III

Желание императора и императрицы обучать Николая в университете не осуществилось: в августе 1861 года в Петербурге начались студенческие волнения, поддержанные  Киевским, Харьковским, Московским и Казанским университетами. Казанская духовная академия начала еще раньше, весной, после восстания в селе Бездна, причиной которого стал манифест об отмене крепостного права.

Народ многие годы ждал  волю и землю, но волю дали, а землю –– нет; надо   ее выкупать у помещика барщиной или оброком. Дворовые люди и приписные к заводам крестьяне еще на два года остались в неволе.

Начавшиеся в Бездне волнения, охватили свыше 75 селений Казанской губернии. 12 апреля в Бездну вступили две роты под командованием Апраксина, который потребовал выдать зачинщика смуты ––  Антона Петрова. Люди схватились за колья. По приказу Апраксина, солдаты открыли огонь, было убито 91 человек и свыше 350 ранено. Телеграфным распоряжением царя в ответ на донесение Апраксина велено было «Антона Петрова судить по полевому уголовному уложению и привести приговор в исполнение немедленно». 19 апреля  Петров был расстрелян. Студенты Казанской духовной академии демонстративно отслужили панихиду по убиенным.

Александр II понимал, что восстание –– это предел человеческим нервам.  Но подготовка крестьянской реформы шла тяжело, крупнейшие землевладельцы  сопротивлялись, и в результате реформа прошла в пользу помещиков. Единственное, что государь смог предпринять –– это частично переселяя крестьян  на казенные земли в Башкирию и за Урал. На семью выделялось 500 рублей –– деньги немалые. В планах имел создание Крестьянского банка –– государственный выкуп земель у помещиков с продажей крестьянам по твердым ценам, –– именно то, о чем говорилось в «Записке» Кавелина. Для осуществления плана нужны были годы, ибо помещик был разный: один понимал государство, другой понимал наживу.

Манифест об отмене крепостного права был подписан царем 19 февраля, впервые зачитан 5 марта, до губерний дошел с опозданием, до деревень –– еще позже, бунт в селе Бездна случился в начале апреля. Один человек, да при этом крестьянин, не смог бы  поднять столько народу в короткое время, –– была подготовка, кто-то был в курсе, знал, что крестьян обойдут, и этот таинственный «кто-то» был не один человек –– организация. (Вряд ли  членов ее опечалила трагедия в Бездне).

В Москве и Петербурге появилось анонимное воззвание «К молодому поколению», в котором земля признавалась общим достоянием народа, говорилось, что если бы «пришлось вырезать до сотни тысяч помещиков, то этим не испугались бы». 

С началом учебного года в университетах начались сходки. Зачитывались прокламации подпольного общества «Земля и воля», призывавшего к крестьянской революции, выдвигались требования студентов об отмене «поголовной обязанности платы за слушание лекций», о «праве» объясняться с начальством через депутатов, и прочее. Студенты Петербургского университета устроили протестное шествие, поддержанное студентами медицинской академии. Университет был закрыт.

26 сентября Литвинов записал в дневнике:

«За обедом зашла речь о беспорядках в Петербургском университете. Николай Александрович рассказал Рождественскому подробности вчерашнего случая и весьма справедливо карал студентов за их неприличное поведение, но вместе с тем не оправдывал и начальство, которое, не предупредив, ни профессоров, ни студентов, как бы тайком закрыло двери университета. Это умное суждение Николая Александровича не понравилось Александру Александровичу, который только и твердил, что следовало «высечь их всех», то есть студентов. На чье-то возражение, что так говорили и лавочники в Петербурге, Александр Александрович сказал, что лавочники самые умные люди!! Эти слова лучше всяких баллов показывают — на какой низкой степени развития стоит наш добрый Александр Александрович».

Как ни кощунственны были слова Александра, но он оказался прав. Лидеров высечь, и этим всё кончится. Стыд не позволит им дальше учиться в Санкт-Петербурге, переведутся в Москву или Киев и побояться уже нарушать дисциплину, иначе их высекут снова. Теперь либеральная пресса  раздула из мухи слона. В Европе  раздули еще того больше. Все вдруг признали: студент первых курсов уже семи пядей во лбу и может решать государственные вопросы. Якобы шествие  было в несколько тысяч, офицеры стреляли в студентов, а власти дрожат перед праведным гневом.

«Не стреляли, конечно, не стреляли! Не кончив ничем, не получив никакого ответа, студенты разошлись. Артиллериста Энгельгардта и еще трех офицеров арестовали за грубость, а студентов брали за все и везде; их брали ночью с постели, с улицы днем, по нескольку человек и по одному. Общество пришло в восторг от студентов, бранило правительство, говорили много о просыпающейся жизни, о шаге вперед. Некоторые лица написали адрес государю и стали собирать подписи. Адрес этот проникал, размножался в копиях, но подписи? История с подписями просто прелесть! Пятьсот человек подписались! На четыреста тысяч жителей — пятьсот! Да как еще? Подпишут сегодня, а завтра придут просить, нельзя ли вычеркнуть. Адрес оставалось только сжечь, так и сделали»  (Студентка Елена Штакенштейд).

Арест в Петербурге был воспринят московским студенчеством как произвол. У дома генерал-губернатора началась  драка с полицией, которая уверяла потом, что студенты держали в руках кинжалы и палки (не было!), студенты же демонстрировали повязки, крича, что под ними глубокие раны (хоть были   ссадины и синяки).

Волнения стихли только в конце декабря. «Произведено несколько арестов. Говорят, взят и великий проповедник социализма и материализма Чернышевский. Боже мой, из-за чего только эти люди губят себя и других! Уж пусть бы сами делались жертвами своих учений, но к чему увлекать за собой это бедное неразумное юношество!»  (Профессор Петербургского университета А. В. Никитенко).

Министр просвещения был снят с должности. Вероятно, что и других надо было снимать –– занимались они, чем угодно, но не своими делами. Еще в  январе уходящего года  министр МВД записал: «Слушалось дело о воскресных школах. Панин доказал присутствие опасности, приведя пример, что в одной школе на вопрос: “Кто был Авраам?” –– ответили: “Миф”. А вечером в квартире Ростовцева было верчение столов и вызывание духов. На вопрос: “Не Яков ли Иванович?” послышался троекратный стук в дверь. Потом магический карандаш дал на следующие вопросы следующие ответы: “Что тебе нужно?” –– “Огонь”. –– “Для чего?” –– “Воевать”. –– “Кому воевать?” –– “Министрам”. –– “С кем?” –– “С коварным князем Константином”. –– “Какой конец?” –– “Вседержитель! Могила!”».

IV

         С нового, 1862 года, Николай Литвинов продолжил дневник:

«2 января, вторник. У Александра Александровича сильно пошла кровь из носу. Кровотечения эти с ним случаются теперь что-то очень часто. В семь часов великие князья пошли к родителям, а вернувшись оттуда, мы поехали в балет. Мне кажется, великим князьям еще рано ездить по балетам. У Александра Александровича опять шла кровь. Мы приехали в одиннадцать часов и тотчас же легли спать.

6 января, суббота. В конце одиннадцатого часа мы отправились на церемонию. Александр Александрович встал на левом фланге 1-го взвода лейб-гвардии Гусарского полка, а Владимир Александрович на том же фланге того же взвода лейб-гвардии Драгунского полка. Оба были в соответствующих мундирах в полной парадной форме, с пистолетами, без лент.

7 января, воскресенье. После обедни ходили в Эрмитаж смотреть собрание мраморов и этрусских вещей, купленных в музее Кампана. В семь часов Александр Александрович стал одеваться на бал. Он оставался на балу до половины первого и ушел оттуда без ужина.

8 января, понедельник. За завтраком Александр Александрович отличился. Когда я стал ему выговаривать за его манеры, то он с самым дерзким видом начал презрительно пофыркивать, прикидываясь, что не понимает, за что я к нему привязываюсь. Я рассердился и сильно на него прикрикнул. От двенадцати до двух у Александра Александровича были уроки русской словесности и английского языка. Он из обоих предметов получил по четыре балла. Дай бог, не сглазить.

20 января, суббота.  В восемь Александр Александрович с наследником поехали к великой княжне Марии Николаевне. Не могу сказать, чтобы я остался доволен вечером; пряток  не было, но зато выдумали костюмироваться, и великие князья, нисколько не стесняясь присутствием дам, надевали при них штаны, снимали и выворачивали куртки и т. п.

24 января, среда. В десять часов пошли к императрице. Великие князья скоро вернулись от нее, и Александр Александрович пошел к Рихтеру, чтобы не пропустить урока музыки на трубе, он как-то стал дорожить этим.

28 января, воскресенье. Великие князья сели читать — Александр Александрович «Письма Боткина», а Владимир Александрович «Письма Яковлева». В семь часов я вошел с Владимиром Александровичем в комнату Александра Александровича и застал его спящим крепким сном, облокотившись на руку.

21 февраля, среда. Когда великие князья кончили читать Евангелие, я сказал Александру Александровичу, что не худо бы было во время говенья читать его по дням. Нужно было видеть, какая поднялась буря возражений, с примесью, конечно, слов, не совсем идущих к делу. Александр Александрович дошел до того, что сказал, что это вздор!

12 марта, понедельник.  В два часа мы поехали в Таврический дворец. Погода была не особенно хороша, а лед и горы совершенно были занесены снегом; но Александру Александровичу это-то именно и понравилось. Он сначала покатался на коньках, а потом вооружился лопатой и деятельно стал помогать дворникам очищать каток и горы.

27 марта, вторник. После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет.

28 марта, среда. Великие князья кончили читать по-немецки к девяти часам, после этого переоделись и пошли на музыкальный вечер к Рихтеру. Александр Александрович принимал несколько раз участие в оркестре.

2 апреля, понедельник.  Рождественский читал вслух «Земную жизнь Иисуса Христа», великие князья внимательно слушали. По окончании чтения они надели мундиры и пошли к императрице. В восемь часов была всенощная в Золотой гостиной.

3 апреля, вторник. В два часа мы отправились гулять. Прогулка была хорошая, только Александр Александрович был не совсем в духе. На возвратном пути домой мы зашли к Вольфу, чтобы купить «Земную жизнь Иисуса Христа». От пяти до трех четвертей седьмого Иван Васильевич опять читал Великим Князьям «Земная жизнь Иисуса Христа».

5 апреля, четверг. Сегодня встали в половине седьмого, и в семь часов великие князья пошли на половину великого князя наследника на исповедь. Они вернулись назад в 10 минут девятого, что, мне кажется, слишком скоро для исповеди. Перед обедом мы пошли пешком по Дворцовой набережной и встретились с великим князем наследником, гулявшим с Рихтером. Нас сошлось, таким образом, пять человек, а в ряд можно было идти только вчетвером. Так как я умышленно не поторопился занять место, то и оказался один назади. Александр Александрович заметил это и предложил разделиться так, чтобы я шел не один. Обедали у родителей, слушали чтение «Земной жизни Иисуса Христа». В восемь часов пошли ко всенощной.

6 апреля, пятница. После чаю великие князья слушали чтение «Земная жизнь Иисуса Христа». Вечерня была в час. Обедали дома, а после обеда отправились к родителям. Вернулись около половины шестого и начали красить яйца.

7 апреля, суббота. Великие князья сделали мне подарок, который несказанно обрадовал меня («История цивилизации Англии» Бокля, на английском языке).

28 апреля, суббота. Обедали сегодня у родителей. Возвращаясь от обеда, великие князья Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев: Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю».

На этом дневник Николая Павловича Литвинова заканчивается.  Начинаются воспоминания князя-анархиста Петра Кропоткина.

«13 июня 1862 года наступил, наконец, день, которого кадеты и пажи дожидались с таким нетерпением. Александр II произвел нам род короткого экзамена в военных построениях. Мы командовали ротами, а я гарцевал на коне в должности младшего “штаб-офицера”. Затем нас всех произвели в офицеры. Когда парад кончился, Александр II громко скомандовал:

–– Произведенные офицеры, ко мне!

Мы окружили его. Он оставался на коне. Тут я увидел Александра II в совершенно новом для меня свете. Во весь рост встал предо мною свирепый укротитель Польши и вешатель последних годов. Он весь сказался в своей речи, и он стал после этого дня противен мне. Начал он в спокойном тоне:

–– Поздравляю вас. Вы теперь офицеры. –– Он говорил о военных обязанностях и о верности государю, как это всегда говорится в подобных случаях. Но затем лицо его стало злое, свирепое, и он принялся выкрикивать злобным голосом, отчеканивая каждое слово: –– Но если, чего боже сохрани, кто-нибудь из вас изменит царю, престолу и отечеству, я поступлю с ним по всей строгости закона, без малейшего попу-щения!.. –– Его голос оборвался. Лицо его исказилось злобой и тем выражением слепой ярости, которое я видел в детстве у отца, когда он кричал на крепостных и дворовых: “Я с тебя шкуру спущу!” Даже некоторое сходство между отцом и царем промелькнуло. Александр II сильно пришпорил коня и поскакал от нас. На другой день, 14 июня, по его приказу в Модлине расстреляли трех офицеров, а рядового Щура засекли шпицрутенами до смерти».

Но почему об этом никто не писал, кроме Кропоткина? Где и кого Александр II вешал? За что и когда? История это обязана знать. Кропоткина он не повесил.  Князь-анархист пожелал нести службу в Сибири, и, возвратившись, нашел, что  за 4 года «Петербург изменился к худшему, это стал город кафешантанов». То есть, уже не вешали, не расстреливали, не засекали шпицрутенами, а только плясали и пили.

Первоначальный состав духового оркестра. В центре - Александр

V

В 1863 году девятнадцатилетний Николай с отличием сдал экзамены за университетский курс. Учителя  восхищались им: «Он нас превосходит. Если бы он обладал вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением». Предполагалось его путешествие по Европе, но после двухмесячных лагерей  вместе с Володей и Сашей, Николай сказал матери: «Как-то совестно ехать за границу, не объехав родной земли».

Он отправился в путешествие по России, жалея, что Саша  не может поехать с ним –– они были очень дружны.

Маршрут пролегал по Мариинской водной системе, Волге и Дону. Николай любовался Россией, писал Александру, и Саша решил, что пора отказаться от детского «Никсы». Начал ответ с обращения: «Милый Николай!» Тотчас же  получил отповедь: «Ну-с, покорно благодарю! Это еще что выдумал: “милый Николай!” Уж почему тогда не “почтенный Николай Александрович!” Пожалуйста, пиши просто, если хочешь, чтоб я тебе отвечал».

Монастыри и храмы, которые Никса в первую очередь посещал по прибытии в  города, казались ему воплощением русского духа. Поддерживал в нем это чувство и сопровождавший его Константин Петрович Победоносцев. В Ярославле, в старинной церкви Иоанна Богослова Николай пришел в восторг от изящества древних  изразцов, но узнал, что епископ в коммерческих целях хочет закрасить их, чтобы церковь не выделялась среди других. Не раздумывая, поехал к епископу, тот перетрусил, и церковь была спасена.  Похожая история произошла и в Костроме.

«Сильное впечатление на народ производило усердие высоких путешественников к храмам Божьим и их внимание к памятникам родной старины и к самой жизни народа. Оставляя свой пароход, они пешком или в простом тарантасе отправлялись в соседние села, где их совсем не ожидали, чтобы поближе посмотреть, как живут люди, и познакомиться с их нуждами» (В. В. Назаревскй).

Николай заходил в крестьянские избы, в дома сельского духовенства, в приходские школы. В Симбирске ему показали бег рысаков, гонку троек и скачку крестьянских лошадей, во время которой два всадника столкнулись друг с другом. Из скромности он промолчал в письме к Саше, что бросился к ним, крича на ходу: «Что с ними, что?!!» К счастью, жестоких  увечий не оказалось.

Николай побывал в станице Ветлянской, где с 1855 года являлся атаманом всех казачьих войск,  но это была первая станица, которую он видел воочию. Любовался станичниками: «Казаки большею частью видный, молодой народ!»

Сопровождавшая его свита не скрывала проблем астраханского казачества: «Кругом степь и степь, растительности никакой. Земли у них много: сорок тысяч десятин». Однако перспективы развития государства наследник связывал с промышленностью. Год назад, конспектируя лекцию А. И. Чивилева по политэкономии, он вписал в нее свои собственные соображения о преимуществах машинного производства. Одобрял выгоды туэрного пароходства, о котором ему рассказали в Рыбинске. Осуществление этого проекта  заменило бы бечевую тягу, для которой использовались лошади и бурлаки.  «На дно реки, –– излагал Николай в письме к Саше, –– кладут цепь и прикрепляют в двух пунктах: здесь и в Череповце. Это больше двухсот верст. Вообрази, что за цепь! Потом пароход с особенным устройством выбирает цепь и по ней тянет и буксирует суда».

Самым любопытным днем путешествия показался Николаю день осмотра волжских проток близ Каспийского моря. Интерес вызвали не только работы в каналах, но и знакомство с морем, которое, как сообщили ему офицеры, имеет большую будущность. На обратном пути в Астрахань цесаревич участвовал  в рыбном лове. «Это был настоящий рыбный праздник, но, конечно, не праздник для рыб», –– похвастался Саше.

Познакомившись с красивой молодой вдовой калмыцкого нойона, он попросил у нее фотографию, вложив ее фото в альбом, где хранил фотографии петербургских красавиц –– к ужасу графа Перовского, который не понимал «какое можно иметь удовольствие в этих карточках дикарок». Следующей симпатией Николая стала монахиня Анастасьиного монастыря. «Когда мы садились в коляску, чтоб ехать, я вынул из кепи дикий жасмин и, отдав ей, просил сохранить на память, –– написал брату. –– Не правда ли, наивно! Но она сама романтична и оценила мой поступок... Но ты понимаешь, что все это чичайно секретно?»

Саша в то время был вместе с отцом в Финляндии, где Александр II открывал сейм. Великое княжество Финляндское не бунтовало, в отличие от Польши, и потому получило  разрешение (впервые после 1809 года) созвать парламент. На открытии сейма император   сказал по-французски: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения делаются гарантией порядка и безопасности». Саша стоял рядом с отцом, одетый в мундир лейб-гвардии Финского стрелкового батальона. Тогда же последовало распоряжение Александра II по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего был установлен двадцатилетний срок.

Николай просил Сашу подробно описать эту поездку:  «Теперь Финляндия переживает любопытную эпоху, я думаю, обнародование манифеста о сейме должно было придать особенный характер этой поездке». Однако то, что интересовало цесаревича, не сильно трогало его брата. По крайней мере, описывая  ему посещение Финляндии, Саша политических вопросов не затронул. А между тем, после манифеста жизнь этого княжества повернулась в сторону национальных интересов: в 1865 году финская марка будет отвязана от российского рубля, финляндский банк будет преобразован и поставлен под контроль и гарантии земских чинов; в 1866 году будут преобразованы народные школы, в 1869 году будет  издан Сеймовый Устав ––  конституция.

Известный дипломат, публицист и историк С. С. Татищев, написавший монографию, посвященную юности Александра III, отмечал: «По свойствам своего ума и нраву он представлял полную противоположность старшему брату. В  нем не замечалось быстрого понимания и усвоения, но он обладал замечательной сообразительностью, которую называл смекалкой».

Под конец путешествия Николай  побывал в Севастополе и Ливадии, и осенью вернулся в Петербург. «Радости не было конца! Все братья выросли и имеют здоровый вид. Саша великолепен в полковничьих эполетах, с новою прическою без пробора назад». В полковники Александр был произведен за полтора месяца до приезда Николая, теперь состоял флигель-адъютантом в свите отца. Он стал богатырем: плотный, почти двухметрового роста, вручную гнул рубли, кочерги, одним движением разрывал колоду карт, развлекая друзей. Минувшей зимой дворники удивлялись,  как он выворачивал снежные глыбы: «Ишь, силища-то!» Как многие крупные, здоровые люди, был добрым, немного  застенчивым, имел открытую душу, спокойный нрав, но когда выводили из себя, мог послать и по матушке, –– сказывалась офицерская среда. Он и курить научился в этой среде, и за девицами волочиться. Летом был увлечен графиней Кушелёвой-Безбородко, к осени –– фрейлиной Марией Мещерской, не ожидая, что на этот раз увлечение будет сильным.

После долгой разлуки братья могли наконец вдоволь наговориться, особенно Никса. Впечатленный поездкой, влюбившись в Россию, которую раньше почти  не знал, он с восторгом рассказывал Саше о своем путешествии.  И,  словно подслушав его, в это самое время студент Академии художеств Иван Крамской пылко говорил товарищам: «Пора нам, пора становиться на собственные ноги!» Вместе с Крамским четырнадцать лучших учеников, не дрогнув перед начальством,  отказались писать дипломную работу на традиционный сюжет из скандинавской мифологии. Лишились медалей, заграничной поездки, оборудованных мастерских, наняли в складчину помещение и взялись за картины,  рассказывающие о России.

Разве могли они тогда знать, что  их покровителем будет... Саша.