XXXXIII

 

В Средней Азии Александр продолжал политику отца. В России никогда не существовало государственной дискриминации по расовому признаку, как не существовало законодательно утвержденной господствующей нации. Связанные общностью территории, народы России составляли целостный организм, живущий по одним законам. Русские врачи увозили с собой в Среднюю Азию целые тюки лекарств, особенно хины и борной кислоты, поскольку южнее Ташкента население страдало малярией и глазными болезнями, много было слепых. Доведенные малярией до того, что становились тенями, а не живыми людьми, эти тени, заслышав арбу, выходили на дорогу, вздымая руки: «Хины, хины, хины...»

В страшной пыли, покрывавшей дороги, присутствовали кварцевые частицы, вызывая трахому, конъюнктивиты и бельма. Слепли как взрослые, так и дети. Местные знахари и муллы натравливали на русских врачей население, и если бы не урядники, расправа была бы скорой. Доктору приходилось быть терапевтом, хирургом, стоматологом, травматологом, дерматологом...  Медленно, очень медленно забитый народ начинал понимать, что врач желает добра.

Несмотря на охрану границ, афганцы везли контрабандой гашиш и оружие. Афганцев ловили, расстреливали, английских разведчиков  пороли нагайками. Англия заявила, что Россия хочет унизить английских  «ученых географов», –– эти «географы» рыскали всюду, попутно ища золотоносные жилы южнее Ташкента. Королева Виктория потребовала от Александра наказать есаула, который выпорол ее подданных, и чтобы он извинился перед британской короной. 

Александр ответил приказом: «Извинений никому не приносить. Есаулу отправить телеграмму “Поздравляю полковником! Если бы повесил этих англичан, стал бы генералом. Александр”. Текст телеграммы опубликовать в газетах».

Хоть и при тесном родстве с русским двором, но Виктория с раздражением следила за политикой Петербурга. Русская дипломатия отвечала ей тем же, а Александр ее вовсе терпеть не мог. «Виктория всегда презирала нас. Она заявляла, что в нас есть нечто ”мещанское”. Папа называл ее избалованной эгоистичной старухой…» (Великая княгиня Ольга Александровна).

Расширение русских среднеазиатских владений, которые вплотную приблизились к протекторату Лондона –– Афганистану, бесило английскую корону. Еще при жизни Александра II британский премьер-министр предложил  королеве «очистить Среднюю Азию от московитов и загнать их в Каспий». В  марте 1885 года войска афганского эмира под руководством английских инструкторов вышли на левый берег реки Кушки, где находились русские части, и афганский правитель заявил свои претензии на туркменские земли. Командир военного округа телеграфировал государю, испрашивая инструкций. «Выгнать и проучить, как следует», –– был лаконичный ответ.

Афганцы постыдно бежали вместе с английскими офицерами, потеряв 500 человек, и казаки  преследовали их несколько десятков верст. Потеря русских составила 9 человек, –– это были единственные военные потери за всё царствование Александра III.

После такого афронта британский посол получил королевское предписание выразить в Петербурге резкий протест и потребовать извинений.

–– Мы этого не сделаем, –– сказал Александр. И наградил начальника пограничного отряда орденом святого Георгия. –– Я не допущу посягательств на нашу территорию!

А на депеше русского посла из Лондона начертал: «Нечего с ними разговаривать!»

Из Англии поступила новая угрожающая нота.  В ответ на нее царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал морские вооруженные силы России в пять раз. Английский министр внутренних дел Дизраэли назвал Россию «огромным, чудовищным, страшным медведем, который нависает над Афганистаном, Индией, и нашими интересами в мире».

Прошло две недели, Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента. С молодым русским монархом приходилось считаться. Тем временем русские в Севастополе спустили на воду несколько боевых кораблей. 

Болгарский князь Баттенберг –– офицер германской армии,  родной племянник умершей императрицы Марии Александровны, –– решил избавиться от «русской опеки», вынудив русских министров в болгарском правительстве подать в отставку. С ведома  Австрии и Германии провозгласил  объединение северной и южной Болгарии, выгнал из южной Болгарии турок, и объявил себя князем Объединенного Болгарского государства.

Подстрекаемая Австрией, Сербия объявила войну Болгарии. Снова создался балканский кризис. Александр был в бешенстве!  Предложил Болгарии самой решать свои внешнеполитические проблемы! Результатом стал разрыв  дипломатических отношений.

Неожиданно улучшились отношения России с Турцией, что отнюдь не понравилось Австрии. Австрийский посол в Петербурге стал угрожать России войной, обещая, что Австрия выставит против России три корпуса. На большом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив царя, он затянул ту же песню, и Александр не выдержал. Взял вилку, согнул ее петлей и толкнул  к  его прибору:

–– Вот что я сделаю с вашими корпусами.

Поднял бокал за присутствовавшего на обеде князя Черногории:

–– Пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единственного искреннего и верного союзника России вне ее территории.

Российский канцлер Гирс открыл рот от изумления; дипломаты побледнели. Лондонская газета «Таймс» писала на другое утро об удивительной речи, произнесенной русским царем, идущей

вразрез со всеми традициями в сношениях между  европейскими странами.

Владыка и государь Черногории Пётр Негош, 1837.              Е.П. Ковалевский, 1867 г.

Это был второй случай, когда международная дипломатия вошла в ступор от черногорско-российской дружбы.  Первый произошел в 1837 году. По просьбе владыки Черногории, в Цетин был послан капитан горного ведомства Егор Петрович Ковалевский для изыскания золота в Черных горах. «Владыка встретил меня подозрительно, но отношения наши вскоре выяснились, и мудрено ли? Ему 21 год, мне –– с небольшим 23. В эти годы и чувствуешь и действуешь так открыто, так честно, что всякое сомнение отпадает само собою» (Е. П. Ковалевский).

«Командировался-то он искать золото, а нашел войну, — и пускай бы еще с Турцией (без этого нельзя было и представить себе Черногорию), а то –– с Австрией, с которою, как водится, мы состояли в самой закадычной дружбе.

— Ты послан от русского царя! — обратились добродушные разбойники Черной Горы к человеку, который был действительно послан, но совсем не затем, зачем они полагали, — веди нас на австрияков! Австрияк –– католик и враг нам, значит, враг и твоему царю. Вот тебе ружье, вот тебе пистолет, а вот кинжал: бери и иди на австрияков!

Как ни лестно было в чине капитана, да еще не настоящего, сделаться главнокомандующим, как ни молод был капитан, — однако же он усомнился в своем праве поступить так, как от него требовали. Пришлось владыке, который в одно и то же время был митрополитом и воином, поэтом и просвещенным монархом, пустить в ход свое красноречие, чтобы убедить приезжего в совершенной невозможности для русского, да еще офицера, не поспешить взвалить на плечо ружье и не пуститься в горы за австрийцами.

Пришлось Егору Петровичу карабкаться по стремнинам и вдоль горных ручьев уже не за рудою, а за австрийскими солдатами, которые дали заманить себя в такие трущобы, где только дикая коза да черногорец умеют на ногах держаться. Тут их, разумеется, сколько успели, перебили, а живых забрали в плен, в том числе и офицеров, и принялись ставить виселицы.

— Вешай всех!! — кричали своему фельдмаршалу победители, — и веди дальше!

Но не было нужды быть в самом деле фельдмаршалом, чтобы сообразить, что вешать офицеров дружественной державы и переносить войну за горы значило уже для себя готовить виселицу!

— Не поведу и вешать не позволю! — объявил он решительно. — Мой царь не приказал, и вам не приказывает. Он приказывает заключить мир.

Находчивость Егора Петровича одержала победу. Войско поспорило и уступило:  так уж и быть, ради царя прощаем и на мир для царя соглашаемся; только подписать его должен царев капитан, — иначе мы миру не верим.

— Подписывай или веди вперед! а не то пойдем и без тебя — только вот офицеров перевешаем.

Делать было нечего; перекрестившись, царев капитан скрепил приложением своей руки и герба печати мирный договор двух государств. А там — будь что будет.

 

Австрийцы на этот раз были гораздо сговорчивее ... был заключен мирный договор, в силу которого австрийцы уступали Черногории спорные на Пастровичевой горе земли, с оговоркой, если не последует согласия высшей власти. В конце сентября 1837 года комиссия начала проводить границу между двумя странами (Австрией и Черногорией).  Первый, кто прочел в Петербурге копию этого небывалого в истории международных отношений акта, был министр иностранных дел Нессельроде, а доставил ему такое удовольствие австрийский посол, любезно потребовав, кстати, и полного удовлетворения, которое должно было состоять в официальном порицании поступков русского офицера, как неприличных и несогласных с добрыми отношениями соседей.

Николай I давать удовлетворение не любил. Он остался недоволен. А тут еще, как на беду, темное до тех пор имя маленького русского офицера иностранные газеты расславили по всему свету, усердно ругая его, и пуще усилили неудовольствие государя: он и гласности не любил.

Между тем виновник всех этих бед лишен был даже возможности объясниться с нашим послом в Вене — растолковать всю свою неповинность: пределы Австрийской империи были строго охраняемы на всех заставах от попытки страшного капитана посягнуть своим появлением на ее безопасность!

Как из этого выпутался Егор Петрович, мне рассказал в Крымскую войну А. М. Горчаков:

“Я познакомился с вашим дядюшкой самым неожиданным и довольно необыкновенным образом. Проживал я тогда в Италии ... Докладывают:

–– Капитан Ковалевский имеет передать просьбу. –– Имя это я знал только из газет.

— Введите.

Вошел молодой человек, худенький, нисколько не заносчивый, как можно бы ожидать, напротив, самой симпатичной внешности, и с полной откровенностью объявляет прямо, что пришел просить моего покровительства.

— Но у кого же я могу покровительствовать?

–– У нашего посла в Вене. Ему одному я могу передать подробности той несчастной истории, в которой я представлен газетами государственным преступником и в которой я действовать иначе не мог. Я русский, и я был связан моим именем русского. Что бы ни последовало, я не раскаиваюсь в том, что сделал; я иначе был бы изменником, а не русским... Попробуйте быть на моем месте, когда целый народ вам говорит: “Тебя послал русский царь; мы его дети; он нас защитит, а ты защитить не хочешь!”

— Передайте мне записку, если вы таковую имеете, или сообщите все подробности, ничего не утаивая.

Записка была готова, и послана при письме от меня в Вену — в руки Татищева; а из Вены пошла при письме от Татищева уже прямо в руки государя Николая I.

“Капитан Ковалевский бунтует истинно по-русски”, — поставил на ней резолюцию Николай Павлович».

Я помню возврат Егора Петровича в Петербург. Его встречали, как человека, спасшегося от кораблекрушения» (П. М. Ковалевский, мемуары).

Егор Петрович Ковалевский за свою жизнь сделал много хорошего  для России, оставив по себе такую же хорошую, светлую, очень симпатичную память.

 

                                         Душа живая, он необоримо
                                                  Всегда себе был верен и везде —
                                                  Живое пламя, часто не без дыма

                                         Горевшее в удушливой среде…

 

                                                 Но в правду верил он, и не смущался,

                                                 И с пошлостью боролся весь свой век,

                                                 Боролся –– и ни разу не поддался...

                                                 Он на Руси был редкий человек.

 

                                                 И не Руси одной по нем сгрустнется ––

                                                 Он дорог был и там, в земле чужой,

                                                 И там, где кровь так безотрадно льется,

                                                 Почтут его признательной слезой.

 

                                                                      Ф.И. Тютчев, «Памяти Е.П. Ковалевского»,

                                                                21 сентября 1868 г.

 

Бисмарк пожелал заключить коалиционный союз  с Россией, –– приехал в Петербург вместе с внуком Вильгельма I, будущим Вильгельмом II. «Оба вели себя невозможно. Вильгельм держал громкие речи, а Бисмарк позволил себе прочесть Александру III целую лекцию об искусстве управления империей. Все это окончилось для них плохо» (А. М. Романов).

История российских войн ясно говорила, что всякий раз, когда Россия вступала в какую-либо коалицию, ей приходилось потом горько сожалеть об этом. Александр жаждал мира! Сто лет нерушимого мира! Только открытое нападение на Россию заставило бы  его участвовать в войнах.

Создавшаяся политическая обстановки в Европе требовала ускорить постройку миноносцев, –– правительство дополнительно ассигновало  22 миллиона рублей. Для внешних морей и действий на Дальнем Востоке начали строить эскадренные броненосцы водоизмещением до 10 000 тонн, снабженные   мощными орудиями. Русский флот строился из отечественного материала и на отечественных верфях.

 

XXXXIV

 

В обучении солдат стали делать упор на стрельбу, а не на строевую выучку. Создавались «охотничьи команды», –– охотниками в русской армии называли добровольцев на опасные поручения. Подготовке охотников уделялось огромное  внимание. Они проходили усиленную физическую тренировку, учились совершать длительные лыжные переходы, умели ездить на велосипедах, прекрасно стреляли и в совершенстве владели приемами рукопашного боя.

На кавалерию возлагались новые функции: обеспечивать охрану войск на марше, проводить глубокую разведку и поддерживать пехоту во время наступления.

Александр стал чаще посещать кадетские корпусы. «Я был в пятом классе, когда Александр III приехал в корпус. У нас в классах не было кафедр, а стол для учителя стоял примкнутым к первой парте среднего ряда. Я сидел на этой парте с правой стороны, обращенный к двери. Государь вошел в класс, сел на стул, пододвинув его к моей парте, дав мне свою фуражку:

—  Возьми и держи, — а сам стал слушать, что отвечает кадет, вызванный перед приходом государя учителем немецкого языка.

Я стал рассматривать фуражку, был удивлен, что она подбита внутри чем-то мягким и простегана черным шелком. Как-то невольно надел фуражку — она была настолько велика, что закрыла мне глаза. Вдруг услышал смеющийся голос государя:

—  Посмотрите на него!

Я опомнился, снял фуражку и встал из-за парты, растерянно держа ее в руке. Около государя стояло все наше начальство, а директор корпуса с испуганным видом строго смотрел на меня. В этот момент кадет окончил свой ответ. Государь, обратясь ко мне, спросил значение по-немецки нескольких слов, которые я, к счастью, знал, и он похвалил меня.

Уходя, он немного задержался около двери, и я слышал, как он обратился к директору со словами:

— Прошу, чтобы поступок кадета не имел никаких последствий.

В последующей моей сознательной жизни я не был приверженцем самодержавного строя, но, не знаю почему, воспоминания, связанные с  посещениями корпуса Александром III, всегда вызывали и вызывают у меня сильное волнение, полное глубокой симпатии к этому человеку» (Е. А. Никольский).

Александр, 1877

Александр старался навести порядок во всех сферах жизни. Был строг, но справедлив. Когда увидел плохо одетых церковных певчих, выговорил митрополиту Палладию: «Владыко, ведь это просто постыдно!»  Ограничив голосование для крестьян на земских выборах, одновременно дал возможность крестьянам пользоваться кредитами с низкими процентами, что позволяло расширить крестьянские хозяйства, укрепиться материально. Многое сделал для расширения металлургического производства, увеличения нефтегазовой добычи.  Был установлен более короткий срок выслуги пенсий горнорабочим и образован Геологический комитет –– первое специализированное учреждение, которое занималось развитием геологии и горного дела.

Серьезные меры принимались против злоупотреблений чиновничества. Тогда же было предпринято перенести часть налогового бремени на более состоятельные классы. Решались вопросы «о лучшей организации питейного дела, с точки зрения охраны народной нравственности».

Александр лично финансировал созданный институт экспериментальной медицины, откуда потом стартует работа по борьбе с инфекциями. При посещении больниц вникал во всякую мелочь. В Обуховской больнице профессор Ратимов настолько растерялся от внезапного императорского визита, что первый подал ему руку и любезно потряс ее, как старый приятель. 

В текущем 1886 году Министерство народного образования выделило два с половиной миллиона рублей для строительства крупнейшего в Европе клинического городка медицинского факультета Московского университета, который впоследствии стал одним из центров отечественной науки и врачебной практики. Александр и Мария Федоровна ради этого специально поехали в Москву.

В университете их встретили очень тепло, студенческий хор, зная любовь императора к музыке, исполнил несколько хоровых произведений. Александр подошел к сцене, горячо поблагодарив исполнителей и дирижера, пожелав студентам быть такими же успешными в науках, как в музыке; и не выдержал, сам продирижировал одной пьесой. Обратясь к залу, в котором собралось свыше шестисот человек, сказал:  «Благодарю вас, господа. Это одна из лучших минут моей жизни». И когда вместе с женой сели в коляску, студенческая толпа с криком «ура» бросилась провожать его.

В том же 1886 году вышло государственное постановление, которое запрещало предпринимателям расплачиваться с рабочими через фабричные лавки, ограничивало размеры штрафов, предусматривало обязательную ежемесячную заработную плату. Появились специальные расчетные книжки, в которые вписывались условия найма на работу. Но также предусматривались строгие санкции за участие рабочих в стачках и забастовках. Мера наказания для подстрекателей составляла восемь месяцев тюремного заключения, а в случае повреждения имущества или за сопротивление властям, срок увеличивался до полутора лет.

26 августа 1886 года Александр прибыл в Высоко-Литовск для участия в военных маневрах Виленского и Варшавского округов. С ним приехал великий князь Николай Николаевич-старший и, по словам Витте, первым делом, выйдя из вагона, крючком своей палки захватил за шею инженера Таубе, чуть не свалив его с ног. «Такие манеры,  которыми отличался великий князь Николай Николаевич, совсем не подходили к спокойному и скромному характеру императора Александра III».

Маневры шли своим чередом, когда оказалось, что приезжает Вильгельм –– внук германского императора. Александр не желал, чтобы он видел маневры,  и выехал встретить его в Брест-Литовск. «Когда мы подъехали к станции Брест, то от Варшавы подошел поезд Вильгельма. Александр III стоял в прусском мундире и в русской шинели. Как только увидел Вильгельма, отдал шинель подержать  лейб-казаку. Встретил Вильгельма, прошелся с ним мимо почетного караула, и когда церемония кончилась, он обернулся к казаку: “Дай мне шинель”. Вильгельм, понимавший немного по-русски, сам подскочил к казаку, схватил шинель, сейчас же притащил ее к императору и надел ему на плечи. Я тогда политикой совсем не занимался, но, видя это, подумал: “И боится же Вильгельм Александра”. И действительно, когда Вильгельм стал императором, то страх, который внушал ему  Александр III, в нем остался.  Он говорил мне: “Вот это действительно самодержец”.

Вильгельм и великий князь Николай Николаевич-старший по манерам своим были настоящими гвардейскими офицерами, фертами; в особенности  Вильгельм, типичнейший прусский гвардеец с закрученными усами, с вывертами при ходьбе, с деланной элегантностью; тогда как император Александр III в манерах своих был крайне прост. После встречи Вильгельм пересел в экипаж и вместе с императором  поехали в крепость Брест. Там был устроен большой обед; потом поехали смотреть фейерверк, который делали артиллеристы. А на другое утро император проводил Вильгельма обратно»  (С. Ю. Витте).

Ревизия, проводившаяся особой комиссией, обнаружила криминал в деятельности членов правления Главного общества российских железных дорог. Общая сумма начета, определенная государственным контролером, составила  более шестнадцати миллионов рублей.  Совет управления Главного общества держался нагло. Сначала вообще отказывался признать начет. Затем согласился выплатить долг, но выдвинул условие: правительство должно гарантировать выпуск нового облигационного займа и отсрочить выкуп дороги до 1900 года.

Будь воля Александра,  он бы их всех  засадил в тюрьму. Но под давлением иностранных бирж, правительство вынуждено было согласиться.

Сам император берег каждый казенный рубль. В окрестностях Гатчины  встретил однажды чухонца, который вез метлы. Спросил, почему не везет во дворец? Чухонец ответил, что во дворце платят меньше, чем на базаре, к тому же приходится долго ждать денег, а это невыгодно.

–– Сколько ты думаешь получить за воз?

–– Воз стоит десять рублей, –– ответил крестьянин.

Александр заплатил. Велел метлы доставить во двор императорского дворца.  Вызвал лакея, узнать, сколько платят за метлы, и, оказалось, что он купил дешево.

Обман был даже вблизи императора, а что говорить о дальних районах страны! Александр  вынужден был признать, что честные люди, скорее исключение, чем правило. «Пожалуй, они и есть, да из ложного стыда скрываются». И, может быть, он завидовал дядюшке Вилли, который железной рукой сумел прекратить воровство и подлоги в Германии.

Анатолий Федорович Кони –– прославленный юрист и психолог помнил всю жизнь беседу с царем: «Александр III, подпирая по временам голову рукою, не сводил с меня глаз... В этих глазах, глубоких и почти трогательных, светилась душа, испуганная в своем доверии к людям и беспомощная против лжи, к коей сама была неспособна. Они произвели на меня глубокое впечатление. Если Александр III так смотрел в лицо своим министрам при их докладах, то мне становится просто непонятным, как могли некоторые из них совершенно сознательно вводить его в заблуждение. Солгать ему казалось мне равносильным нанесению удара слабому ребенку».

Но не всегда глаза Александра были доверчивы. Художник Александр Бенуа запомнил государя другим: «...И тут я впервые увидел Александра III совершенно близко. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное, тревожное, производил впечатление удара. В последующие годы мне доводилось несколько раз быть вблизи императора, отвечать на задаваемые им вопросы, слышать его речь и шутки. И тогда я не испытывал ни малейшей робости. При посещении наших выставок Александр III мог быть и мил и прост и даже “уютен”. Но в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное».

Александр III с женой и детьми Николаем, Георгием, Ксенией

По ходатайству начальника гатчинской полиции Александр приказал подсоединить полицейское управление к дворцовой телефонной линии. Полицейская часть получила связь с Петербургом, а также с разными службами дворца и города, что сократило переписку и ускорило прохождение дел. По многочисленным просьбам жителей Гатчины провели отдельную телефонную линию, а сама телефонная станция разместилась в здании бывшей суконной фабрики. Отныне горожане могли говорить по телефону с петербуржцами. 

В Белом зале гатчинского дворца всякий раз в мае месяце проходила раздача наград выпускницам женских институтов, гимназий и педагогических курсов, состоящих в ведомстве Марии Федоровны. После вручения шифров и медалей давался завтрак, во время которого звучала музыка. Гатчину уже давно называли крупным музыкальным центром. Заслуги в этом Марии Федоровны неоспоримы. В дворцовом театре давались оперы русских и зарубежных композиторов, существовал отдельный гатчинский оркестр, в котором порой играл и сам император.

Русских композиторов в царской семье очень любили. С особенным чувством относились к Петру Ильичу Чайковскому. В 1881 году Чайковский нуждался в деньгах, и «... меня осенило дерзнуть попросить государя, чтобы он повелел из казенных денег выдать мне 3 000 рублей серебром заимообразно, то есть, чтобы долг мой казне постепенно погашался причитающейся мне  из дирекции Императорских театров поспектакльной платой». Император не принял просьбу за дерзость. «Посылаю — для передачи Чайковскому — 3 000 р. Передайте ему, что деньги эти он может не возвращать. 2 июня 1881 г. Александр».

П. И. Чайковский                                                        Г. А. Захарьин

Он настоял, чтобы оперу «Евгений Онегин» поставили в Петербургском Императорском театре, хоть театральная администрация не желала этого. Все говорили: «Опера несценичная, публике не понравится». Однако приказ императора, есть приказ, пришлось подчиниться. Чайковский писал Надежде фон Мекк: «…Нельзя не быть бесконечно благодарным царю, который придает значение не только военной и чиновничьей деятельности, но и артистической».

Петр Ильич посвятил императрице 12  романсов, среди которых такие шедевры, как «Ночь светла», «Я тебе ничего не скажу», «Ночи безумные», «О, если б знали вы!» В благодарность она  подарила ему свой портрет в роскошной рамке и с личной подписью.

Сергей Павлович Дягилев, человек не покладистый и не любезный, говорил о венценосных супругах: «Это при них начался расцвет и русской литературы, и живописи, и музыки, и балета. Все, что потом прославило Россию, началось при них». С согласия Александра одна из улиц в Петербурге была названа именем Михаила Ивановича Глинки. При одобрении государя прошло освящение в Варшаве памятника Фредерику Шопену. Петру Ильичу Чайковскому Александр назначил пожизненную пенсию в три тысячи рублей серебром.

Огромную поддержку оказывал Александр становлению русской оперы. Приказал расширить состав оркестра, хора, увеличить жалованье певцам. «Его высокое покровительство, — писал А. А. Берс, — помогло поднять русскую оперу на должную высоту и привело к закрытию в 80-х годах дорогостоящей итальянской оперы». Мария Федоровна поддерживала балет. И когда во Франции начались знаменитые «русские сезоны» Дягилева, избалованная парижская публика была в неописуемом  восторге, впервые услышав великолепные русские оперы, а слава русского балета не меркла с тех пор больше ста лет.

«Помню, когда я была еще в младшем классе, в училище приехал государь император с императрицей Марией Федоровной и великими князьями. Мы, воспитанницы, танцевали балет на нашей маленькой сцене. После балета нас всех пригласили в аудиторию, где была царская семья, и государь посадил к себе на колени мою маленькую подругу. Я расплакалась. Меня стали спрашивать, о чем я плачу.

–– Я тоже хочу, чтобы государь посадил меня к себе на колени, –– отвечала я, обливаясь слезами.

Чтобы утешить меня, великий князь Владимир Александрович взял меня на руки»  (Анна Павлова).

XXXXV

 

Ежегодно 1 марта в соборе Петропавловской крепости проводилась заупокойная служба по Александру II. Присутствовала вся царская фамилия и много народа. На эту дату террористы подготовили убийство Александра III. Одним из тех, кто готовил убийство, был студент 4-го курса Петербургского университета Александр Ульянов.

Он родился 31 марта 1866 года в Нижнем Новгороде. Отец, инспектор народных училищ Симбирской губернии, много сделал для образования чужих детей и со всей ответственностью подходил к воспитанию собственных. Александр отлично учился, проявлял склонность к естественным наукам, особенно к химии, ставил опыты в небольшой домашней лаборатории. Симбирскую классическую гимназию он окончил с золотой медалью и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета.

Преподаватели характеризовали Ульянова как очень способного студента, обещавшего стать успешным ученым. За научную работу по зоологии беспозвоночных Александр получил золотую медаль.

Что побудило талантливого юношу принять участие в террористической фракции, слепленной из остатков «Народно воли», до сих пор не может понять никто. Фракция ставила своей целью дезорганизацию правительства методом террора. Зачинщиками заговора против Александра III были сын состоятельного купца Петр Шевырёв и сын помещика Иосиф Лукашевич. Шевырёв занимался организацией боевых отрядов, Лукашевич –– изготовлением бомб. На приобретение динамита для бомб Александр Ульянов продал  свою  гимназическую золотую медаль.

За две недели до намеченного теракта Шевырёв под предлогом болезни уехал в Крым, но перед тем познакомил Ульянова со всеми участниками заговора и, по сути, передал ему руководство. При этом Ульянову было всего 20 лет, в то время как большинство членов фракции были старшего его на 5-6 лет.  Александр лично собрал две бомбы. Проводил репетиции предстоящего теракта: расставлял сигнальщиков и инструктировал метальщиков бомб. Именно Ульянов провел последнее совещание боевой группы. По воспоминаниям Лукашевича, «ввиду того, что многим из нашей компании приходилось погибнуть в ближайшем будущем, Ульянов задумал устроить небольшую, так сказать, прощальную вечеринку...»

Полиция знала о готовящемся теракте.  

Утром 1 марта 1887 года у Главного  штаба  были схвачены Андреюшкин и Генералов, при них обнаружили бомбы и револьвер. Две бомбы представляли собой цилиндры, третья выглядела как книга с заглавием «Словарь медицинской терминологии». Возле Казанского собора схватили Осипанова, на Невском проспекте –– Волохова и Горкуна.

На первом же допросе террористы выдали всех остальных участников  организации –– 74 человека (в Петербурге, Москве, Харькове и  Ялте). 15 из них попали на скамью подсудимых и на допросах валили вину друг на друга, утверждая, что в заговор их втянули угрозами и обманом. Врали все, кроме одного... Александр Ульянов даже не пытался уклониться, наоборот, часть чужой вины взял на себя (в частности, приписал себе авторство программы террористической фракции).

Фактический автор программы и организатор покушения  –– Шевырёв на первом же допросе заявил:

–– О замысле на жизнь государя императора ничего не слышал и не знаю, к революционной партии не принадлежу и революционных убеждений не разделяю. –– Так же повел себя и Лукашевич.

При осмотре метательных снарядов эксперты были ошеломлены! –– каждый снаряд наполнен  свинцовой шрапнелью со стрихнином! Такая начинка при самом незначительном ранении повлекла бы за собой смерть.

Мария Александровна Ульянова после свидания с сыном в Петропавловской крепости, усомнилась в его психическом здоровье. Александр III, прочитав программу террористической фракции, написал на обложке «Это сумасшедший». 

В прошении о помиловании на имя царя Мария Александровна горько сетовала: «Если бы я хоть на один миг могла представить своего сына злодеем, у меня хватило бы мужества отречься от него. Он всегда был религиозен, глубоко предан семье и часто писал мне…».

15 апреля 15 участников покушения предстали перед судом. Несмотря на молодость, Александр Ульянов блеснул неординарным красноречием:

–– Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать.

Но что этот юноша знал о несчастьях родины? Что видел, кроме затурканного населения петербургских окраин и родного Симбирска? Больше-то он нигде не бывал. Чистые души самыми первыми поддавались на пропаганду, призывавшую к «праведному гневу». И никто не сказал молодым и горячим, что главные идеологи «спасения России» живут за границей, вальяжно рассуждая о русском мужике в престижных кофейнях.

Вот как писал один из покинувших «Народную волю»: «К тому времени, когда мое поколение только выходило на сцену, у нас уже создалась система взглядов по преимуществу антирусских. Идеал отрицания всего окружающего –– это тоже религия,  –– наш передовой образованный человек любит только “Россию будущего”. Революционное движение было неизбежно в России, привыкшей жить чужим умом. Людям русским следовало  бы сплачиваться и находить идеал  в   элементах сознательно национальных». То есть то самое, с чего начинал свое царствование Александр III, к чему он стремился всю свою  жизнь, и чего не желали революционеры.

Все 15 подсудимых были осуждены на смертную казнь, но судьи ходатайствовали перед императором о смягчении приговора для восьми из них. Александр не только удовлетворил ходатайство, но еще для двоих   смягчил наказание.

Мария Александровна Ульянова умоляла сына написать прошение о помиловании. Он ей ответил:

— Представь себе, мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил в своего противника, другой еще нет, и тот, кто уже выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить.

Мать продолжала его умолять, и наконец Александр подал прошение,  но просил не за себя, а за нее:  «Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к Вашему Величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни, и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной опасности. Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить Ваше Величество о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием. Это снисхождение возвратит силы и здоровье моей матери и вернет ее семье, для которой ее жизнь так драгоценна, а меня избавит от мучительного сознания, что я буду причиной смерти моей матери и несчастья всей моей семьи».

Прошение не было удовлетворено: много народу бы, кроме царской семьи,  уложили метальщики страшными бомбами со свинцовой шрапнелью и  ядом!

Из Петропавловской крепости приговоренных  этапировали в Шлиссельбург. В последний момент Иосифу Лукашевичу казнь заменили ссылкой.  Рано утром 8 мая  пятерых осужденных оповестили, что бренная жизнь для них заканчивается. Казнили сперва троих: Пахома Андреюшкина, Василия Генералова и Василия Осипанова.  Затем Ульянова и Шевырёва. Надзиравший за проведением казни товарищ прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Щегловитов в отчете своем написал: «Шевырёв и Ульянов взошли на помост бодро и спокойно, причем Ульянов приложился к кресту, а Шевырёв оттолкнул руку священника. После этого их повесили». Все пятеро были похоронены в братской могиле на берегу Ладожского озера.

Каких улучшений народу добились они своей смертью? Россия нуждалась в юристах, врачах, педагогах, биологах, химиках... Вот где могли бы они принести свою пользу.

Владимиру Ульянову было 17 лет, когда казнили брата. Он на всю жизнь запомнил, как от их семьи шарахнулись друзья и знакомые. Перестал бывать даже старенький учитель, приходивший по вечерам играть в шахматы.

Но Александр III не перекрыл дорогу семейству Ульяновых. Владимир окончил гимназию, начал учебу в Казанском университете, откуда отчислили за участие в революционном кружке; экстерном окончил Петербургский университет. Дмитрий окончил гимназию и четыре курса Московского университета, после чего был отчислен за революционную деятельность. Анна окончила Симбирскую женскую гимназию и Бестужевские высшие курсы в Петербурге. Мария окончила Московскую женскую гимназию, а с осени  1898 года слушала лекции на химико-физическом факультете Нового университета в Брюсселе.

В наше безудержно-лживое время некая Лариса Васильева, выдающая себя за президента какой-то ассоциации женщин-писательниц всего мира,  в книге  своей «Кремлевские жёны» сделала ошеломляющее открытие: Александр Ульянов был сыном Александра III и решил свести счеты с папашей. Якобы в июне 1885 года наследник русской короны имел любовную связь с фрейлиной Марией  Ульяновой.

Но, во-первых, такой фрейлины не было, и быть не могло, поскольку Мария Александровна не принадлежала к аристократии, а в Смольном не обучалась и, следовательно, не имела шифра, необходимого для фрейлин. Во-вторых, она старше цесаревича на 10 лет, вышла замуж в  деревне Кокушкино, там же венчалась в 1863 году и через год родила дочь Анну.  В-третьих, до конца июня 1865 года цесаревич  находился в Красном селе на военных маневрах. А в четвертых и главных, Мария Александровна была человеком высокой нравственности.

Тысячу раз прав А. В. Никитенко: «Вместо того чтобы каждую истину доставать упорным и честным трудом, они промышляют бездарными вымыслами».

 

XXXXVI

Медленно, но настойчиво в экономические процессы страны втягивалась Сибирь; предприниматели и торговцы страстно желали иметь железную дорогу, в крупных городах создавались комитеты по железнодорожному вопросу, проводились топографические изыскания на местности, изучались производительные силы районов, готовились и направлялись в правительство докладные записки с конкретными предложениями.

Александр неоднократно указывал министрам рассмотреть вопрос, однако же дело стояло. Наконец он потребовал специального совещания: «Уж сколько отчетов генерал-губернаторов Сибири я читал и должен со стыдом сознаться, что правительство до сих пор почти ничего не сделало для удовлетворения потребностей этого богатого, но запущенного края!» 

Настрой царя возымел действие. К обсуждению привлекли, кроме Министерства путей сообщения, представителей других Министерств — военного, финансового, морского, внутренних дел, земледелия. Предполагалось, что Сибирская дорога будет смешанной, водно-железнодорожной.

Чтобы решить задачу, организовали работу трех изыскательских партий на самых сложных в природно-климатическом отношении участках — Средне- Сибирском, Забайкальском и Южно-Уссурийском. Большой вклад внесло Императорское русское техническое общество, в составе которого действовал железнодорожный отдел. К работе подключились ученые, инженеры, представители деловых кругов. Выяснилось, что только два направления Сибирской дороги — южное и северное имеют основания для утверждения их главной линией. Принят был северный вариант ––  он пролегал по местности со спокойным равнинным рельефом и был короче. 6 июня 1887 года последовал правительственный указ, и работы начались уже через месяц.

Александр наконец-то смог отдохнуть в любимых финляндских шхерах.

Мария Федоровна написала с яхты старшему сыну, который был в это время в военном лагере: «Я все о тебе думаю, и надеюсь, что ты теперь прибыл в Красное село. Не забудь, что все взоры обращены на тебя сейчас, все будут смотреть, как ты делаешь свои первые шаги в самостоятельной жизни, будь всегда вежливым и предупредительным со всеми, будь храбрым, всегда относись одинаково ко всем товарищам, без фамильярности и чрезмерной интимности, никогда не слушай льстецов. Здесь всё как всегда, полная свобода, утро проходит за чтением и письмами в твоей каюте, которую Георгий и мистер Heath занимают одни, так как Миша живет с Ксенией внизу, несмотря на возражения мистера  Heath, который хотел, чтобы он был с Георгием. 

Пишу наверху, а папа играет в карты за другим столом –– с Володей, Олсуфьевым и Басаргиным, –– они создают адский шум и мне страшно мешают собраться с мыслями.  Я так рада, что ты сейчас в лагере, а не в одиночестве в Петергофе. Мне тебя страшно недостает, мой милый дорогой Ники. Да благословит тебя Бог и хранит тебя, а я целую тебя от всего сердца. Папа тоже, а также Георгий. Христос с тобой!»

Остановились в небольшом местечке Барзунд, воспользовавшись несколькими часами хорошей погоды. Пока Мария Федоровна рисовала, пёс Камчатка принялся трепать овец, и пришлось ей прыгать через два заграждения, спасать несчастных. Император бежал с другой стороны, но Камчатка успел двух овец выкинуть в воду. В азарте не слыша хозяина, он порвал императору брюки. 

Овцы были  больше напуганы, чем покалечены, хозяева получили за них золотую монету,  а затем все семейство царя село на борт императорской яхты.

Не доходя Гельсингфорса,  встретили судно, на котором Георгий был должен  пройти морскую практику. Он был страстно увлечен морем, многие пророчили ему блестящую карьеру на флоте. Мария Федоровна сильно расстроилась, она не любила, когда сыновья надолго ее покидали. Делилась с Ники: «Пишу тебе после  разлуки с  Георгием, которого мы только что отпустили на его адмиральский корабль.  Это было ужасно, и его печальное выражение лица до сих пор у меня перед глазами. Я рада, что нам удалось провести еще несколько часов с ним на его корабле –– до Бьерна, мы смогли познакомиться с офицерами и с его будущими товарищами. Вся обстановка мне очень понравилась, и Георгий тоже казался вполне довольным. В каюте очень уютно, он все распаковал при нас и, если бы не ужасный момент прощания, общее впечатление было бы  утешительным для моего разрывающегося сердца.

Вчера я получила его первую депешу из Ревеля, где они должны остаться на несколько дней в ожидании эскадры. Я отправила ему первое письмо с миноносцем, который ушел сегодня ночью в Ревель и должен вернуться к шести часам. Мы еще ожидаем  фельдъегеря, который, я надеюсь, привезет мне письмо моего любимого Ники, от которого до сих пор ни одной телеграммы с момента нашего отъезда. Всегда думаю о тебе.  Только бы погода была хорошей.  Мы совершили небольшую прогулку по острову, к которому было очень трудно причаливать из-за камней. В 8 часов мы ужинали на яхте с командирами других кораблей, после чего папа играл в карты. Вечер был идеальный, не холодный, мы оставались на улице до 11 часов. Mистер Heath и Олсуфьев поехали на рыбалку вчера в Аборрфорс, где мы были два года назад, но, со свойственным ему невезением, мистер Heath ничего не поймал. Теперь я вынуждена тебя оставить, так как мы прибываем к Юнгфрезунду».

К младшим детям –– Михаилу и Ольге  отношение Марии Федоровны было несколько иное, чем к старшим, она была к ним более строгой и требовательной. На склоне лет Ольга Александровна, вспоминая детство, утверждала, что их с матерью разделяла пропасть. Ольга и Михаил боялись ее. «Приходя к ней, я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Я изо всех сил старалась вести себя как следует. Никак не могла заставить себя говорить с мама естественно. Если мы с Михаилом делали что-то недозволенное, нас за эту шалость наказывали, но потом отец громко хохотал.  Отец был для меня всем. Как бы ни был он занят своей работой, он ежедневно уделял мне  полчаса. А однажды показал мне очень старый альбом с восхитительными рисунками, изображающими придуманный город под названием Мопсополь, в котором живут Мопсы... Показал он мне тайком, и я была в восторге от того, что отец поделился со мной секретами своего детства. Когда я подросла, у меня появилось больше привилегий. Помню тот день, когда мне было впервые позволено поставить императорскую печать на один из больших конвертов, лежавших стопками на столе. Печать была из золота и хрусталя и очень тяжелая, но какую гордость и восторг испытывала я в то утро!

Я была потрясена тем объемом работы, которую папа приходилось выполнять изо дня в день. Думаю, царь был самым трудолюбивым человеком на всей земле. Помимо аудиенций и государственных приемов, на которых он присутствовал, каждый день на стол перед ним ложились кипы указов, приказов, донесений, которые ему следовало прочитать и подписать».

Александр очень любил своих младших детей, подмечал их забавные стороны, и даже записывал кое-что.

«Завтракал с тремя сыновьями, а потом читал. Мишкин пресмешной; я спрашиваю его, будет ли он теперь всегда завтракать с нами, когда вернутся мама и Ксения? Он отвечает: нет, я буду завтракать у себя. Так что это одолжение он сделал только ради отъезда мама и сестры».

«С Ники, Жоржи и Мишкиным отправились ловить ослов. Мишкин был в таком восторге, что придет домой с ослом, что  только об этом и говорил,  но когда мы пришли к ослам и они стали все разом орать, Мишкин струсил и остолбенел! Мы выбрали двух небольших, старых. После долгих приключений доставили ослов благополучно и сдали их на конюшню». 

Государственный секретарь А. А. Половцов писал, что Александр был великаном с детской душой и веселился с детьми больше, чем на каком бы то ни было бале.

Дальше маршрут императорской яхты был в Або –– старинный портовый город Финляндии. Там императора с императрицей никто не знал, и они ходили по магазинам, ездили на извозчиках, чему дети особенно радовались. Потом всей семьей посетили руины Рассельборгского замка, построенного в 1378 году, сходили к источнику с хрустальной водой.  И  отдых закончился –– вернулись в Петербург.

 

XXXXVII

 

Газеты писали об удачных прививках француза Луи Пастера против бешенства. Чтобы проверить, Константин Петрович Победоносцев предложил императору отправить к Пастеру 19 крестьян, покусанных собаками и волками. Вакцина оказалась действенной –– выздоровели все, кроме троих, поскольку у них период  между укусами и прививками был слишком долгим. Тогда Александр решил устроить в России прививочные станции, пригласив к сотрудничеству Пастера, о котором знал, что он с уважением относится к России.

Франко-российское сотрудничество в области биологии и медицины принесло замечательные плоды. Среди российских ученых, приглашенных на работу в институт Пастера, ярко выделился Илья Ильич Мечников, который  вскоре создаст первую русскую школу иммунологии, микробиологии и патологии.  Работы Мечникова будут увенчаны Нобелевской премией.

С Францией складывались хорошие отношения; Александра III ничуть не смущало, что это республиканское государство, он видел очевидную пользу для России,  и это было главное.

–– Я понимаю одну политику: извлекать из всего то, что нужно и полезно для  нас, действовать прямо и решительно, –– говорил он.

–– Но гимном у них «Марсельеза», –– был осторожен Владимир Мещерский.

–– Ну так и выслушаем. А они выслушают наш «Боже царя храни».

Франция была заинтересована в дружбе с Россией: русский император не затевал авантюр, не рвался к военным лаврам. К тому же в 1887 году обострились отношения между Францией и Германией, и Александр предпринял серьезные действия, чтобы не допустить новой войны между этими странами. Он напрямую обратился к Вильгельму I, удерживая его от нападения на Францию, что вызвало неудовольствие Бисмарка.

Смягчая резкость в российско-германских отношениях, русские дипломаты пытались подписать хоть какие-то согласительные статьи, предложенные Германией, но так как Германия подчеркивала свое превосходство, лишь позволяя России сделать тот или иной шаг, то из этого ничего не вышло. Россия уже два года как прекратила дипломатические отношения с Болгарией, махнув на нее рукой, а  Германия  вдруг признала историческое право России на Болгарию.

В отношении турецких проливов русские дипломаты пытались добиться договоренностей непосредственно с Турцией, однако вся дипломатическая когорта Европы, кроме французской, взвилась на дыбы, обещая Турции войну, если она пойдет навстречу России. При такой ситуации союз с Францией стал на долгие годы основой российской политики. Естественно, что обе стороны преследовали в этом союзе свои интересы, но дружеские отношения между ними не нарушались тридцать лет. (В 1900 году, в ознаменование Франко-русского союза в Париже возвели изумительной  красоты мост имени Александра III).

Наступил  ноябрь 1887 года ––  года немыслимого подъема российской тяжелой промышленности. Прежде на юге России работало только два железоделательных завода –– Юза и Пастухова. Теперь они стали расти, как грибы. Основные  займы Россия получала в Германии. Бисмарк решил перекрыть этот клапан: полупридушенная Россия запросит пощады, и тогда он навяжет ей те условия, какие захочет!  В ноябре германская пресса, по его наущению, начала кампанию дискредитации России, в результате чего  ценность русских бумаг резко упала –– все стремились избавиться от невыгодного капиталовложения.

Бисмарк не ожидал, что русские бумаги перекупят французские банки! Потребовались считанные месяцы, чтобы финансовые и товарные потоки лавинообразно изменили свое направление, а   Россия получила во Франции государственный заем в 500 миллионов франков. Однако же Бисмарк не сдался ––  начал «таможенную войну», повысив тарифы на русский хлеб. Россия в ответ ввела максимальный тариф на товары Германии. Канцлеру пришлось капитулировать. 6 февраля 1888 года он вызывающе объявил в рейхстаге: «Мы больше не просим о любви ни Францию, ни Россию. Мы не просим ни о чьем одолжении. Мы, немцы, боимся на этой земле Господа Бога, и никого более!»

Александр настоял на жесткой системе, охраняющей национальную промышленность от чужеземного соперничества: обложил высокими таможенными пошлинами иностранные изделия, чтобы купцы и промышленники не тащили в Россию чужое, когда есть свое!  Требовал ограничить свободную торговлю предпринимателей, которые беспрепятственно перевозили товары и капиталы через национальные границы при отсутствии тарифных и нетарифных таможенных ограничений.

Это вызвало негодование со стороны правящих кругов,  у которых имелись  свои интересы. Как замечают историки, пойти против господствующего настроения, против господствующего мнения и сломать его, был способен только такой император, как Александр III. 

9 марта умер Вильгельм I, а уже 15 июня скоропостижно скончался сменивший его Фридрих III. Императором стал Вильгельм II.  Казалось, теперь отношения с Германией могут улучшиться, но Александр хорошо знал Вильгельма: «Это дурно воспитанный человек, способный на вероломство». О Бисмарке тоже сказал напрямую: «От этого шалого можно всего ожидать!»

Хорошим событием года явилось освящение в Гефсимании церкви святой Марии Магдалины. Строилась она в честь Марии Александровны –– матери императора. Камень на облицовку использовался тот же, какой  применялся при сооружении храма Воскресения Господня, Вифлиемской базилики и греческого монастыря святого Авраама: белый известняк с прожилками. Он превосходно подходил для орнаментов и не подвергался климатическим воздействиям.

Церковь строилась на средства царской семьи. Освящение  началось 29 сентября, длилось семь дней, приуроченное к приезду в Гефсиманию великого князя Сергея Александровича с женой и великого князя Павла Александровича. 

Александр в это время находился в Новороссийске. Искренне рад был  эскадре боевых судов на Черном море: «Труды по сооружению флота признательно оценят вместе со мной все, кому дороги честь, значение и спокойствие отечества».

Власти Новороссийска вручили ему прошение: включить в черту города порт, цементный завод и железнодорожную станцию, которые были в частных руках и создавались в коммерческих интересах владельцев, однако владельцы беззастенчиво пользовались инфраструктурой города  и  даже не платили налоги. Резолюция императора последовала немедленно, однако ее исполнение тянулось 12 лет!

Всё проследить самолично он был не в силах, а в подаваемых ему сведениях правда была далеко не всегда. Александр догадывался, что от него многое скрывают, и если доклад казался ему не совсем обоснованным, говорил, что не может решить вопрос прямо сходу, доклад оставлял у себя, изучал. «Не могу покончить с массой бумаг и чтения и ложусь спать часто с чудным восходом солнца прямо в мои комнаты, –– писал он жене, находившейся в Грузии. –– Кроме бумаг и дел, не успеваю прочесть решительно ничего. Доклады министерств тоже длиннее обыкновенных, и только в половине второго успеваю позавтракать».

Целью поездки был не только Новороссийск. То на поезде, то на пароходе «Москва» император со всем семейством объезжал Кавказ, где главным его интересом являлось строительство железных дорог. Новая ветка Тихорецкая –– Екатеринодар, открытая годом раньше, стала одной из наиболее доходных в Российской империи,  Александр считал ее важным фактором влияния на Кавказе. Теперь достраивалась дорога до Владикавказа.

В Петербург семья возвращалась, недолго отдохнув в Крыму.

Курско-Харьковско-Азовская железная дорога давно не внушала доверия. «Барон Ган, в ожидании взятия дороги в казну, довел ее до крайних пределов разрушения, так что она в последнее время сделалась источником страха для пассажиров», –– был отчет о расследовании крушения царского поезда.

Крушение произошло 17 октября возле станции Борки.

Катастрофа в Борках, 1888 г.

«Громаднейший императорский поезд был составлен из массы тяжелейших вагонов. Такой поезд не могли  везти пассажирские паровозы, были нужны 2 товарных паровоза.  Между тем скорость была такая, с какой идут пассажирские поезда. Для  меня было совершенно ясно, что каждый момент может случиться несчастье, потому что когда с такой скоростью идут товарные паровозы,  они расшатывают путь, и, если в каком-нибудь месте путь не вполне крепок, то паровозы могут вывернуть рельсы, вследствие чего поезд может потерпеть крушение.

Я писал в рапорте, что принимать на себя ответственность за движение императорского поезда при таких условиях не намерен и поэтому прошу увеличить число часов езды.  Министр путей сообщения Посьет мне ответил: “Ездим же мы, и ничего не случается”. Тогда я не выдержал и заявил: “Ваше высокопревосходительство, пускай делают другие, как хотят, а я государю голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что вы таким образом государю голову сломаете”» (С. Ю. Витте).

Витте был практик с двадцатилетним стажем  и  ужасался беспечности Посьета. Министерский вагон кренило от разных  болванок, которые тот навесил на левую стену, делая ими  замеры –– пустые, ненужные. Витте еще допускал, чтобы этот вагон был в самом хвосте, но его в этот раз затолкали вторым от паровозов, что еще увеличило риск. Как и предвидел Витте, поезд сошел с рельсов.

В момент крушения императорская семья и приближенные завтракали в вагоне-столовой. В передней части вагона располагался буфет, с противоположной стороны сервировали закуски, а центр занимал большой прямоугольный стол. Внезапно раздался сильный толчок, от которого посуда полетела на пол, и все инстинктивно схватились за стол. Через несколько секунд толчки последовали один за другим, вагон на глазах стал рассыпаться, официанты возле буфета были раздавлены. Остальные остались живы лишь потому, что «стены сдвинулись и задержали падение крыши», –– как написал в отчете А. Ф. Кони.

«Крыша навалилась на нас косо, –– вспоминал художник М. А. Зичи, присутствовавший на завтраке, –– с моей стороны между стенкой вагона и крышей оказалось  отверстие, через которое я и вышел, за мной вышла графиня Кутузова, за нею государь; государыня, насколько я помню, была вынута из окошка вагона. У государя оказался сплющенным серебряный портсигар в кармане с правой стороны».

Перед глазами пострадавших предстала картина страшной катастрофы: первый локомотив стоял неповрежденным, только задние колеса сошли с рельсов, но второй паровоз зарылся в насыпь. Четыре первых вагона оказались разбитыми в щепы, один из них служил передвижной мастерской, и рабочие в нем  были насмерть раздавлены многопудовыми запасными колесами. Следующим после вагона-ресторана был детский вагон. В момент аварии в нем находилась шестилетняя дочь императора Ольга и ее няня. Вагон сошел с рельсов, встав поперек пути, погасив скорость состава, няньку и девочку выкинуло под насыпь. «Хорошо помню, как при первом же ударе со стола упали  вазы и разбились вдребезги. Я испугалась. Няня посадила меня к себе на колени и обняла. Послышался новый удар, и на нас обеих упал какой-то тяжелый предмет.  Потом я почувствовала, что прижимаюсь лицом к мокрой земле… Рассказывали, что когда я кинулась бежать от изувеченного вагона, то все время кричала: “Теперь они придут и убьют нас!”»  (Из воспоминаний Ольги Александровны).

Кругом бушевал ад. Некоторые вагоны, находившиеся сзади, продолжали двигаться, сталкиваясь с передними и падая набок. Оглушительный лязг железа, крики раненых настолько перепугали шестилетнюю девочку, что лакей Кондратьев едва поймал ее, ––она визжала и царапала ему  лицо. Няня ее, к счастью, тоже была  жива.

6 ноября Мария Федоровна писала своему брату в Грецию:

«... Как раз в тот самый момент, когда мы завтракали, нас было 20 человек, мы почувствовали сильный толчок и сразу за ним второй, после которого все мы оказались на полу, и всё вокруг нас зашаталось и стало падать и рушиться. Всё падало и трещало как в Судный день. В последнюю секунду я видела еще Сашу, который находился напротив меня за узким столом и который затем рухнул вниз вместе с обрушившимся столом. Был еще третий толчок и много других прямо под нами, под колесами вагона, которые возникали в результате столкновения с другими вагонами, которые наталкивались на наш вагон и тащили еще дальше. Все грохотало и скрежетало, и потом вдруг воцарилась такая мертвая тишина, как будто в живых никого не осталось.

Все это я помню очень отчетливо. Единственное, чего я не помню, это то, как я поднялась, из какого положения. Я просто ощутила, что стою на ногах, без всякой крыши над головой и никого не вижу, так как крыша свисала вниз как перегородка и не давала никакой возможности ничего видеть вокруг: ни Сашу, ни тех, кто находился на противоположной стороне вагона, так как самый большой вагон оказался вплотную с нашим. Это был самый ужасный момент в моей жизни, когда я поняла, что я жива, но что около меня нет никого из моих близких! Единственно, кого я увидела, были военный министр и бедный кондуктор, молящий о помощи!

Потом я вдруг увидела мою милую маленькую Ксению, появившуюся из-под крыши немножко поодаль с моей стороны. Затем появился Георгий, который уже с крыши кричал мне: „Миша тоже здесь!“ и, наконец, появился Саша, которого я заключила в мои объятья. Мы находились в таком месте вагона, где стоял стол, но ничего, что раньше стояло в вагоне, не уцелело, все было разрушено. За Сашей появился Ники.

Подумай только, лишь одна бедная маленькая Ольга была выброшена из своего вагона, и она упала вниз с высокой насыпи, но не получила никаких повреждений. Но какую скорбь и ужас испытали мы, увидев множество убитых и раненых, наших дорогих и преданных нам людей! Душераздирающе было слышать крики и стоны и не быть в состоянии помочь им или просто укрыть их от холода, так как у нас у самих ничего не осталось. Все они были очень трогательны, особенно когда, несмотря на все свои страдания, они спрашивали: „Спасен ли государь?“ и потом говорили: „Слава Богу!“ Я никогда не видела ничего более трогательного. Эта любовь и вера в Бога действительно поражали.

Мой дорогой пожилой казак, который был около меня в течение 22 лет, был раздавлен и совершенно неузнаваем, так как у него не было половины головы. Также погибли и Сашины юные егеря, которых ты, наверное, помнишь, как и все те бедняги, кто находился в вагоне, который ехал перед вагоном-рестораном. Этот вагон был полностью разбит в щепки, и остался только маленький кусочек стены! Наш вагон был полностью разрушен.

Подумай только, видеть перед собой разбитые вагоны и посреди них — самый ужасный — наш, и осознавать, что мы остались живы! Это совершенно непостижимо! Это чудо, которое сотворил наш Господь! Чувство вновь обретения жизни непередаваемо, и особенно после этих страшных мгновений, когда я звала своего мужа и пятерых детей! Нет, это было ужасно. Можно было сойти с ума от горя и отчаяния.   Господь своим милосердием вернул мне их всех, и я никогда не смогу отблагодарить Его должным образом.

Когда мы выбрались из этого ада, все мы были с окровавленными лицами и руками, частично это была кровь от ран из-за осколков стекла, но в основном это была кровь тех бедных людей, которая попала на нас, так что в первую минуту мы думали, что мы все были тоже серьезно ранены. Мы были также в земле и в пыли, и так сильно, что отмыться окончательно смогли только через несколько дней, настолько прочно она прилипла к нам…

Саша сильно защемил ногу, да так, что ее удалось вытащить не сразу, а только через некоторое время. Потом он несколько дней хромал, и нога его была совершенно черная от бедра до колена. Я тоже довольно сильно защемила левую руку, так что несколько дней не могла до нее дотронуться. Она тоже была совершенно черная, и ее необходимо было массировать, а из раны на правой руке шла сильно кровь. Кроме того, мы все были в синяках.

Маленькая Ксения и Георгий также поранили руки. У бедной старой жены Зиновьева была открытая рана, из которой очень сильно шла кровь. Мой несчастный официант получил повреждения ноги в результате падения на него изразцовой печи. Адъютант детей также поранил пальцы и получил сильный удар по голове. Шереметев был наполовину придавлен. Бедняга получил повреждение груди, и еще до сих пор окончательно не поправился; один палец у него был сломан, так что болтался, и он сильно поранил нос.

Все это страшно, но это, однако, ничто в сравнении с тем, что случилось с теми бедными людьми, которые были в таком плачевном состоянии, что их пришлось отправить в Харьков, где они еще до сих пор находятся в госпиталях, в которых мы их навещали через 2 дня после происшествия… Один мой бедный официант пролежал два с половиной часа под вагоном, непрерывно взывая о помощи, так что никто не мог вытащить его, несчастного; у него было сломано 5 ребер, но теперь, слава Богу, он, как и многие другие, поправляется.

Бедная Камчатка также погибла, что было большим горем для Саши, любившего эту собаку и которому ее теперь ужасно недостает.

Теперь прошло уже три недели со дня происшествия, но мы всё еще думаем и говорим только об этом, и ты представь себе, что каждую ночь мне снится, что я нахожусь на железной дороге…»

Как отмечали очевидцы, «в тяжелейшей ситуации Александр III выказал полное самообладание и почти тотчас после своего спасения всецело отдался заботам о помощи стонавшим и мучившимся раненым, некоторые из которых умерли у него на глазах. Пять часов, ни разу не повысив голоса, он  отдавал приказания, организовывал  работы, подбадривал раненых. Императрица и все, кто был в силах, помогали лейб-медику, рвали, какое нашлось белье, на бинты, обмывали раны. Чтобы раненые не перемерзли, кругом разжигали костры. С неба сыпался снег...»

Из Харькова прибыл вспомогательный поезд. Несмотря на усталость, ни император, ни императрица не захотели сесть в вагон, прежде чем были помещены тяжелораненые и убитые. Число пострадавших составило двести восемьдесят один человек, в том числе двадцать один человек были убиты. Только когда эвакуировали пострадавших, на станцию Лозовую выехали и все остальные. В здании вокзала был отслужен благодарственный молебен за спасение, а затем панихида по погибшим. Граф С. Д. Шереметев в своих мемуарах писал: «Помню, как все были поражены и восхищены тем, что государь, когда подали обед на большой железнодорожной станции, позвал всех присутствовавших, и все мы сели за один стол...»

На другой день на место катастрофы прибыл для экспертизы А. Ф. Кони.

«Оба паровоза, глубоко врезавшиеся в землю, стояли, наклонившись набок, на высокой насыпи, с одной стороны которой шла в необозримую даль степь, а с другой — было небольшое озеро, и виднелись отдаленные деревни. Место пустынное и безлюдное. Картина разрушения ужасна: остатки вагонов, исковерканные железные фермы, вырванные двери, куски дерева, осколки зеркальных стекол, разбитые шпалы, согнутые рельсы и масса железных и медных предметов, назначение которых сразу определить было невозможно, — все это возвышалось грудами и густо усыпало обе стороны откоса. На одной его стороне стоял в круто наклоненном положении и с выбитыми поперечными стенками „детский“ вагон. На другой стороне видное место занимали жалкие остатки вагона министра путей сообщения. Здесь, на этом месте, погибло 19 человек, ранено 14. Хотя трупы уже были убраны, но из-под груды обломков еще слышался запах гниющего человеческого тела, и в течение первых дней раскопок несколько раз приходилось отрывать отдельные части тел, сдавленные и прищемленные обломками. Все эти останки были собраны вместе и с молитвою зарыты под небольшим черным крестом внизу насыпи со стороны степи. Тотчас за описанной грудой начинались сошедшие с рельсов, но не упавшие вагоны в самых невероятных положениях, один на другом, вошедшие друг в друга, как в футляр, упершиеся в землю под острым углом и зиявшие продольными и поперечными выбоинами».

Из дневника императора:

«18 октября, вторник. Ехали весь день кружным путем на Харьков. Милый, добрый и верный мой Камчатка тоже убит...

19 октября, среда.  Прибыли в 10 утра в Харьков, прием был отрадный и задушевный. Посетили всех раненых в железнодорожной больнице, в Университетской клинике и Александровской городской больнице. Слава Богу, поправляются. В 12 простились».

Москва ждала царя и царицу. Войска московского гарнизона были выведены  на улицы и стояли шпалерами от Курского вокзала до Кремля. Четыре роты юнкеров Александровского училища стояли в Кремле, среди них в первой шеренге –– будущий  писатель Александр Куприн, записавший об этом событии: «Вся Москва кричит и звонит от радости, вся огромная, многолюдная, крепкая, старая, царевна Москва!.. Но вот заиграл на правом фланге и наш знаменитый училищный оркестр. В эту же минуту в растворенных сквозных воротах, высясь над толпой, показывается царь. Он в светлом офицерском пальто, на голове круглая барашковая шапка. Он величественен. Он заслоняет собою все окружающее. Он весь до такой степени исполнен нечеловеческой мощи, что я чувствую, как гнется под его ногами массивный дуб помоста.

Царь все ближе ко мне. Сладкий острый восторг охватывает мою душу и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Я с чудесной ясностью вижу лицо государя, его рыжеватую густую бородку, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Вижу его глаза, прямо и ласково устремленные в мои. Мне кажется, что в течение минуты наши взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как сияющий золотой поток, льется из его глаз.

Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемые секунды! Меня точно нет. Я стал невесомым, я растворился, как пылинка в одном общем многомиллионном чувстве. И в то же время я постигаю, что вся моя жизнь и воля моей многомиллионной родины собралась, точно в фокусе, в одном этом человеке, до которого я мог бы дотянуться рукою, собралась и получила непоколебимое, единственное железное утверждение, и оттого вместе с воздушностью всего моего существа я ощущаю волшебную силу, сверхъестественную возможность и жажду беспредельного жертвенного подвига».

Из дневника императора:

«20 октября, четверг.  Прибыли в Москву. Встреча великолепная. Были со всеми детьми, кроме Ольги, у Иверской, в Чудовом монастыре и в Успенском и Архангельском соборах. Завтракали в Кремле, а в половине пятого отправились дальше, в Гатчину.

21 октября, пятница. В половине двенадцатого прибыли наконец благополучно в милую Гатчину, –– и здесь встреча самая радушная. Все пошли в церковь к молебну, а потом общий завтрак в арсенале. Простившись со всеми, пошли к себе. Что за пустота и тоска без моего милого, дорогого Камчатки!..  Гуляли с Жоржи. Остальное по-старому, как всегда.

22 октября, суббота. Весь день провели одни и тихо в Гатчине. Сегодня похороны убитых в Петербурге, и здесь в Гатчине бедного моего егеря Григорьева. Гуляли, холодно, мороз – 6°. Зарыли и бедного моего Камчатку в саду перед моими окнами... Сегодня я воздержался кого-либо приглашать. Разве из людей у меня есть хоть один бескорыстный друг; нет и быть не может, а пёс ––может, и Камчатка был такой».

Император тяжело переживал смерть своего четвероногого друга. В рабочем кабинете  хранил ошейник Камчатки, акварельный портрет собаки, написанный придворным живописцем Михаилом Зичи. И даже спустя три года с болью писал жене, находившейся в Грузии:  «У меня опять слезы на глазах, вспоминая про Камчатку, ведь это глупо, малодушие, а что же делать –– оно все-таки так».

«23 октября, воскресенье. В половине десятого утра отправились с Минни, Ники и Жоржи в Петербург. Встреча как никогда, на станции почетный караул Преображенского полка, вся свита, военные организации и масса дам. По улицам шпалерами все войска и масса народу. У Казанского собора учебные заведения. В Аничковом дворце были у обедни; завтрак –– общий. Потом поехали в крепость кругом –– на Неве ледоход. В 3 часа отправились обратно в Гатчину».

Кабинет Александра III в Гатчине

С. Ю. Витте вспоминал:

«Когда Александр с семьей посетил Казанский собор, учащаяся, вечно волнующаяся молодежь со свойственным молодым сердцам энтузиазмом сделала ему шумную овацию на Казанской площади, никем и ни от кого не охраняемой. С тех пор Александр III душевно примирился с этой молодежью и всегда относился к заблуждениям ее снисходительно».

Несмотря на ограничительные меры по отношению к студенчеству и интеллигенции, в 1888 году был открыт новый университет в Томске, в 1889 году вновь начались занятия на высших Бестужевских курсах –– первом  русском университете для женщин. К 1894 году в России насчитывалось 52 высших учебных заведения, где обучалось свыше двадцати пяти тысяч человек. Было  177 мужских гимназий, 58 прогимназий, 104 реальных училища, 55 духовных семинарий, 163 женские гимназии Министерства народного просвещения, 60 женских епархиальных училищ, 30 институтов, 30 женских гимназий ведомства императрицы Марии Федоровны и 34 кадетских корпуса.

Известие об аварии императорского поезда облетело всю страну. В храмах служили благодарственные молебны, но исподволь все громче звучала молва, что трагедия под Борками –– дело рук революционеров, вновь принявшихся за свою традиционную работу. Охотнее всех поддерживал эту версию министр путей сообщений Посьет. На самом деле, все обстояло много проще и банальнее. Начатое следствие с очевидностью доказало, что происшествие явилось результатом целой серии грубейших нарушений правил эксплуатации железных дорог, начиная с воровства при строительстве дороги, когда укладывались рельсы и шпалы с заведомым браком, и кончая преступной небрежностью высшего начальства.

Расписание движения императорского поезда составлялось в Петербурге в Министерстве путей сообщения без согласования с руководством местных железных дорог. Тяжелый состав, по замыслу столичных чиновников, должен был лететь со скоростью курьерского поезда. Гигантские колеса расшатывали путь, в любой момент стык рельсов мог разойтись, и катастрофа была неминуема. Начальник царской охраны генерал-адъютант П. А. Черевин приказал гнать, что есть духу, опасаясь срыва графика движения. «В соблюдении этого условия –– моя первая обязанность, –– объяснял он следствию. И винил Посьета: –– Стоило мне сказать, что ускорение невозможно, и я, в виду опасности, стал бы просить не предпринимать его».

Шереметев не выжил. «Я видел императора на панихиде Владимира Шереметева. Он стоял рядом с императрицей, и стоял притом так, что мощной фигурой своей совершенно заслонял ее от взглядов публики. Это не было случайностью, и в этом опять сказалась утонченность его чувства. Нет сомнения, что императрица более его была огорчена потерею человека, которому она сочувствовала, которого баловала. Но нужно известное психологическое развитие, чтобы оценить, насколько было возвышенно и благородно со стороны государя, что он своими выражениями сочувствия затемнил императрицу и, усилив эту ноту, дал всем понять ее. Черты высшего благородного духа, стоящего выше ничтожества и мелочей житейских, черта истинно рыцарского чувства по отношению к той, которая нуждалась в опоре, которая заслужила право на эту опору, несмотря на легкомыслие и ветреность, служившие ей во вред, но никогда не заслонявшие для нее долга»  (С. Д. Шереметев).

Доклад императору о результатах проведенного следствия сделал председатель комиссии, обер-прокурор Уголовно-кассационного департамента Сената Анатолий  Федорович Кони. Предваряя свой отчет, он сразу заявил, что, по его мнению, никаких данных, свидетельствующих о покушении нет. Император перебил его:

–– Не беспокойтесь. Я знаю, что таких следов нет и быть не может. Я твердо убежден, что тут нет ничего политического, я увидел это тотчас же на месте.

Доклад длился больше часа. Заканчивая его и отвечая на вопрос императора, в чем же все-таки причина катастрофы, А. Ф. Кони сказал:

–– Это происшествие  –– сплошное неисполнение всеми своего долга.

Александр задумчиво произнес:

–– Да, конечно, все, кто виновен, должны подлежать ответственности, невзирая на их положение. Это должно быть сделано.

Последовала серия заседаний Особого Присутствия при Государственном Совете. Но чем чаще собиралось высокое общество под председательством великих князей Михаила Николаевича и Владимира Александровича, тем спокойнее становился тон выступлений. В конце концов, было решено отказаться от направления дела в Верховный суд,  ограничиться выговором Посьету «без занесения в формуляр». Великий князь Михаил Николаевич доложил императору об исходе дела.

–– Как? –– удивленно сказал Александр. –– выговор и только? Ну пусть будет так...

«Разумеется, Александр III соединял под своей эгидой огромный клан Романовых, но даже его твердость не могла предотвратить возникновения отдельных группировок и распрей. Центром враждебных настроений был дворец его брата Владимира, женившегося на принцессе Мекленбург-Шверинской,  крайне дружелюбно расположенной к кайзеру Вильгельму II и Бисмарку.

“Владимировичи” были умны, артистичны, состоятельны и честолюбивы до ненасытности. Балы, которые устраивала жена князя Владимира, затмевали своим блеском балы в Зимнем дворце. Приемы, которые они давали, отличались особой роскошью. Оба супруга смотрели на Гатчину, как на помещичью усадьбу.  Если бы императорская семья погибла, корона перешла бы к Владимиру, и по слухам, император сказал после катастрофы: “Представляю, как будут разочарованы Владимировичи”.  Императрице Марии Федоровне удавалось поддерживать хотя бы внешне добрые отношения между обеими семьями. “Я знаю, что мама относилась к “Владимировичам” ничуть не лучше, чем остальные из нас, но я никогда не слышала от нее ни одного недоброго слова в их адрес” –– (Йен Воррес, со слов   великой княгини  Ольги Александровны).  

Сергей Юльевич Витте

 

10 марта 1889 года Сергей Юльевич Витте был назначен начальником вновь образованного департамента железнодорожных дел при Министерстве финансов, которое поставило вопрос о выкупе  Курско-Харьковско-Азовской  железной дороги. Однако главный ее акционер С. С. Поляков успел в начале того же года сбыть 75 000 своих акций во Францию, Бельгию и Голландию. После долгих переговоров, царскому правительству снова  пришлось идти на уступки. Разваленная дорога обошлась казне в 7 миллионов рублей.  

2 мая на могиле Камчатки был установлен обелиск из красного гранита: «КАМЧАТКА. 30 июня 1883 –– 17 октября 1888».