Глава 12.
Эпилог: гетманство Дорошенко (1665-1676). Когда все разрушено...

После бегства Тетери в Польшу сразу же нашлись претенденты на его место. Время было смутное, и всякий авантюрист, набравший достаточное количество

вооруженных сторонников, имел полную возможность провозгласить себя верховной властью края. А уж если ему удавалось найти иноземных покровителей, шансы на успех многократно возрастали. Наиболее удачливым из таких соискателей на первых порах оказался Степан Опара, носивший звание Медведовского полковника. Этот решил прямо отдаться татарам. 11 июня 1665 года с шайкой своих сторонников он подошел к Умани и уверил ее жителей, что два крымских султана, его союзники, стоят неподалеку от города. Этим он так напугал уманцев, что те беспрекословно отворили ворота. Здесь-то Опара провозгласил себя гетманом и послал посольство к крымскому хану, прося утвердить его в гетманском звании. Взамен же обещал отдавать татарам в плен всех непокорных ему жителей Малороссии. Полагая, что в достаточной степени заинтересовал потенциальных союзников, он двинулся на Мотовиловку, грозя захватить сам Киев, и распустил слух, что за ним идет тридцать тысяч орды с двумя мурзами.

Апелляция к крымскому хану очередного соискателя гетманской булавы была далеко не случайной. До середины XVII века татары рассматривали Малороссию только как источник живого товара, поставку которого обеспечивали более или менее частые набеги. Причем такого рода разбойные нападения таили в себе известные опасности и сопровождались неминуемыми потерями, а со временем стали вызывать и ответные вторжения запорожских казаков в Крым, доставлявших немало хлопот самим татарам. В этой вековой степной войне успех был достаточно переменчив, клонился то в ту, то в другую сторону, и хищные устремления орды в какой-то степени сдерживались защитными мерами противной стороны. Однако со времен Освободительной войны ситуация изменилась самым парадоксальным образом. Явились новые руководители Малороссии, которые сами зазывали орду, сами предлагали ей грабить, разорять и уводить в полон. Так поступали Выговский, Юрий Хмельницкий, Тетеря.

В Крыму не могли нарадоваться нежданному появлению новых «союзников», добровольно отдававших извечному неприятелю то, что раньше приходилось брать с боем. И стали мечтать о большем: полном подчинении богатой и людной области своему контролю, превращению Малороссии в еще один улус Крымского ханства. Тем более что изменники указали и путь для достижения этой цели. Достаточно было провозгласить любого авантюриста «гетманом», помочь ему в борьбе с конкурентами и можно, прикрываясь его именем, без всяких усилий черпать из края рабов и материальные ресурсы. А претендентов на роль ханского наместника Малороссии в тогдашнее смутное время вполне хватало. Медведовский полковник был из их числа.

Но дело его не выгорело. Орда действительно вступила в Малороссию, но совсем не для того, чтобы поддержать притязания Опары. Бедняга не догадывался, что для осуществления своих планов хан нашел более подходящую кандидатуру. 18 августа близ Богуслава, когда новоявленный «гетман» явился в татарский лагерь, его схватили, повесили на шею цепь, а ноги заковали в железные кандалы. Вслед за этим татары бросились на опаринский табор и угнали всех лошадей. Находившееся в нем воинство даже не пыталось оказать сопротивления - силы были слишком неравны. Оставалось одно: пассивно ожидать решения своей участи. На следующее утро татары снова приблизились к табору и стали кричать: «Хотите взять себе гетманом Петра Дорошенко? Мы его даем вам в гетманы. Если его возьмете, не станем вас трогать»¹...

Петр Дорошенко (1627-1698) был известной фигурой в Малороссии. Сын полковника реестрового казачества, он в 20-летнем возрасте бежал на Сечь вместе с Хмельницким. В Освободительной войне принимал участие вначале как рядовой казак, затем писарь Чигиринского полка. В 1657 был назначен прилуцким полковником, в 1660-м - Чигиринским. Был среди тех, кто обеспечил переход на сторону поляков под Чудновым и

подписал Слободищенские статьи. Король удостоил его шляхетства. В 1663-1664 гг. Дорошенко- генеральный есаул у Тетери, с 1665-го- черкасский полковник. После бегства Тетери ему удалось убедить хана, что именно при его содействии орда сможет сохранить решающее влияние в Малороссии и все связанные с этим выгоды, прежде всего бесперебойное поступление ясыря. Хан согласился поддержать притязания Дорошенко на власть и свое обещание выполнил.

Мы, татары, даем вам его в гетманы - выбор очередной иноземной марионетки был предрешен, и все же, вероятно по просьбе самого Дорошенко, решили разыграть фарс «народного избрания». Татарский ставленник приехал в табор. «Сотники» и «атаманы» опарин-ской ватаги провозгласили его своим вождем и присягнули польскому королю, против которого подняли восстание, в верности и послушании. Присягать королю татары их заставляли потому, что крымский хан был союзником Польши в войне ее против России, а кроме того, являясь вассалом султана, он не мог претендовать на непосредственное владение чьей-либо территорией без соизволения сюзерена. Впрочем, орде это и не нужно было. Беспрепятственный угон ясыря ее вполне устраивал. Поэтому Дорошенко тут же поклялся добывать левобережную Малороссию, хотя бы пришлось всех тамошних казаков отдать татарам. Опару и еще двух старшин он отправил в подарок королю, препроводив в Белую Церковь, польский комендант которой переправил их в оковах в Варшаву.

Теперь татарскому гетману предстояло привести в подчинение Правобережье. В сопровождении нескольких тысяч наемников и присланных ханом татар он направился к Ладыжину, жители которого сдались без сопротивления. Отсюда двинулся на Брацлав, где находился продолжавший сохранять верность России брацлавский полковник Дрозденко. После падения Опары это был единственный противник Дорошенко на правой стороне.

Тем временем на Правобережье продолжали прибывать свежие татарские силы, которые тут же расходились загонами в разные стороны и под предлогом приведения селений и городов в покорность Дорошенко жгли и грабили их без всякого милосердия. Так были опустошены Лесовичи, Ковшовата, Звенигородка и Конская. Всех тамошних жителей татары угнали в неволю. Эти набеги нагнали такой страх на местное население, что многие признавали Дорошенко «гетманом» только для того, чтобы избежать страшного разорения от орды. Держался лишь Брацлав. Двадцать дней осаждал его Дорошенко, пока голод не принудил большую часть защитников сдаться. Наконец, видя себя малолюдным и малосильным, сдался и Дрозденко, но не Дорошенко, а татарскому мурзе, объявив, что у него есть скарб (казна) в Рашкове, где находится его жена. Туда под охраной он и отправился, но устремившийся следом Дорошенко овладел казной и арестовал Дрозденко. Заплатив мурзе 30000 денег в качестве отступного, Дорошенко отправил брацлавского полковника в Чигирин и там приказал расстрелять.

С этих пор на долгих одиннадцать лет Дорошенко утвердился на правой стороне Днепра в качестве «гетмана», превратив жизнь ее жителей в сущий ад. Татары не давали им работать на полях, сжигали жилища, уводили в полон семьи. Таким было начало правления этого татарского наймита, таким было и его завершение. И только такого рода «подвигами» и «свершениями» отмечены все годы его «гетманства», кровавого, мрачного и беспросветного, когда десятки тысяч малороссов погибли, отправились в рабство или бежали куда глаза глядят только потому, что этот кровавый упырь желал во что бы то ни стало властвовать над ними...

В начале следующего 1666 года Дорошенко отправил королю письмо, в котором убеждал его, что именно теперь самое удобное время для захвата левобережной Малороссии: войска в ней не много, да и то разбросано. Просил также присылки подкреплений. Король ответил, что с Царем начались переговоры о мире и что война приостановлена. Приказывал и Дорошенко воздержаться от боевых действий. Но мир не входил в планы крымского ставленника: он мечтал распространить свою власть на всю Малороссию и когда понял, что поляки ему в этом не помогут, решил переменить хозяев. В феврале под Лысянкою он собрал старшинскую раду и объявил, что следует отложиться от Польши, а самим со всеми заднепровскими городами приклониться к крымскому хану и по весне идти с ордой на восточную сторону. Следом Дорошенко дал знать в Константинополь и Крым, что Малороссия в полной воле султана и хана.

С этого момента он связывает осуществление своих честолюбивых замыслов с подчинением края Османской империи и в расчете на турецкую помощь предпринимает неоднократные попытки распространить свою власть и на Левобережье. Весной, присоединив к своим наемникам поляков Чигиринского гарнизона, состоявших под командой Жебровского, а также постоянно находившихся при нем татар, он переправился через Днепр и сделал попытку овладеть Кременчугом. Казаки Брюховецкого и отряд стрельцов во главе с Косаговым отбили его и принудили уйти. Но Дорошенко не отказался от своего намерения. В июне и июле разноплеменной сброд, толкущийся возле него, совершил несколько набегов на Левобережье, уводя пленных из сел и деревень. Однако эти мелкие рейды не могли обеспечить потребностей его крымских хозяев в ясыре, а на большее сил не хватало. Поляки в помощи отказывали. Рассчитывать можно было исключительно на бусурман. В сентябре Дорошенко посылает очередное письмо хану, в котором уговаривает его двинуться со всей ордой в Малороссию для полного подчинения ее верховной власти падишаха. К тому времени хан Адиль-Гирей уже получил от Порты приказ идти воевать польского короля и по этому приказу отправил к Дорошенко тридцать тысяч всадников.

Татары пришли в Чигирин 1 октября. Вместе с ними явились турецкие аги и янычары. С подачи Дорошенко султанат уже воспринимал Малороссию как свое будущее достояние. По прибытии орда разделилась на две части: одна отправилась за Днепр, вторая оставалась в Чигирине. Число отправленных на левую сторону доходило до пятнадцати тысяч всадников. Переправившись через Днепр, татары пустились в разные стороны: одни бросились к Голтве, другие опустошали окрестности Переяслава, третьи напали на Прилуки. Взять город им не удалось, но они безнаказанно опустошили селения Прилуцкого полка и даже доходили до Нежина и Борзны. Набрав до пяти тысяч пленников, пограбив все, что попадалось, татары погнали ясырь к Днепру и переправились с ним на правый берег.

Вторая часть орды тем временем отправилась в направлении Брацлава и открыла неприятельские действия против недавних союзников - поляков. Разбив отряд полковника Стралковского, она обрушилась на Подолье. Здесь действовали войска под начальством Маховского с намерением принуждать к повиновению Польше непокорный край. Татары атаковали и разбили их. Маховский попал в плен вместе с большей частью своего отряда. В Крым было угнано до сорока тысяч жителей. Дорошенко действовал в составе этой орды и рассылал повсюду универсалы с агитацией в пользу турецкого подданства. В городке Торговице он даже раздавал казакам деньги, прельщая перспективой счастливой жизни под властью турок, хотя формально все еще являлся подданным польского короля.

Новый 1667 год ознаменовался подписанием Андрусовского перемирия между Россией и Польшей. Обе стороны были недовольны его условиями, но уже не имели сил для дальнейшей борьбы. Провал наступательного похода Яна Казимира в 1664 году ясно показал, что вернуть Левобережье под свою власть полякам не удастся. А вспыхнувшее на правом берегу антипольское восстание, подавленное лишь с помощью татар да еще предательства Дорошенко, показывало, что и контроль над Правобережьем вряд ли удастся сохранить. И в самой Польше было неспокойно. Против короля поднялось сильное движение шляхты, требовавшей его отречения. В таких условиях дальнейшее продолжение войны было невозможно. Россия также была истощена и спешила с заключением мира в опасении очередных малороссийских смут, втягивавших ее в нескончаемую борьбу против новых неприятелей. Перемирие было заключено на тринадцать лет, до июня 1680 года. В королевскую сторону отходили города: Витебск и Полоцк с уездами, Динабург, Лютин, Резица, Мариенбург и вся Ливония, также Малороссия на западной стороне Днепра. Киев на два года сохранялся за Россией. Кроме того, к ней отходили: воеводство Смоленское со всеми уездами и городами, повет Стародубский, воеводство Черниговское и вся Малороссия по левому берегу Днепра. Также Россия обязывалась уплатить Польше 200 тысяч рублей. Запорожские казаки оставались в обороне под послушанием обоих государей и должны были быть одинаково готовы на службу против неприятелей королевских и царских. 13 января 1667 года послы утвердили условия перемирия.

Да только не перестала литься кровь в Малороссии, не установилась мирная тишина в ее полях и селениях, особенно на Правобережье. И вновь заслуга в этом принадлежала исключительно Дорошенко. В мае к нему прибыло несколько тысяч татар, и вместе с дорошенковыми наемниками они вторглись в Летичевский повет Подольского воеводства, затем на Волынь, захватив многочисленный ясырь. В июне чамбул Элле-мурзы прошел через Подолье до Тернополя, сметая все на своем пути. Очередные тысячи невольников отправились в Крым. В течение июля-августа новые шайки татар нагрянули к Дорошенко и под предлогом оказания «помощи» совершили опустошительные рейды к Староконстантинову, Межибожью, Острогу, Заславу, Збаражу,Вишневцам и Дубнам. Эти набеги окончательно сделали Дорошенко врагом Польши. Теперь он мог делать ставку исключительно на татар, что нисколько его не смущало: деятели такого рода готовы брататься с кем угодно, лишь бы сохранить в своих руках вожделенную власть. В середине августа он завладел Чигиринским замком и отправил очередное посольство в Стамбул просить султана о подданстве.

Киево-печерский архимандрит Иннокентий Гизель, услышав, что Дорошенко готов отдаться туркам, отправил ему письмо. В нем он указывал на всю пагубность подобного замысла: «Бусурмане, по закону своему, должны искоренять христиан, и оттого-то христианские народы греческие, словенские и многие выгубле-ны, и самый народ русский во все концы земли в неволю запроважен и без милости мучим». Архимандрит призывал изменника склониться по-прежнему под державу и оборону православного Царя: «Умилитеся над христианами, не отдавайте их и самого себя в работу бусурманам»².

Дорошенко «умилился». В начале сентября по его приглашению в Малороссии появилась шестидесятитысячная орда под начальством калги Крым-Гирея. Татары снова обрушились на Подолье. У Подгайца их встретили польские войска под командованием коронного гетмана Яна Собеского. Вместе с двадцатью тысячами жолнеров в их составе было восемнадцать тысяч подольских, волынских и галицких крестьян и мещан. Забыв былую вражду, поляки и Русские выступили сообща отражать смертельную угрозу. Бой длился целый день и никому не дал победы. Татары понесли большие потери. После солнечного заката они собрали трупы убитых, свезли в деревню и, положивши в хатах, подожгли, чтобы не оставлять своих мертвых на поле боя без погребения. Поляки укрылись в городе, орда решила их осаждать. Отдельные ее отряды, как всегда, рассыпались по окрестностям для ловли ясыря. Прошло несколько дней. Никто не хотел вступать в бой. Но вэто время к осаждающим пришло известие, что запорожцы под началом Серко ворвались в Крым, разорили множество селений и взяли огромную добычу. Сам хан бежал из Бахчисарая со всем своим двором и гаремом. Тотчас множество татар спешно устремились домой. Мурзы стали подозревать Дорошенко: не в сговоре ли с ним действовали запорожцы. Хотели даже его казнить, но заступничество калги спасло татарского прихлебателя от смерти. Однако в своем будущем он уже не мог быть уверен: орда запросто могла договориться с поляками, выдав им инициатора набега.

В общем-то, так и вышло. Татары и поляки примирились, возобновив прежний союз. Договорились о размене пленными. Дополнительный пункт соглашения предусматривал, что весь захваченный ясырь будет угнан в Крым. Поляки не очень этим огорчались, ведь речь шла исключительно о Русском населении. Поэтому на возвратном пути домой орда только в Покутье полностью опустошила триста сел. По приказу Крым-Гирея Дорошенко поклялся в верности польскому королю. Подписанные условия, так называемые «Подгаецкие статьи», ничем не отличались от проектов, разработанных Выговским, Тетерей и другими изменниками. Результаты Освободительной войны аннулировались. Войско Запорожское обязывалось служить польской короне, шляхта возвращалась в свои поместья и приобретала прежние права над крестьянами. В Варшаву должно было направиться посольство, чтобы в очередной раз выпрашивать куцые казачьи «вольности». Таким образом, восстанавливалось положение, существовавшее до 1648 года.

Но этим не исчерпывались несчастья, обрушившиеся по вине Дорошенко на население западной стороны.

Прошло чуть больше двух лет его «гетманства», а правобережная Малороссия уже лежала в руинах. Беспрестанные татарские набеги опустошали ее, села и деревни лишались своих жителей, десятками тысяч уводимых в плен. Не меньшее число было вырезано илиизувечено. Но и те, кто чудом спасся, влачили самое жалкое существование: они не успевали отстраиваться и поправляться, как снова подвергались прежним набегам и разорениям. Земледелец трудился, не зная, кому достанутся плоды его тяжкого труда. Даже богатый урожай не радовал: поля вытаптывались татарскими конями, сжигался его двор, и он шатался, не зная, куда преклонить голову, и если не убегал куда-нибудь, то умирал с голоду.

Все это вызвало массовое бегство жителей на левый берег Днепра. В сентябре 1665 г. из Лисянки в два приема перешли на левую сторону в Переяслав толпы с семействами, покинув родной очаг. Перебежчики говорили: «Все наши местечки в тревоге, все жители хотели бы на левую сторону перебраться; у нас татары весь хлеб на поле потравили и народ питается только дикими грушами». Поставленные в Каневе казачьи полковники, сообщали: «Бедные люди от мучителей беспрестанно, как овцы, на левую сторону бегут. Посылаем каждый день подъезды, да видим, что и посылать-то уж будет скоро не для чего: в городках счетом люди остались; толпами бегут пешие на левую сторону в наши городы и все наги, от неприятелей в конец обнажены»³. Ушел в Переяслав овручский полковник Децик, а за ним и весь его Полесский полк перешел на левую сторону Днепра, расположившись в Остре, Козельце, Бобровице и Гоголеве. В 1666 г. новые партии беженцев устремились на Левобережье. Так совершенно опустели городки Богу-слав, Синица и Ольшанка. Некогда благодатный край, удивлявший своим изобилием, пришел в полное обнищание и запустение. А тот, чье предательство обрекло на тягчайшие страдания сотни тысяч соотечественников, не только не каялся, но упрямо продолжал следовать прежним путем и готов был принести в жертву своему отвратительному честолюбию новые и новые жизни соплеменников.

Однако положение его ухудшилось: татары уже не так к нему благоволили, посадив его послов в Крымупод домашний арест. В то же время хан с почестями принял посольство короля и согласился освободить часть польских пленников, в их числе и Маховского. Встревоженный таким поворотом событий, Дорошенко в срочном порядке отправляет очередное посольство в Стамбул, умоляя султана взять Малороссию в свое владение. Одновременно в конце 1667-го- начале 1668 года вступает в переговоры... с русским правительством. Спекулируя на турецко-татарской угрозе, выдвигает заведомо неприемлемые требования, суть которых сводится к тому, чтобы сделать его гетманом обоих берегов Днепра. Взамен же обещает разорвать отношения с Портой и Ордой. Русские представители, видя, что никаких гарантий соблюдения взятых на себя обязательств Дорошенко давать не собирается, не клюнули на подобную уловку. И не зря.

Еще осенью 1667 года Дорошенко завязал переписку с левобережным гетманом Брюховецким, обнадеживая того, что уступит ему свою булаву и таким образом тот сделается гетманом всей Малороссии, но прежде должен он, Брюховецкий, выжить из нее царские гарнизоны и, отложившись от Царя, отдаться в подданство султана. А чтобы вернее воздействовать на Брюховецкого, Дорошенко утверждал, что Царь прислал к нему своего посланника Тяпкина с призывом на гетманство восточной стороны.

Все это, конечно, было ложью, причем совершенно несуразной. Трудно даже допустить, чтобы Брюховецкий мог в нее поверить. Тем не менее, он все же включился в задуманную Дорошенко интригу и в глубокой тайне принялся готовить путч.

В конце января 1668 года Петру Шереметеву в Киев дали знать, что в Чигирине состоялась рада, на которой присутствовали: Дорошенко, митрополит Тукальский, Гедеон Хмельницкий, полковники и старшина западной стороны, ханские посланцы, представители Запорожья и посол от Брюховецкого. На ней утвердили: по обе стороны Днепра жителям быть в соединении, жить особо и давать дань турецкому султану и крымскому хану, как дает волошский князь; турки и татары будут защищать казаков и вместе с ними ходить на московские украйны. На той же раде положили: в малороссийских городах царских воевод и ратных людей побить. Татары уже стояли под Черным лесом и обещали всемерную поддержку.

Сам Брюховецкий еще 1 января собрал в Гадяче старшинскую раду и объявил на ней, что запорожцы якобы перехватили Царские письма к крымскому хану, в которых условлено сообща с польским королем и ханом полностью разорить Малороссию, а всю старшину в полон забрать. Гетман даже уверял, что его посланцам в Москве говорили: Царю Малая Россия не надобна и он отдаст ее полякам вместе с Киевом. Старшины не поверили Брюховецкому: слишком неправдоподобно выглядели его утверждения. Тогда он снял с шеи крест, поцеловал его и стал клясться, что говорит сущую правду и предлагает потребовать от царских воевод, чтобы они с своими ратными людьми убирались из края подобру-поздорову, а не пойдут добровольно, то прогонять их и бить. Старшины были поражены не столько даже самим предложением, сколько тем, от кого оно исходило.

Гетман Иван Мартынович Брюховецкий не снискал особых лавров в ходе Освободительной войны (впервые документы упоминают его в реестре чигиринской сотни в 1650 году), но входил в окружение Хмельницкого и выполнял некоторые дипломатические поручения гетмана. В 1659 году он объявился в Запорожье и быстро сумел там завоевать себе авторитет. Вскоре его избрали кошевым атаманом, а затем и «кошевым гетманом» (1661-1663). Прекрасный оратор и политик, он проявил незаурядные способности в борьбе за гетманскую власть, сумел привлечь на свою сторону народную массу и запорожцев, овладеть доверием русского правительства и на «черной раде» в Нежине (1663) был избран гетманом. Брюховецкий, пожалуй, единственный из гетманов, кого к власти действительно привел народ. Поэтому в своей политике он поначалу стремился оправдать народные ожидания.

Неплохо разбираясь в проблемах, терзавших Малороссию, что подтверждают и его высказывания, приведенные нами в 8 главе, он сразу же предложил русскому правительству первоочередные меры, призванные улучшить ситуацию. Наиболее важные из них: поборы, собираемые с мещан и поселян, давать в царскую казну, устранив от этого дела казачью старшину; во всех важных городах Малороссии разместить царских воевод и ратных людей; прислать на Киевскую кафедру святителя из Москвы. Все эти пункты, кроме последнего, были осуществлены. Более того, для наведения порядка в сборе налогов летом 1666 года в Малороссии была проведена перепись. В инструкции, данной переписчикам, говорилось: «Великий государь по своему государскому осмотрению и по челобитью боярина и гетмана Войска Запорожского (т.е. Брюховецкого) и войтов и бурмистров и всяких чинов малороссийских жителей, указал в своей государевой искони вечной отчине, в малороссийских городех и местах и местечках, переписать всяких чинов жилецких, промышленных и тяглых людей и в селех и в деревнях крестьян и бобылей по именам, и ведать их своим царского величества боярам и воеводам и приказным людям и от старшин и от всяких чинов и от казаков оберегать, и налог и обид им никому чинить не давать, и поборов на старшину и на всяких чинов начальных людей и на казаков никаких не собирать, а обыкновенную должность хлебные и денежные поборы указал великий государь на них положить для своих великого государя ратных людей, которые ныне и впредь будут в малороссийских городех для обороны, а положить те денежные и хлебные поборы указал великий государь против их же челобитья малороссийских городов жителей, войтов, бурмистров и райцев и лавников и всяких чинов жилецких людей, против росписки, какову они подали в приказ малороссийский»⁴.

Перепись, таким образом, была предпринята по неоднократным просьбам самих жителей Малороссии, умолявших правительство избавить их от безудержного грабежа и эксплуатации со стороны казачьей старшины. Брюховецкий поначалу тоже был за ее проведение, но к 1667 году его позиция существенно изменилась. Стремясь к ничем не сдерживаемой наживе, он стал противником тех мер, которые сам же и предложил. Гетмана сгубили жадность и неограниченная власть. Влияло, конечно, и окружение. Старшина, главными вожделениями которой были обогащение любой ценой и закрепощение подневольного поспольства, встречала в штыки любые попытки по наведению порядка в Малороссии. Проведение переписи вызвало с ее стороны самое отчаянное сопротивление, а Брюховецкого она просто возненавидела как инициатора разрушения того положения, при котором только и могла достигнуть своих целей.

Гетман, конечно, не мог игнорировать ни этого сопротивления, ни испытываемой к нему враждебности. А кроме того, и сам уже оценил выгоды сложившегося порядка вещей и вовсю ими пользовался. Жалобы на гетманский произвол, жестокость и алчность стали доходить до правительства, а в народе былой его кредит исчез бесповоротно. Боясь остаться в совершенной изоляции и лишиться власти, которая давала столько важных преимуществ, Брюховецкий решил развернуть свою политику на 180 градусов и соединиться в замыслах с еще одним отступником, Дорошенко. Для этого и вступил он с последним в переговоры, принял предложенные условия и стал исподволь готовить свой путч...

Сразу после январской рады Брюховецкий отправил лубенского полковника Гамалею, генерального обозного Безпалого и канцеляриста Кашперовича в Турцию предлагать султану в подданство Малороссию. Себе он выговаривал право носить титул «князя русского» исидеть на княжеском престоле в Киеве. Был отправлен посланец и в Крым, просить у хана военной помощи.

Тем временем, вернувшиеся с рады полковники повсюду разослали универсалы, которыми дозволялось не платить в царскую казну податей, не исполнять воеводских приказаний и посполитым по своему желанию записываться в казаки. Уже 5 января воевода Рагозин из Остра писал Шереметеву, что в козелецком повете «лучшие» (зажиточные) крестьяне не хотят вносить в казну следуемого с них хлеба и записываются в казаки. Затем прислал известие прилуцкий воевода Загряжский, что по гетманскому указу в пригородках Красном, Ичне, Карабутове, Сребном мещане и крестьяне объявили себя казаками, решительно отреклись от всяких взносов в царскую казну и хотели побить посланных для сбора государевых людей. Переяславский воевода Алексей Чириков и миргородский Приклонский сообщали о том же. Из Глухова воевода Кологривов доносил, что в город пришло 1500 конных и пеших запорожцев и сразу стали склонять жителей выгнать воеводу с ратными людьми. Из Стародуба воевода Игнат Волконский писал: стародубский полковник изменил государю, поставил из казаков стражу около города, где сидел воевода, и приказал не пропускать к нему на помощь ратных людей, хватать и приводить к себе гонцов, едущих к воеводе или посылаемых от него. Волконский извещал, что с ним всего 250 человек и пороха мало: защищаться трудно. В других городах ратных людей было еще меньше: в Прилуках у воеводы Загряжского всего 33 солдата и 23 драгуна, у Приклонского в Миргороде - 35 человек.

Когда в Москве из отписок Шереметева узнали о волнениях в Малороссии, то Брюховецкому в начале февраля пошла царская грамота: «Казаки не дают денег и хлеба на раздачу нашим служилым людям, в своих волях бесстрашно чернь пишут в казаки, а наших ратных людей голодом и всякою теснотою морят, чтобы и остальные от нужды разошлись. Знатно по таким казацким своевольным делам явное отступление не только от подданства нашего, но и от веры христианской: отступив от Бога жива и от обороны христианской, предаются бусурманам в вечное проклятство». Связывая начавшуюся смуту с распространением в Малороссии ложных слухов об условиях Андрусовского перемирия, в том числе и об отдаче Киева, указ извещал: «Послан к вам с надежным объявлением дворянин Желябужский, который прочтет вам и полковникам договорные посольские статьи с королем польским. А об отдаче Киева никакого бы смутного помышления христианские народы не имели. В войну, многие убытки приняв, Украины мы не отступились! А если малодушные волнуются за то, чтоб нашим воеводам хлебных и денежных сборов не ведать, хотят взять эти сборы на себя, то пусть будет явное челобитье от всех малороссийских жителей к нам, мы его примем милостиво и рассудим, как народу легче и Богу угоднее. Мы указали сбирать поборы с черни полковникам с бурмистрами и войтами по их обычаям, без всякого оскорбления, и давать служилым людям на корм и платье, а воеводам сборщиков от себя не посылать»⁵.

Царская грамота, отправленная 6 февраля, опоздала. Да если бы и успела, никакого действия не произвела бы. Старшина уже решилась пойти на вооруженный путч, только бы не допустить установления в крае общепринятого в государстве порядка. Она не считала зазорным даже отдаться в подданство мусульманам во имя сохранения своей «привилегии» на бесконтрольность и безнаказанность. В воскресенье 8 февраля в Гадяче Брюховецкий, пригласив к себе полковника русской службы Иоганна Гульца, объявил тому, чтобы он с воеводой и ратными людьми немедленно выходили из города, иначе всех их побьют казаки, которых к тому времени в Гадяче собралось уже несколько тысяч. «Нам нельзя противиться, - сказал Гульц, - пойдем, как прикажешь, лишь бы твои казаки нас не побивали». Брюховецкий встал, осенил себя крестным знамением и сказал: «Вот тебе крест святой, наши казаки никаких задоров не учинят, лишь бы ваши ратные люди вышли смирно из города». Гульц доложил о распоряжении гетмана воеводе Евсевию Огареву. «Нам ничего не остается, как уходить, - сказал тот. - Нас мало, всех, и конных и пеших, человек двести, а у них набралось тысяч восемь народа; крепости в Гадяче никакой нет, отсидеться и удержаться нам нельзя никак; и сами пропадем, и царскому делу никакой корысти не будет!»⁶. Ратные люди собрались и пошли. Подходят к воротам - заперты, стоят у них казаки. Брюховецкий, потребовавши, чтобы ратные ушли добровольно, вслед за тем приказал казакам не пропускать их. Гульца с начальными людьми выпустили, но стрельцов, солдат и воеводу остановили. Началась свалка. Ратные люди не нападали, а только защищались и отбивались. Предводитель казаков Иван Бугай нанес Огареву удар по голове. Раненый воевода с частью людей успел прорваться за город, зато других без пощады порубили: погибло таким образом 70 стрельцов и 50 солдат. Из тех, что успели уйти вперед, человек 30 не были настигнуты казаками, но померзли на дороге, остальных, 130 начальных и лучших людей, захватили и увели обратно в город. Раненного воеводу положили лечиться к протопопу, других пленных распределили по разным городам. Не пощадили и жену воеводы: надругавшись над ней, водили простоволосую по городу, а затем, отрезав одну грудь, отдали в богадельню.

Расправившись с государевыми людьми у себя в Гадяче, Брюховецкий разослал листы по всем другим городам с призывом последовать его примеру: «Не с нашего единого, но с общего всей старшины совета учинилось, что мы от руки и приязни московской отлучились по важным причинам. Послы московские с польскими комиссарами присягою утвердились с обеих сторон разорять Украину, отчизну нашу милую, истребив в ней всех жителей, больших и малых; для этого Москва дала ляхам на наем чужеземного войска четырнадцать миллионов денег. О таком злом намерении неприятельском и ляцком узнали мы чрез Духа Свят (?!). Мы не хотели выгонять саблею Москву из городов украинских, хотели в целости проводить до рубежа; но москали сами закрытую в себе злость объявили, не пошли мирно дозволенною им дорогою, но начали было войну; тогда народ встал и сделал над ними то, что они готовили нам: мало их ушло живых! Прошу вас именем целого Войска Запорожского, пожелайте и вы целости отчизне своей, Украине, промыслите над своими домашними неприятелями, москалями, очищайте от них свои города; не бойтесь ничего, потому что с братьею нашею той стороны желанное нам учинилось согласие, если нужно будет, не замедлят вам помочь»⁷.

Мятеж разлился по всему Левобережью. Воеводы со-сницкий Лихачев, прилуцкий Загряжский, батуринский Клокачев, глуховский Кологривов были схвачены казаками. Всех их отвезли к Брюховецкому в Гадяч. Они сидели там некоторое время в оковах, а потом были отправлены в лубенский Мгарский монастырь. В Стародубе воеводу князя Игнатия Волконского убили, когда город был взят полковниками Сохой и Бороною. Захвачены воеводы миргородский и полтавский и отосланы в Чи-гирин к Дорошенко. Еще 25 января черниговский полковник Иван Самойлович (будущий гетман) осадил с казаками в замке воеводу Андрея Толстого, покопав кругом шанцы. 1 февраля к Толстому явился священник с предложением от Самойловича выйти из города, потому что гетман Брюховецкий со всей Малороссией отложился от государя, присягнул хану крымскому и Дорошенко. В ответ Толстой сделал вылазку, побил много осаждающих и взял знамя. 16 февраля воеводе подали грамоту от самого гетмана, в которой тот предлагал ему выйти добровольно из Чернигова, оставивши наряд, по примеру воевод - гадячского (!), полтавского и миргородского. Но Толстой города не сдал. В Новгоро-де-Северском сидел воевода Исай Квашнин. Несколько раз присылали к нему казаки с предложением выйти из города. «Умру, а города не отдам», - ответил воевода. 29 февраля на рассвете к нему явились три сотника с тем же предложением: Квашнин велел убить посланных. Рассвирепевшие казаки полезли на приступ и взяли город, но воевода, прежде чем сам был сражен пулей из мушкета, отправил на тот свет более десяти казаков. Рассказывали, что Квашнин хотел убить и свою жену, ударил ее саблею по уху и по плечу, но удар был не смертельный: судьба жены воеводской в Гадяче объясняет его поступок. К Переяславлю и Нежину казаки делали по два приступа, но понапрасну. С большим уроном были они отбиты и от Остра. И все же мятежникам удалось установить свой контроль над многими городами Левобережья.

Успешно действовал Брюховецкий и в другом направлении. 2 апреля Гамалея прибыл в Адрианополь и со своими товарищами был представлен султану. Турки радушно приняли посольство, которому было заявлено: «По своему неизреченному милосердию султан принимает всех, прибегающих к его императорскому порогу, и охраняет под крылами своей обороны от всяких оскорблений»⁸. В Гадяч явилась толпа татар под начальством Челибея для принятия присяги на верность султану. Брюховецкий должен был дать гостям 7000 золотых червонных, а Челибею подарил рыдван с конями и коврами да двух русских девиц. Вместе с татарами выступил Брюховецкий против государевых ратных людей и остановился под Диканькою, ожидая подхода своих полков. Он выполнил то, о чем просил его Дорошенко, и теперь ожидал, что и тот, в свою очередь, исполнит обещанное...

Дорошенко исполнил, только на собственный манер, с присущими ему вероломством и цинизмом. В мае он двинулся на Левобережье и остановился у Опошни. Брюховецкий к тому времени расположился у Зенькова. Сюда и прислал Дорошенко десять своих сотников с требованием, чтобы Брюховецкий поклонился ему и добровольно отдал свою булаву, бунчук, знамя и всю артиллерию. За то Дорошенко обещал явить милость и оставить Брюховецкому в пожизненное владение Гадяч с пригородами. Обманутый в своих ожиданиях, Брюховецкий пришел в неописуемое бешенство и приказал немедля схватить посланцев, заковать в кандалы и отправить в Гадяч, а сам двинулся к Опошне (30 верст отЗенькова). Но здесь бывшие с ним казаки заволновались и закричали: «Мы за гетманство Брюховецкого биться не станем». Чернь бросилась грабить его возы, точно так же, как пять лет назад под Нежином бросилась на возы Сомка и Золотаренко. Брюховецкий принужден был бежать, скрывшись в своем шатре. Но здесь перед ним явился очередной посланец и опять потребовал, чтобы гетман немедленно явился к Дорошенко. Брюховецкий отказался, но в его шатер ворвалась толпа, схватила и потащила в дорошенков табор.

Дорошенко стоял на кургане, носившем название Сербиной могилы: здесь были похоронены сербы, служившие Выговскому и погибшие в битве против Пушкаря. Увидев Брюховецкого, он сказал: «Зачем ты отвечал мне грубо и не хотел добровольно отдать своей булавы, когда тебя не хочет иметь гетманом казачье товарист-во?» Брюховецкий ничего не отвечал. Тогда Дорошенко сделал знак рукой, и толпа бросилась на гетмана. Изорвали и истерзали на нем одежду до того, что он остался нагишом, били его ружейными дулами, ослопьем, чеканами, рогатинами и «убили как бешеную собаку», .бросив нагого, всего синего от побоев. В тот же день таборы обоих гетманов, недавно стоявшие друг против друга, соединились. Казаки на мировую перепились, зароптали, стали кричать, что надобно убить и Дорошенко. Тот приказал выкатить им еще несколько десятков бочек горилки, чтобы расположить к себе и, вместе с тем, напоить до полного бесчувствия. Сам же со старшиной выехал на край своего обоза и оставался там до тех пор, пока не улеглось волнение. Три дня лежало тело Брюховецкого неубранным, пока брат Дорошенко, Андрей, не приказал поднять его и положить на воз, подостлавши сена. Так довез он его в Зеньков. Там положили тело гетмана в гроб и отвезли в Гадяч. Оно было до того изуродовано, что близкие люди и сама жена едва могли узнать, чей труп привезли. Брюховецкого похоронили в Гадяче в церкви Богоявления, им же самим построенной.

Потери вследствие измены Брюховецкого составили: 48 городов и местечек, занятых Дорошенко, множество раненных, плененных и убитых ратных людей, 144000 рублей денег, 141000 четвертей хлебных запасов, 183 пушки, 254 пищали, 32000 ядер, пожитков воеводских и ратных людей на 74000 рублей.

Провозгласив себя гетманом обоих сторон Днепра, Дорошенко от Опошни направился к Котельве, которую осаждал воевода Ромодановский. Воевода отступил. Тогда Дорошенко двинулся к Гадячу и приказал по сторонам грабить маетности Брюховецкого. В Гадяче забрал пленных воевод, ратных людей, жену Брюховецкого и овладел всем движимым имуществом убитого гетмана.

Казалось, он находился в зените своего могущества и достиг всего, о чем только мог мечтать. И вдруг совершенно неожиданно, с поспешностью, смахивающей на бегство, устремился из Гадяча обратно в Чигирин. Что же случилось? Эта загадка вот уже век не дает покоя «украинским» историкам. Впрочем, ничего лучшего, чем объяснить это внезапное бегство неверностью жены, они не придумали: «...он получил из дому, из Чигирина, известие о своей жене - что она ему изменила, «через плетень скочила с молодшим»⁹. И вот пришлось со всем войском мчаться за ней в погоню. Романтично, не так ли?.. Только ничего общего не имеет с правдой. На самом деле все было намного прозаичнее.

Именно в момент своего наибольшего триумфа Дорошенко получил весть из Крыма о том, что от его услуг намерены отказаться. Крымский хан Адель-Гирей, почему-то невзлюбивший Дорошенко, стал подыскивать ему замену, остановившись наконец на кандидатуре запорожского писаря Петра Суховеенко. В сентябре 1668 года того объявили «гетманом» и с приданными ему татарами новый соискатель булавы двинулся в Малороссию. Вначале левобережную. В течение всей осени татары грабили территорию Переяславского, Полтавского, Миргородского и Лубенского полков, но так ине добились признания своего ставленника. Тогда в январе 1669 г. они переправились на Правобережье. Дорошенко срочно отправил посланца в Стамбул с жалобой на самоуправство Адель-Гирея. А Суховеенко тем временем двинулся на Чигирин. Дважды предпринимал он попытки завладеть городом, но оба раза безуспешно. Неизвестно, как развивались бы события дальше, если бы в их ход не вмешался доблестный Серко: внезапным ударом он разгромил сопровождавших Суховеенко татар, и те вместе со своим «гетманом» убрались в Крым.

А что же сталось с Левобережьем в результате мятежа Брюховецкого, закончившегося с таким явным успехом (правда, не для его инициатора)? Ровным счетом ничего. Да и могло ли быть иначе! Старшине не на кого было опереться в осуществлении своей программы, потому что противником ее выступал весь народ. Преследуемые старшиной цели не только не встречали в нем никакого сочувствия, но, напротив, наталкивались с его стороны на самое упорное сопротивление. Она, конечно, могла на время обеспечить себе если не поддержку, то хотя бы безучастность остального населения, но опять же только посредством чудовищной и кощунственной лжи, образцы которой продемонстрировал Брюхо-вецкий. Можно было прибегнуть и к такой популистской мере, как всеобщее оказачивание, одарив «привилегиями» все малороссийские сословия. Одарив, конечно, только на словах, ведь кто-то должен был работать, пахать землю, нести повинности, чтобы содержать привилегированных. Такого рода демагогия могла дать сиюминутный эффект. А дальше? Оставшись один на один с народом, старшина вообще рисковала быть уничтоженной, потому что ее политика и ее цели были ему не просто чужды, но и вызывали неприкрытую ненависть. Успешно завершившийся путч угас сам по себе. Уже несколько месяцев спустя старшина каялась в содеянном, в очередной раз просясь под «великодержавную руку его Царского величества». В очередной раз последовало прощение и присяга на верность. А в марте 1669 года левобережным гетманом был избран Демьян Игнатович Многогрешный - и все вернулось на круги своя.

Тем временем на Правобережье Дорошенко мучился страхом потерять даже то, что имел по эту сторону Днепра, на другую он уже не претендовал. Снова решил вступить в переговоры с русским правительством, убеждая его представителя, подполковника Подымова, в том, что давно хотел быть в подданстве у православного Царя. Подымов заметил, что этому мешает дружба Дорошенко с татарами. Тот оправдывался: «Была у нас прежде с ними приязнь и присяга, но с их стороны увидали мы неисправление: они брали в полон жителей малороссийского края; за это и мы станем их побивать»¹⁰. Удивительное «прозрение»: только три с половиной года спустя Дорошенко вдруг рассмотрел, что призываемые им татары угоняют ясырь. Не одного-двух ведь угнали, а десятки тысяч. Столько же порубили, пожгли, уморили голодом. И вот только теперь «заметил», когда татары нашли вместо него другую марионетку. Испугался потерять доходную должность - и прозрел. А до появления Суховеенко ничего не видел, не слышал, не знал...

Конечно, это был лишь маневр, оттяжка времени. Он готовил запасной вариант, прибегая к наглой, циничной лжи, а сам ждал ответа из Стамбула. Если султан не поддержит его в борьбе с другими претендентами на булаву, ему придется в очередной раз менять хозяев. Повезло. В марте 1669 г. в Чигирин прибыл турецкий посол с султанской грамотой, в которой падишах изъявлял свое согласие на владение Малороссией. Дорошенко и его старшина торжественно присягнули на верность султану. Так без единого выстрела и сражения исконные русские земли стали турецким достоянием. На радостях Дорошенко закатил трехдневный пир и приказал салютовать из пушек. Посол подарил ему дорогой кафтан в знак особой милости султана. Пировала и старшина, молча согласившаяся на оккупацию родины турками.

Интерес Дорошенко понятен, а что двигало остальными? Может быть, они не знали, что заключает в себетурецкое подданство? Да нет, знали: «Хорошо известные казакам отношения Турции к вассальным государствам -Молдавии и Валахии— не предвещали ничего доброго для Украины: продажа с публичного торгу господарских мест, полная зависимость участи и жизни господарей от каприза султана и его визирей и от положения партий, волновавших сераль, открытое поле для интриг, подкупов и доносов, вечное соискательство власти со стороны претендентов, добивавшихся ее в Константинополе за деньги, постоянное вмешательство турок во внутреннее управление страной, присутствие турецких пашей и гарнизонов в румынских крепостях, произвольное взимание дани и поборов, наконец, ежегодное почти требование вооруженного контингента в помощь туркам во время военных их действий против христианских государств,- вот картина, представлявшаяся казакам в придунайских княжествах как образец вассальных отношений к Порте»¹¹.

Итак, знали, на что шли, и не сопротивлялись. Свою роль играл, конечно, и страх. Собираемые Дорошенко «рады»» имели чисто декоративный характер. Откровенный обмен мнениями был на них исключен, выступивший против рисковал жизнью, и все это знали. Генеральный обозный Гулак следующим образом описывает процедуру принятия решения о турецком подданстве. Выступил Дорошенко, стал убеждать, что казакам и посполитым следует уповать только на милость турецкого султана, могущественнейшего между земными владыками, потом поставил вопрос: кого нам держаться - турок или поляков (о московском Царе даже не упомянул). «В пользу поляков не могло раздаться ни одного голоса, - замечает Гулак, - а на московскую сторону все бы склонились, только самим навязываться с этим именем было бы не безопасно... потому все на раде завопили, что лучше держаться протекции турецкого султана, и Дорошенко объявил, что таков войсковой приговор»¹². Итак, возражений не последовало не потому, что были согласны, а из опасения потерять голову. Сила Дорошенко заключалась в награбленном им скарбе, позволявшем содержать до 20 тысяч наемников. С их помощью он легко мог расправиться с любым из той кучки отщепенцев, которые находились при нем в качестве «казаков». Его боялись. Боялись его вероломства и жестокости. Но не только страх заставлял молчать.

Дорошенко прекрасно знал, что имеет дело с людьми, для которых шкурный интерес превыше всего, поэтому не только пугал, но и манил. Использовал кроме кнута еще и пряник. Обещал, например, выпросить у султана неприкосновенность «казачьих вольностей и привилегий». Действовало. Сподвижники у «гетмана» были под стать ему: за привилегии готовы были торговать родиной оптом и в розницу. Не за просто так предавали. Дорошенков генеральный есаул Яков Лизогуб размышлял, например, так: «Рад бы перейти за Днепр, в сторону царского величества со всем своим домом и пожитками, да славу свою потеряю: тут я начальным значным человеком, и все меня здесь слушают; лучше мне будет, живучи здесь, царскому величеству службу свою показать, потому что здесь все люди, видя утеснение от турок, Дорошенка и нас всех проклинают и всякое зло мыслят»¹³. Иными словами: рад бы перейти и послужить своим, но не перейду; и пусть все проклинают, ненавидят и зло мыслят, но здесь я начальный зпачный человек, тут останусь и служить буду турку. Такая вот философия. Философия наемника. На ней-то и держалась солидарность этих подельцев...

Дорошенко торжествовал - и все равно продолжал бояться. Жалкая участь любого предателя: ежеминутное ожидание неизбежной расплаты за содеянное. Его отношения с Турцией и присяга султану уже были повсеместно известны, а он продолжал лгать, хитрить, изворачиваться, пытаясь любыми способами скрыть правду, и осенью 1669 года упрекал Многогрешного в том, что тот верит дурным слухам про него: «Не обрящется того никогда, чтоб я любезную отчизну Украину турскому царю в подданство имел запродавать, и в мысли моей того никогда не бывало»¹⁴. И понимал же, что всего лишь продает «милую отчизну», как сутенер продает публичную девку. Даже признавал, что продает, но до последнего оттягивал публичную огласку этой постыдной для него правды. Отношение народа к передаче Малороссии в турецкое подданство было ему известно. За такое неслыханное предательство можно было лишиться не только власти, но и головы. Тем более в условиях, когда число претендентов на его должность не убывало.

25 апреля 1669 г. запорожцы на своей раде снова избрали Суховеенко гетманом, а посланцев Дорошенко повесили на вербах. К нему было отправлено требование сложить с себя гетманские полномочия. Крымский хан выделил Суховеенко несколько тысяч орды, и татары кинулись опустошать окрестности Чигирина. Одновременно представители большей части правобережных полков, собравшись в Умани, избрали гетманом уманского полковника Михаила Ханенко. Последний объединился с Суховеенко для совместной борьбы против Дорошенко. Во власти турецкого ставленника оставался только Чигирин. Казалось, его правление отсчитывает последние минуты. Но турки спасли своего верного холуя. В самый критический момент к нему явился турецкий чауш Али-ага, привезший султанскую грамоту на гетманство, бунчук и санджаки (знамена), а также строжайший приказ татарам немедленно прекратить боевые действия против Дорошенко и отправиться в Крым.

Татары действительно ушли в Крым, а без них Суховеенко и Ханенко сразу превратились в чисто символические фигуры и сами вынуждены были спасаться бегством в Запорожье. Ханенко однако не успокоился и в октябре 1670 года в Остроге сумел договориться с поляками. Подписанные им с королевскими комиссарами от имени Войска Запорожского статьи предусматривали амнистию казакам и обещание сохранить в незыблемости их «привилегии и вольности». Какие конкретно - предстояло выяснить на будущем сейме. В остальном же договор  восстанавливал  полную  юрисдикцию  Польшинад правобережной Малороссией, включая возвращение бывших панов в свои поместья и прежнее «послу-шенство» проживающих в них крестьян. За это король одарил Ханенко званием «гетмана» и знаками гетманского достоинства - знаменем, булавой и бунчуком.

Борьба за обладание Правобережьем развернулась с новой силой. В октябре 1671 г. коронный гетман Собеский при содействии Ханенко и Серко принудил покориться Польше подольские городки Брацлав, Стену, Могилев, Ямполь, Бар, Межибож, Винницу и другие. Сдавшиеся местечки признавали над собой власть польского «гетмана» Ханенко. Напрасно Дорошенко призывал на помощь крымского хана, который как вассал Турции обязан был ему помогать. Ад ель-Гирей во исполнение приказа султана двинулся было в Малороссию, но, встретив на пути шесть тысяч запорожцев во главе с Ханенко и Серко, после небольшой стычки повернул обратно. Разгневанный султан по жалобе Дорошенко назначил в Крым нового хана - Селим-Гирея, но и тот на помощь не спешил. Собственных войск у Дорошенко никогда не было, а служившие за деньги сердюки годились лишь для грабежей да расправ над мирным населением, но не для ведения боевых действий.

Так и сидел он, запершись в Чигирине, пока не подошли к нему шесть тысяч татар и десять тысяч турок, а в ноябре по приказу султана еще и двадцать тысяч белгородской орды. Все это войско двинулось к Ладыжину, но Ханенко отстоял его. Тогда татарские чамбулы рассыпались по Подолью и занялись главным своим делом - захватом «живого товара». Дорошенко, как всегда, активно в этом участвовал, самолично осуждая на ясырь население тех городков, которые присягнули Ханенко и Собескому. Пришлось жителям слабо укрепленных Ямполя, Тульчина, Черниховцев, Винницы и других местечек присягать на верность султану и его вассалу Дорошенко. Но эти успехи не укрепили положения Дорошенко: власть его колебалась, татары были ненадежны, а сам он давно уже стал средоточием всеобщей ненависти. «Ты татарский гетман, татарами поставлен, а не войском выбран»¹⁵ - народный приговор ежечасно грозил низвергнуть его в небытие. Он висел на волоске и прекрасно это понимал. Единственным средством, которым он еще мог воспользоваться, чтобы удержать власть над краем, была открытая турецкая оккупация Малороссии.

В сущности, он добивался этого уже давно, но теперь его усилия удвоились. А на случай провала он предусмотрительно готовил и другие спасительные для себя варианты, стараясь убедить также русское правительство в своем давнем желании воссоединить Правобережье с левой стороной. В апреле 1671 г. писал, например, Царю, что как «благожелатель всему православному христианству хочет иметь православного царя за главу себе» и просил не ставить ему в вину того, что принял от султана санджаки как знак признания турецкой власти. «Я сделал это, щадя целость всей Украины, защищая от разорения церкви Божий и отводя от людей пагубу. Если бы мы не приняли знаков турецких, то пришлось бы нам творить брань с сильными бусурманами, живущими близко нас, а на это мы немощны». А еще оправдывал свою измену политикой Польши: «Да будет известно вам, православный милостивый царь, что сей российский народ, над которым я старшинствую, не хочет носить ига, которое возлагает на него Речь По-сполитая: не допускают поляки Войску Запорожскому и народу российскому иметь тех вольностей, о которых через послов своих я просил. И вот по такой причине наш народ прилепляется к братству с соседствующими бусурманами в надежде своего спасения»¹⁶.

Точно такие же уверения во всегдашней преданности и «желательстве» шли к польскому королю. А между тем через своего резидента в Стамбуле он молил падишаха немедленно начать боевые действия против Польши, указывая, что она сегодня слаба как никогда и для ее разгрома теперь самый подходящий момент. Настойчиво убеждал Порту в том, что предпринимаемые поляками попытки отринуть от власти преданнейшего слугу султана являются намеренным оскорблением его величества, наглым вызовом, требующим немедленного ответа.

Турки наконец откликнулись на этот настойчивый зов. В марте 1672 года падишах отправил королю Михаилу грамоту, в которой фактически объявлял Польше войну. По отсылке ее, не дожидаясь ответа, приказано войскам было собираться в Адрианополе к 23 апреля, а крымскому хану Селим-Гирею сразу двигаться в Малороссию.

В начале июня в Чигирине появился первый турецкий отряд, а за ним стали прибывать татары. И те, и другие сразу повели себя как оккупанты: насиловали женщин, забирали детей, грабили и жгли. Между тем основные турецкие полчища во главе с самим падишахом Мухаммедом IV, переправившись через Днестр, вступили в Подолию. 4 августа к ним присоединились татары и Дорошенко. Последний удостоился чести быть принятым верховным главой всех магометан и поцеловать полу его одежды, получив в подарок за верную службу богатый халат, булаву и коня с дорогой сбруей.

7 августа турецкая армия осадила Каменец. В течение десяти дней под непрекращающимся артиллерийским обстрелом его гарнизон и жители героически отбивали многочисленные приступы врага, но, не получив подкреплений, вынуждены были начать переговоры о сдаче. Султан обещал дать уйти из города всем желающим, а оставшимся не причинять никаких обид, сохранить христианские храмы всех вероисповеданий и свободное отправление богослужения. Многим шляхтичам и высшему духовенству действительно дали уйти, но все остальные обещания оказались обманом. Вступив в город, турки тут же стали превращать церкви и костелы в мечети. Из усыпальниц, устроенных под ними, вытащили гробы умерших и вывезли за город на свалку, а для еще большего унижения христиан на их глазах стали ругаться над иконами: кололи, рубили, жгли, топтали ногами, а те не могли ничего сделать под страхом неминуемой смерти. Иконами же мостили улицы и по ним заставляли идти христиан, а тех, кто не соглашался, тут же убивали. По такой мостовой из икон и въехал Мухаммед IV в Каменец вместе со своей свитой, в которой был и Дорошенко. В новоустроенных мечетях сразу же начались богослужения, и в первый раз в Каменце вместо колокольного звона раздался любезный мусульманскому уху голос муэдзинского изана. Колокола были спущены, падишах приказал разбить их и перелить на орудия. Тогда же поймали восьмилетнего мальчика Петра Ястржембского и, приведя в главную мечеть, в присутствии султана обрезали. Обрезали и еще восемьсот мальчиков, отобранных для янычарского корпуса. Затем кинулись хватать дам и девушек шляхетского звания и, смотря по их красоте, распределять по гаремам: одних к самому падишаху, других - верховному визирю, иных - к пашам. Султан назначил в Каменце губернатора и оставил в нем двадцатитысячный гарнизон.

Во всех «торжествах» победителей непосредственное участие принимал и Дорошенко, включая глумление над христианскими святынями. А ведь тоже был христианин. Наверное, и крест носил на груди и даже гордо величал себя «благожелателем всему православному христианству». Но остался совершенно глух к истреблению единоверцев и циничным издевательствам над ними. Даже соучаствовал в этом, приняв в подарок от султана часть колоколов, сброшенных с каменецких церквей. Такой была «вера» иуды..!

Падение Каменца предопределило исход кампании. И хотя отряды Яна Собеского и действовавшего вместе с ним Ханенко смогли нанести ряд поражений татарам и отбить у них множество пленных, в целом это не изменило положения. Польше пришлось пойти на уступку Турции всей Подолии и обязаться выплачивать ежегодную дань в 20000 червонцев. Во всех крупных городах края расположились турецкие гарнизоны.

Условия так называемого Бучачского мира (октябрь 1672) страшным бременем легли на плечи Русского населения оккупированных территорий. «Каменецкийэялет» - так называлась теперь новая провинция Османской империи. Ее губернатором (бейлербеем) был назначен Халиль-паша, который приказал немедленно разрушить все крепости, кроме тех, в которых разместились турецкие гарнизоны, разоружить население и привести его к присяге на верность султану.- Жители эялета были обложены «харачем», специальной данью для христианских подданных Османской империи, составлявшей от 20 до 50 процентов получаемых доходов, при этом для крестьян и мещан сохранялись и все обязательства к их владельцам. Сама шляхта должна была через султанских комиссаров предоставлять в казну весь собираемый с имений доход, из которого ей возвращалась определенная часть.

Печальная участь Каменца стала уделом всей Подолии: «Турские люди теперь, - писал есаул Яков Лизо-губ, - в Межибожье, Баре, Язловце, Снятине, Жванце. Во всех этих городах они церкви Божий разорили, поделали из них житницы, из других мечети, колокола на пушки перелили, жителям нужды чинят великие, малых детей берут, женятся силой, мертвых погребать и младенцев крестить беспошлинно не дают, беспрестанно кандалы куют и в Каменец отсылают»¹⁷. Число невольников было столь велико, что в Подолии железо резко вздорожало ввиду огромной потребности в кандалах. Наказывали по малейшему подозрению, ввели круговую поруку, невинный отвечал за виновного: в случае бегства одного, хватали другого и заставляли платить за освобождение огромный выкуп.

А Дорошенко торжествовал. Прибыв в главный турецкий обоз под Жванцем, он благодарил падишаха за оказанные благодеяния. Тот благодарил Дорошенко за верную службу и в знак особой милости приказал возложить на него халат, вышитый золотом. Яков Лизогуб также обратил внимание на расположение султана: «Когда Дорошенко был в походе вместе с турками, то ему честь была добрая, называли его князем; но казакам нужда была великая, турки называли их итеперь называют свиньями, где увидят свинью, называют казаком». Каждому, как говорится, свое.

Дорошенко, казалось бы, достиг того, чего желал, но предусмотрительно старался заручиться поддержкой и тех, кого уже неоднократно предавал. Тайно посылал курьеров к королю и обещал снова присягнуть на верность Польше, если сейм примет его на условиях Гадяч-ских статей. Поляки в ответ предлагали договариваться на Подгаецких - Дорошенко не соглашался, но и переговоров не прерывал. Так и водили друг друга за нос, ожидая каждый перемены обстоятельств в лучшую для себя сторону. В феврале 1673 г. Собеский предлагал королю согласиться на условия Дорошенко, чтобы поставить таким образом под сомнение условия Бучачского мира, но тот отказался.

С июля турецкоподданный возобновил переговоры и с русским правительством, по-прежнему выдвигая неприемлемые условия. Основное из них: вывод из Малороссии, в том числе и Киева, ратных людей. Выполнив это, русское правительство бросило бы край на произвол многократного изменника, уже превратившего в безжизненную пустыню Правобережье и всегда готового подвергнуть той же участи левую сторону. Самойлович совершенно справедливо указывал на истинную подоплеку замыслов турецкого прихвостня: «И Дорошенко, и Тукальский только баламутят. Умышляют они, как бы выманить у великого государя выступления царских ратных людей из Киева, чтобы Киев потом туркам отдать! Дорошенко разом и к великому государю, и к польскому королю посылает - и обоих обманывает, а дружит с одним турком. Кабы он искренно хотел поддаться, так не выдумывал то того, то другого, а просто просил бы только принять его под высокодержавную руку - и ничего больше»¹⁸.

И эти переговоры, как и все предыдущие, завершились ничем. В них справедливо усмотрели очередную коварную интригу турецкого агента, рассчитывавшего, усыпив бдительность Москвы, подготовить благоприятные условия для турецкого вторжения на Левобережье. Поражение Польши резко повышало вероятность именно такого развития событий. Ведь Дорошенко присягнул Турции от имени всей Малороссии, и падишах рассматривал как свое владение обе ее части. Бу-чачский мир развязывал ему руки для войны с Россией, и в Стамбуле уже открыто стали говорить о походе на восточную сторону, но ситуация внезапно усложнилась отказом польского сейма утвердить договор с султаном. Поляки не только не выполнили Бучачских договоренностей, но и с осени 1673 г. возобновили нападения на турецкие и татарские отряды, а коронный гетман Ян Собеский разгромил турок под Хотином и захватил эту сильную крепость. Но поляки не воспользовались одержанной победой. Приближалась зима, а кроме того было получено известие о смерти короля Михаила. Наступала пора межкоролевья, и паны рвались на выборы нового короля. Не желал зимой продолжать боевые действия и падишах.

Возникшая неопределенность в положении Правобережья давала шанс на воссоединение Малороссии. Согласно Андрусовскому перемирию Россия уступила правую сторону, кроме Киева, Польше, а теперь, когда король признал над ней турецкий суверенитет, эта уступка утрачивала юридическую силу и Россия, в свою очередь, могла с полным правом претендовать на возвращение своих исконных земель, тем более что поддержка местного населения была ей гарантирована.

В самом начале 1674 года русские войска, возглавляемые боярином Ромодановским и гетманом Самойло-вичем, переправились через Днепр. 27 января без сопротивления сдался Крылов. В последний день месяца полки стольника Скуратова, подойдя к Чигирину, выжгли посад и побили многих дорошенковых сердюков, но от попытки штурма города отказались. 4 февраля сдались Черкассы. Пять дней спустя Русские подошли к Каневу. Назначенный Дорошенко наказным гетманом генеральный есаул Лизогуб и каневский полковник Гурский тотчас вместе со старшинами явились к Ромодановскому и били челом о подданстве Царскому величеству.

Едва разнеслась весть о приходе русских войск, в их лагерь толпами повалили жители Правобережья с женами и детьми, умоляя принять их и переправить на левый берег Днепра. Дорошенко, зажатый в Чигирине, тоже не сидел сложа руки. Уже в марте на выручку ему поспешила орда, но полковник Цеев с копейщиками, рейтарами, драгунами и казаками встретили ее у Лисянки и наголову разгромили. Остатки побежденных заперлись было в городке, но местные жители поднялись против татар, большую часть их перебили, а девяносто человек взяли живьем в плен. Пленили и бывшего с ними брата Дорошенко, Григория. Вслед за этим началось восстание в Корсуне. Находившиеся там в сборе полковники и старшины открыто выступили против Дорошенко, немногочисленные сторонники которого и в их числе дорошенков брат Андрей, его тесть Яненко и поволоцкий полковник Гамалея бежали в Чигирин. Оставшиеся присягнули Царю и послали Дорошенко требование положить свой бунчук и булаву. 4 марта Михаил Ханенко, поставленный королем правобережным гетманом, написал киевскому воеводе Трубецкому следующее письмо: «Покорно молю, исходатайствуй, чтобы его царское величество, как отец щедрый, пожаловал меня своею милостью. Верою и правдою служил я королю и Речи Посполитой, без опасения оставил жену и детей в Польше, безо всякого жалованья кровь свою проливал, а теперь принужден бежать сюда по вражде и нестерпимой злобе гетмана Яна Собеского, который без вины старшего сына моего мучительски велел убить и на мою жизнь умышляет. Обещаюсь быть в подданстве его царского величества»¹⁹. Ханенко не ограничился одним письменным заявлением, но явился к Ромодановскому с двумя тысячами казаков.

Тем временем главные силы русских войск ввиду наступившей распутицы, сделавшей невозможным дальнейшее продолжение похода, переправились обратно через Днепр и расположились у Переяслава. 17 марта, в день Царских именин, здесь собралась рада. С восточной стороны на ней были полковники: киевский Солонина, переяславский Райча, нежинский Уманец, старо-дубский Рославец, черниговский Борковский, прилуц-кий Горленко, лубенский Сербии. С западной стороны: генеральный есаул Лизогуб, обозный Гулак, судья Петров; полковники: каневский Гурский, корсунский Соловей, белоцерковский Бутенко, уманский Белогруд, тор-говицкий Щербина, браславский Лисица, поволоцкий Мигалевский. Был приглашен и Дорошенко, но не явился. Перед началом рады Ханенко со всем товариществом своим положил войсковые клейноты, булаву и бунчук, полученные от короля. Ромодановский объявил: так как войско западной стороны учинилось у великого государя в вечном подданстве, то по царскому указу выбрали бы себе на свою сторону гетмана, вместо Дорошенко и Ханенко. Старшины и войско отвечали, что им многие гетманы не надобны, от многих гетманов они разорились, пожаловал бы великий государь, велел быть на обеих сторонах одному гетману. Когда же боярин просил назвать конкретные имена кандидатов, то собрание сразу провозгласило имя Самойловича, и обозный Гулак от лица всех произнес: «Желаем все, чтоб великий государь пожаловал нас, старшин и по-спольство, велел бы у нас учинить гетмана Ивана Самойловича на обеих сторонах Днепра единым гетманом над всем Войском Запорожским»²⁰. Самойлович стал отговариваться, но поднялся крик, что он люб всем, старшины схватили его, поставили на скамью и покрыли бунчуком, причем изодрали платье на гетмане. Старшину утвердили старую и били челом, чтобы гетману Самойловичу жить в Чигирине или Каневе, а если нельзя на западной стороне, то по крайней мерев Переяславе. Потом били челом, чтобы государь велел в Чигирине и Каневе быть своим ратным людям. Ханенко сделали уманским полковником.

Старшины, полковники и простые казаки левой стороны, бывшие на этой раде, стояли поодаль и не принимали ни малейшего участия во всем, что происходило на их глазах, но радость была всеобщая: разделенная Малороссия снова воссоединилась. Надеялись, что теперь уже навсегда.

После рады все пошли обедать к князю Ромодановскому, заверяли, что единодушно рады служить великому государю и промышлять над бусурманами. В самый обед доложили князю, что приехал посланец от Дорошенко, его генеральный писарь Иван Степанович Мазепа, который сообщил: «Обещался Дорошенко, целовал образ Спасов и Пресвятой Богородицы, что быть ему в подданстве под высокою царскою рукою со всем Войском Запорожским той стороны». «Скажи Петру Дорошенке, - отвечал Ромодановский, - чтобы он, надеясь на милость великого государя, ехал ко мне в полк безо всякого опасенья»²¹.

Дорошенко не поехал в Переяслав. Да он никуда и не собирался ехать, прекрасно понимая, что никто не позволит ему уже быть «гетманом». Не простит ему народ совершенных преступлений и потребует за них справедливого воздаяния. Потому мрачным было его настроение, но не покаяние терзало его сердце, а страстное желание отомстить самым ужасным способом тому народу, который единодушно и открыто отверг его притязания властвовать над собой. Залить край кровью, выжечь, разрушить, истребить все до основания, - вот о чем мечтал он, затягивая время ничего для него не значащими переговорами, а сам слал одно посольство за другим в Крым и к турецкому султану с истерически-настойчивыми призывами, мольбами, угрозами даже: приходите немедленно, грабьте, разоряйте, никого не щадите. Те, кто отверг его, должны были содрогнуться от ужаса и страха, униженно молить о спасении и пощаде, на собственной шкуре ощутить, что их благосостояние и жизнь зависели и будут зависеть только от него одного. О, надолго они запомнят Дорошенко...

Бусурман не надо было приглашать дважды. Уже в апреле 1674 г. к Чигирину явилась четырехтысячнаяорда и, заполучив в провожатые дорошенкова брата Андрея, диким смерчем обрушились на близлежащие городки. Вначале подступили они к Черкассам, где сидел воевода Иван Вердеревский: осажденные отбили неприятеля и гнали его пятнадцать верст до реки Тясмин. А Балаклея и Орловка сдались без боя, поверивши обещаниям помилования, но всех жителей этих местечек татары забрали в полон. Попавшим в плен старшинам даже буравили глаза. Жители Смелы не дались в обман и, отбив неприятеля, гнали его до Чигирина. Но в начале июня на помощь своему подручнику двинулось турецкое войско.

Еще в начале похода великий визирь отдал приказ «обрекать всех неверных победоносному мечу». Переправившись через Днестр, турки взяли Костницу и истребили всех ее жителей. Затем подошли к Куничному. Сюда стеклось множество людей из других городков, и в течение одиннадцати дней осажденные упорно отбивались. Наконец турки жестоким приступом взяли Куничное и все живое в нем истребили, а город сожгли. Насмерть стояли мещане Винницы, почти все погибнув при защите города. Две недели отбивались жители Стены, полностью сожженной, как и Винница.

Разорив все эти городки, турки двинулись к Ладыжи-ну, гарнизон которого составлял охотницкий полк Андрея Мурашки. Казаки заперлись в замке, а жители города, после того, как предместье было полностью сожжено в результате длительной бомбардировки, сдались на милость победителя. Вместе с ними положили оружие и 800 казаков. Турки тотчас забили их в колодки и отправили невольниками на галеры. Той же участи подверглись и мещане со своими семьями. Мурашка не захотел сдаваться. В течение нескольких дней он со своими казаками отбивался в замке, пока от непрерывных боев, зноя и безводья все не изнемогли и не полегли.

Из-под Ладыжина визирь послал войска к Умани с приказанием сжечь город и жителей увести в неволю, а если окажут сопротивление, перебить всех без разбора.

Вместе с турками к Умани прибыли дорошенковы старшины. Прекрасно зная, какая участь ожидает уманцев, они, тем не менее, предложили им сдаться, обещая милость султана. Полковник Яворский поверил лживым посулам и отправился в турецкий лагерь на переговоры, но был схвачен и закован в колодки. Той же участи подверглись явившиеся следом за ним старшины и знатные мещане. Тогда жители приняли решение умереть, но не сдаваться. Турки насыпали валы вровень с городскими укреплениями и, затащив на них пушки, повели обстрел, в то же время ведя подкопы. Взорвана была значительная часть замковой стены. Уманцы закладывали проломы возами, навозом, землею, но турки через подземный ход проникли в город. Жители продолжали отчаянно отбиваться с заборов, домовых кровель. Кровь потоками полилась по улицам. Но силы были слишком неравны. Последние защитники собрались у городских ворот и там защищались до тех пор, пока все не погибли. Некоторые заползли в погреб, но турки натащили туда соломы, зажгли и всех подушили дымом. Потеряв десять тысяч только убитыми, завоеватели устроили жестокую расправу над оставшимися в живых жителями, в основном женщинами и детьми. По словам очевидца-француза, известного под псевдонимом «Мадлен», «жестокость, которая торжествовала в этот день, дошла до того, что девушек и женщин поставили в ряд и, вместо того, чтобы обойтись с ними так, как велит долг по отношению к слабому полу, всем им жестоко срубили головы, детям распарывали животы на руках у матерей, в других детей стреляли для развлечения. К тому же огонь, охвативший все деревянные строения, поглотил множество людей... Эта катастрофа была самой большой и ужасной из всех, о которых здесь шла речь (имеется в виду сделанный автором записок перечень захваченных турками городов. - СР.), было невозможно пройти улицами этого несчастного города, не наступив на кровь или тело сорока тысяч умерщвленных здесь христиан»²².

Но и беспощадный террор завоевателей не сломил воли к сопротивлению Русского народа. Тот же автор воспроизводит интересный эпизод развернувшейся против захватчиков партизанской войны, когда отдельные казачьи сотни совершали внезапные нападения на турецкие и татарские отряды. В ходе одного из таких нападений едва не погиб сам султан Мухаммед IV. 12 августа с отборными янычарами он выехал на охоту, но в тот момент, когда падишах и свита проезжали меж двух лесов, «их неожиданно атаковал отряд казаков, которые бы убили его величество, если бы узнали; все, что он мог сделать, так это поменять коня и убежать. Охрана, сопровождавшая султана, была приведена в замешательство, пятьдесят двух драгунов казаки взяли в плен и повесили на деревьях, шестьдесят семь были убиты на месте и тридцать шесть ранены, еще у восьми по приказу султана были отрублены головы за то, что они убежали с поля боя. Эта встреча вынудила султана отказаться от охоты до конца кампании»²³.

Сам Дорошенко в это время сидел в Чигиринском замке. У него, по свидетельству попавшего в плен стрелецкого сотника Терпигорева, было до четырех тысяч войска, состоявшего из черемисов (польских татар), турецких янычар, крымских татар и наемников. 23 июля к Чигирину подступили русские войска во главе с Ромодановским и Самойловичем. Сразу же жители города начали перебегать в русский лагерь. Они показывали, что все чиги-ринцы готовы немедленно сдаться, только опасаются дорошенковских сердюков. Впрочем, и сам Дорошенко колебался, почти не надеясь продержаться до подхода крымского хана, спешившего ему на помощь. По свидетельству стрельца, ходившего в Чигорин к Дорошенко с предложением сдаться, тот, видя свой последний час, силился себя развеселить и показать всем, что ничего не боится: беспрестанно напивался пьян, ходил по шинкам, а перед ним играли волынки и скрипки.

Русское командование не решилось сразу предпринять штурм: город был хорошо укреплен, в нем было

сто орудий и достаточно боевых запасов. В течение нескольких дней, пытаясь избежать кровопролития, оно пыталось склонить Дорошенко к капитуляции, но тот только тянул время. 28 июля был отдан приказ готовиться к решающему приступу, но взятые в плен языки сообщили, что турки уже перешли Днестр и двигаются к Чигирину. Сюда же спешит хан с ордой. Борьба на два фронта могла привести к непредсказуемым последствиям, и 10 августа, после того как у города появились первые татарские разъезды, Русские сняли осаду и отступили к Черкассам. Дорошенко выехал встречать хана за десять верст от Чигирина и в качестве «подарка» тут же отдал ему двести невольников, призвав татар брать в «ясырь» всех, кто бы им ни попался. Орда устремилась за отступавшей Русской армией, но попытка атаковать ее на марше провалилась. Опасаясь вторжения турецко-татарских войск на Левобережье, Ромоданов-ский не стал задерживаться в Черкассах и переправился через Днепр, устроив укрепленный лагерь на берегу реки против Канева. Вместе с Русской армией ушли и все жители города, а сам он был сожжен.

Весть об отступлении русских войск немедленно распространилась по всей западной стороне, и тогда из сел, деревень и местечек к днепровским переправам потянулись тысячи возов, нагруженных переселенцами, их семьями и пожитками. Опустел Крылов. Двинулись на восточную сторону жители Лисянки. Город, прежде многолюдный и крепкий, дававший отпор Чарнецкому, Тетере, Суховеенко, теперь совершенно опустел. А поток беженцев все рос. Едва только до какого-нибудь городка достигал слух, что бу-сурмане где-то близко, как все его жители срывались с места и, наскоро похватав свои пожитки, немедленно отправлялись в путь. На перевозах против Черкасс и Канева каждый день с утра до вечера толпилось множество возов с беженцами, ожидая очереди для переправы. Едва успевали их перевозить. Не все добирались до Днепра. Многие погибали от  нехватки пищи, отсутствия воды и крайнего утомления, идя по той безжизненной пустыне, в которую обратилось за последние несколько лет Правобережье. Покидая родные места, многие сжигали свои дворы. Так исчезали с лица земли десятки и сотни городков, где еще недавно жизнь била ключом.

Дорошенко всячески препятствовал этому исходу и даже издал универсал, в котором призывал всех оставаться на месте, не опасаясь за жизнь и имущество. Тем же, кто ослушается, грозил, что достанет и за Днепром: «Мы, не покончивши с заднепрянами, не помышляем оставить своего дела, хотя бы война и на несколько лет потянулась»²⁴. Городки и села, соблазнившиеся такими универсалами и сдавшиеся, были жестоко наказаны за свою доверчивость: все их жители были отданы татарам в неволю.

5 сентября по приглашению султана Дорошенко прибыл в турецкий лагерь, находившийся недалеко от сожженного Ладыжина. Когда он въезжал в турецкий обоз, путь ему загородила густая толпа невольников, состоявшая преимущественно из молодых парубков и девиц, униженно кланявшихся в землю и моливших о заступлении перед падишахом. На аудиенции у султана Дорошенко вспомнил об этой встрече, и по его просьбе тот предоставил свободу нескольким невольникам, ему же самому вручил за верную службу бархатный колпак, отороченный собольим мехом, золотую булаву, коня с богатым убором и халат - традиционный дар султанского благоволения. Вдохновленный милостью хозяина, Дорошенко прямо из лагеря вместе с ханом двинулся к Днепру покорять левобережную Малороссию. У Ржищева татары приказали собирать паромы, чтобы переправиться на восточный берег, но здесь хан получил известие о нападении на его владения донских казаков и калмыков. Это вынудило его тотчас отправиться в Крым, но часть орды он оставил Дорошенко и тот расположился с этим воинством близ Корсуна. Тут услыхал он, что свыше десятитысяч беженцев следуют обозом из Побужья и Приднестровья, направляясь за Днепр. Дорошенко с татарами перегородил им путь под Смелою и предложил сдаться. Зная, какая участь их ожидает, те начали сопротивляться, и Дорошенко приказал всех их рубить, не разбирая ни пола, ни возраста.

Он уже совсем озверел, и даже ближайшие его приспешники стали в ужасе бежать от него. Полковник Федор Мовчан с пятьюстами сердюками прибыл в Канев и присягнул Царю. Его примеру последовало затем еще двести сердюков. А когда Дорошенко приказал изловить пятьсот мальчиков и девочек до пятнадцати лет и отправить в подарок султану для его гарема, от него отшатнулись даже ближайшие родственники, в их числе тесть его Яненко. Это последнее преступление так потрясло всех, что Дорошенко, опасаясь расправы, покинул Чигирин и три дня скрывался в лесу с наиболее преданными наемниками, а вернуться осмелился лишь после того, как волнения в городе улеглись.

Между тем бегство с западной стороны продолжалось, хотя турки ушли за Днестр, а татары вернулись в Крым. Зимой 1675 г. на левом берегу собралось такое множество беглецов, что Самойлович не знал, что с ними делать: «Их набралось, - писал он в Малороссийский приказ, - семей тысяч двадцать; все без приюта, лошади у них от бескормицы пропали и самим людям есть нечего»²⁵. А поток беженцев все прибывал. Ушли на левый берег жители Корсуна, Мошны, Млеева, На-сташки. Самойлович дал приказание переяславскому полковнику Войце Сербину не расселять их вблизи Днепра, а отправлять на новоселье в дальнейшие места. В начале сентября 1675 г. каневский полковник доносил Самойловичу, что атаманы ольховский и звенигородский привезли в Канев 1000 возов с переселенцами, и он всех их переправил через Днепр. А беглецам из Торго-вицы уйти не удалось. В числе трех тысяч собрались они на переселение, но Дорошенко, узнав об этом, послал против них татар и те всех захватили в полон.

Он зверствовал потому, что понимал: дни его власти сочтены. Сбежавший от него Василий Кочубей, приобретший впоследствии трагическую известность, сообщал: «Грызет сам себя Дорошенко, надеялся на турок и татар, но те и другие мало подают им надежды... а свои украинские люди, какие еще остаются в его владении, все гнушаются им от большого до малого. В самом Чигирине при нем нет ни полковника, ни обозного, ни другого кого из старшин, чтоб ему был дружелюбен, кроме разве родни его, да писаря, да судьи»²⁶.

Оставшись совсем один, прибег он к последнему средству спасения: милости русского Царя. Тем более, что бороться ему в сущности уже не за что было. То, чем удалось завладеть десять лет назад, им же самим было обращено в пепел, безжизненную пустыню, лишенную населения, мертвую зону, власть над которой не имела никакого смысла. Да и турки с татарами, взяв с его помощью все, что можно было, с правобережной Малороссии, не видели уже никакого смысла в борьбе за территорию, лишившуюся населения и всякой хозяйственной жизни, и поэтому заметно охладели к своему верному слуге. Защищать его дальше они не намеревались. А сам он и подавно не мог этого сделать. Некого было грабить, а значит, нечем платить наемникам. Если раньше мог он содержать их до двадцати тысяч, то теперь едва несколько сотен, да и те в любой момент готовы были покинуть его. Грандиозные честолюбивые планы завершились полным крахом, хотя цена за них была уплачена страшная. Никогда еще после Батыева погрома Русь не подвергалась такому опустошению. И теперь в этой пустыне он остался совсем один. Никакого другого выхода для него уже не оставалось: надо было сдаваться. А чтобы избежать справедливого возмездия за те страшные преступления, которые он совершил за время своего «гетманства», Дорошенко прибегнул к заступничеству запорожцев. 10 октября 1675 года их делегация, возглавляемая кошевым Серко, под Чигирином приняла от него войсковые клейноты, и пред св. Евангелием произнес он клятву на вечное подданство русскому Царю. Запорожцы били челом, чтобы простил Царь ему прошлые вины и обошелся с ним милостиво.

Так и вышло. Самый страшный преступник эпохи, злодей, на совести которого десятки тысяч убитых, угнанных в полон Русских людей, не только был пощажен, но еще и одарен приличным содержанием и даже прибыльной должностью. Причем все это было получено из рук правительства той самой страны, народу которой он принес неисчислимые бедствия и в теле которого оставил глубокие незаживающие раны. Кровавый упырь, превративший огромный цветущий край в ужасную безлюдную пустыню, где рос один бурьян да каркало воронье, еще четверть века наслаждался всеми благами жизни. Два года он провел в Москве на полном государственном обеспечении. Ему купили двор за 700 рублей и назначили построить новый дом о девяти покоях. Его семье, включая прислугу из двадцати четырех человек, назначили поденный корм, что составляло в год 936 рублей 16 алтын. Обещали выделить еще деревню. В апреле 1679 г. предложили быть воеводой в Вятке с жалованьем по 1000 рублей в год. Там он пробыл до 1682 года и снова воротился в Москву. Царь подарил ему из дворцовых волостей тысячу дворов в селе Ярополче в Подмосковье со всеми принадлежащими к ним угодьями. Став вдовцом, он в 1684 г. женился на Агафье Еропкиной и от этого брака имел трех сыновей и одну дочь. Умер 9 ноября 1698 г., на 71 году от рождения.

В качестве посмертной эпитафии этому украинскому кумиру приведем два свидетельства очевидцев о состоянии правобережной Малороссии в последней четверти XVII века: «И поидохом в степь глубокую; и бысть нам сие путное шествие печально и уныливо, бяше бо виде-ти ни града ни села; аще бо и быша прежде сего грады красны и нарочиты селы видением - то ныне точию пусто место и не изселяемо, не бе видети человека. Пустыня велия и зверей множество: козы дикие и волцы, лоси, медведи. Ныне же все развоевано да разорено от крым-цев. А земля зело угодна и хлебородна и овощу всякого много; сады, что дикий лес... да все пустыня; не дадут собаки татары населиться; только населятся селы, а они, собаки, пришед и разорят; а всех людей в полон поберут... И идохом тою пустынею пять дней, ничтоже видехом от человека». И еще одно путевое впечатление: «И проходя тогобочную, иже от Корсуня и Белой Церкви, малороссийскую Украину, потом на Волынь... и далее странствуя, видех многие грады и замки безлюдные и пустые; валы, негдысь трудами людскими аки холмы и горы высыпанные, и только зверем диким прибежищем и водворением сущий... Поглянувши паки, видех пространные, тогобочные, украино-малороссийские поля и розлеглые долины, лесы и обширные садове, и красные дубравы, реки, ставы и озера - запустелые, мхом, тростием и непотребною лядиною зарослые... Видех же к тому на разных там местцах много костей человеческих, сухих и нагих, только небо - покров себе имущих, и рекох во уме: «кто суть сия?». Тех всех еже рех, пустых и мертвых, насмотревшися, поболех сердцем и душою, яко красная и всякими благами прежде изобиловавшая земля и отчизна наша Украина малороссийская, в область пустыне Богом оставлена и населницы ея, славные предки наши, безвестни явишася»²⁷.

После таких зарисовок с натуры, сделанных современниками событий, дико читать украинские славословия по поводу Дорошенко: «...талантливый политик, полководец и администратор», отличавшийся «горячим патриотизмом, широким пониманием задач и перспектив борьбы за объединение всех земель Украины в границах соборной и независимой державы»²⁸. Такой хрестоматийный образ «рыцаря без страха и упрека» рисует современная украинская историография. С не меньшим пафосом восхваляет она и проводимый Дорошенко коллаборационистский курс: его внутренняя и внешняя политика «отвечала национальным интересам Украины и носила прогрессивный характер»²⁹. Само сотрудничество с оккупантами, столетиями осуществлявшими геноцид народа, к которому Дорошенко принадлежал, преподносится не только как последовательное продолжение дела Хмельницкого (?!), но и как благородная жертва во имя Отчизны. Отдача Малороссии в турецкую оккупацию как раз и была таким жертвенным подвигом: «Это был вынужденный шаг патриотично настроенной элиты, сделанный, чтобы достигнуть воссоединения украинских земель в границах единой державы и предотвратить нападение на них русских, польских, крымских и ногайских войск»³⁰. Читая подобные бредни и зная, как обстояло дело в реальности, испытываешь даже не удивление - бумага все стерпит! - а отвращение к такого рода «ученым»: до какой степени нравственного падения нужно дойти, чтобы петь дифирамбы подобному мерзавцу.

Еще большее отвращение испытываешь, когда сталкиваешься с этой подлой ложью на страницах учебников и пособий, предназначенных для детей: «Петр Дорошенко является выдающимся деятелем украинского освободительного движения, патриотом Украины, талантливым полководцем и политиком, который посвятил свою жизнь борьбе за создание независимого единого украинского государства»³¹. Такой ответ на вопрос о «заслугах» Дорошенко должен давать учащийся 9 класса на государственном экзамене по истории Украины. А для аргументации этого лживого тезиса предлагается и ряд соответствующих «исторических фактов». Таких, например: «При помощи Турции Дорошенко пытался расстроить польско-московские отношения и продолжить борьбу за объединение (!) Украины»³². Для чего и пошел на «союз (!) с крымским ханом», а затем по его инициативе «рада в Корсуне приняла решение заключить военный союз(!) с Турцией». Обзаведясь верными «союзниками», «Дорошенко... провозгласил на Правобережье независимую казацкую державу (!) под протекторатом Турции»³³.

Но кроме титанических усилий на внешнеполитической ниве, он еще предпринимал «действия, направленные на улучшение внутреннего положения», например, «всемерно поощрял заселение (?!) опустошенных южных районов Правобережья»³⁴.

До какой степени бесстыдства надо дойти, чтобы отравлять детские души ядом столь кощунственной лжи и вынуждать преклоняться перед злодеем, совершившим неслыханные преступления против своего народа и признававшего ценными только две вещи на свете - личную власть и сохранение собственной шкуры. Во имя их Дорошенко действительно готов был жертвовать и жертвовал всем: родиной, народом, честью, если вообще к такому деятелю применимо понятие «честь» да и какие-либо другие «высокие понятия».

Мы же, исходя из подлинных исторических фактов, можем признать только один реальный результат его политики: массовый исход жителей Правобережья и превращение некогда цветущего края в безжизненную пустыню. Еще одна «заслуга» Дорошенко - вовлечение Турции в войну с Польшей и Россией, что отстрочило воссоединение западной Малороссии с остальными русскими территориями на целых сто лет. Все. Этим исчерпывается его реальный вклад в историю Малороссии. И современники, в отличие от самостийников, хорошо знали подлинную цену «подвигам» Дорошенко: клятвопреступник многажды и переметчик, слуга бусурман -врагов Христовых, славолюбец и сребролюбец велип, повинный в приводе татар и турок. Но самостийникам чем подлее и низменнее исторический персонаж, тем ближе и роднее, тем больше они готовы преклоняться перед ним и возносить его. Такая вот ментальность...