Полное обучение мальчиков?
Но и тут спорные моменты не заканчиваются. В вышеупомянутой монографии сказано: «При этом данные полной школьной переписи января 1911 года и частичной переписи января 1915 года говорят о том, что на тот момент в центральных великорусских и малороссийских губерниях было обеспечено фактически полное обучение мальчиков. Иначе обстояло дело с обучением девочек (даже в Европейской России в школах обучалось не более 50% девочек в начальных школах)»
Полное обучение мальчиков?!
Ну, во-первых, о какой такой школьной переписи 1915 года идёт речь? К примеру, в статистическом словаре Боярского зафиксирована только одна школьная перепись, проведенная до революции, а именно та, что прошла в 1911 году[98]. Неужели за дымом сражений Первой мировой войны ни один отечественный историк до сих пор не разглядел ещё одной переписи, что якобы была проведена в 1915 году? Мы в предвкушении того, что вот-вот из архивов явится неведомый доселе документ, на основании которого в перечень заслуг министра образования графа Игнатьева будет вписана новая школьная перепись!
Увы, ссылка стоит на читанную-перечитанную статью «Начальное народное образование» из Нового энциклопедического словаря 1916 года, где сказано: «За время с 1911 до 1915 г. имеются собранные на однородных основаниях данные школьной переписи 18 января 1911 г. и сведения сообщенные местным учебным начальством к началу 1915 г.»[99] - т. е. речь идёт лишь об очередном переучёте учебных заведений. Перепись же акция куда более крупная. Но эта тонкость, разница между переписью и переучётом, ведома лишь специалистам уровня хотя бы первого курса! Данные переписи собирают независимые лица по факту, основываясь на поимённом учёте учащихся; переучёт есть лишь суммирование списочных данных, которые составляют на местах отчитывающиеся администраторы. А в свою очередь поданные «наверх» отчёты за прошлый год служат базой для расчёта сумм, которые будут выделены в следующем году на оплату учителям[100].
Итак, в 1915 году был проведён очередной переучёт учебных заведений, а не полноценная перепись. На каком же основании автор сделал вывод о якобы «полном обучении мальчиков»? Соответствующего текста в НЭС мы не находим. Зато в том же НЭС мы находим графики охвата начальным образованием по губерниям. По ним видно, что максимальная степень охвата, достигнутая в двух столичных губерниях, не дошла и до 90%, а именно: в Московской — 86,3% и в Петроградской — 85,3%. В 7 губерниях охват был в пределах 70–79%, а в половине губерний и областей (включая губернии Царства Польского!) в начальных училищах обучалось менее 51 % детей школьного возраста.
Но и эти данные требуют поправки. Ведь при составлении и этих графиков и таблиц в основу оценок числа детей школьного возраста на 1 января 1914 года клались всё те же данные переписи населения 1897 года!
Ну и в довесок к перечню элементов несостоятельности в утверждении Сапрыкина: в источнике, на который он ссылается, выборки по мальчикам и девочкам нет! Возможно - это его умозрительная гипотеза основанная на том, что по России в школах преобладали мальчики и за счёт этого мог быть достигнут полный охват. Во всяком случае Сапрыкин привёл, но не объяснил парадоксальный факт, что гимназисток в России было намного больше, чем гимназистов!
Так или иначе, если исходить из данных НЭС, то о полноте охвата мальчиков начальным обучением имеет смысл рассуждать максимум применительно к двум губерниям, Петроградской и Московской. Но никак уж ко всей европейской части России — о чём голословно заявил автор.
Рассмотрим теперь гипотезу Сапрыкина с другой стороны. Предположим, что полное обучение мальчиков было-таки достигнуто и в возрасте 8–11 лет все они исправно посещали школу. Следовательно, неграмотность в этой возрастной когорте должна близиться к нулю? Так ли это? Да разумеется, нет!
По данным переписи 1920 года среди мальчиков в возрасте 12-16 лет (те, кто должен был посещать школу в 1912-1917 гг.) грамотных было: в Московской области — 92,9 %, в Петроградской - 94,3%, в Ярославской - 94,2%, Иваново-Вознесенской — 91,% в Тверской — 91 %. Так даже в самых благополучных губерниях всё равно оставались неграмотные мальчики, что разбивает в пух и прах все утверждения о том, что в этих губерниях был достигнут полный охват мальчиков начальной школой. Среди девочек этого же возраста в Московской области - 80,1 %; в Петроградской - 92,5 %; в Ярославской - 85 %; в Иваново-Вознесенской и Тверской - 78,9 %[101].
· В этих строчках весь Сапрыкин и вся наша действительность. Видимо так у нас сегодня оценивают ситуацию в стране - только по обстановке Москве, Петрограде и ещё нескольким центральным городам. И то необъективно.
- Может сразу, пределами МКАДа ограничимся …а!… гражданин?!
В целом в европейской России среди сельского населения было грамотных среди мальчиков 16 лет — 72 %, а среди девочек 16 лет - 46 %[102] (те, кто должен был окончить полный курс начальной школы в 1912-1916 гг.). А в отдельных областях ситуация была намного хуже, так в Брянской области, среди детей 12-16 лет, грамотных 24,8% среди мальчиков и 16,8 % среди девочек, в Самарской 50,9 % среди мальчиков и 35,3 % среди девочек[103].
Выше мы уже говорили о том, что любая попытка занизить данные детской смертности автоматически будет снижать показатели фактического охвата детей начальным образованием. Подобное же может происходить и тогда, когда в попытках завысить фактический уровень грамотности, коррелирующий с показателями числа школ и учащихся, апеллируют к «домашнему» и другому внесистемному образованию.
Спору нет, известное число детей — начиная с императорской семьи и заканчивая детворой в только что отстроенных на Амуре казачьих поселений — школу не посещали. Оценка «известное» — дань академическому юмору: статистика отсутствует и исследователям приходится апеллировать к косвенным показателям и свидетельствам, данным, которые никак не могут быть экстраполированы на всю Россию. Но каким бы ни было это «неизвестное известное» — чем более высоким полагать процент тех, кто обучился грамоте вне школы, тем меньшая доля грамотных будет приходиться на тех, кто школу посещал. И следовательно, тем меньшим окажется показатель реального охвата детей начальным образованием, который тщится завысить Сапрыкин.
Как мы уже выяснили, как и в 1897 г., при переписи 1920 г. под грамотностью подразумевалось лишь владение элементарными навыками чтения, и статистика, таким образом, сопоставима. Поэтому честный и непредвзятый ответ на вопрос, какая доля детей реально посещала школу до революции, может, соответственно, прояснить - насколько велика была роль домашнего образования в царской России.
И ещё один лоскут тришкиного кафтана апологетов русской образовательной системы времён Николая II. Это — феномен рецидива неграмотности, наблюдаемый, в том числе, как результат снижения качества начального образования. Примитивные методики, переполнение классов, наконец, сокрытие отсева и другие приписки в отчётных данных о посещающих школу (ради сохранения финансирования) — бурный рост строительства новых школ в 1910-е годы сопровождался и этими неизбежными издержками. Проверки, проводимые Министерством, свидетельствовали о нарастании и этой проблемы.
Однако, как ни парадоксально, в слепом рвении перед покойным императором, воинствующие апологеты, которые забили своими опусами мировое информационное пространство, пытаются отрицать и этот фактор! Хотя по идее точный подсчёт этой цифры мог бы прояснить какой процент молодёжи вновь пришлось обучать грамоте при Советской власти, кои представляли собой не вовсе не учившихся, а лишь «производственный брак» в общем объёме выпуска образовательной системы дореволюционной России.
И как видно из переписей, как минимум треть мальчиков в европейской части России в последние годы существования империи вообще не переступала порога школы.
Но только вчитайтесь в строки гражданина Сапрыкина, где русских крестьян, наших с Вами предков, эти черносотенцы обвиняют в нежелании учиться. Вчитайтесь, сколько цинизма и русофобства в словах «официальных лиц». Виноватым во всём выставляется простой народ, якобы этот народ не хочет учиться и сознательно не пускает своих детей в школы. Якобы потому, что отсталый (по представлению так называемой элиты) русский крестьянин не осознаёт ценности образования. А вовсе ни острейшая нехватка школ и нищенское положение крестьян, которые попросту не могли себе позволить снарядить ребенка в школу, являлись причинами такого положения дел. И сегодня, спустя почти сто лет, политически ангажированные писатели вытащили из своих агитпроповских закромов все тоже абсурдное, русофобское и аморальное оправдание той катастрофе, которая была искусственно создана в массовой культуре русского народа в начале 20 века.
Утверждая, что Россия продолжала наращивать свой образовательный потенциал до последних дней существования империи, Сапрыкин не делает научного открытия. Советская историография, между прочим, не делала секрета из фактора роста числа школ, в т. ч. и в последние предреволюционные годы. Однако, в отличие от Сапрыкина, ни советские, ни зарубежные историки доселе не предпринимали апологетических попыток представить это как единый бесконфликтный процесс, единственным гарантом преемственности которого являлись бы не общественно-политические силы, а царствующий монарх, олицетворяющий едва ли не единственную движущую силу этого процесса.
В этой конструкции Сапрыкин скрывает факторы, важнейшие для понимания не только плюсов, но и минусов, которые унаследовала после 1917 года новая власть. Объединяя единым, без изломов, пунктиром период до и после начала работы III Государственной думы, Сапрыкин устраняется от анализа мотивов различных политических сил в отношении народного образования. Вольно или невольно он подчёркивает при этом общеизвестную характеристику Николая II как императора безвольного, уступчивого и в целом безынициативного: располагая правом законодательной инициативы, двор так и не представил на рассмотрение Думы собственный проект закона об обязательном всеобщем образовании, предпочитая лишь пассивно визировать отсутствие компромисса между различными ветвями власти.
Здесь нельзя не вспомнить обстановку реформ Александра II, когда буквально во след манифесту об освобождении крестьян были представлены два «конкурирующих» проекта охвата их народным образованием — как от министерства, так и от комиссии по подготовке манифеста. При этом, в отличие от своего потомка, Царь-освободитель лично участвовал в разработке законопроектов.
Голословными и бездоказательными выглядят и предположения о том, что первая мировая война якобы не оказала никакого тормозящего воздействия на ход строительства образовательной инфраструктуры. По инерции (и не без влияния лобби) Дума, конечно, продолжала принимать те или иные паллиативные решения о целевом финансировании проектов отдельно взятых учебных учреждений, однако выдавать эти факты за полновесную альтернативу отсутствующему закону об образовании может лишь недобросовестный исследователь. На этом историческом отрезке Сапрыкин выводит из поля зрения читателей важнейший аспект - это абсолютное урезание расходов, последовавшее после начала войны, и начавшееся вслед за этим относительное сокращение этих расходов, обусловленное падением покупательной способности рубля, ростом цен на материалы и рабочую силу. Но об этом чуть позже.
Итак, факты говорят о том, что система образования Российской империи была не в состоянии дать начальное образование огромной массе населения. Не менее важен факт, что продолжительность учебного года в начальной школе в России была гораздо ниже, чем в развитых странах того времени, наряду с многократно более низким охватом.
Для сравнения в первую очередь воспользуемся источником, который активно использует сам Сапрыкин и часто на него ссылается[104]. В Англии продолжительность обучения в школе составляла девять лет между 5 и 14 годами, хотя дети в возрасте от 12 до 14 лет могли быть освобождены от обязательного обучения местным постановлением. По данным на 1901 год аж целых 10 % детей школьного возраста не посещало школу (от 5 до 14, в России напомним от 8 до 12, сравнивая с РИ 1915 года).
Так же в Австрии продолжительность обязательного обучения колебалась, в разных провинциях, от 8 до 6 лет. Всего в Австро-Венгрии (конкретно на территории Австрии, Венгрии, Хорватии и Словении) в конце 19 столетия, накануне принятия закона о всеобщем обучении из 6 225 674 детей школьного возраста, школу посещало 5 065 639[105], т. е. около 80 %.
В США сроки обучения в разных штатах устанавливались разные (к 1910 году законы о всеобуче имело 42 штата). Уже в 1860-х гг. в Североамериканских штатах школьным обучением было охвачено около 60% детей возрастом 6—13 лет. К концу 19 века этот показатель составил 72%. В начале ХХ века в США уже быстро развивалось среднее образование. Так в 1910 году в 9—12 классах (средняя школа) обучалось 15,4%, а к 1920 году — 32,3% молодёжи в возрасте 14—17 лет[106].
В Германии продолжительность обязательного обучения составляла 7 лет. Так же семилетняя (от 6 до 13 лет) продолжительность обязательного обучения была установлена во Франции в 1882 году. В Японии обязательное обучение сначала было 4 летним (от 6 до 10 лет), а в начале века оно было продлено до 12 лет. В Швейцарии в некоторых кантонах продолжительность обязательного обучения составляла 9 лет (в остальных 7-8)[107].
В то время, когда в развитых странах Европы, уже много лет работали законы о всеобщеем и обязательном начальном образовании, в объёме 6 лет и более, был достигнут охват почти всех детей школьного возраста; в Российской империи только планировалось (!) достижение всеобщего обучения в объёме 4-лет, что в Европе было уже давно пройденным этапом. Интересные комментарии по этому поводу даёт П. Ф. Каптерев: «обыкновенно в деревнях дети приходят в школы по окончании рабочей поры осенью, что бывает в начале октября, а иногда и в ноябре, а уходят из школы с началом полевых работ – в апреле или в мае. Продолжительность учебного года в русской школе можно считать в пять-шесть месяцев, а за все три зимы в 15-18 месяцев, полагая на каждый день по шести часов занятий» - и далее – «За границей числом отделений наш учитель не справиться за границей число отделений доходит до восьми, но там, зато хорошо подготовленные учителя и продолжительный срок учения – 8 лет при 10 месяцах занятий в году»[108].
Катастрофическое отставание в массовом народном образовании было заложено уже в сами сроки обучения отечественной школы. Конечно, можно заявить, что в дальнейшем мог произойти переход к более продолжительным срокам обучения. Но другие государства тоже бы не стояли на месте всё это время.
В одной из глав Сапрыкин утверждает, что: «Непрерывная» система образования, в рамках которой учащийся закончивший полный курс начального обучения в любом учебном заведении мог поступить в любую среднюю или посленачальную школу, а закончивший «высшее начальное училище», мог поступить в третий или четвертый класс гимназии и, наконец, закончивший любую среднюю школу гимназического уровня мог поступить в высшее учебное заведение при условии сдачи соответствующих экзаменов, в Российской Империи в основных чертах сложилась лишь в 1907-1916 годах». Данное утверждение весьма и весьма смело в контексте уже устоявшейся историографической традиции, согласно которой в дореволюционной системе образования по факту отсутствовала преемственность между звеньями системы образования. И факты это только подтверждают.
На эту цитату отвечу коротко. В 1910-х гг. из всех детей, окончивших начальные школы, в средние учебные заведения поступало не больше 2,5 %[109]. Причины этого явления были опять-таки социально-экономические: «Из 14 350 ответов на вопрос, что главным образом препятствует оканчивающим своё образование… в 13 394 случаях указано на недостаток средств»[110]. Дети из крестьянских семей уже в 11 – 13 лет вынуждены были включаться в трудовую деятельность, материально поддерживая семью, что пагубно отражалось на их развитии. Так, вот «инклюзивность»…
Таким образом, очевидно, что темпы количественного роста в указанный период были недостаточны. Российская система образования накануне революции была не в состоянии обеспечить всех детей школьного возраста даже начальным образованием в объёме трёх лет. И как говорит статистика, из детей, которым повезло получить начальное образование, имели возможность получить среднее образование лишь очень немногие.
Какие перспективы могли ждать отечественную систему образования, и как, по факту, росла отечественная народная школа в 1920-30-е годы, мы рассмотрим в одной из следующих глав. А пока давайте поближе рассмотрим какой была школа Российской империи накануне первой мировой войны.