом из Коломыи (!), украинского городка в Прикарпатье (ныне Ивано-Франковская область).

Раскрытая тайна имени первооткрывателя нового континента позволяет взглянуть на события полутысячелетней давности совершенно по-новому и восстановить их правдивую картину, («научно обрисованную», как любят выражаться «украинцы»). В частности, абсолютно точно установить, откуда в эскадре Христофора из Коломыи появился флагманский корабль «Санта-Мария», ведь до сих пор в стане исследователей ведутся споры на эту тему. Единственный человек на земном шаре, раскрывший эту многовековую загадку, наш пан Дубина. Ему и слово:

«Шкипером на «Санта-Марии»... был Хуан де ла Коса. Но ведь все мы (демократ наш Дубина, демократ! -СР.) хорошо знаем, что слово «козак» происходит от слова «коса»! А что касается имени «Хуан» - то оно не что иное, как испанская модификация нашего украинского «Ивана». Итак, имеем: ближайшим соратником Коломыйца (нет, как изящно и тонко мыслит «украинец»: «Колом» - «Коломыя» - «Коломыец» - «ридна нэнъка»; «коса» - «козак» - «Слава Украине!» - СР.) был Иван Козак». Теперь только дурак не сообразит, откуда в эскадре Христофора Колумба... тьфу ты, Коломыйца, - «Санта-Мария»: ее снарядили и прислали в помощь украинскому земляку запорожские козаки («Героям слава!»)...

Но фейерверк сногсшибательных «открытий» украинского кандидата Дубины далеко не исчерпан: «Почему молодой украинец оказался в далекой западноевропейской стране и что он там делал?» - спрашивает он сам себя и тут же сам себе отвечает: «Христофор из Коломыи делал вот что: сознательно или бессознательно выполнял завет волхвов - искал возможности для переселения украинцев на новые земли». (Перекличка с гениальной концепцией «славнейшего писателя» Плачинды.) Испанцев же Коломыец водил за нос, рассказывал байки про Индию, «чтобы совершить в будущем переселение украинцев на открытые им земли. Но реализовать эти гениальные планы не удалось. В то время Украина была истощена борьбой за свое существование», и «в дальнейшем инициативу освоения новых земель перехватили более стабильные Испания и Португалия».

Но и после этого «украинское присутствие» постоянно ощущалось на вновь открытом континенте: «В частности, до сих пор непонятной и неисследованной является фигура конквистадора Франсиско Писарро. Советская историография делала из него неграмотного головореза. А между прочим, испанское слово «pizarro», которое лежит в основе «Pizarro», означает не что иное, как «школьную доску» и подозрительно напоминает «писаря» украинского казачьего войска. Однако украинское происхождение Писарро требует более убедительных доказательств (вообще-то довольно странная для «украинца» щепетильность. - СР.), а пока заметим, что своего рода гимном покоренной им Перу является песня «Летит кондор», тематика которой перекликается с шедеврами украинского народного творчества, например - песней «Лэтыть галка чэрэз балку» (не удержался все-таки А.Дубина! Ну, скажите на милость, как после столь бесспорного доказательства можно еще сомневаться в том, что Писарро - стопроцентный «украинец»? На такое дремучее невежество способны лишь «разношерстные заезжие чужаки»)...

Если читатель думает, что все свои «открытия» наш украинский кандидат совершил ради «чистой науки», он глубоко заблуждается. Конечно, каждый «украинец» - восторженный идеалист и не прочь воспарить над бренным бытием, но не до такой степени, чтобы уподобиться пресловутому «журавлю в небе». Его менталитету гораздо ближе «синица в руке», и А. Дубина это убедительно подтверждает. Все свои сенсационные открытия он обнародовал не ради них самих, а в целях обоснования вполне конкретных материальных претензий к конкретным же странам. Скрупулезно подсчитав, сколько золота и серебра вывезла Испания из американских колоний, пан Дубина торжественно объявляет: «Часть этого богатства по праву принадлежит Украине, представители которой открыли Новый свет».

Требует он восстановления и географической справедливости, а именно: переименования Колумбии в «Коломыю», а одноименного округа Вашингтона - в «Коломыевский район». Имеется и соответствующее обращение к украинскому правительству:«Может быть, следует руководителям нашего государства, исходя из бесспорных фактов, намекнуть соответствующим зарубежным инстанциям о необходимости восстановления исторически обусловленных географических названий?», добившись тем самым «.торжества разума (?!) и справедливости». (Н-да, если подобная писанина- «торжество разума», то что же тогда считается на Украине безумием! Или господство принципа «Правда - это ложь!» отменяет для самостийников сумасшествие как таковое, лишь бы оно было «щироукраинськым»?)

Я, конечно, понимаю, что мы живем в эпоху воинствующего невежества, когда история, по определению Йохана Хейзинга, стала «орудием лжи на уровне государственной политики». Отдаю себе отчет и в том, что для украинской власти политика искусственной шизоф-ренизации сознания подвластного населения, по сути, единственное средство удержать свое господство над ним. Ведь созданная «украинцами» «дэржава» - это даже не колосс на глиняных ногах, а хрупкий карточный домик, рожденный сиюминутным капризом истории. Малейший толчок- и это мертворожденное образование рухнет, ибо нет в его распоряжении ни национальной идеи, ни традиции исторической преемственности, даже этноса, заинтересованного в его существовании, нет; а пустопорожняя болтовня об «общечеловеческих ценностях» и «вхождении в Европу», щедро сдабриваемая неисполнимыми посулами «светлого будущего», не могут уже никого обмануть и скрыть зияющей под ним пустоты.

Время смут и химер неизбежно минует. Это сознают все, в том числе и те, кто изначально двигал самостийный проект, заранее предвидя его крах. Вот и приходится уповать на тотальную шизоидацию своих «нэзалэжных» сограждан, чтобы максимально продлить агонию этого весьма прибыльного для известных кругов предприятия под названием «сувэрэнна Украина». Вот почему и требуется, чтобы никто ничего не мог понять. Прежде всего понять, что происходит. Или точнее: почему вокруг как будто ничего особенного не происходит, а жизнь становится все омерзительней и невыносимей. Лишенный понимания сути происходящего человек теряет способность к сопротивлению, превращаясь в пассивный объект манипуляций власть предержащих. На удержание его в этом состоянии и направлены все их усилия, в том числе путем искусственной шизофренизации его сознания.

Известно, что одним из характерных признаков шизофрении является утрата способности устанавливать связь между отдельными словами и понятиями. Ясно, что если удается искусственно «шизофренизовать» сознание, люди оказываются неспособными увязать в логическую систему получаемую извне информацию, а тем более критически ее осмысливать. Им не остается ничего иного, как просто верить тому, что навязывается через подконтрольные государству СМИ и официальную науку, в которой звездами первой величины становятся уже не только субтельные-петровы, но и совсем уж дебилообразные черемисы, дубины и плачинды.

В общем-то я все так себе и представлял, берясь за историческое расследование «украинского вопроса». Хотя, честно признаюсь, в глубине души все-таки полагал, что даже подобный процесс грубого оболванивания масс должен иметь хоть какие-то естественные пределы - просто для того, чтобы быть успешным. Иначе затея теряет всякий смысл, превращаясь в кощунственную пародию на самое себя. Не до такой же степени они безумны!? - думал я. Действительность опровергла эти иллюзии. Оказалось, что именно до такой степени... Оказалось, что для самостийников патологическая ложь столь естественна и привычна, что они просто не считают нужным придавать ей хотя бы видимость правдоподобия. И действительно: зачем?

Труднее всего пытаться оспорить бред, особенно в том случае, когда он уже стал достоянием миллионов. Ну, в самом деле, можно ли вообразить себе дискуссию с «оппонентами» такого рода, как выше поименованные «историки», с детальным разбором их «доводов», «точек зрения», допущенных ошибок или передергивания ими фактов? Да через пять минут вы сами начнете ощущать себя круглым идиотом и будете клясть судьбу, что позволили втянуть себя в это бессмысленное препирательство. Спорить-то не о чем! Невозможно рациональным способом опровергнуть бред. Ввязываться в дискуссию с его носителем противно и мерзко, даже унизительно для культурного, образованного человека. Чувство собственного достоинства чаще всего подталкивает к простому игнорированию такого рода субъектов и плодов их «мыслительной деятельности». И - удивительно! В силу этой вполне понятной брезгливости они сразу получают огромное преимущество, ведь с ними никто не хочет связываться! Не эта ли ложно понятая «чистоплотность» совершенно парализовала русскую историческую науку в XIX в., когда украинская идеология делала первые робкие шаги и в этот начальный момент развития ее еще можно было уничтожить совершенно безболезненно? Но нет: никто не захотел связываться. Солидные академические мужи решили не опускаться до уровня опровержения бредовых «концепций» Грушевского и компании, дав им возможность совершенно беспрепятственно и массово тиражировать свои фантастические «истории Украины». Результат известен: в 1917 году мы получили первое издание «самостийной и нэзалэжной» Украины, а пять лет спустя и довесок к ней: «украинскую нацию» в составе «братских народов СССР» со всеми формальными атрибутами государственности. Десятки миллионов Русских людей одним росчерком пера были превращены в нерусских, инородцев со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями не только для них, но и всего Русского народа. Трудно поверить, что тогда, в XIX в., русская власть, русская наука, мыслящие люди России оказались столь близоруки, чтобы не предвидеть заранее тех гибельных,   воистину  фатальных  для  существования Русского государства и Русской нации следствий, которые со всей неизбежностью вытекали из украинской Доктрины. Разве уже в тот начальный момент не было очевидно, что «перед всеми заговорщиками украинской интриги стояла изуверская задача - сделать русских нерусскими... В этом были заинтересованы    все враги  русского народа и России в Вене, в Риме и в Берлине, и   даже некоторые международные политические партии и организации, каждый из них по-своему, но все j одинаково  злостно.   Украинский  сепаратизм  казался верным оружием, более сильным, чем военные механизмы и армии, и чтобы придать его действию наибольшую разрушительную силу,   не стеснялись никакими средствами»^.11 И все это при полном попустительстве русской исторической науки, веское слово которой сразу могло бы положить конец любым спекуляциям вокруг фантома «самостийной Украины». А вооруженный соответствующими научными выводами карательный аппарат Российского государства повел бы беспощадную борьбу с деятелями так называемого украинского движения... Но не было ни слов, ни дел. Иллюзорная надежда, что народ сам как-нибудь разберется, породила преступное безучастие к судьбе миллионов своих единоплеменников, огульно зачисленных подрывной пропагандой самостийничества в «украинцы». Прозрели только за границей, уже будучи в эмиграции. Стали, наконец, издавать работы,  разоблачающие подлую роль самостийников в уничтожении исторической России. Да только поздно хватились. Отечественный читатель был лишен возможности ознакомиться с ними, а Запад их откровенно  игнорировал.

Впрочем, и прозрение это было половинчатым. Прекрасной иллюстрацией его непоследовательности может служить двухтомник Андрея Дикого «Неизвращенная история Украины-Руси», изд-во «Правда о России», Нью-Йорк, 1961¹⁸.

Эта «неизвращенная» извращенная история Малороссии во многих отношениях поучительна и характерна,   демонстрируя   просто-таки   хрестоматийный набор передергивания исторических фактов и терминологических ошибок, а кроме того вопиющего несоответствия благих намерений автора с их конкретным воплощением, и в силу этой своей типичности заслуживает особого внимания.

Свою задачу А. Дикий формулирует предельно ясно: «Цель «Неизвращенной истории Украины-Руси»... дать правдивую историю Руси-Украины и тем опровергнуть все извращения этой истории, которыми изобилует украинская сепаратистическая историография». Обосновывается и актуальность данной задачи: «Вся пропаганда расчленения России имеет своим фундаментом извращенную историю Руси-Украины». Что безусловно верно. Как верно и то, что «общероссийская эмиграция, несмотря на наличие в ее рядах крупных культурных сил и ряда квалифицированных историков, за 40 лет, кроме нескольких тощих брошюр и статей в периодической печати, не сделала ничего для опровержения этой сепаратистической агитки, облеченной в псевдонаучную форму. В результате многочисленная общероссийская эмиграция в подавляющем большинстве пребывает в блаженном неведении о содержании, силе и значении украинской сепаратистической пропаганды, считая ее «вздором»». А она, конечно, хоть и вздор, но распространяемая в огромном количестве книг, брошюр и периодических изданий оказывает свое деморализующее действие на русскую эмиграцию, а кроме того дает Западу оправдание и повод для вмешательства во внутренние дела России и открытого провозглашения планов ее последующего расчленения».

Все это опять же очень верно и правильно, но когда А. Дикий берется за конкретное воплощение своего творческого кредо, сразу становится очевидным полное несоответствие авторского замысла и его практического исполнения.

Чтобы легче и вернее разоблачить «сепаратистические извращения», А. Дикий в качестве визави выбирает М. Грушевского, но дискуссию со своим скандально известным оппонентом ведет столь своеобразно, что очень скоро обнаруживается: концептуальных различий между «извращенной» и «неизвращенной историей Украины-Руси» практически нет.  Излагая  малороссийскую историю, А. Дикий берет на вооружение все «достижения» как раз той самой украинской историографии, которая умышленно эту историю извратила. Уже сама подмена исторически обоснованного названия «Малороссия», «Малая Россия» искусственным словосочетанием «Украина-Русь», внедренным в историческую науку именно М. Грушевским, говорит о многом. Как и обозначение украинских самостийников неудобоваримым термином «шовинисты-сепаратисты», где в одно целое слиты два совершенно разных понятия: «шовинизм» как течение, проповедующее расовое превосходство над другими народами, мы традиционно связываем с одной нацией, а «сепаратизм» - с территорией, желающей обособиться от единокровного национального ядра. В полном же соответствии с самостийнической традицией название «Россия» А. Дикий подменяет «Москвой». Таков, например, пассаж:  «Украина-Русь добровольно воссоединилась с «Москвой» - к городу что ли присоединилась?

Но наиболее очевидно эта идеологическая зависимость от украинского  сепаратизма,  разоблачением которого автор как будто занят, проявляется в его манипулировании терминами «украинцы», «украинский народ». В Киевской Руси у него все - Русские, в Руси Литовской - все еще Русские, но уже с добавлением в скобках «украинцы» «русские (украинцы)», «русский  (украинский)» и т.д.), а начиная с Люблинской унии (1569) только «украинцы» и «украинский народ». А куда же так загадочно исчезли Русские? Данными об  их массовом выселении из Речи Посполитой история не располагает. Куда же они тогда пропали? А. Дикий хранит молчание по этому поводу, догадываясь, наверное, а что объяснить данное «исчезновение» более-менее правдоподобно просто невозможно. Но столь существенное умолчание еще больше подчеркивает всю искусственностъ авторской «концепции».

И в самом деле: вступив на скользкую дорогу переименований, требуется объяснить, на основании каких исторических данных совершается подобная подмена одного народа другим (или смена имени одного и того же народа). Подобное объяснение тем более необходимо, что А. Дикий не отрицает того общеизвестного исторического факта, что малоросское население само себя называло Русским. Например, ведя речь о церковной унии, силой навязываемой Южной Руси, он пишет: «Католичество... своими мероприятиями привело к полному отчуждению и враждебности между поляками-католиками и православным населением Украины-Руси, которое само себя называло тогда «русским»»!

И снова возникает элементарный вопрос: если Русские XVI - XVII вв. сами себя называли «русскими» (а кем еше они должны были себя называть?!), то зачем вслед за украинскими «шовинистами-сепаратистами» обзывать их «украинцами»? И край свой эти Русские именовали «Малой Россией», «Малороссией», а отнюдь не «украиной», термином, обозначавшим самые различные территории, расположенные как у польских, так и у русских рубежей. (Странно все-таки: неужели А. Дикий не знал о существовании работ князя Волконского и А. В. Стороженко, изданных за сорок лет до выхода из печати его двухтомника? А ведь именно в них детально, с опорой на источники, разъясняется смысл и время возникновения терминов «Украина», «украинцы», а также искусственность приложения их к территории, населенной Русским народом. И если уж использовать терминологию сепаратистов, то надо же это как-то - не говорю обосновать, но хотя бы объяснить!..) Дойдя в своем изложении до 1654 года (Переяславской Рады), А. Дикий, словно спохватившись, решается наконец ликвидировать возникший пробел. Для начала он подвергает критике русских историков XIX века, видевших «в воссоединенном населении части одного и того же народа» и не углублявшихся «в языковые, бытовые и культурные особенности воссоединенного населения Украины-Руси».

Между тем они, по мнению А. Дикого, настолько значительны, что «с полным основанием можно утверждать о создании к этому времени из населения Руси-Украины своей народности. «Украинской» ли, как говорят сепаратисты, или «малороссийской», как говорилось в Императорской России - это значения не имеет. Существенно то, что это была отличная от великороссов культурно-бытовая группа, хотя и тесно связанная с великороссами «единокровностью» и единством православной веры».

Вообще-то для историка существенным должно быть как раз то, что при определении своей этнической принадлежности («народности») это население не называло себя ни «украинцами», ни «малороссами», а только -Русскими (что А. Дикий и не отрицает). Т.е. точно так же, как и население остальной России. Термины «великоросс» и «малоросс» обозначали не этническую, а территориальную принадлежность различных частей Русского народа, на несколько веков разделенного государственными границами. Они и имели смысл, пока это разделение существовало, но после воссоединения в едином государстве решающее значение получила именно «единокровность», а не особенности «культурно-бытовых групп», которые легко обнаружить в любой нации. В данном случае А. Дикий, вслед за критикуемыми им «шовинистами-сепаратистами», совершает обычную подмену понятий.

В первой части нашего расследования мы подробно рассмотрели причины, вынуждающие самостийников к такого рода подлогу: без привлечения «великороссов» невозможно было объяснить переименование части Русского народа в «украинцев». А. Дикий следует тем же путем. Но так как задачу он ставит перед собой прямо противоположную - не расчленение России, а сохранение ее единства, то раз за разом попадает впросак со своими виртуальными «украинцами». Например: «Население Украины умело гармонично сочетать любовь к родному краю и языку с пониманием общности и единства Украины-Руси и Великороссии. Подобно тому, как баварцы есть патриоты и баварские и общегерманские».

Ну, это просто несерьезно: ведь баварцы - не «народность», по национальности они - немцы. Точно так же, как саксонцы, пруссаки, вюртембержцы и пр. И никому из них не приходило в голову делить свою нацию на «две немецкие народности», три или больше на том основании, что еще в XIX веке Германия представляла собой конгломерат вполне независимых государств, а «языковые, бытовые и культурные» различия между их населением были таковы, что оно зачастую даже не понимало друг друга. Но до нескольких «немецких народностей» могли додуматься разве что местечковые «шовинисты-сепаратисты», а вот у немецкого народа в целом хватило здравого смысла не принимать всерьез подобный «вздор». Впрочем, как и у народа Русского, в среде которого на эту примитивную наживку украинских сепаратистов во множестве попадались лишь представители интеллигенции, озападненной и космополитичной. А. Дикий из их числа. И отстаивая концепцию «двух русских народностей», он загоняет себя в тупик неразрешимых противоречий. Особенно наглядно это проявляется при изложении им истории Галиции.

Согласно авторской концепции, в ней, как и в остальной Малороссии, начиная с XVI в. живут сплошные «украинцы». В течение 600 лет оторванная от России, вначале как провинция Польши, затем Австрии и с 1918 по 1939 гг. - снова Польши, Галиция ни в коей мере не могла быть подвергнута «русификации» или каким-либо иным русским влияниям. Тем не менее, автор «Неизвращенной истории...» почему-то постоянно путается в определении этнического характера галичан, определяя его странными терминами. Например, при изложении истории края под властью Австрии (1772-1920), он пишет, что большинство населения его составляли «русские-украинцы» (две народности в одной, что ли?), а меньшинство- поляки. После революции 1848 г. Австрия в противовес последним «начала поддерживать «рутенов», как официально называлось русское население, что привело... к возникновению украинской (тогда ее называли «русской») национально-культурной деятельности». «В Перемышле было открыто специальное учебное заведение для подготовки учителей и священников из местного, как тогда называли, русского населения». «Был дан ряд правительственных стипендий русским (тогда население Галиции называлось русским) галичанам для получения образования»; «забитое и бесправное раньше русско-униатское духовенство начинает играть известную роль в религиозно-национальной жизни своего народа». Во Львове «была открыта семинария «Русская коллегия» («Коллегиум рутенум»)». Назойливым повторением фразы «как тогда называли» А.Дикий как будто хочет подвести читателя к осознанию того, что десятки миллионов Русских, веками именуя себя «русскими», допускали вопиющую ошибку, ибо не должны были так себя называть. Как же им следовало именоваться? Это в XX в. абсолютно точно выяснил автор «Неизвращенной истории...»: зваться они должны были... «украинцами»! Вот почему к названию «русские» он в скобках непременно прибавляет более правильное: «украинцы».

Здесь перед ним, впрочем,, возникает новая трудность: ему приходится признать, что «об «украинцах» тогда не знали»; «слов «Украина» и «украинец» тогда еще не было»; «об «украинстве» тогда только начинали говорить, и в политический обиход это слово тогда еще не вошло... в отчетах Галицкого сейма и Венского парламента группа депутатов-галичан, всегда называемая «русскими» или «русинами», но никогда «украинцами»... «Украинство» же в современном смысле этого слова появляется в политической жизни Галиции только в конце XIXвека, точнее к концу 80-х годов»...

Спрашивается: как же могли Русские использовать для себя новое (и как будто более правильное с точки зрения А. Дикого) название «украинцы», если оно появилось только в «конце XIX века»? Воистину «умный» автор «Неизвращенной истории...» ставит перед сотнями поколений наших «глупых» предков неразрешимую задачу!

А может быть, под термином «русские» галичане понимали нечто такое, что совсем не связано ни с Русским народом, ни с Россией? Да нет, А. Дикий отвергает подобное предположение: «В 1865 году ведущая газета Галичины «Слово»... открыто выступила с формулировкой культурно-политических настроений Галицкой Руси. Она доказывала, что галицкие «русины» и великороссы -один народ, а язык «русинов» - незначительное отклонение от русского языка и отличается от него только выговором; от Карпат и до Камчатки существует только один русский народ; а в создании литературного «русинского» языка нет никакой надобности, ибо уже существует только один русский народ и готовый русский литературный язык...»

Все это настолько неоспоримые факты, что не только их отрицать, но и ставить под сомнение не решается даже позднейшая ««украинская» сепаратистическая историография».

Итак, даже самостийники не могут отрицать того, что в Галиции, признанном центре украинства, вплоть до конца XIX в. жили Русские, а об «Украине» и «украинцах» в ней ничего не знали. Как не знали о них и в остальной Малороссии. И это действительно неоспоримый факт. Почему же в полном противоречии с ним автор «Неизвращенной истории...» завершает свои рассуждения следующим выводом: в подтверждение своих претензий «считать себя преемниками государственности Киевской Руси украинские сепаратисты приводят тот факт, что колыбель Киевской Руси - Приднепровье населено украинцами. Факт, несомненно, неоспоримый». Как же так: два взаимоисключающих факта - и оба верны! В этой алогичности четко проявляется творческая установка

А. Дикого: держаться пресловутой «золотой середины», или иначе: «и нашим, и вашим». Поддержим и «шовинистов-сепаратистов», и сторонников единства Русской нации, а читатель пусть сам решает, кто прав и на чьей стороне истина. Такой вот «объективизм».

Запутавшись в «русских-украинцах», «русском (украинском)», А. Дикий совершенно неспособен дать верную оценку даже тем событиям, современником и непосредственным очевидцем которых он являлся. Например, подводя итоги революции и Гражданской войны в России (а он в это время находился в Киеве), замечает: «Сепаратисты под словом «украинец» понимают только своих политических единомышленников; всех же остальных уроженцев Украины, даже чистых украинцев по происхождению, которые стоят на позициях единства России и общерусской культуры, они презрительно называют «малороссами» и «несознательными».

Революция и Гражданская война показали, что среди населения Украины эти «малороссы» и «несознательные» составляют подавляющее большинство».

В данном случае сепаратисты абсолютно правы: «украинец» - понятие политическое, а не этническое, потому и объединение происходит не по принципу крови, а в силу единства убеждений, базирующихся на патологической ненависти к России и Русским. Кто не имеет таковой, конечно, не «украинец», хоть бы и жил в Малороссии со времен первых Рюриков. Он «малоросс» и «нэсвидомый». А. Дикий не понимает этой глубинной связи русофобии с украинством потому, что убежден в существовании отдельной «украинской народности» и полагает, что наряду с «шовинистами-сепаратистами» имеются еще и некие «чистые украинцы», выступающие «за единство России».

Подобная слепота автора «Неизвращенной истории...» вообще-то удивляет, ведь он сам, излагая историю Галиции, очень скрупулезно воспроизводит реальный процесс появления «украинцев» на Русской земле, где  : «до конца XIXв.» даже слова такого не знали. Вот 25 ноября 1890 года в Галицком сейме представитель «Русского клуба», объединившего 16 депутатов-«русинов», Юлиан Романчук вместе с другим депутатом А. Вахняниным (оба, кстати, учителя «русской» гимназии, т.е. государственные служащие Австро-Венгерской империи), выступили с заявлением, что население Галицкой Руси не имеет ничего общего ни с Россией, ни с Русским народом и свято хранит верность австрийским Габсбургам и католической церкви. Только с этого момента предатели и отщепенцы начинают усиленно пропагандировать свое самоназвание- «украинцы», и в 1895 г. при новых выборах в сейм место «русских» депутатов занимают уже «украинские».

Власть усиленно поддерживает вновь возникшую политическую партию: «украинцы» получают места в местной администрации, лучшие приходы, их издания, библиотеки, клубы, учебные заведения, кооперативы щедро финансируются из государственного бюджета. Не за красивые глаза, конечно. Иудам приходится в поте лица отрабатывать свои 30 серебренников. Украинский депутат Барвинский точно формулирует задание: «каждый украинец должен быть добровольным жандармом и следить и доносить на москвофилов», т.е. тех Русских, кто отказался менять национальность признанием себя «украинцем».

Доносами дело не ограничивается. Русские подвергаются политическим преследованиям и экономическому давлению. Предоставление кооперативных ссуд нищим, малоземельным русским крестьянам обусловливается их согласием признать себя «украинцами». Многие, находясь в безвыходном положении, соглашаются. Над несогласными устраивают расправы и показательные суды с обвинением в «антигосударственной деятельности».

Особое внимание молодежи. Открываются школы, семинарии, несколько кафедр при Львовском университете. Доступ к среднему и высшему образованию и занятию соответствующих должностей - исключительно

для «украинцев». Русских выталкивают на социальное дно. Это действует. Во многих семьях у русских родителей неожиданно появляются дети-«украинцы». Разделением охвачены целые села, часто оно сопровождается кровавыми эксцессами. А с началом Мировой войны (август 1914) на Русских обрушивается беспощадный террор, их убивают прямо на улицах, множество гибнет в концлагерях. Инициаторы и активные участники этого беспрецедентного зверства - «украинцы». А. Дикий откровенно рассказывает и об этом. Правда, название «украинцы» закавычивает, по-видимому, для того, чтобы читатель отличал этих гнусных «украинцев» от тех «чистых украинцев», которые никакими преступлениями не запятнаны.

Итак, автор «Неизвращенной истории...» без всяких прикрас описывает процесс мутагенеза «украинцев» в Галиции в период с 1890 г. (когда о них еще ничего не слыхали) до 1917 г., когда они уже оформились в достаточно многочисленное сообщество, успевшее запятнать себя множеством кровавых и жестоких преступлений против Русских людей, нередко своих односельчан, соседей и даже родственников. Показывает и методы, посредством которых взращивалась эта псевдоэтническая популяция: подкуп, предоставление «теплых местечек», возможности получить образование или финансовую поддержку, а если это не срабатывало, - моральный и физический террор. Именно при помощи подобных средств польские и австрийские власти рекрутировали представителей новой «народности» в Галиции.

Как видим, процесс носил ускоренный характер (всего-то 25 лет!) и свелся к искусственному отбору особей с точно заданным перечнем отрицательных качеств, то есть, по сути, из человеческого отребья, что и предопределило противоестественность поведения, морали и мировоззренческих установок этого вновь сформированного человеческого типа. Выработка его (искусственная мутация) осуществлялась самыми разнообразными способами - и «кнутом», и «пряником», но сводилась к одной цели: выбить из Русских память об их русскости, заставить их забыть, что они - Русские.

Приводимые автором факты однозначно свидетельствуют: речь идет не о рождении новой «народности» (этногенезе), а о мутационном процессе (мутагенезе), т.е. об искусственном создании австрийским (затем польским, коммунистическим) оккупационным режимом этнической химеры с целью использования ее в своих целях, прежде всего для подавления национально-освободительной борьбы Русского народа. И официальное признание «украинцев» особой «народностью» (а не политической антирусской партией) - свидетельство успешной реализации этого подлого и коварного плана.

Впрочем, несмотря на беспрецедентный террор и запугивание, итоги этого чудовищного эксперимента были далеко не столь успешными, как хотелось бы его организаторам. А. Дикий приводит результаты переписи 1936 г., проведенной поляками в Галичине: «русскими» назвали себя 1 млн. 196 тыс. 885 чел., «украинцами» - 1 млн. 675 тыс. 870 чел. При этом он подчеркивает, что «в условиях польской «демократии» требовалось немало гражданского мужества назвать себя русским...»

Итак, «украинцы» уже в большинстве, тем не менее Русских - чуть меньше половины и только после окончательного присоединения Галиции к СССР они внезапно... исчезают. А. Дикий никакого внимания на этот удивительный факт не обращает и даже не задается самим собой напрашивающимся вопросом: куда же к 1946 г. так загадочно исчезли Русские, если еще полвека назад они составляли основное население края! Этот ясный и очевидный вопрос автору «Неизвращенной истории...» не приходит в голову только потому, что он находится в плену ложной концепции существования отдельной «украинской народности» и в силу этого не в состоянии правильно интерпретировать даже те исторические факты, которые сам же в таком обилии приводит. Признав главный постулат самостийничества, он безуспешно пытается опровергнуть те выводы, которые со всей неизбежностью из него вытекают, и мужественно оспаривает М. Грушевского в мелочах, солидаризуясь с ним в главном.

Весьма примечательны в этом плане его размышления об «украинизации» 20-х годов в СССР. Приводя многочисленные факты языкового террора в Малороссии, подчеркивая «насильственно-революционный» характер внедрения «мовы» и ясно выраженное нежелание населения расставаться с русским языком и культурой, он тем не менее не отвергает «украинизацию» по существу, а лишь осуждает «неправильные» методы ее проведения. Возмущается, например, тем, что «из учреждений немилосердно изгонялись старые служащие за недостаточное знание украинского языка, даже украинцы по рождению и происхождению, свободно владеющие разговорным украинским языком». Факт, конечно, возмутительный, но автору «Неизвращенной истории...» почему-то опять не приходит в голову простой и очевидный вопрос: есть ли еще в мире народ, кроме «украинского», который приходилось бы принуждать к овладению родным языком и общению на нем посредством насилия? Подчеркну еще раз: беспрецедентного насилия, длящегося уже более столетия... Увы, А. Дикий подобным вопросом не задается, демонстрируя полное непонимание сути «украинизации» как процесса денационализации малорусского населения, превращения его в не-русских. Из этого же непонимания вытекает переименование им русского языка в «великорусский литературный язык», обнаружение в Малороссии «великорусского национального меньшинства» (наряду с евреями, греками, немцами и пр.) и еще длинный ряд несуразностей, которыми пестрит «Неизвращенная история Украины-Руси»...

В послесловии ко второму тому своего труда А. Дикий поделился с читателями информацией о тех трудностях, которые пришлось ему преодолеть, чтобы опубликовать свою «Историю...»: «Ни материальной, ни моральной помощи я не имел. Ни от разных эмигрантских лидеров-меценатов, ни от многочисленных учреждений свободного мира, изучающих «русский вопрос» и располагающих для этого огромными средствами. Только небольшая группа людей (объединенных в «Блок Националов -Народов России»), понимающих необходимость исторической правдой бороться с сепаратистической ложью, помогла собрать часть средств, нужных для издания, устроивших для этой цели несколько балов, доход с которых поступил на издание книги. Остальное (большую часть) пришлось почерпнуть из моих личных сбережений - результатов моего восьмилетнего физического труда в США».

Приходится только сожалеть, что самоотверженные личные усилия автора так и не увенчались достойным творческим результатом: «сепаратистическая ложь» не только не разоблачена, но, по сути, получила дополнительное подтверждение и любой самостийник в доказательство верности основных постулатов украинства может смело ссылаться на «Неизвращенную историю Украины-Руси»: в ней их «истинность» не подвергается сомнению. Она лишь явила очередное доказательство того прискорбного факта, что в целом русская эмиграция так и не смогла преодолеть в своей среде «украинский синдром».

А на родине между тем украинская химера еще более упрочила свое положение. Той же коварной методой изуверского уродования самосознания миллионов Русских людей, которых в течение 70 лет советский режим насилием и ложью стремился сделать не русскими, а «украинцами». Как видим: не без успеха. Сегодня самостийничество утвердилось в Малороссии уже не в форме интернациональной «советской республики», а совершенно нэзалэжной и самостийной «дэржавы», где Русские официально объявлены «нацменьшинством»!.. И что же: мы снова наблюдаем ту же картину пассивного безразличия, а нередко и прямого потакания украинской доктрине со стороны Русских историков и общественных деятелей без малейшей попытки вникнуть в суть ее важнейших императивов, воплощение которых в жизнь уже привело (и еще приведет!) к совершению многочисленных преступлений против Русского народа и созданной им культуры.

Но в упор не хотят видеть этих преступлений наши доморощенные поборники украинских прав на самостийнисть. Ведут увещевательные дискуссии, объясняют, оправдываются, призывают одуматься, выражают услужливую готовность идти на уступки и даже поделиться последним, только бы сохранить «дружбу» (или хотя  бы  видимость  ее)...  Очнитесь,  господа! «Украинцам» абсолютно безразличны ваши добренькие, маниловские призывы. Осуществляемый ими в Малороссии антирусский террор - следствие не некоего недоразумения или ошибки, а сознательного и продуманного  воплощения  в жизнь украинской доктрины. Как раз этот террор и выражает подлинную суть  самостийничества,  а  не мифическая  «дружба двух братских народов»! А те псевдонаучные «дискуссии», которые вы ведете с самостийниками, только  затемняют  существо  проблемы,   а  кроме  того идеологически разоружают Русских и лишают воли к сопротивлению этому террору. И не для «научной критики» мы столь пространно цитировали идейных столпов украинства, начиная с пресловутой «Истории Русов» и заканчивая - через «солидных» Костомарова,   Яворницкого,   Субтельного -   совершенно шизоидными Дубиной и Плачиндой. Нет, не с целью в очередной раз посмеяться над нашими бывшими  единоплеменниками, возомнившими себя новой «украинской нацией» и принявшимися на основе этой совершенно бредовой идеи крушить и оплевывать  ; все русское, делали мы это. Смех здесь неуместен. Больше приличествуют слезы...

Хотя поначалу в русской периодике именно ерничанье по поводу творимых «украинцами» глупостей задавало тон в освещении самостийничества. И только ширящийся поток сообщений об эскалации в Малороссии антирусского террора заставил переменить точку зрения. Впрочем, и она оказалась весьма далекой от истины. фальшивый смех сменился не менее фальшивым лозунгом сохранить неизменной «вековечную дружбу двух народов»... Да не было ее никогда! И быть не может! Хотя бы потому, что с момента своего появления «украинцы» вели против Русского народа самую беспощадную войну и отнюдь не ограничивались сферой идеологии, политики или исторической науки. Достаточно вспомнить Терезин и Талергоф, австрийские концлагеря, где были умучены и убиты тысячи русских галичан, брошенных туда именно по доносам «украинцев». «Украинцы» же являлись в них и самыми жестокими палачами. И эта тема далеко не исчерпывает перечня «украинских» преступлений против Русской нации. Какая уж тут «дружба»...

Конечно, на это мне могут возразить: а разве есть иной выход? И что теперь делать с этими бывшими Русскими, если они сознательно и на протяжении достаточно длительного времени отвергают свою русскость, непременно желая быть «украинцами»? Нельзя же отрицать, что их уже миллионы Даже если они - всего лишь «этнические мутанты», на сегодня за ними уже имеется определенная историческая традиция (пусть не многих веков, как им грезится, но хотя бы нескольких поколений), есть у них и собственная история (тех же галичан), отличная от русской и никак с ней не связанная. Не можем же мы силой заставить их снова обратиться в Русских?..

Совершенно согласен: насилие в данном случае неуместно. Тем более что нельзя признать «сознательным» отрицание, базирующееся на историческом невежестве и злонамеренной антирусской пропаганде. Потому и убежден: если «украинцу» доказательно объяснить, что он- прирожденный Русский и предки его в течение полутора тысячелетий (!) являлись Русскими и ни кем иным, украинскую же «национальность» ему придумали лишь для того, чтобы дурить и  грабить, да к тому же еще и вовлечь в прямую конфронтацию с собственным народом, - если все это разъяснить «украинцу», думаю, он будет в состоянии преодолеть то противоестественное положение, в которое загнало его украинство со своим категорическим императивом не утихающей ненависти к России и Русским. (Только к России и Русским, заметьте!)

Если «украинцу» внятно объяснить, что эта ненависть - единственное, что требуется от него как «украинца», то рано или поздно он осознает: отказ от своей подлинной русской национальности  обрекает  его на истребительную войну со своими кровными братьями, а значит, и полную погибель. Ему уготована подлая и мерзкая роль «пятой колонны» и «пушечного мяса» в вековечной агрессии Запада (католицизма) против православной России. И ничего более. Вот что  нужно разъяснять  сегодняшним  «украинцам», а не потворствовать мифу о якобы могущей быть между ними и Русскими «дружбе». Кстати, о численности, о тех самых «миллионах украинцев». В пер- I вой части мы уже касались этой запутанной проблемы и могли убедиться, что даже советская перепись  1989 г. позволяет сделать однозначный вывод: «украинцы» в Малороссии составляют меньшинство. Конечно, учитывая условный характер  самого украинского сообщества, невозможно определить точную  цифру данного меньшинства. В переживаемый нами момент оперировать в этой области можно лишь приблизительными величинами. А. Железный, например, дает следующую цифровую сводку: «По данным статистики на 1 января 1991 г. на территории Украины проживали: украинцев - 19 млн. человек, русских- 14 млн.,  русско-украинцев (от смешанных браков) - 20 млн., прочих национальностей - около 3 млн. человек. Выходит, на момент провозглашения независимости на- г род Украины на 66% состоял из неукраинцев. И эта цифра ^в точности совпадает с реальным распространением у нас русского языка»¹⁹.

Данные А. Железного в целом совпадают с нашими расчетами. Но есть, как мне кажется, и более объективный взгляд на эту проблему. Известный русский мифолог и общественный деятель Галиции И.И.Терех (1880-1942) в своей статье «Украинизация Галичины», написанной сразу после присоединения западнорусских земель (Галиции, Буковины и Закарпатья) к СССР в 1939 г., отмечал: «Весь трагизм галщких «украинцев» состоит в том, что они хотят присоединить «Великую Украину», 35 миллионов, к маленькой «Западной Украине»... - 4 миллионам, то есть, выражаясь образно, хотят пришить кожух к гудзику (пуговице), а не гудзик к кожуху. Да и эти четыре миллиона галичан нужно разделить надвое. Более или менее половина из них, то есть те, которых полякам и немцам не удалось перевести в украинство, считают себя издревле русскими, не украинцами, и к этому термину, как чужому и навязанному насильно, они относятся с омерзением. Они всегда стремились к объединению не с «Украиной», а с Россией как с Русью, с которой они жили одной государственной и культурной жизнью до неволи.

Из других двух миллионов галичан, называющих себя термином, насильно внедряемым немцами, поляками и Ватиканом, нужно отнять порядочный миллион несознательных и малосознательных «украинцев», не фанатиков, которые, если им так скажут, будут называть себя опять русскими или русинами. Остается всего около полмиллиона «завзятущих» галичан, которые стремятся привить свое украинство (то есть ненависть к России и всему русскому) 35 миллионам русских людей Южной России и с помощью этой ненависти создать новый народ, литературный язык и государство»²⁰.

Понятно, что к настоящему моменту усилиями коммунистов и самостийников число «украинцев» раздуто До немыслимых размеров и значительно превышает указанную И.И.Терехом цифру. Однако перемена обстоятельств (прежде всего восстановление в Малороссии русской власти) вернет ее к первоначальной величине, и не думаю, что она намного будет превышать эти  самые «полмиллиона завзятущих». Но как бы там ни  было, сегодня нас должна заботить участь не этого украинского меньшинства, а того Русского большинства, которое подвергается жестокому и унизительному угнетению со стороны самостийнической власти. Так что  речь идет, еще раз подчеркну, не об огульном отрицании того реального факта, что из среды Русского народа на определенном историческом этапе выделилась популяция «украинцев», численность коей на сегодняшний день, возможно, уже измеряется не тысячами, a  миллионами. Я и не призываю к игнорированию данного  исторического явления. Однако полагаю, что при этом нам следует, во-первых, восстановить истинные причины, обусловившие возникновение данной человеческой общности. И какой бы шокирующей и малоприятной! ни показалась кое-кому эта правда, она должна быть обнародована. Во-вторых, нам следует знать, что в течение долгих веков под польским, еврейским, немецким,  румынским, венгерским игом сотни поколений Русских православных людей боролись и умирали за то, чтобы оставаться самими собой, т.е. Русскими и православными. Боролись, невзирая на беспрецедентный террор оккупантов. Забвение этой борьбы кощунственно и преступно. Тем не менее правда о ней до сих пор находится  под спудом, и причина здесь одна: она полностью разрушает версию «украинской истории», сочиненную самостийниками. Реальный «этногенез» «украинского на рода» заключался в том, что не все Русские выдержали  тяжесть этой борьбы: кто-то испугался, кто-то купился на посулы «лучшей жизни» и отрекся, вначале от верыотцов (уйдя в унию), а следом и от своей природной национальности (став «украинцем»). Такова объективная  историческая истина, и каждый честный человек должен защищать ее от любых посягательств и инсинуаций. Во имя светлой памяти наших героических предков, ради достойного будущего наших детей.

И, наконец, последнее. Несмотря на многочисленные преступления, совершенные «украинцами» против собственного народа как в прошлом, так и в настоящем, у меня, как и большинства Русских людей, нет никакой враждебности к этим одураченным, погибающим людям. Я всегда помню, что в жилах большинства из них (хотя далеко не всех) течет все же русская кровь, и поэтому твердо верю: узнав всю правду о причинах, оторвавших их от родного племени, они найдут в себе мужество и силы сбросить омерзительный гнет украинской химеры и вернуться в лоно Русской нации, которой принадлежат и по происхождению, и по крови, и по вере.

ЧАСТЬ III

ЛЮБИМАЯ ЭПОХА «УКРАИНЦЕВ»: ГЕТМАНАТ

Глава 7. Война всех против всех

Рассмотрев в самом общем виде украинскую идеологию, ее источники и методику создания, мы обратимся теперь непосредственно к той исторической эпохе и тем историческим персонажам, которые воспринимаются «украинцами» не просто в качестве «своих», но и возведены ими в ранг провозвестников и предтеч современного украинства.

Понятно, что у каждой нации есть герои, свершения и подвиги которых не только сохранились в благодарной памяти потомков, но и служат образцом для подражания, указующим компасом в деятельности новых поколений. Это в равной степени справедливо для всех этносов, независимо от численности, размеров занимаемой территории, уровня развития или степени влияния в мире. Но в точно такой же степени это справедливо и для этнических химер, стремящихся любыми способами обрести внешние признаки «настоящего» этноса. Украинская химера не исключение. И у нее имеется своя тщательно разработанная Легенда и свой собственный сонм исторических фигур, кому подражают и на кого равняются нынешние «украинцы». Кого же включает в себя украинский пантеон?..

На первый взгляд (исходя из того, что вся русская история объявлена самостийниками своей), выбор представляется неограниченным: былинные богатыри, князья и святые Киевской Руси, герои Освободительной войны 1648-1667 гг. и более близкие к нам государственные деятели и творцы великой культуры XIX века -может быть, о них речь? Вовсе нет. Ведь в русской истории «украинцы» выбирают лишь то, что им подходит, выделяя персоналии, родственные по духу, а также те смутные эпохи, когда таковые могли задавать тон и даже в какой-то степени влиять на ход исторических событий. Время так называемого Гетманата, от смерти Хмельницкого (1657) до измены Мазепы (1708) и далее до полной отмены в Малороссии гетманства (1764), как раз представляет, с их точки зрения, подобный период и соответствующий ряд деятелей, ибо в сонме популяризируемых Украинской Легендой героев Мазепа лишь наиболее яркий представитель целой плеяды предтеч нынешнего украинства, живших как раз в эту достославную эпоху.

Таким образом, из более чем десятивековой истории, наполненной исключительными по значению событиями и выдающимися личностями мирового масштаба, самое пристрастное, даже болезненное внимание самостийников приковывает незначительный период протяженностью едва ли в 60-70 лет. Именно ему посвящено большинство исторических произведений, газетных и журнальных статей, теле- и радиопередач. Деятели именно этого периода возносятся ныне на щит в ранге зачинателей и первопроходцев «великого украинского дела». Именно их «подвиги», устремления, мировосприятие, склонности и черты характера резонируют с самыми интимными и основополагающими качествами «украинцев», персонифицированно отражают их внутреннее, сокровенное «я», волнуя, восхищая и вдохновляя. Сегодня их на все лады славословят и украинский официоз и противостоящая ему оппозиция: «В наше время... из тьмы веков проступают все выразительнее величественные тени наших забытых предков, проклятые и опозоренные теми, кто хотел превратить нашу землю в провинцию ужасающей империи, а народ, нацию нашу - в безъязыкое население провинции... И вот они поднимаются из тьмы полей вечности, сильные, честные, великие силой духа, проклятые богатыри земли нашей, как могучие туманные клубы, и мы пристально приглядываемся к ним, к их образам и деяниям, ибо начинаем понимать, что мы без них сегодня слепы и бессильны, ведь жили и действовали они как раз во имя нас»¹. Кто же эти «могучие и честные» украинские богатыри и каковы те исторические условия, на фоне которых им пришлось действовать?

Русско-польская война 1648-1667 гг. завершилась освобождением лишь части Малороссии по левому берегу Днепра с Киевом и прилегающими к нему землями - на правом. Остальное Правобережье осталось под польским ярмом. Его освобождение поначалу представлялось делом ближайшего будущего, тем более что здесь едва ли не каждый год вспыхивали антипольские восстания Русского населения. Россия, конечно, проявляла полное сочувствие этим движениям и была достаточно сильна, чтобы оказать им необходимую военную и материальную поддержку, но... совершенно неожиданные процессы в левобережной Малороссии не только на полтора столетия задержали освобождение от польской оккупации ее правобережной части, но несколько раз создавали угрозу отпадения от России территорий, уже вошедших в ее состав. Подлинное их воссоединение растянулось еще более чем на полвека. Вот в эти-то пятьдесят лет и проявили себя во всей полноте нынешние кумиры «украинцев»: преемник Хмельницкого Выговский, гетман Правобережья Тетеря и сменивший его Дорошенко, скандально известный Мазепа и его сподвижник Орлик, запорожский атаман Гордиенко, а еще Полуботок, Апостол и ряд фигур меньшего калибра, - те, кто сегодня в самостийной на слуху, в ранге «несправедливо забытых и оклеветанных». Однако прежде чем перейти к их персоналиям, восстановим в самых общих чертах коллективный портрет той социальной группы, к которой все они принадлежали.

Уже в ходе Малороссийской войны зимой 1649 года, в момент наибольших своих успехов, Хмельницкий приступил к созданию на территории, освобожденной от поляков, собственного военно-административного аппарата. На вершине его находился гетман Войска Запорожского, которому принадлежала высшая военная, административная и судебная власть. При гетмане имелась совещательная «рада» (совет) из высшей казачьей старшины: генерального судьи, генерального обозного (начальника артиллерии), генерального подскарбия (ведавшего финансами), генерального писаря (административно-политические дела), двух генеральных есаулов (непосредственных помощников гетмана), генерального бунчужного (хранителя бунчука, символа войсковой власти) и генерального хорунжего (хранителя знамени).

Вся Малороссия была поделена на «полки», которые в свою очередь делились на «сотни». Всего было образовано 16 полков: 9 на правом берегу Днепра и 7 - на левом. На правом: Чигиринский, Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Уманский, Брацлавский, Кальницкий и Киевский, по левой стороне - Переяславский, Кропивенский, Миргородский, Полтавский, Прилукский, Нежинский и Черниговский. Со временем территория и названия полков менялись. Неодинаковым было и число сотен в каждом полку: в одних насчитывали их до десятка, в других до двух десятков. Разнилась и численность в них казаков: в некоторых сотнях числилось 200-300 казаков, в других только несколько десятков. Полком управлял выбранный казаками данного полка полковник. При нем имелась полковая старшина: есаул, судья, писарь, хорунжий и обозный, которых также выбирали казаки. Сотней управлял выборный сотник с сотенной старшиной: есаулом, писарем, хорунжим, обозным.

В городах, как полковых, так и сотенных, был выборный городовой атаман - представитель казачьей администрации, управлявший всеми делами города, а кроме того было и городское самоуправление - магистраты и ратуши, состоявшие из выборных от городского населения.

В селах, которые обычно были смешанного состава из крестьян и казаков, имелось свое сельское самоуправление, отдельно для крестьян и отдельно для казаков. Крестьяне выбирали войта, а казаки - атамана.

Не следует, конечно, преувеличивать значение выборного начала в данной управленческо-административной системе. Как отмечала А.Я. Ефименко, «права народа на самоуправление, на выборы гетмана и остальной старшины «вольными голосами» оказывались в значительной степени фиктивными». Более широкая внизу, при формировании непосредственной власти атаманов и войтов, демократия, чем ближе к верху, тем более сужалась, сходя на нет в высших эшелонах власти: «Даже выбор гетмана, с его почти неограниченной пожизненной властью, не был обставлен точными определениями. Выбор принадлежал раде, но неизвестно было какого состава рада могла представлять собою народ. Отсюда те злоупотребления, какими обставлялся почти каждый гетманский выбор: сила, державшая в руках узел данного положения, выдвигала как избирательную то раду казацкой старшины, то раду казацкой массы или казацкого лагеря, то, наконец, «черную раду», т. е. общенародную сходку. По-видимому, не менее запутанно стоял вопрос о выборе полковников и сотников с их такой же широкой и неопределенной властью; по крайней мере здесь наряду с выборами мы очень рано видим примеры простого назначения то со стороны гетмана, то даже прямо со стороны московского правительства»².

В Правобережной Малороссии, отошедшей после Андрусовского перемирия (1667) к Польше, казачья администрация была вскоре ликвидирована и заменена польской, но правобережная старшина нашла себе приют на левом берегу и приняла самое активное участие в происходящих здесь событиях.

Эта возникшая в ходе Малороссийской войны административная пирамида, состоявшая из генеральной, полковой, сотенной старшины, и составила тот социальный слой, который сосредоточил в своих руках все управление краем после его присоединения к России. В нем-то и проявили себя самым активным образом те исторические деятели, которых столетия спустя самостийники зачислят в пантеон своих героев и предтеч. Проявили с сугубо разрушительной стороны: вероломство, клятвопреступление, предательство всех и вся, беспрецедентный грабеж населения, мелкая, ничтожная борьба за власть и привилегии, привод татар, турок, поляков и всякого рода разбойничьих шаек стали определяющими приметами жизни Малороссии той эпохи, в народе получившей весьма характерное название - Руина.

Приглядимся же поближе к ее творцам и их реальным достижениям, столь превозносимых сегодняшними «украинцами».

«Значные» (т.е. «знатные») - так величали они себя сами, отличая от прочих сословий, но эта вновь народившаяся в Малороссии «знать» худо годилась на роль правящей элиты прежде всего в силу тех внутренних взаимоотношений и нравов, которые царили в ее собственной среде.

Легче всего таковые проследить по деятельности гетманов, являвшихся не только характерными представителями данного социального слоя, но и задававших тон всей властной вертикали, управлявшей краем. То, что происходило на самом верху, в гетманской резиденции, среди генеральной старшины, сложившиеся там неписаные законы и правила, автоматически дублировались подчиненными, доходя до самого низшего звена - полковой старшины и сотников, но, конечно, не были зафиксированы на этом уровне историческими документами столь тщательно, как деятельность гетманов и их ближайшего окружения.

Исходя из этой фиксации, данные отношения можно характеризовать как тотальную войну всех против всех. Алчность, зависть, мстительность, взяточничество и казнокрадство, стремление выслужиться любой ценой, пусть даже посредством самых низменных и грязных методов, - вот далеко не полный перечень тех чувств и эмоциональных императивов, которые господствовали в среде «значных». Любые морально-этические нормы или ограничения в этом сообществе хищных приобретателей просто не действовали. Их, разумеется, признавали, но только на словах, напрочь игнорируя в поступках и замыслах. Старшина жила по законам волчьей стаи и в погоне за собственными выгодами без всяких церемоний растаптывала не только благополучие, но и даже жизнь тех, кого еще вчера числила в качестве «друзей» и подельцев. Н.И.Костомаров по этому поводу замечает: «Самых значных не соединяло единство намерений и целей -каждый преследовал прежде всего личные выгоды, один под другим рыл яму и сам в нее падал: каждый хотел другого столкнуть, потоптать и сам подвергался, в свою очередь, таким же неприятностям от своих товарищей»³.

Вообще понятие «свои» в этой среде носило чисто условный характер. Чужие и дальние внушали гораздо больше доверия. Наказной гетман Левобережья Иоаким Самко с горечью признавался: «Мне лучше с государевыми людьми (т.е. представителями московской администрации. - СР.) ссылаться и советоваться, нежели с своими, потому что от своих ненависть и оболгание»⁴. Гетман Брюховецкий, будучи с посольством в Москве, удивил правительство странной просьбой: «Пожаловал бы меня великий государь, велел жениться на московской девке».  А в объяснение мотивов своего  брака именно с москвичкой присовокупил: «У меня таких людей, которые мне верны, есть человек со сто, да великий государь пожаловал бы, велел из московских людей ко мне прибавить; а без таких людей мне никакими мерами быть нельзя». А еще просил наделить его вотчинами близ Новгорода-Северского, у великорусской границы, поближе к Москве⁵.

Царь пожаловал Брюховецкого боярством и велел жениться на дочери окольничего князя Дмитрия Алексеевича Долгорукого. Охрану его усилили стрельцами. Но и это не уберегло гетмана от ужасного конца: в мае 1668 года пьяная толпа казаков буквально растерзала его в клочья.

Те же страхи мучили гетмана Многогрешного. «Я, -говорил он подьячему Савину в конце 1671 г., - нынешнего своего чина не желаю... Если мне смерть приключится, то у казаков такой обычай - гетманские пожитки все разнесут, жену, детей и родственников моих нищими сделают; да и то у казаков бывает, что гетманы своею смертию не умирают: когда я лежал болен, то казаки сбирались все пожитки мои разнести по себе»⁶. А еще ранее (сентябрь 1670) он просил Царя Алексея Михайловича: «Великий государь пожаловал бы меня, велел бы в Севске быть пехоте, солдатским полкам или стрелецким приказам двум или четырем тысячам, потому что чаю от своих людей шатости... а что при мне голова московских стрельцов с приказом, то... он будет дом мой оберегать»⁷. Своим этого доверить было нельзя. Когда в начале 1672 г. неизвестно кем был пущен слух о якобы готовящейся замене Многогрешного киевским полковником Солониной, гетман буквально впал в прострацию: начал пить без меры и терроризировать находящихся при нем старшин. Пьяный изрубил саблей переяславского полковника Дмитрашку Райчу - тот слег от ран. Так же, напившись, бил по щекам и пинками и хотел порубить судью Ивана Домонтова, насилу находившийся при гетмане стрелецкий голова Неелов отнял У него саблю, за что тот бранил его «москалем».

«Теперь вся старшина боится его взгляда, - сообщал  Неелов, - и говорить ни о каких делах не смеют, потому  что гетман стал к ним непомерно жесток... только кто молвит слово - он и за саблю, спуску никому нет, стародубского половника Петра Рославченко он переменил,  велел быть полковником брату своему родному Савве Шумейку; Рославченко сидит в Батурине (гетманской резиденции) за караулом, за что сидит - никто не ведает и бить челом за него никто не смеет. Старшины - обозный Петр Забела, и судьи, и Дмитрашка Райча великому государю служат верно и обо всяких новостях дают мне знать, только боятся со мною видеться днем, потому что беспрестанно гетман велит челядникам (слугам) своим за ними смотреть, чтобы они с московскими людьми не сходились. С новостями приходят они ко мне по ночам»⁸.

Меры устрашения не спасли Многогрешного. В ночь  на 13 марта 1672 г. он был схвачен старшиной, скован и отправлен в Москву с генеральным писарем Карпом  Мокриевичем. В своем донесении старшина требовала  для гетмана смертной казни, «как изменника и клятвопреступника». Алексей Михайлович проявил милость:  Многогрешного и брата его Василия с женами и детьми  сослали на вечное поселение в Сибирь. Та же участь постигла и ближайших его доверенных лиц - полковника  Гвинтовку и есаула Грибовича.

В числе старшин, подписавших донесение, значился и судья Иван Самойлович. Он-то и стал новым гетманом (1672-1687), завершив свою карьеру столь же бесславно, как и его предшественник. После неудачного похода русских войск на Крым (1687) гетмана обвинили в «измене», отрешив от должности и отправив в ссылку, сначала в Орел и Нижний Новгород, затем в Тобольск, где он и умер два года спустя. Сосланы были также его сын Яков, стародубский полковник, и некоторые родственники. Другой его сын, полковник черниговский, за оказанное при аресте сопротивление был судим и казнен в Севске.

Инициатором свержения гетмана снова стало его ближайшее окружение. 7 июля в обозе отступавшей Русской армии старшины - обозный Бурковский, судья Во-ехевич, писарь Прокопов, Василий Кочубей, есаул Иван Мазепа, полковники Константин Солонина, Яков Лизогуб, Степан Забела, Григорий Гамалея— подали главнокомандующему армии князю В. В. Голицыну донос на Самойловича, в котором обвиняли его в предательстве, якобы и предопределившем позорный провал похода.

Правда, ни одного убедительного свидетельства гетманской «измены» не было представлено: все обвинения являлись совершенно голословными и не подтверждались ни фактами, ни показаниями очевидцев. Да и большая часть доноса посвящалась совсем иной теме - старшина жаловалась, что именно к ней гетман проявлял вопиющую несправедливость: «За полковничьи места берет большие взятки... В мельницах козацких нет козакам воли, ни знатным, ни заслуженным, все на себя забирает. Что у кого полюбится, возьмет, а что он сам пропустит, то дети его возьмут; тому только у него доступ, кто взятку дает; а кто не дает, хотя бы и годен был, отринут. Старшине генеральной нет у него чести надлежащей и безопасности; от гнева и угроз его больше мертвы бывают, нежели покойно живут».

Эти обвинения, впрочем, также никакими достоверными фактами не подтверждались. А расправы требовали суровой: «...чтоб по снятии его с гетманства не жил он в Украине, но со всем домом взять бы его в Москву и казнить как явного изменника». После подписей имен приписали еще: «И то потребует высокого рассуждения, что он по высокому о себе разумению скрытым умыслом своим не только в народе малороссийском, среди которого он между мелкими людьми родился (Самойлович был сыном священника), не полагает никого себе равного происхождением и разумом, но и великороссийского православия всякими чинами гнушаясь, не захотел ни за кого отдать своей дочери, но из-за рубежа нарочно приманил для этого князя Четвертинского, в чем полагает средство когда-нибудь достигнуть в Малороссии удельного владения».

Голицын отослал донос в Москву и до получения оттуда указаний ничего не предпринимал ни за, ни против гетмана. Наконец, к нему прибыл гонец с указом созвать старшину и сказать ей, что «великие государи (Иоанн и Петр Алексеевичи) по тому их челобитью Ивану Самойлову, буде он им, старшине и всему войску малороссийскому, не годен, быть гетманом не указали и  указали... послать его в великороссийские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить кого они, старшина, со всем войском малороссийским излюбят».

Из этого указа ясно видно, что в правительстве смотрели на дело Самойловича как на чисто местную проблему, не убеждались доносом в его измене, но и не хотели оставлять гетманом человека, возбудившего всеобщее недовольство, опасаясь, чтобы из-за этого «во всей Малороссии не учинилось какого замешания, бунта и кровопролития», как сказано в той же грамоте⁹.

Безусловно, Самойлович был одновременно и порождением и жертвой тех нравов и обычаев, которые процветали в среде «значных», не гнушавшихся никакими методами в борьбе за власть и богатство. В этом отношении он был не хуже и не лучше других. Непомерное корыстолюбие, чванство,  безграничный непотизм не  одному ему были свойственны. Ход наверх он давал только «своим», все высшие должности были заняты его близкими и дальними родственниками, начиная с генерального судьи Черныша и кончая полковниками (три сына и зять), - и это вполне укладывалось в систему жизненных ценностей того правящего слоя, который заправлял всеми делами Малороссии. Но многие из тех,  ; кто толклись в гетманской резиденции, чувствовали себя обделенными. Им тоже хотелось доходных должностей, однако число соискателей явно превосходило наличие вакансий. Отсюда недовольство и заговор. Шла борьба за место у чиновничьей кормушки, за те самые «вольности и привилегии», которые давали возможность нещадной эксплуатации подвластного населения. Сражались не на жизнь, а на смерть. Знали, что вполне положиться можно только на ближайших родственников, и поэтому, стремясь избежать удара в спину, именно ими и заполняли все важнейшие должности.

И в деле всемерного укрепления личной диктатуры Самойлович ничем не отличался от своих предшественников. Сосредоточение в собственных руках возможно большего объема власти служило единственной гарантией сохранения ее на достаточно продолжительный срок. Гетман не желал повторять судьбу Брюховецкого или Многогрешного и с первых же дней своего правления стремился самым беспощадным образом подавить малейшую нелояльность к собственной персоне. Замечательной иллюстрацией такого превентивного запугивания старшины может служить дело стародубского полковника Петра Рославца.

4 августа 1676 г. Рославец явился в Москву и подал жалобу на гетмана, по распоряжению которого в стародубском полку были размещены 500 казаков с Правобережья, начавших своевольничать и грабить местное население. Но и это не все: «Гетманские посланцы собирают поборы не в меру, уездных людей и Козаков разоряют и меня скидывают с полковничест-ва». Рославец просил, чтобы стародубский полк отошел под непосредственную власть государя, под начало князя Г.Г. Ромодановского, подобно полкам сумскому, рыбенскому, ахтырскому и харьковскому, потому как города Стародуб, Новгород-Северский, Почеп, Погарь и Мглин - вотчина государева, - бывали и раньше московскими городами. Наконец Рославец просил, чтобы церковью в стародубском полку ведал московский патриарх.

Последняя просьба была связана с тем, что 9 июля  черниговский архиепископ явно с подачи Самойловича прислал грамоту, чтобы священники в церквах не служили и никаких треб не исполняли: «За твое государское здоровье молитв нет, много людей без покаяния померли, младенцы не крещены, роженицы лежат без молитв!» Случай, действительно, неслыханный, тем более что повод для столь сурового решения был явно надуман: Рославец будто бы прибил одного из местных священников, между прочим совершенно анонимного - ни имя, ни место службы его не были названы. Но даже наличие подобного проступка одного человека не могло оправдать столь страшного по тем временам наказания жителей целого полка. Данной крайней мерой Самойлович надеялся заставить капитулировать стародубчан, открыто выразивших недовольство его действиями.

В тот же день, 4 августа, в Малороссийский приказ пришло письмо от гетмана: он доносил, что Рославец склонял стародубских полчан отложиться от гетманского регимента (управления); те дали знать об этом гетману и просили, чтобы позволил им выбрать другого полковника; гетман дал позволение, а  Рославец убежал в Москву. (Наперед замечу, что состоявшиеся с «позволения» Самойловича «выборы» имели вполне предсказуемый результат: новым полковником стародубцы дружно «избрали» гетманского сына.)

В Москве Рославцу сделали выговор, что он не оказал должного послушания гетману, а к Самойловичу отправили стольника Алмазова с наказом: убедить гетмана простить полковника, а тот будет впредь во всем ему повиноваться. Но мировая не входила в планы Самойловича: «...этого дела никак так оставить нельзя, потому что Рославец говорил, будто к нынешнему его делу много советников, будто меня, гетмана, на этой стороне не любят; так... пусть он советников своих укажет, кто меня не любит».

Для Самойловича Рославец стал лишь удобным предлогом, ухватившись за который он намеревался сфабриковать целый заговор против гетманской персоны, чтобы одним ударом покончить сразу со всеми, в ком мог предположить нелояльность к себе. Поэтому недолгое время спустя гетман уже доносит в Москву, что Рославец затеял дело по наущению нежинского протопопа Симеона Адамовича. Появление последнего в этой истории тоже не случайно. Незадолго до инцидента с Рославцем Самойлович отнял у Адамовича маетности (поместья) и передал их черниговскому архиепископу Лазарю Барановичу на том основании, что тому требуется больше доходов. Адамович, конечно, не согласился с подобным произволом и отправился жаловаться в Москву, но там его уговорили отказаться от утраченных сел и деревни с мельницей. Наружно согласившись, внутренне он не смирился с потерей, и Самойлович вполне справедливо предполагал в его лице своего закоренелого недоброжелателя, а потому и привлек к делу Рославца.

Алмазова опять отправили в Батурин. С собой он захватил и Рославца на войсковой суд; но в грамоте своей к гетману Царь Федор Алексеевич писал, чтобы он простил полковника, который раскаивается. Выслушав царское пожелание, Самойлович отвечал: «Я без государева указа никакого наказания Рославцу не учиню; но теперь объявилось новое дело: бывший Дорошенков генеральный писарь Воехевич (тот самый, что десять лет спустя будет участвовать в низвержении Самойловича. - СР.) подал мне сказку на письме за своею рукою, что нежинский протопоп Симеон Адамович присылал к Дорошенку козака Дубровского, приказывая с ним, что все хотят иметь гетманом Дорошенка, а именно полковники: стародубский Петр Рославич, прилуцкий Лазарь Горленко, Дмитрашка Райча, бывший генеральный писарь Карп Мокриев».

Давно фабрикуемый «заговор» наконец-то был налицо. Но организовать показательный процесс и расправу гетману в полной мере не удалось.

Рославец наотрез отказался признать себя в сговоре с Адамовичем или с кем-либо еще. Протопоп тоже заперся. Не удалось правдоподобно выстроить обвинения и против остальных «участников». Поэтому состоявшийся в январе 1677 г. войсковой суд принимает весьма оригинальное решение: «Выслушав свидетелей, суд приговорил Адамовича и Рославца к смертной казни, советника их, бывшего генерального писаря  Карпа Мокриева, выслать вон из Украины, бывшие полковники - переяславский   Дмитрашка Райча  и прилуцкий Лазарь Горленко должны присягнуть,  что к Протопопову и Рославцеву злому умыслу не  приставали». То есть одним голову с плеч, а другим -всего лишь «присягнуть».

Только на другой день Самойлович прислал государевы грамоты, в которых говорилось о помиловании  преступников.   Тогда  решили:  Адамовича  постричь в монахи, а Рославца несколько лет держать за караулом. Но протопоп отказался постригаться.  Тогда черниговский архиепископ Баранович лишил  его священства и отдал бунчужному Леонтию Полуботку уже как мирского человека под мирской суд.  Полуботок велел посадить его в «тесное узилище». Не выдержав заключения, Адамович объявил,  что  даст подробное показание о своих замыслах и соучастниках. Полуботок созвал к себе многих духовных и  светских особ и в их присутствии Адамович показал:  «Дмитрашка Райча говорил, что застрелит гетмана  из пистолета...  Карп Мокриевич дважды говорил, что пойдет с Дмитрашкою в Запорожье бунтовать против гетмана. Я Дорошенку советовал и наказывал, чтоб спешил на эту сторону с Войском Запорожским и своим, обещая ему гетманство. Рославец... велел мне идти на Украину бунтовать запорожцев и Дорошенка... Мы решили... убивши гетмана, жить не под царскою рукою, но поддаться хану». Адамович подписал это показание.

Абсурдность его была столь очевидна, что никто не решился затевать очередной фарс по разоблачению никогда не существовавшего «заговора». Всем было ясно, что речь идет о намеренном лжесвидетельстве, продиктованном желанием пострадавшего протопопа навлечь наказание и на тех, кто по непонятным причинам его избежал. Малодушная злобная мстительность таким образом пыталась восстановить «справедливость». Впрочем, не исключено, что это был просто крик отчаяния невинно осужденного, последняя попытка спастись, хотя бы и за счет других. Не помогло. Даже Самойлович не проявил никакого интереса к столь сенсационным разоблачениям, хотя Адамович заявил именно то, что ему хотелось слышать. Гетман полагал, что проведенной уже расправой достаточно запугал старшину и с этого момента сможет держать ее на коротком поводке. Поэтому, когда в июле стольник Карандеев спросил его о Рославце и Адамовиче, Самойлович сказал: «Протопопа и Рославца я отправлю с нарочными посланцами в Москву, чтоб великий государь пожаловал меня, приказал сослать их на вечное житье в дальние сибирские города для страха другим»¹⁰. Собственно, для возбуждения этого страха и было затеяно все дело. А когда результат был достигнут, нужда в «соучастниках» сама собой отпала. Этот страх являл действенное, а может быть и единственное средство для удержания сообщества «значных» в состоянии хоть какой-то внешней стабильности, спасая от неминуемого самопожирания. Почему и следил каждый гетман столь внимательно за поддержанием его в необходимом напряжении. Но Самойлович к концу своего правления, наверное, перегнул палку... А Рославца и Адамовича 11 августа 1677 г. привезли в Москву и на другой день состоялся указ о ссылке их в Сибирь.

В этой изощренной борьбе за власть и укрепление режима личной диктатуры особенно выделялся Мазепа, не брезговавший никакими средствами для уничтожения всякого, в ком мог предполагать малейшее недоброжелательство к собственной персоне. Едва заполучив гетманскую булаву, он принялся методично ипоследовательно   превращать   в   «изменников»   и «бунтовщиков» не только потенциальных конкурентов, но и своих вчерашних подельцев, обеспечивших ему приход к власти.

Вначале он, конечно, занялся родственниками и приближенными свергнутого им Самойловича. Зятя последнего, князя Четвертинского, которому сам же, будучи в Москве, выхлопотал возвращение в малороссийский край, он возненавидел за то, что тот не отказался от своего прежнего обещания и женился на дочери Самойловича, а кроме того принял в своей маетности, хуторе Дунаевце, и тещу, жену опального гетмана. Подобного  благородства Мазепа не мог вынести и не упускал ни одной возможности, чтобы опорочить и оклеветать  князя: «Вот еще этот князь Юрий Четвертинский, пьяница, рассевает в народе худые слухи на мой счет, - жаловался он дьяку Борису Михайлову, - не тайно, а явно знатным особам говорит про меня худое, не зазрясь ни на кого. Живет он, Юрий, под моим урядом (властью), а мне унять его невозможно. Он пожалован стольничеством. Взять бы его с женой к Москве, да и тещу его вывезти бы из малороссийских городов и к мужу отослать, потому что от них умножается мне зло»¹¹. Просьба Мазепы была исполнена: Четвертинского с женой и тещей выслали в Москву.

По тем же соображениям гетман устроил расправу над Михаилом Василевичем, гадячским полковником. Для начала отрешил его от должности, но на том не успокоился, во всех своих донесениях в Москву преподнося едва ли не главным противником гетманского режима и требуя высылки как можно дальше: «Покорно прошу перевести его из села, в котором он живет в Лебединском уезде в близости к Малой России, на другое какое-нибудь место»¹².

Правительство снова идет навстречу гетманскому пожеланию: в конце 1690 г. Василевича велено взять и отправить в Москву, но не найдя за ним никакой вины, в начале 1691 его отпускают в принадлежавшую ему маетность Михайловку, где он и живет тихо и незаметно. Мазепа между тем продолжает неутомимо клеветать на отставного полковника и добивается-таки своего: Василевич в очередной раз привлечен к следствию, жестоко пытан и сослан в Сибирь.

Чудом избежал гибели переяславский полковник Леонтий Полуботок, родственник и товарищ Василевича. На него Мазепа тоже настрочил донос, что он с сыном своим Павлом, ведая о давнишнем намерении Василевича «снять с плеч голову гетмана», ничего о том не сообщили: «Явно показывается злоба их обоих ко мне: знали об умысле на жизнь своего властителя и не предостерегли его»¹³.

Леонтия отставили от полковничества. Но Мазепа неуклонно продолжал добиваться полного его уничтожения, донося, в частности, в Москву, что новый полтавский полковник Лысенко и более ста полтавских жителей бьют челом на Полуботка во многих обидах, разорениях и ругательствах и что необходимо казнить его за это смертию, иначе народ малороссийский вознегодует на гетмана, старшину и полковников, что таким мучителям потакают. Полуботок, прослышав про беду, бросился в Москву, но оттуда его под караулом переслали в Малороссию для суда по войсковому праву.

Мазепа, между тем, состряпал очередной донос, в котором утверждал, что Леонтий, «будучи в Киеве, клеветал на него тамошнему воеводе князю Михаиле Ромодановскому, что он, Мазепа, хочет изменить, уехать в Польшу, куда посылает войсковую казну, покупает себе имения и переписывается с коронным гетманом» (предводителем польского войска.). На запрос Москвы Ромодановский ответил, что ничего подобного Полуботок ему не говорил, хотя и бранил гетмана за то, что тот «ищет ему всякого разорения». Когда ответ киевского воеводы был передан Мазепе, тот отвечал, что он  «по своему простодушному незлобию» уже отпустил Полуботка в дом его в Чернигов на житье (но на будущее провел через войсковой суд решение о лишении обоих Полуботков маетностей и содержании их под стражей, наказал, так сказать, условно).

От смерти обоих Полуботков спасло только то, что Мазепа решил временно воздержаться от дальнейших репрессий: старшине был преподан наглядный урок того, что ждет неугодных ему людей, продолжать расправы дальше не имело смысла, это могло привести к непредсказуемым последствиям, в том числе и общему выступлению против гетмана. Повторять судьбу предшественника Мазепа не желал. Острастка была дана, теперь можно было, хотя бы внешне, перейти от кнутак прянику.

Впрочем, кнут всегда был наготове, поэтому Мазепа продолжал чернить не только предполагаемых врагов, но и исподволь готовил уничтожение тех, кто служил ему верой и правдой. Причем делалось это по иезуитски коварно: внешне Мазепа им как будто покровительствовал, а тайно чернил доносами, упреждая всякую возможность этих лиц навредить ему в будущем. Например, генеральному есаулу Войце Сербину и полковнику переяславскому Дмитрашке Райче он дал универсалы на новые маетности и сам ходатайствовал в Малороссийском приказе о выдаче им жалованных грамот по  своим универсалам. Но тут же тайно писал в Москву о Войце Сербине, что тот ему нежелателен, а о Дмитрашке Райче припоминал давние дурные дела его еще при Брюховецком и Многогрешном, представлял, что егоненавидят полчане за то, что будучи волоским уроженцем (из Валахии), ставит сотниками своих земляков, и все полчане просят, чтобы он не был у них полковником и не жил бы в их городе.

По этому доносу Райчу вызвали в Севск и здесь он жаловался князю Голицыну, что гетман делает стеснения жене его, оставшейся в Малороссии, а Мазепа по этому поводу писал тому же Голицыну, что на Дмитрашку Райчу есть подозрение в изменнических замыслах и следует его препроводить к войсковому суду. Райча был отставлен от полковничества.

Не преминул Мазепа оклеветать и киевского полковника Солонину, хотя недавно перед тем решил в его пользу спор с киевским воеводой и Киево-Печерским монастырем. Но тут же указывал на письмо Солонины к нему, в котором тот просил защитить его от «Москвы», разумея здесь киевского воеводу, а Мазепа истолковал его слова как призыв к бунту, заметив: «Странно, как этот мужик дерзает так писать»¹⁵. А когда Солонина умер, оставив внуков и племянников, Мазепа отобрал у них села и отдал своей матери. Также поступил он и после смерти генерального писаря Борковского, отняв у его жены и малолетних детей имение и присвоив себе.

Вообще поражаешься неиссякаемой злобе и нена-вистности этого украинского кумира. Уже став изменником и находясь в шведском лагере у Карла XII, он снова предпринимает попытку расправиться с Юрием Четвертинским, причем по своему обыкновению самым подлым способом. В декабре 1708 г. в селе Корейце, близ Глухова, был схвачен посланный им казак Грицько Пархоменко. На допросе он показал, что послан бывшим гетманом с письмами к черниговскому архиепископу и князю Четвертинскому и отдал эти письма. Когда его подвергли пытке, он сознался, что на самом деле ходил волновать народ, а писем никаких с ним не было, только Мазепа приказал ему разглашать о таковых, чтобы бросить тень подозрения в измене и соучастии в мазепинском замысле на Указанных выше лиц¹⁶.

Кажется, нет ничего более трудного, чем пытаться представить эту полную грязи и крови борьбу за обладание властью и богатством «бескорыстным служением Отчизне», а сонм серых посредственностей, в нее вовлеченных, - «борцами за права и вольности народа». Задача неразрешимая. Тем не менее Украинская  Легенда смело берется за ее разрешение: «люди передовых убеждений», «подвижники национальной идеи», «боролись за свою государственность  и стремились отстоять   политическую   независимость    Украины», «пылали желанием не упустить случая для освобождения родины», - эти и им подобные штампы, далекие от реальности как небо от земли вот уже в течение двух веков с назойливостью заклинаний воспроизводятся в каждом украинском произведении, посвященном эпохе Гетманата.

С тем же упорством вопреки очевидности утвержда- ; ется, что именно «Москва» своей политикой содействовала разжиганию внутренних конфликтов в Малороссии, нередко прибегая к репрессиям против ее политической элиты. Но мы смогли убедиться, что и смуты, и террор, захлестнувшие край, имели сугубо внутренний источник - передел власти и собственности. Проявленные при этом жестокость и беспощадность исходили от участников этого передела (и беспредела одновременно, потому что борьба велась без правил, любые моральные сдержки отсутствовали). Всякая победившая группировка стремилась к полному уничтожению поверженных конкурентов, предусматривая  для них лишь один вид воздаяния - смерть, и только вмешательство «Москвы» спасло жизнь сотням и сотням неудачников этой междуусобной войны. И Самко не даром ведь боялся именно и прежде всего «своих». Словно предчувствовал судьбу. В июне 1663 г. на выборной раде в Нежине ему удалось избежать гибели лишь потому, что воевода Дмитриев укрыл его в нежинском замке. Но не надолго Самко отсрочил свой конец. Новый гетман Брюховецкий  обвинил его в намерении  вернуть  Малороссию Польше, а также в попытке силой завладеть гетманским урядом (властью). Обвинение расширили и на ближайших его сподвижников. Самко, нежинского полковника Золотаренко, черниговского Силича, лубенского Шамридкого, а также Афанасия Щуровского, Павла Киндия, Анания Семенова и Кирилла Ширяева войсковой суд приговорил к отрублению головы. Казнь была совершена 18 сентября 1663 г. на рынке в Борзне.

Киевского полковника Семена Третьяка, ирклеевского полковника Матвея Попкевича, писаря Самка Самуила Савицкого, нежинского полка есаула Левка Бута, барышевского сотника Ивана Воробья и некоторых других (всего 12 человек) приговорили в оковах послать в Москву для последующей ссылки.

Как видим, казни, изгнание, вечная ссылка в Сибирь и даже убийства обычно являлись результатом сугубо местных разборок и центральное правительство долгое время играло при этом совершенно пассивную роль. К нему, правда, апеллировали как к верховному арбитру, но суд и расправу чинили сами. Москва вынуждена была мириться с подобным положением вещей, оставляя все на произвол сильнейшего, пытаясь этим невмешательством хоть как-то сохранить стабильность в крае. Не будем забывать, что в течение этого периода России пришлось вести тяжелейшие войны с Польшей, Швецией, Турцией, Крымским ханством и никакие успехи на театре военных действий не могли быть гарантированы, пока ближайший тыл, Малороссия, волновалась и раздиралась мятежами и смутами.

А зачинателем их как раз и было сословие «знач-ных». Беспрерывно поступающие доносы о замышляемых «заговорах», «изменах», тайных сношениях с неприятелем захлестывали правительство все возрастающим бурным потоком. Количество этих доносов было столь необъятно, что проверка большей их части была практически невозможна. Приходилось или принимать их на веру, или, не доверяя им, ничего не предпринимать. И в том, и в другом случае ошибка могла привести к самым опасным последствиям. (И неоднократно приводила.) И все же, невзирая на риск, правительство старалось заранее ничего не предпринимать в надежде (зачастую тщетной), что само время подтвердит (или опровергнет) все эти «информации».

Донос также служил одним из способов борьбы за власть, вполне соответствуя нравственным принципам и жизненным установкам сообщества «значных». И гетманы, и старшины, и те, кто только мечтал таковыми стать, писали их с целью заронить в Москве недоверие к тому или иному лицу, будь то конкурент на должность,  соперник в борьбе за маетность или просто предполагаемый недоброжелатель. Доносили все и непрерывно. Черниговский архиепископ Баранович доносил на протопопа Симеона Адамовича, что от того «проходят многие лукавства, ссылается он тайно с турецким султаном и с Дорошенком (присягнувшим Турции), в грамотах своих хвалит султана... Этим протопоп приводит : малороссийских жителей ко всякому злу; письма его у меня в руках. Я их ни с кем не пошлю... а как я буду в  Москве, то не только про эти письма, и о других делах государю извещу». В Москве несказанно удивились, когда в это же время туда прибыл тот самый протопоп Адамович с книгами архиепископа «Трубы духовные» и поручением от Барановича их опубликовать... Гетман Самойлович непрерывно писал доносы на популярного  в народе запорожского атамана Серко. В апреле 1675 г. он доносил, что как только поляки вступили в западную Украину, в Запорожье с подачи Серка началась шатость и тот якобы говорил в пользу польского короля: «При котором государе родились, при том и будем , пребывать и головы за него складывать». Ни один факт не подтверждал подобных намерений запорожского кошевого. Но в июне гетман шлет очередную информацию, что на Запорожье прибыл королевский посланец Завита. Серко, как будто бы за тем, чтобы проводить посла, выступил в поле с большим отрядом войска; но запорожцы, заподозрив, что Серко прямо хочет идти к королю, остановились в степи, выбрали себе другого старшину и возвратились на кош, а Серко только с 300 преданными себе людьми отправился вместе с Завишею. Все это было совершенной ложью. На самом деле Серко ходил в набег на крымские юрты и возвратился в Запорожье с добычею и языками¹⁷... Мазепа строчил доносы на еще одного народного героя, выдающегося организатора борьбы с поляками и татарами на Правобережье, хвастовского полковника Семена Палея, не гнушаясь при этом самой грязной ложью: «Палей - человек ума небольшого и беспрерывно пьян; как получит жалованье, тотчас напьется, наденет соболью шапку и щеголяет в ней, да хвастает, чтобы все видели: вот-де какая ему монаршая милость». Обвинял его и в намерении пристать то к враждебным России полякам, то к шведам, прямо предлагая (март 1704) выманить Палея из Белой Церкви и, заковавши, отправить в Батурин, что и было им в конце концов осуществлено: «Пьяницу того, дурака Палея, уже отослал я за караулом в Батурин и велел в тамошнем городе за крепким караулом держать; также и сын его взят за караул, и отошлю его в Батурин». Из Батурина Палея сослали в Енисейск¹⁸.

Жалкие потуги представить «значных» искренними защитниками народных интересов призваны затушевать тот непримиримый антагонизм, который существовал между казачьей старшиной и остальной массой малороссийского населения. Времена общенационального единства, сплотившего все сословия Малороссии для борьбы с Польшей в 1648-1654 гг., канули в лету. Совершенно неожиданно внешняя война отошла на второй план, вытесненная войной внутренней, и инициатива в ее развязывании принадлежала исключительно «значным». Именно они своей политикой противопоставили себя остальному народу и с ходом времени стремились все дальше дистанцироваться от него, готовя себя на роль его господ и полновластных владык: «Казацкая старшина... принимала все меры к тому, чтобы расширить и углубить черту, отделявшую ее от остальной народной массы. Начались со стороны отдельных представителей старшины  попытки доказать, что они «не здешней простонародья ной малороссийской породы»; в ряды старшин прини-  мались с распростертыми объятиями шляхтичи с Правобережья, сообщавшие известный оттенок привилегированности целой группе, и даже гетман Самойлович считая для себя выгодным женить сына на бедной шляхтянке»¹⁹.

Из этой «привилегированности» вытекало и высокомерно-презрительное отношение «значных» к народу,  стойкое представление о врожденной его глупости, невежестве, трусливости и патологическом стремлении изменять всем и вся. Мазепа, рассуждая о возможности неприятельских действий со стороны Польши (январь  1704), убеждал Петра I: «Наш народ глуп и непостоянен,  он как раз прельстится: он не знает польского поведения, не рассудит о своем упадке и о вечной утрате отчизны... Пусть великий государь не слишком дает веру' малороссийскому народу, пусть изволит, не отлагая,  прислать в Украину доброе войско из солдат храбрых и  обученных, чтоб держать народ малороссийский в  послушании и верном подданстве»²⁰.

О том же твердил он и в преддверии шведского вторжения (июль 1708): «Вельми опасаюсь, дабы под сие  время внутреннее между здешним непостоянным и малодушным народом не произошло возмущение, наипаче -когда неприятель... похочет тайным яким-нибудь образом прелестные свои листы в городы посылать»²¹.

Столь же ненадежны и малороссийские полки: «На  наши войска надеяться нечего, потому что привыклиони или бегать или гетмана с старшиною в руки неприятеля отдавать; сделали они это под Вчорайшим, где выдали гетмана своего Наливайко и старшину в руки  ляхам (полякам); сделали то же и под Кумейками, выдали гетмана Павлюка; в третий раз сделали то же под Боровицею, не хотя терпеть обложения от ляхов»²².

При таком народе колеблются во все стороны и его руководители: «У нас в Украине и начальные и подначальные, и духовные и мирские особы, словно разные колеса, не в единомысленном согласии: те благоволят к протекции московской, другие - к турецкой, третьим по вкусу побратимство с татарами из врожденной антипатии к полякам»²³.

И не следует думать, что подобные взгляды присущи были только Мазепе. В ноябре 1663 г. в Малороссию для переговоров с гетманом (ожидалось нападение поляков) прибыл дьяк Башмаков. Со всех сторон к нему посыпались доносы. Епископ Мефодий дал знать из Киева, чтоб ехал осторожнее: малороссийские жители шатки и непостоянны, верить им нечего; подчас неприятельского прихода чаять от них всякого дурна. В Глу-хове атаман и войт толковали, что черкасам (казакам) верить никому нельзя, люди непостоянные и неискренние, против неприятелей долго стоять не будут. Воевода Хлопов передавал вести, полученные тайно от Брюховецкого, что в Киеве дела очень плохи от умысла злых людей: король (польский) идет к Киеву по приглашению киевских жителей²⁴.

С. М. Соловьев делает по этому поводу замечательное обобщение: «И старшина светская, и старшина духовная твердили московскому правительству, что измена господствует в Малороссии, что казаки шатаются, положиться на них ни в чем нельзя: при первом появлении неприятеля, ляхов, передадутся к ним. С чем обыкновенно приезжало посольство малороссийское в Москву, чем наполнены были грамоты и информации, им привозимые? Обвинениями в измене...»²⁵.

Стоит ли удивляться после этого, что воеводы некоторых прилегающих к Малороссии городов стали называть «изменниками» всех малороссов. Правительство, узнав об этом, немедленно отправило порубежным воеводам указ со строгим предостережением, чтобы малороссов изменниками не называли, жили с ними в совете и согласии, а если вперед от воевод такие неподобные и поносные речи пронесутся, то будет им жестокое наказание безо всякой пощады²⁶.

Вполне разумная реакция на клевету «значных» в  отношении   подвластного   им   народа.   А   если   мы ^: вспомним, что все выше поименованные деятели: Мазепа, епископ Мефодий, Брюховецкий, да и многие другие старшины в итоге сами оказались изменниками, их мнение следует рассматривать прежде всего как самооценку. По себе они судили о той части Русского народа, которая в силу исторических обстоятельств оказалась в их власти, и в течение полувека подло и коварно клеветали на этот народ, приписывая ему свои собственные помыслы и побуждения, свою низость и двурушничество. А выливалась эта   злобная клевета из двух чувств, господствовавших в этих темных душах: ненависти и страха. Страх порождал ненависть, ненависть толкала на ложь.

Старшина боялась народа и боялась не зря. Мазепа  точно  обозначил  и  причину  этой  боязни:  «Не так страшны запорожцы и татары, страшнее нам малороссийский посполитый народ: весь он своевольным духом дышит: никто не хочет быть под той властью, под которою пребывает»²¹'.

И это было сущей правдой. Народ не хотел и не мог примириться с тем, что власть над ним, его имуществом и самой жизнью принадлежит каким-то безродным выскочкам, еще вчера прозябавшим в неизвестности, а ныне возомнившим себя полновластными владетелями и хозяевами обширного края. Народная масса не признавала господства «значных» ни законным, ни освященным обычаем и только ждала удобного случая, чтобы уничтожить его раз и навсегда.

Народ, кроме того, не хотел и не мог признать их  претензий на власть еще и потому, что они явно не способны были пользоваться ею во благо всех, сводя смысл своей службы к единственной цели: обогащению любой ценой. Остальное их как будто и не касалось: ни навести должного порядка во вверенном их  попечению крае, ни защитить его от многочисленных внешних врагов они были не в состоянии. Хуже того, сами же и зазывали этих врагов, всегда предпочитая договориться с ними за счет тех, кого как раз и призваны были защищать. Отсюда и народное отношение к «значным».

Новоявленным хозяевам края пришлось испытать за эти годы не одно покушение на завоеванный ими социальный статус. Шаткость положения усугубляла страх, а постоянно ощущаемая ненависть народа ежечасно давила угрозой полной утраты всего достигнутого. Отсюда маниакальная одержимость полицейскими мерами и перманентное ожидание всеобщего бунта. Когда в 1702 г. Мазепа спросил старшину: следует ли соединять полки, чтобы выступить против взбунтовавшихся запорожцев, ответ был единодушен: нет! - «Если совокуплять полки, то на оставленных козаками местах скорее могут вспыхнуть бунты между поспольством, потому что там не будет начальства»²⁸.

Дамоклов меч народной расправы каждую минуту грозил «значным» гибелью и полным истреблением, поэтому страх никогда не покидал их. Они всегда чувствовали себя во враждебном окружении и не могли избавиться от ощущения, что выступают в роли жалких временщиков, лишь волею случая вознесенных наверх социальной пирамиды. Тот же случай любую минуту грозил низвергнуть их на самое ее дно. Когда после отрешения от власти Демьяна Многогрешного правительство, опасаясь возможной смуты, послало в разные места Малороссии своих специальных представителей с целью зондажа настроений населения и его реакции на арест гетмана, то, возвратившись, посыльщики сообщили: «за гетмана никто не вступается, говорят и про всю старшину, что им, черни, стало от них тяжело, притесняют их всякою работою и поборами... и вперед от старшин своих того же чают». А еще про старшину говорили: «...только бы не опасались ратных людей (солдат) великого государя, то всю бы старшину побили и пограбили; а больше всех недовольны нежинским полковником Гвинтовкою, Василием и Савою Многогрешными, переяславским полковником Стрыевским, черниговскими сотниками - Леонтием Полуботком и Василием Бурковским, бывшим полковником Дмитрашкою  Райчею»²⁹.

Столь же ненавидим был и Чигиринский полковник Петр Дорошенко. Выдвинутый татарами в качестве «гетмана» Правобережья, он все годы своего  «гетманства» (1665-1676) посвятил тому, что поочередно наводил на край поляков, крымчан, турок, последним даже присягнув на верность. По этой причине «ненависть к нему была возбуждена сильная... Чигирин, по свидетельству самовидцев, превратился в невольничий рынок, всюду по улицам татары выставляли и продавали ясырь (пленных), даже под самыми  окнами Дорошенкова дома. Если кто из Чигиринских  жителей по христианству хотел выкупить земляка, то навлекал на себя подозрение в неприязни к покровителям Украины - туркам и татарам. По городам не  было меры притеснения от голодных татар. Проклятия  на Дорошенка были во всех устах»³⁰.

Не меньшую ненависть вызывал и Мазепа. Начальник  Стрелецкого  приказа  Шакловитый,   выезжавший в Малороссию по поручению царевны Софьи  (октябрь  1688) с милостивым словом к гетману, а  вместе с тем и с тайным поручением проведать о верности его и о степени расположения к нему подчиненных малороссов, сообщал, что хотя в поступках гетмана не замечается наклонности к измене, малороссы  его не любят, не доверяют ему, твердят, что он  душою поляк и ведет тайные переписки с польскими  панами³¹. А переход на сторону Карла XII удостоил Мазепу  поистине  геростратовой  славы:   «проклята  Мазепа»,  «проклятый пес Мазепа»,  «всеклята Мазе па» - вот далеко не полный перечень эпитетов, которыми наградил народ этого предателя.

Фигуры малороссийских гетманов, являясь персонифицированным выражением господствовавшего в крае социального слоя, лишь аккумулировали на себе ту неприкрытую ненависть и враждебность, с которыми народная масса относилась ко всей казачьей старшине, страстно мечтая о полном ее уничтожении: «Гетману У нас не быть, да и старшину всю перевесть» - таков был народный вердикт. И население Малороссии предпринимало неоднократные попытки осуществить его на деле.

На «черной раде» в Нежине (июнь 1663), где лицом к лицу столкнулись кандидат в гетманы от старшины переяславский полковник Иоаким Самко и поддерживаемый рядовым казачеством, поспольством и Запорожьем Иван Брюховецкий, ненависть народа к «значным» вылилась в повальное их избиение.

Примечательно то, что Самко и старшина категорически возражали против проведения черной рады, где, в отличие от обычной, кроме старшины и «значных» должны были присутствовать представители и других сословий: крестьянства, мещанства, рядового казачества. А когда Царский указ объявил все же о созыве именно полной рады, явились на нее вооруженными с головы до ног: на конях, с саблями, ружьями и даже привезли с собой пушки, словно заранее предчувствуя, во что выльется очная встреча с народом. Их кармазинные, вышитые золотом жупаны, богатые уборы на конях, дорогое оружие составляли резкий контраст с сермяжными свитками и лохмотьями пеших, обнищалых, разоренных сторонников Брюховецкого, коих собралось свыше 40 тысяч.

Обе партии, как настоящие противники, расположились двумя отдельными лагерями, а когда 17 июня с восходом солнца стали бить в литавры и бубны, созывая на раду, из полков, приведенных Самко, рядовые казаки толпами повалили в табор тех, кто поддерживал Брюховецкого. Во время выборов произошло кровавое столкновение сторонников обоих претендентов на гетманскую булаву, с большим трудом остановленное присутствовавшими на раде стрелецкими подразделениями. Зять Самка, державший возле его бунчук, был убит, а сам он успел вскочить на коня и убежать в свой обоз. Едва спаслись и сопровождавшие его старшины. Брюховецкого провозгласили гетманом, а в полках Самко начался бунт. Он сам, нежинский полковник Золотаренко, полковники лубенский и черниговский и их полковые чины бросились искать спасения у Царского посланника князя Гагина, который тут же приказал отправить их в нежинский замок под охрану воеводы Дмитриева. Ну, а дальнейшая судьба их нам уже известна...

Новый гетман, идя навстречу народным требованиям, сразу сменил всех полковников и генеральную старшину, назначив вместо них прибывших с ним запорожцев. А начавшееся у Нежина избиение «значных» немедленно распространилось по всей Малороссии. Худо стало всякому, кто носил кармазинный жупан, иных поубивали, а многие спаслись лишь тем что оделись в сермяги. Имения их были разграблены, дома сожжены. Лишь несколько дней спустя удалось прекратить стихийные волнения народа и повсеместное истребление новоявленной «знати». Но обстановка продолжала оставаться взрывоопасной. Поэтому назначенные  из  запорожцев  полковники  получили каждый по сто человек стражи.

Боязнь собственного народа была столь велика, что казачья старшина всеми доступными средствами добивалась от правительства проведения таких выборов, на  которых могли бы присутствовать лишь заранее подобранные «представители» из старшинской среды. Прибывшие в Москву в январе 1669 г. посланцы на вопрос: где быть избирательной раде - дружно отвечали, что  «лучше быть раде в «тихом боку» (т.е. безопасном, спокойном месте)», но главное, «чтобы «черновой» рады не  было, а чтоб на раде были только полковники и старшины» - на что и было получено согласие правительства³².

В апреле 1672 г. значные войсковые товарищи для обсуждения этого болезненного вопроса собрали в Батурине даже специальное совещание. На нем была составлена челобитная к Царю, в которой генеральная старшина просила провести выборы нового гетмана без участия рядового казачества, крестьян и мещан с той целью, как сказано в челобитной, чтобы «от великого совокупления поспольства не повстало какое-нибудь смятение». Просили также и о присылке на раду войск, чтобы в случае возникновения каких-либо беспорядков оно могло бы оборонить старшину. Раду предлагали провести в Конотопе, поближе к великорусским уездам (возможность бегства в глубь России от разъяренного народа постоянно держалась в уме), провести в летние месяцы, т.е. в самый разгар полевых работ, что уже сводило к минимуму число желающих на ней присутствовать. С этим прошением и был отправлен в Москву бывший черниговский полковник Иван Лисенко.

Правительство снова пошло навстречу пожеланиям старшины, но избежать «смятения» все равно не удалось.

Присутствовать при выборах гетмана было поручено боярину князю Ромодановскому и думному дьяку Ивану Ржевскому. 25 мая в сопровождении стрельцов они выступили из Москвы.

Между тем слухи о предстоящей раде быстро распространились по Малороссии, и к Батурину, гетманской столице, стали стекаться толпы простого народа. 26 мая они отправили в город своих выборных представителей, заявивших войсковому обозному и судьям: «Мы под Батурином стояли для гетманского обирания долгое время, испроелись, выходите с войсковыми клейнотами из города в поле на раду!» Но старшина наотрез отказалась покинуть спасительные городские стены, опасаясь, что в чистом поле, без охраны войск будет просто перебита казаками. Тогда посланцы обратились к стрелецкому голове Неелову, начальнику батуринского гарнизона, с аналогичной просьбой, но Решение подобных вопросов не входило в его компетенцию и он ничего не ответил, зато по просьбе старшин приказал запереть батуринский замок и не пускатвя в него посторонних.

Неожиданно оказавшись на осадном положении и  страшась народной расправы, старшина спешно отправляет к прибывшему в Путивль (12 июня) Ромодановскому своего посланца, киевского полковника Солонину, с представлением, что и в Конотопе отправлять  раду затруднительно и лучше учинить ее где-нибудь между Путивлем и Конотопом. Ромодановский отвечает отказом: он должен действовать в соответствии с Царским указом (который сама же старшина и инициировала), поэтому, переправившись через Сейм, продолжает движение к Конотопу. Но у местечка Казачья Дуброва  (в 15 верстах от Конотопа) к нему прибывает очередной  гонец, прилукский полковник Лазарь Горленко, умоляя « провести раду прямо здесь, у Казачьей Дубровы, потому как и в Конотоп стал сходиться народ для участия в выборах нового гетмана. Ромодановский опять отвечает отказом, однако, пройдя 3 версты от Казачьей Дубровы, неожиданно сталкивается со всей генеральной  старшиной, полковниками, полковыми чинами, значными казаками, которые, спешно покинув Батурин, устремились ему навстречу и снова принялись умолять не теряя времени и не дожидаясь стечения народных толп безотлагательно провести раду прямо здесь, у Казачьей Дубровы. Ромодановский принужден был согласиться.  Старшина так торопилась провести выборы, что упросила боярина открыть раду, не дожидаясь даже приезда архиепископа Лазаря Барановича.

Вот так, в пожарном порядке, вдали и тайком от народа,избирали нового гетмана. Им стал генеральный войсковой судья Иван Самойлович. Выборы следующего за ним гетмана вообще проходили в обозе Русской армии, возвращавшейся из Крыма, и носили чисто формальный характер. Но и это не смогло защитить «значных» от народного гнева. Едва до Малороссии дошел слух о падении Самойловича, как во многих местах стихийно начались выступления возмущенных масс, о которых сохранилось немало свидетельств современников: «Чернь - казаки и мужики, панов своих, а паче арендаторов грабовали, а некоторых и мучили», «не тилко арендаторов, але и инших людей и крамарев (торговцев. - СР.) невинных безумие брали и имение их между себе розшарповали, а некоторых и самих в смерть забивали»³³.

И в малороссийских полках, возвращавшихся из похода, поднялся бунт. Казаки гадячского полка убили своего полковника и принялись истреблять других «значных». Лишь вмешательство рейтар остановило расправу, но опасаясь новых вспышек недовольства, главнокомандующий Русской армией князь Голицын решил не медлить с выборами нового гетмана. Из пятидесятитысячного малороссийского войска тщательно отобрали «выборщиков»: 800 конных и 1200 пехоты. Они-то и провозгласили единогласно (благодаря предварительно проведенной работе) гетманом войскового есаула Мазепу. Но и время его правления мало что изменило в положении «значных»: они по-прежнему чувствовали себя словно на пороховой бочке, малейшая искра - и взрыв. Даже та сила, посредством которой должна была держаться их власть - казаки, внушала самые мрачные подозрения: «Гетман в нынешнем походе, - свидетельствует очевидец (1696),- стоял полками порознь, опасаясь бунту, а если б все полки были в одном месте, то у Козаков было совершенное намерение старшину всю побить»³⁴.

Надеяться можно было лишь на иностранных наемников. Уже при Выговском (1657-1659) опорой гетманского режима стали служить отряды иноземцев -сербов, немцев, волохов и даже поляков (с которыми До 1667 г. Россия формально находилась в состоянии войны). В дальнейшем этот процесс опоры на наемников только усиливался. С 60-х годов XVII века не только гетманы, но и полковники начинают заводить себе «компании» - наемные отряды, помимо тех казаков, над которыми начальствовали как раз для удержания в повиновении этих самых казаков. Наряду с казачьими полками появляются полки «сердюцкие», составленные исключительно из иностранцев, опять же в основном поляков. Мазепа, например, имел их несколько. По наблюдению того же современника «гетман держит у себя в милости только полки охотницкие, компанейские и сердюцкие, надеясь на их верность, и в этих полках нет ни одного человека природного козака, все поляки».

Содержание многих тысяч наемников (только у Дорошенко было 20 тысяч сердюков!), которыми окружали себя гетманы и старшина, тяжелым бременем легло на плечи народа. В добавление к уже существовавшим  повинностям прибавились еще и «оранды». Отдавалось  в аренду винокурение, торговля водкой, продажа табака и дегтя, и хотя право свободного винокурения для собственного потребления формально было сохранено, «оранды» вызывали сильнейшее недовольство населения, требовавшего их безусловной отмены. Но «значные» ни на какие уступки в данном вопросе не шли: без наемного войска и старшина, и гетман находили невозможным свое «безбоязнене мешкання» (существование). Кроме сердюков, надеяться было не на кого. Все вокруг дышало враждебностью, ни в ком не было уверенности. «Я и сам их боюсь, - жаловался на казаков Мазепа (апрель 1700),- потому что надежные сердюки все разосланы во Псков, а при мне надежных людей (т.е. все тех же наемников. - СР.) моего регименту теперь малое число, а московских стрельцов  только триста человек; прошу стрельцов прибавить и  сделать тысячный полк для моего оберегания»³⁵. На своих никакой надежды не было. Еще один современник замечает по этому поводу: «Он (Батуринский замок, резиденция гетмана. - СР.) крепок стрельцами московскими: на карауле все они стоят; тут целый  полк стрельцов живет, Анненков полк с Арбату. И гетман он есть стрельцами-то и крепок, а то бы его хохлы  давно уходили, да стрельцов боятся»³⁶.

Глава 8.
 Из грязи да в князи: малороссийское «шляхетство»

Итак, мы можем констатировать в качестве установленного исторического факта наличие между «значными» и остальным населением Малороссии не просто зияющей пропасти, но непримиримого антагонизма, переросшего в настоящую внутреннюю войну, войну на уничтожение, предполагавшую ликвидацию сословия «значных» как такового. Причем этого жаждали абсолютно все слои малороссийского общества того времени. Что же предопределило эту всеобщую ненависть к вновь народившейся в Малороссии «знати»? Ответ как будто лежит на поверхности: ее социальные вожделения, стремление занять по отношению к остальным положение полновластного владыки и хозяина. Кажется, ничего более разумного и понятного (а самое главное, типичного) и предположить нельзя: социальное противостояние спровоцировало вражду, разряжавшуюся многочисленными конфликтами, в том числе кровавыми. Но верен ли этот устоявшийся стереотип?..

Социальные устремления «значных», конечные цели их групповых экономических интересов достаточно подробно исследованы историками, как русскими, так и украинскими, вполне солидарными в своих выводах: казачья старшина, узурпировав плоды народной победы в войне 1648-1654 гг. в своих эгоистических, шкурных интересах, стала подлинным бичом освобожденной от поляков Малороссии, доведя ее до состояния Руины. Вот, например, что пишет по этому поводу Б. Ширяев: по окончании войны «польское магнатство уже перестает быть реальной военно-политической силой на Южной Руси. Но взамен него там выкристаллизовывается новое, теперь уже русское панство с теми же понятиями и традициями... Новая социальная группа южнорусской шляхты захватывает земли бежавших польских магнатов и претендует на владение их бывшими крепостными и на наследование политической власти магнатства»¹.

Солидарен с данной оценкой происшедшего социального переворота и В.Б. Антонович: «Универсал  Хмельницкого и характер поднятой им борьбы обещали народу распространить козацкие права на все южнорусское поспольство и изгнать панов навсегда... Но после разгрома поляков народ увидел... что козацкая  старшина стремится к образованию из своей среды нового шляхетства по образу и подобию польского... Начиная с Хмельницкого, все гетманы подтверждают права на владение селами тем шляхтичам, которые стали на сторону Козаков во время их борьбы с Польшей, и  раздают другие села козацким старшинам за войсковые 3 заслуги... Землевладельцы, особенно крупные, в число  которых вошли козацкие старшины... стали пользоваться своим положением для развития новых помещичьих отношений. С одной стороны, они стремились подчинить  себе и привести в повиновение населявших отписанные им гетманами села крестьян», с другой, «старались обратить в крестьян Козаков, пользуясь неточностью разграничения обоих сословий»².

Народное возмущение вызывал тот правовой беспредел, которым сопровождалось превращение казачьей старшины в «панов». По форме оно являлось типичным самозахватом, разбойным присвоением чужой собственности. Отсюда многочисленные жалобы в Малороссийский приказ на самоуправство «значных». Вот только некоторые из них (май-июнь 1654): «Бьют челом государю мещане ж (Киева) о своих землях, что им в предках от князей российских даны... чтоб государь пожаловал, велел те села им отдать, чтоб то шло на урядников, которые по вся годы работают и о граде радеют. А в тех : во всех местех и селех по росписи в перечнях написано 1 385 дворов. И теми всеми местами владеют козаки». Челобитная отклонена: «потому что дачи были старые, a  ныне теми месты владеют козаки, а вновь привилея на  те земли нет».

Но киевляне не отступаются: «Киевский войт с товарыщи бьют челом государю, чтоб государь пожаловал, велел им дать к городу Киеву мелницу на речке на Котыре, а та де речка Котыр от Киева в 8 верстах. А владеет ныне тою мелницею киевский полковник. А ныне де У них в Киеву ни одной мелницы нет, и в том им нужда большая». Правительственный вердикт: «О мелнице сказать: как служба минет, тогда государев указ будет. А ныне, для службы, полковника оскорбить нельзя»³. Шла война и правительство, конечно, принимало сторону тех, кто обязан был государству воинской службой.

Государственная поддержка вселяла уверенность и поощряла казачью старшину к дальнейшему расширению своих приобретений. Уже не только пригороды, но и сами города воспринимала она как свою собственность, облагая их произвольными платежами и податями. На полтавского полковника его же полчане жаловались (апрель 1667): «Нас, Козаков, полковник Витязенко многим зневажает и бьет напрасно... и кто козак или мужик упадет хоть в малую вину, и полковник имение его все, лошадей и скот берет на себя. Со всего Полтавского полка согнал мельников и заставил их на себя работать, а мужики из сел возили ему на дворовое строение лес, и устроил он себе дом такой, что у самого гетмана такого дома и строения нет; а город наш Полтава весь опал и огнил, и о том у полковника раденья нет»⁴.

Примечательно, однако, то, что «козацкие старшины-землевладельцы нередко доказывали свои права, прибегая к Литовскому статуту... т. е. опираясь на ту юридическую норму, против которой именно и боролся народ продолжительными восстаниями против Польши»⁵.

Литовский статут являлся сводом законов Великого княжества Литовского, определялись им и поземельные отношения. В своей третьей редакции (1588), уже после заключения унии с Польшей, он предусматривал полное закрепощение крестьян, чем, собственно, и привлекал «значных». «Приняв за действующее право Литовский статут, старшина при каждом случае проводила в жизнь те принципы сословности и шляхетских привилегий, какими проникнут Литовский статут. Старшина рассматривает себя как шляхетское сословие (этот термин - «малороссийское шляхетство» - с середины XVIII в. входит все более в употребление в официальном языке. - СР.). Прилагая к себе постановления Литовского статута о шляхетских правах и привилегиях, старшина претендовала на такие же права в украинском строе и  жизни, какими пользовалась шляхта польская. И подобно тому, как реформировался старый войсковой строй Гетманщины, наподобие шляхетского строя Польши, - так же точно проводились понятия о шляхетских привилегиях старшины в право имущественное, в  отношения поспольства к панам, в положение крестьян - точнее, в крестьянскую бесправность»⁶.

Понятно, что ссылки на законодательство иностранного государства мало кого могли убедить в законности происходящего. Новоявленных «панов» народ воспринимал однозначно: как сообщество презренных выскочек, пытавшихся завладеть тем, что им никогда не принадлежало и не может принадлежать.  Собственность, присвоенная «значными», и в особенности владение крестьянами, с народной точки зрения не имели под собой никаких законных оснований, ибо фактически были завоеваны, «взяты саблей» людьми,   вообще не имевшими в глазах населения никакого права на подобные приобретения. Кошевой атаман Запорожской Сечи Гусак в своем письме к Мазепе (август 1692) кратко и Я точно сформулировал этот народный взгляд: «Стали держать подданных такие паны, которым никак не следует дозволять их держать, а они заставляют бедных людей дрова возить, конюшни чистить, печи топить. Пусть бы только генеральные старшины держали подданных, это было бы еще не так обидно, а то держат такие, которых отцы не держали подданных никогда. Могли бы эти люди, как и отцы их, питаться своим трудовым хлебом»⁷.

Это вопиющее противоречие между притязаниями казачьей старшины и отсутствием под ними какой-либо опоры на обычай или закон было столь очевидно для всех, что нередко отмечалось и отдельными ее представителями: «У нас в Войске Запорожском от века, не бывало того, чтоб гетманы, полковники, сотники и всякие начальные люди без королевских привилегий владели мещанами и крестьянами в городах и селах, разве кому король за великие службы на какое-нибудь место привил ье даст: те только и владели. А гетманской, полковницкой, и козацкой, и мещанской вольности только и было, что если кто займет пустое место земли, лугу, лесу, да огородит или окопает, да поселится с своею семьею - тем и владеет в своей горотьбе; а крестьян держать на таких землях, кто сам собою занял, никому не было вольно, - разве позволялось мельницу поставить». Теперь же «гетман, полковники и начальные люди всего города, места и мельницы пустопорозжие разобрали по себе, всем владеют сами своим самовольством и черных людей отяготили поборами так, что в Цареграде и под бусурманами христианам такой тягости нет. Когда будет полная черная рада и пункты все закрепятся, то все эти доходы у гетмана, полковников и начальных людей отнимут, а станут эти доходы собирать в государеву казну государевым ратным людям на жалование»⁸. Так очень точно характеризовал сложившуюся коллизию Иван Мартынович Брюховецкий в декабре 1662 года... Впрочем, объективность сразу изменила ему, когда сам он стал гетманом (1663-1668).

Именно малороссийские гетманы в качестве высших должностных лиц края не только не препятствовали нещадной эксплуатации и грабежу подвластного населения, но в немалой степени таковые вдохновляли и поощряли. О том же Брюховецком киевский воевода Шереметьев доносил (март 1666), что он «очень корыстолюбив... во всех городах многие монастырские маетности, так же и мещанские мельницы отнимает; да он же, гетман, со всех малороссийских городов... с мещан берет хлеб и стацию большую грабежом, а с иных и за правежом». О таком же повальном грабеже сообщал и переяславский воевода Вердеревский: с города «гетману большая корысть: о чем в Переяславль на ратушу ни отпишет, все к нему посылают». И «полковнику, атаману  и судье идет из ратуши с города всякий день вино, пиво, мед и харч всякий»⁹. Отказать боялись: неповиновение каралось самым жестоким образом.

Прославился своей жадностью и Многогрешный (1668-1672): «Нынешний гетман безмерно побрал на себя во всей северной стране (в Новгород-Северском округе) дани великие медовые, из винного котла у мужиков по рублю, а с козака по полтине и с священников (чего и при польской власти не бывало) с котла по полтине; с Козаков и с мужиков поровну, от сохи по две гривны с лошади, и с вола по две же гривны, с мельницы по пяти и по шести рублей брал, а кроме того, от колеса по червонному золотому; а на ярмарках, чего никогда не бывало, с малороссиян и великороссиян брал с воза по десять алтын и по две гривны»¹⁰.

Без удержу греб под себя и Самойлович (1672-1687): «А здырства вшелякими способами вымышляли, так сам гетман, яко и сынове его, зостаючи полковниками, аренды, стацие великие, затяговал людей кормлением -барзо на людей трудность великая была от великих вымыслов- не мог (гетман) насытиться скарбами»¹¹. Излишне добавлять, что пример гетманов разжигал аппетиты старшины просто до невероятных размеров, ее алчность не знала границ, нередко принимая совершенно патологические формы, лишаясь не только здравого смысла, но и элементарного инстинкта самосохранения. В погоне за наживой многие из «значных» теряли даже то, что с таким трудом и риском успели приобрести, иные лишались самой жизни. И все равно не могли остановиться. Перспектива не интересовала. Жили сегодняшним днем, стремясь обогатиться любыми способами, не гнушаясь самыми грязными и недостойными. Выжимали из народа последние соки. А сколь жестокому гнету подвергали новоявленные «паны» подвластное им поспольство, видно уже из того, что многие крестьяне свое спасение видели только в повальном бегстве за рубежи Гетманщины. К концу XVII века это движение достигло своего пика. Если ранее, спасаясь от нашествия турок, татар и поляков, малороссы целыми городами и уездами уходили с правого берега Днепра на левый, то в гетманство Мазепы переселение приняло прямо противоположное направление: «Переселившиеся с правого берега Днепра на левый опять порывались в отечество своих предков. Так, прилуцкий полковник Горленко доносил гетману, что в его полку козаки и поселяне распродают свои грунты и поля и спешат переселяться за Днепр... Переяславский полковник Мирович доносил, что в городах, местечках и селах, прилежащих Днепру, натолпились люди, пришедшие из разных полков гетманского регимента: у всех у них на уме - каким-нибудь способом перебраться на противную сторону Днепра и там поселиться... не удерживали их ни угрозы, ни кары за побеги, а сторожи, располагаемые по днепровскому побережью, не в силах были останавливать перехожих».

Если еще в 80-х годах Правобережье представляло собой совершенную пустыню, начисто лишенную населения, то теперь там стали возникать многочисленные слободы, куда поляки зазывали беглецов обещанием всяких льгот и освобождением от повинностей на известное число лет. «На неоднократные донесения о том гетмана царь Петр в марте 1699 года относился к польскому королю с просьбою - не дозволять ни коронному гетману, ни кому-нибудь другому из польских панов заселять оставленную впусте Украину. Тогда же царь поручал гетману удвоить строгость надзора, чтобы жители не бегали в слободы на правую сторону Днепра. Но побеги не прекращались и, спустя почти год после того, царский указ всем пограничным воеводам предписывал ловить малороссийских беглецов и отправлять к гетману, который должен чинить им жесткое наказание и потом водворять на прежних местах их жительства»¹².

Не менее интенсивно шли побеги из Гетманщины в слободскую Украину и соседние великорусские уезды, особенно Рыльский и Путивльский. Но движение в эту сторону затруднялось энергичными мерами правительства, не допускавшего процесс переселения выше определенного минимума.

Вот так своей неимоверной жадностью и циничным ограблением народа «значные» обрекали Малороссию на нищету и экономическую разруху. И это при том, что правительство практически всегда шло навстречу материальным вожделениям старшины, щедро одаривая ее маетностями и многочисленными льготами. Почти каждый гетманский визит в столицу знаменовался выдачей очередной порции жалованных грамот на села, мельницы, земельные участки и всякого рода промыслы. Так, во время приезда Мазепы в Москву в сентябре 1689 г. не только самому гетману были даны грамоты на многие села, но и по его ходатайству пожалованы генеральному писарю Кочубею села Диканька и Яро-славец, генеральному судье Воеховичу два села в Полтавском повете, генеральному бунчужному Ефиму Лизогубу села: Погребки, Кишки и Крапивное с мельницами на реке Сейме. Не менее щедро были одарены и басанский сотник Янкович, нежинский полковник Степан Забела, охотницкие полковники Герасим Василевич, Яворский, Кожуховский, Новиций¹³. Во все эти села Мазепа немедля разослал универсалы, возлагавшие на их жителей обязанность повиноваться своим новым владельцам.

Собственно, при Мазепе и был фактически завершен процесс нового закрепощения малороссийского населения, растянувшийся более чем на полвека. Именно он универсалом 1701 г. обязал всех крестьян, даже живущих на собственных участках, еженедельной двухдневной барщиной (панщиной) в пользу старшин-помещиков.

Такими вот способами, где законным путем, а где (и в основном) хищническим самозахватом казачья старшина по прошествии нескольких десятилетий по окончании Малороссийской войны сосредоточила в своих руках огромные богатства, включая обширные поместья со многими тысячами крестьян. Тот же Мазепа за время своего правления умудрился «приватизировать» земли, на которых проживало 100 тыс. малороссийских и 20 тыс. великороссийских крестьян. Убегая вместе со шведами из-под Полтавы, он предусмотрительно захватил с собой столько денег, что смог ссудить самому Карлу XII 240 тысяч талеров, а после смерти оставил 100 тысяч червонцев, бесчисленное количество драгоценностей, золотых и серебряных изделий. Именно за время его гетманства (1687-1708) обогащение «значных» за счет остального населения Малороссии и закрепление за ними привилегированного статуса достигли наиболее впечатляющих результатов и, подводя итоги деятельности Мазепы, В.Б. Антонович характеризует их следующим образом: все усилия гетмана «направляются на то, чтобы создать в Малороссии шляхетское сословие и поставить к этому сословию поспольство и чернь козацкую в отношения, подобные тем, какие существовали в Польше между шляхтой и поспольст-вом: он приглашает к себе на службу польских шляхтичей и составляет из них почетный отряд, называемый «гетманскими дворянами»... Чтобы положить начало родовой аристократии в Малороссии, он создал новый класс, отличный почетом и преимуществами, - бунчуковых товарищей, куда попадали сыновья казацких старшин по указанию гетмана; они, вместе с выделившимися еще прежде из массы козачества знатными и войсковыми товарищами, создали первый зародыш наследственного дворянства в Малороссии. Развивая дворянство, Мазепа старался подчинить ему не только посполитых крестьян, но и простых козаков. Он поощрял старшин приписывать Козаков в число своих тяглых людей и отнимать у них земли... и наоборот, в отношении к посполитым людям, Мазепа вместе с окружавшей его старшиной строго наблюдал, чтобы тяглые люди не  выходили из своего сословия, посредством приписки, козацкие сотни»¹⁴.

При Мазепе же достиг своего максимума начавшийся ранее процесс расказачивания. Современный наблюдатель сообщает: «У Козаков жалоба великая на гетмана, полковников и сотников, что для искоренения старых Козаков прежние их вольности все отняли, обратили их себе в подданство, земли все по себе разобрали: из которого села прежде выходило на службу Козаков по полтораста, теперь выходит только человек по пяти или по шести... Козаки говорят, что если б у них были старые вольности, то они бы одни Крым взяли; а если нынешнего гетмана и урядников-поляков не отменят, то не только что Крым брать, придется быть в порабощении от Крыма и от Польши»¹⁵.

На основе всего вышеизложенного мы можем сделать некоторые совершенно бесспорные выводы. Во-первых, казачья старшина и «значные» с момента Переяславской Рады стремились всеми доступными способами возродить в Малороссии крепостное право, уничтоженное в ходе войны с Польшей. Во-вторых, это крепостное право они хотели возродить именно по польскому образцу.  Заимствовать таковое из России они не могли по той простой причине, что отношения крестьян и землевладельцев были здесь принципиально иными. И наконец, третье: социально-политические отношения, явочным порядком вводимые в Малороссии старшиной, ни при каких условиях не могли быть приняты ее населением именно потому, что лепились с иностранного, польского образца и уже в силу этого были глубоко чужды национальному менталитету, вере и представлениям о справедливости Русского народа.

Мы уже видели, что власть «значных» держалась исключительно на наемных или правительственных штыках, не имея никакой опоры в массе малороссийского населения. И дело тут было не только в социальном эгоизме тех или иных общественных групп и даже не в тяжести экономического бремени, которое приходилось нести на себе крестьянам, мещанам, казачьей черни, а в ярко выраженном антинациональном характере старшинской власти, создавшей на подчиненной ей территории по сути оккупационный режим, душивший Русский народ чуждыми ему политико-экономическими порядками. И народ не только страстно мечтал избавиться от этой оккупации, неоднократно предпринимая попытки свергнуть ее силой, но и предлагал свою программу послевоенного устройства Малороссии.

Народные выступления не были стихийными, бессмысленными бунтами недовольных своим положением «низов», а двигались ясно сознаваемыми задачами и целями. Созданный «значными» режим отвергался всем народом, неоднократно в течение этого периода обращавшегося к правительству с требованием о безотлагательной его ликвидации. Скроенный по образцу шляхетской Польши, отличаясь жестокостью, бесчеловечной эксплуатацией, правовым беспределом, беспрецедентной коррупцией и постоянной угрозой измены, он, с народной точки зрения, требовал немедленного уничтожения. Поэтому, исключая казачью старшину, все остальные слои населения требовали ликвидации Гетманщины и установления в Малороссии той системы социально-политических отношений, которая к тому времени сложилась в остальной России.

Мы имеем массу документальных доказательств этого. Так, в марте 1672 г. подьячему Алексееву многие малороссийские жители говорили: «Чтобы царскому величеству прислать к нам своих воевод, а гетману у нас не быть, да и старших бы всех перевесть; нам было бы лучше, разоренья и измены ни от кого не было бы; а то всякий старшина, обогатясь, захочет себе панства и изменяет, а наши головы гинут напрасно»¹⁶.

Особо стоит подчеркнуть, что требования о подчинении края центральной администрации и ликвидации

Гетманата стали раздаваться сразу же после смерти Богдана Хмельницкого. Царский гонец Иван Желябужский, возвратившись из Малороссии, доносил (август  1657): казаки и мещане неоднократно ему говорили,  «что они гетманским правлением недовольны и было бы хорошо, если бы великий государь прислал в Малороссию управлять краем своих воевод»¹⁷.

И десять лет спустя требование о введении в крае непосредственного управления из Москвы взамен казачьего звучат не менее настойчиво: киевский воевода П.В. Шереметьев, сообщая в августе 1666 г. о том, что население с радостью готово платить всякие подати в государственную казну, добавляет: «.. .а козацких старшин и Козаков ни в чем не слушают и податей давать им не хотят, говорят им: «Теперь нас Бог от вас освободил, вперед вы не будете грабить и домов наших разорять»»¹⁸.

То, что сложившийся в Малороссии режим должен быть кардинально изменен, понимали даже отдельные представители самой старшины. Например, в челобитной Брюховецкого (октябрь 1665), поданной от его имени и от имени старшин и полковников, писалось:  «Для усмирения частой в малороссийских городах шатости, которая за прошлых гетманов на Украине бывала», следует все денежные и неденежные поборы, собираемые с мещан и поселян, давать в Царскую казну, чтобы таким образом туда шли доходы с кабаков, размеры с мельниц, дань медовая и доходы с чужеземных торговцев. Предлагалось далее, чтобы воеводы с определенным количеством ратных людей находились в городах: Киеве (ратных 5000), Чернигове (1200), Переяславе (1200, из которых посылать в Канев 500), Нежине (1200), Полтаве (1200), Новгород-Северске, Кременчуге, Кодаке и Остре (по 300), с тем однако, чтобы воеводы не судили казаков и не вмешивались в их имущества. Даже в Запорожье предлагалось разместить воинский гарнизон: «...а в Запорогах бы быть особому воеводе и зимовать в Запорогах, тем над неприятелем и промысл учинить».

Все статьи, поданые Брюховецким, подписали приехавшие с ним старшины и полковники: генеральный обозный Иван Цесарский, генеральный судья Петр Забела, два генеральных писаря Степан Гречанин и Захар Шикеев, нежинский полковник Матвей Гвинтовка, лубенский Григорий Гамалея, киевский Василий Дворецкий и др. В их числе переяславский протопоп Григорий Бутович и гетманский духовник монах Гедеон. Подписали челобитную и посланцы Запорожья: «Великого государя, его царского пресветлого величества, верного низового кошевого запорожского войска, вместо Ивана Лященко, Горбаня и Мартына Горба, письма не умеющих, по их прошению, на сих подтвержденных статьях, и их же товарищ, куренный Захарко Андреев руку свою власную приложил»¹⁹. И на кафедру митрополита Киевского челобитная просила прислать святителя из Москвы.

А через семь лет (март 1672) Петр Забела от имени старшин будет просить, «чтобы великий государь пожаловал нас, велел быть гетманом боярину великороссийскому, тогда и постоянно будет; а если гетману быть из малороссийских людей, то никогда добра не будет»²⁰. Забела знал, что говорил. Это был человек не посторонний для Малороссии: сотник борзнянский (1652-1661), генеральный судья (1663-1669), генеральный обозный (1669-1685), он принадлежал к целой казачьей династии, представители которой на протяжении всей истории Гетманщины (вплоть до 1757 г.) с небольшим перерывом в десять лет занимали должность борзнянского сотника Нежинского полка. Его сын Степан кроме того был генеральным хорунжим (1678-1682), нежинским полковником (1687-1694), другой Забела- Михаил - есаулом того же полка (1696-1708), затем его писарем (1708-1710). Зная ситуацию изнутри, Петр Забела предлагал, на его взгляд, самое радикальное и действенное средство ее улучшения.

Москва, как мы знаем, не пошла навстречу этому здравому пожеланию: гетманом был избран Самойлович. Нельзя сказать, чтобы правительство было глухо к гласу народа, но и игнорировать реально сложившуюся  ситуацию оно не могло. Де-факто власть над Малороссией была сосредоточена в руках «значных», и с этим волей-неволей приходилось считаться. А кроме того, они были опасны своей всегдашней готовностью опереться на внешних врагов России: поляков, турок, татар, шведов. В виду подобной угрозы со многим приходилось мириться.  Отсюда колебания, боязнь решиться на серьезную ломку сложившихся в Малороссии порядков. Лишь столетие спустя, в царствование Екатерины И, при совершенно изменившихся внешнеполитических обстоятельствах, давно назревший вопрос о ликвидации Гетманата и устройства Малороссии на общероссийских основаниях будет разрешен положительно. А в рассматриваемую эпоху правительство еще не было готово осуществить народные требования в полной мере. Отсюда непрекращающийся поток жалоб в Москву: «Чтоб от Козаков великих насильств и налогов христианам в малороссийских городах, пригородах и деревнях не  было... Дела градские бедных крестьян чтоб в козацкую державу и власть не были отданы, чтоб козаки на своих вольностях жили, а до крестьян ни в чем не касались. Доходы всякие в казну великого государя козакам не собирать, собирать их мещанам и крестьянам и отдать кому царское величество изволит, чтоб бедным мещанам и крестьянам от Козаков вконец не разориться»²¹.

В вышеприведенном фрагменте речь идет, конечно, не о рядовом казачестве, оно само нуждалось в защите от хищничества старшины, стремившейся превратить вольных казаков в крепостных холопов. Много позднее (1723) будет издан даже специальный указ по этому поводу: «Посполитые люди бьют челом, чтоб им быть в козацкой службе по-прежнему, потому что деды их и отцы, а некоторые и сами прежде служили в козаках много лет, а старшины и другие владельцы взяли их, некоторых и поневоле, к себе в подданство; для подлинной справки по таким челобитным взять из войсковой канцелярии с прежних и нынешних козацких реестров списки, и если по справке окажется, что деды и отцы челобитчиков точно были в козаках, то и их писать в козаки; если же прежних давних реестров не сыщется, в таком случае свидетельствовать малороссийскими жителями и, по свидетельству, писать в козаки»²².

Стремясь избавиться от кабалы «значных», казаки даже требовали, чтобы и полковников назначали им из великороссов. Так, в 1722 году Стародубский полк бил челом государю, чтоб пожаловал полковника «из великороссийских персон, именно стольника Федора Протасьева или кого иного, боящегося Бога и их вольностей хранительного мужа», потому что от прежнего своего полковника Жураковского полк испытал страшные притеснения. Петр I пошел навстречу этому пожеланию и в начале 1723 г. дал Сенату указ: «Объявить козакам и прочим служилым малороссиянам, что в малороссийские полки по их желанию определяются полковники из русских, и притом же объявить, что ежели от тех русских полковников будут им какие обиды, то мимо всех доносили бы его величеству, а посылаемым в полковники инструкции сочинять из артикулов воинских, дабы никаких обид под смертною казнию никому не чинили».

В инструкции, данной полковнику Кокошкину, назначенному в Стародубский полк, говорилось: «Так как обыватели малороссийского Стародубского полка несносные обиды и разорения терпели от полковника Журавки и для того били челом, чтоб дать им полковника великороссийского, поэтому в незабытной памяти иметь ему, Кокошкину, эту инструкцию, рассуждая, для чего он послан, а именно чтоб малороссийский народ был свободен от тягостей, которыми угнетали его старшины. Прежние полковники и старшина грабили подчиненных своих, отнимали грунты, леса, мельницы, отягощали сбором питейных и съестных припасов и работами при постройке своих домов, также Козаков принуждали из козацкой службы идти к себе в подданство, то ему, Кокошкину, надобно этого бояться как огня и; пропитание иметь только с полковых маетностей. Прежние тянули дела в судах, а ему надо быть праведным, нелицемерным и безволокитным судьей. Надобно удаляться ему от обычной прежних правителей гордости и суровости, поступать с полчанами ласково и снисходительно. Если же он инструкции не исполнит и станет жить по примеру прежних черкасских полковников, то он и за малое преступление будет непременно казнен смертию, как преслушатель указа, нарушитель правды и разоритель государства»²³. Увы, все подобные меры носили характер единичных акций и уже в силу этого не могли решающим образом повлиять на происходившие в Малороссии процессы. Принципиальной и последовательной политикой они в эпоху Гетманата так и не стали.

Тезис о том, что ход событий в рассматриваемый период малороссийской истории в решающей степени определялся столкновением антикрепостничекого импульса Освободительной войны 1648-1654 гг. с хищническими вожделениями новоявленного «панства», спешившего занять вакансии, освобожденные польской шляхтой (частью уничтоженной в ходе войны, частью бежавшей в Польшу), разделялся не только русскими, но и украинскими историками. С известными, порой достаточно серьезными оговорками его принимали Костомаров, Яворницкий, Антонович, Ефименко и даже (отчасти) Грушевский. Бесспорным они признавали и тот факт, что «тогда как масса украинская тяготела к России, «значные» лица и духовные особы, воспитанные в польском духе, тянули... к польским порядкам и польской жизни. Оттого после смерти Богдана Хмельницкого и многие из гетманов, и многие из других властных лиц Украины изменяют русскому царю и склоняются к польскому королю»²⁴. Русская власть потому и не устраивала, что принуждена была по жалобам населения вмешиваться в процесс безудержного грабежа Малороссии и повального закрепощения ее населения. Это вмешательство раздражало казачью старшину и служило источником ее постоянной готовности к открытой измене. Польша с ее шляхетским беспределом или даже Турция (Швеция, Австрия, крымский хан - список можно продолжать) в качестве далекого и бессильного сюзерена представлялись более предпочтительным вариантом, чем единокровная Россия. Вот почему в вопросе подчинения края центральной администрации проявилась такая резкая противоположность интересов «значных» и остального населения.

Что же однако привлекало старшину в «польских порядках и польской жизни», привлекало до такой степени, что она готова была буквально брататься с теми, против кого еще вчера вела беспощадную войну на уничтожение? Ответ на этот вопрос заключен в качественном отличии тех отношений, которые соединяли крестьян и землевладельцев в России и Польше. Не будем забывать, что это была эпоха, когда сельское население составляло подавляющее большинство в любой стране и уклад его жизни определял социально-политический строй всего государства.

Поземельные отношения в то время регулировались так называемым «крепостным правом». В Польше оно стало складываться уже в конце XV в. По петраковско-му статуту (1496) крестьяне (хлопы) «были лишены личной свободы. Единственный сын крестьянина не имел права покидать господских владений; из большего числа сыновей только одному разрешалось отправиться в город для обучения наукам или ремеслу. Статут 1505 года прикреплял к земле крестьянскую семью без всяких исключений... До 1543 года крестьянин, самовольно покинувший имение, мог избавиться от возвращения денежной оплатой претензий помещика... Статут 1543 года запрещал освобождаться от возвращения к помещику с помощью денежного  вознаграждения, ибо давал помещику право не только взыскивать убытки, которые он потерпел от побега крестьянина, но и преследовать самого бежавшего. С этого времени помещик имел право продать, заложить, подарить и завещать крестьянина, с землей или без земли, одного или с семьей. Освобождение крестьянина зависело исключительно от воли помещика...

Крестьянин был пользователем земли, составлявшей собственность шляхтича...  Как пользователь земли  он нес повинности в пользу собственника согласно обычаю или уговору. Уже в XV веке род и количество повинностей зависели исключительно от помещика,  который в этом случае по своему усмотрению изменял обычаи и уговоры... После торуньского статута (1520) помещик самовольно назначал количество барщинных дней, требовал ночной сторожи и подвод, налагал денежные оброки и натуральные повинности... В крайних случаях вся деревня была должна работать сверх положенного числа барщинных дней и обыкновенных повинностей, участвовать в «тлоках» (помочах) и спешных работах («гвалты»), когда наставало время жатвы, свозки хлеба и т.п. Крестьянин должен был покупать в панской корчме селедки, соль и напитки; продукты своего хозяйства: кур, яйца, масло, сыр, лен и коноплю он мог продавать только господской усадьбе. На помещичьей мельнице он обязан был молоть зерно, в помещичьей кузнице- починять земледельческие орудия и т.д. Помещики ограничивали и свободу заработка крестьян. Они выговаривали для себя преимущество найма крестьян по цене, которую сами же и устанавливали, запрещали им отправляться на заработок в другое  поместье... Крестьянам запрещалось разводить рогатый скот, овец и другой мелкий скот сверх означенного  числа, ткать по своему усмотрению и белить полотно.

Крестьянин не имел права являться в суд и привлекать к суду помещика. Еще до петраковского статута 1496 г. помещик, согласно старинному обычаю, являлся в суд вместо крестьянина по делам о недвижимом имуществе, о межах, бортях, орудиях для ловли рыбы... Крестьянин как истец и ответчик являлся в суд только в сопровождении помещика. Так как для правомочности иска требовалось присутствие помещика, то крестьянин не мог жаловаться в суд на своего пана...

Помещик вершил суд над крестьянином лично или чрез своих комиссаров, в том и другом случае он составлял высшую инстанцию. При дознании помещик прибегал к пыткам, т.е. розгам, правосудие он отправлял без всякого соблюдения процессуальных форм. Помещик карал отсечением ушей или носа, выжиганием на лбу тавра (виселицы), имел также право приговорить крестьянина к смерти»²⁵.

Все историки, исследовавшие польское крепостное право, единодушно отмечают его жестокость и бесчеловечное отношение к крестьянам: «В либеральнейшей польской республике жизнь хлопа оценивалась в последние времена 3 р. 25 коп. Можно было убить хлопа и заплатить 3 р. 25 коп. - больше ничего, т.е. жизнь хлопа ценилась так низко, как нигде не ценилась жизнь негра, обращенного в рабочий скот, так низко, что собака часто стоила дороже»²⁶.

«Польское право предоставляло владельцам безусловную власть над подданными, не только не было никаких правил, которые бы определяли отношения подчиненности крестьянина, но помещик мог по произволу казнить его смертью, не давая никому отчета. Даже всякий шляхтич, убивший простолюдина, вовсе ему не принадлежащего, чаще всего оставался без наказания, потому что для обвинения его требовались такие условия, какие редко могли встретиться... «Крестьяне в Польше, - говорит современник, - мучаются как в чистилище, в то время, когда господа их блаженствуют, как в раю». Кроме обыкновенной панщины, зависевшей от произвола пана, «хлоп» был обременен различными работами. Помещик брал у него в дворовую службу детей, не облегчая повинностей семейства, сверх того, крестьянин был обложен поборами: три раза в год, перед Пасхой, Пятидесятницей и Рождеством, он должен был давать так называемый осып, т.е. несколько четвериков хлебного зерна, несколько пар каплунов, кур, гусей, со всего имущества: с быков, лошадей, свиней, овец, меда и плодов должен был отдавать десятую часть...

Крестьянам не дозволялось не только приготовлять у себя дома напитки, но даже покупать в ином месте, кроме панской корчмы, отданной обыкновенно жиду на аренду, а там продавали хлопам такое пиво, мед и горилку, что и скот пить не станет, «а если, - говорит Старовольский, - хлоп не захочет отравляться этой бурдой, то пан велит нести ее к нему во двор, а там хоть в навоз выливай, а заплати за нее». Случится у пана какая-нибудь радость - подданным его печаль: надобно давать поздравительное! (witane); если пан владеет местечком, торговцы должны были в таком случае нести ему материи, мясник - мясо, корчмари - напитки. По деревням хлопы должны были давать «стацию» его гайдукам и козакам. Едет ли пан на сеймик иди на богомолье в Ченстохово, или на свадьбу к соседу, - на его подданных налагается всегда какая-нибудь новая тягость...

Не умея или ленясь управлять лично имениями, паны отдавали как родовые, так и коронные, им пожалованные в  пожизненное владение маетности  на  аренды,  обыкновенно жидам, а сами или жили и веселились в своих палацах (дворцах), или уезжали за границу и там выказывали перед иноземцами блеск польской аристократии... Жид, принимая в аренду имение, получал от владельца право судить крестьян, брать с них денежные пени и казнить смертью.

В коронных имениях положение хлопов было ужаснее, нежели в родовых, даром что там подданные имели право жаловаться на злоупотребления. «Старосты и державцы, - говорит Ставропольский, - не обращают внимания ни на королевские декреты, ни на комиссии, пусть на них жалуются; у них всегда найдутся пособники выше; обвиняемый всегда будет прав, а хлопов бранят, пугают и запугают до того, что они оставят дело и молчат. Если же найдется такой смельчак, что не покорится и не оставит иска, так его убьют или утопят, а имущество его отдадут другим, угодникам панским. Убитого обвинят - будто он бунтовщик, хотел бежать в опришки (бродяги), на границе воровство держал и т.п.»²⁷.

Полную беззащитность польских крестьян перед жестокостью их владельцев отмечал и СМ. Соловьев: «Помещики и управляющие их еще в 1557 году получили право казнить своих слуг и крестьян смертию; мало того: отдавая имения свои в аренду жидам, давали им право брать себе все доходы, судить крестьян без апелляции, наказывать виновных и непослушных, по мере вины, даже смертию»²⁸. Жестокость и беспощадность польского крепостного права объяснялась социальным эгоизмом правящей верхушки, преступным растранжириванием ею гигантских материальных средств, выколачиваемых из народной массы самой бесчеловечной эксплуатацией.

О расточительстве и мотовстве польской шляхты ходили легенды. По свидетельству иностранцев, обыкновенный обед в знатном польском доме превосходил званый королевский обед в Европе. Серебряная и золотая посуда, множество кушаний, иноземные вина, музыка при столе и толпы служителей составляли обязательный антураж шляхетского обеда.

Такая же расточительность господствовала в одежде. Бережливость считалась постыдной: хорошим тоном в доме признавалось, когда лакеи вытирали сальные тарелки рукавами господских кунтушей, вышитых золотом по дорогому бархату. «Все деньги, - отмечает современник, - идут на заморские вина, на сахарные сласти, на пирожные и паштеты, а на выкуп пленных и на охрану отечества у нас денег нет. От сенатора до ремесленника все пропивают свое состояние, потом входят в неоплатные долги. Никто не хочет жить трудом, всяк норовит захватить чужое; легко достается оно, легко и

спускается; всяк только о том и думает, чтобы поразмашистее покутить; заработки убогих людей, содранные с их слезами, иногда со шкурою, истребляют они (паны) как гарпии или саранча». Знатные паны содержали при своих дворах толпы шляхтичей, существовавших на счет господ и вовсе ничего не делавших. Точно так же окружали они себя толпой шляхтянок. Таких дармоедов во многих знатных домах насчитывалось по несколько тысяч, и содержание их требовало безумных денежных трат.

Деньги брались взаймы у евреев, под огромные проценты, безо всякой надежды когда-либо выбраться из долговой кабалы. В гоголевском «Тарасе Бульбе» точно отражена финансовая зависимость спесивой польской шляхты от презираемого ею «жидовства»: еврей Янкель доверительно сообщает о доблестном защитнике города Дубны, осажденном казаками, пане хорунжем Галяндовиче: «Он человек мне знакомый: еще с третьего года задолжал мне сто червонных». Янкель не очень рассчитывает на возвращение долга, так как у пана хорунжего «нет и одного червонного в кармане. Хоть у него есть и хутора, и усадьбы, и четыре замка, и степовой земли до самого Шклова, а грошей у него так, как у козака, - ничего нет. И теперь, если бы не вооружили его бреславские жиды, не в чем было бы ему и на войну выехать. Он и на сейме оттого не был»²⁹.

Блеск и роскошь «шляхетного рыцарства» скрывали его духовное убожество, социальный паразитизм и экономическую несостоятельность, ярко проявившуюся в этой унизительной зависимости от евреев. Магнаты и шляхта не желали сами заниматься хозяйством, предпочитая ездить по европейским столицам и удивлять тамошний народ безумным мотовством и показной роскошью. Да и в самой Польше - Варшаве и Кракове- тоже было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, собирались застолья. Поскольку подобный образ жизни не только был дорог, но отнимал еще и массу времени и сил, паны нуждались в посредниках, способных обеспечивать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они и нашли в лице евреев, сдавая им в аренду свои маетности. А уж те выжимали деньги из крестьян любыми способами, придумывая все новые и новые поборы.

Но особенно тяжко пришлось русским крестьянам, ибо они оказались сразу под двойным польско-еврейским игом. Экономическое угнетение усугубилось этническим и религиозным. Каких бы масштабов ни достигали произвол и алчность помещика, они в отношении поляков были ограничены хоть какими-то сдерживающими факторами. Даже с учетом той социальной пропасти, которая отделяла шляхту от черни, последняя все же являлась для пана «своей»: молилась с ним в одной церкви, говорила с ним на одном языке и, принадлежа к тому же этносу, была связана с паном тысячами незримых человеческих нитей, общностью вековых традиций, сложившихся представлений и привычек. Издеваться над ее верой, обычаями и национальностью он не мог себе позволить. Не позволял этого и евреям. Иное дело русские: по отношению к ним экономический и правовой беспредел не только ничем не сдерживался, но, напротив, всячески поощрялся. Ненависть к «схизматикам» лишала «шляхетное рыцарство» не только чувства справедливости, но и элементарной человечности. Евреи это прекрасно понимали и вовсю пользовались предоставленной им властью над жизнью и имуществом русских крестьян, существование которых под их удушающим игом превратилось в сущий ад. А участие евреев в экономической жизни оккупированной поляками Малороссии было весьма значительным. К 1616 г. более половины принадлежавших польской короне русских земель арендовались евреями. У одних только князей Острожских было 4 тысячи евреев-арендаторов. Вкладывая собственные деньги в аренду и получая ее всего на два-три года, евреи «были заинтересованы в получении за столь короткий срок максимальной прибыли, а потому нещадно эксплуатировали и земли, и крестьян, вовсе не интересуясь последствиями. Нередко арендатор требовал, чтобы крестьяне работали «на пана» уже не три-четыре, а шесть или даже все дни недели, и челядь магната силой выгоняла их в панское поле. Другой формой аренды стало приобретение монопольного права на производство и продажу табака и алкоголя. Монополист-арендатор мог требовать с крестьян любую плату за эти столь высоко ценимые ими товары»³⁰.

Таковы были «польские порядки и польская жизнь». Русскому народу в них отводилась роль ничтожного, презираемого «быдла», рабочего скота, на который не распространялись ни юридические, ни нравственные законы. М.О. Коялович точно выразил суть шляхетской вольницы: «Историческая и даже современная польская жизнь есть исключительно жизнь верхнего слоя поляков, - верхнего не в том смысле, в каком жизнь всякого народа есть прежде всего жизнь всего даровитого, образованного, а в смысле самой дурной исключительности, - в смысле шляхетства. Все, что было под этим шляхетством, - весь народ, - не имело жизни, было мертво, не участвовало в польской истории»³¹. Бесчеловечное, жестокое иго этого шляхетского строя и предопределило всеобщее восстание Русского народа под руководством Богдана Хмельницкого и многолетнюю войну за освобождение от польской оккупации. И вот теперь, когда ценой огромных жертв задача была успешно разрешена (правда, не до конца: Правобережье все еще оставалось в польских руках), казачья старшина вознамерилась возродить сметенный народом режим угнетения. Понятно, что последний не хотел и не мог мириться с уготованной ему участью, тем более что выбор у него, после воссоединения с Россией, был.

Поземельные отношения в России отличались от польских по своей сути, поэтому ничего подобного шляхетскому беспределу в ней просто не могло быть. Прежде всего отсутствовало страшное еврейское иго, да и евреев вплоть до присоединения Польши (в начале XIX века) практически не было. Сам процесс прикрепления крестьян к земле, начавшийся в России с XVI в., не имел ничего общего с тем, что происходило в Польше: «Ограничение, а затем и полное запрещение своевольного перехода крестьян с места на место в Московской Руси не было их порабощением. Крестьяне, в том числе и помещичьи, оставались правовыми личностями, находящимися под такой же защитой законов и власти Царя, как и их господа. «Прикрепление» крестьян к земле диктовалось необходимостью сохранить относительно немногочисленное трудовое население на больших площадях обрабатываемой в центре России земли, без чего основа жизни страны - сельское хозяйство было бы просто невозможно»³². В интересующую нас эпоху положение русского крестьянства в своих существенных чертах мало изменилось по сравнению с предшествовавшим XVI в., когда крестьяне «по отношениям своим к землевладельцам были вольными и перехожими арендаторами чужой земли - государевой, церковной или служилой»³³. Соборное Уложение 1649 года проводило четкую грань между холопством (рабством) и крестьянством: 1) крепостной крестьянин оставался казенным тяглецом, сохраняя все признаки гражданской личности; 2) как такового, владелец обязан был обзавести его земельным наделом и земледельческим инвентарем; 3) он не мог быть обезземелен взятием во двор, а поместный и отпуском на волю; 4) его рабочий скот, хотя и находившийся только в его подневольном обладании, не мог быть отнят у него «насильством»; 5) он мог жаловаться на господские поборы «через силу и грабежом» и по суду возвратить себе насильственный перебор³⁴. Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещанию.

По Уложению крестьянин был лишен права сходить с земли, но на практике в продолжение всего XVII века он сохранял возможность покинуть землевладельца.

В связи с этим В.О.Ключевский разоблачает миф о якобы имевшем место закрепощении крестьян уже с конца XVI столетия, при Царе Федоре Иоанновиче (1584-1598). Этот совершенно лживый, бездоказательный стереотип, сознательно внедренный в историческую науку либеральной историографией, затем широко использовался русофобами всех мастей как на Западе, так и в самой России. Был взят на вооружение и самостийника- ) ми. Между тем исторические документы, исследованные Ключевским, напрочь опровергают этот ходячий миф: «До нас дошло значительное количество порядных записей, в которых крестьяне уговариваются с землевладельцами, садясь на их земли. Эти порядные идут с половины XVI в. до половины XVII в. и даже далее. Если вы, читая эти записи, забудете сказание о прикреплении крестьян при царе Федоре, то записи и не напомнят вам об этом. Крестьяне в начале XVII в. договариваются с землевладельцами совершенно так же, как они договаривались во второй половине XVI в. Крестьянин обязывался в случае ухода заплатить землевладельцу пожилое за пользование двором, возвратить ссуду и вознаградить землевладельца за льготу, которой пользовался. Возможность для крестьянина уйти от землевладельца предполагается в порядных сама собой, как право крестьянина»³⁵.

Строго защищал закон и жизнь крестьянина. Указ 1625 г. предписывал: «Если сын боярский, или его сын, или племянник, или прикащик боярский, дворянский, или приказных людей, или сына боярского прикащик убьет крестьянина и с пытки скажет, что убил неумышленно, то из его поместья взять лучшего крестьянина с женою и детьми неотделенными и со всем именьем и отдать в крестьяне тому помещику, у кого крестьянина убили, жену и детей убитого крестьянина у помещика не отнимать, а убийц метать в тюрьму до государева указа. Убьет крестьянин крестьянина до смерти и скажет, что неумышленно, то убийцу, высекши кнутом, выдать с женою и детьми помещику убитого».

О степени независимости крестьянского мира в эту эпоху можно судить по следующему эпизоду: в 1636 году в Сольвычегодске «посадские люди и волостные крестьяне, выведенные из терпения насильствами воеводы Головачева, написали одиночную запись, чтоб друг друга не выдавать, пошли всем миром к воеводе и разграбили его, говоря: «Которые-де мы деньги давали, те и взяли»; они хотели было убить Головачева, но приехали на воеводский двор Андрей и Петр Строгановы и помирили Головачева с мирскими людьми: написана была мировая, и мирские люди взяли у воеводы за миром триста рублей»³⁶.

И. Солоневич, говоря о прикрепления крестьян в России XVII века, подчеркивал: «Московский мужик не был ничьей личной собственностью. Он не был рабом. Он находился, примерно, в таком же положении, как в конце прошлого века находился рядовой казак. Мужик в такой же степени был подчинен своему помещику, как казак своему атаману. Казак не мог бросить свой полк, не мог сойти со своей земли, атаман мог его выпороть, как и помещик крестьянина, - но это был порядок военно-государственной субординации, а не порядок рабства... Крепостной человек служил своему помещику с тем, чтобы дать ему возможность отправлять службу, так что - перестанет служить помещик, должны быть освобождены от обязанностей к нему и крестьяне. Этот взгляд глубоко вкоренился в сознание народное, и когда впоследствии помещики и дворяне стали действительно освобождаться от военной повинности, то крестьяне с полным основанием требовали, чтобы освободили и их, но не от рекрутчины, а от крепостничества»³⁷.

Ситуация изменилась в XVIII столетии, с началом процесса озападнивания России и разложения традиционного строя ее жизни. М.О. Коялович в связи с этим отмечал: «Крепостное право у нас систематически усиливалось с усилением Петровских преобразований и с усвоением нашей интеллигенцией западноевропейского идеала благородного человека». Именно в эту эпоху в Я среду высших классов России начинает проникать  новое для них понятие о «шляхетстве». А «это последнее слово перешло к нам при Петре из Польши и повлекло за собой и свой антитез - подлый народ. И чем больше после Петра развивалось наше русское шляхетство и от польского образца переходило к западноевропейскому, переименовывалось в благородное сословие, тем больше понижалось наше крестьянство, и в екатерининские времена представители благородного нашего сословия уже прямо переименовывали крестьянство в рабство, крестьян в рабов. Владение рабами даже открыто признавалось привилегией этого благородного сословия»³⁸.

Таким образом, поземельные отношения, сложившиеся в Польше уже в XV столетии, в России стали формироваться лишь три века спустя, во второй половине XVIII. Но и здесь следует сделать ряд существенных оговорок. С.Ф. Платонов, например, отмечал: «Грамота дворянству 1785 г., не говоря прямо о существе помещичьей власти над крестьянами, косвенно признавала крестьян частной собственностью дворянина вместе с прочим его имением. Но такой взгляд на крестьянство не повел к полному уничтожению гражданской личности крестьян: они продолжали считаться податным классом общества, имели право искать в судах и быть свидетелями на суде, могли вступать в гражданские обязательства и даже записываться в купцы с согласия помещика. Казна даже допускала их к откупам за поручительством помещика»³⁹.

Кроме того, Русская власть накладывала на помещиков определенные обязательства по отношению к зависимым от них крестьянам и сурово преследовала за жестокое обращение с ними: «В 1734 году помещикам было указано стараться о пропитании крестьян, снабжении их семенами хорошими и губернаторам вменялось в обязанность следить за этим. С того же 1734 года закон обязывает помещиков снабжать крестьян достаточным количеством земли. Закон этот видоизменялся, но никогда не исчез. За жестокое обращение с крестьянами помещики подлежали и наказанию, и опеке даже в XVIII столетии. Так, в 1762 году помещик Нестеров сослан в Сибирь на поселение за жестокие побои, причинившие смерть дворовому человеку. В XIX веке гораздо более бдительно следили за злоупотреблениями помещиков. В 1836 году взяты в опеку за жестокое управление имения помещика Измайлова. В 1837 г. несколько помещиков за злоупотребления преданы суду. В 1838 году за то же наложено на помещиков 140 опек. В 1840 году состояло в опекунском управлении за жестокое управление 159 имений... В 1841 году взято в опеку имение Чулковых, с высылкой отца семьи и воспрещением жительства в имении всем дворянам Чулковым. В 1842-м правительство обращало внимание предводителей дворянства на тщательное наблюдение за тем, чтоб не было помещичьих злоупотреблений. В 1846 году калужский предводитель предан суду за допущение помещика Хитрово до насилий над крестьянами. Ярославская помещица Леонтьева выслана из имения со взятием в опеку. В Тульской губернии помещик Трубицын предан суду, а имение взято в опеку. Помещики Трубецкие посажены под арест, со взятием имения в опеку. По тому же делу предводителю дворянства дан выговор со внесением в формуляр; два уездные предводителя отданы под суд. В Минской губернии (за действительно страшные зверства) помещики Стоцкие подвергнуты тюремному заключению»⁴⁰.

Таким образом русская власть активно регулировала отношения помещиков с их крепостными, налагая жесткую узду на хищнические поползновения землевладельцев. Показательна в этом отношении политика Императора Павла I, восшедшего на престол по смерти Екатерины П. 5 апреля 1797 года он издал манифест, обязывавший крепостных крестьян приводиться к присяге Царям, и назывались они не «рабами», а «любезными подданными», т.е. однозначно признавались гражданами государства. Он же издал указ, запрещавший помещикам заставлять крепостных работать на барщине более 3-х дней в неделю; другие 3 дня крестьяне должны были работать на себя, а в воскресенье - отдыхать праздновать   «день   Господень»,   как   все   христиане Уменьшались значительно подати с крепостных и государственных крестьян. Под угрозой суровых кар подтверждалось запрещение хозяевам продавать семейных крестьян поодиночке. Запрещалось подвергать телесным наказаниям крепостных- стариков с 70-летнего возраста, принимались и иные меры к облегчению положения крестьянства. То есть русская власть строила свою политику по отношению к крестьянам на принципиально иных основаниях, чем это было в Польше, где король не имел даже права вмешиваться в отношения помещиков с их крепостными, а чем заканчивались жалобы крестьян коронных имений на своих владельцев, мыуже знаем.

В России было иначе. Когда при Павле I некий помещик незаконно отнял часть земли у своих крестьян, те пожаловались Императору. Перепуганный барин стал просить у них прощения и получил его. Принимая его потом, Павел I сказал: «Помни впредь, что крестьяне тебе не рабы, а такие же мои подданные, как и ты. Тебе же только вверена забота о них и ты ответственен предо мною за них, как я за Россию пред Богом»⁴¹.

В связи с вышеизложенным интересно отметить, что в Польше право шляхтичей убивать своих крепостных было отменено лишь в 1768 году, и то... под давлением России. Русский представитель кн. Репнин принудил польский сейм утвердить законоположение, согласно которому крепостной, совершивший преступление, должен был наказываться не помещиком, а земским, гродским (старостинским) или городским судом. Шляхтич за злостное и сознательное убийство хлопа наказывался не денежным штрафом, а смертью⁴². Понятно, что на практике закон этот совершенно игнорировался, вплоть до отмены в Польше крепостного права. Европейски продвинутое польское «шляхетство» наотрез отказывалось  признать подавляющее большинство своих соотечественников людьми. Это просто не соответствовалоего представлениям о подлинной свободе, ведь согласно шляхетской иерархии ценностей все, кто в социальном не стоял ниже «благородного сословия», являлись не более чем человеческим мусором.

В России даже в эпоху наибольшего расцвета крепостничества подобные взгляды были неприемлемы. И напрасно масон Радищев в своем знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву» (1790) старался нарисовать образ год от года беднеющего русского крестьянина низводя его до забитого и бессловесного, как скотина замотанного в тряпье и дурно пахнущего мужика или бабы, реальность напрочь опровергала подобные масонские выдумки. Относящиеся к этому же времени записки английского путешественника, также проделавшего путь из Москвы в Петербург, рисовали прямо противоположную картину: «Крестьяне тут хорошо одеты и хорошо питаются: обычную их пищу составляет ржаной хлеб, изредка белый, овощи, грибы, разного рода пироги, свинина, соленая рыба, похлебка, сильно приправленная луком и чесноком. Грибов великое множество и всех разновидностей». Следует любопытное наблюдение, характеризующее быт русского простонародья: «Во время моего путешествия я был поражен удивительной любовью русского народа к пению - крестьяне, исполнявшие обязанность ямщиков, взобравшись на козлы, тотчас начинали петь и пели, не переставая, несколько часов: ямщики поют от начала станции до конца; солдаты поют во время похода; крестьяне поют во время работы; не раз среди вечерней тишины я слышал, как неслись песни из окрестных деревень»⁴³.

Нет, в России крестьяне никогда не были нищими, забитыми, лишенными человеческого облика рабами, их напротив, отличало врожденное чувство собственно достоинства, высокая сознательность, патриотизм и активная жизненная позиция. Современный историк Виктор Острецов приводит поразительный в этом отношении пример:

«В селе Тарутино, что от Москвы примерно в 90 километрах, стоит самый большой памятник победе русского оружия в войне с Наполеоном. Памятник производит громадное впечатление: на насыпи, обложенной камнем, гранитный постамент, на котором находится высоченная чугунная колонна, и на этой колонне сидит, разведя крылья, бронзовый, позолоченный орел; сидит, как помнится, на шаре, по которому проходит лента со знаками Зодиака, также хорошо видными. На самой черной чугунной колонне, в духе того времени, бронзовые доспехи, тоже позолоченные. Общая высота памятника примерно с десятиэтажный дом - около 32 метров...

Этот памятник был поставлен на деньги крепостных крестьян села Тарутино, принадлежавшего графу Румянцеву, одному из сыновей известного фельдмаршала. Из таблички и документов, которые имеются в маленьком музейчике в том селе возле памятника, узнаем, что дворов в этом селе было 216. Что крестьяне вызывали архитектора из Парижа и что памятник им обошелся в 60 тысяч рублей, что одновременно крестьяне выкупились на волю, а еще заплатили графу где-то около 40 тысяч. Но и это не все. Они одновременно заплатили все долги графа. Это тоже около 20-30 тысяч. Источник дохода крестьян, видимо, главный: женщины в селе занимались шитьем золотыми нитками, то есть были золотошвеями.

Если теперь представить, сколько денег имелось в каждой семье, то придется как-то капитально изменить в себе представление о русском крестьянине, под гнетом крепостничества ставшем миллионером. Я не говорю уже о том, насколько высоко должно было быть сознание этих крепостных крестьян, понимание ими своего патриотического долга, если они по добровольному почину решили воздвигнуть такой памятник. И ведь не просто памятник, а такой громадный, что больше него и нет из посвященных разгрому французов в войне 1812 года»⁴⁴. К этому следует лишь добавить, что графу Румянцеву и в голову не приходило присвоить заработанные его «рабами» миллионы, и это красноречиво свидетельствует о том, до каких пределов русские дворяне могли распространять свою власть над собственными крепостными. Отличие от Польши, как видим, разительное.

Теперь нам понятно, что отстаивали «значные», а что посполитый народ, и почему первых привлекала Польша, а вторых - Россия. Понятной становится и та волна измен, которая сотрясала Малороссию на протяжении полувека, ставя под вопрос принципиальное решение Переяславской рады о воссоединении с Россией. Измены пошли на убыль лишь после того, как новоиспеченному «панству» в какой-то мере удалось достичь своих социальных целей.

Политика беззаконного закрепощения малороссийских крестьян успешно продолжалась и после Мазепы. Киевский губернатор князь Дмитрий Голицын не один раз обращался к гетману Скоропадскому: «Многократно ко мне приходят и докучают из разных мест козаки и доносят жалобу, что старшина малороссийская сильно их в подданство себе берет, и я многих отсылал к вашему превосходительству, дабы о том вас просили, а они, не быв у вашего превосходительства, паки ко мне приходят с великим воплем, и о том стужают; и хотя то дело не мое, однако, что вижу противность в интересах царского величества, вашему превосходительству объявляю... и о том изволите рассудить по своему премудрому рассуждению»⁴⁵. Здесь мы вполне ясно видим, что правительство, принимая жалобы и даже считая их вполне основательными, решение все же оставляло на усмотрение гетманской власти, даже в тех случаях, когда замечало «противность интересам царского величества». То есть политика потакания «значным» продолжалась и при Петре I, и те, естественно, в полной мере использовали предоставляемые такой вседозволенностью возможности.

А.Я. Ефименко, основываясь на статистических данных, указывает, что к 1730 г. в Малороссии 70% земель уже находилось в частном владении, четверть из них принадлежала монастырям, остальные- «значным». Дело оставалось за малым: окончательно прикрепить сидящих на них крестьян к ее владельцам. Что и было безотлагательно сделано. В 1739 году Генеральная войсковая канцелярия запрещает крестьянам переходы от владельцев под угрозой смертной казни. Мбтивирова-лось это стремлением пресечь побеги за границу. Узнав об этом, русское правительство отменяет данное запрещение, но на практике полковые канцелярии продолжают действовать в духе постановления 1739 г., ссылаясь на Литовский Статут (что лишний раз доказывает отсутствие подобных норм в русском законодательстве). А в 1757 г. гетман Разумовский издает распоряжение, по которому крестьянин, собирающийся уйти от владельца, должен оставить ему и все свое имущество, а кроме того, обязан взять от владельца письменное свидетельство об отходе. Процесс закрепощения малороссийского крестьянства был практически завершен. «И по размерам своих земельных владений, и по отношению к посполитым казацкая старшина была теперь высшим сословием в настоящем смысле этого слова»⁴⁶. В польском смысле, конечно.

В свете вышеизложенного остается только удивляться тому нахальству, с которым самостийники на протяжении последних двухсот лет, начиная с пресловутой «Истории Русов», отстаивали и продолжают отстаивать по сей день совершенно лживый тезис о том, что крепостное право в Малороссии ввела «Москва», и не просто ввела, а усматривала в этом введении основополагающий пункт своей экспансионистской политики: «Создать на Украине владельческий, помещичий класс, закрепостить ее крестьянское население - это значило приблизить Украину к такому же помещичьему, рабовладельческому строю Московского государства. Вместе с тем это усиливало вражду между украинским народом и политическими руководителями украинской жизни и все более углубляло разделявшую их пропасть. Парализовало и свободолюбивую народную массу - «род сицев иже свободы хощет», как писал об Украине старик Баранович, - этот народ, не желавший покоряться московским порядкам⁴⁷. Так что не только закрепостить малорусское население, но еще и сознательно стравить между собой малороссийские сословия.

Сегодня оба эти тезиса, базирующиеся на злонамеренной фальсификации реального исторического процесса, возведены самостийниками в ранг непререкаемого догмата, настолько бесспорного, что он включен во все школьные учебники: «Вследствие целенаправленной антиукраинской колониальной политики царизма до конца XVIII в. большая часть Украины была превращена в колонию Российской империи». Этот процесс сопровождался «изменениями в социальной структуре населения - ликвидацией казацкого сословия, закрепощением крестьян, реорганизацией казацкого войска на манер российского». Четко фиксируется и дата закрепощения: «В 1783 г. вышел императорский указ, который прикреплял всех украинских крестьян к тому месту, где они были записаны во время последней переписи, и запрещал переходить на новые места. Этим указом в Левобережной и Слободской Украине вводилось крепостное право»⁴⁸.

Как видим, сегодня ложь возведена уже в ранг прописной азбучной истины. Не будем долго останавливаться на разоблачении этого вздорного утверждения. Выше мы показали, как в реальности складывалось это положение, да и в исторической науке данный вопрос давным-давно разъяснен: «Новое рабство, действительно установилось на Украине и было, по словам народа, «хуже лядского». Но закабалителями выступили не великороссы, а свои доморощенные паны, вышедшие из среды казачества. И произошло это не по указу Екатерины, а задолго до него. В положение украинского крестьянства указ 3 мая 1783 г. не внес никаких изменений и, по мнению исследователей, не был даже замечен крестьянством. Земли были расхищены и мужики закреплены задолго до воцарения Екатерины»⁴⁹.

Теперь надлежало закрепить это новое положение и формальной принадлежностью к «благородному сословию», т.е. заполучить дворянство. Но в данном вопросе новоиспеченная «шляхта» далеко не сразу сделала решающий шаг. И вот почему: «Как ни прибеднялось, ни хныкало малороссийское шляхетство, постоянно твердившее о каких-то «оковах», оно пользовалось гораздо большими вольностями и льготами в смысле государственной службы, чем его великорусские собратья. В этом отношении оно стояло ближе к польскому панству. Сливаться с великорусским благородным сословием на основе его строгой и неукоснительной службы государству, ему не очень хотелось. Только когда Петр III и Екатерина, с своими знаменитыми грамотами, освободили российское дворянство от обязанности служить, сохранив за ним в то же время все права и блага помещичьего сословия, - у малороссов отпали всякие причины к обособлению. С этих пор они идут быстро на полную ассимиляцию. Впоследствии А.Чепа - один из приятелей В. Полетики и, по-видимому, инспиратор «Истории Русов», снабжавший ее автора необходимыми материалами и точками зрения, писал своему другу: пока «права дворян русских были ограничены до 1762 г., малороссийское шляхетство почло за лучшее быть в оковах, чем согласиться на новые законы. Но когда поступили с ними по разуму и издан указ государя императора Петра III о вольностях дворян (1762) и высочайшая грамота о дворянстве (1787), когда эти две эпохи поравняли русских дворян в преимуществах с малороссийским шляхетством, тогда малороссийские начали смело вступать в российскую службу, скинули татарские и польские платья, начали говорить, петь и плясать по-русски»»⁵⁰.

Вышеизложенные аргументы Н.И. Ульянова как бы подводят окончательный итог утвердившемуся ныне в исторической науке объяснению причин той смуты, которая почти столетие терзала Малороссию, затихнув лишь к исходу первой половины XVIII века. Вывод этот таков: главный источник малороссийского сепаратизма в эпоху Гетманщины (1654-1764) - социальная дискриминация казачьей старшины, которая, став господствующим классом Малороссии, долгое время не могла добиться юридического закрепления своего нового статуса - причисления к дворянству.

Мы не можем признать эту точку зрения исчерпывающей проблему, мы не можем признать ее даже верной, потому что существует ряд вопросов, которые она не в состоянии удовлетворительно разъяснить. Например: почему именно в тот момент, когда проблема была решена, на свет явился «катехизис самостийничества» -«История Русов»? Н.И. Ульянов пытается объяснить этот парадокс следующим образом: «Осталась кучка не до конца «устроенных»... Перед нами драма той части потомков Кошек, Подков, Гамалиев, которая успела добиться всего (в обладании поместьями и крестьянами), кроме прав благородного сословия». То есть положение, когда не все выходцы из казачьей старшины смогли заполучить дворянское звание, «способствовало недовольству и популярности того «учения», согласно которому казацким потомкам вовсе не нужно доказывать свое шляхетство, поскольку казачество извеку было шляхетским сословием». В этот-то трудный для известной части малороссийского «шляхетства» период и «возник рецидив казачьих настроений, вылившийся в сочинение фантастической «Истории Русов»⁵¹.

Но здесь возникает еще более существенный вопрос: отчего фантастические россказни «Истории Русов», опровергнутые исторической наукой еще в XIX в., тем не менее по сей день служат краеугольным камнем всей украинской идеологии, возведшей их даже в ранг шедевра историографии! Почему даже сегодня, спустя двести лет после ее написания, влияние «Истории Русов» ничуть не ослабло и, как подчеркивает сам Н.И. Ульянов, уже в наше время «стоитразговориться с любым самостийником, как сразу обнаруживается, что багаж его «национальной» идеологии состоит из басен «Истории Русов», из возмущений «проклятой» Екатериной II, которая «зачипала крюками за ребра и вишала на шибеници наших украинських казакив»?

Так в чем же секрет этой поразительной живучести памфлета, лживость которого абсолютно ни у кого не вызывает сомнений? В чем источник той поистине мистической связи, которая соединяет его героев с современными «украинцами»? Социальный подход сути отмеченной проблемы не раскрывает. И даже тезис о том, что умершее в XVIII в. самостийничество воскресили русские революционеры, при всей его справедливости, в общем-то, тоже ничего не объясняет.

Н.И. Ульянов, безусловно, прав, когда пишет: «То, что самостийники называют своим «национальным воз-  > рождением», было не чем иным, как революционным движением, одетым в казацкие шаровары». Нельзя оспорить и того, что «украинский национализм XIX ве-  ; ка... получил жизнь не от живого, а от мертвого- от кобзарских «дум», легенд, летописей и, прежде всего, -от «Истории Русов»⁵². Все это верно, но содержит лишь часть правды и не в силах объяснить, что же происходило в Малороссии в рассматриваемое нами время, ибо при всей важности социального фактора (а позже и революционного), решающей все же явилась этническая составляющая тех событий, которые и придали данному периоду столь своеобразный характер.

Глава 9.
Этническая амнезия. «Свои» и «чужие» в Гетманщине

Практически все исследователи эпохи Гетманата зафиксировали одну яркую черту, характеризующую именно этнический облик сообщества «значных»: «воспитанные в польском духе, тянули к польским порядкам и польской жизни»; «могли бы показаться нам поляками, отличными от прочих только по вероисповеданию»; являясь православными, «отвергали православную Москву и преклонялись к латинской Польше»; «новое шляхетство по образу и подобию польского»; «русское панство с польскими понятиями и традициями»; «не здешней простонародной малороссийской породы»; «изменяют русскому царю, склоняются к польскому королю»; «претендовали на такие же права, какими пользовалась шляхта польская»; полностью проникнуты «польской феодально-республиканской идеологией». И лишь по прошествии целой исторической эпохи «скинули татарские и польские платья, принявшись говорить, петь и плясать по-русски».

Все эти характеристики не досужий вымысел историков. Показания современников еще более конкретны: «душою поляк» (о Мазепе), «образом и вещию лях» (о Выговском). А вот и обобщающее свидетельство (1696): «Начальные люди теперь в войске малороссийском все поляки... Гетман держит у себя в милости и призрении только полки охотницкие, компанейские и сердюцкие... и в этих полках нет ни одного человека природного козака, все поляки»¹.

Однако приведенные свидетельства вступают в явное противоречие с реальным положением дел. Общеизвестно, что после войны 1648-1654 гг. представителей польского этноса в левобережной Малороссии практически не осталось: те, кто не успел бежать, были просто вырезаны. И возвратиться обратно они не могли: это значило обречь себя на верную смерть, столь велика была ненависть в народе к любому «ляху» вне зависимости от его намерений и целей. Тем более трудно себе представить, чтобы из них составляли целые полки. Тогда почему с точки зрения современников именно «поляки» олицетворяли правящий в Малороссии режим?

Даже автор «Истории Русов» обращает внимание на этот факт. Именно в «поляках» он видит главных зачинщиков «всем замешательствам, нестроениям и побоищам в Малороссии, после Хмельницкого происходившим». И хотя объяснение его, как и все в «Истории Русов», замешано на изрядной доле лжи и невежества, оно заслуживает внимания уже потому, что фиксирует реальный исторический факт: наличие в Малороссии в эпоху Гетманщины сильной и влиятельной «пятой колонны». Она-то и стала источником и вдохновителем многочисленных смут и антирусских заговоров, на несколько десятилетий превративших малороссийский край в плацдарм наступления на Россию ее извечных врагов -Крымского ханства, Турции, Польши, а впоследствии завлекшей сюда даже шведского короля. А кроме того, приведшей к новому, еще более жестокому закрепощению ее населения.

Согласно версии «Истории Русов» в Переяславский договор была внесена «статья и о шляхетстве польском, оставшемся по единоверству в Малороссии, чтобы им пребывать здесь при своих правах и преимуществах». Отмеченное «единоверство» всего лишь плод исторического невежества автора, ибо православных среди поляков никогда не было. Более точен в оценке этой группы . малороссийского населения Н.И.Костомаров: «Тогдашние образованные малороссияне могли бы нам показаться поляками, отличными от прочих только по вероисповеданию»². То есть на самом деле речь идет о той части русской шляхты, которая, оставаясь православной, во всем остальном уже ничем не отличалась от поляков, усвоив их язык, культуру, образ жизни. Решающий для полной ассимиляции шаг- принятие католицизма-она, по разного рода причинам, не сделала (или не успела сделать), а после отпадения Левобережья от Польши уже и не хотела делать, не видя в том для себя никакой выгоды. Это-то малороссийское шляхетство, русское по крови и вере, но польское по духу и миросозерцанию, и могло бы нам «показаться поляками». Но по версии «Истории Русов» это - настоящее «польское шляхетство», и ему-то автор инкриминирует организацию смуты- Именно оно, «быв всегда в первейших чинах и должностях по Малороссии и в ее войсках, подводило под правительство ее многие мины происками своими, контактами и открытыми изменами, замышленными в пользу Польши»³.

Политическое и культурное влияние этой шляхты автор объясняет тем, что достичь ее привилегированного социального статуса, прежде всего в обладании местностями и крепостными, мечтала и та часть казачьей старшины, которая сохранила сознание своей этнической принадлежности к Русской нации, но стремилась сделаться настоящими «панами» по польскому образцу: «Им позавидовав и поревновав, многие из природных малороссиян... пристали к их системе и, приладив кой-как фамилии свои к польским, стали тщеславиться их происхождением» и соответственно требовать себе тех же привилегий.

Природа вновь формирующегося социального слоя усугубилась сильной примесью еврейства: «А к сим еще, премногие возникнув из жидовства, принужденного креститься в прежде бывшие над ними всеобщие побоища... составили, наконец, из смешения сих языков и пород единственный бич для Козаков и всех малороссиян»⁴.

Конечно, предложенная автором концепция умышленно искажает историческую реальность. Ее специальная задача - затушевать тот малоприятный для него факт, что подлинным источником заговоров и измен явились как раз те, кого он возносит на пьедестал героев и борцов за независимость Малороссии, наделяя почетным званием «природной шляхты», то есть шляхты местного происхождения, русской по национальности, тем самым настаивая на давней принадлежности казачьей старшины к «благородному сословию». Ее-то и стремится оправдать он, возлагая всю вину за многочисленные измены на инородцев, «поляков» и «жидов». Хотя попутно стоит заметить, что при всей кажущейся враждебности автора к этому виртуальному «польско-еврейскому» шляхетству, в нем самом нередко проглядывает именно ожидовленный шляхтич, ненавидящий презирающий все русское. В то же время нельзя не признать, что вслед за очевидцами описываемых событий автор «Истории Русов» нередко помимо воли достаточно объективно характеризует те или иные явления. Например, очень ценно его замечание о «смешении языков и пород» с сильной примесью еврейства при формировании нового правящего Малороссией сословия. Роль этих этнических маргиналов в выработке внутренней и внешней политики Гетманщины была весьма весомой а в иные моменты даже решающей. Отсюда странные ее извивы, непоследовательность, а временами и просто бессмысленность. Но самое главное, что автор «Истории Русов» вслед за современниками событий, выводя на историческую сцену свое виртуальное «польское шляхетство», бессознательно фиксирует явление этнической мутации, когда представители одного этноса, в данном случае Русского, в своем поведении и деятельности руководствуются стереотипами и установками, свойственными другому этносу - польскому.

«История Русов», создававшаяся по еще свежим следам Руины, в силу специфической точки зрения ее автора не желает отличать настоящих поляков от их ущербных подражателей, но, как мы видели, подобное смешение было характерно и для непосредственных очевидцев событий. Только здесь это диктовалось уже другими мотивами, прежде всего непримиримым противостоянием, нередко перераставшим в открытую войну.

Этой-то войны и не заметили последующие исследователи и интерпретаторы эпохи Гетманата, странным образом оставив без внимания тот основополагающий для нее факт, что после смерти Хмельницкого в Малороссии, по сути дела, был установлен оккупационный режим. Освободившись от поляков, она попала под власть таких же чужаков, прямо заявлявших о себе, что они «не здешней малороссийской породы», и страстно ненавидевших Русский народ, Русскую Церковь, русские порядки, традиции, культуру. Весьма примечательно что не только они сами полагали себя «не здешней породы» но и народ воспринимал их именно как чужаков, оккупантов, «поляков». Не зря же в приведенных свидетельствах эта нация так часто упоминается, что не должно ввести нас в заблуждение. Речь идет не о лицах польской национальности (таковых в Малороссии того времени можно было встретить только в виде исключения) а о тех Русских, которые не только «нам могли показаться поляками», но и современниками воспринимались как представители иного и притом враждебного этноса. Сам факт недавно закончившейся кровавой войны именно с Польшей придавал термину «поляк» совершенно однозначный смысл: как обозначение заведомого врага. И не случайно народная молва некоторых гетманов, русских по происхождению, безапелляционно записывала в «поляки» (прежде всего Выговского и Мазепу), как и многих представителей их окружения.

Здесь-то и лежит главный мотив непримиримого антагонизма между населением Малороссии и казачьей старшиной: те и другие, в сущности, представляли два разных народа, первые - Русский этнос, вторые - этнических маргиналов, толком даже не знавших, кто они по национальности: «русские», «поляки» или «жиды». Эта неопределенность понуждала их проводить открыто враждебную политику в отношении подвластного народа, что вызывало соответствующую ответную реакцию. Полтора столетия спустя духовные двойники этих этнических маргиналов торжественно нарекут их «украинцами», но сами они такого термина не знали, являя свои национально оскопленное «смешение языков и пород», а свою этническую принадлежность определяли в зависимости от шкурного интереса. Исходя из него же, они навязывали Русскому народу совершенно чуждый ему польско-шляхетский строй и, естественно, столкнулись с упорным сопротивлением. Даже Н.И.Костомаров  вынужден был признать полное отсутствие в народной среде сочувствия к замыслам старшины, что и повело к краху всех ее заговоров и интриг: «В самом деле, кому было защищать это здание? Наибольшая массам населения в нем - это русский народ: какой интерес мог  побуждать его охранять это здание, когда он сам был чужой в нем? Притом и те, которые из русских переделились в поляков, носили в себе последствия этой переделки. Не имея солидарности с народом, они не имели ее и между собою; легкость, с какою они потеряли прежнюю народность, осталась и утвердилась в их характере...  На перевертнях вообще лежит отпечаток слабости,  вялости, недостаток сознания целей, крепости взаимодействия и энергии труда и воли. Изменивши раз душе своей, они долго еще готовы изменить ей в другой и в  третий раз... Нужны века, чтобы старое совсем изгладилось из памяти, а новое в свою очередь сделалось  стариною. Но Южная и Западная Русь могли дойти до этого только тогда, когда бы весь народ переделался в  поляков, когда бы на земле русской не оставалось ничего напоминающего народу прежние основы жизни»⁵. Однако   историческая  амнезия   поразила  лишь   ничтожную часть Русских, народ как целое ею не страдал, твердо отстаивал свою национальность и веру,  ненавидя  противостоящую  ему горстку этнических маргиналов. Ненависть эта и материализовывалась в неоднократных народных выступлениях против «значных». Социальный фактор имел здесь подчиненное значение, хотя на поверхности исторических событий оставил не менее яркий след, но глубинной причиной был  именно этнический конфликт.

Таким образом время с 1657 по 1709 год представляло не только период социального становления нового  «шляхетства», но и явило рядом и в связи с ним следующий этап национально-освободительной войны Русского  народа против польского закабаления, на этот раз духовного и идеологического. Только теперь борьба шла не непосредственно с «ляхами», а с польской «пятой колонной», этническими мутантами, носителями польского духа, польских идей, польских политических устремлений: «Эта группа полностью проникнута польской феодально-республиканской идеологией и, следовательно, враждебна Московской народной монархии и ее государственному порядку. Ее вражда проявляется в самых разнообразных формах, от льстивых выпрашиваний себе наследственных должностей и имений (старосте, мечников, наследственных судий, чего нет в Московском царстве) до открытых бунтов и переходов на сторону Польши»⁶. Ее-то подрывная деятельность и стала основной причиной «всем замешательствам, нестроениям и побоищам в Малороссии, после Хмельницкого происходившим».

Только ясно представляя, с кем мы имеем дело в лице украинских кумиров данной эпохи, можно дать исторически верное объяснение мотивов их действий и правильно понять источник той страстной любви и почитания, которыми окружают их нынешние «украинцы».

Этнический мутант затрудняется в оценке своей национальной принадлежности, так как чувствует в своей душе борение противоположных, взаимоисключающих начал. Многие представители казачьей старшины эпохи Гетманщины как раз и представляют такой национально мутированный тип: Русские по крови, они по своей психологии, социальному быту, культурным предпочтениям примыкали к полякам и ориентировались на шляхетско-кастовые ценности. Историческая судьба распорядилась так, что окончательно ассимилироваться в польский этнос им не было суждено, но и русскими они себя уже не чувствовали, хотя по инерции еще и называли. Этот русско-польский этнический гибрид и являет нам ряд тех мутационных изменений (пока еще в неустойчивом виде), которые два столетия спустя так выпукло обнаружат себя в «украинцах». В этой-то этнической патологии и заключен секрет той сокровенной связи, которая соединяет сегодняшних самостийников с их духовными двойниками. Та же «История Русов» не на пустом месте возникла: ее историософия, мировосприятие, политическая программа отражают устремления определенного человеческого типа, типа переходного, сформировавшегося в силу исторических обстоятельств именно в Малороссии и ярко проявившего себя как раз в рассматриваемую эпоху. Его деятельность и придала ей столь уродливый и жестокий характер.

Все дело в том, что поведение и деятельность этнического мутанта непредсказуемы и с точки зрения внешнего наблюдателя представляют собой цепь совершенно абсурдных поступков и действий, не связанных между собой ни общей руководящей идеей, ни каким-либо продуманным планом, ни даже элементарным здравым смыслом. В них нет логики, они противоречат друг другу, а при попытке практического осуществления обязательно аннигилируют всякий положительный результат. Поэтому-то вне зависимости от обстоятельств и окружающих условий итог их всегда один: Руина.

Выше мы уже обращали внимание на то, сколь несуразной, а порой и просто бессмысленной являлась внутренняя политика казачьей старшины, неоднократно ставя под вопрос не только достигнутое ею положение, но и само ее существование. Рассмотрим с этой точки зрения центральный пункт ее программы, а именно требование о выводе Царских воевод и гарнизонов из Малороссии.

Насколько он был важен для старшины, можно заключить из следующих слов Многогрешного: «Когда великий государь нас, своих подданных, захочет при прежних вольностях... сохранить, и нынешних ратных людей своих из городов наших всех - Переяславля, Нежина, Чернигова - вывесть... то я готов с полками сей стороны Днепра царскому величеству поклониться и силы наши туда обратить, куда будет царский указ. Если же царское величество нашею службою возгнушается, то мы при вольностях наших умирать готовы; если воеводы останутся, то хотя один на другом помереть, а их не хотим»⁷.

Позиция, как видим, принципиальная. Отстаивали ее всеми доступными средствами: ложью, подкупом, клеветой, организацией заговоров и даже открытыми мятежами, но примечательно то, что в обоснование не могли придумать ни одного серьезного довода и на прямой вопрос: зачем это нужно? - отделывались маловразумительным лепетом о «прежних вольностях и правах». Между тем размещение войск на малороссийской территории было не только насущной, но и необходимой мерой в условиях продолжающейся войны с Польшей и непрекращающихся набегов татар. Это было понятно всякому разумному человеку, тем более местному населению, то