Содержание материала

XIX

Имение Юрия Петровича все еще не было разделено наследниками. Бабушка давно говорила, что надо бы Мише заняться этим, но к Столыпиным он относился настороженно: в них, несмотря на отвагу и ум, гнездилось одно общее качество –– они были очень прижимисты. Знал, что по смерти мужа, бабушка все до копейки получила с господ Арсеньевых, не хотел, чтобы раздел отцовского имения происходил «по закону», настаивал «на полюбовном» разделе.

Пока что имением управляли тетки. Половину доходов, после обязательной уплаты процентов по закладной, они высылали Михаилу. Доход был мизерный. Арсеньева жаловалась Крюковой: «Мишенька из Кропотова получает в год только 300 рублей».

Она часто сетовала на денежные затруднения, хоть имела немалые средства, умалчивая о них. Потому, очевидно, умалчивала, что цену деньгам Миша не знал. «Я редко встречал человека беспечнее его относительно материальной жизни. Кассиром был его Андрей Соколов, действовавший совершенно бесконтрольно. Когда впоследствии он стал печатать свои сочинения, то я часто говорил ему: “Зачем не берешь ты ничего за свои стихи. Пушкин был не беднее тебя, однако платили же ему книгопродавцы по золотому за каждый стих”, но он, смеясь, отвечал мне словами Гете: “Песня, которая родилась у тебя, уже есть щедрое вознаграждение”» (Аким Шан-Гирей).

Тарханы. Кабинет М. Ю. Лермонтова.

Тарханы. Кабинет М. Ю. Лермонтова.

Елизавета Алексеевна собиралась в Тарханы «отыскивать средства». Предварительно условилась с братом усопшего мужа, что он не откажет заняться делами по Кропотову. Сдала квартиру у Синего моста, и Лермонтов перебрался в Царское Село. Отъезд бабушки сильно его расстроил: «Перспектива остаться первый раз в жизни совершенно одному — меня пугает. Во всем большом городе не останется ни единого существа, которое действительно мне сочувствует».

Из Петербурга Арсеньева выехала в распутицу, заболела, и, кое-как добравшись до Москвы, слегла. До конца июня она пробыла у Мещериновых, и лишь потом смогла выехать в Тарханы.

В своем имении она обратила внимание на молодых вдов и девушек, уведомляя внука: «Девки, молодые вдовы замуж не шли и беспутничали, я кого уговорила, кого на работу посылала и от шестнадцати больших девок четыре остались и вдова. Все /остальные/ вышли замуж. Иную подкупила, и все пришло в прежний порядок».

Венчание происходило в новой Тарханской церкви во имя Михаила Архангела, большой, каменной, построенной на средства Елизаветы Алексеевны. Как следует из церковной метрической книги, девушки 17, 18, 19 лет были уже «большими девками», засидевшимися в отцовском доме. Выдать семнадцатилетнюю за сорокалетнего вдовца, тоже считалось нормальным.

В поэме «Сашка» Лермонтов говорит о дворовой девушке Мавруше:

Чем свет меня в кибитке увезут
На дальний хутор, где
Маврушу ждут
Страданья и мужик с косматой бородою.

Кроме того, Елизавета Алексеевна выгодно продала дворового Лукьяна с малолетним сыном, а также крестьянина Колосова с четырьмя сыновьями от шести до шестнадцати лет.

В это время внук нес армейскую службу. Дежурства в Царском Селе и Главном штабе в Петербурге, полковые смотры, выезды на учения. «Каждый день ученье, иногда два». За смотры, парады, маневры в высочайшем присутствии, Лермонтов вместе с другими офицерами был удостоен «благоволения». Дружеские пирушки, которым в воспоминаниях о нем отводится так много места, были не часты, но Лермонтов вносил в них что-нибудь оригинальное, и это запоминалось. Свободное время он отдавал творчеству, не допуская к нему никого, кроме самых близких друзей.

Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской
И, как преступник перед казнью,
Ищу кругом души родной;

Он заканчивал драму Маскарад. То, с чем сталкивался в жизни, выливалось на ее страницы. «Справедливо ли описано у меня общество? — не знаю. По крайней мере, оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня».

Михаил Юрьевич мечтал видеть «Маскарад» на сцене, но цензура не пропустила, потребовав убрать «лишнее» и доработать драму. Отчасти это пошло на пользу: Лермонтов пересмотрел и улучшил несколько сцен, добавил четвертый акт, но критическую направленность, т. е. «лишнее», не убрал. Драме не суждено было увидеть свет при жизни Михаила Юрьевича, она будет поставлена в Александринском театре через 13 лет после его гибели.

Исследователи творчества Лермонтова считают, что «Маскарад» основан на реальных событиях. Так или иначе, фактом остается то, что «Маскарад» — социальная трагедия: Арбенин, отъявленный эгоист, поддается на клевету и, раздираемый ревностью, убивает любимую жену.

«Немногие поэты сумели, подобно Лермонтову, остаться во всех обстоятельствах жизни верными искусству и самим себе. Выросший среди общества, где лицемерие и ложь считаются признаками хорошего тона, Лермонтов до последнего вздоха остался чужд всякой лжи и притворства» (Фридрих Боденштедт).

Образчиком лжи показал себя однокашник и сослуживец Лермонтова Ф. М. Тиран: «Мы вышли / с Лермонтовым / в один полк. Веселое то было время. Денег много, жизнь копейка, все между собою дружны. Или, случалось, сидишь без денег; ну, после того как заведутся каких-нибудь рублей 60 ассигнациями, обед надо дать — как будто на 60 рублей и в самом деле это возможно. Вот так-то случилось раз и со мною: “Ну, говорю, Монго, надо кутнуть”. Пригласили мы человек 10, а обед на 12. Собираются у меня: стук, шум... “А я, — говорит Монго, — еще двух пригласил”. — “Как же быть? и я двух позвал”. Смотрим, приходят незваные. — Беда! Является Лермонтов — всего человек уж с 20. Видим, голод угрожает всем нам. Монго подходит к Лермонтову:

–– Вас кто пригласил?

— Меня?!. (а он буян такой). Мне везде место, где есть гусары, — и с громом садится.

— Нет, позвольте: кто вас пригласил?.. — Ему же самому есть ужасно хочется.

Ну, конечно, всем достало, все были сыты: дамы и не гнались за обедом, а хотели общества...»

Служба в полку была безопасной, и сравнивать жизнь с копейкой Тирану совсем даже не с чего. Алексей Столыпин (Монго) вышел из юнкерской школы лишь в конце года, но в любом случае не позволил бы себе одергивать Лермонтова. Но и этого мало Тирану: «Лермонтов был страх самолюбив и знал, что его все признают очень умным; вот и вообразит, что держит весь полк в руках, и начинает позволять себе порядочные дерзости, тут и приходилось его так цукнуть, что или дерись, или молчи. Ну, он обыкновенно обращал в шутку».

Алексей Аркадьевич Столыпин, Монго

Алексей Аркадьевич Столыпин, Монго

Лермонтов никогда не позволил бы на себя «цукнуть»! Но дальше Тиран лжет еще вдохновенней: «... он был дурной человек: никогда ни про кого не отзовется хорошо; очернить имя какой-нибудь светской женщины, рассказать про нее небывалую историю, наговорить дерзостей — ему ничего не стоило. Не знаю, был ли он зол или просто забавлялся, как гибнут в омуте его сплетен, но он был умен, и бывало ночью, когда остановится у меня, говорит, говорит — свечку зажгу: не черт ли возле меня? Всегда смеялся над убеждениями, призирал тех, кто верит и способен иметь чувство... Да, вообще это был «приятный» человек!.. Между прочим, на нем рубашку всегда рвали товарищи, потому что сам он ее не менял».

Люди, переболевшие золотухой, на всю жизнь остаются с восприимчивой кожей, нуждаясь в постоянной гигиене; даже в походах и дальних поездках Лермонтов удивлял товарищей белоснежным бельем. Смеяться над теми, кто «верит и способен иметь чувство» Михаил Юрьевич не мог уже потому, что сам был таким. Сплетничать до полуночи не был способен, ибо брезговал сплетнями.

Выходит, правы исследователи творчества Лермонтова, говоря, что драма «Маскарад» имеет реальную почву. По милости таких вот Тиранов и умертвил жену Арбенин, хоть любил ее всем сердцем:

Всё, что осталось мне от жизни, это ты:
Созданье слабое, но ангел красоты:
Твоя любовь… улыбка… взор… дыханье…
Я человек: пока они мои,
Без них нет у меня ни Бога, ни души,
Ни чувства, ни существованья.

Однополчанин Лермонтова М. Б. Лобанов-Ростовский вспоминал, что «Лермонтов сочинил песню о злоключениях и невзгодах Тирана, которую нельзя было слушать без смеха; ее распевали во все горло хором в уши этому бедняге».

Некоторые гусары были против занятий Лермонтова поэзией, находя это несовместимым с достоинством гвардейского офицера.

— Брось ты свои стихи, — говорил Лермонтову любивший его полковник Ломоносов, — государь узнает, и наживешь беды!

— Что я пишу стихи, государю было известно еще когда я был в юнкерской школе, через великого князя Михаила Павловича, и вот, как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил.

— Ну, смотри, смотри, не зарвись, куда не следует.

—Не беспокойтесь, господин полковник, — отшучивался Михаил Юрьевич, делая серьезную мину.

Однако были офицеры, и среди них командир лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Григорьевич Хомутов, которые чтили в Лермонтове поэта, гордились им.

В этот период Лермонтов тесно сблизился со Святославом Раевским –– крестником бабушки. Святослав Афанасьевич переехал из Пензы в Москву, окончил университет, работал в одном из московских департаментов, затем перебрался в Петербург и устроился в министерство юстиции. Он горячо поддерживал Лермонтова-поэта, видя в нем огромное дарование и ценя это превыше всего. В квартире Раевского Лермонтов мог заниматься творчеством в самой спокойной обстановке.

Раевский был знаком с петербургскими литераторами, и от него Лермонтов узнал, как травят Пушкина в высшем свете. Измученный Пушкин просил государя разрешить ему жить в Михайловском, царь заявил, что в таком разе запрещает ему пользоваться Государственным архивом. Александр Сергеевич работал над историей Петра I, и лишиться архива, значило для него задохнуться.