Содержание материала

XXXI

 

Александра попросили встать во главе комитета по формированию Добровольческого флота. На частные средства комитет уже закупил в Германии три быстроходных парохода: «Россия», «Москва», Петербург», оснастил артиллерией и укомплектованной командой на случай войны с Англией, но поскольку войны не случилось, пароходы начали возить грузы  на Дальний Восток и Сахалин, возвращаясь с товарами из Китая и Японии. Это было  выгодно, так как прежде всё делали иностранные фирмы.

Александр приобретал политический вес.  Противостояние Зимнего и Аничкова дворцов становилось очевидным, вокруг цесаревича собирались единомышленники. «Аничков дворец стал их генеральным штабом», –– писал французский дипломат Морис Палеолог.

Император был уже не тем, кем являлся в начале своего царствования, он ослабел, сказывались возраст, астма, нервные перегрузки во время войны, неприязнь сыновей к Долгорукой, которая родила государю уже четвертого  ребенка. Третьего рожала в экстренных условиях,  император сам принимал роды, но мальчик прожил недолго.

Государственными проблемами занимались теперь всё больше министры и братья царя –– Николай Николаевич и Константин Николаевич. Воспряли  революционеры, объявив террор самой справедливой формой революции и  лучшим агитационным приемом.  В 1878 году были убиты: в Киеве жандармский штабс-капитан, в Петербурге шеф жандармов, в Харькове генерал-губернатор. Но только малая  часть населения была рада, –– людям хотелось порядка, покоя, да чтобы бедность уменьшилась. На императорский дом тратились огромные  суммы: каждому великому князю полагалась ежегодная рента в 200 000 золотых рублей. Каждая из великих княжон, выходя замуж, получала миллион золотом, каждый из князей или княжон императорской крови  получал при рождении золотой миллион. «Эти значительные суммы, как пишет в своей «Книге воспоминаний» Александр Михайлович Романов, часто расстраивали все сметные предположения».

Количество прислуги императорских резиденций, разбросанных по всей России, доходило до 10 000. Один только Зимний дворец обслуживали 1200 человек. «Всем нужно было платить ежемесячное жалованье, давать стол, обмундирование, а вышедшим в отставку –– пенсии. Гофмаршалы, церемониймейстеры, егеря, скороходы, камер-фурьеры, кучера, конюхи, метрдотели, повара, камер-лакеи, камеристки и прочие, –– все они ожидали два раза в год подарков от царской семьи: на Рождество и в день тезоименитства государя. Таким образом ежегодно тратилось целое состояние на золотые часы с императорским вензелем из бриллиантов, золотые портсигары, брошки, кольца и другие драгоценные подарки» (Великий князь А. М. Романов).

40 000 здоровых мужчин полегло на русско-турецкой войне, оставив сиротами втрое, вчетверо больше. Много солдат осталось калеками. Вся эта рать бралась за любую работу, чтобы хоть как-то прожить. Из деревень шли в города, где и своих хватало. Ютились в сараях, в сенях. За миску похлебки дети таскали воду, бегали в лавки, кололи дрова, топили печи... Кто читал рассказ Чехова «Спать хочется», помнит, как  малолетняя нянька, измотанная за день, задушила хозяйского младенца, который всю ночь пищал, а хозяйка с постели кричала, чтобы она его убаюкивала.

2 апреля 1879 года едва не погиб Александр II. В девять утра возвращался с  прогулки, и Александр Соловьев сделал пять выстрелов.  Покушение не удалось, император остался жив.

Сын коллежского регистратора из города Луги, Соловьев учился в Петербургской мужской гимназии на средства ее попечительницы великой княгини Елены Павловны. Окончив,  поступил на юридический факультет университета, но со второго курса, в связи с повышением платы за обучение,   вынужден был оставить учебу. Выдержал экзамен на учителя, и в Торопецком уездном училище преподавал историю и географию. Был на хорошем счету,  имел много частных уроков. В 1875 году решил поменять специальность, стал изучать кузнечное мастерство, уехал в деревню, и там сошелся с Юрием Богдановичем, членом «Народной воли».

На следствии Соловьев сразу признался в своей виновности, сказал, что действовал самостоятельно, но согласно программе «Народной воли». Отвечая на первый вопрос о себе, сообщил: «Александр Константинов Соловьев, дворянин, отставной коллежский секретарь, 33-х лет, крещен в православной вере, но религии не признаю». Сказал, что ночь со  Страстной пятницы на субботу провел у проститутки. День Пасхи –– тоже у нее, и ушёл 2-го апреля в  8 утра.

8 июня Соловьев был повешен на Смоленском поле при громадном стечении народа. Перед повешением крест целовать отказался, но вежливо поклонился священнику.

С тех пор император ходил с охраной и был на грани нервного истощения; председатель Комитета министров называл его коронованной полуразвалиной.

В июне семья Александра жила в Царском селе. Занятый множеством дел, Александр приезжал туда только на несколько дней, –– это и были дни его  отдыха. Рано вставал, шел в лес подышать тишиной, днем занимался с детьми. Их было четверо –– младшенький, Миша, родился в минувшем году. Как часто во время войны, он думал о детях, как рад бывал письмам Ники и Жоржи! Дети отца не боялись, но слушались. Мальчики удили рыбу, пекли на костре картошку, катались на лодках и лошадях, играли с собаками. Ни о каких парниковых условиях не было речи. «Подерутся, –– говорил Александр, –– и пускай, доносчику первый кнут». Изредка вместе ходили в лес.

В июле съездили в Данию. Сначала уехала Мини с детьми. Александр  прибыл туда через месяц, предварительно предупредив ее, чтобы не было никаких парадных встреч: «Скажи папа Кристиану, что когда я приезжаю к нему, я считаю себя у него, как дома».

В датских архивах сохранились стихи поэтов, посвященные Александру и Минни, юмористические журналы, из которых можно узнать, с какой теплотой относились к супругам датчане. Одна из картинок представляла собой магазин, входит в него Александр, на улице, перед витриной, толпа –– зеваки пытаются выяснить, что Александр покупает.

Император и Долгорукая тоже уехали –– не за границу, где чаще всего проводили свой отдых, а в Крым. Единственный путь к Черному морю шел от Москвы на Киев, Одессу и Севастополь. На всем протяжении от Петербурга до Москвы, к изумлению и волнению  пассажиров поездов, стояли войска, а по ночам железную дорогу освещали костры. Террористы сюда не сумели проникнуть. Однако, узнав день и час, когда император поедет обратно, Софья Перовская –– дочь губернатора Санкт-Петербурга, член Распорядительной комиссии «Народной воли», вместе с путевым обходчиком, тоже членом «Народной воли», сделали длинный подкоп  из будки обходчика к  железнодорожному полотну и заложили мину. Спасло императора то, что в Харькове сломался паровоз грузового поезда,  и  царский поезд выехал вместо него. Не зная об этом, террористы пропустили первый состав, взорвав мину под четвертым вагоном второго. Обошлось без человеческих жертв.

«Год подходит к концу, страшный год, который неизгладимыми чертами врезался в сердце каждого русского», — отметил в 12-м номере «Отечественных записок» М. Е. Салтыков-Щедрин.

«Да благословит Господь наступивший год, и да утешит Он нас счастьем и спокойствием нашей дорогой родины!» –– уповал Александр 1 января 1880 года.

 

XXXII

 

Новый год действительно начался хорошо. 23 января, в замечательно теплый день Александр в сопровождении К. П. Победоносцева, градоначальника Петербурга Н. М. Баранова, Минни и брата Алексея  прибыл на гатчинское озеро ознакомиться с новой подводной лодкой инженера Джевецкого.

Стефан Казимирович Джевецкий получил образование в Парижском Центральном Инженерном училище. Во время Балканской войны плавал добровольцем-рядовым на вооруженном пароходе «Веста», отличился в бою с турецким броненосцем, был награжден Георгиевским крестом. В ту пору и сделал вывод, что самым эффективным средством против боевых надводных кораблей является подлодка.

Накануне прибытия цесаревича, Джевецкий несколько дней бороздил по озеру, изучая царскую пристань и как ловчее приблизиться к ней. Зная, что Александр будет с женой, заказал букет великолепных орхидей.

Наследник с супругой и свитой разместились  в просторной шлюпке, вышли на середину озера, и Джевецкий, пользуясь прозрачностью воды, маневрировал вокруг них, иногда проходя под шлюпкой.  Отплыв на далекое расстояние, произвел взрыв  макета корабля противника. Это была уже вторая подводная лодка изобретателя, построенная на Невском заводе в Петербурге. Вмещала экипаж из четырех человек, имела 2 гребных винта –– спереди и сзади; подводники сидели попарно, одни –– лицом к носу, другие –– лицом к корме, и, нажимая на педали, вращали шестеренчатые передачи, соединенные при помощи привода с универсальным шарниром, передающим вращение на гребной вал.

Александр высоко оценил изобретение Джевецкого: «Эта лодка, я уверен, будет иметь большое значение в будущем, и сделает порядочный переполох в морских сражениях».

Наконец шлюпка подошла к пристани, все вышли, Джевецкий ловко приблизил подводную лодку, открыл горловину и подал цесаревне букет орхидей:

–– Это дань Нептуна вашему высочеству.

Минни пришла в восторг, долго и горячо благодарила за удивительный подарок, а цесаревич приказал дежурному генерал-адъютанту доложить об опытах Джевецкого военному министру, чтобы в спешном порядке строилось 50 лодок, с уплатой Джевецкому 100 000 рублей вознаграждения.

(Перед запуском в серию, проект был в очередной раз доработан, лодка могла погружаться на глубину 12 метров и находиться под водой до 50 часов. Эта модель стала первым в мире серийным выпуском подводных лодок. Постройку завершили через два года.  34 лодки по железной дороге отправили в Севастополь, где они были включены в систему обороны приморских крепостей, остальные 16 оставили в Кронштадте).

Александр Павлович Горлов, закончив в Америке всё, что касалось  винтовок, патронов и револьверов, занимался разведкой, являясь российским послом в Великобритании. Два года тому назад он предупредил Петербург о готовящейся войне с Россией, теперь сообщал, что «в Англии русофобские настроения сошли на нет, осталось только равнодушие; покорение войсками генерала М. Д. Скобелева Туркмении воспринимается британской прессой как нечто неизбежное, но настроение части общества настороженное».

Англичане боялись, что русские войска двинутся дальше, в Афганистан,  а оттуда на Индию –– богатейшую колонию Англии. На заседании британского парламента  Министерству по делам Индии был сделан запрос –– движется ли армия Скобелева на Герат? Ответ был таков, что надежных сведений нет, но и движения Скобелева на Герат не наблюдается. Горлов пришел к выводу, что Англия не видит угрозы в этом походе, и это позволяет России достичь  поставленных целей в Туркмении.

Благодаря сведениям, полученным от Горлова, в феврале 1881 года туркменская крепость Геок-Тепе была взята русскими, и с набегами туркмен было покончено. Этот поход стал завершающим в многолетней череде походов за присоединение Средней Азии к России.  

Казалось, что всё наконец идет хорошо. Императрица чувствовала себя лучше, и по утрам Александр встречал ее рядом с отцом за кофе. Вдруг 5 февраля в Зимнем дворце взорвалась бомба! Народоволец Степан Халтурин устроился во дворец столяром, обещая друзьям зарубить топором императора, однако ему предложили копить динамит, сделать бомбу, чтобы взорвать не только царя, но и членов царской семьи. Комната Халтурина находилась под караульным помещением дворца, а над караулкой располагалась царская столовая. Террорист приносил динамит по частям, и когда накопился полный сундук, устроил в нем капсюль с гремучей смесью, провел запальный шнур и покинул дворец.

Александр записал в этот день в дневнике: «В шесть отправился на Варшавскую дорогу встречать вместе с братьями дядю Александра и Людвига. Со станции все поехали  в Зимний к обеду, и только что мы успели дойти до начала большого коридора и вышел папа навстречу, как раздался страшный гул, под ногами все заходило, и в один миг коридор потух. Мы все побежали в желтую столовую, откуда был слышен шум, и нашли все окна перелопнувшими, стены дали трещины в нескольких местах, люстры почти все затушены, и все покрыто густым слоем пыли и извести. На большом дворе –– совершенная темнота, и оттуда раздавались страшные крики и суматоха.

Немедленно мы с Владимиром побежали на главный караул, что было нелегко, так как все потухало, и везде воздух был так густ, что трудно дышать. Прибежав, мы нашли страшную сцену: вся большая караульная, где помещались люди, была взорвана, и все провалилось более чем на сажень глубины, и в этой груде кирпичей, извести, плит и громадных глыб сводов и стен лежало вповалку более 50 солдат, большей частью израненных, покрытых слоем пыли и кровью. Картина раздирающая, и в жизнь мою не забуду я этого ужаса! Оказалось, 10 человек убитых и 47 раненых… Взрыв был устроен в комнатах под караульной в подвальном этаже, где жили столяры».

Взрыв в Зимнем дворце, 1880

«Вид пострадавших представлял жуткую картину. Среди массы обломков валялись окровавленные части тел. Нужны были усилия многих людей, чтобы извлечь несчастных. Глухие стоны изувеченных и крики их о помощи производили раздирающее душу впечатление»  (Е.П. Толмачев). Погибшие были героями русско-турецкой войны, направленные на почетную службу в царский дворец. Из сорока семи раненых девять человек скончались в госпитале.

6 февраля в церкви Зимнего дворца отслужили панихиду по невинно убиенным. Царским указом все находившиеся в том карауле солдаты были представлены к наградам и денежным выплатам. Этим же указом Александр II повелел «зачислить на вечный пансион» семьи убитых гвардейцев. 7 февраля, несмотря на сильный мороз и опасность нового покушения, он поехал на Смоленское кладбище. Глядя на выстроенные в ряд 19 гробов, горько произнес: «Кажется, что мы еще на войне, там, в окопах под Плевной...»

Халтурин, сбежав, два года скрывался, затем  вместе с народовольцем Желваковым убил  прокурора Одессы. Оба были схвачены и повешены в ограде одесской тюрьмы.

Европейские газеты потешались над Александром II: якобы император не расстается с револьвером, и убил офицера  стражи барона Романа Рейтерна за то, что войдя в караульное помещение Зимнего дворца, увидел, как Рейтерн  спрятал что-то за спину. Через короткое время те же газеты писали, что не император, а цесаревич застрелил Рейтерна, увидев дымок у него за спиной, –– это была сигарета. Потом англичане оповестили мир об убийстве цесаревичем полковника Вилльома за то, что войдя в караулку дворца, Александр заметил, как Вилльом кинул что-то под стол, –– как оказалось, окурок, курить во дворце запрещалось. «Разумеется, историю замяли, семье пострадавшего выплатили компенсацию», –– следовал комментарий. 

(В мае 1883 года Валуев отметил участие барона Р. Р. Рейтерна в коронации Александра III. 22 января 1886 года дипломат Владимир Ламсдорф встретил полковника Вильома в театре. Произошло как с жертвами Ивана Грозного: дважды казненный Воротынский составил потом первый в истории устав пограничной службы, а отравленная, удушенная, утопленная Мария Старицкая через год после всех своих казней стала женой датского принца Магнуса).

«В трудные времена мы живем, –– записал современник. –– Враждебно смотрит на нас вся Европа; страшный упадок финансов; возбуждение разных вопросов без решений почти во всех общественных и административных сферах; ни одного истинно государственного способного человека, который бы здравым смыслом своим и патриотическим чувством помогал государю».

Неудачи не останавливали народовольцев. Имея шпионскую сеть, они знали практически всё, что происходит в семье Александра II. Следующее покушение на царя готовилось на весну при переезде его  с железнодорожного вокзала Одессы в морской порт. Но императора задержала смерть жены.

21 мая, приехав из Царского Села, он был поражен ее изможденным видом. Лейб-медик С. П. Боткин не ручался, что императрица проживет еще сутки. Действительно, ночь на 22 мая стала последней для Марии Александровны, она умерла от чахотки.  После смерти в ее бумагах было найдено письмо к мужу,  в котором она благодарила супруга за счастливо прожитую рядом с ним жизнь, тем самым на смертном одре прощая его. Также были  найдены разрозненные листки, в которых императрица выражала свою последнюю волю: «Я желаю быть похоронена в простом белом платье, прошу не возлагать мне на голову царскую корону. Желаю, если это возможно, не производить вскрытия. Прошу моих милых детей поминать меня сорок дней после смерти и по возможности присутствовать на обедне, молиться за меня, особенно в момент освящения Святых Даров. Это самое большое мое желание».

О том, чтобы муж поминал ее,  не попросила.

О смерти матери цесаревич узнал на Елагином острове, где временно командовал войсками гвардии и Петербургского военного округа. Был страшно обижен, что отец не послал адъютанта сказать о плохом состоянии матери, и он не простился с ней. Она вообще ни с кем не простилась.  

На другой день государь издал манифест о смерти жены: «...Все принятые, по указаниям опытных врачей к восстановлению Её здоровья меры, всё усердие, нежные попечения, внушенные горячею к Ней любовью и живейшею преданностью, оказались, к глубокой горести Нашей, бессильными против недуга, пресекшего драгоценную жизнь Её».

Обмануть своей «преданностью и нежными попечениями» он мог только тех, кто не знал о княжне Долгорукой и прежних его фаворитках.

На похороны съехались короли, королевы, принцы и принцессы чуть не со всего света. Траурное шествие в Петропавловский собор запрудило улицы. Как указание того, что Мария Александровна –– урожденная Гессенская, шел очень высокого рота мужчина в одежде средневекового рыцаря. Забрало опущено,  черные латы зловеще кидались в глаза, в руках он держал обнаженный меч.

–– Святыня дома рухнула вместе с ней, — тихо сказала наследнику  фрейлина Толстая.

Александр так же тихо ответил:

–– Если бы зашла речь о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что знаю, она была святая.

В последнюю минуту прощания с супругой, государь несколько раз приложил к глазам платок. 

После похорон цесаревич с семьей отправился в Гапсель –– небольшой городок в Эстляндской губернии. Оценивая поведение Долгорукой во время похорон, Владимир написал ему: «Невыносимо при таких событиях быть связанными с подобными личностями, которые своими низкими сторонами унижают само горе и заставляют поневоле осуждать тех, кого хотелось бы только любить и уважать». Имелся в виду отец.

Жена Владимира негодовала в письме к Александру: «Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, была представлена нам как член семьи. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты… И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, Вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего».

Александр тяжело переживал смерть матери: «Боже, до чего все переменилось с потерей дорогого ангельского существа!»

Екатерина Долгорукая

6 июля, едва лишь прошло 40 дней после смерти жены, император женился на Долгорукой. Венчание состоялось в походной церкви Царскосельского дворца. Вечером того же дня он подписал указ: «Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, Мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом Нашим детям: сыну Нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии. Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов империи и ст. 147 Учреждения императорской фамилии».

В начале августа цесаревич записал: «Обедали мы у папа с братьями. После обеда папа сказал Минни и мне зайти к нему в его кабинет и тут, когда мы сели, он объявил нам о его свадьбе, и что он не мог дольше откладывать и по его летам и по теперешним грустным обстоятельствам, и поэтому 6 июля женился на княжне Долгорукой. При этом папа нам сказал, что он никому об этом не говорил, нам первым объясняет это, так как не желает ничего скрывать от нас, и потом прибавил, что эта свадьба известна одному графу Лорис-Меликову и тем, которые присутствовали на ней.

Папа при этом спросил нас, желаем ли мы видеть его жену и чтобы мы сказали откровенно. Тогда папа позвал княгиню Долгорукую в кабинет и, представивши ее нам, был так взволнован, что почти говорить не мог. После этого он позвал своих детей: мальчика 8 лет и девочку Ольгу 7 лет и мы с ними поцеловались и познакомились. Мальчик милый и славный и разговорчивый, а девочка очень мила, но гораздо серьезнее брата. Оставшись у папа более  часа, мы простились и вернулись домой. Только дома немного пришли в себя после всего нами услышанного и виденного, и хотя я был почти уверен, что так и должно было кончиться, но все-таки весть была неожиданная и какая-то странная!..»

Александр не вписал подробностей. Всем своим видом светлейшая княгиня Юрьевская выражала смущение, поцеловала руку цесаревне, и, скромно потупившись, сказала, что счастлива, но что никогда не позволит выйти из своей  прежней роли. Не почувствовать ее фальши было нельзя, Александр произнес через силу: «С того момента, папа, как княжна стала Вашей женой, мы знаем, что нам остается делать…»  И, наверное, вспомнил Марию Мещерскую. 

Через генерал-адъютанта Д.С. Арсентьева император поставил в известность о новой супруге младших своих сыновей. «Для них это был страшный удар; они питали культ к памяти своей матери, так недавно скончавшейся. Сергей Александрович знал о связи отца, но  поставил себе задачей помешать тому, чтобы младший брат его, Павел, что-нибудь узнал об этом», –– вспоминала фрейлина Тютчева.

Дочь государя, Мария Александровна, будучи замужем за герцогом Эдинбургским, в письмах к отцу осуждала его: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к мама, сумели бы однажды простить Вас». Другие члены царской семьи были обескуражены тем, что Александр Николаевич вступил в брак с  Долгорукой, не соблюдя годичного траура по первой жене, в то время как по всей России продолжали служить панихиды об упокоении ее души.

На императора снова готовилось покушение: террористы решили взорвать Каменный мост по Гороховой улице в момент проезда по нему царской кареты. Несмотря на то, что приготовление прошло успешно и мина, сделанная из четырех мешков динамита, была заложена под мост, в назначенную дату 17 августа взрыва не случилось. Существуют разные версии: по одной –– опоздал один из террористов, по другой — царь проехал раньше планируемого времени.

5 сентября  Александр II подписал удостоверение в том, что министр двора граф Адлерберг вложил в государственный банк 3 302 910 золотых рублей на имя княгини Екатерины Михайловны Юрьевской и её детей. Тогда же в Париж был отправлен заказ на изготовление царской мантии для Долгорукой, –– государь не желал тянуть с коронацией. Он решил провести эту осень в Ливадии, и цесаревич по просьбе отца вынужден был отдыхать вместе с ним.

Минни предчувствовала, что это добром не кончится, так и случилось. Юрьевская успела забыть свое обещание не выходить из прежней роли.  «Она полагала, что обладает неоспоримыми правами на нас. Но она не находила в нас ничего, кроме простого проявления вежливости. Тогда она стала закатывать сцены. Она была так груба, что даже я позволила себе сказать ей несколько нелицеприятных  слов,  чтобы  напомнить,  сколько  мы перестрадали из-за нее» (Из дневника Минни).  «Я плакала непрерывно, даже ночью, –– делилась она в письмах к  Толстой. –– Саша  меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать… Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие, и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вздохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали, как бы между прочим пытаясь сблизить их с незаконнорожденными отпрысками. И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и государем разыгрывались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей помимо тех часов, когда они, по обыкновению, приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила, что не понимает, почему я отношусь к ее детям, как к зачумленным».

«Сколько раз заставал я цесаревну в сильном волнении, с глазами полными слёз… Она не стеснялась в выражении своего негодования и только удивлялась терпению и спокойствию цесаревича. Маковский в то время делал портрет княгини Юрьевской; нужно было ходить им любоваться. Помню, однажды цесаревна вышла из кабинета государя вся в слезах. Я провожал ее до дому. Она не могла скрыть своего волнения и негодования. На столе у нее вижу книгу «Mадам Дюбарри». Я обратил на нее внимание. Она говорит, что читать нечего, и что у нас такая Дюбарри налицо! После одного объяснения государь до того разгневался, что крикнул цесаревне, что если она не хочет его слушать как тестя, тогда он приказывает ей, как государь! Княгиня Юрьевская не переставала натравливать государя. Случайно я наткнулся на ее детей; видел я, как сын ее, Гога, бросился обнимать цесаревича довольно неестественно. Можно сказать, что семейный быт царской семьи представлял собой ад. Цесаревич придумал охоту на Чатырдаге, куда отправился с цесаревной на несколько дней в Космодемьянский монастырь, чтобы быть подальше от Ливадии» (С.Д. Шереметев).

По возвращении в Петербург Александр написал брату Сергею в Италию, где тот отдыхал вместе с Павлом: «Про наше житье в Крыму лучше и не вспоминать, так оно было грустно и тяжело! Столько дорогих незабвенных воспоминаний для нас всех в этой милой и дорогой по воспоминаниям о мама Ливадии! Сколько было нового, шокирующего! Слава Богу для вас, что вы не проводите зиму в Петербурге; тяжело было бы вам здесь и нехорошо. Ты можешь себе представить, как мне тяжело все это писать, и больших подробностей решительно не могу дать ранее нашего свидания, а теперь кончаю с этой грустной обстановкой и больше никогда не буду возвращаться в моих письмах к этому предмету. Прибавлю только одно: против свершившегося факта идти нельзя и ничего не поможет. Нам остается одно: покориться и исполнять желания и волю папа».

Император еще оставался в Крыму, и  в ноябре, накануне отъезда, узнал, что у станции Лозовой была обнаружена бомба, готовая взорваться, когда царский поезд проследует по этой линии. Сразу же написал Александру:  «В случае моей смерти, поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружественное расположение к ним, проявившееся с первого же дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком. При жизни моей жены наши дети должны оставаться лишь под ее опекой. Но если Всемогущий Бог призовет ее к себе до совершеннолетия детей, я желаю, чтобы из опекунов был назначен генерал Рылеев или другое лицо по его выбору и с твоего согласия. Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи. Таким образом все имущество, принадлежащее ей теперь — движимое и недвижимое, –– приобретено ею лично, и ее родные не имеют на это имущество никаких прав. Из осторожности она завещала мне все свое состояние, и между нами было условлено, что если на мою долю выпадет несчастье ее пережить, все ее состояние будет поровну разделено между нашими детьми и передано им после их совершеннолетия или при выходе замуж наших дочерей. Пока наш брак не будет объявлен, капитал, внесенный мною в государственный банк, принадлежит моей жене в силу документа, выданного ей мною. Это моя последняя воля, и я уверен, что ты тщательно ее выполнишь. Да благословит тебя Бог! Не забывай меня и молись за нежно любящего тебя па».

Александр не был наивен, чтобы не понимать, какими трудами Долгорукая заработала за 14 лет целое состояние. Понимали это и члены царской фамилии. По мнению историка И. Зимина, тогда и произошло отчуждение Александра от отца, и угроза императора лишить его права на престол.  Сам Александр только спустя год смог выразить то, что происходило в Зимнем дворце: «...Все иллюзии пропали, всё пошло кругом, разобраться нельзя было в  этом омуте, и друг друга не понимали! Вся грязь, всё дрянное вылезло наружу и поглотило всё хорошее, всё святое! Ах, зачем привелось увидеть всё это, слышать и самому принимать участие во всём этом хаосе!!!»

Королева Греции –– родная племянница Александра II –– умоляла цесаревича не винить ее брата Николу за резкие выпады против царского дома: «Что бы это ни стоило, но, по-моему, всегда лучше знать всю правду». Однако мало кого утраивало, когда Никола заявил, что весь царский род погряз в разврате, и придворные тоже не отстают.

–– Купить можно любую женщину, разница лишь в том, заплатить ей пять рублей или пять тысяч. 

Отец на это вспылил, но сын охладил его:

–– Кстати, папа, забыл вас поздравить с новорожденным! У вас, как я слышал, родился от балерины Кузнецовой прекрасный мальчик!

Мать въелась на сына:

–– Ты во всем виноват! Будь ты другим, твой отец не изменял бы мне. Глядя на твое распутство, он и сам стал распутничать!

Сын ответил, что она дура.

Прощенный за предыдущие выходки, Никола теперь был лишен титула, фамилии Романов, став Николаем Искандером, и навечно сослан в Ташкент.

Единственный в царском роду блестяще окончивший академию Генерального штаба,  он мог бы стать бесценным помощником государю, –– но и  в Ташкенте не растерялся. Устроил систему оросительных каналов на Аму-Дарье, начал  выращивать хлопок, и огромные прибыли тратил на благоустройство города.

(Сегодня в узбекских учебниках пишут, что русские грабили Среднюю Азию. Однако же самой большой ее ценностью  был и остался хлопок, а первые хлопковые плантации завел Николай Константинович, закупая семена на американском Юге. До этого хлопок все страны возили из Штатов).

 

XXXIII

 

Тяжелые тучи давили Россию.

«Странное, дикое время! –– писал современник. –– Разладица всеобщая: административная, нравственная и умственная. Деморализация в народе и в обществе растет и зреет с изумительною быстротою. Умы серьезные тщетно стараются противодействовать злу. Да и много ли их, этих умов? Власть никем не уважается. О законе и законности и говорить нечего: они и прежде имели у нас только условное своеобразное значение, т.е. настолько, насколько их можно было обойти в свою пользу».

«Идея цареубийства носилась в воздухе. Никто не чувствовал ее острее, чем Ф. М. Достоевский.  В разговоре с издателем “Нового Времени” А. С. Сувориным  он заметил с необычайной искренностью:

–– Вам кажется, что в моем последнем романе “Братья Карамазовы” было много пророческого? Но подождите продолжения. В нем Алеша уйдет из монастыря и сделается анархистом. И мой чистый Алеша –– убьет царя…»  (Великий князь Александр Михайлович).

Писатель, конечно, сказал  отвлеченно, но выразил силу давления, которая может подмять  даже самые светлые  души.

Серьезные люди понимали, что покушения на государя, ставшие хроническими, прекратятся лишь тогда, когда более твердая рука станет у власти. Полагали, что полномочия диктатора должен взять на себя брат государя Михаил Николаевич, бывший наместник Кавказа. Тем не менее, правительственная партия, возглавляемая великим князем Константином Николаевичем, у которого сын Николай был сослан в Ташкент, настаивала на продолжении реформ.

Александр отрицательно относился к либеральным реформам, считая, что они приводят к разложению общества.  Почувствовав слабинку, чиновничество всех уровней становится наглым, усиливается произвол над народом, у которого терпение небезгранично. Он настаивал на временной диктатуре «одного ответственного пред государем руководителя, который всеми возможными средствами будет вести борьбу с нарастающим революционным движением». Вокруг такого диктатора смогли бы, по его мнению, консолидироваться все здоровые монархические и патриотические силы.

К. П. Победоносцев поддерживал Александра. С 1880 года прокурор Святейшего Синода, острый публицист, прекрасно владевший пером, в своих статьях он пламенно выступал против введения в России даже минимальных начал парламентаризма: «Горький исторический опыт показывает, что демократы, как скоро получают власть в свои руки, превращаются в тех же бюрократов, на коих они столько негодовали». Достоевский, которого ни один недоброжелатель не заподозрит даже в тени ангажированности, писал  Победоносцеву: «За Вашею драгоценною деятельностью слежу по газетам».

Многолетнее взаимопонимание связывало Александра и Достоевского; он не только прислушивался к мнению писателя, но и в трудные для него моменты помогал ему денежно.  «Получил денег, — сообщал Достоевский 4 февраля 1872 года своей племяннице, — и удовлетворил самых нетерпеливых кредиторов. Но совсем еще не расплатился, далеко от того, хотя сумму получил немалую…»

Денежные проблемы всю жизнь преследовали его, хоть работал на износ. В конце 1880 года умерла его тетка, завещав свое имение Федору Михайловичу и двум его сестрам. Старшая сестра приехала в Петербург, умоляя брата отказаться от своей доли. Произошел тяжелый разговор, Федор Михайлович, очевидно, говорил, что у него плохое здоровье: дети, жена останутся нищими. После отъезда сестры у него хлынула горлом кровь, и на другой день, 28 января 1881 года, он  умер. Было ему 59 лет.

На погребение писателя император  выделил большую денежную сумму. Вдове и детям Достоевского назначил  пенсию в две тысячи рублей, а у церковных властей получил разрешение, чтобы Федор Михайлович был похоронен в Александро-Невской лавре. Никто бы не мог обвинить Александра II в  бессердечии к своим  подданным, даже Степан Халтурин, готовя убийство царя, признавался, что государь душевный человек, однако царю уже приготовили новую казнь –– убить или, в крайнем случае,  изувечить!

8 февраля, в связи с неимоверным разгулом терроризма в стране,  в императорском кабинете состоялось чрезвычайное совещание, на котором присутствовали цесаревич, великие князья и министры. Предлагались разные варианты спасения отечества –– от ужесточения полицейских мер до немедленного введения чрезвычайного положения во всей империи. Александр предложил давно вынашиваемый им «самый решительный и необыкновенный путь» –– создание Верховной следственной комиссии с особыми расширенными полномочиями. «Милый па, –– написал он отцу в тот же день, –– ты приказал всем присутствовавшим сообразить и представить свои соображения. Смело могу сказать, что они ничего не сообразят и ничего путного не представят. К сожалению, мы это видели за все последние годы, потому что зло все больше и сильнее распространяется повсюду и никакие предложения не принесли пользы. Нужны новые люди, свежие силы. Время слишком серьезное, слишком страшное, чтобы не принимать самых энергичных мер, а не то будет поздно и правительству уже не справиться с крамолой. Убедительно прошу тебя, милый па, подумай об этом, и я уверен, что ты согласишься окончательно на это предложение. Я так уверен, что другого исхода нет и быть не может».

 На следующий день указом Александра II была учреждена Верховная распорядительная комиссия по охране государственного порядка и общественного спокойствия с широкими репрессивными полномочиями.  

Но пока еще дело не сдвинулось, народовольцы подготовили взрыв императорской кареты, запланировав теракт на 1 марта. На Малой Садовой  прокопали канаву и заложили мину. О подкопе  царю сообщили из заграницы, а в Петербурге, под носом, не знали. После известия, полицейские дважды обыскивали всю улицу, но ничего не нашли.

Император решился на конституцию, на которой настаивали канцлер, Юрьевская и брат императора Константин Николаевич, запланировав публикацию проекта на 2 марта. О Верховной распорядительной комиссии с широкими репрессивными полномочиями было забыто.

«Дело сделано, я только что подписал манифест –– «Проект извещения о созыве депутатов от губерний»; он будет обнародован в понедельник утром в газетах. Надеюсь, что он произведет хорошее впечатление. Во всяком случае, Россия увидит, что я дал все, что возможно, и узнает, что я это сделал благодаря тебе»  (Письмо Александра II Юрьевской).

Манифест о даровании конституции император собирался обнародовать 23 мая на коронации Юрьевской, которая уже примеряла царскую мантию. Москва готовилась к торжеству –– 22 мая заканчивался годичный траур по усопшей императрице, и на престол должна вступить новая супруга императора.  

1 марта, окончив смотр войск, Александр II съездил в Михайловский дворец  на чай к светлейшей жене, а от нее, в сопровождении конного конвоя, полицмейстера, жандармского капитана и ротмистра, возвращался в Зимний. У поворота  на Екатерининскую набережную метальщик Рысаков кинул в карету царя взрывной снаряд, повредив ее сзади и ранив смертельно казака и мальчика, шедшего в лавку. Царь вышел, склонился над изуродованными телами. Спросил полицмейстера, который держал Рысакова: «Это тот, который бросил?» –– И молча пошел по тротуару, сопровождаемый перепуганной охраной.  Сбежался народ. Сильный бомбовый взрыв оглушил всех! Когда дым рассеялся, на мостовой и тротуаре лежали люди и лошади. Три человека погибли сразу, среди них и метальщик Гриневицкий, семь человек скончались в госпитале, девять человек получили легкие ранения, царь был ранен смертельно. Лицо, голова и верхняя часть тела его были побиты осколками, ноги размозжены до колен, представляя собой сплошную кровавую массу. Его отвезли во дворец. 

«Мой дед лежал на узкой походной постели, на которой он всегда спал. Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом. Его лицо было смертельно бледным, оно было покрыто маленькими ранками. Его глаза были закрыты. Мой отец подвел меня к постели. „Папа? — сказал он, повышая голос, — Ваш лучик солнца здесь“. Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, он старался улыбнуться. Он двинул пальцем, но не мог ни поднять рук, ни сказать то, что он хотел, но он, несомненно, узнал меня. Пропресвитер Бажанов подошел и причастил его в последний раз. Мы все опустились на колени и император тихо скончался. Так Господу Богу угодно было» (Из воспоминаний Николая II).

«Лейб-хирург, слушавший пульс царя, кивнул головой и опустил окровавленную руку.

–– Государь император скончался, –– промолвил он.

Мы все опустились на колени. Влево от меня стоял новый Император. Странная перемена произошла в нем в этот миг. Это не был тот самый цесаревич Александр Александрович, который любил забавлять маленьких друзей своего сына Ники. В пять минут он совершенно преобразился. Что-то несоизмеримо большее, чем простое сознание обязанностей монарха, осветило его тяжелую фигуру.

–– Ваше Величество имеет какие-нибудь приказания? –– спросил смущенно градоначальник

–– Приказания? –– переспросил Александр III. –– Конечно! Но, по-видимому, полиция совсем потеряла голову! В таком случае армия возьмет в свои руки охрану порядка в столице! Совет министров будет собран сейчас же в Аничковым дворце.

Он дал рукой знак цесаревне, и они вышли вместе. Ее миниатюрная фигура подчеркивала могучее телосложение нового императора» (А. М. Романов).

Гибель царя «Освободителя», убитого народовольцами от имени «освобожденных» стала логическим завершением его либеральных реформ.  Освобождения крестьян не произошло –– был создан лишь  механизм освобождения, причем несправедливый; учреждение земств привело к дискриминации низших сословий; судебная реформа не смогла воспрепятствовать росту судебного и полицейского произвола. Присоединение Средней Азии, Кавказа, Дальнего Востока значительно расширило российскую территорию, но экономическое положение страны ухудшилось. Процветала коррупция. В обществе образовался раскол. К невзгодам добавился Берлинский конгресс 1878 года, лишивший Россию плодов победы в Балканской войне. Внешний долг государства превысил 6 миллиардов золотом, и столичная биржа реагировала резким падением курса. До критического уровня упала деловая активность в торговле и промышленности. Состоятельные петербуржцы старались перевести свои накопления в зарубежные банки.

Политические деятели правого крыла с большей или меньшей прямотой  говорили теперь, что император погиб «вовремя»: процарствуй он еще год или два, катастрофа России стала бы неизбежностью.

2 марта, принимая высших чинов, Александр  III сказал:

–– Я принимаю венец с решимостью. Буду пытаться следовать отцу моему и закончить дело, начатое им. Если бы Всевышний и мне судил ту же участь, как ему, то, надеюсь, вы будете моему сыну так же верны, как моему отцу.

Народовольцы распространяли листовку исполнительного комитета: «Если политика правительства не изменится, революция будет неизбежна! Правительство должно выражать народную волю, а оно является узурпаторской шайкой! Напоминаем Александру III, что всякий насилователь воли народа есть народный враг и тиран!» Александр отказывался признавать народовольцев нормальными людьми. 

«Было бы слишком слабым сравнением, если бы я сказал, что мы все жили в осажденной крепости. На войне друзья и враги известны. Здесь мы их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у нигилистов. Каждый истопник, входящий к нам, чтобы вычистить камин, казался носителем адской машины. Три дня тело убитого императора оставалось в его кабинете. Три дня беспрерывно служили панихиды, на четвертый день покойный был перенесен в Большую дворцовую церковь. Бесчисленные огни высоких свечей. Духовенство в траурном облачении. Хоры придворных и митрополичьих певчих. Седые головы коленопреклоненных военных. Заплаканные лица великих княгинь. Озабоченный шепот придворных. И общее внимание, обращенное на двух монархов: одного, лежащего в гробу с кротким, израненным лицом, и на другого, стоящего у гроба» (А. М. Романов).

«Я  был в Зимнем дворце во время похорон императора Александра II –– вспоминал генерал Сухомлинов. –– Вступивший на престол Александр III, мой бывший командир гвардейского корпуса, плакал так, что самые устойчивые в слезах люди не могли удержаться от рыданий».

7 марта перед выносом императора из дворцовой церкви, Долгорукая устроила спектакль:  поднялась на ступеньки катафалка, резко сорвала с лица покойного красную вуаль и долгими поцелуями принялась покрывать его лицо; потом припала к бездыханному его телу, «убитая горем», потом вложила в руки Александра II  локон своих волос, оформленных венком, и, пошатываясь, спустилась вниз. До нее не доходило, что в православном храме она совершает языческое действо.

В присутствии большого скопления народа гроб вынесли,  и траурное шествие довольно быстро двинулось к Петропавловской крепости –– власти опасались терактов. В крепости предварительно был обследован  каждый подвал и чердак, и на всей протяженности траурной процессии выставлены войска.

Прощание было тяжелым и долгим. Рядом с Минни стоял ее брат Фредди –– наследник датского престола, возле него –– наследник английского престола с женой Александрой. Чуть в стороне –– королева Греции Ольга Константиновна с мужем, родным братом Минни. Лица у  них были растерянными:  что будет дальше?  Будущее не только российской империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским царем и стихиями отрицания и разрушения.

В крепости  гроб оставили на восемь дней, чтобы каждый из подданных мог бы прийти и проститься. 

«Через 24 часа после погребения Александра II, Александр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению. Канцлер и несколько министров были уволены,  их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленное возмущение в петербургских аристократических салонах.  

–– Наступили дни черной реакции! –– уверяли безутешные сторонники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский –– министр финансов –– пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Начальник штаба Рущукского отряда генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику российского военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой стал первым русским администратором, осознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.

Назначению Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в Росcии, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского царя изысканным стилем дипломатических нот. (Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса: ни один международный властитель дум и сердец, ни один кумир европейских столиц не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний императора. Таким образом, впервые после роковых ошибок, Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам)» (А. М. Романов).

На первом же допросе задержанный террорист Рысаков выдал своих сообщников. В два часа ночи с 1 на 2 марта Желябов, находившийся в каземате Петропавловской крепости за подготовку взрыва поезда у Лозовой, был вызван на очную ставку с Рысаковым. Когда Желябову объявили, в чем дело, он  заявил:

–– Личного моего  участия не было лишь по причине ареста; нравственное участие — полное.

8 марта газета «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовала статью:

«Петербург, стоящий на окраине государства, кишит инородческими элементами. Тут свили себе гнездо и иностранцы, жаждущие разложения России, и деятели наших окраин. Петербург полон нашей бюрократией, которая давно потеряла чувство народного пульса. Оттого-то в Петербурге можно встретить много людей, по-видимому, и русских, но которые рассуждают как враги своей родины».

Суд над шестью обвиняемыми по делу 1 марта — Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем, Гесей Гельфман, Тимофеем Михайловым и Николаем Рысаковым состоялся 26 марта. О подкопе на Малой Садовой эксперты высказались единодушно: «Работа была ведена со знанием дела, взрыв мины образовал бы воронку от 2,5 до 3 саженей в диаметре. В окружающих домах были бы выбиты рамы, обвалилась бы штукатурка, и куски асфальта взлетели бы кверху; кроме того, в домах могли  разрушиться печи. Что же касается стен домов, то, смотря по степени их прочности, они могли бы дать более или менее значительные трещины. От взрыва пострадали бы все проходившие по панели, ехавшие по мостовой и даже люди нижних этажей. Люди могли пострадать как от действия газов и сотрясения, так и от кусков падающего асфальта и карнизов».

Во время следствия пятеро осужденных вели себя гордо, причиной террористических действий называли плохое благосостояние народа. Михайлов подробно рассказал о своей жизни в деревне, о жизни крестьян, об их потребностях и расходах.

–– А с тех пор, как вы перестали работать, чем жили? –– был задан вопрос.

       –– Мне помогал Желябов.

Откуда брал деньги Желябов –– Михайлов не спрашивал. 

–– Вы сказали, что принадлежите к террористическому отделу революционной партии. Какие задачи были этого отдела? 

–– Задачами были убиение шпионов и избиение нелюбимых рабочими мастеров, потому что я находил, что эти мастера предают своих товарищей, как Иуда предал Спасителя, и которые эксплуатируют рабочего человека больше всего.

Будь на суде любой заводской мастер, он бы сказал, что ему крайне невыгодно притеснять добросовестного рабочего; штрафы, взыскания он налагает на нерадивых, прогульщиков, пьяниц, из-за которых страдают другие. Да и сам мастер –– тот же рабочий, но с большим стажем и опытом. Дело другое –– труд непосильный, работают по 12 часов, заработки копеечные, а потому на заводах работают дети и женщины. Условия жизни тяжелые –– либо семья на квартире, либо в бараке; от безысходности –– пьянство. «Мне  пришлось познакомиться ближе, чем кому-нибудь, с петербургскими рабочими. Это народ забитый. Теперь я очень хорошо понял, что те, которые ратуют за свободу, или богачи, или такие люди, которые пользуются особенным почетом тех, которые давят человечество. Бедному человеку с ничтожным званием нечего и думать о свободе, он всегда будет в зависимости» (Писатель Ф. М. Решетников).

Члены организации «Народная воля» за последние три года избили, убили, изувечили на всю жизнь  свыше двухсот ни в чем неповинных людей, среди которых были и дети, случайно попавшие под руку. Газета «Русь» гневно писала: «Отребье, которое так дерзостно, так нагло гнетет преступлениями душу всего Русского народа, не есть исчадие самого нашего простого народа, ни его старины, ни даже новизны истинно просвещенной, — а порождение цивилизованнейших центров Европы, прошедшее школу в Женеве, и получающее деньги для преступлений от своих учителей».

Но интеллектуальная элита Петербурга, философ Соловьев и даже Лев  Толстой просили простить убийц, якобы, в принципе, это люди хорошие.  В обращении к императору Толстой написал: «Отдайте добро за зло, не противьтесь злу, всем простите». Сам Толстой, однако,  вытребовал себе полусотню казаков в Ясную Поляну. Константин Петрович Победоносцев, к которому Толстой обратился за посредничеством, отказался передать Александру его письмо:

–– Наш Христос –– не Ваш Христос, –– ответил. –– Своего я знаю Мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления.

Опасаясь, что письмо Толстого и подобные просьбы могут быть переданы Александру  иными путями, обер-прокурор предупредил государя:

–– Люди так развратились, что ныне считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Но тот из злодеев, который  избежит смерти, будет тотчас же строить новые козни.

Александр III проявил невероятный характер:

–– Если бы покушение было на меня самого, может быть, я и простил бы, но не могу простить то, что они сделали с моим отцом.

«Народная воля» предъявила правительству ультиматум: немедленно принять соответствующие либеральные реформы, иначе будет убит и новый император вместе с детьми!  31 марта по приговору суда, утвержденному Александром III,  всех шестерых террористов ожидала виселица. Рысаков во время суда  выложил  не только то, что сам знал, но и то, что когда-либо слышал от кого-нибудь, а накануне казни 2 апреля заявил, что готов стать  уличным шпионом, чтобы полиция выловила и тех народовольцев, фамилии которых он не знал, но  знал их  в лицо. Приговор был приведен в исполнение.

Сразу была создана тайная правительственная организация «Священная дружина» для борьбы с революционным террором. Александр III дал полное согласие на нее и выделил огромные суммы на  содержание, поскольку его положение было до такой степени  опасным, что он назначил регента в случае своей гибели.

В руководстве «Дружины» косвенно участвовали и сам император, и его братья. «Дружина» насчитывала 729 человек плюс 14 670 добровольных помощников. Целая армия, намного превосходящая все полицейские силы империи. В течение трех лет заграничная агентура «Дружины» выявляла и разоблачала террористов за пределами  России, где они чувствовали себя в безопасности, обзаводясь новыми криминальными связями. Были выявлены адреса почти всех наиболее активных революционеров-эмигрантов.

Внутри России  члены «Дружины» занималась, в первую очередь, охраной императора. Проводился широкий сыск. Порядка 6000 человек были наказаны ссылкой или  тюремным заключением. После этого были возвращены телесные наказания по решению волостных судов, а также принят ряд жестких законодательных актов.

 

XXXIV

 

Несмотря на расправу с верхушкой «Народной воли», Александр вынужден был переехать в Гатчину: «Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране».

Гатчина представляла собой дворцовый городок, в котором было чуть больше пятнадцати тысяч жителей. Здесь квартировала знаменитая  императорская охота с многочисленным штатом егерей, живших в Егерской слободе; имелся зверинец, занимавший огромную площадь, где в полной свободе паслись и бродили олени, дикие козы и разводились золотые фазаны; в образцовом порядке содержались конюшни дворцового ведомства. Построенный императором Павлом дворец на берегу озера, невольно импонировал своими размерами, величием и мрачной элегантностью.

Александр выбрал самое безопасное место для своей семьи — самая отдаленная от Петербурга резиденция. По его повелению приготовили комнаты в антресольном этаже Арсенального каре, где раньше жила прислуга. Комнаты низкие, небольшие, уютные. Перед приездом царской семьи всё было отреставрировано, отремонтировано, дворцовые печи заменены калориферами, в залы Арсенального каре провели паровое отопление. Начиналась электрификация дворца (полностью работы закончатся через четыре года).

31 марта, посетивший Гатчину военный министр Милютин, которого еще не сменил Ванновский, записал: «Поражает вид дворца и парка, оцепленных несколькими рядами часовых с добавлением привезенных из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч., проч. Дворец представляет вид тюрьмы; никого не пропускают без билета с фотографическим на обороте изображением предъявителя. Гатчина и без того носит мрачный, подавляющий отпечаток; теперь же она производит удручающее впечатление. Их величества живут в совершенном уединении. Объявлено, что государь будет принимать представляющихся лиц только по средам и пятницам».

Как отмечал в своих мемуарах генерал Н. А. Епанчин, «меры для обеспечения безопасности главы государства, безусловно, были необходимы, поскольку Гатчина, так сказать, поросла “травой забвения”. Будочники, охранявшие дворцовый комплекс, стояли у своих будок с алебардами. На ближайшей даче будочник, добродушный чухонец, в то же время был  дворником. Такая средневековая стража не могла быть надежной».

Александр III, Николай, Мария Федоровна, Георгий,
Ксения, Миша и лайка Камчатка

По указанию Воронцова-Дашкова охрана Гатчинского дворца была возложена на лейб-гвардии Кирасирский полк, занявший 11 внутренних и 19 наружных постов. Кроме того, специально выделенный полуэскадрон кавалерии выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера и 70 конных солдат.

Минни писала матери: «Мне стоило много сил и переживаний, чтобы покинуть любимый и уютный Аничков и отправиться в середине зимы в этот огромный, пустой и необжитой дворец. Но я старалась скрыть слезы, так как бедный Саша с таким нетерпением хотел уехать прочь из города, который был ему просто ненавистен после всего ужаса и горя, которые он там испытал. Но теперь, когда мы здесь достаточно мило и уютно устроились, я начинаю находить Гатчину намного привлекательней, чем раньше. Мальчиков мы не пускаем гулять одних. Они всегда ходят в нашем сопровождении, и мы пытаемся оградить их от всего горестного и неприятного, чтобы они не чувствовали то давящее время, в которое мы теперь живем, так как это может пагубно отразиться на них, так как первые детские жизненные впечатления всегда очень сильны».

Усиленная охрана ставила Александра III в неудобное положение, обременяла и тяготила, и нередко охранники вынуждены были скрываться от него. В первые полтора месяца ежедневно в дворцовом карауле находилось до 170 человек. Для поддержки кирасиров в Гатчину был переброшен Терский эскадрон собственного его величества конвоя, а из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти подразделения сменяли кирасиров через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего наряда. Помимо того, была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков — Сводногвардейская рота.

«Охрану дворца нес наш полк, выставляя посты вокруг него. Этот ответственный и тяжелый наряд ложился на молодых офицеров и кирасиров –– они 24 часа находились при полной амуниции и начеку. Императрица, видя как тяжело кирасирам, особенно зимой, когда морозы бывали свыше 20-25 градусов по Реомюру, давала деньги на теплые сапоги для караула, при этом наш заботливый шеф наблюдал за градусником и, как только температура опускалась ниже 5 градусов, посылал сказать, чтобы каски были заменены плоскими шапками с башлыками. По субботам к дворцовому караулу присоединялся оркестр наших трубачей, который играл отрывки из каких-нибудь приятных пьес. Этот порядок установил Александр III.  Картина, которую видели  из окон дворца, была фееричной: караул в касках, освещаемый фонарями, и чудная мелодия трубачей.

Описывая службу дворцового караула, мне вспоминается одно караульное событие, о котором можно было подумать, что это выдуманный анекдот, между тем это действительно факт, показывающий всю патриархальность нашего  Александра III.  Караульное помещение располагалось в здании дворца и выходило на площадь. Довольствие караулу отпускалось царским двором:  офицеру полагались к завтраку и обеду 1 бутылка водки, 1 бутылка мадеры, 1 бутылка красного или белого вина, a в табельные дни бутылка шампанского; кроме того, на стол ставилась большая ваза с фруктами. Понятно, всего этого ни съесть, ни выпить офицер не мог. Остальное забирали дворцовые лакеи, подававшие завтрак и обед. И вот однажды Александр III подходит к площадке гауптвахты. По звонку часового-кирасира, стоящего y фронта, караул выбегает и строится. Молодой корнет Вишняков, вероятно в волнении от подобной неожиданности, командует «на караул» и с трепетом, салютуя шашкой, подходит к императору с рапортом. Государь милостиво поздоровался с караулом, приказал его отпустить, a к Вишнякову обратился с вопросом: 

— Сколько вы можете съесть яблок?

— Яблока три, ваше императорское величество, –– отвечает в полном замешательстве Вишняков.

— Ну, a четыре-пять можете? –– задает вопрос государь.

Представляете состояние молодого офицера, который не мог понять, к чему всё клонится?

 — Может быть, смогу, ваше императорское величество, но не пробовал. 

— Так знайте, что вы за завтраком и за обедом съедаете по полдесятка яблок, груш, апельсинов, не считая винограда, –– заявляет император. И, поблагодарив за ответы, государь пошел продолжать свою прогулку.

Удалось ли его величеству навести экономию в расходах по дворцу, я не знаю, но  это очень характеризует его бережливость»  (М.А. Свечин, «Записки старого генерала о былом»).

От переезда в Гатчину Александр только выиграл. Из-за дальности  расстояния уменьшилось число родственников с бестолковыми разговорами; не стало пышных приемов с бесцельной тратой времени и средств; сократилось число совещаний, а также докладов по незначительным поводам. Зато ребятишки всегда встречались им с радостью, и если бывала возможность, он находился с ними. Как вспоминал граф С. Д. Шереметев, «дети вообще были его друзьями; чего только не выкидывал он с ними, и сам играл, как ребенок». 

Рабочий день Александра начинался в 9 утра с докладов министров. Завтракали в час дня, после чего он работал с бумагами –– их привозили ему через день, и уже на другой день он возвращал с резолюциями. Время до обеда проводил в кругу семьи или в парке. Обедали в восемь вечера, затем Александр  продолжал работать до двух-трех часов ночи, а порой  до рассвета. В своих резолюциях на полях документов часто был резок: «Экое стадо свиней!», «Экая  скотина!» 

Он был очень занятым человеком, но секретаря не имел, и все документы просматривал лично. Если дети просили, он разрешал им ставить печать. Никакие трудности его не страшили. «Живи так, как если бы от тебя зависела судьба мира». Этой формуле Достоевского Александр старался следовать всю свою жизнь.

По настоянию императрицы и врачей он дал слово, что будет заниматься только до трех часов ночи. Если не прекращал занятий, то камердинер был должен напомнить, после чего тушил свет, несмотря на  протесты.

Гатчинский дворец

Мрачноватый гатчинский дворец Александр решил сделать уютным, комнаты украшались  выбранными им и женой картинами, коврами, красивой мебелью. Некоторые картины они приобрели два года назад в Париже у русских и французских художников. Илья Ефимович Репин тогда рассказывал: «Наследник очень любит живопись, он человек далеко не суровый, простой в обращении, с удивительно мягким, располагающим тембром голоса. В сопровождении Боголюбова он запросто, на извозчике, приехал ко мне в мастерскую. Расспрашивал о работах». Тогда же Мария Федоровна была избрана почетным членом «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников», а цесаревич принял над ним попечительство. Спрашивал Боголюбова,  который был членом Товарищества Передвижных художественных выставок: «Ваши передвижники всё перекочевывают из одного городского зала в другой, с тех пор как их выжили из Академии? Я серьезно думаю о необходимости создания в Петербурге Музея русского искусства». 

Понимая, что психология художников-передвижников –– это психология оппозиционеров, он их никогда ничем не стеснял.  Более того, Александр считал, что «не должно ограничивать свои заботы одним Петербургом, гораздо больше следует заботиться о всей России: распространение искусства есть дело государственной важности». Эту цель ставили перед собой и передвижники.

Не размениваясь на мелкие подачки, Александр предоставлял им крупные заказы общенационального значения и покупал наиболее выдающиеся картины.  Со временем передвижники стали для него олицетворением современной национальной культуры. «Я всегда смотрел на „Товарищество“ как на представителей передового русского искусства».

«Для русской культуры он был, может быть, самым лучшим из русских монархов» (Сергей Дягилев).

Тогда же у супругов состоялась встреча с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Услышав от русского посла, что Тургенев в Париже, Александр и Минни захотели познакомиться с крупнейшим русским писателем, произведения которого знали.  Встреча была короткой, но Тургенев не раз вспоминал о ней. В письме к Полонскому сообщал: «Я познакомился с цесаревичем, и, к великой моей радости, нашел в нем человека открытого, честного и доброго. Цесаревна тоже очень мила».

После восшествия Александра III на престол, Тургенев в статье, опубликованной в парижской газете «Обозрение новостей политики и литературы» дал довольно подробную характеристику новому императору России. Проницательный писатель-психолог уже тогда смог раскрыть характер нового русского императора и даже предугадать, что за Александром III закрепится прозвище «крестьянский император». В своей статье И. С. Тургенев говорил, что Александр III «обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти. Он в расцвете сил, здоров телом и духом, у него величественные манеры, царственный вид… Ум его глубок и просвещен.  Что о нем еще можно сказать, это то, что он русский и только русский. В его жилах течет едва несколько капель русской крови, и, однако, он до того слился с этим народом, что всё в нем — язык, привычки, манеры, даже самая физиономия отмечены отличительными чертами расы. Где бы его ни увидели, везде бы назвали его родину. Что касается нигилистов, которые предполагают, что император из страха может пойти на весьма большие уступки, даже на конституцию, то они жестоко ошибаются, совершенно не учитывая его характер и энергию».

И. С. Тургенев во многом оказался прав. Министр финансов Витте в своих воспоминаниях уже после смерти Александра III высказал мысль, что если бы  ему было суждено царствовать еще несколько лет, то это  было бы одно из самых великих царствований Российской империи: «Я уверен в том, что император по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма».